Мародёры: Три Тишины (гет)

25 сентября 1976 года

Пейзаж за окном расплывался: поля, рощи, редкие фермы — всё укутанное утренней дымкой. Лили сидела у окна, подбородок на ладони, пальцы обхватывали картонный стакан с горьковатым чаем. Радио потрескивало, лениво ловя частоту. Затем раздался голос диджея — спокойный, с оттенком сентябрьской грусти:

— ...и напоследок, немного американской меланхолии: Blue Öyster Cult — «Don't Fear The Reaper». Для тех, кто сегодня в дороге, в раздумьях — или влюблён. Берегите себя.

Гитара вступила мягко, с хрипотцой винила. Лили прикрыла глаза.

«All our times have come

Here but now they're gone...»

Она не сразу поняла, как точно это попадает в её собственное состояние. Мэгги Синклер всё ещё не нашлась. Прошла неделя — и лишь тишина. Никаких следов, объяснений, даже слухов. Пустота, в которую никто не решался смотреть.

«Seasons don't fear the reaper

Nor do the wind, the sun or the rain

(We can be like they are)

Come on baby...

Don't fear the reaper»

Она ехала в Лондон. Впереди — пересадка, портал, граница Австрии, а потом Трансильвания. Но сейчас она была здесь — между двумя станциями и двумя страхами: один — исчезнуть, как Мэгги, другой — потерять того, к кому едет.

Эл писал ей всё реже. Строго. Вежливо. Но она помнила, как он смотрел на неё весной. Помнила, как не сказал лишнего — и как она всё равно всё поняла.

«Baby take my hand...

Don't fear the reaper

We'll be able to fly...

Don't fear the reaper

Baby I'm your man»

Солнце пронзило облака. Отражение в стекле — знакомое, упрямое. Её лицо, чуть напряжённое. Но взгляд твёрдый.

— Я не боюсь, — шепнула Лили.

Ехала вперёд.

Поезд начал замедляться. Серый профиль Кингс-Кросса возник за окном — массивный, шумный, как всегда. Но внутри было тихо. Тихо и ровно, как перед прыжком.

Она поднялась, накинула пальто, нащупала в сумке брошь — портал до австрийского порта. Всё остальное было готово: шкатулка с шоколадом, письмо, кольцо, свёрнутая карта Карпат.

И всё равно внутри ощущалось, что готово не всё.

«Come on baby (and she had no fear)

And she ran to him (then they started to fly)

They looked backward and said goodbye

(She had become like they are)

She had taken his hand

(She had become like they are)

Come on baby (don't fear the reaper)»

Музыка стихла, растворилась в гуле платформы.

Поезд остановился.

Лили вышла — в холодный воздух, в толпу, в Лондон. И в неизвестность, которую выбрала сама.

Перрон был переполнен. Магглы торопливо сновали мимо, уворачиваясь от чемоданов и толкая двери кофейни, откуда доносился запах подгоревшего хлеба. Лили шагала по платформе, чувствуя, как шум города скользит по коже — непривычно острый после замка. Всё казалось слишком быстрым, слишком ярким, слишком настоящим.

Вторая платформа. Подземный проход. Глухой тупик у погрузочной рампы. И — запертая с виду дверь, которую можно было увидеть только, обладая знанием о нем.

Она постучала три раза. Четвёртый — с паузой.

— Имя и маршрут, — сухой голос прозвучал из щели в стене.

— Лили Эванс. Портал до Прундени, через Министерство. Разрешение оформлено родителями через третье лицо.

Небольшая пауза.

— Цель визита?

— Личные встречи. День рождения, — Лили сжимала перчатки в руке. — Человек, к которому я еду, — резидент исследовательской группы в Трансильвании.

Шорох пергамента. Ещё пауза. Затем дверь щёлкнула, впуская её внутрь.

Помещение было узкое, без окон, с потрескавшимися обоями и мерцающими лампами под потолком. В углу — каменный круг с серебряной инкрустацией. Портальная станция. На стене тикали зачарованные часы. Над ними — карта с зажжённой точкой: PRUNDENI, ROMANIA — ACTIVE.

— Три минуты до активации. Держите вещи при себе. При приземлении — не двигаться, пока не прозвучит код.

Лили кивнула. Стук сердца отдавал в висках. Не от страха. От ощутимой важности происходящего.

Она встала в круг. Взяла в руку брошь. Почувствовала, как под пальцами заныли тонкие линии гравировки. Бесшумная, древняя магия.

— При приземлении — не двигаться, пока не прозвучит код, — напомнил голос.

— Да, поняла.

Три... два... один...

Портал сомкнулся.

