Бой за любовь (гет)

— Э-э-э, дорогой! Саша-джан ! — раскатистый голос Левона Ованесяна заполнил весь дом. Огромный армянин с пышными усами стиснул Александра в медвежьих объятиях.

— Лёвушка! — Александр похлопал друга по спине, сияя, как начищенный самовар. — Сколько лет, сколько зим!

Джексон, застывший в углу гостиной в безупречно отглаженной рубашке, с ужасом наблюдал, как два солидных мужчины превращаются в шумных мальчишек.

— А это кто у нас? — Левон заметил «будущего зятя». — Новый родственник, да?

— Он самый, — ухмыльнулся Александр. — Джексик, иди сюда, не стесняйся!

— Здравствуйте, — Джексон церемонно поклонился. — Очень приятно познако...

Договорить он не успел: Левон сгрёб его в такие же крепкие объятия и заговорил на английском, потому что корейского не знал:

— Какой познакомиться! Мы уже семья! Саша, смотри какой худенький! Его кормить надо!

— Уже пытаемся, — Лара внесла огромное блюдо с долмой . — Но он всё палочками норовит...

Лидия, устроившись на диване, незаметно включила камеру на телефоне. Она знала — дальше будет интереснее.

— Ну что, за встречу? — Левон достал бутылку коллекционного коньяка «Арарат».

— За встречу! — поддержал Александр.

Джексон неуверенно поднял рюмку:

— За здо́ровье!

— За здо́ровье? — Левон поднял бровь. — Э-э-э, дорогой, неправильно! Мы за здоро́вье пьём!

— За... здоровье́? — попытался Джексон снова.

— Почти! — одобрительно кивнул Левон. — Теперь закусывать будем.

Джексон уставился на долму, беспомощно оглядываясь в поисках палочек.

— Руками, руками бери! — Левон подтолкнул тарелку ближе. — Какие палочки? Это армянская еда!

— Но... — Джексон замялся, — как же правила этикета?

Александр и Левон переглянулись и расхохотались:

— Правила этикета? За этим столом? Сынок, здесь только одно правило: если не съешь три порции, обидишь хозяйку!

Лара, расставляя новые блюда, тихонько улыбалась. Джексон осторожно взял долму пальцами.

— А теперь мой тост! — объявил Левон. — За нашу дружбу! Где бы мы ни были...

Джексон старательно записывал что-то в телефоне.

— Что ты делаешь? — шепнула Лидия.

— Конспектирую тосты, — так же шёпотом ответил он. — Надо же учиться!

— Эй, молодёжь! — окликнул Левон. — Не шептаться! Лучше послушайте, как мы с вашим папой в девяностые...

— Лёва, не при детях! — попытался остановить друга Александр, но было поздно.

Джексон слушал историю с открытым ртом, периодически переспрашивая незнакомые русские слова. Левон объяснял с таким энтузиазмом, что к концу рассказа у Джексона в телефоне появился целый словарь русского сленга девяностых.

— Теперь твой тост! — объявил Левон, указывая на Джексона.

— Я... — он запаниковал, лихорадочно листая заметки в телефоне. — За... этот... как его... чтоб нам всем было... хорошо?

— Во! — Левон хлопнул ладонью по столу. — Правильный тост! Саша, смотри какой молодец! Наш человек растёт!

Лидия и Лара переглянулись, пряча улыбки. На видео, которое они снимали, было отчётливо видно, как суровый бизнесмен Джексон Ван вновь и вновь превращается в смущённого мальчишку под добродушными подколками двух «дядюшек».

— А теперь, — Левон поднял новый тост, — за молодёжь! За то, чтобы наши дети были счастливее нас!

— За детей! — поддержал Александр, и в его взгляде на Джексона уже не было прежней строгости — только тёплая отеческая гордость.

Лидия нашла его на кухне: Джексон старательно пытался расшифровать свои записи тостов, бормоча что-то под нос на смеси корейского, китайского, английского и ломаного русского.

— Что ты делаешь? — она обняла его сзади, заглядывая в телефон.

