Буква  (гет)

Маленькое предисловие к последней главе:

Средь поленьев остатки желаний

И клочки опаленных надежд.

Разве трусость — устать от страданий,

От обидного гнета невежд?

Завтра снова меня ожидает

Справедливая ярость коллег

Разве трусость, что сил не хватает?

Я ведь тоже простой человек.

Нет, ни слова сейчас не сорвется

С нарисованных губ мудреца.

Древний Замок как будто клянется

Ненавидеть меня до конца.

Я для всех негодяй и подонок,

Но, как заповедь, помню одно:

Каждый взрослый и каждый ребенок

Под защитой моей все равно

Школа спит, я один в кабинете,

Но уверен: теперь за стеной,

Как всегда, собираются дети,

Чтобы насмерть сразиться со мной.

Тишина этой призрачной ночи

Созидает фальшивый уют,

Разве трусость — зеленые очи

Что сегодня уснуть не дают?

Пламя бьется в огромном камине,

По щеке пробегает слеза,

"Здравствуй, смерть! Ты легка на помине!

Посмотри мне смелее в глаза..."

ЛАНЬ. Его серебряная лань все же стала проводником, «путеводным светом» и для мальчишки. Это был единственный способ передать завещанный меч. План возник в его голове сразу же, как только портрету Финеаса Найджеллуса после стольких недель бесплодных усилий все же удалось выяснить точное местонахождение Поттера и Грейнджер, которые весьма предусмотрительно аппарировали с места на место чуть ли не по всей Британии. По его приказу самый непопулярный директор Хогвартса (впрочем, теперь данный титул заслуженно перешел к нему самому) долго пытался уловить в разговорах с Поттером и его друзьями хотя бы малейший намек на то, где те находятся в данный момент. Но получилось только после Рождества, когда родственник Блэка примчался возбужденный в раму картины и выпалил: «Директор, они разбили палатку в лесу Дин…» Радость, охватившая его при этом известии, сменилась приступом гнева, едва Финеас Найджеллус произнес в адрес Грейнджер ужасное слово, которое он не мог слышать спокойно с тех самых пор, как бросил его Ей… Резко оборвав бывшего коллегу, он повернулся к портрету Дамблдора, конечно, слышавшего весь разговор. Отодвинув картину в сторону, он взял из тайника настоящий меч Гриффиндора, спрятанный там куда надежнее, чем подделка в сейфе банка Гринготтс. Старый интриган отказался-таки объяснить ему, почему так важно, чтобы Поттер получил меч, зато не забыл напомнить, насколько важно ему сохранить инкогнито, будто он сам не понимал этого!

К счастью, не пришлось обыскивать весь огромный заснеженный лес. Он почти сразу почувствовал чары, которыми гриффиндорцы окружили свою палатку. Видеть их он не мог, но ясно чувствовал, что они здесь. Теперь нужно было отыскать способ передать Поттеру меч. «Он дается лишь отважному и в крайней нужде» — сказал ему Дамблдор. То есть мальчишка каким-то образом должен был проявить гриффиндорскую смелость, чтобы получить драгоценный приз. Замерзшее озеро, раскинувшееся посреди лесной поляны вполне подходило для его целей. Зимнее купание — небольшое удовольствие, но ничего лучшего он не сумел придумать…

Спрятавшись за деревьями, надежно укрытый маскирующими чарами он произнес заклинание…

Expecto Patronum! — его голос отдавался от стволов голых деревьев, с веток упало несколько комьев снега, мимо его ног прыснула в чащу стайка каких-то мелких зверушек. Ночной мрак прорезала ослепительная вспышка — стройная изящная лань возникла прямо перед ним высоко держа прекрасную голову с большими глазами и длинными ресницами. Трудно было поверить, что она всего лишь призрак, настолько яркое сияние разливалось вокруг. В тысячу раз более белоснежное, чем снег… Он опустился на одно колено, не замечая, как полы его дорожной мантии утопают в сугробе. Серебряная лань смотрела на него Ее глазами, а он ловил дрожащими пальцами бесплотный свет, пока, наконец, не вспомнил, зачем они оба в этом зимнем лесу… Расколоть заклинанием лед на озере, опустить меч Гриффиндора в воду и одним движением палочки снова восстановить ледяную корку было делом двух минут. Затем он повернулся в ту сторону, где все еще сиял Патронус и тихо, одними губами прошептал: «Иди!».

Лань развернулась и легко, беззвучно скользя над мерзлой землей, двинулась с полянки туда, где находилась палатка. Он стоял за деревьями, укрытый Дезиллюминационным заклинанием даже от собственных взоров; сердце билось так быстро, точно хотело проломить грудную клетку и устремиться вдогонку за ланью, чей силуэт все так же ярко мерцал в темноте. Он думал о Ней и о том, что нынешнее Рождество в Хогвартсе было совсем невеселым ни для учеников, ни для преподавателей. Думал о зверствах Кэрроу, которые сдерживал, как мог, но не властен был прекратить, о сегодняшней стычке с Минервой Макгонагалл. Он в который раз просил декана Гриффиндора убедить подопечных вести себя благоразумно — даже угроза арестовать самых рьяных борцов из Отряда Дамблдора, мало действовала на преподавательницу трансфигурации, такую же неисправимую гриффиндорку. Макгонагалл откровенно заявила ему, что он не посмеет так поступить, он — вероломный обманщик, убийца благороднейшего волшебника на земле и вся школа надеется увидеть, как он понесет наказание за все свои преступления…

С начала года он в достаточной мере свыкся с проклятиями и оскорблениями, он ведь даже пройти по коридору не может без того, чтобы с какого-нибудь портрета до него не донесся возглас: «Убийца!», «Мерзавец!», «Подлая тварь!» Всякий раз, входя в Большой Зал, а класс или в учительскую, он ощущал, что воздух в помещении буквально пропитан ненавистью, которая сдавливает легкие, не давая вздохнуть. Дамблдор, когда они остаются наедине, пытается его утешить, но от речей старика не делается легче. Только там, в холодном безмолвии зимнего леса, со своим Патронусом, он мог хоть ненадолго забыть о кошмаре Хогвартских будней…

