Тот, кто рядом (гет)

Первой просыпается Алена. Слышу, как возится наверху — принимает душ, одевается.

Заглядывает к Андрею.

Несколько секунд стоит, замерев, потом тихо притворяет дверь.

 

— Добрый день, — говорю, когда входит в кухню.

— Привет, — кивает, доставая с полки чашку. — Ничего, что я у тебя похозяйничаю?

Пожимаю плечами.

— Ничего.

Ставит чайник.

— У тебя есть кофе?

— Есть, — указываю рукой на шкафчик. — Там.

— Не заметила, как уснула, — говорит, размешивая сахар. — Это ты меня отнес на кровать?

— Я.

— Андрей еще спит.

— Знаю. Проснется попозже.

Отпивает из чашки, смотрит на меня.

Вопросительно смотрю на нее.

— Марк. Пообещай мне, что не будешь больше доводить Андрея до такого состояния.

Закрываю ноутбук, отодвигаю в сторону.

— Извини. Не могу.

— Почему?!

В голосе возмущение и удивление.

— Потому что он сам был причиной такого состояния, — поясняю.

Чашка стукает о зубы.

— Знаешь, а ведь маньяки-садисты тоже оправдывают свои действия подобным образом.

— Я не садист и не маньяк. Алена, он тебе рассказывал, как мы встретились?

— Нет.

— А зря. Он на кладбище Дьявола вызывал.

Фыркает, проливая кофе на стол.

— Серьезно. Я над кладбищем пролетал. В одном углу местные сатанисты петуха режут, в другом — это чучело что-то бормочет. Заинтересовался, спустился. Поговорили, заключили договор.

— Договор? Продажа души?

— Не совсем. Я же не Дьявол. Служение в обмен на жизнь его дочери.

— Почему не душа?

— Алена. Ты ее хоть раз видела? Нет? Я тоже не видел. Так что… Сама понимаешь.

— А что за служение?

— За домом следить, кошку кормить, съездить-отвезти-привезти… Быт, в общем.

— Тебе это так нужно?

Качаю головой.

— Вообще не нужно. Я могу в пещере жить с неменьшим комфортом. Там, правда, один минус. Интернета нет.

Улыбается едва заметно.

— Тогда зачем?

— Сам не знаю. Жалко стало, наверное.

— Жалко?

Пристально смотрю Алене в глаза.

Смущается.

— Да, жалко. Ты знаешь, как пахнет безысходность?

Молчит.

— Я дал ему больше, чем просто жизнь дочери. Я дал ему свою дружбу. Но он решил играть по своим правилам. Скажи честно — зачем мне это? Почему я должен кормить того, кто меня кусает?

— Марк. Все так, но жизнь ребенка…

— Что — «жизнь ребенка»? Маша была обречена. Ее жизнь — моя заслуга. Я всего лишь вернул бы на круги своя.

— Марк! Если ты так относишься к детям, тогда зачем спасал Витю?!

— Не к детям, Алена, — терпеливо вздыхаю. — К долгу. К ответственности.

— Тогда, может быть, и с меня потребуешь… плату?!

Добавляю во взгляд немного холода.

— Ты этого хочешь?

Осекается, закусывает губу.

— Алена, не забывай, что ты беседуешь не с человеком. У нас свои моральные принципы, социальные нормы и правила приличия. Мы очень серьезно относимся к долгу. Я не требую с тебя плату за Витю. Нет, если ты, конечно, хочешь, то не проблема. В свое время служить мне считалось огромной удачей и честью.

— «В свое время…»?

— Да, — киваю. — Когда-то в мою честь строили храмы. Слышала о Тескатлипоке?

— Тискать… кого?

— Тескатлипока. Один из божеств пантеона майя. Индейцы.

— Майя знаю. А что это за бог?

— Бог воздуха, жизни, удачи. Считалось, что он может напасть на путника. Но, если с ним справиться, исполняет любое желание. Ничего не напоминает?

— Это… ты?

Киваю.

— Да. Когда-то пробовал себя и в роли бога. Не понравилось, если честно. Слишком хлопотно. В общем, те, кто попадали ко мне в служители, были очень почитаемы и уважаемы. Они долго жили, ни в чем не нуждались, никогда не болели. И работа у них была непыльная.

— Здорово…

— Да. И у тебя будет то же самое. Большой дом, деньги, здоровье. Ты и твои дети никогда не будут болеть.

— Только я своих детей не увижу.

— Увидишь.

— Но ты тогда говорил…

— Говорил, — киваю. — Тогда. Сейчас — ситуация другая. Тогда я показал, насколько ты была не готова жертвовать собой ради Маши. Сейчас же речь идет о выплате твоего личного долга. Поэтому такого условия не будет. Ты успеешь покачать на коленках не только внуков, но и правнуков, и праправнуков, и еще пару поколений.

— Марк, ты соблазняешь, как Дьявол.

Пожимаю плечами, поднимаюсь на ноги.

Кошка бегает от меня к миске и обратно.

Насыпаю ей корм, выпрямляюсь.

— Я не соблазняю. Я говорю правду. Спроси у Андрея, болел ли он за этот год хотя бы простудой. Проверь медицинскую карту Маши. С ее здоровьем она может идти в космонавты. Когда повзрослеет, конечно. Спроси Андрея, сколько стоит его стрижка или костюм. Поинтересуйся, сколько стоит семестр в школе.

— И меня ты тоже будешь шантажировать жизнью моего ребенка, как Андрея?

— Нет. Если не будешь строить козни за моей спиной и выполнять приказы.

— Какие приказы?

— Любые.

— Снять штаны и голой побегать, например? — спрашивает язвительно.

Вздыхаю.

— Алена. Давай без детского сада? Во-первых, я никогда не отдаю идиотских приказов, призванных лишь доставить моральные или физические страдания. Во-вторых, если я и отдам такой приказ… Да, ты будешь обязана его исполнить. Поскольку мне будут нужны подобные действия. Например, отвлечь врага, который несет угрозу кому-нибудь из нас. Поверь, если я это прикажу, значит, это лучший вариант.

Смущенно теребит уже давно пустую чашку.

— А стать таким… как ты… это как?

— Хочешь стать Дочерью Ночи? — усмехаюсь. — Это просто. Ляжешь спать человеком — проснешься одной из нас. Я говорил об этом. Но это и сложно. Ты проснешься через сто лет.

— Через сто лет?!

Киваю.

