Шкатулка с секретом (гет)

Стемнело для первой декады мая что-то очень уж рано. Во всяком случае, Гейл так показалось.

Да, ее предупреждали, что этот промышленный район… не слишком благонадежен. Ей говорили, что здесь небезопасно ходить в одиночку — особенно с наступлением темноты. Ей настоятельно рекомендовали отказать пациенту — под благовидным предлогом. Но, узнав, что у пятилетнего Криса просрочена медицинская страховка, и мальчик не сможет пройти в клинике назначенный курс массажа, Гейл, такая разэтакая сентиментальная дура, вызвалась провести этот курс малышу на дому.

Кристофер с рождения страдал ДЦП. Массаж был необходим ему, как воздух.

Гейл убедила себя, что всего-навсего хочет подработать.

Много ли могли заплатить ей родители Криса — мать-швея, дни напролет горбатящаяся над швейной машинкой, и пьяница-отец, хронически пребывающий то в безнадежном запое, то в не менее безнадежных поисках работы? Видимо, дело было в том, что слишком мало Гейл пробыла служительницей Эскулапа, чтобы профессионально очерстветь сердцем — и страдания ребенка, которому просто отчаянно не повезло в жизни, не могли оставить ее совсем равнодушной… После работы она отправилась по указанному адресу, чтобы поближе познакомиться с пациентом и провести первый сеанс; и, закончив массаж, заторопилась домой — вежливо отклонив предложение чуть пошатывающегося, дышащего перегаром крисова папаши ее проводить.

Стук ее невысоких каблучков звонко разносился по темному переулку. Ночь была уже совсем летняя — мягкая, теплая, даже душная. Фонари на редких столбах горели через один, освещая трещины на асфальте, длинные заборы и глухие стены тянущихся вдоль дороги неведомых кирпичных строений. Над темными громадами домов, точно гигантская, позабытая каким-то великаном шахматная фигура, возвышалась старая, давно уже не работающая водонапорная башня — и с ее верхушки тоже пронзительно смотрел яркий желтый глаз фонаря. До Касл-рок-сквер, где Гейл надеялась сесть на автобус, можно было дойти и по более широкой и оживленной Тейлор-стрит, но это значило отклоняться от курса и делать пешком порядочный крюк — и Гейл отважно решила сократить путь до остановки по ближайшему переулку.

Ну да, подбодрила она себя. Пять минут быстрым шагом — и я на месте. И совершенно нечего здесь опасаться… Да кто мне, собственно говоря, встретится в такой поздний час в этом тихом, запустелом, богом забытом унылом закутке? Кому я вообще нужна?

Через секунду она сильно раскаялась в своих заблуждениях.

Они внезапно вышли ей навстречу.

Трое. Один — коренастый здоровяк в надвинутой на глаза кепке, другой — длинный (не высокий, а именно длинный, как жердь) тощий парень в клетчатой рубахе и третий — какая-то и вовсе невнятная незапоминающаяся личность с усиками а'ля Адольф Г. Прохожие… Просто прохожие, сказала себе Гейл. Так же спешащие по своим делам, как и она сама. И спокойно проходящие мимо… Мимо…

— Здорово, красотка! Куда ты так спешишь?

Сердце у Гейл оборвалось.

Они даже не торопились нападать: двое просто стояли, преградив дорогу, а один — коренастый крепыш — вразвалочку обошел ее с тыла. Гейл остановилась, изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие. Опять, опять история повторяется… у нее прямо талант притягивать к себе всяких мерзавцев… или это у нее на лице написано — потенциальная жертва? Есть, говорят, такой психологический тип…

Нет, сказала она себе, просто не надо по ночам ходить по темным и безлюдным глухим переулкам. Ведь именно там, в темных и безлюдных глухих переулках, как правило, и обретаются неприятности весьма определенного сорта…

О, она отлично понимала Этих Ребят. Вышли они погулять, покуражиться, прошвырнуться до ближайшего погребка, а тут… Такая дурочка навстречу — одна, на пустынной улице, особа нервная, слабая и, в сущности, беззащитная — легкая добыча, которую ничего не стоит затащить в ближайший подвал. И навеки там оставить…

Она попятилась. Опустила руку в карман, нащупывая длинный острый ключ — единственную вещь, которая хоть как-то могла сойти за оружие. Не стетоскопом же ей обороняться, и не тюбиком из-под массажного крема… Интересно, мелькнуло у нее в голове, можно ли проломить человеку череп неврологическим молоточком?

— Что… что вам от меня надо? У меня ничего нет! — Дальше отступать было некуда — спиной она прижалась к стене.