Его обостренный слух различил скрип снега под ногами мальчишки еще прежде, чем тот вышел на поляну, не сводя глаз с чудесной серебряной лани, что быстро шла впереди. Со дня их последней встречи Ее сын вырос, похудел и раздался в плечах, лицо приобрело черты зрелой мужественности и стало еще более похожим на ненавистного Джеймса Поттера. А вот мешковатый свитер и потертые джинсы невольно воскресили в памяти его собственное детство… Когда Патронус внезапно исчез, юноша несколько секунд стоял в растерянности, словно пытаясь отыскать в темноте ее следы. Потом нерешительно обошел полянку и приблизился к озеру. Он следил за каждым движением Поттера; тот наклонился к озеру, видимо, заметив, наконец, сквозь лед блеск рубинов на рукоятке меча Гриффиндора. После нескольких глупых жестов, вроде попытки применить Манящие чары или бесплодного призыва о помощи, мальчишка понял, что нужно сделать…

— Диффиндо! — лед раскололся и Поттер, дрожа от холода, прыгнул в воду. На секунды черноволосая голова с мокрым вихром на затылке показалась над поверхностью озера, затем гриффиндорец отважно нырнул…

В первые секунды он даже не понял, что именно происходит, потом вода забурлила, точно на дне шла борьба, лишь тогда он с ужасом осознал, что мальчишка и в самом деле борется с чем-то, что не дает ему всплыть. Наверное, не зря все же Дамблдор сделал комплимент его храбрости — что иное, как не гриффиндорское безрассудство владело им, когда он рванул с плеч дорожную мантию и готов был уже броситься вперед, как вдруг увидел мчащегося мимо него человека, в котором тут же узнал Рональда Уизли. Как был, в одежде, Уизли кинулся в озеро и, спустя несколько секунд, вытащил на берег меч и задыхающегося, хрипящего, но, определенно живого Поттера.

Уверившись, что Ее сын невредим, он сразу аппарировал прямо к воротам Хогвартса и бессильно привалился к железной решетке, задыхаясь и кашляя, точно сам только что несся, сломя голову через лес или плавал в ледяной воде. Подняв палочку, он с трудом выговорил слова заклинания. Серебряная лань, правда, не такая яркая, как в лесу, опустила призрачную головку ему на грудь. Через мгновение лань исчезла, зато он мгновенно почувствовал прилив сил, распахнул ворота и скользнул на территорию школы… Что ж, все прошло более или менее удачно… Только бы за время его отсутствия не случилось никаких новых происшествий, требующих его вмешательства. Может же он расчитывать на это хотя бы одну-единственную ночь?

ЛЕТО. Лето смерти Дамблдора. Лето, когда он навсегда отделил себя от всего остального мира. Последнее лето его жизни…

В отличие от Кэрроу и других Пожирателей Смерти, он не любит говорить о той ночи, когда Флитвик ворвался в его кабинет, крича, что в школу проникли Пожиратели Смерти. Он понял, что неизбежность настигла его как всегда — внезапно и безжалостно, не оставляя никакого выбора. Последние сомнения и колебания рассеялись, пока он бежал по коридорам, прорываясь сквозь толпу сражающихся к Астрономической Башне… На вершине Башни взгляд его сразу различил обезоруженного полумертвого Дамблдора, перепуганного Драко, с палочкой, направленной в грудь директора, торжествующие лица Трэверса и обоих Кэрроу, плотоядную ухмылку Фенрира Грейбека. Окинув взглядом площадку, он сразу же заметил две метлы у стены. Разумеется, Поттер был тут же, рядом, иначе вся сцена не имела бы смысла. И все-таки он колебался последние доли секунды, пока его не вернул к реальности слабый молящий голос директора, взывающий к нему по имени. Словно бы со стороны слышал он собственный холодный голос, произносящий Убивающее заклятие, наблюдал, как зеленый луч ударил в грудь Дамблдора и последний человек, который был ему не совсем безразличен, перевалился через стену Башни и исчез внизу…

Потом ему оставалось только схватить за шиворот Малфоя и крикнуть Пожирателям Смерти, что нужно убираться… Он сам плохо помнит, как они вновь бежали сквозь битву, думая лишь о том, как поскорее увести всех Пожирателей из школы, чтобы они не ранили и не убили никого из детей или преподавателей. Ему удалось увлечь их за собою и все уже бежали по территории к воротам, когда он услышал за спиной топот и крики. «Беги, Драко!» — все, что он успел крикнуть прежде чем обернуться и оказаться лицом к лицу с Поттером и с болью и яростью в Ее зеленых глазах. И взгляд этот причинял ему больше страданий, чем неумелые удары мальчишки, которые он отбивал без малейших усилий. Между вспышками, он даже успевал объяснить, как нужно вести дуэль, если сражаешься с противником, владеющим легилименцией — то был последний урок, данный им Ее сыну…

Вдруг из-за его спины ударил другой луч и мальчишка свалился на траву, корчась от боли. Он успел оттолкнуть в сторону Пожирателя Смерти, применившего Круциатус, напомнил, что Поттер принадлежит Темному Лорду и причинять вред мальчику не следует… Все, кроме него бросились к воротам, а Поттер поднявшись, заковылял в его сторону, выкрикивая бесполезные оскорбления. Вслушиваясь в них, он даже не сразу понял, что за заклятие летит ему навстречу. Память обожгло ощущением дежавю... «Ты посмел использовать против меня мои же заклинания! Это я изобрел их я, Принц-полукровка, а ты обратил мои изобретения против меня, совсем, как твой гнусный отец »… Что он говорил, что делал — все смешалось в сплошной водоворот, из которого сознание выхватило яркие зеленые глаза и губы, выплюнувшие ему в лицо обвинение в трусости. Он выдержал бы что угодно, только не это. Слово «трус» наотмашь хлестнуло его по щеке, барьеры самоконтроля рухнули. В себя он полностью пришел в Малфой-Мэноре, где уже собрались все участники событий в Хогвартсе. Драко рухнул на ковер почти без сознания, так что Нарциссе пришлось хлопотать вокруг сына, пока Темный Лорд и остальные слушали его четкий, бесстрастный, подробный отчет об удачном проведении операции.