— Да. В две тысячи сто десятом году. Плюс-минус полгода. Первые пятьдесят лет ты будешь слабой и беззащитной, неспособной справиться с добычей. Тебя будут терзать приступы голода. Ты будешь ненавидеть меня за то, что я не даю тебе утолить этот голод, заставляю делать непонятные упражнения и медитации… Еще через пятьдесят лет ты едва сможешь подняться в воздух. Мы взрослеем к тремстам годам.

— Долго. Что еще?

Хмыкаю.

— Подумай, что еще. Сто лет, Алена. Сто лет. Ты никогда не увидишь, как растут твои дети. Твои внуки будут дряхлыми стариками, которым ты не сможешь сказать «Привет, я ваша бабушка»…

— Не увижу, как они растут… — говорит сквозь слезы в сторону.

— Не увидишь, — кладу ей руку на плечо. -Поэтому я и сказал, что сложно. Но я обещаю, что позабочусь о них. Они ни в чем не будут нуждаться. Никогда. Они проживут достойную жизнь. Ты будешь ими гордиться.

— Марк! Какой смысл в этом, если я этого не увижу?!

— Какой смысл в достойной жизни? — переспрашиваю, добавляя в голос удивления. — Лучше наоборот?

— Не передергивай!

— Я не передергиваю. Подумай. У них будет все.

— Кроме меня…

Размазывает слезы по лицу.

— Кроме тебя, — подтверждаю. — Считаешь это слишком большой платой за благополучную, долгую и здоровую жизнь?

— Проще в слуги пойти…

— Не проще. Тогда тебе придется столкнуться с их смертью.

— Как… смертью?

— Ты будешь жить гораздо дольше обычного человека. Они — нет. Я, конечно, продлю их жизнь, избавлю от инфарктов-инсультов… Но их потолок — восемьдесят-девяносто лет.

— Это… Это жестоко, Марк.

— Это жизнь, Алена. Жизнь рядом со мной.

— Неужели нет выхода?

— Есть, — пожимаю плечами. — Записать и их в слуги. Или, как вариант, ничего не делать. Живите себе. Будем встречаться пару раз в месяц, потом реже. Лет через десять я уеду, и мы потеряемся навсегда. Будешь рассказывать внукам, как тебе встретился вампир. А они будут улыбаться и делать вид, что верят.

— И что мне делать?

— Не знаю. Тебе решать.

— Я подумаю.

Киваю.

— Думай.

* * *

Андрей просыпается, когда Алена уже уезжает.

Поднимаюсь наверх, заглядываю в комнату.

Прыгает на одной ноге, засовывая вторую в штанину. Видит меня и с грохотом падает на пол.

Приторный запах страха.

— Жду тебя в кухне, — бросаю и прикрываю за собой дверь.

 

Разогрею обед.

 

Появляется минут через пять. Волосы взъерошены, глаза заспаны.

Ставлю тарелку, наливаю чай.

— Поешь. Потом скажу тебе кое-что.

 

Меняется в лице.

Подхожу, дотрагиваюсь до руки, вливаю каплю силы.

Успокаивается.

 

От дверей смотрю на него еще раз.

Безучастно вталкивает в себя ложкой содержимое тарелки.

 

Закрываю дверь.

Делаю пару шагов и оказываюсь рядом с комнатой ожидания.

Скоро зайдет солнце.

 

…Стоим на одной из горных вершин где-то в Азии.

— Ч-чего тут так холодно? — спрашивает Том, ежась.

Накидываю ему на плечи полушубок.

— Потому что высоко.

— Зима посреди лета.

— Ага.

— А зимой тут лето?

— Нет, — разочаровываю, — зимой тут еще холоднее.

Прыгает, потирая руки.

 

От его взгляда становится неуютно, как будто это я сюда холод нагонял…

* * *

Прихожу в себя через десять минут после окончания заката.

В глазах все плывет.

— Фигово выглядишь, — вместо приветствия говорит Апрель, когда я в буквальном смысле вываливаюсь ему под ноги.

Не отвечаю.

— Охота?

Качаю головой. Говорить нет сил.

— Ты похож на бледную смерть. Не заболел ли ты случаем?

Хмыкнуть удается.

— Ладно, поверю на слово.

Помогает встать.

— Спасибо, — удается выговорить.

Фыркает.

— Не за что, Старший.

 

Андрей безмолвно глядит куда-то перед собой. На столе — пустая тарелка.

Касаюсь плеча, опять добавляя немного силы, обхожу стол и сажусь напротив.

Слуга вздыхает, взгляд оживает.

Апрель тянет табуретку, но я качаю головой:

— Полтора метра над полом. Тренируйся.

Смотрит на меня щенячьим взглядом, чешет в затылке. Отставляет табуретку, поднимается в воздух.

— Тебя тоже так гоняли? — спрашивает ворчливо.

— Нет, не так. Но не жалей себя — мой Наставник был куда суровее.

Висит посреди комнаты, как космонавт. Из-за компенсированной гравитации волосы пушатся гривой.

— Андрей, — говорю слуге. — Ты понимаешь свою ситуацию?

Опускает голову, сглатывает.

— Да, хозяин... Мне спускаться… в подвал?

Качаю головой.

— Нет. Я не буду тебя наказывать. Я просто хочу, чтобы ты понял кое-что.

Не шевелится.

Ждет.

— Андрей. В этот раз тебя спасла Лена. Следующего раза не будет.

Ощущаю, как воздух стал почти стеклянным от напряжения.

— Я понял, хозяин… Я больше не буду…

Осторожно прикасаюсь силой, вкладывая ободрение.

— Это хорошо.

Вздрагивает, но потом расслабляется.

Апрель теряет концентрацию и падает на пол.

Кошка едва успевает увернуться, чтобы не быть придавленной. Испуганно уносится, пробуксовывая когтями.

* * *

Телефонный звонок.

— Как Андрей? — спрашивает вместо приветствия Алена.

— Нормально, что ему сделается, — отвечаю. — Поужинал, сейчас телевизор смотрит.

— Вот и хорошо. Марк… Я, конечно, понимаю… Но все же. Пожалуйста, не обижай его.

— Обещать не буду. Все зависит от него.

Это не тот ответ, который она ожидала.

Молчит.

— Спасибо, что беспокоишься за моего слугу, — говорю. — Но я не причиню ему вреда.

— Спасибо, Марк.

Нажимаю «отбой» после Алены.

* * *

Маша приезжает тридцатого марта.

За прошедшие месяцы заметно подросла.

В дом входят раскрасневшиеся, довольные. Маша вежливо здоровается.