— Есть, есть, — ласково сказал длинный, делая шаг вперед, — все у тебя есть, моя дорогая, я даже отсюда вижу… Все при себе носишь! — Он подмигнул своим дружкам, которые явно пришли в восторг от такого тонкого юмора. Крепыш первым схватил пленницу за воротник блузки — вернее, попытался схватить; Гейл отчаянно рванулась… раздался громкий треск терзаемой ткани — и ее тонкая одёжка расползлась по шву вдоль плеча, оторванный лоскут шёлка раскрылся, как лепесток, и безвольно повис, почти обнажая грудь.

— Ну, куда же ты, милая, — посмеиваясь, сипло проворковал крепыш; толстые его пальцы сомкнулись у Гейл на запястье — так сильно и цепко, что она едва не вскрикнула. Рука ее оказалась рывком завернута за спину, и мир вокруг покачнулся во вспышке боли; но тут что-то коротко, резко свистнуло в воздухе — и, выпустив добычу, здоровяк с воплем схватился за затылок… Кепка слетела с его головы и колесом покатилась по щербатому асфальту. Его опешившие дружки испуганно прянули в разные стороны.

— Какие-то проблемы, ребята? — спокойно спросил из темноты хрипловатый голос.

Поверженный крепыш все еще корчился на земле, плюясь ругательствами сквозь зубы и держась за голову дрожащими пальцами. Длинный и „Адольф“ явно впали в замешательство; впрочем, Гейл, испуганно сжавшаяся возле стены, еще не настолько пришла в себя, чтобы с интересом следить за происходящим.

— Ах, черт, — растерянно пробормотал длинный. — Ты-ы… ты это… чего сразу-то не сказал, что девчонка — твоя? И не надо было бы камнями кидаться… Стульчика вон чуть не зашиб…

— Пошли вон! — жестко приказали из темноты. Вроде бы небрежно и негромко — но было в этих двух коротеньких словах столько презрения, властности и холодного бешенства, что бравые ребята не заставили повторять их дважды. Даже пострадавший Стульчик кое-как подхватился и, нашарив на асфальте свою кепку, со стонами заковылял вслед за приятелями, которые, беспечно насвистывая, канули куда-то в ближайшую подворотню, явно предпочитая не связываться с явившемся незнакомцем.

Даже невзирая на то, что их было трое против одного.

Гейл, судорожно прикрывая грудь почти оторванным лоскутом блузы, наконец-то сумела разглядеть неожиданного спасителя, который стоял от нее в нескольких шагах — и подходить ближе как будто не торопился.

В первую секунду она его не узнала.

Н-да, это был не тот бледный, пошатывающийся от слабости доходяга, которого она в последний раз видела два месяца назад. Это был какой-то совсем другой человек — ладный, сильный, с насмешливой искрой в глубине серых прищуренных глаз, твердо стоящий обеими ногами на земле и бесконечно самоуверенный… Только взъерошенные светлые волосы топорщились на его буйной головушке по-прежнему — дикой и растрепанной, непослушной соломенно-желтой копной.

Облегчение, испытанное Гейл при бегстве Стульчика и К*, сменилось… странным каким-то, смутным, непонятным ей самой чувством. Страхом? Беспокойством? Недоумением? Радостью, в конце-то концов? Откуда он взялся, этот непонятный, неуловимый, неизученный наукой субъект? С чего бы неожиданно пришел ей на помощь? И вообще…

Ему-то что от нее нужно?

— Ну и какого черта? — отрывисто спросил Антиплащ. Под его пристальным изучающим взглядом ей (как обычно!) стало не по себе. — Какого черта вы здесь делаете? Опять ищете неприятностей? Вам что, не говорили, что даже теплыми майскими ночами этот район лучше не выбирать для романтических прогулок при луне?

— Г-говорили, — смущенно пролепетала Гейл. — Просто я… я шла от…

— Откуда?

— От… от одного своего пациента. Я делала ему массаж… Вам-то, собственно, какое дело?

— Ах, вот оно что… Массаж? Слово „эротический“ вы, видимо, решили тактично опустить? — Он ухмыльнулся так паскудливо и в то же время так понимающе и так горько, что Гейл попросту бросило в жар.

— Да как вы можете! — сказала она резко. — Моему пациенту пять лет. И у него… неврологические проблемы.

Воцарилось молчание. Антиплащ стоял в полутьме переулка, куда не достигал тусклый свет ближайшего фонаря — и Гейл не видела выражения его лица. Может быть, и к лучшему.