Со смертью Дамблдора ничто больше не стесняло Темного Лорда и поэтому его сторонники действовали уже почти открыто. В начале лета он еще читал в газетах сообщения о собственных розысках, потом они исчезли, зато появились некрологи с панегириками Дамблдору и статьи Бэрбидж — хогвартского профессора магловедения. Он проводил в Малфой-Мэноре практически круглые сутки, если не считать одного тайного визита в бывший штаб Ордена Феникса, и еще одного — в Хогвартс. Это было после того, как ему проучили выяснить, когда именно Поттера будут перевозить из дома родственников. Ведь тридцать первого июля Поттеру исполнялось семнадцать лет и защита крови, созданная Ее жертвой должна была исчезнуть. Дольше в Литтл-Уингинг юноше оставаться было нельзя, что отлично знали и Дамблдор и Темный Лорд и Орден Феникса. Темный Лорд хотел захватить мальчишку в момент, когда тот станет перебираться на новое место. А новые законы, проведенные Яксли, практически загнали и мальчишку и Орден в угол…

План Дамблдора с двойниками был прост и оригинален, как все гениальное. Словно насмешкой судьбы поначалу все шло, как по маслу — с помощью Конфундуса он заставил Мундунгнуса Флетчера предложить Ордену Феникса хитрый трюк, сообщил повелителю точную дату отъезда мальчика, не вызвав ни у кого никаких подозрений… (К тому времени большую часть Пожирателей Смерти, попавших в тюрьму год назад, вышли на свободу. В их числе был и Люциус, который растерял весь свой лоск и высокомерие и по примеру своей жены чуть не целовал ему руки за спасение сына. То, что благодаря ему, давний друг понял, что для него в жизни важно по-настоящему, несколько утешает относительно дальнейшей судьбы их семьи).

Дамблдор, как обычно оказался прав — в ловле его все же заставили участвовать! Будто мало было спокойно наблюдать за зверским убийством несчастной Чарити Бэрбидж! Он мог лишь надеяться, что план Дамблдора собьет с толку Пожирателей Смерти, что сперва и произошло. Орден Феникса сопротивлялся им весьма умело. Несколько человек были ранены, а двое или трое, возможно, убиты… Темный Лорд метался туда-сюда, пытаясь понять, с кем же летит мальчишка. Мечущиеся перед глазами фигуры на метлах, вспышки заклятий, ветер в лицо, крики справа и слева, сверху, снизу… Он летел в группе, преследовавшей метлу, управляемую Люпином и одной из копий Поттера. Хотя он думал, что, скорее всего, это двойник, полной уверенности быть не могло и он держался чуть впереди своих соратников, чтобы не терять преследуемых из виду. Внезапно чья-то тень загородила небо — один из Пожирателей поднял палочку, целясь в спину Люпина. У него была лишь секунда, чтобы принять решение. Он по-прежнему ненавидел этого человека, и все же почему-то не мог, просто не мог допустить его смерти. Оборотень был слишком нужен — не только Ее сыну, но и своей жене. Спасти чужое счастье ради своей любви… Он ударил, не раздумывая… Мерлин знает, почему он промахнулся и заклинание угодило не в его соратника, а в спутника Люпина… Он едва успел понять, в чем дело. Так или иначе, но нападавший шарахнулся в сторону, резко уходя вниз. Оборотень развернул метлу и мгновенно рванулся прочь, удерживая свободной рукой залитого кровью напарника, в чьих волосах уже начинала пробиваться рыжина… Позже он узнал, что ранил Джорджа Уизли.

Переживал ли он, что случайно покалечил юношу? Да, бесспорно. Мысль об этой новой вине перед Нею угнетала его в последние недели лета. Но наступившая осень вытеснила их из сознания в тот самый миг, когда первого сентября он поднялся за столом в Большом Зале под взглядами учеников и преподавателей Хогвартса, чья жизнь отныне зависела только от него…

ЛИЛИЯ. Его последнее сокровище хранится не в старой запыленной коробке под кроватью убогой спальни. Оно всегда с ним, у самого сердца, с тех самых пор, как подобно мелкому воришке Флетчеру, он украл из дома на площади Гриммо одну чудесную драгоценность…

Этот его визит был истерическим отчаянным порывом. Смерть Дамблдора, битва с Орденом Феникса в школе, полные ненависти глаза мальчишки, еще более увеличившаяся благосклонность Темного Лорда — все свалилось на него слишком внезапно. Аппарируя на площадь Гриммо, он знал, что дом уже не используется в качестве штаб-квартиры и мог надеяться, что никого там не застанет. Среди знакомых темных комнат с покрытой пылью старинной мебелью, высоких лестниц и резных дверей, гобеленов и старинной мебели на него сейчас же нахлынули разом все враждебные чувства по отношению к последнему хозяину этого дома. Он пришел в какое-то исступление — то была первая истерика за последние шестнадцать лет. Он метался по комнатам, бесцельно переворачивая вверх дном все вокруг, открывал ящики и шкафы, выбрасывая наружу их содержимое, переворачивал стулья, рылся в бумагах, сам не зная, что ищет…

До роскошной спальни школьного врага он добрался, когда уже изрядно выдохся. Вывернув ящики комода, он обнаружил пачку пожелтевших от времени писем. Он стал рассеянно перебирать их одно за другим, когда в глаза ему бросились строчки, написанные рукой, которую он узнал бы где угодно, даже через тысячу лет. Он замер, еще боясь поверить в увиденное… Не было никакого сомнения: вот по этим страницам скользила когда-то Ее теплая рука, выводя чернилами букву за буквой. Он сразу узнал Ее неповторимое «у», всегда напоминавшее ему бутон еще не распустившегося цветка. Это письмо было не похоже на короткие записки их детства и юности, под которыми Она иногда вместо подписи рисовала лилию. Ему очень нравилось, когда Она так делала, но со временем это стало казаться Ей глупым и детским. …

Он пытался прочесть Ее послание к «дорогому Бродяге», но не смог — в глазах стояли слезы. Буквы сливались в сплошное пятно, позволяя различить только похожие на бутоны лилий «у». Листки упали на ковер, он поднял их дрожащей рукой и поднес вплотную к своему лицу, впивая глазами и губами написанные Ею слова.