На лице моего слуги — счастье.

— Как дорога? — интересуюсь.

— Скучно было. Показали пару мультиков, а больше ничего.

Снимают верхнюю одежду, обувают тапочки.

Поправляю сбившуюся прядку, заправляю ее в заколку.

Краем глаза замечаю, как нервно дергается Андрей. В глазах двойственное выражение — страх и желание защитить, уберечь. Убрать дочь от меня подальше.

— Хочешь мороженого? — предлагаю Маше.

Кивает.

 

Одним мороженым дело не ограничивается.

Апрель кормит ребенка полноценным ужином.

— Подумаешь, гамбургер в самолете. Ты еще растешь, этого мало.

Маша послушно съедает спагетти с подливой и салат.

— Спасибо, — благодарит моего птенца.

— На здоровье, — отзывается.

Мороженое — в вазочке, политое абрикосовым сиропом.

Ест аккуратно, набирая в ложку понемногу.

* * *

— Тебе нужно гнездо, — говорит Апрель, когда Андрей уводит уставшую Машу наверх в ее комнату.

— Зачем?

— Ты ведь планируешь обратить свою человечицу. Алена которая.

— Не планирую. Если она захочет — буду рад. Если нет…

— Если нет, — перебивает Апрель, — то ей придется принять метку слуги, чтобы быть рядом с нами. А у нее трое детей. Шеш, у тебя становится слишком много людей, ты не думаешь?

— Предлагаешь половину обратить, половину оставить? — хмыкаю.

— Это решать тебе. Лично я обратил бы Алену, Машу и, наверное, того парнишку, который у тебя на диване в Москве дрых.

— Саша?

— Да, он самый.

— Я не планировал вообще заводить птенцов.

— Шеш. А ты спрашивал у своего Старшего, сколько его птенцов выжило?

 

…На небе — россыпь звезд.

Наблюдаю, как мой Наставник летит по небу темной тенью, попеременно заслоняя яркие точки.

— У тебя есть еще птенцы? — спрашиваю, когда он приземляется и отряхивается.

— Нет.

— Почему?

— Мне тебя хватает, — ухмыляется.

— А были?

— Были.

— А где они сейчас?

— Шеш, ты задаешь слишком много вопросов.

Замолкаю. С Наставником спорить — себе дороже.

— Позже узнаешь, — смягчается, видя мое расстроенное лицо…

 

— Он не сказал, — отвечаю Апрелю.

— Аугусто хотел большое гнездо, — говорит через полминуты.

Ощущаю, как где-то в позвоночнике противно колет подозрение.

— Апрель… Только не говори, что он обратил еще кого-то.

Молчит, закусывает губы.

— Апрель!!!

— Шеш… Да, несколько…

— Где они сейчас?!

— В схроне…

— Чего?!!

Подскакиваю, сбиваю стол.

Падает с оглушительным грохотом.

— В схроне? Они еще спят?!

Кивает.

— Сколько их там?! Когда они должны пробудиться?!

— Шеш, успокойся, пожалуйста, — вскакивает на ноги, выставляет перед собой руки.

— Сколько?!

— Не знаю…

— Почему не знаешь?! Когда он их обратил?!

— Шеш!

Беру себя в руки, поднимаю упавший стол.

Одна из ножек шатается.

— Когда они должны восстать?

— Скоро…

— Как скоро? Апрель, не зли меня.

— В течение этого года должен пробудиться первый из обращенных.

Ударяю по столу рукой.

Жалобно хрустит и разваливается на части.

— * * *

! — говорю куда-то в пространство. — Младший, какого… ты молчал?!

— Я не знал, как ты отреагируешь, — виновато глядит на обломки стола. — Я…

— Какие еще сюрпризы приготовил мне этот идиот Аугусто?!

Мнется, пожимает плечами.

— Не знаю.

Делаю глубокий вдох. Ощущаю, как это простое человеческое действие успокаивает мои натянутые нервы.

— Где его схрон?

— В Гималаях.

— Найдешь?

— Найду, — серьезно говорит. — И… Старший. Я прошу у тебя прощения. Признаю свою вину.

— Прощаю, — вздыхаю. — Только… Не надо больше мне таких сюрпризов. Собирайся. Отбываем.

* * *

Поднимаюсь на второй этаж.

Слугу нахожу в комнате дочери.

— Марк Витальевич, а что там грохнулось? — интересуется девочка.

— Стол сломал, — признаюсь.

Андрей не говорит ничего, лишь смотрит на меня немигающим взглядом, прижимая к себе Машу.

— Мы с Апрелем отбываем, — говорю слуге. — Постараемся явиться через пару недель. Так что хозяйничай тут сам. Кошку не забывай кормить.

Кивает.

— Хорошо…

— И еще. Если ты хочешь взять Алену в жены — я не против.

 

Ответа не дожидаюсь. Прикрываю дверь, оставив ошеломленного Андрея в обнимку с Машей.

* * *

До Гималаев добираемся за три с половиной часа, но еще долго кружим над горами.

Найти схрон оказывается не таким простым делом. Несколько раз приземляемся, но Апрель, исследовав какие-то лишь ему известные участки поверхности, качает головой, и мы снова поднимаемся в воздух.

— Вот. Это оно, — говорит Апрель, когда мы в очередной раз оказываемся на земле.

— Уверен?

— Да. Конечно, за сто лет это место изменилось, но это оно.

 

Оглядываю горный склон, покрытый льдом вперемешку с грязью.

Птенец откидывает в сторону пару ледяных глыб, выковыривает гранитный валун.

— Вход засыпало, — поясняет. — Тут раньше вход в пещеру был. И лед на пару сотен метров ниже заканчивался.

— Глобальное потепление, — соглашаюсь. — Так всегда. То теплеет, то холодает. Но надо откопать вход и посмотреть, насколько сильно его завалило.

Кивает.

— Но сперва найдем убежище, — говорю. — Кстати, мне очень любопытно, как сюда умудрился добраться Аугусто. Причем дотащить спящих.

— Пешком, — отвечает Апрель. — Где пешком, где прыжком.

— Пингвин долбанный, — делаю вывод.

* * *

Вход в схрон откапывается с трудом. За много лет земля слежалась, смерзлась. В одну из ночей улетаю в глубь Китая. У каких-то рабочих ворую пару кирок, пару ломов и лопату.

Работа идет быстрее. Я долблю землю, а Апрель оттаскивает в сторону камни и куски мерзлой земли.

