Destiny Reversed (гет)

Гарри вскочил и тут же снова сел, почувствовав, что пол уходит у него из-под ног.

— Ты не мой брат! Я это точно знаю, — глаза Виолы впились в его напряженное лицо.

— О, так ты тоже думаешь, что я Пожиратель? — юноша почувствовал, что щеки запылали от гнева, но мужественно выдержал ее взгляд.

— Я этого не говорила, — внимательно продолжая смотреть ему в глаза, она пояснила: — Я только сказала, что ты не Гарри.

Виола знала, что правильнее было бы просто оглушить его и доставить к аврорам, которые сумели бы развязать ему язык. Однако внутреннее чутье подсказывало ей, что он не опасен, и она сама может справиться с ситуацией.

Девушка была настроена весьма решительно, и Поттер понял, что настало время для откровенного разговора. Он уже открыл, было, рот, но издал лишь какой-то нечленораздельный звук. Как рассказать свою историю, не затронув того факта, что родителей убили еще шестнадцать лет назад, а ее вообще никогда не существовало?

Он так и остался сидеть с полуоткрытым ртом. От волнения на лбу выступили мелкие капли пота. Поверит ли она его словам? А если нет, то как быть? Гарри не знал, с чего начать. Интуиция подсказывала, что этот разговор потребует от него полного контроля над всеми чувствами. Но им внезапно овладел страх, и он никак не мог успокоиться.

Затянувшееся молчание становилось невыносимым. Виола не выдержала первой и перешла в наступление:

— Мне не хотелось бы прибегать к сыворотке правды. Поэтому прежде, чем что-то сказать, хорошенько подумай.

Юноша ощутил неприятную сухость в горле. Под действием зелья он мог бы рассказать много лишнего.

— Ты не станешь использовать на мне... — начал он, но, встретив ее прямой, суровый взгляд, запнулся.

— Как тебя зовут?

— Гарри Поттер.

Виола передернула плечами и издала гневное восклицание. Ее охватило желание разбить в кровь это упрямое лицо, но усилием воли ей удалось сдержаться и спокойно продолжить:

— Кто твои родители?

— Джеймс и Лили Поттер.

— Где ты живешь?

— В графстве Суррей.

— С кем?

— С Дурслями.

Вопросы полетели быстрее.

— Школа?

— Хогвартс.

— Факультет?

— Гриффиндор.

— Лучшие друзья?

— Рон и Гермиона.

«Хм, это многое объясняет», — про себя отметила девушка и ускорила темп:

— Любимый предмет?

— Защита от темных искусств.

Она не сводила с него настороженных глаз и буквально поглощала ответы. У Гарри вдруг появилось безотчетное чувство, что в этих, казалось бы, простых вопросах таится скрытый смысл.

— Учитель?

— Профессор Люпин.

— Предпочтения в еде?

— Эээ... не знаю.

— Квиддич?

— Ловец.

— Модель метлы?

— Молния.

— Патронус?

— Олень.

— Когда умерли родители?

— Когда мне был год, — выпалил Гарри прежде, чем понял, какой допустил промах. Он ждал, какого угодно вопроса, но только не этого, и разозлился на себя. Виола усыпила его бдительность быстрым допросом. Проклятье! Да, но однако, как же она хороша!

Ее реакция была совершенно неожиданной: зрачки словно окаменели, рот искривился в легкой гримасе, и она отрывисто произнесла:

— Год? Значит, я вообще не родилась... Не родилась, — в ее голосе даже не звучал вопрос. Она просто повторила это слово без всякого выражения.

— Но как...

— Ты сказал, что жил с Дурслями.

Поттер сжал голову руками и посмотрел на нее в полном отчаянии. Ее лицо бледнело все больше и больше.

— Все умерли, — словно подводя итог, прошептала она.

— Почти все, — с трудом выдавил Гарри.

— И кто жив?

— Римус и Хвост.

Во взгляде Виолы появилось беспокойное любопытство:

— Я читала кое-что о параллельных мирах, но это всё были сплошные теории, ничего конкретного.

А ведь она давно замечала мелкие нестыковки, наталкивалась на откровенные «странности» в поведении брата. Память услужливо подсказала тысячи подробностей: различные выражения его лица, незнакомые жесты и интонации, привычки, граничащие с причудами, и даже необычная манера держать палочку, которую она ни у кого не встречала.

— Однажды ночью я следила за тобой в библиотеке. Что было в тех газетах? — Виола запнулась, ощутив холодок запоздалого страха. Только сейчас она ощутила всю глубину произошедшего,и внутри всё перевернулось: — А где же тогда мой брат?

На лице Гарри появилось выражение безысходной тоски и потерянности, и она поняла, что он ровным счетом ничего не знает.

— Выходит, альтернативные реальности все же существуют... — девушка замолчала. Ей надо было спросить о стольких вещах, но она не знала, с чего начать.

После минутного молчания, осторожного, полного невысказанных мыслей, Виола спросила:

— Так ты совсем не знал родителей?

— Нет.

— Я рада, что ты всё же познакомился с ними.

Гарри посмотрел на нее с нескрываемой нежностью:

— Я рад, что познакомился со всей моей семьей.