Кое-как ему удалось разобрать первый лист — слезы лились безостановочно, стекая по длинному крючковатому носу, по худым впалым щекам. Он не особенно вникал в содержание — письмо было ценно совсем не этим. То была единственная за много лет память о Ней, вещь, хранящая в себе частицу Ее души.

Немного придя в себя, он заметил на ковре у своих ног квадратик картона. Опустившись на колени, он поднял его и, повернув изображение к себе, с трудом осознал, что перед ним та самая фотография, о которой писала Она. Черноволосый ребенок влетал и вылетал из нее на игрушечной метле. Рядом то и дело возникала высокая фигура отца в очках и с торчащими во все стороны взъерошенными волосами. А в другой части картинки смеялась Она, небрежно откидывая с лица длинную темно-рыжую прядь. В Ее изумрудных глазах плясали веселые искорки, а улыбка сияла, освещая не только комнату, но и весь мрачный дом благороднейшего и древнейшего семейства Блэков. Ему показалось, что сотни кинжалов вонзаются в его истерзанное сердце — рядом с ним Она никогда не выглядела настолько прекрасной и, главное, счастливой. Счастье сквозило в каждой Ее черточке, в каждом жесте, в каждом трепетании ресниц. Счастье с Джеймсом Поттером и с их сыном…

Не в силах больше смотреть на это, он перевел взгляд на второй листок, где было всего несколько слов. Он пытался крепиться, но подпись… Ее подпись… «С любовью…» Восхитительные слова, которых он от Нее ни разу не слышал... Он никогда не думал, что способен так рыдать — горько, безудержно, безутешно, выплескивая в слезах свою муку, равной которой невозможно найти в мире. Он не узнавал сам себя — куда девалась его сдержанность, железная выдержка, самоконтроль, непревзойденное умение владеть своими эмоциями? Он плакал, кривясь от боли, стоя на коленях в пустой спальне своего покойного врага и слезам его, казалось, не будет конца…

Очнулся он только тогда, когда в комнату из-за тяжелых бархатных штор уже пробивались первые бледные лучи рассвета. Повинуясь странному наитию он спрятал под мантию драгоценный листок с Ее подписью и любовью. Потом разорвал фотографию пополам, оставив себе Ее, а другую часть отбросил на пол, под комод. Потом с усилием встал на ноги, пошатываясь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Площадь еще спала и сквозь легкий утренний туман едва различались очертания соседних зданий. Холод остудил его лицо, высушив последние слезы. Он все еще сжимал свои находки, когда аппарировал в свой дом, где не был с самого конца прошлого года.

Его похожее на могильный склеп обиталище нисколько не изменилось с тех пор — удушливый спертый воздух, низкий давящий потолок, множество книг и убогая обшарпанная мебель. Хорошо еще, что мелкая крыса Петтигрю находится в Малфой-Мэноре, исполняя обязанности тюремщика при узниках, заточенных в подвале. Ему тоже следовало бы быть там, но он не может показаться никому на глаза в таком состоянии. Кажется, где-то у него завалялась бутылка огневиски — как раз то, что ему сейчас нужно…

Он наливает до краев запыленный бокал и опрокидывает залпом, не отрывая глаз от Ее фотографии. За этим бокалом следует второй, потом третий…

С ленивым равнодушием он думает, что, пожалуй, следовало бы взять с собой кое-какие книги, ведь неизвестно, когда он сюда вернется и вернется ли вообще. И потом, некоторые книги могут понадобиться ему в Хогвартсе — в особенности старинные издания о Темных Искусствах. Потом они смогут обогатить школьную библиотеку — хоть какая-то будет польза человечеству — размышляет он с горькой иронией… Собственно, единственное, чем он здесь дорожит — это книги и коробка сокровищ, связанных с его любовью к Ней. Что случится с остальным имуществом после его смерти, его нисколько не беспокоит — едва ли кому-то придет в голову заглядывать в такую жуткую дыру… Он умрет предателем, а не героем и никого не заинтересует место, где он родился, вырос и встретил Ее. Свою любимую с волшебным именем, как и Она, напоминающим цветок лилии…

Ему предстоит самый страшный учебный год в Хогвартсе, который, вероятнее всего, станет для него концом. И он рад, что можно еще несколько часов сидеть на старом потертом диване под тусклым светом грязной, покрытой пылью люстры и в сотый раз перечитывать две строчки, начертанные Ее рукой. Смотреть на Ее фотографию, любуясь Ее прекрасным сияющим личиком и воображать, будто это ему Она улыбается так тепло и радостно, будто это ему посылает привет своим нежным «С любовью»… Может быть, он поступил, как эгоист, но ведь и преступнику, приговоренному к казни, не отказывают в последнем предсмертном желании! Неужели все его жертвы, все перенесенные им страдания не стоят одного клочка иллюзии, обрывка красоты, частицы чужого счастья, тайком унесенного им под полою?

Допив огневиски, он швыряет пустую бутылку в угол, призывает Манящими Чарами нужные ему книги с полок и заставляет их сложиться в аккуратную стопку, берет коробку со своими реликвиями, еще раз целует фотографию, на которой смеется Она — невыносимо красивая и как никогда похожая на белую лилию. Даже не бросив прощального взгляда на родной дом, он выходит из комнаты, навсегда закрывая за собой тяжелую дверь…

ЛОВЕЦ. По странному совпадению, его главной головной болью в этом году снова стал новый ловец гриффиндорской сборной. Джиневра Уизли — душа сопротивления режиму Пожирателей Смерти в Хогвартсе. Девочка уже доставила Кэрроу столько неприятностей, что не будь она чистокровной, эти мрази давно избавились бы от «проблемы». Эта девушка объединила три факультета под знаменем борьбы во имя Гарри Поттера, возродила отряд Дамблдора, обеспечила каналы связи. И хотя стремление доморощенных повстанцев лезть на рожон безмерно его раздражает, иногда, наблюдая за Уизли он с некоторым удовлетворением подмечает в девочке Ее отвагу, упорство и непоколебимую решимость отстаивать справедливость. Плохо лишь то, что гриффиндорцам неведомо чувство разумной осторожности…

Сколько раз он уже пытался убедить деканов повлиять на своих подопечных. Те стоят за студентов горой и хотя должны докладывать ответственным за дисциплину Кэрроу обо всех проступках детей — не делают этого, если есть хоть малейшая возможность. Он прекрасно знал, что так будет — потому и заставил этих двух тупиц отвечать за дисциплину, они ведь слишком глупы и ограничены, чтобы тягаться с сообразительными, быстрыми на выдумки студентами, если только те сами не афишируют свои провинности, что они, к сожалению, делают слишком часто.