— Если бы Аугусто был жив, то он, несомненно, уже бы здесь объявился.

— Может, он заблудился?

Хмыкает, оценивая шутку.

— Или передумал.

— Если он передумал, — говорю, в очередной раз ударяя киркой, — то ему лучше сразу рассвет встретить. Не пожалею.

— Зачем ты его вообще обращал?

— Человеком он был адекватнее.

— Не повезло.

— Не повезло, — соглашаюсь.

* * *

Вход мы откапываем за десять суток. Одну из ночей нам приходится потратить на охоту, а еще в одну я летал за инструментами.

 

Но вход — это не все. Это лишь начало длинного лабиринта внутри горы. Где-то есть схрон — пещера, лишенная доступа света.

— А оно нам на головы не упадет? — спрашивает птенец, с опаской глядя на остатки завала.

— Может, и упадет, — отвечаю, пролезая сквозь проделанное отверстие.

— Ага, и замурует лет на тысячу.

— Может, и замурует. Ты аккуратнее, аккуратнее.

Поворачиваюсь, смотрю выжидающе.

Смотрит на меня, ослабляет гравитацию и опасливо пробирается ко мне.

— Веди, Сусанин, — говорю. — Я тут не был.

 

По длинным разветвляющимся коридорам блуждаем еще два дня. Где-то на полпути приходится раскапывать еще один завал.

— Не мог получше место для схрона выбрать, — бурчу, оттаскивая очередной камень. — Бульдозером я еще не работал.

— А как бы он выбрал? — спрашивает Апрель, ковыряя лопатой щебень.

— Был бы умнее, выбрал. Посмотрел бы на стены, прикинул, как горы себя вести будут. И выбрал бы нормальное место.

— Тебе легко сказать.

— Я этому научился у Старшего. Лет за двадцать. Если бы он не сбежал, нам бы не пришлось тут кротами работать.

— Сколько лет ты птенцом был?

— Сто восемьдесят четыре, кажется. Вспомнить надо. Я года-то считать научился лет в тридцать.

— Человеческих?

— Нет.

— Сколько лет тебе было, когда тебя обратили?

Усмехаюсь.

Достаточно интимный вопрос. Могу не отвечать.

— Четырнадцать. Или пятнадцать, не уверен.

— Всего?!

— Это по нынешним меркам — «всего». А по тем — я был уже мужчиной, воином, добытчиком. У меня было три женщины, из которых двоих захватил я сам в набеге на соседнюю деревню. В твое время было не так?

Задумывается.

— Так. Мой старший брат женился в пятнадцать. Через год у него родился сын. Сестру выдали замуж в тринадцать, а еще одну — в двенадцать.

— Ну вот.

 

Выкатываю еще один камень.

В пятнадцати метрах от нас — двое испуганных людей, жмущихся друг к другу. Руки стянуты веревкой.

Запас.

У нас много работы.

* * *

— * * *

! — говорю с чувством, оглядывая небольшую пещеру. — %%%! ###!

Спящих — не несколько. Их несколько десятков.

Заострившиеся черты лица, бледная, словно мраморная, кожа, по твердости не уступающая тому же мрамору, истлевшая за целый век одежда.

Индийцы, китайцы. Четверо европейцев и даже три негра. В основном мужчины, но женщины тоже встречаются.

— Несколько, говоришь? — поворачиваюсь к Апрелю. — Сразу сказать было нельзя количество? Я тебе говорил, что не люблю подобные сюрпризы?!

Отскакивает на пару метров.

— Я не знал, клянусь! Аугусто при мне прятал только вот этих, — тычет пальцем в некоторых спящих. — Потом мы перебрались в другое место. Он иногда отлучался, но я не знал, что он продолжил…

— И в течение какого времени они будут пробуждаться? — спрашиваю сам у себя. — Если в течение хотя бы лет двадцати — это еще ничего. А вот если все восстанут за год… Апрель, ты точно не знаешь, где этот … Аугусто?

Мотает головой.

— Клянусь. Не знаю.

— Жаль. Ох, жаль. Я бы его…

— Мне стыдно, что он был моим Старшим, — вдруг говорит птенец. — Почему это был не ты?

— Потому что если бы тебе встретился я, то ты бы так и остался человеком, — резко бросаю. — Так. Тебе задание. Сосчитать их всех.

— А ты куда?

— За едой.

 

Разворачиваюсь к выходу.

* * *

На этот раз лечу в Индию.

Одной охотой дело не ограничивается. Покупаю сотовый телефон, звоню домой.

— Как вы там? — спрашиваю Андрея.

— Нормально, — чуть медлит.

— Алена с тобой?

— Передать ей трубку?

— Нет, не надо. Как она?

— Хорошо.

— А Маша?

Голос меняется. Очень слабо, но я чувствую.

— Тоже хорошо.

— Вам привезти чего-нибудь?

— А вы где?

— Между Индией и Китаем.

— Не знаю… Как пожелаете.

— Кошка как?

— В порядке. Ест, спит, бегает за фантиком.

На этот раз я слегка улыбаюсь.

— Мы будем через неделю.

 

Разговор оставляет ощущение чего-то потерянного.

В одной из сувенирных лавочек покупаю статуэтку слоноголового бога Ганеши.

* * *

— Сорок два, — приветствует меня Апрель.

Присвистываю.

— Но они пробудятся не за год. Я помню, что отлучки Аугусто случались в течение нескольких лет.

— Нескольких… это сколько? — спрашиваю с опаской.

— Семь или восемь, точно не уверен.

Семь лет. Все же не год. Сорок два птенца за год — можно сразу в рассвет выходить.

 

Тщательно исследую каждого спящего.

Никаких признаков скорого пробуждения.

— Точную дату первого обращения знаешь?

— Пятое сентября тысяча девятьсот десятого. Вот этот китаец.

 

Вглядываюсь в фарфоровое лицо.

Глаза закрыты, губы плотно поджаты.

Похож на хорошо сделанную куклу.

 

— Что бы мы делали, если бы он восстал в течение марта? — бурчу под нос. — Апрель, ты помнишь о сроках?

— Помню. Но Аугусто говорил, что в первый месяц редко кто просы…

— Тьма тебя побери, Апрель! — рявкаю. — Твоего Аугусто надо на осиновый кол посадить! Я проснулся в первый месяц! «Редко» — не значит «никогда»! Полгода «до» и полгода «после»! Полгода, а не пять месяцев!

— Ну он же не восстал!

— Слава Тьме, — успокаиваюсь. — Хоть в чем-то повезло.

