Джинни прибиралась в гостиной, которая после игр детей всегда выглядела так, как будто в ней порезвилось с полсотни пикси. Под креслом лежала рубашка кого-то из сыновей. На диване болтали друг с другом забытые куклы Лин. Она их почему-то не особо любит, предпочитая мягкую тряпичную магловскую куколку, у которой почти стерлось нарисованное лицо. В углу обнаружилась злобно клацающая полустертыми зубами Кусачая тарелка Лили. Завтра она будет ее искать и перевернет весь дом. Музыкальная шкатулка, подаренная Флер и Биллом на ее последний день рождения, вдруг опасно подбежала к краю каминной полки и запела хриплым и ужасно фальшивящим мужским голосом «Когда я встретил тебя, моя детка…». Джинни поспешно захлопнула ее и осторожно осмотрела со всех сторон. Не иначе кто-то из близнецов приложил к ней шаловливые ручки.
Женщина устало улыбнулась. Ее дети такие живые и шумные, иногда даже чересчур. Сейчас в доме покой и тишина. Гарри в командировке в Румынии, обещал вернуться через день и привезти весточку от Чарли, предварительно как следует попеняв за то, что они с Агнес и детьми совсем не показываются в Англии. Джима и Руса забрали бабушка с дедушкой, которые после переезда Рона с семьей в новый дом жаловались, что у них стало слишком тихо и пусто. Уж наверняка, теперь у них очень даже весело. Лили сегодня устала, помогая ей в уборке в подвале, и уже с семи часов вечера зевала во весь рот. Поэтому отправилась в кровать без обычного «Ну еще пять минут, мамуля!», «Еще полсекундочки!», «Я сейчас! Только досмотрю!». Лин и Алекс особых хлопот не причиняли.
Алекс… Мальчик, слишком похожий на своего отца, о котором Джинни не могла вспоминать без содрогания. И у которого был умный и внимательно-понимающий взгляд матери. Джинни не могла определить свое отношение к нему. Иногда он ее пугал, напоминая о своих родителях, о той боли, которую они причинили Гарри, Рону, ей. Иногда ей хотелось просто по-матерински прижать его к груди, потому что в его серых глазах плескалась такая тоска по родному теплу, что Джинни становилось неловко. Она прекрасно понимала, что мальчик ни в чем не виноват, он, выросший у маглов, даже не знал, что на свете есть магия. Нельзя было потерять его, нельзя было допустить, чтобы у него появилось чувство злобы и недоверия к людям, не захотевшим понять и оттолкнувшим ни в чем не повинного ребенка. Что-то в Джинни сопротивлялось как тому, чтобы считать Алекса врагом, запретить дочери общаться с ним, так и тому, чтобы, не сомневаясь, принять с распростертыми объятьями. Но после этой его внезапной и непонятной болезни что-то в ней дрогнуло. Может, Алекс перестал для нее быть сыном Гермионы Грейнджер и Драко Малфоя, а стал просто маленьким мальчиком, старательно скрывающим боль своего одиночества и отчаянно тоскующим по родителям?
— Как же трудно быть хорошей матерью! — по лестнице из спальни для гостей спустилась Анджелина, укладывавшая спать Молли, — представляешь, я ей рассказала две сказки и спела четыре песни! Я чуть сама не уснула, а она все никак не успокоится. Она ровесница Лин, но ведет себя как двухлетняя.
— Просто вы с Фредом чересчур избаловали ее, она же у вас единственная.
— Мерлин мой, а если бы их у нас было четверо, как у вас?! — ужаснулась Анджелина, забираясь с ногами на диван и массируя шею, — я бы сошла с ума! Как ты справляешься? Особенно с близнецами! По-моему, они куда изобретательнее Джорджа и Фреда в свое время. Я рассказала в Хогвартсе о некоторых их проделках, и коллеги пришли в состояние катарсиса от будущей встречи со столь выдающимися личностями. Они решили заранее начать крепить магическую защиту замка от разрушения.
Джинни рассмеялась, устраиваясь в кресле.
— Иногда я сама не могу понять, как справляюсь. Спрашиваю, неужели это правда и это не сон? Я в самом деле замужем за Гарри и у нас уже четверо детей?!
Анджелина эмоционально закивала.
— Я тоже! Смотрю на Фреда и Молли и не могу поверить!
Джинни с улыбкой смотрела на такую же рыжеволосую, как и она, невестку. С такими-то генами маленькая Молли должна была стопроцентно быть рыжей, но она почему-то получилась золотистой, лишь с рыжими искорками на солнце.
— Как Фред отпустил на целых три дня? Он же минуты без вас не может.
— Ныл, конечно. Говорил, что и так не видит меня из-за Хогвартса, опять возмущался тем, что я начала работать. Однако где-то через полтора часика пришел в более-менее спокойное состояние. Думаю, его соблазнила возможность глотнуть холостяцкой жизни, попить пива в пабе у Оливера, обсудить последние соревнования по квиддичу. Хотя держу пари, завтра утром он примчится с безумными глазами и с воплем, что у него больше нет чистых носков, он не знает, куда я дела его форменную мантию, и что его укусила бритва.
— Энджи, да ты их обоих совсем избаловала!
Анджелина смущенно пожала плечами.
— Но ты молодец, семья и еще работа. Как дела в Хогвартсе?
— Нормально. Сперва я побаивалась, но постепенно все налаживается. Нимфадора меня очень поддержала, и Фабиус.
— Флинт? Он, кажется, декан Слизерина?
— Да. Я раньше думала, что все Флинты — это троллеподобные тупые уроды, но Фабиус совсем другой — умный, добрый, надежный и очень ответственный, на него всегда можно рассчитывать. Мы с ним, можно сказать, приятели. Кумир старшекурсниц, Зелья теперь у них любимый предмет.
— По-моему, он учился не в Хогвартсе?
— В Шармбатоне. И преподавал там же.
— Я помню его кузена, просто ходячий кошмар, — Джинни передернула плечами.
— Джин, — Анджелина хитро посмотрела на золовку, — ты не хочешь спросить об успеваемости Лили?
— Ну-у-у, вообще-то хотела бы, но боюсь, не выдержу! Я не очень-то блистала в учебе, а Лили, по-моему, пошла в меня.
— Успокойся, не все так плохо. Лили способная девочка, говорю как преподаватель. Только ей немного не хватает усидчивости. В этом смысле, по-моему, на нее благотворно действуют Рейн с Алексом. Они более сдержанные, спокойные.
Джинни прикусила губу. Анджелина, внимательно наблюдавшая за золовкой, вдруг спросила:
— Джин, что происходит? Я вижу, что-то у вас не так. И это связано с Алексом. И ты, и Гарри как-то странно ведете себя по отношению к нему. И еще Нимфадора, если не ошибаюсь, она ведь его родственница, но ее отношение чересчур бросается в глаза.
Джинни зябко закуталась в плед, хотя в камине горел огонь, и отвела взгляд.
— Ты же знаешь, чей он сын.
— Знаю, ну и что? Он не может быть таким же, как его родители. Он совсем другой человечек. К тому же Фред говорил, что мальчик воспитывался у маглов, верно?
— Да, только…
— Джинни, — Анджелина наклонилась вперед, — расскажи мне, в чем дело. Может, я что-то не знаю или не до конца понимаю?
Джинни вздохнула. Ей нужно выговориться, рассказать, что ее мучит, из-за чего у нее с Гарри с лета возникают неприятные недомолвки и непонимание. Может, Анджелина, которой не было в Англии в те времена (ее семья перебралась в Америку еще до смерти Дамблдора), сможет помочь взглянуть на ситуацию по-новому?
Женщина собралась с силами, набрала в грудь побольше воздуха и словно бросилась с обрыва.
— Ох, Энджи, чтобы хоть что-то понять, надо начать с самого начала. Ты помнишь Хогвартс? Год, когда поступили Гарри, Рон и… Гермиона?
— Помню, — кивнула Анджелина, — столько шуму было! В принципе, этот шум продолжается до сих пор.
— Да, так вот... Знаешь, кажется, я полюбила Гарри, как только увидела его в первый раз на вокзале Кингс-Кросс. Конечно, смешно, ему было-то всего одиннадцать, а мне и того меньше. К тому же любовь с первого взгляда — это так романтично-глупо, а я никогда не была романтиком. Но сейчас я думаю, что моя любовь и в самом деле была с первого взгляда и на всю жизнь. Когда Рон и Гарри подружились, Рон писал домой такие восторженные письма! Что они с ним лучшие друзья, что Гарри просто классный парень, что он стал самым молодым ловцом команды Гриффиндора. А потом к ним присоединилась Гермиона. Рону вначале она не очень нравилась — слишком правильная, слишком умная, слишком настырная. Когда я поступила в школу, мы познакомились с ней. И знаешь, с первой встречи я поняла, что она особенная, не такая, как другие девчонки. Не могу сказать, что в ней было не так. У нее не было подруг даже на Гриффиндоре, потому что ее совсем не интересовала та чепуха, которой обычно забиты головы девочек независимо от возраста. Она все время ходила с мальчишками, у Гарри и Рона так и не было больше друзей, только Гермиона. Их было трое, и они были друг для друга всем.