Виола с интересом взглянула на него. Ей казалось, что никогда раньше она так внимательно в него не вглядывалась.

«Смешные волосы, как у папы. А какие глаза — зеленые, лучистые, озаренные добротой! Как у мамы...»

И вдруг Поттер увидел, как ее лицо исказилось. Легкий загар куда-то испарился — кожа стала серо-синяя, губы превратились в голубые нитки, щеки словно прилипли к скулам, глаза запали. Она заплакала так горько и безнадежно, что на секунду у него защемило сердце, а потом забилось с такой силой, что, казалось, вот-вот разорвется.

Гарри кинулся к ней и крепко обнял. Глаза его налились слезами. Последовало пять остро несчастных минут.

Дверь негромко скрипнула и открылась. Джеймс беспомощно улыбнулся, не зная, что из его померкших глаз падают редкие, скупые слезинки. Юноша неохотно отстранился от сестры, пересек комнату и снова опустился в кресло, сжимаясь и чувствуя свое тело, как оно чувствуется в ледяной воде.

Наконец, мужчина, неуверенно ступая, словно по скользкому льду, тихо подошел к Гарри.

— Прости. Я... я сожалею, что напал на тебя... что обвинил. Не знаю, о чем я только думал в тот момент. Пожалуйста, прости меня, — в его голосе звучало искреннее раскаяние.

Гарри в овладевшем им волнении не осознал его слов, но затем, поняв, что он говорил, почувствовал, как снова защипало в глазах.

— Всё в порядке. Мы все... — слезы все-таки потекли. Он утирал их длинным рукавом черного свитера, а они все текли и текли.

Вот и настала трудная минута, настолько трудная, что Джеймс почувствовал слабость. На негнущихся ногах он пересек комнату и сел на кровать рядом с дочерью. Та немедленно обвила его шею руками и прижалась к груди. Он обнял ее в ответ и поцеловал в макушку, гадая, нужно ли что-то сказать или лучше помолчать.

Он видел много смертей, потерял родителей, близких друзей. Но нынешняя ситуация в корне отличалось от всего: с одной стороны внезапная смерть жены, с другой — дети, которым сейчас, как никогда, требуется именно его поддержка. Ведь они впервые встретились со смертью вблизи.

«Ни в коем случае нельзя раскисать, как бы не хотелось погоревать».

Его плечо уже было мокрым от слез Виолы, Гарри же сидел в сломленной позе, старательно пряча глаза. Джеймсу даже показалось, что тот не впервые теряет любимых. Он внезапно испытал жгучее чувство сожаления из-за того, что своими обвинениями так жестоко ранил его.

— Гарри, — Джеймс похлопал ладонью рядом с собой. — Иди сюда.

Юноша немного поколебался, но все-таки подошел. Горела одна свеча, воздух в комнате, казалось, застыл, и только всхлипывающие звуки жалкого плача Виолы нарушали напряженную тишину. Гарри сидел, разглядывая свои колени. Уголки рта были горестно опущены, между бровями залегла прямая, гордая складка.

Мужчина мягко положил руку на плечо сына, но тот отпрянул в сторону. Что ж, вполне ожидаемая реакция после того, как эта же рука совсем недавно побывала на его горле.

— Мне, правда, жаль, — Джеймс немного помедлил, обдумывая свои слова, и продолжил: — Хоть я и знаю, что мой поступок непростителен, но все же искренне прошу у тебя прощения.

— Я... я, действительно, виноват, — Гарри зажмурился и по щеке заструились слезы. — Я отвлек маму. Теперь она и... ребенок на небе.

Мужчина почувствовал, как железная рука сжала внутренности. Лили погибла. И малыш, которого он так и не дождался. Возможно, у него были бы зеленые глаза и непослушные рыжие волосы.

— Я хотела бы... — Виола замолчала, не в силах сформулировать свою мысль. — Я хочу навсегда запомнить все, что было связано с ней.

Джеймс провел рукой по лицу, словно желая стереть застывшее на нем выражение безысходной тоски.

— От вашей мамы исходило сияние молодости, веселья и энергии. Рядом с ней каждый понимал — жизнь это не только каждодневная рутина, но и праздник.

Его голос звучал спокойно, но боль в сердце была непереносимой. Ему хотелось просто сидеть на постели, качаясь от муки взад-вперед, чтобы хоть как-то полегчало. Лили была для него всем. Он любил ее больше жизни. И если была бы возможность вернуть всё назад, умер бы вместо нее.

— А как началась ваша любовь? — вопрос сорвался у Гарри с языка прежде, чем он успел подумать.

От неожиданно мужчина немного смутился. Самое простое — сказать правду. Но он понимал, что в такой деликатной теме нужно обдумывать каждое слово.

— В последнее Рождество в Хогвартсе целые сутки валил снег. Сугробы были чуть ли не метр в высоту. Занятия уже закончились, но многие еще не разъехались по домам. И мы решили устроить межфакультетский снежный бой. Сириус попытался подобраться к противникам поближе, чтобы разрушить их баррикады, но был беспощадно обстрелян со всех сторон. Я выбрался из укрытия, чтобы прикрыть его, и вдруг кто-то схватил меня за руку и со словами «Поттер, хоть иногда думай, что делаешь!» потащил назад. Конечно же, это была ваша мама.