* * *

Стою на склоне рядом со входом в недра горы.

Над головой — звездное небо.

Нахожу Полярную звезду. Висит над самым острием одной из гор.

Перевожу взгляд выше и левее.

Кохаб.

Еще выше и еще левее.

Тубан.

Еще выше.

Ед Асик.

Когда я появился на свет, полярной звездой был именно он. Затем его сменил Кохаб, потом Тубан, затем — Киносура. Та самая, которую люди этой эпохи называют Полярной.

И названий у этих звезд не было. Звезды да звезды. Это сейчас придумали.

 

— О чем думаешь? — спрашивает Апрель.

— О полярных звездах, — честно признаюсь.

Смотрит на Киносуру.

— Она же одна.

— Да. Но раньше была вон та звезда — Кохаб. Еще раньше — Тубан. А еще раньше — Ед Асик.

— А еще раньше?

— А еще раньше была звездочка, ныне именуемая Тау Дракона. Но меня тогда еще даже в проекте не было не только у моего Старшего, но и у моих родителей. И родителей не было.

— Ого! — только и может сказать.

* * *

— Люди на такой высоте не выживут. Им слишком холодно, — задумчиво произносит Апрель, глядя на промерзший бок горы.

— Не выживут.

— Что ты будешь делать?

— В смысле? — интересуюсь.

— Твой слуга тут замерзнет.

— Замерзнет, — соглашаюсь. — К тому же его опасно держать рядом со сворой только что пробудившихся птенцов.

— И куда ты его денешь?

— Я думал сделать деревню недалеко отсюда.

— Деревню? И кого ты туда поселишь?

— Людей.

— Каких людей?!

— Разных.

— А они согласятся?

— Не забывай, где мы. Мы — между Китаем и Индией, самыми населенными странами на планете. Нищих, готовых продать себя за кусок хлеба — вагон и маленькая тележка. И факт, что им придется пожертвовать парой-тройкой своих детей из имеющихся десяти-пятнадцати ради сытой жизни их ничуть не смутит.

— Ты их прокормишь?

— Апрель, меня сейчас занимает другой вопрос — прокормлю ли я стадо птенцов. Сорок два голодных рта. Раз в неделю. Сорок два человека на неделю. Шесть человек в день. Я, конечно, унесу за раз и шестерых, и даже десятерых, но проблема в том, что тут лету часа четыре от ближайшего населенного пункта с таким грузом. Я не смогу заниматься ничем, кроме снабжения.

— А запас сделать?

— Вот я и хочу сделать деревню. В часе пути. Чем думал Аугусто?!

— Ну… может, он хотел как-то по-другому…

— Плевать на идиота. Дальше. Сорок два человека в неделю. Сто восемьдесят за месяц. Почти две тысячи за год. Охотиться придется по всей территории Индии и Китая, иначе такое количество пропавших без вести насторожит кого угодно, пусть даже и в перенаселенных странах. А это — время.

— И ты хочешь деревню, чтобы не охотиться?

— Именно. Но тут тоже не все гладко. Смотри. В год — две тысячи человек. То есть нам нужно как минимум три тысячи женщин и триста-пятьсот мужчин, если не брать во внимание, что некоторые из людей придерживаются моногамии. Двести-триста человек — резерв. Почти четыре тысячи. Апрель, четыре тысячи — это шесть пятиподъездных девятиэтажек. Две восьмиподъездных шестнадцатиэтажки, если в квартире по четыре человека. Можешь представить размеры поселения, даже если селить в одноэтажные?

Трет нос.

— Могу. Офонареть.

— Вот-вот. И это количество — едва будет себя воспроизводить. Увижу Аугусто — убью.

— Чем ты людей кормить будешь?

— Пока не знаю. Первое время можно еду покупать, а дальше надо выращивать самим.

— И что ты на этих высотах вырастишь?

— Апрель. Я пока не знаю. Это надо думать, считать. Я вот думаю, может, гнездо вообще перенести куда-нибудь.

Смотрит пристально, отворачивается.

— И куда?

— Не знаю я. Вообще не представляю куда.

— Может, в пустыню?

— Ага, а воду ты будешь в ладошках из моря таскать.

— Ну, на остров тогда.

— На какой?! Знаешь подходящий? Чтобы лет сто, как минимум, там никого не появилось?

Задумывается.

— Вот-вот, — иронично кошусь в сторону птенца. — Но можно и над островом подумать. Надо вообще все варианты рассмотреть. Я первый раз в такой ситуации. У меня никогда больше трех птенцов за раз не было. И то я их обращал с промежутком в пятьдесят-семьдесят лет.

— Сорок два…

— Да, а теперь сорок два, — соглашаюсь. — И пробуждаться они будут примерно каждые два месяца. Увижу Аугусто — убью.

— Я тебе помогу, — кивает. — Если что.

— Надеюсь, больше подобных сюрпризов нет? — подозрительно поглядываю на Апреля.

— Нет.

— Точно?

— Точно, точно. Или, если и есть, я о них не в курсе.

— Смотри мне.

— Шеш, кровью клянусь.

Хмыкаю.

Серьезная клятва.

— Ладно. Будем думать, как быть. Пара недель у нас есть. Никто просыпаться не собирается, и это хорошо. Собирайся, домой полетим.

Кивает, складывает в углу инструмент.

* * *

Домой возвращаемся ближе к полуночи. Приземляюсь в углу двора. Апрель расцепляет руки и слезает с моей спины.

Делаю шаг в сторону двери.

Посторонний запах.

Замираю на секунду, но потом расслабляюсь.

Знакомый запах.

Причем других посторонних в доме нет.

 

— …вдруг сердиться будет…

— Буду, — говорю, входя в кухню.

При моем появлении вскакивают все трое — Алена, Андрей и Саша Морозов.

Сзади хмыкает Апрель.

 

— Ты откуда здесь взялся? — спрашиваю подростка.

— Он тебя искал, — говорит Алена.

— А я не тебя спрашиваю. Его, — резко обрываю женщину.

Саша смотрит куда-то в пол.

— Я к вам приехал, — выдавливает в итоге.

— Явление Христа народу, — произношу театральным тоном. — И на кой ляд ты мне сдался?

— Вы добрый…

Делаю медленный вдох и медленный выдох. Отодвигаю стул, сажусь за стол.

— Дед знает, что ты тут?

— Дед… умер. Полтора месяца назад.

Голос Саши — отрывист. Чувствуется, что прилагает немалые усилия, чтобы не заплакать.

