Проклятие магистра (джен)

— Капитан, послушайте, нам очень нужно перебраться на ту сторону...

— Всем нужно, но только это не положено. Через час здесь будет проходить королевская армия, так что переправа будет закрыта до самой ночи. Придется вам, сударь, потерпеть и отложить свои срочные дела.

Лицо грузного капитана в стальной кирасе приняло серьезный и деловитый вид. Он был преисполнен чувства выполняемого долга.

Кардинал находился на грани отчаяния. Понизив голос, Ришелье еще раз попытался уговорить военного:

— Капитан, я даю вам сто золотых монет, и вы пропускаете, в порядке исключения, меня и двух моих друзей.

Глаза толстяка алчно заблестели. Казалось, что вот-вот прозвучит положительный ответ... Но капитан выпрямился, пригладил рыжие усы и серьезно сказал:

— Ага, конечно... С меня потом Его Высокопреосвященство голову снимет, если узнает, что я в обход устава пропускаю посторонних. А господин герцог непременно узнает! И вообще, — капитан прищурился, — чего это вы так расспрашиваете да торопитесь? Уж не вражеский ли вы шпион какой-нибудь?

Кардинал почувствовал, как сзади кто-то осторожно тронул его за руку, чуть выше локтя.

— Это бесполезно. Лучше уйдем отсюда, — прошептал Рошфор, и они оба растворились в пестрой толпе, теснившейся у переправы.

* * *

Граф внимательно рассматривал карту.

— Рошфор, кроме этой переправы должны же быть и другие?

— Да, они есть, но, боюсь, что они нам не подойдут. Осенью в двух лье отсюда был мост, но, люди говорят, что он рухнул в начале зимы. Еще... в семи лье отсюда есть переправа. Только к ней, наверняка, уже устремилась толпа народа. Тем более, если выбрать этот путь, то нам придется сделать большой крюк, так что мы еще больше потеряем время.

Ришелье в досаде стиснул зубы.

— А вот и я... — калитка скрипнула и во двор вошел Ван Хельсинг. В руках он держал три бутылки и сверток. — Ну, что, удалось уладить дело с переправой?

— Нет, все напрасно, — кардинал устало прислонился к стене. — Капитан даже отказался от ста золотых монет.

Ван Хельсинг присвистнул:

— Неужели королю служат такие честные и неподкупные ребята?

— Нет, конечно. Капитан объяснил это тем, что о нарушении инструкции может узнать один из шпионов и "господин герцог снимет с него голову" за невыполнение обязанностей.

— Знал бы, кто перед ним стоит, — произнес Рошфор, откупоривая бутылку вина. Охотник не сдержал улыбки.

— Ну, что ж, тогда придется подождать, — подытожил Ван Хельсинг и принялся за лепешку с сыром. Пока граф и кардинал ходили к переправе, он пошел искать чем можно поживиться. Раздобыть еду и вино было не так уж просто: в деревушке собралось огромное количество таких же путешественников, как они, которые стали жертвами обстоятельств.

— Мы не можем ждать! — резко оборвал Охотника Ришелье. — Завтра утром начинается заседание королевского совета. Если я не попаду на него вовремя, это может иметь необратимые последствия.

— Что такого может случиться?

— Вы не понимаете... Перед тем, как уехать, я оставил несколько писем и документов на тот случай, если я погибну. Секретарю был дан приказ, что если я не явлюсь на совет в восемь часов утра, то в четверть девятого он должен передать королю мое посмертное письмо, где объясняются обстоятельства произошедшего. Переправа откроется только ночью! По моим расчетам мы опоздаем на два-три часа.

Ван Хельсинг сосредоточенно жевал. Положение Его Преосвященства было действительно неприятным.

— Ну, вы же живы. Явитесь к королю, когда доберетесь до Парижа. — Охотник отобрал у Шарля бутылку с вином и сделал несколько глотков. — Подумаешь, Людовик немного поволнуется... Ему это даже пойдет на пользу. Начнет больше ценить своего первого министра, — Ван Хельсинг добродушно улыбнулся. Он был в хорошем настроении, и ничто не могло лишить его жизнелюбия.

Но кардинал не разделял оптимизма Охотника.

Ведь отправлено будет письмо не только королю, но и королеве. Она прочтет его раньше, чем узнает, что он жив... Господи, как он потом будет смотреть ей в глаза?

Кардинал представил себе, как королева читает его письмо. Она верит написанному, а потом видит Ришелье живым. Ее Величество подумает, что это шутка, какой-то глупый театральный трюк... Его Преосвященства захлестнула волна неловкости и стыда. Ришелье уже в который раз за сегодняшний день проклял ту минуту, когда решился написать тайное письмо Анне.

