Истина важнее правил (гет)

Холод. Он был первым, что она ощутила, и последним, что останется с ней. Не просто морозный воздух, щиплющий кожу, а всепроникающая стужа, пробирающая до самых костей. Она шла — вернее, ее ноги, будто повинуясь инстинкту, медленно волокли тело вперед по заснеженным склонам Драконьего хребта. Снег хлестал по лицу, слеплял ресницы, и мир вокруг превращался в размытое белое полотно.

Ее волосы, обычно собранные в аккуратный академический пучок, теперь растрепались и покрылись инеем, тяжело спадая на плечи. Каждый шаг отзывался дрожью в мышцах и знакомым покалыванием в запястьях. Дар. Проклятие. Невидимая сила рвалась наружу, но она сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Боль самоконтроля была лучше, чем ужас перед тем, что таилось внутри — чужим, ненасытным.

Драконий хребет. Название, вычитанное когда-то в пыльных архивах Сумеру, всплыло в сознании с жестокой ясностью. "Область аномальной кристаллизации… уникальные геотермальные явления…" - сухие строчки отчетов. Реальность оказалась иной. Гигантская морозильная камера, созданная природой в приступе безумия. Скалы вздымались ввысь, разрывая низкое свинцовое небо своими острыми вершинами, отполированными вечными ветрами. Окаменевший скелет дракона, брошенный на вечную муку. Ветер гудел в бесчисленных расщелинах, и этот звук проникал под кожу. Воздух обжигал лёгкие — не просто холодом, а мельчайшими иглами, которые царапали при каждом вдохе. Дышать было больно.

Даже редкие кристальные бабочки, описанные в отчетах как «хрупкое чудо», в этом свете казались лишь хрустальными, бездушными огоньками. Они мерцали в полумгле не с жизнью, а с механической точностью, их переливы напоминали не крылья, а осколки разбитого стекла, указывающие путь в бездну. Весь пейзаж дышал первозданной, безжалостной стужей, равнодушной ко всему живому. Это была не точка на карте, а физическое воплощение ее собственного одиночества и изгнания, доведенное до гротеска. "Академия считала меня ошибкой, — промелькнула горькая мысль сквозь боль, — Но здесь… здесь я лишь соринка в ледяном океане забвения".

"Контроль. Порядок. Система". Слова, как заклинание, отстукивали в такт ее шагам, пытаясь заглушить вой ветра и другой, куда более страшный звук — настойчивый, зовущий шепот в самой глубине сознания. "Ты будешь моей..." Он был всегда с ней, с того самого момента, как она очнулась от долгой, темной пустоты.

Бесконечные коридоры из теплого песчаника, наполненные ароматом старых фолиантов и свежего пергамента. Она шла уверенно, гордо неся стопку безупречно выполненных работ. Взгляды сокурсников — смесь зависти и уважения. Голос отца, доносящийся из кабинета: "Истина важнее правил, Аврора. Помни это". Тогда эти слова звучали как вызов, как ключ к высотам познания. Тогда она была надеждой академии, живым воплощением своего имени — Рассвет.

Рука судорожно сжала обжигающий металл медальона, спрятанного под тонкой тканью формы Академии. Последняя нить. Последнее доказательство того, что мир логики, знаний и признания когда-то был ее миром. Теперь этот медальон был лишь горькой иронией, тяжелым грузом на шее изгоя.

Она стояла перед Советом, защищая работу о влиянии лунных циклов на элементальные потоки в руинах пустыни. Все ее исследования подкреплялись переводами древних текстов, которые она так любила изучать. Слова лились легко и уверенно, в глазах отца — редкое, скупое одобрение. "Ты превзошла мои ожидания, Аврора". Тогда эти слова грели сильнее любого солнца Сумеру. Теперь... они жгли стыдом.