— Как давно он здесь? — спрашиваю Андрея.

— Два дня…

— Почему тебя нельзя оставить одного, Андрей? Каждый раз ты чего-нибудь вытворяешь! Что будет в следующий раз?

— Хозяин… Я не хотел… Я… — бледнеет.

— Это я настояла, — приходит на помощь Алена. — Марк, ты бы выслушал Сашу, а потом бы ругался.

— Я не ругаюсь, — пожимаю плечами. — Просто вы забываете, кто в этом доме главный. Алена, я не горю желанием заводить себе еще людей. У меня своих хлопот хватает.

— Марк! Я еще раз прошу, выслушай Сашу…

— Ладно, — сдаюсь. — Выкладывай.

 

Ерзает, собирается с духом…

 

Почему люди никогда не могут изложить свою проблему четко и по порядку? Вот и Саша Морозов — мямлит, запинается, перескакивает с одного на другое. Следить за нитью повествования не очень удобно.

 

После того, как я вернул Сашу полковнику, Александр Евгеньевич загорелся желанием встретиться со мной еще раз. Несмотря на то, что я четко дал понять свою позицию по этому поводу. Расспросил Сашу и выяснил два момента. Первый — я живу в Хабаровске. Второй — я вылечил дочь Андрея.

 

Даже не удивляюсь. Зная, что у моего слуги очень длинный язык…

 

По своим каналам полковник сумел найти адрес общежития Андрея. Собирался приехать, да не успел. После его смерти родители Саши отправили сына в интернат. Саша там не пробыл и дня — сбежал. И не придумал ничего лучше, чем приехать ко мне.

 

Барабаню пальцами по столу.

— Саша. Вот скажи честно — на что ты рассчитывал, явившись сюда?

— Ну…

— Тебе дед про меня рассказывал?

Кивает.

— Да.

— Что именно?

— Ну… Что вы… не человек, — пытается подобрать слова, чтобы никто не поднял его на смех. Осекается, видя серьезные лица.

— Так это… правда? — моргает, обводя взглядом людей и моего птенца.

— Что еще?

— Что вы представитель иного разума… Вы с другой планеты, да?

— Ага, — киваю, обдумывая ситуацию. — С Марса.

К сожалению, мои слова принимаются за чистую монету. Взгляд исполнен благоговения и восхищения.

— Брось, это чушь, — приходится пояснить.

— А кто же тогда?

— Кто… Эта тайна может стоить тебе жизни. Ты действительно этого хочешь?

— Да!

 

Апрель усмехается.

— Юношеский максимализм, — подытоживает. — Старший, он не понимает всей серьезности ситуации.

— Не понимает, — соглашаюсь. — Что с ним делать будем?

— Не знаю, — пожимает плечами. — Он к тебе пришел.

 

... — Граф, позвольте принести вам присягу.

Вытираю клинок.

— Идите к черту.

Громкий смех.

— Граф, так, как вы бились… Мы думаем, мы уже пришли.

— И не боитесь присягнуть? — смотрю на говорящего.

Размазывает по лицу пот вперемешку с кровью.

— Нам некуда больше идти.

Оглядываю всех.

Пятеро крепких мужчин. Один зажимает ладонью рассеченное плечо, но через силу улыбается.

— Черт с вами. Приносите.

Серьезнеют…

 

— Я назад не вернусь! — возмущается мальчик.

— Это решать мне, — произношу холодно. — Ты пришел сюда, я тебя не звал. И, чтобы остаться, тебе придется доказать свою полезность.

— Я докажу!

Перевожу взгляд на Андрея. Мой слуга бледен, в глазах — напряжение.

— И чем же ты докажешь? — спрашиваю немного в сторону.

— Чем угодно!

Смотрю в глаза взъерошенному подростку.

Жаль, что сейчас люди перестали понимать смысл того, что они говорят.

 

… Шаги отдаются гулким эхом от стен.

— …рю тебе, пятнадцать тысяч полновесных дукатов! Ты хоть раз в жизни держал в руках такие деньги?

Голос незнакомый, с хрипотцой.

— Не держал. Но я вряд ли могу быть вам полезен.

А это — голос Тома.

— На эти деньги ты купишь себе все, что захочешь. Только подсыпь своему хозяину в еду…

Поворачиваю за угол.

Мой слуга беседует с каким-то мужчиной.

Видят меня.

— Мышка сама пришла в мышеловку… — произносит человек.

— Преданность не всегда покупается за деньги, — отвечаю. — Томас, убей его.

Окончание моей реплики совпадает с предсмертным хрипом.

Резким движением Том выдергивает из шеи кинжал.

— Слушаюсь, хозяин, — говорит запоздало…

 

…— Почему ты не взял деньги? — спрашиваю.

— Я не дурак, я знаю, что вас нельзя отравить.

— А если бы было можно?

Останавливается.

Делаю по инерции два шага и тоже останавливаюсь. Поворачиваюсь.

— Если бы я вас предал, у меня были бы эти золотые. Но только они. А так у меня есть вы, хозяин. И гораздо больше, чем жалкие пара десятков фунтов золота. Весь мир.

Усмехаюсь…

 

— Хорошо. Что ты хочешь от меня?

Непонимание.

— Ты хочешь быть полезным мне. Вряд ли бескорыстно. Что ты хочешь взамен?

— Чтобы вы меня не прогоняли…

— Это само собой. Но вряд ли только это.

Молчит.

— Если ты не скажешь, чего ты хочешь, я тебе не смогу этого дать, потому что не буду знать. И ты будешь недоволен.

Встаю, делаю несколько шагов к окну.

На улице — ночь, но скоро рассвет.

— Хочу быть таким же, как вы.

Слышу, как вздрагивают люди.

— Вот как? — поворачиваюсь, вглядываюсь пристально в лицо подростка, покрытое пунцовыми пятнами. — И каким же?

— Сильным. Дед говорил, что вы можете сломать стену. И еще вы умеете летать. И… лечить любые болезни. Я не маленький, я понимаю, что ваша история про стволовые клетки — выдумка. Нельзя отрастить ногу. Никакими средствами. Наша медицина еще этому не научилась. А даже если бы и научилась, явно не в домашних условиях…

— Умный мальчик, — говорю, — наблюдательный. Но ты не знаешь, кто я.

— Какая разница!