Никакие его «репрессии» не способны удержать бунтовщиков во главе с Уизли и Лонгботтомом от безрассудных выходок. Он ввел обязательное ночное патрулирование коридоров, возобновил указ Амбридж о роспуске всех ученических организаций и запрете собираться вместе более чем по трое (вот уж никогда он не думал, что сможет оценить практическую пользу указов старой жабы), он ограничил походы в Хогсмид, а кое для кого запретил их совсем, он приказал, чтобы на каждой тренировке факультетских команд по квиддичу присутствовал кто-то из профессоров. И все равно не проходит дня, чтобы кто-нибудь из детей не нарвался на неприятности.

Чаще всего приходится отдавать наказание на откуп Кэрроу и потом с болью смотреть, как те пользуются своей властью, издеваясь над теми, кто слабее их. Не один раз ему, правда, удавалось заменить пытки Кэрроу на более изощренное по их понятиям, а на деле гораздо более легкое наказание. К тому же он провел со своими заместителями беседу о нецелесообразности разбазаривания чистой крови. Может быть только благодаря этому почти за целый год никого еще не убили и даже не причинили ничьему здоровью непоправимого вреда. О последнем, впрочем, он заботится лично. Сваренные им собственноручно целебные зелья регулярно тайком поступают в распоряжение школьной медсестры, которая всякий раз не перестает удивляться, что приготовляемых ею лекарств хватает столь надолго и они оказывают такой великолепный эффект. (Для поручений подобного рода он предпочитает использовать домовых эльфов Хогвартса, которые подчиняются ему, как директору и не станут болтать. Шансов же, что Кэрроу станут их расспрашивать примерно столько же, как на то, что Темный Лорд добровольно перестанет охотиться за Ее сыном). Оказывая медицинскую помощь очередной жертве садистских наклонностей Кэрроу, он спасал многих из них от тяжелых последствий и даже от смерти, и тем больнее ясно выраженное отвращение и враждебность, читающееся во взглядах целительницы, стоит ему переступить порог Больничного Крыла.

Он боится за мисс Уизли больше, чем за других студентов, потому что представляет, чем должна стать для девушки неизбежная смерть Поттера. Едва ли под силу женщине те страдания, что он испытал на себе. Остается лишь надеяться, что девушка любит мальчишку не так сильно, как он любил и продолжает любить Ее. Хотя тот эпизод, когда Уизли с Лонгботтомом и Лавгуд пытались похитить поддельный меч Гриффиндора, не внушает на сей счет оптимизма. Он застал их, когда они уже тащили меч вниз по лестнице. Что именно они собирались с ним делать, остается загадкой и по сей день. Во всяком случае, увидев его, все трое вместо того, чтобы бросить меч и скрыться стояли и смело глядели прямо ему в глаза, прожигая насквозь. Лонгботтом — робкий, неуклюжий, рассеянный, вечно все забывавший Лонгботтом смело шагнул вперед, загораживая собой спутниц. Нужно признать, в тот момент он впервые ощутил гордость за этого мальчика. Его жесткость, требовательность и нежелание потакать слабости явно возымели успех.

Он протянул руку к мечу, который держала Уизли. Та выпрямилась во весь рост, значок капитана сборной по квиддичу на мантии блеснул в свете факелов, придававших длинным растрепавшимся волосам почти такой же оттенок, как у Нее… Одно мгновение ему казалось, что девушка сейчас ударит его мечом, но потом пальцы его сомкнулись на рукоятке и Уизли была вынуждена выпустить меч из рук. Они застыли в беззвучном поединке взглядов… Он опустил глаза первым — слишком о многом ему не хотелось говорить девушке, которая сейчас так живо напомнила ему о Ней…

Разумеется, не подлежало сомнению, что все трое должны были быть наказаны. На сей раз Кэрроу с полным правом могли быть оставлены в стороне — к нему в кабинет забрались провинившиеся и у него пытались совершить кражу. Алекто и Амикус наперебой предлагали множество вариантов самых жестоких наказаний, начиная с заклятия Круциатус и до заточения в цепях без пищи и воды. Он иронически поблагодарил услужливых подчиненных и заявил, что намерен отправить всю троицу на исправительные работы в Запретный Лес. Пока брат и сестра обменивались недоуменными взглядами, он напомнил об акромантулах, змеях и голодных диких животных, обитающих там. Тогда тупые физиономии обоих Кэрроу прояснились и оба дружно закивали головами… Когда на следующее утро он объявил приговор, то сразу заметил, как Уизли пожала плечами. Он не сомневался, что Хагрид, тогда еще остававшийся на своем месте, защитит друзей Поттера от любой опасности. Великан никогда не блистал умом, но преданность Дамблдору в нем не знала границ. А еще Хагрид, в числе многих других, когда-то восхищался Ею и Она относилась к леснику столь доброжелательно, что порой заставляла его чувствовать, что даже этот тупица Ей куда дороже него…

Трое героев провели в Запретном Лесу неделю и вернулись в школу грязные, исхудавшие, в изорванной одежде, зато без единой царапины. А спустя несколько дней в первом матче года против его команды, Уизли выхватила снитч прямо из-под носа Драко Малфоя, который, против обыкновения, отнесся к своей позорной неудаче более, чем равнодушно, что, впрочем, неудивительно, учитывая во что превратил Темный Лорд жизнь их семьи. Юноша почти перестал общаться с товарищами по факультету, весь год сторонится даже своих бывших верных телохранителей Крэбба и Гойла. Всех, кроме младшей Гринграсс — светловолосой шестикурсницы, имеющей отдаленное сходство с Нарциссой. Очевидно, искать женщину, похожую на мать, в обычае не только у Поттера…