— «Птички-неразлучники», так мы их называли, — усмехнулась Анджелина.
— Да, они всегда были вместе: занимались вместе, вместе гостили у Хагрида, вместе попадали во всякие неприятности, которые так и липли к ним, вместе противостояли Волдеморту. Я знала, что они ссорились, в основном Рон с Гермионой, или Рон с Гарри, но никогда Гарри с Гермионой. И в какой-то момент я возненавидела Гермиону. Мне казалось, что из-за нее Гарри совсем не обращает внимания на меня. Ведь она была такой умной, всегда помогала ему и была рядом. Я просто терпеть ее не могла, выскакивала из Гостиной, когда она в нее входила, старалась поменьше быть в доме, если она приезжала в «Нору», в поезде никогда долго не задерживалась в их купе, злилась на Рона, когда он начинал то и дело через слово ее вспоминать. Наверное, она удивлялась, но молчала, всегда была такой доброй, защищала меня перед Роном, когда ему хотелось поиграть в старшего брата. А потом я поняла, что это в высшей степени глупо. Гарри не обращал на меня внимания не из-за Гермионы, а потому что я его не интересовала, он воспринимал меня всего лишь как младшую сестренку лучшего друга. Конечно, это был удар, но именно Гермиона помогла мне тогда. Она посоветовала не зацикливаться на Гарри, не стараться изо всех сил ему понравиться, а просто быть самой собой и обратить внимание на других парней. Она утешала меня, подбадривала, пыталась развеселить. Только ей я могла рассказать о своих чувствах, о том, чего ни за что на свете не рассказала бы своим подругам. Гермиона умела слушать, не перебивая и не торопя. А в глазах ни равнодушия, ни насмешки, только внимание. Постепенно она стала для меня больше, чем подруга, почти как сестра. Маме с папой она очень нравилась. Рон уже давно только о ней и думал, хотя неуклюже пытался скрыть. Правда, сама Гермиона никогда не говорила на эту тему, а когда я допытывалась, нравится ли ей Рон не как друг, всегда уходила от ответа. Меня это не удивляло. Когда дело касалось чувств, Гермиона всегда была более чем сдержанной. Но мы все равно надеялись, что они с Роном будут вместе, — Джинни слевитировала графин с водой на столик рядом с креслом и налила себе воды в стакан. Горло пересохло от монолога.
— А Гарри наконец увидел меня. Не знаю, как это случилось, но я начала ловить его взгляды, брошенные, когда он думал, что я не замечаю. Он вздрагивал, когда я к нему нечаянно прикасалась, заметно злился, когда я уходила с другими парнями. А потом, в один самый прекрасный для меня день, после квиддича, сам подошел ко мне. Позже я спрашивала, когда он понял, что я ему небезразлична, а он сказал, что в этом ему помог профессор Слизнорт. Уж не знаю, что сказал или сделал Слизнорт, но, наверное, я должна быть благодарна ему до конца жизни.
Тот год, их шестой, мой пятый курс, был таким счастливым! Я была с Гарри, и между Роном и Гермионой как будто что-то начало происходить. А потом все рухнуло. Гибель Дамблдора, предательство Снейпа. И знаешь, Гарри, Рон и Гермиона как будто сразу повзрослели. Одним разом, за одну ночь. Они словно стали единым существом. Каждый из них знал свое место в команде, был готов прийти на помощь в любой момент, и порознь они действовали как одно целое, словно чувствуя друг друга. Гарри решил искать крестражи Волдеморта, Рон и Гермиона последовали за ним. А я словно опять отодвинулась в сторону. Гарри сказал, что мы должны расстаться, что он не знает, что с ним будет, если однажды он попадет на мои похороны. Я все понимала и в то же время была в таком страшном недоумении. Как он не мог понять, что если он боялся за меня, то я за него боялась еще больше? И я хотела быть с ним рядом, защищать, умереть за него, если вдруг так случится. Я плакала, просила, угрожала, но он стоял на своем: я останусь в школе, где пока еще было безопасно. Рон, естественно, был с ним полностью согласен. И снова Гермиона вступилась за меня, сказав, что это мое право — находиться рядом с любимым человеком. Они с Роном страшно поссорились из-за меня. А Гарри убедили не мои слезы, а слова Гермионы, — Джинни грустно усмехнулась.
А потом… потом был страх, убийства, гибель друзей, а мы все равно были счастливы. Гарри, Гермиона и Рон искали крестражи, мы повеселились на свадьбе Билли и Флер, вместе потихоньку восстановили дом в Годриковой Лощине, Гарри и Гермиона стали крестными маленького Артура. Было трудно, но была надежда на лучшее. Только однажды Гермиона пропала. Был канун Рождества, девяносто восьмой год. Гарри с Роном отправились в Хогвартс, их попросила МакГонагалл на всякий случай проверить и дополнительно зачаровать все потайные входы и выходы в замке. Мы с Гермионой готовили праздничный ужин, сбились с ног, чтобы успеть к их возвращению, хохотали как сумасшедшие, заворачивая подарки. Мы хотели встретить это Рождество только вчетвером, в семейной обстановке. Потом выяснилось, что закончились мука и корица, а я хотела испечь любимые булочки Гарри. Гермиона вдруг вспомнила, что забыла купить другой подарок Арти, вместо очередной погремушки, из которых он уже вырос. На улице уже темнело, но она все равно побежала в Миддлтон-Кавери, это магловский городок неподалеку, пообещала, что вернется через полчаса. Веселая, в розовой курточке с меховым капюшоном. Только через полчаса ввалились замерзшие Гарри с Роном, а она так и не вернулась. Мы подождали еще минут тридцать, а потом пошли в Миддлтон, думали, она кого-то встретила, заболталась. А там ее не было, в продуктовой лавке сказали, что такая девушка у них была, купила муку и корицу и ушла. В остальных магазинах ее не видели. Гарри с Роном забеспокоились, два раза обошли городок и в каком-то переулке нашли лопнувший пакет с мукой, розовую куртку, порванную и окровавленную, и ее заговоренный браслетик.
Мерлин, что тогда было! Мне стало плохо, когда я представила Гермиону в руках Пожирателей. Гарри с Роном чуть с ума не сошли, подняли на ноги всех, обыскивали все места, где можно было бы ее найти. И ничего! Они даже выбили ордеры на обыски в домах Малфоев, Паркинсонов и кого-то еще, уже не помню. Столько было скандалов, эта сволочная аристократия поливала нас грязью. Но и в их замках тогда ничего и никого не нашли. Министерство лебезило перед этими гадами, признало невиновность Малфоя младшего в деле о смерти Дамблдора, о чем тут же раструбили все газеты. Министр пытался выставить Гарри сумасшедшим параноиком и ничего не предпринимал, чтобы поиски шли на официальном уровне. Прошло несколько месяцев, а Гермиона так и не нашлась. Мы думали, что Волдеморт похитил ее, чтобы шантажировать Гарри, но никаких требований, ничего, тишина. Рон с Гарри… Я даже не знаю, как описать их состояние. Было такое ощущение, что у них выбили почву из-под ног, вынули стержень изнутри, как будто каждый из них лишился жизненно-важного органа, без которого дальше жить можно только калекой. Они похудели, осунулись. Рон почти перестал спать, просыпался с криками, замкнулся в себе. Гарри страшно боялся за меня. Я видела выражение его глаз, когда он возвращался вечером или ночью. Гарри и Рон сказали, конечно, ее родителям о том, что она пропала без вести, но больше не встречались с ними, просто не могли взглянуть им в лицо.
Где-то в августе уже девяносто девятого у них снова было задание — выяснить имена новых Пожирателей, которые, по донесениям, собирались у Паркинсонов. Оттуда они вернулись… — Джинни замялась, подбирая слова, и снова отпила воды, — как бы это выразиться… почти никакими. Оба какие-то раздавленные, как будто кто-то умер. Рон сел на стул в кухне и молчит, уставившись в одну точку, Гарри обхватил руками голову и раскачивается, словно у него разом заныли все зубы. Я не знала, с какого боку к ним подступиться, что произошло на задании? Вроде они были целыми и невредимыми. Через полчаса молчания, когда я уже совсем извелась, Гарри сказал, что в саду Паркинсонов после сходки Пожирателей они встретили Гермиону, и она была с Драко Малфоем.
* * *
— Мы видели Гермиону, и она была с Малфоем, — Гарри тихо роняет слова, которые ледяными каплями падают на макушку.
Ощущение странное, Джинни хочется съежиться и одновременно встряхнуться. Рон все так же смотрит в пол. Джинни страшно увидеть лицо брата, слишком то, что сказал Гарри, невероятно и ужасно. Нет, ужасно — не то слово… а как найти слова тому, чего не должно быть, во что отчаянно не хочется верить?
— Не может быть! — тоже тихо говорит Джинни, не отрывая глаз от Рона, ей бросается в глаза влажное пятно на рукаве его куртки. Где он его посадил? Или это… кровь? Он ранен?!