Три дня комы. Клиническая смерть. Не мир и покой, а бескрайний, леденящий душу черный лес. Небо над ним было усыпано чужими, бездушными звездами. И там, на самой грани небытия, в ее ослабленное болезнью сознание вплелась Тьма. Она ощущала ее — древнюю, бесформенную, голодную. Женщина. Тонкий силуэт, не поддающийся фокусировке. Золотые глаза, смотревшие сквозь время и пространство. Без слов. Лишь согревающее прикосновение ладони к груди. Вспышка невыносимой боли — и ощущение, будто что-то чужое, могучее и страшное, навсегда впечаталось в ее сущность, оставив метку.

В том лесу не было звуков. Ни шелеста листьев, ни пения птиц. Только абсолютная, давящая тишина и бесконечные силуэты черных деревьев, тянущих к ней ветви-когти. И оно... Древнее, бесформенное, существующее в самой тьме между звездами. Оно не двигалось, оно было тенью, и она чувствовала его голод, направленный на ее ослабевшую душу. Появление женщины с золотыми глазами было не спасением, а... заменой одной непостижимой силы другой. Прикосновение руки к груди было не утешением, а клеймом.

"Элеазар..." Мысль пронеслась, как эхо. Болезнь, медленно превращающая плоть в окаменевший песок. Она ослабила ее, сделала уязвимой мишенью для того, что ждало в пустоте. Очнувшись, она помнила лишь обрывки, чувство ужаса и пылающий шрам над солнечным сплетением — четырехконечную звезду, тускло светящуюся в темноте бледным сиянием, как лунный свет на снегу. И отпустившую болезнь. Пальцы, некогда ловко перелистывавшие древние фолианты, теперь с трудом сгибались, будто суставы начинали превращаться в ту самую окаменевшую песчаную крошку, что пожирала ее изнутри.

Не поиски истины, а одержимость. Страницы древних текстов, сливающиеся перед глазами. Имя, ставшее наваждением: Рейндоттир "Золото". Аврора узнала ее по описаниям из текстов, которые когда-то переводила и должна была найти ее. Узнать, почему та спасла? Или... отметила? Эксперименты... попытки повторить невозможное — сотворение жизни. "Может тогда она снова обратит на меня внимание?". Запретное знание Каэнри'ах. Стол в лаборатории, заваленный чертежами, чуждыми символами. Лица членов Совета Академии — маски холодного осуждения. Голос отца, лишенный всяких эмоций, кроме разочарования: "Ты переступила черту. Правила академии незыблемы". Мать не плакала. Она просто отвернулась, уставившись в окно, ее плечи были неестественно прямыми. "Уходи, Аврора. Пока не опозорила нас окончательно". Лила, ее младшая сестра, которую она учила читать звезды, пряталась за отцом. В ее широко раскрытых глазах был не детский испуг, а ужас, будто она смотрела на монстра. Это было больнее удара ножом. Дверь захлопнулась с глухим стуком, отрезав ее от всего, что было "домом".

Шрам на груди заныл. Не привычная холодная пульсация, а резкая, жгучая боль. Шепот в голове нарастал, превращаясь в гул, в котором тонул даже вой ветра. "Сосуд... Ты всего лишь сосуд... Пустой, хрупкий, готовый принять Меня..." Он звучал не в ушах, а внутри черепа, вибрируя в костях, отзываясь эхом в пульсирующем шраме. Иногда ему вторили другие голоса — обрывки фраз из Академии, насмешки сокурсников, холодный голос отца, сливаясь в один ядовитый хор осуждения и призыва. Аврора вскрикнула, от того что споткнулась. Колени подкосились. Медальон выскользнул из ослабевших пальцев, затерявшись в снегу.

Она протянула руку к месту, где исчез последний символ ее прошлой жизни, но пальцы лишь столкнулись с коркой снега. Слезы, мгновенно замерзая на щеках, резали кожу как осколки стекла. "Вернись..." — прошептали пересохшие губы, но это было уже не к медальону. Это было ко всему: к дому, к отцу, к сестре, к своему имени, к своему разуму, который не мог противостоять голосу. Шрам пылал на груди ледяным огнем, пульсируя в такт нарастающему гулу в голове: "Пустота... Готовься... Я иду...". Она не просто упала — она осела в снег, как подкошенный колос.

