Истина важнее правил (гет)

Крошечные льдинки танцевали в луче утреннего солнца, пробивавшегося сквозь заиндевевшее окно лаборатории на Драконьем хребте. Аврора стояла у печи, вдыхая непривычный, но уже ставший родным аромат — острый, согревающий запах карри, смешанный с древесным дымом и едва уловимыми нотами чернил и химикатов.

Ее пальцы невольно коснулись шрама-звезды под молочно-белой рубашкой. Пульсация была ровной, холодной, но привычной — знаком контроля, пусть и хрупкого. Она вспомнила мимолетное прикосновение Альбедо, когда он убирал ее волосы, его спокойный, методичный голос: "С точными пропорциями. И контролем". Не извинение, не сожаление — констатация факта и предложение пути вперед. Это было… честно. Светлые жемчужные пряди теперь мягко спадали на плечи. В Сумеру это сочли бы неряшливостью. Здесь, в этой ледяной крепости на краю мира, это было своего рода свободой.

Входная дверь скрипнула. Альбедо вошел, его шаги были почти бесшумны. В руках он нес не пробирки или книги, а аккуратно сложенный кусок плотной, светлой ткани. Его взгляд скользнул по тарелке с лепешками, потом по ее распущенным волосам, задержавшись на мгновение дольше обычного, но без осуждения. Скорее, с той же научной фиксацией, с какой он изучал аномальные кристаллы.

— Утро, — произнес он нейтрально, подходя к своему столу, уже заваленному свежими листами расчетов и образцами минералов. Он положил сверток рядом с чернильницей.

— Утро, — отозвалась Аврора, отламывая кусочек лепешки. Тишина не была неловкой, она была рабочей, наполненной невысказанным пониманием после вчерашнего. Она наблюдала, как он разбирает принесенные бумаги, его пальцы уверенно листали страницы, останавливаясь на сложных схемах. — Ты уже завтракал? — спросила она, скорее из вежливости, зная его привычку погружаться в работу с рассветом.

— Позже, — он не отрываясь от листа, махнул рукой в сторону чайника. — Чай свежий, с медом.

Аврора налила себе чашку, ощутив как тепло кружки согревает руки. Сладковатый, знакомый запах напомнил о далеком доме, но уже без прежней острой боли. Скорее, как эхо.

— Что это? — спросила она, указывая подбородком на сверток, лежащий на столе.

Альбедо наконец оторвался от бумаг. Он взял сверток, развернул его. В руках оказалась теплая, практичная накидка из плотной, красивой ткани. Изысканная, явно добротная и новая.

— Для тебя, — сказал он просто, протягивая ее. Его голос был ровным, но в глазах мелькнуло что-то, что она не сразу определила — неловкость? Забота, замаскированная под практичность? — Ночью температура на хребте падает до критической, даже внутри. А учитывая твою… склонность к холоду и недавний инцидент с терморегуляцией, — он слегка кивнул в сторону кухонного уголка, где они недавно возились с тестом, — дополнительная теплоизоляция логична. Тебе пригодится.

Аврора взяла накидку. Ткань была грубоватой под пальцами, но мягкой, тяжелой, согревающей. Совершенно непохожей на ее воздушный, мерцающий лунным светом кейп — последнюю нить к прежней жизни.

— Спасибо, — сказала она тихо, сжимая ткань. Неловкость Альбедо нашла отклик в ней самой. Она не привыкла к таким прямым жестам. — Это практично.

— Рационально, — поправил он, уже снова погружаясь в свои схемы, но уголок его рта дрогнул почти незаметно. — Изучай, если интересно. Здесь, — он кивнул на алхимическую установку, — новые пробы льда с восточного склона. Запиши начальную температуру и визуальные аномалии, если найдешь. Я вернусь после полудня, нужно проверить гео-образцы у южного обрыва.

Он встал, собирая необходимые инструменты в походную сумку. Аврора кивнула, уже мысленно планируя работу. Когда дверь за ним закрылась, она еще какое-то время стояла, держа теплую накидку. Потом аккуратно повесила ее на один из крючков у двери.

Тишина лаборатории, нарушаемая лишь потрескиванием дров в печи наступила снова. Но теперь она не давила. Аврора методично выполнила поручение Альбедо: измерила температуру ледяных проб, описала их структуру, аккуратно записала все в лабораторный журнал, лежащий открытым на его столе. Его доверие к ее компетентности, проявленное еще в истории с формулой, было для нее ценнее многих слов.

Работа закончена. Она подошла к своему маленькому сундучку, стоявшему у кровати в соседней комнате, открыла его и достала небольшой, ничем не примечательный блокнот в простом темно-синем переплете. Дневник снов. Девушка завела его по совету сумерских медиков еще до изгнания, пытаясь отследить связь между ночными кошмарами и энергетическими срывами. В академии записи были краткими, сухими: "Пробуждение 03:17. Пульс учащен. Шрам активен, голубой свет. Содержание: падение". Сейчас все было иначе.

Она села за свой угол стола Альбедо — тот, где стояла ее чашка и куда он теперь часто клал материалы, явно предназначенные для ее внимания. Развернула блокнот на свежей странице. Перо в ее руке дрогнуло. Ночью ей снова снился кошмар. Не такой яростный, как тогда, когда лед сковал комнату, но не менее пронзительный. Ледяная стена вместо двери родного дома в Сумеру. Голос Лилы, звучавший не со злобой, а с леденящим страхом: "Ты больше не наша, Аврора. Уходи. Пожалуйста, просто уходи." И за этой стеной — неясный, гулкий шепот, похожий на скрежет камней под землей. Голос неизвестной силы внутри? Или просто эхо ее собственного ужаса?