Мир вывернулся наружу, словно заклинание обернуло ткань пространства наизнанку. Ноги коснулись плиты с глухим каменным эхом. Вокруг — круг из едва светящихся рун, воздух плотный, влажный, пахнет листвой, елью и чем-то... старинным.

Лили замерла. Не шевелилась. Сердце колотилось.

Портал сомкнулся.

Из тени раздался хлопок — трансгрессия. Кто-то появился чуть сбоку. Медленно подошёл, не приближаясь слишком близко.

— Красный код, четвёртый. Всё чисто. Двигаться можно.

Голос с лёгким акцентом, с той манерой говорить, когда паузы слегка не там, где надо. Как будто человек не переводит слова, а переводит мышление.

— Первая сегодня, — добавил он, лениво. — С погодой повезло, земля не капризничает. Архив — вон за хребтом. Идите по огням, они вас доведут. Щит узнаете — сразу поймёте, что это он.

Он постучал себя по запястью, где не было часов, и кивнул в сторону круга:

— Обратный портал — завтра, то же время, та же плита. Лучше не опаздывать. Эти местные чары не любят, когда их дергают.

Помолчал и добавил тише, почти как совет:

— И держитесь ближе к свету, ладно? У нас тут говорят: не соваться на короткие тропки, даже если они зовут. Особенно если зовут.

Он едва улыбнулся, но без настоящей теплоты.

— И если вдруг покажется, что кто-то смотрит — не кажется. Улыбнитесь и идите дальше.

Лили слабо кивнула.

— Вдохновляюще, — пробормотала она.

— Горы такие. Не пугают — проверяют, — отозвался он. — Добро пожаловать в старый лес.

Он шагнул назад, растворяясь в тени, а перед ней вспыхнули фонари — выстраивая путь вглубь. На ветке покачивалась табличка: К Центральному Архиву.

Лили глубоко вдохнула и пошла.

Лес шумел едва слышно, но чётко. Как человек, дышащий тебе в спину, не приближаясь. И всё вокруг будто смотрело.

Он где-то там. Ждёт. Или нет. Но она пришла — и это главное.

Тропинка уходила вниз, под нависшие ветви, и в какой-то момент Лили показалось, что она осталась одна — лес замер, свет позади потух, воздух стал гуще. Но впереди вспыхнул тёплый огонёк.

Он стоял у поворота, прямо посреди тропы. Фонарь в руке, расстёгнутое пальто, шарф сдвинут набок. Увидев её, он сразу снял капюшон — и вдруг всё вокруг затихло окончательно.

Эл.

Он был высокий. Не по-героически, а просто — не сутулится, не уходит в тень. Лицо — чёткое, живое. Высокие скулы, тёмные волосы, немного растрёпанные ветром. Прядь упала на лоб, и он привычным жестом откинул её назад. Кожа бледная, как у того, кто много работает в помещении, но тёплая. Глаза внимательные. Смотрят прямо. И улыбаются.

Не широкой, не наглой улыбкой — мягкой, осторожной. Он будто не верил, что она действительно здесь.

— Ты правда пришла, — сказал он. Голос чуть хриплый от холодного воздуха.

Лили кивнула.

— А ты правда ждал.

Он иронично улыбнулся — коротко, с тем же оттенком, что был в его письмах, когда он пытался скрыть, как много значит для него её голос.

— Ты только не смейся, но я репетировал эту встречу. Без фонаря, правда.

— А жаль. С фонарём даже лучше, — ответила она, — видно, как ты волнуешься.

Он шагнул к ней, чуть сбивчиво, как будто не был уверен, можно ли. Она — тоже. И в следующую секунду они стояли совсем рядом. Без слов.

Лили чувствовала, как колотится её сердце. В груди, в ладонях, в горле. А затем — как всё стихает.

Он был здесь. И она тоже.

Он шёл рядом — чуть сбоку, будто не хотел коснуться случайно её плеча. Тишина леса становилась мягче, когда рядом был свет фонаря, и Лили ощущала, как внутри уходит напряжение. Ничего страшного не случилось. Он не исчез. Он встретил её. Просто — стоял и улыбался.

— Ты стал писать реже, — тихо сказала Лили, когда они свернули с тропы и перед ними показался огонёк окна.

— Я... — он провёл рукой по шарфу, — я не знал, что могу себе позволить.

Он помолчал, подбирая слова.

— Здесь всё иначе. Каждое письмо читается с оглядкой. Иногда — кем-то ещё. Иногда — мной самим, по десять раз. Чтобы случайно не передать больше, чем надо.

Он взглянул на неё.

— Это не значит, что я не думал. Просто... думал тише.

Она провела пальцами по цепочке у горла — снова, по привычке, как делала в поезде, в башне, в те вечера, когда писала ему письма, а потом не отправляла. Сейчас — чтобы собраться.