— Ты ранен? — она бросается к нему, теребит за руку, — покажи!
Рон наконец поднимает голову, и Джинни отшатывается. В глазах ее брата мертвая пустота, черная бездна, в которой нет ни проблеска мысли. Белое, как мел, лицо, волосы тускло-рыжими прядями облепляют лоб. Джинни осторожно проводит рукой по его лицу, хочет стереть с него эту темень, наполнить чувствами, ведь Рон никогда не был таким холодно-пустым. Он вспыльчивый, упрямый, несносный, смешной, иногда беспардонный и нахальный, но никогда на его лице, усыпанном веселыми веснушками, не было такого выражения. Джинни бессильно роняет руку. Ей трудно дышать, она часто и глубоко вздыхает несколько раз. Гарри смотрит в черноту окна, за которым барабанит по стеклам дождь. Капли стекают, догоняя одна другую, и кажется, что из глаз дома льются и льются слезы.
— Может, она была под Империусом? — Джинни хватается за спасительную догадку.
— Нет, — Гарри глухо покашливает, — у нас были специальные «ноуры», Грюм снабдил. Они позволяют сразу распознавать человека под заклятием, последнее слово магии. Они ничего не показали. К тому же, мы все, и ты тоже, учились у Грюма и Дирборна противостоять Империусу. У меня и у Гермионы получалось лучше всех, мы могли выстоять против тройного натиска. Разве не помнишь, как Дирборн удивлялся?
Джинни конечно же помнит, но она отчаянно пытается найти хоть что-нибудь, чтобы оправдать Гермиону, чтобы Рон вынырнул из этой пустоты.
— Пожирателей, наверняка, было в два раза больше. Да и не может этого быть, чтобы Гермиона по своей воле перешла на сторону Волдеморта, да еще и связалась с Малфоем! Это же… это просто невозможно! Невероятно! Наверняка, она вынуждена притворяться. Ее же похитили, может, даже пытали, что еще оставалось делать? К тому же, если она предала нас, то Пожиратели давно бы ворвались в штаб и схватили всех, весь Орден! — взрывается она. От ее крика чуть позванивает посуда в шкафу.
Гарри морщится, берет чайник и жадно пьет остывший кипяток через горлышко. Потом аккуратно ставит его обратно и устало опускается на корточки рядом со стулом Рона.
— Она могла уйти с нами сейчас, там уже никого не было, мы бы справились с Малфоем. Но она отказалась, осталась с ним.
Джинни потрясенно молчит. Что она может сказать? Что должна сделать? Она не знает.
В чистой кухоньке, освещаемой теплым светом лампы под оранжевым абажуром, царит тишина. Только капает вода из неплотно завернутого крана, и мерно тикают часы, которые Джинни купила совсем недавно, на прошлой неделе. Она хотела бы такие же зачарованные часы, как у матери, чтобы хоть приблизительно знать, где Гарри, что с ним. Но сейчас таких не делают и так не чаруют. А мама по-прежнему не расстается со своими, таская их по всему дому. Теперь к именам всех Уизли на циферблате прибавились еще имена Гарри, Флер и Артура младшего. И могло там быть имя Гермионы…
Кап-кап. Тик-так. Кап-кап. Тик-так. Кап-кап. Тик-так. Кап. Тик. Кап. Так.
Бежит время, льется, словно вода. Лучший лекарь на этой земле.
* * *
— А потом? — ворвался в ту давно прошедшую напряженную тишину кухни голос Анджелины, и Джинни стремительно возвратилась в ночную гостиную, в которой вместо капающей воды пел свою вечную песню огонь.
— Мы спорили всю ночь, орали друг на друга так, что у меня пропал голос. К утру мы решили, что надо попытаться выяснить все. Возможно, Гермиона действительно под очень сильным и необнаружимым Империусом. Рон начал собирать ребят, а Гарри отправился к Грюму, чтобы пробить в Министерстве разрешение на еще один обыск у Малфоев. От него он вернулся убитым. Сказал, что по словам Грюма, из достоверных источников известно, что Гермиона сама сознательно перешла на сторону Волдеморта. Сказал, что есть свидетели ее Клятвы верности, что она все время проводит с Малфоем в его замке, и поговаривают, что Волдеморт весьма благоволит к ней, несмотря на ее нечистокровное происхождение. Грюм молчал, потому что не хотел причинять боль Рону и Гарри, так он сказал. Но Рон все равно не хотел верить, он цеплялся за самую слабую надежду, все рвался к Малфоям. Тогда Грюм притащил какого-то шпиона и Добби, который работал под прикрытием у Паркинсонов, и те все подтвердили. Не верить их словам не было причин, все факты подтверждались. И наступил кошмар. Они начали пить, представляешь? Не просыхая, каждый день. Пьют и не пьянеют, сидят у камина, смотрят в огонь и молчат. И ничего больше их не интересовало. Ни ненайденные крестражи, ни продолжающееся противостояние, ни Волдеморт, вообще никто. И кажется, даже я — сестра одного, девушка другого. Им было все равно, хоть ворвись Волдеморт в штаб-квартиру Ордена и начни убивать одного за другим. Знаешь, Энджи, как страшно, когда девятнадцатилетние парни накачиваются галлонами огневиски и остаются абсолютно трезвыми?! Рон выкуривал по две пачки сигарет за день. Мы не знали, что делать, как разбудить их от той летаргии, в которую их погрузило предательство Гермионы. И я снова возненавидела Гермиону, но на этот раз уже не ревнивой девчоночьей ненавистью, которая и не ненависть даже, а просто неприязнь, зависть от того, что какая-то другая девочка красивее, умнее, чем ты, или у нее есть то, чего нет у тебя. Нет, моя ненависть была уже зрелая, холодная, как льды Ледовитого океана, обжигающая, как огненная лава вулкана. Я ненавидела Гермиону за то, что она есть, за то, что она появилась на свет, встретилась с Гарри и Роном, за то, что из-за нее два моих самых дорогих человека потеряли себя. Для меня Волдеморт и все его Пожиратели значили меньше, чем Гермиона. Они стали какой-то абстракцией, хотя и имеющей реальное воплощение, но далекой, не трогающей. А на Гермионе сосредоточились мой жуткий страх потерять Гарри и близких из-за приближающейся войны, и эта черная ненависть, которая обжигала меня изнутри и леденила снаружи.
Анджелина с искренним сочувствием смотрела на Джинни. Ей, жившей в то время в благополучной Америке, далекой от магической войны, развязанной безумцем на Британских островах, и в голову не приходило, как было страшно и тяжело людям, помимо своей воли втянутым в нее. Фред никогда не вспоминал про войну, сводя все к шуточкам и смешкам, и Анджелина пребывала в уверенности, что все было не так уж плохо, а знаменитый Гарри Поттер в очередной раз спас всех без особых затруднений. Смерть, разрушения были, но поскольку они не касались ее лично, ее уютного мирка (она вернулась в Англию только через два с половиной года после окончания войны), они воспринимались словно в магловском кино. Ты сопереживаешь людям на экране, но у тебя другие заботы и проблемы. А Джинни прошла через все это, умудрилась сохранить семью, так же любила Гарри, стала матерью его детей, была всегда гостеприимна, радушна, весела. Со стороны казалось, что все забыто, поросло травой забвения. Но видимо, некоторые раны, затянувшись, оставляют глубокие следы, незаметные снаружи.
А Джинни продолжала, невидящим взглядом смотря перед собой:
— Не знаю, что было бы дальше, только, как ни ужасно это звучит, их спасла гибель девочек, Алисии и Кэти.
Анджелина невольно вздрогнула. Алисия была ее лучшей подругой в школе. Они вместе не делали домашних заданий, играли в квиддич в команде факультета, доверяли друг другу нехитрые девчоночьи секреты, а первой любовью Алисии был Фред. А бесшабашная и веселая Кэти училась на курс младше, но почему-то всегда ходила с ними, не обращая внимания на своих однокурсников.
— Они исчезли почти так же, как Гермиона. Орден тогда уже сменил штаб-квартиру, на этот раз МакГонагалл предоставила дом своего брата, где-то в южной части города. Они вышли на минутку, купить всем пива в баре за углом, и не вернулись. И мы опять обшаривали все закоулки, перевернули чуть не весь Лондон, а нашли их в Йоркшире. Опоздали. Над заброшенной церковью, где они погибли, висел знак Волдеморта, а девочки, совсем как живые, лежали на полу. Фред и Джордж готовы были без палочек, голыми руками в тот момент убивать Пожирателей. Мама день и ночь плакала, боялась за них, что они сделают что-нибудь ужасное. И Рон с Гарри как будто очнулись. Рон исступленно следил за братьями, не отходил ни на шаг, ни на минуту. Слава Мерлину, все обошлось! Только Фред и Джордж стали такими непривычно серьезными, совсем перестали улыбаться. Фред оттаял благодаря тебе, а Джордж, кажется, так и не смог забыть Кэти, — Джинни тяжело вздохнула, вспомнив брата, уехавшего, сбежавшего ото всех в такую далекую и чужую Австралию и лишь изредка присылающего скупые письма; он приезжал всего лишь раз — на свадьбу Фреда и Анджелины, и пробыл один день.