— Учусь, — он показал ей экран. — Смотри, я даже транскрипцию сделал. «Za nashу druzhbу» — правильно?

Она рассмеялась, утыкаясь лицом в его спину:

— Зачем тебе это?

Он развернулся к ней:

— Потому что это важно для тебя. Для твоей семьи. Значит, важно для меня.

Из гостиной доносились раскатистый смех Левона и довольный голос отца, рассказывающего очередную историю.

— Лидия, — Джексон понизил голос, — я никогда не видел такого.

— Чего?

— Такой... семьи. У нас всё всегда было очень формально. Деловые разговоры, правила этикета... — он замолчал, прислушиваясь к веселью в гостиной. — А здесь... здесь по-другому.

Лидия внимательно посмотрела на него. В дорогой рубашке, с растрёпанными волосами и пятном от долмы на рукаве, он казался таким настоящим.

— Хочешь быть частью этого? — тихо спросила она.

— Больше всего на свете, — он притянул её ближе. — Я тут думал... может, нам стоит съехаться?

Она замерла:

— Правда?

— Я нашёл квартиру недалеко отсюда. Чтобы ты могла часто видеться с родителями.

— Эй, молодёжь! — раздался голос Александра из гостиной. — Где вы там пропали?

— Несём чай, папа! — откликнулась Лидия.

— Какой чай? Мы пьём коньяк! — загремел Левон. — Джексон-джан, иди сюда! Я ещё не рассказал, как мы с твоим тестем в девяносто третьем...

Джексон просиял, услышав «твоим тестем»:

— Я сейчас! — он повернулся к Лидии. — Так что насчёт квартиры?

— Да, — просто ответила она. — Конечно, да.

Его глаза засветились сказочным счастьем. Позже, когда Левон уже рассказывал третью историю из девяностых, то на английском, то на русском, а Джексон внимательно слушал, Лидия заметила, как изменился взгляд отца. Александр смотрел на Вана с какой-то новой теплотой — так смотрят на младшего сына, который может иногда и напортачить, но всё равно родной.

— А помнишь, Саша, — вдруг сказал Левон, — как ты за Ларисой ухаживал? Тоже ведь всё пытался правильно делать, по этикету.

— Было дело, — усмехнулся Александр.

— Вот! — Левон поднял палец. — Джексон-джан, запоминай — путь к сердцу тестя лежит через правильное отношение к национальной кухне!

Джексон немедленно потянулся к новой порции долмы, вызвав всеобщий смех.

— Хороший парень, — тихо сказал Левон Александру. — Старается.

— Знаю, — кивнул тот, глядя, как Джексон что-то шепчет Лидии, а она смеётся, прикрывая рот рукой. — Наш человек.

А на кухне остыл недопитый чай и лежал телефон с заметками, где аккуратным почерком было выведено: «Я люблю твою семью почти так же сильно, как тебя. Почти — потому что ничего в мире невозможно любить сильнее, чем тебя».

* * *

Хёнвону стало хуже, поднялась температура, он не смог связно рассказать, что было в его жизни. Приехал Хосок с врачом, они отправили Рину домой, чтобы она хоть немного поспала. Но она вернулась уже днём. Несколько минут стояла перед дверью квартиры, нервно поправляя волосы. Дверь открыла невысокая женщина с усталым, но добрым лицом. Её тёмные волосы были собраны в простой пучок, а в глазах читалась та же спокойная сила, что и у сына.

— Вы, должно быть, Рина, — она улыбнулась. — Проходите. Я — мама Хёнвона.

В гостиной Хёнвон сидел на диване, обложенный подушками. Рядом с ним устроился молодой парень, удивительно похожий на него. Ни мама, ни брат не расспрашивали его о том, что произошло, словно такое, когда им приходилось выхаживать его после побоев, было уже не в первый раз.

— Джунхо, — представился брат, склонив голову. — Наконец-то я вижу знаменитую волшебницу.

Рина покраснела, бросив взгляд на Хёнвона. Тот улыбался, несмотря на всё ещё заметные синяки на лице.

— Ты рассказывал обо мне?

— Он не затыкается о тебе, — фыркнул Джунхо. — «Волшебница то, волшебница сё...»