Случай с мечом и блестяще выигранный матч, судя по всему, придали Уизли еще больше силы духа. Проблемой оставались ее отношения с Амикусом Кэрроу. Видимо дама сердца Поттера приглянулась мерзавцу еще с летней битвы с Орденом после смерти Дамблдора. В первый раз, когда возмущенная Минерва Макгонагалл пожаловалась, что эта тварь открыто преследует девушку порочными притязаниями, он изобразил полнейшее равнодушие к данному факту, чем заслужил новый поток проклятий и оскорблений в свой адрес. На самом же деле он просто не представлял, каким образом помешать Амикусу. Сперва он решил все обдумать как следует, но вскоре после начала второго семестра подонок в очередной раз придрался к ученице на своем уроке и под предлогом отработки оставил в своем кабинете, отобрал волшебную палочку, а затем попытался применить насилие. Слава Мерлину, он находился поблизости и услышал крики девушки…

Ему хотелось убить Амикуса на месте, а пришлось холодно разъяснить ему, что Темный Лорд едва ли одобрит подобные развлечения в стенах школы, тем более с чистокровной волшебницей. Он заставил Амикуса вернуть Уизли палочку, но не успел тот исполнить приказание, как Уизли совершенно игнорируя его присутствие запустила в профессора Защиты от Темных Искусств проклятие, в котором он узнал Летучемышиный сглаз, являющийся по-видимому, фирменным ее приемом. После девушка развернулась и с вызовом посмотрела на него, давая понять, что ничуть не боится наказания. «Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора и две недели отработок, мисс Уизли» — сказал он голосом, полным плохо скрытого торжества. Эта девушка действительно достойна любви Ее сына…

ЛУНА. Ночи в конце апреля еще достаточно холодны и камин в кабинете директора полыхает, бросая отсветы на каменный пол. Слышно мерное дыхание спящих портретов директоров и директрис. Портрет Дамблдора похрапывает, приподнимая очки на кривоватом носу. Стоя посреди кабинета он, как никогда остро ощущает свое одиночество. За окном расстилается территория, озаренная бледным светом луны. Серебристый диск висит очень низко над озером, почти касаясь темной поверхности воды, а неподалеку высится величественной громадой белая гробница. Все выглядит совсем так, как недавно, когда он сопровождал к гробнице Темного Лорда. Странные идеи и загадочные замыслы повелителя явно известны и понятны Дамблдору и, по его уверениям, только на руку их общему делу...

Он не осмелился тогда следить за действиями повелителя — все же тот гораздо сильнее, как маг, да и повод для лишних подозрений давать не хотелось. Темный Лорд в ту ночь явился в его кабинет в прекрасном расположении духа и заявил, что наконец-то получил возможность одолеть мальчишку. Он сыграл радость, хотя внутри него все похолодело от страха и предложил выпить за это событие… Во время беседы тиран поинтересовался, почему он оставил на месте портрет Дамблдора. Нужно было срочно придумать правдоподобное объяснение. Пришлось сказать, что портреты прежних директоров невозможно убрать — их создает сама магия замка. Процесс происходит независимо от чьей-либо воли, он пытался уже избавиться от раздражающего его портрета, но ничего не вышло. Темный Лорд принял объяснения и даже соблаговолил пообещать позже попробовать как-нибудь помочь его горю.

После ухода повелителя он, к своему изумлению, заметил, что Дамблдор на портрете выглядит довольным донельзя. На вопрос о причинах неожиданной веселости, директор сообщил, что каждый шаг Темного Лорда отныне неумолимо приближает убийцу к гибели. Он не слушая отвернулся к окну и загляделся на луну, висящую над озером, почти касаясь воды, гоня от себя мысли о том, что это будет также гибель Ее сына…

С раннего детства он всегда прислушивался к своей интуиции. Когда до него дошли вести о спасении Поттера, Уизли и Грейнджер из Малфой-Мэнора, и гневе повелителя при этом сообщении, стало понятно, что ждать развязки недолго. Шестое чувство еще никогда не обманывало его, вот и сейчас он уверен, что прав — сегодня он последний раз видит полную луну…

Бессонница переносится им на удивление легко, ведь он очень скоро выспится насовсем. А Ее зеленые глаза, раньше являвшиеся ему во сне, теперь возникают перед ним наяву, особенно в такие ночи, как нынешняя. Он словно бы видит их — здесь, сейчас в призрачной пустоте кабинета. Но ему больше нет нужды говорить Ей то, что он говорил прежде — зачем? В нем не осталось больше ни ревности, ни отчаяния, ни гнева, ни досады, ни обиды на несправедливость судьбы. Ничего, кроме любви. Единственной любви, пронесенной им от душного летнего дня двадцать семь лет тому назад, до этой хмурой весенней ночи. Все, что осталось в нем от маленького мальчика, встретившегося много лет назад в пригороде Манчестера с прелестной девочкой, ставшей потом прекрасной женщиной, счастливой женой, самоотверженной матерью — это любовь…

Камин затоплен, но он все равно дрожит от холода, точно пылающий огонь не дает ни капли тепла. Снова поежившись, он подходит к тайнику, который показал ему Дамблдор, и где после передачи Поттеру меча он держит ту самую заветную коробку со своими сокровищами. За стеной непривычно тихо, словно — в кои-то веки — весь замок заснул также спокойно и безмятежно, как в прежние мирные времена. Присев на корточки возле камина он протягивает окоченевшие руки к огню, но яркое пламя кажется совершенно холодным, как лунный свет, озаряющий комнату. Впрочем, он знает отличный способ сделать его немного теплее…

Одно за другим он вынимает из коробки бесценные реликвии своего сердца. Когда-то он уже хотел сжечь их — чтобы забыть Ее, только не смог. Сейчас ясно, что тогда это было крайне глупо и самонадеянно. Эти вещи — часть его самого и только с ним вместе могут исчезнуть. Осторожно перебирает он единственное богатство, какое имел за всю жизнь. Еще повезло, что не нужно писать завещания — ему нечего завещать, да и некому. Все, чем он владеет на момент смерти — знания, заключенные в его голове. Все его имущество — в этой небольшой коробке. Так что тратить пергамент не придется…

Чуткими пальцами он ощупывает каждую вещь, запоминая, впитывая кожей прикосновение то мягкой бумаги, то более жесткого пергамента, то гладкой поверхности шелка, то готовых рассыпаться под руками высушенных листьев и лепестков. Пусть на тот краткий срок, что еще остается ему, все это сохранится в нем, в его порах, в каждой клеточке его тела.