— А Гарри нечаянно наткнулся на следы еще одного крестража. Сторож той заброшенной церкви оказался дальним потомком Кандиды Когтевран, сквибом, к сожалению. Разговорившись с ним, Гарри узнал о том, что в их семье из поколения в поколение передавался маленький серебряный крестик, по легенде, принадлежавший самой Кандиде. Она, оказывается, была маглорожденной колдуньей и верила в Бога. Этот крестик исчез таинственным образом, после того как много лет тому назад их дом посетил человек по имени Том Реддл. Не в характере Гарри было бросать дело на полпути. Он начал с остервенением искать этот крестик, распутывал клубок все дальше и постепенно начал приходить в себя. Как и Рон. Они медленно возвращались к тому, что можно было с натяжкой назвать нашей нормальной жизнью. Начали выходить на задания, кого-то слушать, интересоваться новостями. Гарри начал улыбаться мне, как раньше. А в жизни Рона появилась Габи.
— Габриэль? Они разве тогда познакомились?
Анджелина не очень хорошо знала младшую невестку семьи Уизли. До того, как семья Рональда Уизли переехала в Англию, она с ней почти не общалась, встречаясь лишь на шумных общесемейных торжествах.
— Да. До сих пор не знаю, как отпустили ее родители, но она приехала навестить Флер с Биллом. Это в то смутное время! Ей всего-то было шестнадцать, девочка с изысканными манерами, избалованная, очень красивая. Ты же знаешь, они с Флер на четверть вейлы, и как говорится, этим все сказано. Габи как сумасшедшая влюбилась в Рона. Всюду ходила за ним, как привязанная, сходила с ума, когда не видела его дольше одного дня, наотрез отказалась возвращаться домой, представляешь? Было, с одной стороны, смешно, а с другой стороны, так трогательно. А Рон совершенно не обращал на нее внимания, ему было абсолютно безразлично, кто она, почему постоянно старается быть рядом с ним. Он тогда кидался на самые опасные задания, прикрывал остальных, оставаясь до последнего, остервенело искал с Гарри крестражи. Делал все, чтобы забыться, не думать о Гермионе, не вспоминать о ее предательстве. Габи поначалу была для него как красивая игрушка, он вообще не думал о ее чувствах. Просто старался отвлечься, забыть хоть на время, что идет война, которая отняла у него самое дорогое, что было в жизни — любовь. И в которой мы все можем погибнуть. Он хотел почувствовать, что он кому-то нужен, кто-то о нем беспокоится, и в то же время подспудно боялся, наверное, что Габи уйдет, предаст его так же, как и Гермиона. Он лишь принимал любовь Габи, сам старался остаться равнодушным. А потом начал привыкать к ее постоянному присутствию, к ее ласке и заботе, тому, что она всегда может поднять ему настроение. Габи так и не уехала домой, благодаря поддержке родителей заочно окончила свой Шармбатон, жила с Флер и Биллом, помогала им с Арти. И по-прежнему никак не могла надышаться на Рона. Что Рон сделал или сказал — это святое, никому не позволялось подвергать его слова сомнениям.
* * *
— Рон, ты вообще слушаешь меня? — Джинни укоризненно смотрит на брата, уплетающего мамин пирог за обе щеки.
— М-м-м, как шкушно! Шлушаю я, шлушаю…Ы а-м што-то о а-и о-о-и-а?
— О Габи… — Джинни качает головой.
Сегодня в кои-то веки миссис Уизли удалось собрать под своим крылышком если не всех, то большинство членов семьи. Фред и Джордж убираются по ее просьбе в саду, вышвыривая вконец обнаглевших гномов. Мистер Уизли, Билл и Гарри на свободном конце стола что-то горячо обсуждают. Рон с Гарри недавно вернулись голодными, как волки. Гарри уже наелся, а Рон все никак не может оторваться от стряпни матери, которая раньше отнюдь не казалась ему верхом кулинарного искусства. Мама только успевает хлопотливо бегать между плитой и столом. Джинни улучила момент и хотела поговорить с Роном о Габи, чтобы он уделял больше внимания девочке, но где тут поговоришь, когда он только и делает, что набивает живот, прислушивается к разговору отца, брата и друга и успевает вставлять реплики. А ее слова пропускает мимо ушей.
Смешно, Габи уже восемнадцать, всего лишь на два года младше Джинни и на три Рона, но почему-то она кажется маленькой девочкой, о которой нужно заботиться. Хотя уж кто-кто, а Джинни-то знает, что Габриэль Делакур отнюдь не такая хрупкая фарфоровая статуэтка, как думают некоторые. В этой изысканной, изнеженной с виду красавице характера больше, чем у нескольких человек. Она умеет твердо стоять на своем и мягко таять в руках, когда хочет добиться своей цели. Она, не морщась, перевязывает самые страшные раны от заклятий, терпеливо готовит сложные целебные зелья, не спит по несколько ночей, дожидаясь Рона, пропадающего вместе с Гарри в поисках крестражей, выглядит всегда так, словно собралась на бал к королеве, и кажется, что ей все дается легко, без особых усилий. Так думают все, кто не узнал ее так близко, как Джинни.
В тревожные, изматывающие страхом и неопределенностью дни, когда Гарри и Рон уходят неизвестно куда, Мерлин знает, кого они встретят на своем пути, Габи появляется в Норе с сухими и лихорадочно блестящими глазами, хватаясь то за одно, то за другое, ходит из угла в угол, садится и тут же вскакивает, что-то начинает напевать по-французски своим мелодичным голоском, но осекается на полуслове. Джинни жалко эту девочку, которая места себе не находит, волнуясь за ее неблагодарного братца. Она чувствует себя почти по-матерински, когда берет ее тонкие руки, дрожащие от внутреннего напряжения, в свои или ласково гладит по серебристым волосам. Они готовят ромашковый чай, который в последнее время пьют литрами, и который Гарри, насмешничая, называет их наркотиком. Но чай действительно успокаивает, или им только так кажется? Вдыхая ароматный парок, поднимающийся от чашки, которую она, опять же, как ребенок, держит двумя руками, Габи начинает торопливо, захлебываясь словами, совсем не так, как она ведет себя на людях, говорить, жадно расспрашивать о Роне, о его детстве, каким он был, когда учился в школе.
— Я его совсем не помню! — сокрушается она, устремляясь мыслями в тот год, когда еще совсем маленькой девочкой, вместе с Флер приехала в Хогвартс на Турнир Трех Волшебников, — А’йи помню, а ‘Гона нет. Почему?
И Джинни достает альбом с их детскими колдо-фотографиями, принимается рассказывать, вспоминает разные смешные случаи, происходившие с Роном. Они с Габи смеются, и кажется, что рассказы о той, мирной, жизни, когда они были еще детьми, которая как будто была тысячу лет назад, вливают в них силу ждать, верить в лучшее и надеяться, что когда-нибудь они все вместе будут вспоминать уже об этом времени, которое за давностью лет затуманится благодатно-туманной дымкой прошлого, пережитого и уже не страшного.
Только одна тема у них под запретом. Это Гермиона и чувства Рона к ней. Джинни предполагает, что Габриэль намеками, через других людей узнала о Гермионе, о том, что она встала на другую сторону, и как сходил с ума Рон. Но у Габи все-таки, видимо, не хватает решимости прямо спросить у нее об этом, или может быть, она и не хочет знать правду, довольствуясь малым и боясь спугнуть то хрупкое счастье, которое есть у них.
Как же все-таки хорошо, что Габи не было с ней, когда Гарри и Рон вернулись после находки крестража — крестика Когтевран! Хотя прошло уже несколько месяцев, она до сих пор не могла без содрогания вспомнить тот день, вернее, занимавшееся утро.
Солнце золотило окна их дома, даруя животворный свет, обещая еще один прекрасный весенний день, а Гарри полулежал на диване, залитый кровью весь с головы до ног, только вокруг шрама на лбу был чистый участок кожи. И она в ужасе всхлипывала, отжимая тряпку с целебным настоем и осторожно касаясь его разбитого лица, прислушивалась к тихому трудному дыханию и не знала, что ей делать, если вдруг это дыхание прервется. Наверное, тоже умрет, в ту же минуту, рядом с ним.
Рон, такой же окровавленный, обессиленный, сидел на полу, привалившись к столику, и жадно глотал воду.
— Что с ним? Что с вами случилось?
Брат медленно оторвался от стакана, поднял на нее глаза и улыбнулся. Улыбка на залитом кровью лице была жуткой и одновременно залихватской.
— Это все из-за крестража, Джин. Ну и кошмар же был, скажу тебе!
— Он умрет? — Джинни чувствовала, как дрожит голос, сбиваясь и переходя на высокие истеричные нотки.
