Играя по правилам (гет)

Часть 1. Джеймс

Когда за Лили захлопнулась дверь, на меня накатило безнадежное чувство отчаяния, словно вместе с рыжеволосой девчонкой ушла моя душа. Что на нее нашло такое? Почему она вдруг решила порвать со мной все контакты? Что я опять сделал не так, черт возьми?! Книга, которую она мне почему-то вернула, валялась на кровати Лунатика, раскрытая на страницах со сказкой о трех братьях. Мне вдруг так некстати вспомнилось завороженное выражение лица Лили, когда она слушала эту сказку в моем исполнении. Теперь этот образ наверняка будет преследовать меня до конца жизни. Я взял книгу в руки с большой осторожностью, словно это была тяжелораненая любимая сова. Старые страницы еще хранили запах Эванс — они так и благоухали ландышами и яблоками. Сердце болезненно сжалось. Хоть мне и нелегко далось решение не вмешиваться в жизнь Лили, но после ее сегодняшнего представления я понял, что вчерашние мои терзания — всего лишь цветочки.

И тут я разозлился. С каких это пор она одна принимает какие-то решения касательно наших взаимоотношений? Да что она о себе вообще возомнила? Нет, Мерлин меня побери, она ничуть не изменилась за эти годы. Такая же гордячка и зануда, вредная маленькая заноза в моей заднице, избавиться от которой всегда было пределом мечтаний! И вот теперь, когда я таки от нее избавился (или это она избавилась от меня?), внутри стало пусто, но этот вакуум стремительно заполнялся гневом. Не отдавая себе отчета, я схватил ближайшую ко мне вещь — это оказался стул — и, что было силы, запустил его в стену. Несчастная мебель не выдержала такого вандализма и с оглушительным грохотом разлетелась на детальки. Легче мне, однако, не стало. Вслед за стулом в полет по комнате на свидание со стеной отправился светильник с тумбочки Бродяги, книжки Люпина и моя собственная метла, с которой еще вчера я пылинки сдувал. Сегодня все уже потеряло какой-то смысл. Я утратил душу и позволил своему сердцу разбиться. Нет, ну кто бы мог подумать, а? Джеймс Поттер, первый донжуан Хогвартса (а еще и дико скромный, вы не знали?), умудрился втюриться в ту, кого прежде ненавидел всеми фибрами своего тела...

На шум прибежал из ванной Лунатик. Видок у меня, надо полагать, был не самый презентабельный, но Люпин обычно отличался поразительной внимательностью, так что жилы тянуть мне не стал, лишь горестно повздыхал, глядя на кучу всякой ерунды у многострадальной стены, среди которой были и его книжки.

— Прости, — пробормотал я, тяжело дыша, — я сейчас все поправлю...

— Не надо, — слегка улыбнулся он, — если нужно дать выход эмоциям, то все мои вещи в твоем распоряжении.

Все-таки он замечательный друг. Порой я даже сам не могу определиться, кого люблю больше — его или Бродягу. Нет, люблю-то я обоих, вот только как-то по-разному.

Да, мысли о друзьях — это отличная идея, когда тебе срочно нужно отвлечься от продинамившей тебя девушки. Стоп, что она там про Нюниуса говорила? Они не вместе? Уже радует. Но все равно паршиво от одной мысли о том, что я так никогда даже и не прикоснусь к ней. Не посмотрю в зеленые глаза, не услышу ее смех. Да, я определенно чертов мазохист, раз снова позволил мыслям улететь не в ту сторону. Желание бушевать испарилось, словно его и не было вовсе, Лунатик тактично смылся от греха подальше, а я вздохнул и взял волшебную палочку, чтобы навести порядок.

Весь день я проторчал в комнате, не имея ни малейшего желания лицезреть чьи бы то ни было физиономии. Наверное, мое состояние можно было бы окрестить депрессией, но даже при ней человек испытывает хоть какие-то эмоции, пусть и негативные. Я же лежал и тупо смотрел в потолок, думая о друзьях, матери и... Лили. Причем о последней чаще всего. Какой же я все-таки осел. Может, мне Хогвартс экстерном закончить? Ибо еще целых полгода вот такого анабиоза я могу не пережить.