— Ладно, простите, — нехотя сказал он наконец. — Зная вас, Гейл, я что-то подобное и ожидал услышать… просто хотел, чтобы вы подтвердили мои догадки. Черт, я здорово удивился, увидев вас… здесь. Я, собственно, был уверен, что вы уже давно загораете где-нибудь на Мальдивах, проводите там медовый месяц с вашим обожаемым крокодилом. Да, кстати — можно принести вам соболезнования по поводу вашего состоявшегося замужества, или еще нет?

Замужество… Гейл молчала, опустив глаза, нервно комкая и прижимая к плечу оторванный лоскут блузки. Свадьба по-прежнему маячила где-то на горизонте — вроде бы близкая и реальная, но в то же время недосягаемая, точно мираж в пустыне. В последний раз Дилон перенес бракосочетание на конец сентября… Ну, это же так романтично — праздник вина и урожая, теплые сентябрьские ночи, алые листья кленов, в багрец и золото одетые леса… ты же понимаешь, дорогая? Гейл понимала. Особенно после того, как кто-то из анонимных доброжелателей донес ей о том, что синеглазого Аполлона видели в компании некой изящной золотоволосой гурии, работавшей в „Шоколадной ласточке“ вроде бы официанткой. Поразмыслив, Гейл все-таки решила пропустить этот грязный навет мимо ушей… Дилон так горячо, с таким страстным блеском в сапфировых глазах убеждал ее в том, что она — Любимая, Неповторимая и Единственная, что не поверить ему было просто невозможно… по крайней мере, в момент, когда он был рядом и, мечтательно улыбаясь, ласково играл с ее длинными волнистыми локонами, поглаживая ее по голове, точно маленькую испуганную девочку. Впрочем, как только за ним закрывалась дверь, и Гейл оставалась одна, тревоги и сомнения накидывались на нее с новой силой, будто свора голодных псов — и грызли, грызли, грызли жертву свирепо, бешено и совершенно безжалостно. «Он будет гулять от вас направо и налево… и при этом нагло врать вам в лицо, что задержался на важных переговорах, попал в пробку или увяз в трясине очередного "мальчишника"… Мимоходом оброненная когда-то фраза засела в ее мозгу больно и крепко, словно вбитый в затылок гвоздь.

Хуже всего было то, что Гейл отлично понимала: все это — неотвратимая правда.

— Нет, — негромко сказала она наконец. — Свадьба будет осенью… Но почему, черт возьми, вас так интересует моя личная жизнь?

— Меня ваша личная жизнь абсолютно не интересует. Но, боюсь, она интересует кое-кого другого…

— Что вы имеете в виду?

Антиплащ с минуту молчал, прежде чем ответить.

— Я должен вам кое-что сказать… только не пугайтесь, Гейл, хорошо? Вам угрожает опасность.

— Что? Опасность? Это связано с… с…

— С Перстнем, да.

У Гейл ослабли колени. Что ж, этого следовало ожидать… впервые она подумала об этом еще тогда, после всего случившегося, на далекой маленькой станции в зимнем заснеженном лесу. Но с той поры миновало уже два месяца, и она начала надеяться, что все давно закончилось, и эта мерзкая история наконец-то канула в Лету…

Оказалось — нет. Продолжение следует.

— От… откуда у вас такая информация?

— О, поверьте, из достаточно надежных источников. Именно сейчас, хочется надеяться, непосредственной угрозы для вас нет, но все же… полагаю, вам стоило бы, э… исчезнуть на некоторое время. Сменить квартиру… найти работу где-нибудь в другом районе… а еще лучше — на некоторое время совсем уехать из Сен-Канара.

— Подальше от вас?.. Я пошутила, — добавила она поспешно, взглянув на его лицо. Он тут же справился с собой — но Гейл успела понять, что этой неосторожно брошенной фразой всколыхнула в нем мутную волну каких-то отнюдь не приятных чувств. Она порывисто коснулась его руки.

— Простите, Дирк, я… я вовсе не хотела вас обидеть. Но… поймите и вы меня. Если бы не вы… ладно, не будем об этом! Просто… вы знаете, скольких усилий мне стоило сюда приехать и более-менее сносно наладить жизнь? У меня здесь работа… пациенты… друзья… жених, в конце-то концов… А теперь, по-вашему, я должна уехать и… все это бросить?

— Да, — сказал он угрюмо. — Для вас все это дороже собственной жизни, надо полагать?

— Ну, знаете… — пробормотала Гейл. Легко же он относится к бренным земным ценностям, ничего не скажешь! Впрочем, сам-то он вряд ли ими обременен. — По-вашему, все это, конечно, ни малейшего значения не имеет… Вся эта нелепая житейская мишура: признание пациентов, преданность друзей, любовь „второй половинки“, тихий семейный уют… Все это можно просто небрежно перечеркнуть взмахом пера, как неудавшийся черновик, выдернуть из памяти, бросить в дробилку и начать жизнь с чистого листа?