Силы покидали ее. Метель кружилась вокруг, белая, безжалостная, поглощающая последние проблески сознания. Шрам на груди пылал нестерпимым холодным огнем, будто в его центр вонзили раскаленный кристалл льда. Голову заполняли мысли о доме — образ отца, улыбка сестры, запах чая — и рассыпались, как песок, уносимый вихрем.

Она знала, что голос ведет ее на гибель, навстречу тому, что хочет занять ее тело. Но куда еще идти? Академия? Дом? Весь мир отвернулся. Иногда отчаяние было таким сильным, что ноги сами поворачивали в направлении зова, а разум кричал в ужасе. Она боролась, цеплялась за имя «Аврора», за образ звездного неба над пустыней, за запах трав... но этого было слишком мало.

"Неужели я наконец умру? — пронеслось в голове, почти с облегчением, — И больше не буду слышать этот ужасный голос..."

Мир сузился до точки. Холод стал абсолютным. Белый мрак. Последнее, что она ощутила перед тем, как тьма поглотила ее полностью, было пульсирующее тепло шрама-звезды, теперь отдававшееся нестерпимой болью. И этот проклятый шепот, звучащий уже не в голове, а будто из самой глубины шрама:

"Моя..."

Она упала в снег, и метель накрыла ее, как ночь глотает последнюю, едва мерцающую звезду перед рассветом. Рассветом, который для Авроры так и не наступил. Осталось лишь имя. Когда-то оно означало надежду. Теперь было просто горькой иронией, затерянной в белом безмолвии Драконьего хребта.

Дата: 26 декабря

Объект: Образец №7 (Аномальный крио-носитель с признаками внешнего влияния)

Локация: Временная лаборатория, Драконий Хребет

Наблюдения:

1. Физическое состояние: Образец пребывает в критическом истощении. Признаки длительного воздействия экстремального холода (обморожение конечностей 1-2 степени, синюшность губ, гипотермия). Явные следы пережитой болезни — организм сильно ослаблен. Жизненные показатели стабилизированы на минимально допустимом уровне благодаря введению базовых питательных и согревающих растворов. Реакция на внешние раздражители (свет, звук, прикосновение) слабая, преимущественно на уровне рефлексов.

2. Аномальная активность: Объект демонстрирует неконтролируемую крио-эмиссию низкого уровня даже в бессознательном состоянии. Лед формируется преимущественно в области конечностей и дыхательных путей (требует регулярного удаления). Энергетический фон нестабилен, с периодическими скачками, коррелирующими с видимой активностью шрама-маркера на груди (см. п.3).

3. Маркер (Шрам): Четырехконечная звезда над солнечным сплетением. Центр — точка максимальной концентрации неизвестной энергии. Лучи распространяются от яремной впадины до нижних ребер. В спокойном состоянии излучает тусклое, бледно-голубое сияние (аналогично чистому крио). При скачках энергии (боль, страх?) свечение усиливается, приобретает золотистый оттенок. Гипотеза: Маркер является не только визуальным артефактом, но и активным фокусом, возможно, каналом или контроллером крио-энергии и/или внешнего влияния. Его структура... интригует. Четкость линий, геометрическая безупречность — это работа мастера. Напоминает печати Рейндоттир, но... с искажениями. В энергетической подписи прослеживаются фоновые гармоники, характерные для энергии Бездны. Интересно, Рейндоттир намеренно интегрировала этот элемент, или это побочный эффект вмешательства? Преднамеренно ли Образец был помечен таким сложным гибридом?

4. Психоэмоциональный фон (косвенные данные): В бессознательном состоянии наблюдаются признаки крайнего стресса: мышечные спазмы, подавленные всхлипы, непроизвольные движения глазных яблок (фаза БДГ*). Вербальные проявления: единичные неразборчивые слова ("академия", "отец", "нет"), и устойчивый, навязчивый шепот на неизвестном архаичном наречии, фонетически напоминающем язык Каэнри’ах. Основной лейтмотив шепота: "Сосуд", "Моя", "Пробуждение". 