— Гарри Поттер умрет? Из-за какого-то хренового обломка Волдеморта? — Рон от возмущения даже вскочил на ноги, но тут же со стоном рухнул в вовремя подлетевшее кресло, — ты что, Джин, спятила? Тут все на него надеются, он, понимаешь ли, великая надежда всего магического мира, а этот паршивец возьмет и умрет просто так! Нормально все будет, не бойся, это просто вид у нас такой жуткий, а я, когда Гарри тащил, немного не обратил внимания на каменную стену, вот он и отключился. А крестраж этот чертов уничтожен!
— Да что же было с вами? — немного успокоенная, Джинни ласково и очень нежно протерла лицо Гарри, аккуратно принялась отдирать присохшую от крови к телу футболку, сама чувствую ту боль, которую невольно причиняла ему. Вся его грудь, руки были в порезах и ранах, довольно глубоких и совсем мелких, были и такие, как будто от тела отрывали кусочки мяса. Сердце девушки опять захолонуло от страха, и она с усилием перевела дух.
— Мысли. Чувства.
— Что?
— Самые грязные мысли, самые трусливые, малодушные, лживые, страшные, опасные. Те, что хоронишь глубоко в душе и даже не подозреваешь, что они все равно есть, просто прячутся.
— И они так ранили вас?
-Да. Крестраж каким-то образом превратил их во вполне материальных птиц. То есть не совсем птиц, головы у них были человеческие.
— О, Мерлин! — Джинни покачнулась от внезапно нахлынувшей дурноты и мысли о том, КАКИЕ грязные и страшные мысли могли так покалечить их.
Она протянула руку Рону, и губы ее дрожали от жалости. Она ведь никогда не говорила брату, что любит его, они все время ругались, пререкались, высмеивали друг друга, а что было бы, если бы он сегодня не вернулся? Один Мерлин знает, что творится у него в душе после предательства Гермионы…
Рон сидел, закрыв глаза, и выражение мучительной боли на лице, стянутом кровавой коркой, было невыносимым. Наверное, он опять переживал то, что было недавно. Джинни открыла рот, чтобы хоть чем-то ободрить его, но в это время ее руку слабо сжала рука Гарри.
— Привет! — его улыбка была такой же лихой, как у Рона, но более усталой.
— Привет! Как ты? Что болит? Может, тебе принести что-нибудь? Тебе удобно? Поправить подушку?
— Чшшш, Джин, не тараторь, — Гарри снова сжал ее руку, и она в ответ наклонилась и поцеловала его.
— Ммм, вот только этого мне и не хватало. Теперь можно снова отправляться в бой. Вот только перед этим Рона приложу также, как он меня. Блин, у меня на голове целые гроздья шишек.
Он еще шутил!
— Ничего подобного до тех пор, пока не поправишься! Если понадобится, я тебя к кровати привяжу.
Она с облегчением и ликующей радостью понимала, что все будет хорошо, если он так улыбается и шутит, значит, все будет очень хорошо. Наплевать, что впереди, но сейчас Гарри и Рон вернулись живыми и почти невредимыми, а это самое главное.
А Рон сидел все также с закрытыми глазами и даже не откликнулся на полушутливое-полусерьезное восклицание друга:
— Ни слова миссис Уизли! Мы просто гуляли по Таймс-сквер и совершенно нечаянно столкнулись с автобусом.
Рон закрыл руками лицо и, пошатываясь, вышел из комнаты, словно осознание о том, что было, в полной мере пришло к нему только сейчас. И Гарри с Джинни переглянулись в молчаливом понимании.
Мужчины громко хохочут, и Джинни вздрагивает. Пока она предавалась воспоминаниям, Рон уже давно отсел от нее к другому концу стола и теперь вместе с Гарри и отцом смеется над Биллом, который с растерянным видом крутит в руках маленький альбом с разноцветными детскими рисунками. Оказывается, проказник Арти залез в карман куртки отца и вытащил оттуда его неизменный блокнот, вместо этого вложив свой альбомчик. Билл заметил это только сейчас, когда хотел начертить Гарри план какой-то местности.
Джинни сердито смотрит на Рона, стараясь, чтобы он обратил на нее внимание и вспомнил об их разговоре. Бесполезно, Рон вовсю подшучивает над рассеянностью брата и демонстративно не замечает сестру. И тут, словно в ответ на мысли Джинни, камин выстреливает зеленой пылью, извещая о том, что кто-то идет, и через секунду в нем появляется Габриэль. Она вылетает из камина и, не замечая никого вокруг, кидается к Рону.
— Ве’гнулся! Наконец-то… — тоненькая стройная девушка прячет лицо на груди долговязого Рона, обнимая его так, что всем становится немного неловко, как будто они присутствуют при чем-то очень личном.
Рон неловко и с усмешкой гладит ее по серебристым волосам.
— Ну конечно, вернулся, куда же я денусь? Габи, неприлично врываться в дом и не здороваться с хозяевами.
Джинни задыхается от возмущения. Вот скотина! Он бы хоть поцеловал ее, что ли! Девочка две ночи не спала, измучилась, тревожась за него, а этот остолоп еще указывает, что прилично, что неприлично!
Но Габи не обращает внимания, счастливо улыбается:
— Ой, зд’гавствуйте!
Все улыбаются в ответ. К Габриэль в семье Уизли привыкли быстрее, чем в свое время к Флер. Та же миссис Уизли, которая Флер откровенно недолюбливала, частично примирившись с ней лишь после ранения Билла, в Габи просто души не чаяла. Непонятно, чем это можно было бы объяснить. С Габи не просто, она решительнее и жестче, чем Флер, хотя кажется милее и проще. Они с Роном не обручены, но все считают ее членом семьи, привыкнув к тому, что она всегда рядом с Роном. Иногда младшего из братьев Уизли такое положение дел смешит, потому что в первую очередь мать справляется, как Габи, а потом уже начинает тормошить его.
— Дома все в порядке? — Билл поспешно накидывает куртку.
— Все но’гмально. А’гти кап’гизничал, не хотел на обед есть суп, но мы п’гишли к комп’гомиссу: он ест суп, а я покупаю ему ту иг’ушку, кото’гую он п’гисмот’гел в магазинчике. Фле’г пе’гедала, чтобы ты не заде’гживался, на ужин твой любимый бифштекс.
— Уже иду, пока, мама, — Билл исчезает в зеленом огне.
Миссис Уизли едва ли не силком отрывает Габи от Рона и тащит ее к столу.
— Покушай, моя девочка, а то ты что-то совсем исхудала, одна кожа да кости. Куда такое годится?
Рон с Джинни переглядываются, Рон насмешливо пожимает плечами, а Джинни старается вложить в свой взгляд максимальный заряд укоризны.
* * *
— Выходит, вы больше не видели Гермиону?
Джинни покачала головой.
— После того, как Волдеморт установил свой режим и объявил себя правителем магической Англии, мы видели сотни ее колдо-фотографий в газетах и журналах, бесчисленные интервью, только подтверждающие ее свободную волю и то, что она сама выбрала сторону Малфоя. А встречались, слава Мерлину, только пару раз, мельком. В первый раз на улице, она меня не заметила. А во второй, как ни странно, в магловском магазине в Ирландии, мы с Гарри столкнулись с ней нос к носу у выхода.
* * *
Гарри и Джинни идут по тихой, извивающейся, как червяк, улочке Лондондерри. До чего же все-таки странно: в Великобритании идет волшебная война, погибают люди, Волдеморт, объявивший себя чуть ли не богом, установил такие жестокие законы, что маги теперь боятся всего. Резко сказанного в сердцах слова, косого взгляда, брошенного незнакомым человеком на улице, боятся лишний раз улыбнуться, выбраться на какую-нибудь вечеринку, боятся всего, сидят, затаившись, словно мыши в норе. Все бывшие авроры объявлены в розыск. В первые дни после начала правления Волдеморта Пожиратели вместе с дементорами то и дело наведывались с обысками в дома, которые подозревались в их укрытии. Как они вовремя тогда успели наложить заклятье Ненаходимости на «Нору»! Гарри сам стал Хранителем Тайны, не доверяя ее никому, слишком дорога ему была семья Уизли. А их дом в Годриковой Лощине, маленький семейный мирок, любовно обустроенный руками Джинни, едва не стал ловушкой. Как-то молча, без слов, было решено, что Гарри станет Хранителем Уизли, а Рон — Поттеров. Но заклятье Ненаходимости на этот раз едва не погубило их. Вероятно, новое его наложение на тот же дом активировало старое, а Гарри и Рон почему-то не вспомнили, что раньше Хранителем был Питер Петтигрю. Однако многоликая Госпожа Удача по-прежнему улыбалась им. Гарри с Джинни вернулись домой от Билла и Флер, и едва очутившись у калитки, Гарри каким-то шестым чувством уловил, что что-то не то. С первого взгляда все было в порядке. Дом казался пустым, на крыше чирикали воробьи, ветер покачивал разноцветные шары флоксов, высаженных Джинни на крохотной клумбе, чуть поскрипывал флюгерок в виде человечка в шляпе с протянутой рукой. Но что-то то ли затаилось где-то в глубине дома, то ли витало в воздухе. Чей-то беспокоящий, смутно знакомый голос словно нашептывал ему изнутри:
«Будь осторожен! Берегись!»