Виола даже всплеснула руками — так это было интересно.

— А потом я сделал то, чего она никак не ожидала: повалил на землю и стал закидывать снегом. Она недостаточно быстро вырвалась из моего плена, так что мне удалось поцеловать ее... — он замялся, не зная, как продолжить. Ну, ладно, они еще дети. Правда наполовину. — ...в раскрасневшуюся щеку. Это был наш первый поцелуй.

«Нельзя было уходить! Нельзя было оставлять ее там!»

— Что произошло потом? — встрепенулась девушка.

Перед глазами Джеймса возник образ семнадцатилетней Лили, гневно сверкающей глазами.

— Она преследовала меня по всему парку и выкрикивала всякие смешные угрозы. Все мгновенно прекратили снежную битву и стали наблюдать за нами. «И если тебе приятно говорить мне гадости, — сказал я ей тогда, — говори, не стесняйся. Я все равно буду любить тебя, даже сильнее, чем прежде».

Этот образ так ярко запечатлелся в его памяти, что даже сейчас он помнил всё так, будто это было только вчера. Его внезапно зазнобило, словно от холода, и он должен был собрать все свои силы, чтобы взять себя в руки и не дать детям заметить, как изменилось выражение его лица.

Что они сказали друг другу потом? Ничего особенного, но губы у них дрожали всякий раз, когда встречались взгляды. Как началась их любовь? Разве узнаешь? Они встречались, смотрели друг на друга, а, разойдясь, вспоминали свои встречи.

— Ничего больше между нами не произошло в тот рождественский вечер ровно двадцать лет назад. Но когда мы простились, и она, прежде чем войти в свою комнату, оглянулась, я понял, что ее судьба теперь стала нашей общей, и это навсегда…

Они говорили и говорили, вспоминая эпизоды с участием Лили. Однако Джеймс заметил, что, хоть Гарри и внес лепту в общий разговор, события в его рассказах имели место быть совсем недавно, не более полугода назад. Большинство же историй он слушал с таким видом, будто пытался впитать в себя каждую мелочь. В его глазах было столько неподдельного интереса, что сомневаться не приходилось: он никогда не слышал их прежде.

* * *

Гарри так устал, что едва лег, как почувствовал: тело инстинктивно ищет позу, наиболее удобную для сна. В эту минуту он был благодарен своему телу, более мудрому, чем рассудок. Оно сразу же дало молчаливый ответ на мучивший его вопрос: «Что делать дальше?» И вскоре он действительно крепко уснул.

* * *

Молчание затягивалось. Темный Лорд сидел с отсутствующим видом, откинувшись на спинку трона и не испытывая ни малейшей неловкости от затянувшейся паузы, даже наоборот. И пока он молчал, присутствующие чувствовали, что не в силах произнести ни слова. Точно железный замок повис у них на губах.

Да, особых поводов для гордости у Пожирателей Смерти не было, однако большинство из них втайне считали, что всё-таки определенного успеха они достигли: во-первых, был убит один из наиболее уважаемых авроров (особенно радовало то, что это была грязнокровка), во-вторых, Драко Малфой не посрамил честь такой уважаемой фамилии и блестяще справился с заданием.

— Я недоволен тобой, Хвост.

У Питера по коже пробежал мороз не столько от самих слов, сколько от звука голоса Темного Лорда: в нем слышалось плохо скрытое раздражение. Мужчина похолодел от ужаса, руки задрожали, и он задышал так, словно ему не хватало воздуха. Понадобилось некоторое время, пока к нему вернулась способность соображать. Он чувствовал себя слабым, очень слабым, к тому же совсем окоченел и промок.

— М-мой Лорд, — Питер затрясся от страха, как припадочный.

Он уже давно пытался что-то сказать. Но чем больше волновался, тем труднее ему было говорить. И теперь он только хрипел. Под этим гипнотизирующим взглядом им овладела безысходная тоска. Он казался себе человеком ничтожным, обреченным, ненужным.

— Это не моя вина! Не моя!

— Ты был в том доме столько времени! Я надеялся, что ты проявишь большую изобретательность и находчивость! Может, мне еще и самому все делать?

Каждая пауза, которую делал Волдеморт, производила более тяжелое впечатление, чем его слова, — чувствовалось, что в это время он думает о чем-то очень страшном. Питер шевелил губами, но ни один звук не слетал с них. Он делал отчаянные жесты, но слова у него по-прежнему не выговаривались. Он точно лишился языка.

Наедине с самим собой свое двурушничество он объяснял логично и просто: с одной стороны, Лили была его другом, Джеймс — почти братом со времен учебы в Хогвартсе, с другой — впрочем, как и все жители волшебного мира, он не знал, чья сторона победит в этой войне. Поэтому в его жизни была одна-единственная доминанта — он хотел выжить любой ценой. Кто-то мог назвать это предательством обеих сторон, но в его глазах это была глубокая мудрость, которой он втайне гордился.

Он до дрожи завидовал друзьям: у них у всех был элитный статус и в Ордене, и в Министерстве. В то время, как они совершали благородные дела, он был вынужден заниматься скучной бумажной работой. Он как-то не задумывался, что они постоянно подвергают свою жизнь опасности, только видел внешнюю сторону блестящей аврорской работы.