5. Вывод: Образец подвергается интенсивному психоэнергетическому воздействию извне (источник — маркер?).

Риски:

— Непосредственные: Высокий риск системного отказа организма из-за комбинации истощения, влияния пережитой болезни и энергетической перегрузки. Крио-излучение представляет опасность обморожения для исследователя при прямом контакте без защиты.

— Среднесрочные: Неконтролируемые энергетические выбросы могут повредить оборудование или привлечь нежелательное внимание (элементали, разумные хищники хребта). Природа маркера и внешнего влияния неизвестна, потенциально катастрофична.

— Долгосрочные/Теоретические: Образец может являться "сосудом" для воплощения или усиления сущности, связанной с маркером и Бездной (гипотеза "Дурин"? Требует проверки). Его стабильность под вопросом.

Меры:

1. Изоляция: Образец перемещен в смежное помещение. Помещение лишено окон, потенциально опасных предметов. Минимальный комфорт: кровать, грубая подушка, прикроватная тумба. Освещение — естественный свет из-под двери или переносной кристалл по необходимости. Цель: Минимизировать риск для окружения и самого Образца до выяснения природы угрозы.

2. Мониторинг: Постоянный визуальный контроль при посещении лаборатории. Забор минимальных биопроб (слюна, частицы льда) для элементарного анализа. Фиксация всех изменений состояния, параметров маркера и энергетического фона в дневнике.

3. Сдерживание крио-излучения: Реактивы для экстренной нейтрализации льда подготовлены и размещены в доступности. Физический контакт с Образцом сведен к необходимому минимуму и только в защитных перчатках.

4. Сокрытие: Данное местоположение не является официальной лабораторией Ордо Фавониус. Информированность третьих лиц — нулевая. Необходимо поддерживать этот статус. Визиты в Ордо Фавониус будут использоваться для добычи необходимых ресурсов под предлогом "полевых исследований аномальных крио-явлений на Драконьем хребте".

В углу пожелтевшей страницы дневника, рядом с аккуратными колонками цифр и лаконичными заметками, жил маленький рисунок. Он был выполнен уверенными, но не лишенными тонкости линиями чернил.

На нем была изображена девушка. Она лежала на узкой койке, повернутая в профиль к незримому наблюдателю. Казалось, ее фигура была выточена из тончайшего льда — острые ключицы выступали под тонкой тканью потрепанной академической формы, запястья выглядели такими тонкими, что вот-вот сломаются. Светлые, почти невесомые волосы растрепались на подушке, одна прядь спадала на лоб, закрывая часть закрытого глаза. Ресницы, длинные и темные, выделяющиеся на бледном лице, были слегка припорошены инеем, словно от морозного дыхания. Губы ее были сжаты в тонкую, напряженную черту, нижняя губа слегка прикушена — единственная деталь, выдававшая внутреннюю бурю за видимым покоем сна. Просторный кейп лишь подчеркивал, как сильно она похудела.

Но взгляд невольно притягивало не к лицу и не к истощенному телу, а к центру композиции — к тому месту, где сквозь схематично обозначенную ткань формы сиял шрам. Четырехконечная звезда. Ее лучи были выведены с геометрической безупречностью, расходясь от центра над солнечным сплетением — один в верх к ключицам, один вниз, к ребрам, и два небольших по бокам. Центр звезды был обозначен маленькой, но жирной точкой. И от этой точки, охватывая фигуру словно призрачной аурой, расходились волны.

Они были изображены не как художественный свет, а как нечто более тревожное — серия полукругов и прерывистых линий, похожих на сейсмограмму или схему распространения невидимой силы. Линии становились тоньше и реже по мере удаления от звезды, но создавали ощущение постоянной, пульсирующей энергии, исходящей из этого странного клейма. Словно незримая энергия, пульсирующая и древняя, пронизывала спящую, окутывая ее мерцающим, угрожающим ореолом.