— Джунхо, — в голосе Хёнвона появились предупреждающие нотки, но в глазах плясали весёлые искорки.

— Что? Я просто говорю правду! — брат повернулся к Рине. — Он даже во сне...

— Так, хватит, — Хёнвон попытался подняться, но тут же поморщился от боли.

— Сиди спокойно! — в один голос воскликнули мама и Рина.

Они переглянулись и рассмеялись. Хёнвон закатил глаза:

— Теперь их двое. Прекрасно.

— Джунхо, — позвала мама, — помоги мне на кухне.

Когда они вышли, Рина присела рядом с Хёнвоном:

— Как ты?

— Лучше. Особенно сейчас.

Хёнвон поцеловал ладонь Рины. Из кухни донёсся грохот и приглушённые извинения Джунхо.

— Опять что-то уронил, — Хёнвон покачал головой. — После аварии координация всё ещё...

Он осёкся, Рина поняла, что именно об этом он и должен был ей рассказать.

— Я сейчас, — он попытался встать.

— Лежи, — она мягко удержала его. — Я помогу.

На кухне Джунхо пытался собрать рассыпавшиеся овощи, его руки заметно дрожали.

— Давай помогу, — Рина присела рядом.

— Прости, — пробормотал он. — Я такой неуклюжий...

— Эй, — она улыбнулась, — ты бы видел, как я вчера разбила две чашки. От стресса руки не слушались совсем.

Джунхо слабо улыбнулся:

— Хёнвон-а всегда заботится обо всех.

— Да, — тихо согласилась она, глядя, как мама привычным жестом поддерживает сына под локоть, помогая подняться. — Я начинаю это понимать.

Позже, когда они все сидели за столом, Рина наблюдала, как Хёнвон незаметно перекладывает лучшие куски брату, как придвигает к нему тарелку поближе, когда тот не может дотянуться. Каждый его жест был полон такой привычной, естественной заботы.

— Спасибо, — тихо сказала мама, когда они остались вдвоём на кухне. — За то, что поддерживаете его.

— Это он поддерживает всех нас, — ответила Рина.

— Да, — женщина грустно улыбнулась. — Иногда слишком сильно. С тех пор как не стало отца... — она замолчала, глядя на сыновей в гостиной. — Он взял на себя слишком много.

Рина смотрела, как Хёнвон о чём-то шепчется с братом, как они смеются над какой-то общей шуткой, и понимала — вот она, причина всего. Его сила и его слабость. Его якорь и его крест. Его семья. И теперь она начинала осознавать глубину его жертвы.

Мама Хёнвона собирала посуду с той же неторопливой грацией, с какой делала всё остальное. В её движениях не было суеты — только спокойное достоинство женщины, привыкшей справляться с любыми трудностями.

— Вы совсем не изменились, — вдруг сказала она, глядя на Рину.

— Простите?

— На фотографии, которую он хранит, — пояснила женщина. — Три года назад. Та же улыбка.

Рина замерла с чашкой в руках:

— Он... хранил моё фото?

— В шкатулке, где держит важные вещи, — мама мягко улыбнулась. — Рядом с часами отца.

В гостиной Джунхо пытался показать брату что-то на телефоне, но руки дрожали, и он никак не мог попасть по нужной кнопке.

— Дай сюда, — Хёнвон забрал телефон, но не стал делать сам. Вместо этого накрыл руки брата своими, помогая удержать гаджет. — Вот так. Спокойно. Не торопись.

Рина поймала взгляд матери: та смотрела на сыновей с нежностью.

— После аварии, — тихо сказала женщина, — Джунхо не мог самостоятельно есть. Хёнвон кормил его с ложки. Каждый день. Три месяца. Ни разу не показал, как ему тяжело.

— Он очень сильный, — прошептала Рина.

— Слишком, — мама покачала головой. — Иногда мне кажется, что он забыл, как быть слабым. Как позволять другим заботиться о себе.

Джунхо вдруг рассмеялся — искренне, заразительно:

— Помнишь, хён , как ты пытался научить меня кататься на велосипеде? И мы врезались в куст?