Не было ни одного аврора, который сказал бы о нем доброе слово. Напротив, он только и слышал «Корыстолюбив, коварен, склонен к притворству и лжи...» Пожиратели же, когда их спрашивали о Питере, поносили его самыми жестокими словами.

Да, если бы он смог самолично схватить Невилла, то это увеличило бы его шансы добиться, наконец, уважаемого статуса среди Пожирателей Смерти. Ему нужно было нанести один-единственный удар, сорвать банк и оставить всех в дураках. Перед глазами снова промелькнула последняя сцена в доме Поттеров: искаженные черты Лили, застывшие в ужасной судороге.

Петтигрю нахмурился. Он всегда был болезненно самолюбив, но тщательно скрывал это. Из-за своей плачевной участи он возненавидел весь мир. Поэтому зачем врать самому себе? Он всегда был на своей, собственной, стороне. Правда оказалась примитивной до омерзительности.

Мысли Питера стали путаться. Что делать, что делать? Черт, почему это должно было случиться именно с ним?

Волдеморт многозначительно поиграл палочкой. Хвост скрипнул зубами — это как будто помогло ему, и он выпалил одним выдохом:

— Среди нас есть шпион!

Немедленно обстановка в зале изменилась: кто-то взвыл, кто-то слабо охнул. На лице Лорда, однако, не промелькнуло ни тени удивления:

— Доказательства? — равнодушно протянул он, но холодный огонек в глазах выдал интерес.

— Этим утром я перехватил письмо, — достав из кармана клочок пергамента, мужчина громко прочитал: — На ваш дом будет совершено нападение. Уходите оттуда немедленно!

Молчание Волдеморта Питер принял за разрешение продолжать и ринулся напропалую:

— Я попытался узнать от кого это, но ничего не вышло. Послание зачаровано так, что нет никакой возможности узнать, кто его автор.

— Северус, что скажешь? — красные глаза буквально прилипли к напряженному лицу профессора.

— Я не имею к этому никакого отношения, — ему стало не по себе, обычная внутренняя гибкость и душевное равновесие на короткое время изменили ему. Он брезгливо передернул плечами: — Вам придется поверить мне на слово.

— Твои слова недорого стоят.

У Снейпа появилось ощущение, что Темный Лорд чувствует его недовольство и забавляется этим. Не отрывая пристального взгляда от его лица он прошипел:

— Хвост, узнай, кто предатель.

Питер поспешил раствориться в толпе. Он так торопился спрятаться подальше от глаз хозяина, что не заметил, как на осунувшемся лице Драко промелькнул страх.

— Вот черт, — прошептал юноша, и на его губах отчетливо выступила презрительная улыбка.

«Будь они все прокляты! Я буду вести себя так, как если бы ничего не случилось!»

У него, кажется, большие проблемы. Мало того, что профессор Снейп — лучший по разгадыванию загадок, он к тому же еще преподает ему окклюменцию. А выстроить достойную блокировку Драко еще ни разу не удавалось. Но в любом случае то, что в последний момент, несмотря на спешку, он догадался зачаровать пергамент, помогло: иначе его уже не было бы в живых.

Малфой даже не предполагал, что один из четырех, казалось бы, таких верных друзей, перехватит его послание. Только теперь он до конца прочувствовал свое сказочное везение: Питера не было на том собрании, когда он согласился сотрудничать. Эх, а ведь не зря любимым выражением его прабабки была французская поговорка «Предают только свои»!

Нужно будет срочно сообщить обо всем Ордену Феникса. Но лучше немного переждать, прежде чем связываться с ними. Передавать информацию в момент, когда Петтигрю рыщет в поисках шпиона, опасно.

Лорд дал знак о завершении собрания, и все направились к выходу. Драко выскочил за дверь одним из первых и сразу понесся в свою комнату. Войдя внутрь, он в изнеможении бросился на шелковые зеленые покрывала. Однако расслабиться никак не удавалось. Цвет покрывал навязчиво напоминал цвет смертоносного луча и нагонял неприятные воспоминания о недавних событиях.

Юноша взглянул на свои руки. Нет, на них не было крови. Но вина невыносимо грызла его. Как могут остальные Пожиратели, да и его отец в том числе, каждый день убивать людей? Как могут хвастаться своими деяниями? Как могут наслаждаться этим?

Года три назад он думал, что тоже так сможет. Как это круто пытать грязнокровок темными заклятиями и убивать своих врагов одним взмахом палочки! Но теперь, из личного опыта, он знал, что все не так. Что убийство приносит не удовлетворение, а болезненные спазмы в животе. Что, пройдя «первое посвящение», он должен будет убивать и дальше. И эта мысль ужасала его.

— А-ах! — вырвался замирающий вздох из груди.

— Драко?

Юноша мгновенно скатился с кровати и выпрямился, раздосадованный тем, что его застали в таком неприглядном виде.

— Да? — натянуто спросил он и мастерски быстро принял скучающий вид.

«Выдержать тон, говорить как можно непринужденнее», — приказал он себе.

— Я просто заглянул к тебе узнать, как ты.

Люциус немного откинул назад свою породистую голову и взглянул на сына тем ледяным, пронизывающим взглядом, от которого приходили в смущение самые закаленные и прожженные маги.