Лучше бы я действительно умер...

— Знаете, господин герцог, во время Второй Пунической войны у меня был приятель. Звали его Фабий Максим⁽¹⁾. Он был очень одаренный человек, но одна его черта постоянно раздражала трибунов: Фабий обладал спокойным, уравновешенным нравом. Однажды, после конфликта с Марком Метилием, я прямо спросил его: как ему удается не падать духом и всегда сохранять невозмутимость? Фабий тогда лишь сказал, что если с нами что-то происходит, значит так нужно, значит по-другому не только не может быть, но и не должно. Кто знает, может быть наше нынешнее положение только к лучшему. Может быть именно так правильно? Согласен, Шарль?

Граф не ответил.

— Ша-а-а-арль... — и снова тишина. Ван Хельсинг встал, повнимательнее взглянул на друга: он сидел, прислонившись спиной к поленнице дров, глаза его были закрыты, а лицо похоже на неподвижную маску. Граф, утомленный тяжелой бессонной ночью, заснул, согревшись в лучах зимнего солнца.

— Господин гра-а-а-аф... — Охотник зачерпнул пригоршню снега и слепил огромный снежок. Затем Ван Хельсинг с хитрой улыбкой поднес палец к губам, подмигнул кардиналу и неожиданно зычным голосом заправского командира пробасил:

— Граф Шарль-Сезар де Рошфор, боевая тревога! Три сотни испанцев по левому флангу, к бою готовсь!

Рошфор, спросонья не отдавая себе отчет в том, что происходит, резко вскочил и отсалютовал мнимому командиру. Окончательно пробудил его увесистый снежок Охотника, угодивший прямо в грудь, и обдавший графа ледяными брызгами.

Ван Хельсинг расхохотался. Рошфор, осознав, наконец, в чем дело, улыбнулся и с напускным презрением сказал:

— Ах ты предатель...

Метко пущенный снежок сбил шляпу с головы Охотника. Друзья рассмеялись.

Кардинал не сдержал улыбки, глядя на ребячество своих спутников, и посмотрел на голубое зимнее небо.

Что если Ван Хельсинг действительно прав? Пути Господни неисповедимы...

* * *

В небольшом, но роскошно убранном зале дворца все было готово для заседания совета.

Вдоль стен, с обеих сторон, стояли придворные и члены королевской свиты, так что получался некий "коридор", ведущий к трону. По левую руку от Людовика стоял его личный секретарь и верный Ла Порт, а справа — граф де Тревиль.

— Однако герцог заставляет себя ждать, — Его Величество изнывал от скуки и нетерпения. Ему хотелось поскорее провести совет и, наконец, отправиться на охоту: всю ночь шел снег и сейчас стояла великолепная погода.

Часы показывали четверть девятого. По толпе придворных прокатился негодующий шепот.

— Какое неуважение к Вашему Королевскому Величеству... Надеюсь, господин кардинал поплатится за столь непростительную дерзость, — маленькие, глубоко посаженные глаза де Тревиля выдавали торжество капитана. Он был невероятно рад промаху своего давнего врага в борьбе за влияние на короля.

Всеобщее напряжение достигло своего пика, когда в зал вошел отец Жозеф. Десятки взглядов устремились на бледного монаха, в глазах которого стояли слезы. Он, не в силах сказать ни слова, поклонился королю и дрожащей рукой протянул конверт.

Де Тревиль небрежно взял его и передал Людовику.

— Что это? Письмо от герцога? — король удивленно распечатал конверт.

Капитан достаточно громко, чтобы его могли услышать, произнес:

— Неслыханно! Господин кардинал, вместо того, чтобы явиться на совет, прислал вместо себя прислугу?

Он ненавидел отца Жозефа не меньше, чем самого кардинала: за глаза он любил называть капуцина "кардинальским псом".

— Тревиль, прекратите! — рявкнул Людовик. Его глаза были полны шока от внезапно полученной новости. Король бессильно опустил руку с письмом на колени, а второй закрыл лицо, ставшее бело-серым.

— Ваше Величество, что с Вами? — обеспокоенно спросил Ла Порт, опасаясь, что к хозяину приближается приступ⁽²⁾.

Собравшись с силами Людовик произнес:

— Его Преосвященство умер.

По залу прокатился изумленный гул.

1) Речь идет о древнеримском полководце и пятикратном консуле Квинте Фабие Максиме Кунктаторе.

Вернуться к тексту

2) Людовик XIII страдал приступами эпилепсии.

Вернуться к тексту