— Я... — сказала она и чуть хмыкнула. — Я привезла тебе кое-что.

Он остановился, вопросительно поднял бровь, но ничего не сказал.

Она достала из сумки аккуратную коробочку. Пергамент чуть помялся, но лента осталась на месте. Протянула.

— Это просто. Ничего особенного. Но я хотела, чтобы у тебя было что-то своё. Ну... и от меня.

Он взял. Помолчал. Развязал ленту.

Внутри — плитка шоколада и кольцо. Тонкое серебряное. Без камней. Только надпись: memini.

Он не сразу что-то сказал. Смотрел. Держал в ладони. Потом поднял глаза.

— Это ты выбрала?

Она кивнула. Смущённо. Слегка дёрнула плечом.

— Хотела что-то... настоящее. Чтобы не было пафосно. Просто... чтобы напоминало.

— Напоминало что?

Она чуть улыбнулась:

— Что ты не один. Что ты всё ещё ты.

Он снова посмотрел на кольцо. Сжал пальцами. Осторожно.

— Спасибо, — сказал он. Тихо. Не потому что было неловко — а потому что громче не нужно было.

— И шоколад, — добавила она, уже почти смеясь. — На случай, если вампиры окончательно сведут тебя с ума.

Он коротко усмехнулся.

— Шоколад — это серьёзно. Он спасает жизни.

— Особенно твою?

— Особенно мою.

Пауза.

— Ты не представляешь, насколько мне этого не хватало.

Он не пояснил — чего именно. Шоколада. Кольца. Её.

И Лили не спросила. Потому что знала.

Комната, в которой они остановились, была небольшой, с низким потолком, скрипучими половицами и видом на речушку, бегущую вдоль подножия холма. Стены — выкрашенные известью, окна в простых рамах, шторы — тонкий синий лён, пахнущий чем-то мятным. Женщина, которая сдавала жильё, принесла им к вечеру плед и кружку варенья — «потому что в такую погоду даже мысли мёрзнут».

Эл сидел на полу у камина, перебирая пергаменты. Лили устроилась в кресле у окна, укрывшись тем самым пледом. Её волосы чуть подсохли, в руках — кружка с горячим настоем. В комнате потрескивал огонь, за окном — журчала река. Было так тихо, что каждый звук казался настоящим.

Она смотрела, как он листает страницы — бережно, как будто даже спорить с ними вслух не решается.

— ...ещё одно совпадение, — пробормотал он, перекладывая свитки. — Первая серия исчезновений, похожих по почерку, была не у вас. Весной. Южнее, в Карпатах. Трое — маги. Двое — полукровки. Один... по неподтверждённым данным, страдал наследственной магической нестабильностью. Магическая хрупкость. Повышенная чувствительность к фазам луны, непереносимость серебра.

Он перевёл взгляд на неё.

— Оборотень. Или что-то близкое. По описанию — редкий биологический профиль. И, судя по архивам, кто-то начал искать именно таких. Избирательно.

— Искать? — Лили опустила чашку. — Чтобы... что?

— Чтобы убрать, — тихо сказал он. — Слово неофициальное, но звучит всё чаще: «биомаркерная зачистка».

Лили побледнела. В голове всплыла Мэгги — светлая, спешащая по коридору, чуть не уронив книгу. Магглорожденная. Неопасная.

— Но у нас... — она запнулась. — Неделю назад исчезла девочка. Просто — исчезла. Без следа. Магглорожденная. Совсем не такая, как ты описываешь.

Эл кивнул медленно.

— Может, это не один след. Два.

— Или больше, — прошептала Лили.

Огонь тихо щёлкнул. Снаружи ветер ударил по стёклам, но не прорвался внутрь. А внутри — тишина. Та, что слышна только, когда кто-то говорит правду.

Они замолчали, и Лили впервые почувствовала: то, что они обсуждают — не просто изыскания, не «странные совпадения». Это сеть. Растущая. Пока невидимая, но живая.

Они вышли в городок уже после ужина — когда улицы опустели, и витрины мигали тускло, будто зевали. Мокрый камень под ногами блестел от недавнего дождя, в воздухе пахло хлебом и скошенной травой.

Городок был маленький, почти игрушечный. Узкие улочки, красные крыши, фонари с матовыми стеклянными колпаками. Лили шла чуть впереди, прижав руки к груди — пальцы всё ещё хранили тепло от кружки.

— Погода тебе не мешает? — спросил он.

— Если бы я боялась сырости, я бы не приезжала в Карпаты, — усмехнулась она через плечо.

— Справедливо, — кивнул он.