— Ты не сможешь уйти.

— Что? — страх просто оглушил Драко. Ему показалось, что он уже знает, о чем сейчас заговорит отец.

— Пожиратели Смерти — это на всю жизнь. Уйти — значит «умереть», — выражение красивого лица стало совершенно непроницаемым. — Слышал о Регулусе Блэке?

— Блэке? — эхом откликнулся юноша, весь сжимаясь.

«Сейчас! Сейчас он скажет, что догадался обо всем!»

— Младший брат Сириуса. Знаешь, что с ним случилось?

— Нет, — Драко не нравился этот разговор: в словах отца было что-то подкрадывающееся, скользящее, беспокойное.

— Его убили. Никто не знает подробностей, говорят только, что он захотел покинуть ряды Пожирателей Смерти, и от него мгновенно избавились.

— Почему ты рассказываешь мне это?

— Чтобы предупредить. Не становись таким же трусом, как Регулус, — подвел черту под разговором Люциус. — Твоя мать не переживет, если с тобой что-нибудь случится.

И ушел так же стремительно, как и появился. Драко, нахмурившись, уставился в закрытую дверь.

«Надо любой ценой выиграть время, чтобы найти выход!»

* * *

Настало время завтрака, а Джеймс, как ни заставлял себя подняться, не мог сдвинуться с места. Ему казалось, что его безжизненное тело оцепенело, стало слабым и немощным. Он лежал, завернувшись в одеяло с головой, и чувствовал себя больным и разбитым, слышал, что часы пробили полдень, потом — час, два, три.

Время от времени к двери подходили обеспокоенные друзья и стучались. Он отвечал, что скоро встанет, и просил оставить его в покое. Лишь одна мысль впилась в мозг, подобно терниям, вонзающимися в тело.

«Я никогда ее больше не увижу».

— Прости, — еле слышно пробормотал Джеймс и заплакал беззвучно, слезами отчаяния.

* * *

— Как насчет ее сестры? — брови Сириуса взлетели вверх. — Маргарет, кажется?

— Петунья, — машинально поправил Римус.

— Они не общались почти двадцать лет. Хотя Лили ежегодно посылает… — голос Джеймса предательски дрогнул, — …посылала ей открытки на Рождество.

— Тебе не кажется, что она должна знать? Я порвал отношения со своей семьей. Но мне все равно сообщили о гибели брата. И это, я считаю, было правильным. Так что, наша обязанность — известить, ее — отреагировать по совести.

— Я поговорю с ней.

Мужчины обернулись. В дверях стояли Гарри и Виола. Несмотря на то, что они проспали почти двенадцать часов, оба выглядели осунувшимися и не отдохнувшими.

— А? — произнес Сириус после короткой паузы.

— Я сказал, что поговорю с ней, — повторил слегка сбитый с толку юноша. — Для меня это несложно.

— Будет правильнее, если пойду я. Хоть Петунья и ненавидит меня с первого дня нашего знакомства, — Джеймсу пришлось сделать усилие, чтобы голос звучал спокойно и естественно, — она все-таки моя свояченица.

Почувствовав, что Гарри смотрит на нее, Виола подняла на него глаза. На мгновение их взгляды скрестились, и она совершенно ясно поняла, что нужно сделать.

— Папа, мне кажется, сейчас не совсем разумно подвергать тебя дополнительному испытанию ненависти, — в ее голосе прозвучали горькие нотки. В груди мужчины потеплело от такой заботы. — Пусть Дурсли и не встречались с Гарри прежде, — с легкостью соврала она, — возможно, они примут его более благосклонно, чем тебя. Все-таки племянник.

Джеймс слегка нахмурился: его мысли снова натолкнулись на какое-то новое препятствие. Здесь что-то не так. Он знал, что ужасно повел себя с сыном, но у него остались вопросы, на которые хотелось бы получить ответы. Но он никак не выдал своей тревоги.

Всякая тайна, в конце концов, открывается.

* * *

Светлые домики-близнецы окружали опрятные лужайки с идеально расчищенными от снега дорожками. Гарри шагал по знакомой улице, засунув озябшие руки в карманы, и мысленно разговаривал сам с собой.

Он не боялся. Просто у него никогда раньше не возникало желания добровольно увидеть Дурслей. А вот сейчас он вызвался сам. Впрочем, если рассуждать объективно, хоть эта семейка и не испытывала к нему теплых родственных чувств, в приюте он вообще мог бы превратиться в такое же чудовище, как Волдеморт.

Юноша без труда нашел нужное место. Сад сейчас был оголен, но он прекрасно помнил аккуратные ряды маков и петуний и подоконники, украшенные маргаритками. Он привычно огляделся вокруг, словно ожидая услышать шепоток соседей о «неблагодарном мальчишке». Но сейчас никто даже не смотрел в его сторону. Для них он был просто незнакомцем.

Гарри поднял руку к звонку и... замер. А присутствовала ли тетя Петунья на похоронах сестры в его мире? Чувствовала ли боль от потери? Какая она здесь?

Когда берешься за дело, то сразу обнаруживаешь, сколько возникает сложностей. Стоит только начать, как убеждаешься, что нелегко его завершить. Первый же сделанный шаг неумолимо свидетельствует об этом.