В конце концов, мне надоело изображать из себя овощ, и я вытащил карту Мародеров. Хотелось бы знать, что в данный момент делала моя дражайшая. Мало ли, вдруг она решила накормить гигантского кальмара своей тушкой. Подобная идея и в моей голове мелькала, и я фыркнул.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость, — буркнул я, ткнув палочкой в карту. Она тот час же проявилась. Время было еще не позднее, так что, скорее всего, Лили сейчас в компании Марлин сидит где-нибудь в библиотеке. Мне вспомнился вчерашний разговор с Маккиннон. Интересно, рассказала ли она о нем Лили? Если да, то тогда поведение Эванс могло означать то, что моя любовь ей глубоко противна и триста лет не нужна. А если не рассказала... Тогда вообще ни черта не понятно. С какой стати ей понадобилось поднимать такой хай? Была у меня одна догадка... но я тут же ее отмел.

Лили не было ни в библиотеке, ни в Гриффиндорской башне, ни в Большом зале. Интересно, где ее носит? Ну не вздумала же она и в самом деле утопиться в Черном озере? Мне стало как-то не по себе. Хотя в принципе чего ей топиться-то?

Эванс обнаружилась на Астрономической башне в полном одиночестве. Если верить карте, то стояла она у парапета. Уж не собиралась ли прыгнуть? Я уже подорвался было понестись к ней, но что-то вдруг дернуло меня остановиться. Лили умоляла меня оставить ее в покое, и с этим нужно было смириться. Возможно, она просто хочет побыть одна. Как и я.

Я все-таки выполз из своей комнаты. Ноги сами привели меня в апартаменты Главной старосты. Ее комната ничем не была защищена, в нее мог войти вообще кто угодно. Злясь на Эванс за столь пренебрежительное отношение к личной территории, я как-то воровито скользнул внутрь и зажег свет.

Комната была уютной и какой-то слишком уж домашней. На книжной полке стояла явно магловская фотография, изображающая всю семью Эвансов. Лили на ней лет десять, не больше. Такой я увидел ее в Хогвартс-экспрессе впервые в жизни. Тогда зародилась наша неприязнь. Поудивлявшись людям на снимке, которые ни в какую не желали двигаться, я снова обвел комнату взглядом. На письменном столе в творческом беспорядке лежали какие-то бумаги, краски, кисточки и прочие атрибуты художников. Сколько я помню Эванс, все свое свободное время она проводила за этими рисунками. Я взял их и принялся просматривать. В основном она рисовала красками, но попадались и карандашные портреты. Я нашел рисунок Хогвартса с того ракурса, какой видишь, когда плывешь к нему на лодке со стороны Хогсмида. Видимо, этому рисунку уже почти семь лет. Дальше мне попались портреты профессоров, Хагрида, даже миссис Норрис сюда затесалась; некоторых наших однокурсников, с которыми Лили поддерживала более-менее нормальные отношения. А вот и сборная Гриффиндора по квиддичу. В центре — я, который держит в руках огромный Кубок и как-то глупо ухмыляется. Все понятно, здесь мне можно было бы дать лет пятнадцать, и над изображением меня Лили явно трудилась меньше, чем над тем же Кубком.

Решив, что она наверняка придет в ярость, если узнает, что я тут рылся, я аккуратно сложил рисунки и уже намеревался было уйти, как мой взгляд вдруг зацепился за скомканный лист, валяющийся у дальней стены. Я нагнулся и поднял его, мгновенно сообразив, что это тоже рисунок. Наверняка неудачный, раз Лили его смяла и небрежно выбросила...

Сказать, что я удивился — не сказать ничего. С обычного магловского листа бумаги на меня смотрел я сам, только этот карандашный портрет был почему-то в разы приятнее той карикатуры на меня в квиддичной форме. Как и все ее рисунки, портрет не двигался, улыбка словно замерзла, но было в ней все же что-то такое... живое. Внизу стояла дата — 10 января 1978 года. И тут я вспомнил кое-что. Этот портрет Лили написала в тот день, когда рассталась с Алексом Хоупом, а я порвал с Клео Девлин.