Они свернули на боковую улочку — пустую, вымощенную крупным камнем. В витрине небольшой лавки, уже почти тёмной внутри, Лили вдруг заметила торт. Один-единственный кусок, на фарфоровой тарелке под стеклянным колпаком.

Она остановилась. Улыбнулась.

— Судьба, — сказала она.

Эл подошёл, глянул через плечо.

— Или кулинарная поэзия.

— Подожди минутку.

Она открыла дверь, и над ней тихо звякнул колокольчик. Из глубины лавки выглянула женщина в переднике. Лили спросила, можно ли купить кусок торта, и та махнула рукой:

— Забирай, дитя. Он ждал тебя. Уже полдня стоит один. Всё равно бы выкинули.

Лили поблагодарила, едва не запыхавшись от радости, и вернулась с коробкой, в которой под крышкой приятно пахло орехом, шоколадом и чем-то очень домашним.

— Нам повезло, — сказала она. — У этого десерта был смысл жизни, и мы его не подвели. Не возражаешь?

Эл улыбнулся:

— Против обряда?

Она отломила две деревянных вилки, нашла скамейку под навесом и устроилась. Он сел рядом, плечом к плечу. Тепло от него всё ещё держалось, как от пледа.

Она протянула ему вилку.

— Загадай желание. Всё-таки день рождения.

— У меня уже всё исполнилось, — тихо сказал он.

Пауза.

— Но ладно. Я загадаю ещё одно. На случай, если первое исчезнет.

Она ничего не сказала. Только посмотрела на него в полупрофиль — и вдруг ощутила, как у неё сдавило грудь. От полноты момента.

Он съел кусок медленно. Потом посмотрел на неё:

— А ты? Загадаешь?

— Я не могу. Я же его исполняю, помнишь?

Он едва заметно улыбнулся — чуть неловко. Но не отвёл взгляда.

Над ними фонарь потрескивал от сырости. Внизу шуршали листья. Всё вокруг было прохладным, мокрым, осенним.

А между ними — было тепло.

Утро было ясным и звонким, как вода. Улицы ещё не проснулись — только в пекарне за углом кто-то шаркал по полу, и дым из трубы поднимался почти вертикально. Камни под ногами были прохладные, и шаги отдавались в них мягким глухим эхом.

Они шли медленно. Эл — с руками в карманах, Лили — в шапке, в перчатках, прижав кожаную сумку к боку. Они почти не говорили. Но и молчание было хорошим.

У перекрёстка, на краю площади, возле низкого каменного фонтана стояла женщина — седая, в поношенном пальто и с платком на голове. Рядом — корзина. В ней — простые цветы: гладиолусы, каллы, ветки с ягодами... и несколько белых хризантем. Лили остановилась. Не специально — просто ноги сами замерли.

Бабушка подняла глаза, посмотрела на неё внимательно — и, не говоря ни слова, выбрала одну хризантему. Протянула ей стебель.

— В дорогу, — сказала она с лёгким акцентом, но совершенно понятно. — Добрая девочка — пусть несёт свет.

Лили взяла цветок обеими руками.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Он... очень красивый.

Хризантема была почти круглая, крупная, с плотными лепестками, белая до сияния. Не магазинная — полевая, пахнущая сырым воздухом и землёй. Живая.

Она прижала цветок к груди и пошла дальше, чуть медленнее. Эл не спросил ничего — только посмотрел на неё, на цветок, и больше не отвёл глаз.

Они подошли к краю площади, где под деревьями — как вмонтированный в землю круг — лежала каменная плита портала. Её руны уже слегка светились: чары начинали пробуждаться.

Лили остановилась первой. Сжала пальцами хризантему. Ту самую — белую, тяжёлую от утренней влаги. Эл встал рядом. Не касался её — просто стоял близко. Настолько, насколько это возможно, когда не хочешь держать, но не хочешь отпускать.

— Когда ты уедешь, тут будет по-настоящему пусто, — сказал он.

Лили опустила взгляд.

— А у меня будет цветок. И всё, что мы сказали друг другу. Этого достаточно.

Он кивнул. Медленно.

— Напишешь?

— Конечно, — сказала она. — Но не жди каждый день. Лучше знай, что я думаю о тебе даже в те дни, когда не пишу.

Он улыбнулся чуть виновато. Очень устало, но светло.

— И ты. Знай, что я не перестаю думать о тебе.

Пауза.

Он взял её руку — ненадолго. Прижал к губам. И отпустил.

— Береги себя.

Он склонился к ней, поцеловал в висок — легко, как запятая между словами. Она не двинулась, только крепче сжала стебель цветка. Потом шагнула на плиту.

Свет рун усилился. Воздух дрогнул.

И через мгновение её не стало.

Он остался стоять, глядя на пустой круг, в котором всё ещё ощущалось её тепло.