— Я открою!

Все-таки трудно искоренить привычки. Гарри невольно напрягся, услышав визгливый голос, и снова почувствовал себя провинившимся мальчиком, забывшим прополоть цветник или приготовившим невкусный завтрак.

Тетя открыла дверь, окинула его равнодушным взглядом и со словами «Спасибо, нам ничего не нужно» попыталась захлопнуть ее, но он, предугадав этот маневр, ловко просунул ботинок в дверной проем.

— Что еще? — женщина оглядела его с головы до ног, и Поттер увидел, как в ее глазах появилась враждебность и злоба: — Не может быть!

По выражению ее лица Гарри понял, что представляться необязательно.

— Кто там пришел?

— Миссис Ретклиф, — быстро откликнулась Петунья на голос мужа, затем вышла на крыльцо и плотно прикрыла за собой дверь. Довольно большой нос с горбинкой, несколько выдающийся, острый подбородок и плотно сжатые губы придавали лицу хищное выражение. Блеклые глаза смотрели холодно.

— Сын Поттера, не так ли? — зябко поежилась она и демонстративно отгородилась от него, скрестив руки на груди. — Не вздумай выделывать свои фокусы!

«О, Мерлин, она всё так же боится волшебства! Очень узнаваемо».

— Почему ты здесь? Разве ты не должен сейчас находиться среди тех, кто забавляется всякими ненормальными штучками?

— Рад, что так беспокоитесь. Какой прогресс! — огрызнулся Гарри. Удивительно, как у нее всегда получается выводить его из себя всего лишь парой фраз?

— Зачем пожаловал?

Поттер примерно представлял, каков будет разговор, но у него неожиданно запершило горло и стало трудно произнести вслух два слова «мама умерла».

— Я... мне... то есть...

— Господи, такой же мямля, как и его мать! — безжалостно отсекла Петунья.

Ничего подобного он не ожидал. Его вдруг охватило чувство глубокой ненависти, и это придало ему силы.

— Она умерла. Ее убили!

Женщина стояла, не двигаясь, и, казалось, терпеливо ждала, когда он уйдет. Гарри стало не по себе, по его лицу пробежала судорога.

«Так не бывает! Такое равнодушие сродни безумию!»

Наконец, она резко дернулась, глаза метнули взор к двери. И тогда внезапно в его мозгу вспыхнула истина: она вовсе не безразлична, она испугана. Страх. Ну хоть какая-то эмоция!

— Ступай отсюда, — прошептала Петунья и добавила с неожиданной вспышкой раздражения: — У меня нет времени слушать твою болтовню.

— Ты поняла, что я сказал? — Поттера аж затрясло. — Повторяю снова: твою сестру убили.

Её лицо стало мертвенно-спокойным, будто не живое сердце билось в ее груди, будто не кровь переливалась в ее венах, а вся она была выкована из одного куска безучастного железа. Глаза Гарри потемнели, во рту появился неприятный привкус. Он молча сосчитал до десяти, но это не помогло успокоиться.

— Она повесила твой подарок в самый центр, украсила им ёлку так, чтобы все видели, — он подавил приступ тошноты. — Она любила тебя, несмотря на твою ненависть.

— Ты видишь меня впервые и ничего обо мне не знаешь. Так что не смей...

— Я знаю достаточно. Во-первых, ты плохая мать, игнорирующая тот факт, что ее слоноподобный сынок терроризирует соседских детей.

— Ты шпионил за нами?! — голос Петуньи взлетел вверх.

— Во-вторых, — продолжил Поттер, словно не услышал ее вопроса, — ты ненавидишь мою семью. В-третьих, в-четвертых и в-сотых, ты ненавидишь волшебников.

В отчаянии, побуждаемый каким-то внутренним движением души, которое было сильнее рассудка, он ощутил необходимость подкрепить свои слова вескими аргументами:

— Если бы так случилось, что я жил бы у вас, вы меня за человека не считали бы, морили бы голодом и гнобили бы в чулане под лестницей!

Ее молчание было красноречивее любых слов, и Гарри понял, что попал не в бровь, а в глаз.

— Я не ненавидела ее.

— Почему тогда ты не называешь ее по имени? — уголки его рта искривились. — Ты стыдилась ее? Или... — его глаза расширились. — Ты завидовала ей!

— Никогда, ни по какому поводу не смей сюда приходить, — она произнесла это отчетливо, жестко и спокойно. — Пошел вон!

От неожиданности юноша отшатнулся. Ему показалось, будто его окатили ледяной водой.

— Убирайся! — прошипела Петунья. — Я хочу, чтобы меня, наконец, оставили в покое!

— Не утруждай меня своими воплями, — по его губам скользнула усталая улыбка: злость сменилась пустотой. — Прощание состоится завтра в полдень. Надеюсь, ты не забыла, где похоронены твои родители.

* * *

— Человек как свеча: освещает мир собственным пламенем, сжигая себя. И каждый должен знать, была ли его жизнь напрасной, или он жил ради чего-то. Мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь Лили Поттер, любимую жену, мать, друга. Она была...