Гарри, не отдавая себе отчета, вдруг схватил Джинни в охапку и трансгрессировал так стремительно, что ее длинные волосы, схваченные на затылке в хвост, отрезало как ножом. Всего лишь одно короткое мгновение спустя воздух в том месте, где они стояли, пронзил луч заклятья, и они успели даже услышать разъяренные крики Пожирателей Смерти. Побледневшая Джинни пошутила, что давно хотела сделать короткую стрижку, а Гарри прислонился к стене «Норы», слушал, как мирно кудахчут куры, как созывает их миссис Уизли, как сумасшедше стучит сердце, и чувствовал, что ноги дрожат так, что сделать шаг и отойти от стены будет почти невозможно. Естественно, мистер и миссис Уизли оставили их жить в «Норе», надежно укрытой несколькими заклятьями Ненаходимости и зачарованной самим Грюмом.
Теперь же, спустя три с лишним года, как будто все утихло. Ходят туманные слухи, что Волдеморт собирает и подготавливает свою армию из инферналов, великанов, вампиров и дементоров, готовится напасть на маглов, но пока все тихо, официально это, конечно, не подтверждается. Все уцелевшие газетенки только и делают, что поют дифирамбы Лорду Волдеморту и его мудрому правлению, взахлеб пересказывают последние сплетни и новости из светской жизни аристократии. Потому что больше писать не о чем. Вернее, не разрешается.
А магловская Англия не знает никакой войны. Все идет своим чередом. Люди утром спешат на работу, вечером возвращаются домой, едят, ссорятся, мирятся, сплетничают, смотрят или слушают новости об участившихся терактах, природных катаклизмах, техногенных катастрофах, ругают правительство, которое, по их мнению, виновато во всем этом безобразии, качают головами: «Куда катится мир?».
А мир катится вперед. Мир маглов и мир магов как колеи одной дороги, они как будто сосуществуют рядом, но не вместе, лишь соприкасаясь в некоторых точках. Но может это и к лучшему?
На дворе довольно холодно для конца февраля. Из ртов вырываются клубы морозного пара. Гарри заботливо наклоняется к Джинни, которая прихлопывает руками в меховых перчатках.
— Не замерзла? Смотри, магазин игрушек, про него Симус как-то говорил, может, зайдем?
— А не рано покупать игрушки? — Джинни хитро улыбается.
— В самый раз. Пойдемте, миссис Поттер, а то вы совсем заледенеете.
Миссис Поттер. Смешно, они уже семь лет вместе, поженились почти три года назад, но Джинни до сих пор не может привыкнуть. Она миссис Поттер! Она жена Гарри, носит его фамилию. И его ребенка. Могла ли маленькая Джинни Уизли представить себе, что когда-нибудь зеленоглазый мальчишка, от присутствия которого ее ноги прилипали к полу, а щеки пылали предательским огнем, что этот мальчишка, ставший Избранным всего магического мира, скажет ей, что без нее он не сможет жить, потому что она его жизнь?
Джинни улыбается, вспоминая их шумную веселую свадьбу, всех друзей и родных, то и дело порывавшихся потанцевать с невестой, и бедного Гарри, который терпеливо выслушивал наставления тетушки Мюриэль. Мама рыдала от умиления так, что папе пришлось буквально упоить ее шампанским, чтобы хоть немного успокоить. Фред и Джордж на свой страх и риск устроили чудесный фейерверк, за что Грюм едва не съел их живьем. Было много смеха, радости и огромное счастье, несмотря на все, что их ждало впереди. Джинни не была слепой дурочкой, живущей лишь одним днем. Она ясно понимала, что они все на нелегальном положении, что в любой момент в любом уголке их могут поджидать Пожиратели Смерти, что она может потерять родителей, братьев, которые все в рядах Сопротивления, а трое — в списке "особо опасных и разыскиваемых" авроров. И самое главное — она может потерять Гарри.
Но разве можно жить в постоянном страхе перед грядущим? Ради этого не стоит даже рождаться на свет. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. Те, КОГО разыскивают, и те, КТО разыскивает, обычные люди, у которых свои простые радости и горести. Только они стоят по разным сторонам баррикад, и редеют ряды и тех, и других, а тот, кто стоит над всем этим, кто распоряжается судьбами множества людей, словно своей собственной, затаился в ожидании непонятно чего.
В том году, две тысячи первом, их маленький отряд авроров, в котором негласным лидером был Гарри, захлестнула волна браков. И как ни странно, начало этому положили Невилл и Луна, поженившись в середине февраля. Ксенофилиус Лавгуд на свадьбе раздавал всем бесплатно очередной номер «Придиры» и смешно пытался танцевать фокстрот. Вслед за ними в марте была их свадьба, а в апреле незаметно обвенчались Ханна Эббот и Эрни МакМиллан. В июне они погуляли на свадьбе Сьюзен Боунс и Энтони Голдстейна, в июле — Оливера Вуда и Салли-Энн Перкс.
Рон с насмешкой называл эту череду свадеб «матримониальным сумасшествием» и «скоропостижными узами брака», на что Габриэль ему серьезно сказала:
— Понимаешь, ‘Гон, пе’гед лицом сме’гтельной опасности люди то’гопятся жить, чувствовать, успеть сделать хоть что-то, чтобы оставить след на земле. Это на самом деле так, не смейся. И потом, ты сам ‘гассказывал, что ваши ‘годители поженились точно так же!
Джинни была с ней полностью согласна. И Рону ничего не оставалось, как предложить мадемуазель Делакур в полное и единоличное пользование свои руку и сердце. Их свадьба была в сентябре, и Гарри ехидно посмеивался, наблюдая за тем, как разъяренный друг отгонял наиболее рьяных гостей, так и рвавшихся поздравить и поцеловать красавицу-невесту.
Джинни невольно хихикает, вспомнив сердитого и красного, как индюк, брата. Гарри улыбается в ответ и кивком головы указывает на вывеску, гласящую о том, что это как раз то место, куда они идут.
Они заходят в обволакивающее приятным теплом просторное помещение. Как же много здесь игрушек, просто детское царство! Джинни не так уж часто бывала в магловских магазинах, и теперь удивляется, озираясь кругом. Вроде все похоже, но какое-то другое. Куклы в красивой одежде, похожей на настоящую, но не говорящие, как у волшебников, домики не самособирающиеся, их надо строить самим, мягкие игрушки, зверушки, которые совсем не двигаются, не мурлычут, не гавкают, даже странно, как дети-маглы могут играть ими. Взгляд Джинни останавливается на красивой железной дороге с паровозиком и несколькими вагонами, станцией, семафорами и другими мелочами, вплоть до деревьев и крохотных людей. Ее можно привести в движение с помощью каких-то магнитных батареек, что ли, или ключа, она точно не помнит. Дети-волшебники используют для этой цели детскую волшебную палочку. Точно такую же дорогу купил Симус для своего еще нерожденного ребенка и хвастался, говоря, что он будет маленьким гением. Но Симусу так и не довелось показать сыну или дочери устройство паровоза. Беременная Парвати погибла при взрыве в метро, устроенном не Пожирателями Смерти, а магловскими террористами. Но разве горе Симуса от этого стало меньше? Они тогда не знали, что сказать, как подбодрить друга…
— Джин, смотри! — Гарри показывает ей медведя, на пушистой мордочке которого как будто застыло выражение забавного удивления.
— Не знаю, Гарри, мне не очень нравятся магловские игрушки. Может, пойдем в наш?
— Да ладно, чем они тебе не приглянулись?
— Не знаю, не нравятся и все.
— Хорошо, хорошо. Эй, смотри-ка, а может эту? — в его руках другая мягкая игрушка — голубоглазый умилительный щенок, — скажем малышу, что это дядя Ремус. Ну похож же?
— Нет, Гарри, — Джинни передергивает плечами, — мертвый он какой-то. А где сейчас сам Ремус? Объявился или нет? Мама говорила, что от Тонкс уже давно нет весточки.
— Нет еще. Но он обычно так исчезает, ты же знаешь. По искусству шпионской жизни им с Тонкс нет равных. Объявятся скоро. О, а если эту? — в его руках чудовищная оранжево-зеленая лохматая помесь кенгуру, мыши и бегемота.
— Нет, Гарри, это вообще ужас что такое!
— Ладно, все, признаю поражение, — Гарри шутливо поднимает руки, — ваше желание — для меня закон, леди. Пойдем в «Волшебный мир», он недалеко, на соседней улице
По пути Гарри все равно прихватывает что-то мелкое и, плутовски усмехаясь, идет расплачиваться к кассе. Джинни поворачивает к выходу, и тут прямо перед ней, под звон маленького колокольчика, в проеме двери появляется… Гермиона! Молодые женщины застывают, обе одинаково пораженные встречей. Джинни словно в полусне отмечает, что Гермиона одета по-магловски (хотя сейчас все они одеваются по-магловски, как будто в военную форму) — простые синие джинсы, из-под темного полупальто виднеется высокий ворот белого свитера; а волосы стали намного длиннее, через плечо перекинута толстая пушистая коса. Между тонко очерченных бровей появилась вертикальная морщинка, и лицо как будто немного уставшее и бледное.