Воспоминания поглотили меня. Еще не прошло и месяца, но мне казалось, что все это было ужасно давно. Будто в прошлой жизни. Я еще до конца не понимал, что бы это могло значить, но внутри меня словно что-то заново родилось. Как первый подснежник в марте.

Я не сразу заметил рядом с датой на моем портрете какие-то слова. А когда прочитал, то губы мои сами собой расползлись в довольную улыбку.

«Джеймс Поттер. Выскочка и задавака».

Вроде бы все то же, что и всегда, но я уже на всех парусах летел на Астрономическую башню. В отличие от Лили я верил, что конец нашей истории будет счастливым.

Часть 2. Лили

Площадку Астрономической башни романтичные натуры частенько называли Площадкой семи ветров. Я никогда не понимала значение этой фразы, а вот теперь, кажется, до меня дошло: здесь было так холодно, словно все ветра мира собрались вместе и решили заморозить меня до костей. Но несмотря на явные неудобства, возвращаться в теплую Гриффиндорскую башню мне не хотелось. Так и стояла я здесь, стуча зубами и глотая поминутно слезы. Джеймс прав, однажды на моих щеках определенно зацветет плесень.

При мысли о Джеймсе сердце пропустило несколько ударов. Ну почему я была обязана влюбиться в самого законченного бабника школы, самого отъявленного мерзавца и просто самого ужасного человека в мире? Мама всегда говорила мне, что нам кажется, будто мы любим не тех, кого надо. На самом деле никакая любовь просто так не приходит, это счастье, ниспосланное нам Богом, и одновременно испытание. Никакого счастья я не испытала, влюбившись впервые в жизни, а за какие грехи заслужила подобную кару, тоже понять не могла. Мама говорила, что любой союз может быть как заключен на небесах, так и проклят, обречен на вечные страдания. Мама вообще любит высокопарные речи, любит рассуждать о жизни, недаром ведь она по образованию философ. Возможно, я бы и сама пошла по ее стопам, если бы не родилась волшебницей.

Волшебница... Нет такого слова для таких, как я. Грязнокровка и точка. Мне давно уже дали понять, что в волшебном мире я буду "вторым сортом". Самое разумное решение для меня, учитывая, что действия Волан-де-Морта направлены как раз против грязнокровок, — это забросить волшебную палочку куда-нибудь в темный чулан под лестницей, забыть о Хогвартсе и вообще мире магии и устроиться работать в магловском мире. Учиться я тоже не смогу — кто примет в высшее учебное заведение абитуриентку с дипломом школы волшебства? Жизнь рушится прямо на глазах, и нет ни одного человека, который мог бы помочь мне отстроить ее заново...

— Свежий воздух, конечно, очень полезен, но не в таких количествах, когда у тебя начинает отмерзать нос, — раздался такой знакомый голос с нотками иронии у меня за спиной.

Не знаю, чего мне хотелось больше — резко обернуться и утонуть в бездонных карих глазах или же спрыгнуть с Астрономической башни только лишь ради того, чтобы больше никогда не видеть их. Я пришла к компромиссу, оставшись в той же позе, что и была. Только спина слегка напряглась, а ладони противно намокли.

— Знаю, что ты не хочешь меня видеть, — голос приблизился ко мне почти вплотную, и я даже почувствовала его горячее дыхание на своем затылке, — и я помню, что обещал тебе больше не вмешиваться в твою жизнь. Только одна просьба, Лили. Давай проводим этот день вместе?

Солнце лениво катилось за горизонт, окрашивая небо в пурпурные тона. Зимой день короткий, в семь часов вечера уже темно. На часах — три минуты восьмого. Солнышко, милое, прошу тебя, уходи как можно медленнее. Мне так хорошо рядом с ним...

— Д-давай, — голос мой слегка хрипел от долгого пребывания на холоде.

Джеймс зарылся носом в мои волосы и вдохнул их запах. Как же мило он при этом сопит...

Его горячие ладони накрыли мои дрожащие руки. Сразу стало куда легче.

— Да у тебя же руки ледяные, — с упреком промолвил Джеймс и принялся растирать их. Словно горячие солнечные лучики побежали по венам, вызванные не внезапным теплом, а прикосновениями Джеймса.