— Ты врезался, — поправил Хёнвон. — Я героически пытался тебя спасти.

— И мы оба упали!

Хёнвон поморщился от боли в рёбрах, но продолжал улыбаться. Рина заметила, как что-то мелькнуло в его взгляде — тоска по тому времени, когда всё было проще.

— Рина, — позвал Джунхо, — иди сюда! Я покажу тебе фотки, где хён в школьной форме!

— Даже не думай! — попытался возмутиться Хёнвон, но было поздно.

Джунхо, пусть и с дрожащими руками, уже листал галерею.

— Смотри, это мы на море. А это...

Рина присела рядом с ними, чувствуя, как Хёнвон обнимает её за плечи. В старых фотографиях оживала история их семьи — двое братьев, всегда вместе, всегда поддерживающие друг друга.

— А это... — Джунхо запнулся, наткнувшись на фото отца.

Повисла тишина. Хёнвон сжал плечо брата.

— Всё хорошо. Это папа. Показывай дальше.

Мама в кухонном проёме прижала руку к груди. Рина заметила, как блеснули слёзы в её глазах. Хёнвон смотрел на Рину так, словно хотел что-то сказать, но не мог найти слов. Его мама в кухне улыбнулась — она знала этот взгляд. В нём была любовь, которую и она когда-то испытывала со своим мужем.

— Дети, — позвала она, — кто хочет чаю?

И в этом простом вопросе было столько любви, столько понимания, что Рина почувствовала, как к горлу подступают слёзы. Здесь, в этой маленькой квартире, среди старых фотографий и семейных историй, она наконец-то по-настоящему узнавала Хёнвона. И любила его ещё сильнее за каждую новую деталь, за каждый тихий момент, за каждый взгляд, которым он одаривал свою семью. Телефон Рины завибрировал как раз тогда, когда Джунхо показывал особенно смешную фотографию брата с выпускного.

— Папа, привет, — она приняла вызов.

— Ириша, привет! — голос Александра звучал непривычно воодушевлённо. — Ты где пропадаешь? Дядя Лёва приехал!

На заднем фоне раздался знакомый раскатистый бас:

— Э-э-э, где моя любимая Ирочка-джан? Немедленно домой!

— Дядя Лёва? — Рина невольно улыбнулась. — Когда успел?

— Только приехал! — в голосе отца слышалась плохо скрываемая радость. — Давай к нам! Он армянский коньяк привёз, Джексон уже учится тосты говорить...

Где-то на заднем плане послышалось старательное «За здо́ровье!» и взрыв хохота. Хёнвон вопросительно приподнял бровь. Рина прикрыла трубку рукой:

— Папин друг приехал. Они с детства дружат.

— Ирочка! — снова раздался голос отца. — Тут Джексон... пытается долму палочками есть! Срочно приезжай, такое нельзя пропускать!

Из телефона снова донеслись голоса — теперь уже Левон учил Джексона правильно произносить «дорогой». Два дома. Две семьи. И она где-то между ними.

— Пап, я не могу сегодня, но обещаю, что я приеду скоро. Дядя Лёва же не на один день прилетел? У меня… эм… сегодня посиделки с другой семьёй.

После ухода семьи Че в квартире стало тихо. Хёнвон сидел у окна, глядя на ночной город. В его позе чувствовалось напряжение, словно он готовился к прыжку в пропасть.

— Они очень скучают по тебе, — Рина опустилась рядом с ним на диван. — Твоя семья.

— Я знаю, — он не отрывал взгляда от окна. — Поэтому и держу их подальше от... всего этого.

Она молча ждала. За окном мерцали огни ночного Сеула, где-то вдалеке сигналила машина.

— Помнишь, — наконец начал он, — ты спрашивала, почему я исчез тогда?

Рина кивнула, боясь спугнуть момент словами.

— После смерти отца... — его голос дрогнул. — Мне было семнадцать. Мама никогда не работала. Джунхо был школьником. Я должен был что-то делать.

Он замолчал, собираясь с мыслями. Рина осторожно коснулась его руки — просто показать, что она рядом.