Чуть помедлив — все же нелегко принудить себя сжечь память о Ней, хоть он и знает, что должен это сделать — он бросает все в камин вместе с коробкой. Пламя взвивается вверх, почуяв новую пищу… Его сокровища должны были бы вспыхнуть в мгновение ока, но они отчего-то сопротивляются огню, не желая загораться… Он отрешенно следит, как языки пламени постепенно пробираются по ним, заставляя сжиматься и чернеть и вот уже ни одной из его реликвий нельзя различить в огне…

Пламя взвивается вверх, пожирая все, что было ему дорого в этом мире и по кабинету разливается долгожданное тепло… Тепло охватывает и все его тело, так что он, забыв, что несколько минут назад дрожал от холода, отходит к открытому окну, снова вглядываясь в холодную апрельскую ночь. На сплошном черном фоне отчетливо выделяются два белых пятна: одно на небе — луна; другое на земле — гробница убитого им директора Хогвартса Альбуса Дамблдора. Великий волшебник даже после смерти остается героем, своеобразным знаменем для преданных ему соратников. Эта гробница — такой же символ, каким служит всем, кто борется против власти Темного Лорда, имя Ее сына, которому назначено судьбой умереть ради победы Добра. И вне всякого сомнения мальчик тоже будет вечно жить в памяти и в сердцах всех, кто любит его: друзей, учителей, союзников, бесстрашной девочки, которая пока любит и счастлива, не подозревая, какая участь ожидает любимого…

Он вспомнил памятник, поставленный семье Поттеров, там, в Годриковой Лощине… Три больших красивых статуи, увековечивающих их подвиг и их любовь… Ее помнят и будут помнить всегда, также как и Ее сына. Его же последним приютом в лучшем случае станет простая яма где-нибудь в лесу, подальше от глаз, без надгробия и имени. Если, конечно, не будет решено бросить его поганый труп на растерзание диким животным и птицам. Так ведь, кажется, принято у честных благородных людей поступать с предателями и отверженными? Его имя забудут, а если когда-нибудь и вспомнят, то лишь для того, чтобы плюнуть в него. Он и не заслужил иного…

Прислушавшись к треску огня за спиной, он снова поворачивается к камину… От его сокровищ уже не осталось ничего, кроме черного пепла на мраморной каминной решетке. Последние следы его любви к Ней исчезли, рассыпались, словно их и не существовало никогда в мире…

Одной рукой он обхватывает другую, чувствуя мерное биение под бледной кожей, и несказанно удивляясь что его пульс все еще стучит. Наверное, он тоже рассыпался кучкой черного пепла, исчез без следа, вместе с останками своей души. Его нет, а бьющееся сердце всего-навсего пустая формальность. Большая часть его умерла вместе с Ней много лет назад, а сегодня умерло и то немногое, что еще оставалось, долгие годы продолжая страдать во имя любви к Ней. Теперь он сжег символы этой любви собственными руками… А за окном по-прежнему стоит весенняя лунная ночь и тишина нарушается только треском пламени, да негромким храпом портрета Дамблдора, спящего в своей раме прямо за директорским креслом… Его нет и уничтожение тела не изменит уже ровным счетом ничего…

ЛЮБОВЬ. Огненные вспышки, выстрелы, крики, стоны сливаются в ушах в какой-то невообразимый гул. Звуки битвы почти не долетают в Визжащую Хижину, где он стоит, глядя в уродливое жестокое лицо своего смертельного врага… Темный Лорд вызвал его сюда с поля боя когда он пытался пробиться сквозь сражение обратно к замку, надеясь найти там мальчишку Поттера. По правде сказать, он не ждал от бывших коллег прямого нападения, тем более втроем против него одного. Поняв, что не сможет долго отражать их удары, не причинив никому вреда, пришлось сбежать, использовав то редкое умение, которое он перенял у повелителя. Когда он присоединился к Пожирателям Смерти, те уже готовились к штурму. Те, чьи дети учились в Хогвартсе благополучно отправили их по домам. Люциус и Нарцисса не находили себе места от страха, потому что Драко не оказалось среди слизеринцев, в полном составе явившихся доказать Темному Лорду свою лояльность. Так что его старый друг испытывал не меньшее желание попасть в замок, чем он. Люциус быстро передал ему приказ повелителя и почти сразу скрылся, не перебросившись с ним и парой слов. Понятно, что тот сейчас куда больше озабочен судьбой сына, нежели чем-то еще и все же жаль, что они не успели проститься.

Рядом с ним слышен тихий шип — это Нагайна свивает и развивает кольца в огромной прозрачной сфере. Он наблюдает за змеей, пытаясь разобраться, как это связано с тем, что говорил ему Дамблдор, вспоминает все недомолвки и увертки старика, стремясь нащупать среди них нить истины. Одно ясно: он должен увидеть Поттера. Дважды повелитель отвечал отказом на просьбу позволить ему отыскать и привести мальчишку. Темный Лорд говорит что-то о своей новой волшебной палочке и о старой легенде о непобедимом Жезле Смерти. Но если та легенда правдива и в руках у тирана действительно смертоносное оружие, переходящее от владельца к владельцу путем убийства, значит судьба его решена… В таком случае тем более необходимо увидеться с Поттером, рассказать мальчику что необходимо сделать… Только Ее сын может убить Темного Лорда. Пророчество непреложно, но лучше бы оно оказалось лживым… Он так хотел бы иметь возможность расправиться с Ее убийцей сам и тем спасти Ее сына от смерти, которая ему уготована!