— Спасибо, так гораздо лучше, — прошептала я.

Налетевший ветер растрепал мои и без того лохматые волосы, пряди лезли мне в лицо. Джеймс вдруг обнял меня за талию и повернул к себе.

— Ты совсем как ежик, — грустно улыбнулся он. — На вид — милая и беззащитная девушка, но стоит кому-то к тебе приблизиться, как ты тут же выставляешь все свои колючки. Не надоело постоянно быть одной?

Я тоже позволила себе улыбнуться.

— Я привыкла, что я всегда одна. Может, я и могла бы подпустить к себе кого-нибудь, но... Проблема в том, что я боюсь этого.

— Иными словами, ты боишься перемен?

— Выходит, что так, — я не понимаю, сегодня у нас что, вечер философии?

Он легонько подул мне на лоб, сдувая настырный локон.

— Нет, не так, Лили. Это неправда.

— Почему ты так считаешь?

Джеймс придвинулся еще ближе ко мне. Я обвила руками его торс.

— В твоей жизни произошли важные перемены. Не отрицай это.

Я и не пыталась ничего отрицать.

— Ну конечно, я же согласилась на то идиотское пари с тобой. И подпустила к себе Алекса...

— Я не об этом сейчас говорю.

Я знала, о чем он. Я буквально видела все его мысли у него в глазах. В моих собственных вдруг странно защипало.

— Так может быть, у меня все-таки есть шанс? Избежать твоих колючек.

— Мы с тобой безнадежны, Джеймс. Ты тоже так считаешь?

Он засмеялся и взъерошил себе волосы. Больше этот жест не раздражал меня. А вот то, что одной рукой он больше не обнимал меня, было обидно. Но я тут же поперхнулась воздухом, пытаясь сдержать целую гамму эмоций, когда он сказал следующее:

— Это точно. Влюбиться в ту, которая всю жизнь только и делала, что мешала тебе спокойно жить... Это очень странно.

— Это еще что, — я высвободила руку и осторожно дотронулась до его губ пальцами. — Ты мог себе вообразить, что можно полюбить самого ненавистного человека на планете?

Его глаза засияли, как два маленьких солнышка. То большое солнце давно уже грело другую часть земного шара, но мне оно больше не требовалось. Теперь у меня есть мое персональное солнце.

— В свете последних событий мне уже не кажется это таким уж невероятным, — прошептал он. — И что нам теперь делать?

— Никогда бы не подумала, что в такой важный момент ты вдруг проявишь чудеса нерешительности, — проворчала я и сама поцеловала его.

Тепло и хорошо мне было в его объятиях. Я бы отдала половину своей жизни только за то, чтобы вечность там находиться. Не правда ли идиотка?

— Эй, а что с нашим спором? — подмигнула ему я, заранее зная, каким будет его ответ.

Он легонько чмокнул меня в уголок губ.

— Я думаю, что мы оба выиграли. Согласна?

— Такое решение меня устраивает больше всего, — я снова поцеловала своего любимого. Своего любимого лохматого дурачка.

— Я люблю тебя, Эванс.

Я хотела было заткнуть его поцелуем, но перед этим выдохнула прямо ему в губы то, что давно уже мечтала сказать:

— Я тоже люблю тебя, Поттер.

— Вы чего это хихикаете, как идиоты? — подозрительно спросил Филч спустя несколько часов, когда мы попались ему у портрета Полной Дамы. Казалось, что он нарочно караулил нас там. Ну или не нас, а других гриффиндорцев-полуночников.

— Влюбленные идиоты, — счастливо поправила его я.

— Точно, — Джеймс всю дорогу по-хозяйски обнимал меня за талию. — Идиоты. Но влюбленные, да. Спокойной ночи, мистер Филч.

Обойдя оторопевшего завхоза, точно столб, мы протиснулись в Общую гостиную, где уже никого не было. Едва портрет за нами закрылся, как Джеймс притянул меня к себе и накрыл мои губы своими. Я погрузилась в какое-то теплое течение, а дальше... дальше я смутно помню, честно. Скажу только, что вечер завершился горячим сливочным пивом на коврике у камина.

Ну а об остальном вы можете догадаться сами.

КОНЕЦ