Гермиона тоже скользит взглядом по лицу Джинни, по ее заметно округлившейся фигуре, и глаза ее наполняются странным тоскливым выражением. Джинни непроизвольно оглядывается на Гарри, который сперва смотрит на нее, все так же улыбаясь, но постепенно улыбка с его лица словно стекает. Он забывает взять сдачу и под крик кассира: «Возьмите вашу покупку!» устремляется к ним. Он крепко хватает за руку Джинни и, стиснув зубы, впивается взглядом в Гермиону, которая при его появлении вздрагивает. Они молчат, лишь слышно учащенное дыхание Гарри, его рука все больнее стискивает руку Джинни. Гермиона не отрывает от них глаз, словно хочет запомнить, запечатлеть в памяти навсегда. Гарри резко шагает вперед и тащит за собой Джинни, а Гермиона отступает в сторону, и в ее глазах все то же тоскливо-горькое выражение. Уже почти у двери, Джинни, невольно оглядываясь, замечает, как дергается Гермиона, словно внезапно что-то вспомнила, и слышит сдавленный хриплый шепот:
— Блэк! Крестраж был у Блэка!
«Что? Какой еще Блэк?» — проносится в голове, а Гарри безжалостно тащит вперед, напряженный, как натянутая струна, и Джинни покорно, чуть ли не спотыкаясь, следует за ним. Но она успевает еще раз обернуться и кинуть последний взгляд на Гермиону, застывшую словно изваяние в открытых дверях магазина, и губы у той все шевелятся в отчаянном беззвучном крике:
«Блэк! Блэк! Блэк!»
Гарри идет быстро, почти бежит, Джинни трудно за ним угнаться, но она не обращает внимания, занятая мыслями о Гермионе. Что она хотела сказать? Блэк — кто это? Что это значит? Может, речь идет о крестном Гарри, Сириусе Блэке? Но Сириус умер много лет назад, при чем тут он? И у него точно не было крестражей!
Странный день, неожиданная встреча, и непонятные слова, словно ответ на загадку, из уст той, о которой они теперь даже не пытались вспоминать.
* * *
— Да-а-а, — Анджелина задумчиво смотрит в огонь, — даже не знаю, Джин, что сказать. Такая ситуация, что и врагу не пожелаешь.
— Вот именно! Теперь представляешь, что мы с Гарри почувствовали, когда увидели Алекса? Он же копия отца! Вдобавок еще оказалось, что ОНИ сделали Гарри его опекуном и временным управляющим всем имуществом до совершеннолетия мальчика! Не знаю, как вообще это стало возможным, после всего-то! Мерлин милостивый, мы просто не знали, как поступить! Ну не бросишь же его, он ведь совсем ребенок, да еще и живет, по словам Лили, у каких-то бездушных маглов. Гарри потом сам убедился, что это еще та семейка, как им вообще доверили воспитание Алекса! А Нимфадора... Для нее фамилия Малфой — как нож в сердце. Когда Гарри узнал, он долго уговаривал ее стать опекуном мальчика, но она наотрез отказалась признать свое родство с ним и потребовала, чтобы никто даже не вспоминал про это. Она вообще разорвала все кровные родственные узы с материнской стороны, провела этот ужасный обряд. Мы ее отговаривали, но все бесполезно. Их, и в частности Алекса, для нее просто нет.
— Ну я бы не сказала, что Алекса для нее нет, — покачала головой Анджелина, — честное слово, мне иногда становится его ужасно жалко, когда, знаешь, со своим фирменным взглядом и стальным голосом она его отчитывает за какой-нибудь пустяк, который я бы и не заметила. Но насколько у меня сложилось впечатление — мальчик вполне обыкновенный. Учится хорошо, старательный, отзывчивый, правда, такое ощущение, что немного пришибленный, что ли. Видимо, жизнь у него была несладкая. Рядом с Лили он просто бледная тень.
— В том-то и дело! Из слов и писем Лили и Рейни, из наших наблюдений становится понятно, что в нем как раз и нет тех черт, какими обладал его отец, прости Мерлин, об умерших нельзя говорить плохо, редкостный мерзавец, просто редкостный! Как бы ни был Алекс на него похож, все же в нем больше от Гермионы. Вот эта вот настырность, ум. Кажется, что он все-все понимает… Хотелось бы мне знать, что творится в его душе, — Джинни вздохнула, — а еще он отказался от опекунства Малфуа, представляешь? МакГонагалл написала нам, была страшно рада, что он сразу раскусил это ничтожество, которое еще захотело, чтобы он звал его дядей!
— Слышала, конечно. У мальчика есть характер. Но знаешь, так странно… Я не очень хорошо знала Гермиону и Малфоя, они же были младше, и все-таки помню, что они друг друга не очень-то любили, верно?
— Да Малфой ненавидел Гарри и всех, кто был рядом с ним! Все время оскорблял Рона и Гермиону, обзывал ее грязнокровкой. К тому же именно из-за Малфоя погиб Дамблдор, потому что этот гад провел в школу Пожирателей Смерти!
Анджелина решительно сказала, глядя на золовку:
— И все-таки, несмотря ни на что, постарайся относиться к Алексу, забыв, кто его родители. И вообще, при чем тут они? Человека делает воспитание и окружение, а не гены. Он не может быть злым только потому, что его мать и отец когда-то были на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть. Это просто глупо и непедагогично! Вы должны воспитать его, вложить в него то, что считается правильным, он ведь еще маленький мальчик, нельзя его отталкивать! Он пока мягкая глина, а что из нее получится, красивая полезная вещь или уродливый горшок — это в ваших руках, — Анджелина встала.
— Я все понимаю, но как поступить, когда он начинает расспрашивать о родителях? Что делать, если он сам — живое напоминание о них?
Молодые женщины вышли из гостиной, и Джинни наступила на липкую лужицу сока в коридоре.
— Опять у Добби бессонница, и он наводит порядок в темноте, — нахмурилась она, — просто беда с ним.
* * *
Алекс лежал в своей комнате, в своей кровати, старался успокоиться, но не мог, задыхался от страшного волнения. Все внутри словно само собой скручивалось и завязывалось в узел, а стены медленно кружились, плыли и темнели.
Дверь приотворилась, заглянула миссис Поттер, он тут же закрыл глаза, кое-как постарался дышать ровнее. Она подошла и поправила одеяло, выключила ночник и тихо вышла. Алекс отбросил одеяло и сел на кровати. То, что он нечаянно узнал сегодня, вернее, подслушал, было ужасно! Немыслимо! Он не мог поверить, но что оставалось делать?! Как же так?! Мистер Поттер, мистер Уизли и его мама были лучшими друзьями? Как сказала миссис Поттер: «Их было трое, и они были друг для друга всем»? И его мама, Гермиона Грейнджер, предала своих друзей?
Он чувствовал, как глаза наполняет предательская влага. Значит, та девочка, а потом девушка с чудесной солнечной улыбкой, виденная им на фотографиях и в этом Омуте Памяти, его мама? И она стала предательницей… И теперь ее друзья не упоминают ее имени, не вспоминают о ней, не могут даже вытерпеть Алекса, потому что он напоминает о ней…
Мальчик соскочил с кровати и встал у окна, прислонившись пылающим лбом к холодному стеклу. На улице шел снег, снежинки тихо кружили в морозном и безветренном воздухе. При свете уличного фонаря казалось, что это летят звезды, бесконечно одинокие в бесконечной пустоте вселенной.
Он тихо плакал, глотая слезы, такие горькие и жгучие, что они, кажется, оставляли следы на щеках.
И Алекс даже не догадывался, что Время пришло. Произошедшее сегодня — лишь первый звонок, первый всплеск. Судьба вспомнила, обратила на него свой взор и сделала легкий перебор по струнам настоящего и прошлого, донесла до него тихий голос матери, звуки колыбельной, которую когда-то Гермиона пела своему новорожденному сыну в маленьком доме на берегу моря. Судьба дала возможность заглянуть Алексу туда, откуда нет возврата, и даровала Шанс. Быть может, ей захотелось оправдаться перед ним?
Я плакала весь вечер! Работа очень атмосферная. Спасибо!
|
Изначально, когда я только увидела размер данной работы, меня обуревало сомнение: а стоит ли оно того? К сожалению, существует много работ, которые могут похвастаться лишь большим количеством слов и упорностью автора в написании, но не более того. Видела я и мнения других читателей, но понимала, что, по большей части, вряд ли я найду здесь все то, чем они так восторгаются: так уж сложилось в драмионе, что читать комментарии – дело гиблое, и слова среднего читателя в данном фандоме – не совсем то, с чем вы столкнетесь в действительности. И здесь, казалось бы, меня должно было ожидать то же самое. Однако!