Что это, сбоку? Какое-то движение за ящиком, где начинается туннель, ведущий сюда от Гремучей Ивы. К счастью шипение змеи и голос повелителя заглушают эти звуки. Он уверен, что кто-то крадется сюда по туннелю… Мантия Темного Лорда шуршит по грязному полу Хижины. Тиран мерит шагами небольшую комнату, все продолжая говорить. А он застыл, словно изваяние, не отводя глаз от змеи в мерцающей сфере. Он слышит вопросы, но смысл их не доходит до его сознания, он отвечает автоматически: «Нет, милорд», «Не знаю, милорд», «Не имею представления о чем вы говорите милорд»… Сбоку снова доносятся звуки, ящик немного сдвигается в сторону, но, к счастью, Темный Лорд полностью поглощен им и ничего не замечает… Кто же там… без сомнений там кто-то есть, но кто… Ему некогда долго раздумывать над этим, в его разум снова врывается холодный голос повелителя…

— Я просидел здесь всю эту долгую ночь перед самой победой, думая, размышляя над тем, почему Старшая палочка отказывается мне подчиняться, отказывается сделать то, что по легенде, она должна сделать для своего законного владельца и мне кажется, я нашел ответ…

Воздух в его легких точно сгустился, он не дышит, а как бы продирается через колючую изгородь… Неужели сейчас, сразу… Он пытается собраться с мыслями, нужно что-то ответить, может быть найти какие-то слова… но все куда-то испарилось… короткий взгляд в сторону ящика, потом еще один — на змею…

— Может быть ты уже нашел догадался — голос Темного Лорда становится еще тише — ты ведь вообще-то умный человек…

Лестная оценка его интеллектуальных способностей звучит, как насмешка… Нужно что-то делать, но сил нет совсем… Он слишком долго был сильным, слишком упорно боролся: с жизненными трудностями и невзгодами, с людьми, с обстоятельствами, с собственными страхами, отчаянием и болью. Слишком стойко держался, не позволяя себе ни малейшей слабости и вот теперь судьба отомстила ему... Он прижимает свободную руку к груди, надеясь найти опору в своей любви… Ее имя в сердце и на устах — как святая молитва, которой он не знал никогда…

— Старшая палочка не повинуется мне по-настоящему, потому что я не законный ее владелец. Старшая палочка принадлежит тому волшебнику, который убил ее предыдущего хозяина. Ты убил Альбуса Дамблдора. Пока ты живешь, Старшая палочка не может по-настоящему принадлежать мне…

— Повелитель… — красные глаза чудовища смотрят ему в лицо без малейшего признака сочувствия или сожаления… — Иначе быть не может. Я должен получить власть над этой палочкой, а значит и власть над Гарри Поттером.

В запоздалом движении он поднимает оружие… Поздно… Короткий взмах руки убийцы… Сверкающая сфера несется из угла комнаты прямо к нему. Мгновение — его голова и плечи уже внутри, силуэт Ее убийцы еле виден сквозь пленку… Он напрягает последние силы своего тела, пытаясь сбросить шар… Пальцы разжимаются и палочка с коротким стуком падает на пол… Близость двух чудовищ лишает всякой воли к сопротивлению… Рывок и зубы отвратительной твари погружаются в его шею…

Как больно! Он с ранних лет приучал себя не бояться боли, но не думал, что когда-нибудь придется испытать такое… Он закричал бы, но в легких совсем нет воздуха… крик застревает в горле, превращаясь в невнятное бульканье, колени его подгибаются и он валится на пол…

— Мне очень жаль… — равнодушный безжалостный голос и шорох мантии по направлению к выходу из Хижины… Кровь все струится и струится на пол… Почему так много крови?… Он зажимает раны пальцами, пытаясь если не остановить кровь, то хоть замедлить ее течение… Снова какое-то движение… шаги… совсем близко… Как сквозь туман различает он склоненное над ним лицо с растерянными зелеными глазами… Поттер. На заднем плане маячат еще два удивленных взволнованных лица… Уизли и Грейнджер, кто ж еще… Видно, судьба все же решила сделать ему подарок в последний час, оказав нежданную милость…

Он судорожно хватает мальчишку за край одежды, притягивая к себе. Ближе… Ближе… Да, не так он себе представлял раскрытие правды Ее сыну, но Поттер должен узнать… Вся оставшаяся в нем магия сосредоточивается в области рта, глаз и ушей, выпуская наружу серебристо-голубое вещество, похожее и на жидкость и на газ одновременно… Еще немного… Еще… Силы уходят с каждой секундой, на то, чтобы замедлить кровотечение их уже не остается…

— Собери… собери… — из его горла вырывается то ли бульканье, то ли хрип, но Поттер, кажется понял… В руке юноши появился флакон — Грейнджер, как обычно, пришла на помощь… Еще немного усилий… перед его умственным взором проносятся картины связанные с Ней… Любовь — чистая, нежная, светлая, и в то же время страстная, неистовая, самозабвенная, кипит в его жилах, выливаясь наружу все новыми струями крови… Прости… Прости… Он сам не знает, за что именно просит сейчас прощения — может быть за то, что так и не осмелился признаться Ей в своей любви…

Серебристая субстанция заполняет флакон… Кровь течет все быстрее, ее уже почти совсем не осталось… Последние капли переливаются голубоватым сиянием… Ужасная боль уходит, уступая место холоду… Почему ему страшно — он ведь столько лет хотел этого?…

— Взгляни… на… меня… — разжать губы и прошептать эти три слова стоит ему неимоверного труда… Смертный холод подкрадывается к сердцу… Он жадно впивается меркнущим взором в зеленые глаза, так похожие на те, что он любил всю жизнь… Наверное, с такою алчностью он не смотрел даже тогда, давным-давно на пустой детской площадке за кустами возле качелей…

Вдруг черты лица Поттера начинают меняться… и перед ним возникает Ее лицо… Нет, это не может быть предсмертным бредом, он ведь видит Ее так ясно и четко, как никогда ничего не видел при жизни… Это Она — Ее неимоверно, душераздирающе-прекрасное лицо, Ее губы, Ее темно-рыжие волосы и сияющие глаза… Она глядит на него с такой грустью, что ему хочется утешить, успокоить Ее, как он делал всегда, когда Ее что-то сильно расстраивало, сказать, что все обязательно будет хорошо, но речь уже не повинуется ему…

Грусть в Ее глазах на миг сменяется ласковой укоризной, словно Она спрашивает его, для чего вообще нужны слова, сочетания звуков, произносимые губами и языком, если все самое важное можно рассказать без всяких слов — сердцем, душой, взглядом? Он сознает, что это правда… Ему действительно совершенно не нужны слова, чтобы произнести самое важное:

— Я… давно хотел… сказать, что люблю те…

КОНЕЦ.