Внизу, под рисунком, аккуратным, но лишенным каллиграфических изысков почерком было выведено: "Образец №7. Источник: Крио? Бездна? Рейн? Опасность?" Эти вопросы висели в воздухе, как эхо от пульсирующих волн, превращая застывший образ спящей девушки в загадку, полную мрачного предчувствия.

Первичный вывод: Образец №7 представляет собой уникальный, но крайне опасный феномен. Сочетание аномальной крио-активности и артефакта-маркера с признаками влияния Рейндоттир и Бездны на фоне ослабления организма от болезни — беспрецедентно. Требуется крайняя осторожность. Стабильность иллюзорна. Опасность реальна и многогранна. Основные вопросы: Кто/Что стоит за маркером? Какова цель его наложения? Является ли Образец жертвой или... компонентом нереализованного эксперимента?

Перо замерло над последней строчкой вывода. Альбедо откинулся на спинке грубого деревянного стула, единственного в этой первой комнате — его временном командном пункте. Скрип дерева нарушил гнетущую тишину пещеры. Его взгляд скользнул по пустым, пыльным полкам, по холодной, пока неработающей печке в углу, по масляной лампе, чье колеблющееся пламя отбрасывало длинные, пляшущие тени на стены. Это место годилось лишь для карантина. Убежища. Могилы? Слишком примитивно для полноценных исследований, слишком удалено для быстрой помощи. Но — безопасно. Пока.

Он бросил беглый взгляд на дверь в смежное помещение. За ней лежала загадка, обозначенная сухим термином "Образец №7". Живая, дышащая, страдающая загадка. Его пальцы непроизвольно сжали перо. Рациональный ум требовал видеть в ней только объект исследования, набор аномальных параметров и потенциальных угроз. Именно так он и записывал. Но...

В памяти всплыл момент обнаружения. Она лежала в сугробе у подножия хребта, почти полностью скрытая снегом, неестественно скрюченная, будто брошенная фигурка. Лишь слабая пульсация странного золотистого шрама на груди сквозь тонкую ткань выдавала в ней что-то еще живое. Что-то... невероятно стойкое, чтобы дойти сюда, и невероятно уязвимое. Этот парадокс вызывал не научный интерес, а нечто... иное.

"Сентиментальность — помеха объективности", — мысленно отчитал себя Альбедо. Он аккуратно закрыл дневник с пометкой "Образец №7" на обложке. Оставил перо и пустую пробирку на столе — мелочи, которые не стоили того, чтобы тащить их обратно в Ордо Фавониус через завывающую метель. Его задача сейчас — добыть более специализированные реактивы, оборудование для постоянного мониторинга и... проверить архивы. Печать Рейндоттир, пусть и искаженная, требовала объяснения. Как и следы Бездны.

Он встал, его пальто, еще заснеженное после утреннего обхода, колыхнулось. Последний взгляд был направлен на ту самую дверь. За ней тишина. Слишком давящая.

"Образец №7 стабилен, но требует изоляции," — мысленно повторил он свой вывод, словно мантру, заглушая ненужные вопросы. — "Это убежище достаточно удалено и примитивно, чтобы быть безопасным. Пока."

Гася лампу и закрывая дверь на ключ, Альбедо вышел наружу, в мглу бури. Холодный ветер тут же впился в лицо. Лаборатория, вернее, пещера, осталась позади — темная, холодная, хранящая свою тайну за деревянной дверью с простым замком. Внутри, в полосе бледного света, пробивавшегося из-под двери, Аврора, неведомая ему пока по имени, слабо вздохнула во сне, ее пальцы бессознательно сжали край кейпа. Шрам на груди тускло пульсировал бледно-голубым светом. Тишину нарушал лишь скрип старых деревянных стен да далекий вой ветра в ущельях Драконьего хребта.

--

Фаза быстрого движения глаз (БДГ-фаза или REM-сон) — это стадия сна, когда глаза быстро двигаются, а мозг активен, как при бодрствовании. В этой фазе чаще всего возникают яркие сны. Она важна для памяти, обучения и эмоционального здоровья. Обычно повторяется несколько раз за ночь.