— Не утрируйте, — сказал он сухо. — Я вовсе не хочу вас пугать и с корнями выкорчевывать с насиженного места, я только… хочу вас предупредить. Да, я как-то сказал вам, что постараюсь, чтобы впредь ни один волос не упал с вашей головы — но я, к сожалению, не вездесущ, и не могу гарантировать, что вы опять не влипнете в какую-нибудь скверную историю через ваше идиотское мягкосердечие. Будьте, по крайней мере, осторожны и осмотрительны… И для начала — не ходите вечерами по темным и пустынным заброшенным переулкам! Вам повезло, что я услышал стук ваших каблуков и выглянул в окно узнать, что происходит. А если бы я вас не увидел…

— Увидели? Из окна? Вы… здесь живете?

— Живу? Ну, если это можно так назвать… пожалуй, что и живу. — Усмехаясь, он кивком указал куда-то в сторону водонапорной башни. Потом взглянул на Гейл — быстро, искоса, но как-то очень проникновенно. — Вот, кстати… не сочтите за наглость… вы же показали мне ваш дом, Гейл, так не хотите ли теперь, гм... хоть одним глазком взглянуть на мой? Тем более вам стоило бы зашить блузку, — добавил он поспешно, точно пытаясь объяснить свое неожиданное предложение, — она, боюсь, теперь мало что скрывает. Не будете же вы постоянно придерживать этот оторванный лоскут рукой, верно? — Он порывисто шагнул вперед и легко коснулся её плеча, точно пытаясь обратить внимание собеседницы на эту досадную нерешенную проблему.

И Гейл вздрогнула. Нет, вовсе не от страха, не от отвращения и не от неожиданности произошедшего. Просто пальцы у Антиплаща оказались горячие и сильные — и от его прикосновения по ее телу побежали мурашки, целый табунчик внезапных крохотных мурашек, будто миллион очень маленьких, очень приятных, очень воздушных волшебных пузырьков… Ах, она тысячу раз видела в дурацких дамских романах эту фразу: „ее словно пронзило электрическим током“ — но только сейчас поняла, что именно зануды-авторы имели в виду под этими избитыми заезженными словами. Действительно — будто пронзило током…

Но, черт возьми, почему именно сейчас?

— Что с вами? — быстро спросил Антиплащ, который, конечно, не мог не заметить, как она вздрогнула. — Замерзли?

— Нет-нет, — слабым голосом пробормотала Гейл, — все в порядке! — Она поспешно отстранилась и убрала все еще побаливающую руку из его ладони — стараясь все-таки не делать этого очень уж резко. — А что, — спросила она, криво улыбаясь, — разве у вас найдется иголка и моток подходящих ниток?

— Не уверен, — помолчав, признался он. — Но, может быть, и найдется — если как следует поискать. Проверим?

Гейл молчала… «Ты что, спятила? — испуганно сказал в ее голове Здравый и Трезвомыслящий Голос. — Ты всерьез собираешься принять „приглашение“ этого мутного типа? Да откуда ты можешь знать, что у него на уме? Куда в эти трущобы он тебя заведет? И — зачем? Вот он состроил умильно-скорбную мину, поманил тебя пальчиком, сочувственно взял под ручку — и ты уже готова, ни о чем не думая, побежать за ним следом, будто безмозглая овечка, которую ведут на убой… и во всем ему подчиниться, и безоглядно ему довериться, и отдаться на его сомнительную милость…

И ему для этого даже не придется выкручивать тебе руки».

— Вы опять меня боитесь, Гейл. Опять! — На и без того угрюмом лице Антиплаща на мгновение выразилось прямо-таки страдание. — Послушайте, мы тут — одни, в глухом переулке, в темноте, под покровом ночи... неужели вы всерьёз думаете, что, если бы я хотел с какими-нибудь гнусными намерениями затащить вас в свое ужасное логово, то стал бы вас туда приглашать? — Он отвернулся… отступил еще дальше в тень, совсем слился с родной своей, так необходимой ему сейчас темнотой. Яростно потер лоб ладонью. — Впрочем, ладно, как хотите, дело ваше. Не буду настаивать.

— Нет-нет, постойте… Мне действительно нужно зашить блузку, — неуверенно, едва слышно, неожиданно для себя самой пробормотала Гейл. — И, если вы в самом деле можете обеспечить меня нитками, то… пойдемте. Только ненадолго. Учтите, у меня завтра утренний прием.