Девушка начала писать. Уже не конспективно, а пытаясь запечатлеть ощущения, детали, которые могли бы быть ключом. Не только страх, но и холод стены под ладонью — не просто лед, а что-то древнее, покрытое резьбой, которую она не могла разглядеть, но чувствовала кончиками пальцев. Странные символы, мелькавшие в инее, как тени — не сумерские, не мондштадтские, угловатые и сложные — они будто выжигались на ее коже изнутри. Золотистый отсвет, падавший куда-то сверху, освещавший лишь края этих знаков. Чувство невероятной тяжести, давящей на грудь, прямо на шрам. Она писала, погружаясь в воспоминание, перо скользило по бумаге почти само, выплескивая накопившееся напряжение.

"Шрам-звезда... Он не просто источник крио, он и есть мой катализатор. Мой проклятый, незаконный 'Глаз'. В Академии учат: Глаз Бога — стабилизатор, фильтр, преобразователь элементальной энергии из окружающего мира. У меня его нет. Энергия идет прямо из шрама, из этой... бездны внутри. Неконтролируемый поток. Отсюда скачки, перегрузки, эта невозможность удержать равновесие. Кошмарный гул... может быть, это шум самой энергии, рвущейся наружу через грубый, не предназначенный для этого канал?"

Закончив, она аккуратно закрыла блокнот и… оставила его на столе. Рядом с его журналом. Не спрятала обратно в сундук. Это был жест, маленький, но значимый. Доверие к его научному интересу. Доверие к нему.

Альбедо вернулся ближе к вечеру, неся в сумке образцы породы. Его взгляд сразу упал на синий блокнот, лежащий аккуратным прямоугольником на его столе. Он замедлил шаг. Бросил беглый взгляд на Аврору — она сидела на кровати в своей комнате, укутавшись в новую накидку, и внимательно читала одну из его книг по древним рунам. Казалось, она полностью погружена в чтение, но уголок ее глаза следил за его реакцией.

Он молча подошел к столу, отложил образцы. Поставил сумку. Его пальцы потянулись к знакомому журналу, но остановились в сантиметре от синей обложки. Затем, решительным движением, он взял ее дневник. Открыл его на последней записи.

Тишина в лаборатории стала гуще. Аврора перестала даже делать вид, что читает. Она сидела неподвижно, наблюдая, как его глаза быстро скользят по строчкам ее неровного, эмоционального почерка. Он читал внимательно, почти впитывая слова. Его лицо, обычно столь бесстрастное, было сосредоточено. Брови слегка сдвинулись.

Дочитал. Закрыл блокнот, положил его обратно на стол, точно на то же место. Ни слова. Ни взгляда в ее сторону. Альбедо взял свой журнал, открыл его на чистой странице, обмакнул перо в чернильницу. Аврора уже готова была отвернуться, почувствовав укол разочарования — он проигнорировал? Счел бредом? — но его перо замерло над бумагой. Он не писал, только смотрел в пространство перед собой. Взгляд был острым, устремленным внутрь, в лабиринт собственных мыслей и знаний.

Прошло несколько долгих секунд. Затем он наклонился и начал писать. Быстро, четко. Не в обычную колонку наблюдений, а где-то сбоку, как личную пометку. Аврора не видела текста, но видела его позу — сгорбленную, сосредоточенную. Он написал одну фразу, остановился, провел черту, написал еще что-то. Закрыл журнал с чуть более резким движением, чем обычно.

Только тогда он поднял на нее взгляд. Не аналитический, не отстраненный. В его глазах читалось глубокое раздумье, смешанное с… тревогой? Нет, скорее с интенсивным научным интересом, окрашенным чем-то личным, что она не могла определить.

— Твои сны, — начал он, его голос был на удивление ровным, но чуть тише обычного. Он не спрашивал, он констатировал. — Описания очень детализированы. Особенно касающиеся тактильных ощущений и визуальных образов. Эти символы, что ты упомянула в инее… — он сделал паузу, словно взвешивая слова, — Они не случайны. И это не продукт чистого воображения.

Он встал и подошел к полке, где стояли самые старые, потрепанные тома. Достал один, толстый, в кожаном переплете, потускневшем от времени, раскрыл его где-то в середине, листая страницы, покрытые сложными схемами и письменами на древнем языке. Нашел нужное место и показал ей.

На пожелтевшей странице был нарисован сложный, угловатый символ. Геометрически точный, состоящий из переплетающихся линий и точек. Он был точно таким, как тень, мелькнувшая в ее ледяном кошмаре.

— Этот знак, — сказал Альбедо, палец лег на бумагу рядом с изображением, не касаясь его, — часть системы обозначений, используемой в очень специфических алхимических практиках. Практиках, связанных с фундаментальными исследованиями жизни и ее преобразования.

Он посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде не было обвинения, только серьезный, тяжелый вопрос.

— Аврора, — он говорил почти шепотом, но слова звучали громко в тишине лаборатории, — Ты уверена, что видела это только во сне?

Долгую паузу разорвал лишь резкий треск полена в печи. Альбедо не отрывал от нее взгляда. Его глаза, были теперь бездонными колодцами, ждущими ответа, в который он, казалось, уже не верил. Она почувствовала, как холодная волна пробежала по спине. Шрам на груди дрогнул, не больно, а как эхо. Ее пальцы непроизвольно сжали край теплой накидки. Доверие, проявленное оставленным дневником, вдруг обернулось пропастью новых вопросов. Вопросов, уходящих корнями в тайны, о которых она даже не подозревала.

— Я… — начала она, но голос предательски дрогнул. Она посмотрела на символ в книге, потом на свой блокнот, лежащий на столе. Альбедо ждал, его взгляд был непроницаемым, но она чувствовала — он не давит. Он предлагает путь к ответу. Трудный, опасный путь.