— Нет, Саша, качаю головой. — Разница есть. Меня все считают чудовищем. Нежитью, ночным кошмаром. Меня ненавидит даже мой слуга, самый близкий человек из всех живущих. Когда люди узнают о моей природе, любовь сменяется ненавистью. Уважение — презрением. Восхищение — пожеланием скорее сдохнуть. И ты будешь таким же. Ты этого хочешь?

— Меня это не пугает…

— Первый раз я убил в девять лет. А ты?

— Я…

— Ты не убивал, — заканчиваю за него. — Но тебе придется. Ты будешь убивать каждую неделю, чтобы выжить. Ты этого хочешь?

Поджимает губы. Скулы напряжены, на лбу пот.

— Мой дед был военным, — говорит наконец. — Он тоже убивал. Он рассказывал, как был на войне. Иногда убивать — необходимость…

— Саша!

От резкого вскрика Алены слегка морщусь.

— Не смей так говорить, ты ничего не понимаешь…

— Ты сама просила его выслушать, — перебиваю. — Сейчас у нас деловой разговор. Что тебе не нравится?

— Ты… — вскакивает.

— Что ты ожидала, человечица?! — вкладываю в голос металл. — Что меня растрогает история о бедном сиротинушке, и я возьму его на содержание?! Или же, терзаясь мыслями о том, что ребенка надо вернуть в интернат, куплю ему билет до Москвы? Или что?!

— Марк, не смей говорить со мной в таком тоне!

— Нет, это ты не смей говорить со мной в таком тоне, — добавляю силы, и Алена падает обратно на стул. — Ты — человек.

Слышу, как гулко стучат три сердца.

Хотя нет, четыре.

Четвертое сердечко бьется где-то на холодильнике. Но, в отличие от человеческих, достаточно спокойно.

Смотрю на кошку.

К разборкам подобного рода она, похоже, уже привыкла.

 

— Слушай сюда, Саша, — произношу.

Поднимает взгляд, в котором читается готовность.

— К моему великому сожалению, люди в последние века взрослеют все позже и позже. Когда-то мужчинами становились в десять или двенадцать лет. Сейчас же — даже двадцать пять лет не показатель для взрослой личности. Поэтому я решаю так. Завтра мы отвезем тебя в аэропорт. Не перебивай! — одергиваю, видя, что мальчик пытается что-то сказать. — Ты вернешься в интернат и пробудешь там два года. Через два года я вернусь за тобой. Если твоя решимость не исчезнет… Я дам тебе то, что ты хочешь. Если нет… То ты останешься в своем интернате и будешь жить дальше обычной жизнью обычного сироты.

— Я уже решился!

— Нет, Саша, — вкладываю в голос немного грусти. — Тебе четырнадцать. В двадцать первом веке ты, увы, еще ребенок. Слишком ребенок. Было бы это лет… шестьдесят хотя бы назад — милости просим.

На ресницах набрякают капли.

— Вот видишь, — укоряюще произношу. — Глаза намокли. И еще. Никогда. Никому. Ни при каких обстоятельствах ты не скажешь, где и у кого был. И о том, кто я — тоже.

Хмыкает.

— Вы так и не сказали мне этого.

— Я вампир.

— Серьезно?

— Нет, Александр Игоревич, я с вами в игрушки играю.

Интересно, что бы сказал о моей интонации Маяковский? Из нее гвозди получатся?

Опускает голову еще ниже.

— Два года тебе на то, чтобы решить, хочешь ли ты стать ночным убийцей. Кошмаром из легенд. Нечистью. Нежитью. Хотя… — немного ослабляю нажим в голосе, — если ты передумал сейчас — говори. Ничего с тобой не сделаю. Обещаю. Если тебе дед рассказывал, я всегда держу свои обещания.

— Я не передумаю…

— Тогда иди спать, — развожу руки. — На сегодня прием окончен.

Смотрит на Андрея, Алену. Задевает взглядом Апреля.

Жду.

Со вздохом встает и выходит из кухни.

Вот и хорошо.

 

— Теперь разберемся с вами, люди, — говорю мужчине и женщине.

Напрягаются.

— И на что ты рассчитывал, притаскивая его сюда? — спрашиваю Андрея.

— Хозяин…

— Марк, я же говорила, это я настояла, — влезает Алена.

— Андрей… Скажи мне, чей ты слуга? — не обращаю внимания на женщину.

— Ваш…

— Тогда зачем ты подчиняешься другим? Ты знал, что мне это будет неприятно? Знал. Тогда какого хрена?!

— Хозяин… Простите…

— За последние полгода я то и дело тебя прощаю. Сколько можно?

— Прошу вас, хозяин…

— Марк!

Произносят одновременно.

— Почему вы доставляете мне столько хлопот, люди? — обращаюсь к ним обоим, но ни к кому конкретно. — За последний год у меня было больше неприятностей, чем за последние двести лет.

— Думаешь, нам было легко? — криво улыбается Алена.

— Нет, — соглашаюсь. — Не легко.

Молчим.

Смотрю в угол комнаты, пытаясь решить, что делать дальше.

— Нам нужно уехать, — говорю через некоторое время.

— Всем?!

Это Алена.

— Мне, Апрелю и Андрею, — поясняю. — А ты — как хочешь.

— Марк!

Слегка наклоняю голову в сторону, всматриваясь в лицо женщины.

— Я не бросаю тебя, не думай. Просто у тебя есть выбор, ехать с нами или нет. Мы едем далеко и надолго. В горы. Там высоко и холодно.

— Зачем?

— По делам. Ты — можешь остаться.

— А Андрей?

— Его место рядом со мной. Он мой слуга.

— Марк, он не собака!

— Я — не человек. Не забывай.

— Ты бессердечная сволочь!

— Мое сердце остановилось шесть тысяч лет назад, — бросаю резко. — И за эти шесть тысяч лет вы, люди, отучили меня от всех добрых чувств и дел, которые бывают. Вы, люди. Вы упорно приучали меня к тому, что я — ваш враг. И я — научился. И, между прочим, именно ты поспособствовала тому, что Андрей остался слугой.

— Каким образом?

— Алена, — говорю, чуть помедлив. — Вспомни. Ты просила меня, чтобы я не трогал Машу. Но это может быть лишь при одном условии — жизнь за жизнь. Мне пришлось принять Андрея назад…

— Марк… Я не это хотела…

— Неважно, что ты хотела. Важно то, что получилось в итоге. Не надо игр, человек. Я переиграю любого.

— И если я стану твоей служанкой, ты тоже будешь так со мной обращаться?!

— Не служанкой. Слугой, — поправляю мягко.

— Какая разница?!

Вопрос игнорирую.