Вначале предполагалось, что похороны пройдут в узком кругу. Но Лили была всеми любима, и бывшие сокурсники и коллеги по работе тоже захотели проститься с ней. В результате на кладбище собралось более сотни волшебников.

— …Глаза созданы так, что в них видны достоинства их обладателя. Взгляд наш говорит о том, сколько человеческого заключено в нас. Мы заявляем о себе светом, горящем в нашем взоре...

Гарри стоял в первом ряду между Сириусом и Римусом и чувствовал себя точно одурманенным: все было понятно, и в то же время казалось, будто это происходит во сне.

— …Ничтожная душонка только мигает, великая душа мечет молнии. Если ничто не блеснет меж ресниц, значит, нет мысли в мозгу, нет любви в сердце…

Прежде чем попасть сюда, юноша воспринимал смерть родителей, как уже свершившийся, непреложный факт. Но сейчас всё было иначе. Он узнал их, успел полюбить, и боль от потери была невыносимой.

— …Ее лицо с дерзкими, гордыми чертами и высокими скулами было необычным, напоминая по форме сердце. Глаза с золотистыми искорками привлекали внимание так же, как и их своевольное выражение. Было в ее голосе, в ее взгляде столько искренности и тепла…

Погруженный в свои горькие мысли, Гарри, словно сквозь пелену, видел, как люди по очереди подходили к гробу, что-то говорили, некоторые просто молча смотрели на нее, будто хотели запечатлеть в памяти ее черты. Многие всхлипывали, а кто-то даже рыдал в голос.

— …Посредственность готова отступить под любым благовидным предлогом, сильные духом — никогда. Человек, готовый на подвиг во имя долга или любви, нередко сталкивается с задачами, словно предложенными самой смертью. Лили Поттер принадлежала к числу людей, способных привлечь к себе на помощь саму опасность…

Гарри глубоко вздохнул, и холодный воздух обжег его легкие. Он подошел и положил в изголовье гроба белоснежную лилию.

— Я люблю тебя, мама. Прости меня, — голос дрожал, точно душа его разрывалась. — Спасибо, что подарила мне столько счастливых дней. Я... я больше никому не позволю умереть, уничтожу Волдеморта и свою победу посвящу тебе.

Последний взгляд: тонкий, слегка вздернутый нос, милые ямочки на щеках и подбородке. Казалось, еще секунда — и она звонко рассмеется. Прикосновение его губ было легким, как паутина.

Охваченные тяжелым чувством, присутствующие как-то скованно стали бормотать слова прощания.

Надо было уходить, но Гарри не мог сдвинуться с места: казалось, будто бесчисленные рты, прильнувшие к его телу, стараются высосать из него кровь. Ни с чем несравнимая боль начала сводить его напряженные мускулы.

— Пойдем, — Виола потянула его за рукав. — Еще пять минут, и камин заблокируют.

Поттер, как ни странно, смог пошевельнуться. На ватных ногах, с внутренностями, словно пожираемыми сразу множеством крошечных ртов, он позволил ей увести себя от свежей могилы.

— Я видела мамину сестру, — нарушила тягостное молчание девушка.

— Правда? — Гарри мысленно отметил, что она не назвала ее «тетей Петуньей».

— Она стояла позади всех. Не плакала, но выглядела опустошенной.

— Опустошенной? — скептически переспросил он, вспомнив свой визит на Прайвет Драйв.

— Мне так показалось. Как сдувшийся шарик.

Юноша открыл рот, потом закрыл и покачал головой.

— Тебе она нравится? Там, в твоем... — Виола не стала заканчивать, но он и так ее прекрасно понял.

— Нет, и это взаимно.

— С ними, правда, было так ужасно?

— Да, но я всё же должен быть им благодарен, — ответил он, тщательно взвешивая каждое слово. — Моя жизнь могла бы сложиться хуже. Гораздо хуже.

Девушка подняла голову и взглянула прямо в его потемневшие глаза:

— Я думаю… Нет, я уверена: если бы тебя воспитывал кто-то другой, ты не был бы таким, как сейчас. Я имею в виду, мой брат совсем другой.

Она неожиданно нахмурилась:

— Знаешь, это так странно. Я не думаю о вас, как о двух разных людях. Это как будто... До и после.

— Хм, у тебя интересная логика, но я понял.

Насчет воспитания Гарри был полностью с ней согласен. Пример здешнего Мальчика-Который-Выжил, выросшего в любви, и оказавшегося в итоге слабым и неподготовленным к войне, убедил его, что жизнь с Дурслями, по крайней мере, спасла его от этой участи. Но насчет любви — нет. Если бы у него был шанс жить со своей семьей, он никогда и ни на что не променял бы его.

Они подошли к домику сторожа, Гарри оглянулся, чтобы бросить прощальный взгляд... и поперхнулся воздухом: он мог бы поклясться, что на надгробный камень опиралась рыжеволосая женщина. Их глаза одинакового цвета встретились и на мгновение удержали взгляды друг друга.

«Безумный бред!»

Юноша на долю секунды закрыл глаза и, когда открыл их, вздохнул с облегчением: никого.

Посчитав увиденное зрительной галлюцинацией на почве нервного расстройства, он, вслед за сестрой, исчез в зеленом пламени. И через несколько мгновений неприятного кружения вышел из камина на площади Гриммо. В комнате было полно людей: почти все, кто присутствовал на похоронах, решили еще раз высказать соболезнования семье Поттеров.