— Алена. Я прошу тебя понять одну простую вещь. Я — не человек. Не надо мерить все по своим меркам. Ты ошибешься. Ты уже ошибаешься. Ты дорога мне как личность. Неважно, станешь ли ты моей сестрой, одной из Детей Ночи, или же решишь принять метку — я буду заботиться о тебе. Больше, чем о тебе заботился кто-либо. Я стану тебе верным другом, твоим защитником и покровителем. Ты забудешь о многих проблемах, которые решают женщины твоего возраста, особенно разведенные. Станешь сестрой — я буду заботиться о тебе, как о сестре. Я буду учить тебя, наставлять, делить с тобой все твои беды и радости. Станешь слугой — ты никогда ни в чем не будешь нуждаться. И я действительно защищу тебя от любых врагов.

— Марк…

Подхожу к женщине, опускаюсь на корточки так, чтобы мои глаза оказались ниже ее, беру ее за руку.

— Ты не такая, как все. Ты упряма, своенравна, умеешь не бояться. Ты легко принимаешь новое и легко утверждаешь свою волю. Из тебя получится сильное Дитя Ночи.

— А как же мальчики и Аня?

— Я клянусь кровью, что буду заботиться о них, как о своих детях. Я дам им лучшее, что в моих силах. И они вырастут достойными людьми. И я никогда не наврежу им.

— Я подумаю…

— Думай, — поднимаюсь на ноги. — Думай.

* * *

После восхода открываю ноутбук, захожу на сайт продажи билетов.

Один взрослый.

Саше уже есть четырнадцать.

Электронные билеты — это удобно.

 

— Твой самолет в восемь тридцать вечера, — говорю, когда Саша появляется в кухне.

— Самолет?

— Да. Тебя что-то удивляет?

— Да так… Я сюда поездом ехал. Неделю.

— Зато обратно полетишь. Восемь часов.

— Спасибо, — кривится в подобии улыбки. В голосе — разочарование.

В его возрасте два года — это долго.

* * *

Уезжают втроем.

— Я потом Алену домой отвезу… Сашу проводим, и отвезу. Вы не против? — интересуется мой слуга.

— Не против, — пожимаю плечами.

 

— Два года. Помни, — говорю, когда мальчик делает шаг через порог.

Запинается, оборачивается.

— Два года, — повторяю.

Кивает.

 

Закрываю за людьми дверь.

Закат в девять.

* * *

Кошка встречает меня у дверей комнаты ожидания. Вертится у ног, требует еды.

Иду на кухню.

Тянусь к ручке…

 

Острая боль сжимает давно остановившееся сердце. Пространство застывает липкой пеленой.

Андрей.

Продираюсь сквозь желе замершего воздуха, нащупывая тонкую нить связи. Сознание раздваивается.

Мне известно не только направление, но и точное местонахождение моего слуги.

И то, что его жизнь в опасности.

 

Миг — и мир приходит в норму.

Но не весь.

 

Выбегаю из дома.

У меня мало времени.

 

На обочине автодороги оказываюсь за десять секунд.

Надеюсь, что в моем районе живут исключительно недоверчивые люди. Пусть я лучше буду глюком, чем очередной сенсацией.

Первая попавшаяся машина.

Перехватываю ее на дороге, дергаю дверцу.

Водитель — азербайджанец средних лет. Даже не успевает опомниться, как я касаюсь его силой. Мгновенно теряет сознание.

Спихиваю мужчину на соседнее сиденье, втискиваясь за руль.

И вдавливаю в пол правую педаль.

 

Мотор взревывает, инерция прижимает меня к спинке.

100… 120… 160…

Машина слушается руля с легкой задержкой, но привыкнуть к этому — секундное дело.

Быстрее, чем это сделал бы человек.

165… 172…

 

Обхожу встречающиеся на пути автомобили мягко, стараясь не испугать других водителей.

Они — люди.

Тем не менее, сзади слышу визг шин и даже один удар.

Не отвлекаюсь.

175…

 

А вот и пробка.

Торможу резко, оставляя на асфальте черные полосы. Захлопываю дверь угнанной машины, бегу, лавируя между жестяными корпусами стоящих автомобилей.

Добегаю.

«Калдина» узнается с трудом. Перед смят в кашу, вокруг — стеклянное крошево.

Удушающий запах бензина и смерти.

Время…

 

Рядом бестолково галдят очевидцы.

Выламываю искореженную дверь, вытаскиваю первое тело.

Первое.

Второе не трогаю.

Тел — два. Но выживших — меньше.

— Я врач… — толкает меня в плечо какой-то человек.

— Я тоже!!!

Волной моей силы сметает всех вокруг на расстояние трех метров. Заодно в негодность приходят почти все телефоны и видеорегистраторы.

А времени мало…

 

Стягиваю с тела футболку, но с шеи не снимаю.

Она очень хорошо прикроет мое лицо.

Встаю на колени рядом с человеком, кладу руки на грудь.

 

Сердце не бьется.

Удар силой.

Еще удар.

Вздрагивает, слабо толкаясь в грудную клетку.

Впиваюсь клыками в сонную артерию.

Так быстрее.

 

Веду сердцебиение уколами силы.

Яд растекается по организму, заставляя его жить.

Хрипит, втягивая в себя воздух.

Открывает глаза.

 

Отпускаю сердце. Робко дергается, переключаясь на самостоятельную работу.

 

Натужно кашляет, выплевывая сгустки крови.

Поднимаюсь на ноги, натягиваю футболку обратно.

 

Он будет жить.

 

Обхожу остатки автомобиля.

Левая часть «Калдины» словно побывала под прессом. Месиво из металла, пластика и едкого запаха смерти.

Поднимаю с земли клочок грязно-серых волос. На концах — кусочек кожи.

 

А она жить не будет.

 

Вдалеке воют сирены.

* * *

— Чудо, что он выжил, — говорит мне врач — пожилая женщина. — Обычно с такими травмами почти сразу умирают.

Не отвечаю, лишь смотрю в упор на обмотанное бинтами тело.

— Мы сделали, что могли. Организм крепкий, теперь все в руках божьих.

 

Все неправда.

Я просто успел вовремя.

И его здоровье — в моих руках.

 

— Как вы оказались на месте аварии?

А это лейтенант в серой непримятой форме. В руках — блокнотик и ручка.

— Мимо проезжал.

— Очевидцы рассказывают…

Касаюсь силой.

Ничего они не рассказывают, отстань.

Мне еще встречаться с мамой Алены.

* * *