Гарри выбрал позицию около окна и стал пристально вглядываться в толпу в поисках Питера, как вдруг ахнул от неожиданности: Джинни! Она кинулась ему на шею, и он крепко обнял ее хрупкие плечи.

— Извини, — смущенно оглядываясь, пробормотала она, плохо понимая, за что именно извиняется.

Она не стала говорить стандартных фраз вроде «сочувствую» или «мне очень жаль», и Поттер был благодарен ей за это. Молчаливая поддержка иной раз гораздо лучше сотни слов.

— Гарри!

Не размыкая объятий, они обернулись и увидели приближающуюся Гермиону.

— Я... — ее голос сорвался. — Я прочитала некролог. Сожалею... — она замерла на полуслове и бросила на него взгляд, в котором выразила всю свою душевную боль.

— Спасибо, что вы обе приехали. Это много для меня значит, — ответил юноша, приобнимая Гермиону свободной рукой.

Камин работал без остановки: волшебники всё прибывали и прибывали. Их терпеливо принимали Сириус и Римус, потому что сам Джеймс, опустив голову, сидел неподвижно, как статуя, не отвечая на вопросы и не обращая внимания на окружающих. Страшные мысли ворочались в его мозгу…

* * *

Питер дождался, когда все уйдут, и только тогда приблизился к могиле. Он решил попрощаться с покойной в одиночестве, без свидетелей.

— Ты же знаешь, я не хотел, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Мне очень жаль, но так получилось, что карты легли в нашу пользу, — мысли его приняли мрачное направление.

Лили лежит в центре комнаты. Ее невидящие глаза полуоткрыты, тонкая струйка крови застыла у виска. Гордость в глазах Пожирателей.

Громко каркнул ворон, и мужчина вздрогнул всем телом. Да уж, нервы совсем расшалились! Он решил прибегнуть к испытанному способу, чтобы заглушить вопли совести. Жгучая, как огонь, струя огневиски сразу разлилась по всему телу и отуманила мозг. Вот так-то лучше!

— Я постараюсь, чтобы ни с твоей семьей, ни с нашими друзьями не случилось ничего плохого.

Он замолчал. Говорить было не о чем, и мысли приходили какие-то глупые, от которых становилось смешно.

— Прощай, Лили!

Но не успел он сделать и шага, как за спиной раздался знакомый голос:

— Поздравляю! С тобой можно идти хоть на край света!

Питер выхватил из кармана палочку, но развернувшись, так и застыл с поднятой рукой. Ему одновременно показалось, что он сошел с ума, ему снится сон, и он грезит. Он посерел и почувствовал, что ему сейчас станет дурно.

«Нет! Этого не может быть! Мне просто кажется!»

— А-а-а! — ни на секунду не прекращая кричать, он попытался проанализировать эту мысль.

«Привидение? Самозванка? Чей-то розыгрыш?»

Лили смотрела на него холодными зелеными глазами. Непокорные завитки пылали, как горящий хворост. Ее губы разжались, и она спокойно приказала:

— Убери палочку. Ты ничего не сможешь мне сделать, — в ее глазах появилось такое странное выражение, что Питеру стало совсем плохо. — Я и так уже дважды умерла из-за тебя.

— Д-дважды? — эхом отозвался мужчина, про себя отметив, что отчего-то еще не потерял дар речи.

— Ты не поймешь. Да я и не собираюсь ничего объяснять, — она резким движением оттолкнулась от надгробной плиты и пошла в его сторону. — Скажи-ка мне, как тебе удалось так долго скрывать метку?

«Вот гнида! Теперь она знает правду и, конечно же, разболтает всем, что я Пожиратель».

До него медленно начало доходить, что все пропало. Он понял, что находится в опасности. И не в какой-то сверхъестественной, виртуальной, а вполне реальной.

— Не приближайся ко мне! — заорал Питер, целясь в нее трясущейся рукой.

Медленно поведя плечами в знак высочайшего презрения, Лили отчеканила:

— Можешь не беспокоиться. В мои планы пока не входит раскрывать твою двойную жизнь, — она усмехнулась почти весело, делая ударение на слове «пока».

Зеленый луч прошел сквозь нее, не причинив вреда.

— Ай-ай, как не стыдно! Я должна учить такого большого мальчика хорошим манерам?

«Так кто она, черт возьми, такая? И как так получилось, что знает гораздо больше, чем должна?»

Внезапно Лили охватила дикая злоба, и она заговорила быстро, отрывисто, с трудом переводя дыхание:

— Мы любили тебя, как брата, а ты предал нас. Я никогда тебе этого не прощу, и ты ответишь за все сполна.

Он сразу же понял, что именно так и будет. Тон, каким это было сказано, не оставлял никаких сомнений.

— Я еще никогда не проигрывала. И лучше не обольщайся, у меня тоже кое-что припасено.

— Что же, интересно? — Питер попытался отвлечь ее, чтобы незаметно задрать рукав и позвать на помощь, но пальцы застыли под сверкнувшим взглядом.

— Не суетись. Хороший игрок всегда умеет припрятать туза. До скорого!