Показать полностью
Я начну с минусов, потому что я – раковая опухоль всех читателей. Ну, или потому что от меня иного ожидать не стоит. Первое. ООС персонажей. Извечное нытье читателей и оправдание авторов в стиле «откуда же мы можем знать наверняка». Но все же надо ощущать эту грань, когда персонаж становится не более чем картонным изображением с пометкой имя-фамилия, когда можно изменить имя – и ничего не изменится. К сожалению, упомянутое не обошло и данную работу. Пускай все было не так уж и плохо, но в этом плане похвалить я могу мало за что. В частности, пострадало все семейство Малфоев. Нарцисса Малфой. «Снежная королева» предстает перед нами с самого начала и, что удивляет, позволяет себе какие-то мещанские слабости в виде тяжелого дыхания, тряски незнакомых личностей, показательной брезгливости и бесконтрольных эмоций. В принципе, я понимаю, почему это было показано: получить весточку от сына в такое напряженное время. Эти эмоциональные и иррациональные поступки могли бы оправдать мадам Малфой, если бы все оставшееся время ее личность не пичкали пафосом безэмоциональности, гордости и хладнокровия. Если уж вы рисуете женщину в подобных тонах, так придерживайтесь этого, прочувствуйте ситуацию. Я что-то очень сомневаюсь, что подобного полета гордости женщина станет вести себя как какая-то плебейка. Зачем говорить, что она умеет держать лицо, если данная ее черта тут же и разбивается? В общем, Нарцисса в начале прям покоробила, как бы меня не пытались переубедить, я очень слабо верю в нее. Холодный тон голоса, может, еще бешеные глаза, которые беззвучно кричат – вполне вписывается в ее образ. Но представлять, что она «как девочка» скачет по лестницам, приветствуя мужа и сына в лучших платьях, – увольте. Леди есть леди. Не зря быть леди очень тяжело. Здесь же Нарцисса лишь временами походит на Леди, но ее эмоциональные качели сбивают ее же с ног. Но терпимо. 3 |
Не то, что Гермиона, например.
Показать полностью
Гермиона Грейнджер из «Наследника» – моё разочарование. И объяснение ее поведения автором, как по мне, просто косяк. Казалось бы, до применения заклятья она вела себя как Гермиона Грейнджер, а после заклятья ей так отшибло голову, что она превратилась во что-то другое с налетом Луны Лавгуд. Я серьезно. Она мечтательно вздыхает, выдает какие-то непонятные фразы-цитаты и невинно хлопает глазками в стиле «я вся такая неземная, но почему-то именно на земле, сама не пойму». То есть автор как бы намекает, что, стерев себе память, внимание, ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР НЕ ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР. Это что, значит, выходит, что Гермиона у нас личность только из-за того, что помнит все школьные заклинания или прочитанные книги? Что ее делает самой собой лишь память? Самое глупое объяснения ее переменчивого характера. Просто убили личность, и всю работу я просто не могла воспринимать персонажа как ту самую Гермиону, ту самую Грейнджер, занозу в заднице, педантичную и бесконечно рациональную. Девушка, которая лишена фантазии, у которой были проблемы с той же самой Луной Лавгуд, в чью непонятную и чудную копию она обратилась. Персонаж вроде бы пытался вернуть себе прежнее, но что-то как-то неубедительно. В общем, вышло жестоко и глупо. Даже если рассматривать ее поведение до потери памяти, она явно поступила не очень умно. Хотя тут скорее вина авторов в недоработке сюжета: приняв решение стереть себе память, она делает это намеренно на какой-то срок, чтобы потом ВСПОМНИТЬ. Вы не представляете, какой фейспалм я ловлю, причем не шуточно-театральный, а настоящий и болезненный. Гермиона хочет стереть память, чтобы, сдавшись врагам, она не выдала все секреты. --> Она стирает себе память на определенный промежуток времени, чтобы потом ВСПОМНИТЬ, если забыла… Чувствуете? Несостыковочка. 3 |
Также удручает ее бесконечная наивность в отношениях с Забини. Все мы понимаем, какой он джентльмен рядом с ней, но все и всё вокруг так и кричат о его не просто дружеском отношении. На что она лишь делает удивленные глаза, выдает банальную фразу «мы друзья» и дальше улыбается, просто вгоняя нож по рукоятку в сердце несчастного друга. Либо это эгоизм, либо дурство. Хотелось бы верить в первое, но Гермиону в данной работе так безыскусно прописывают, что во втором просто нельзя сомневаться.
Показать полностью
Еще расстраивает то, что, молчаливо приняв сторону сопротивления, Гермиона делает свои дела и никак не пытается связаться с друзьями или сделать им хотя бы намек. Они ведь для нее не стали бывшими друзьями, она ведь не разорвала с ними связь: на это указывает факт того, что своего единственного сына Гермиона настояла записать как подопечного Поттера и Уизли. То есть она наивно надеялась, что ее друзья, которые перенесли очень мучительные переживания, избегая ее и упоминаний ее существования, просто кивнут головой и согласятся в случае чего? Бесконечная дурость. И эгоизм. Она даже не пыталась с ними связаться, не то чтобы объясниться: ее хватило только на слезовыжимательное видеосообщение. Итого: Гермиона без памяти – эгоистичная, малодушная и еще раз эгоистичная натура, витающая в облаках в твердой уверенности, что ее должны и понять, и простить, а она в свою очередь никому и ничего не должна. Кроме семьи, конечно, она же у нас теперь Малфой, а это обязывает только к семейным драмам и страданиям. Надо отдать должное этому образу: драма из ничего и драма, чтобы симулировать хоть что-то. Разочарование в авторском видении более чем. 3 |
Драко, кстати, вышел сносным. По крайне мере, на фоне Гермионы и Нарциссы он не выделялся чем-то странным, в то время как Гермиона своими «глубокими фразами» порой вызывала cringe. Малфой-старший был блеклый, но тоже сносный. Непримечательный, но это и хорошо, по крайней мере, плохого сказать о нем нельзя.
Показать полностью
Еще хочу отметить дикий ООС Рона. Казалось бы, пора уже прекращать удивляться, негодовать и придавать какое-либо значение тому, как прописывают Уизли-младшего в фанфиках, где он не пейрингует Гермиону, так сказать. Но не могу, каждый раз сердце обливается кровью от обиды за персонажа. Здесь, как, впрочем, и везде, ему выдают роль самого злобного: то в размышлениях Гермионы он увидит какие-то симпатии Пожирателям и буквально сгорит, то, увидев мальчишку Малфоя, сгорит еще раз. Он столько раз нервничал, что я удивляюсь, как у него не начались какие-нибудь болячки или побочки от этих вспышек гнева, и как вообще его нервы выдержали. Кстати, удивительно это не только для Рона, но и для Аврората вообще и Поттера в частности, но об этом как-нибудь в другой раз. А в этот раз поговорим-таки за драмиону :з Насчет Волан-де-Морта говорить не хочется: он какой-то блеклой тенью прошелся мимо, стерпев наглость грязнокровной ведьмы, решил поиграть в игру, зачем-то потешив себя и пойдя на риск. Его довод оставить Грейнджер в живых, потому что, внезапно, она все вспомнит и захочет перейти на его сторону – это нечто. Ну да ладно, этих злодеев в иной раз не поймешь, куда уж до Гениев. В общем, чувство, что это не величайший злой маг эпохи, а отвлекающая мишура. К ООСу детей цепляться не выйдет, кроме того момента, что для одиннадцатилетних они разговаривают и ведут себя уж очень по-взрослому. Это не беда, потому что мало кто этим не грешит, разговаривая от лица детей слишком обдуманно. Пример, к чему я придираюсь: Александр отвечает словесному противнику на слова о происхождении едкими и гневными фразами, осаждает его и выходит победителем. Случай, после которого добрые ребята идут в лагерь добрых, а злые кусают локти в окружении злых. Мое видение данной ситуации: мычание, потому что сходу мало кто сообразит, как умно ответить, а потому в дело скорее бы пошли кулаки. Мальчишки, чтоб вы знали, любят решать дело кулаками, а в одиннадцать лет среднестатистический ребенок разговаривает не столь искусно. Хотя, опять же, не беда: это все к среднестатистическим детям относятся, а о таких книги не пишут. У нас же только особенные. 2 |
Второе. Сюжет.
Показать полностью
Что мне не нравилось, насчет чего я хочу высказать решительное «фи», так это ветка драмионы. Удивительно, насколько мне, вроде бы любительнице, было сложно и неинтересно это читать. История вкупе с ужасными ООСными персонажами выглядит, мягко говоря, не очень. Еще и фишка повествования, напоминающая небезызвестный «Цвет Надежды», только вот поставить на полку рядом не хочется: не позволяет общее впечатление. Но почему, спросите вы меня? А вот потому, что ЦН шикарен в обеих историях, в то время как «Наследник» неплох только в одной. Драмиона в ЦН была выдержанной, глубокой, и, главное, персонажи вполне напоминали привычных героев серии ГП, да и действия можно было допустить. Здесь же действия героев кажутся странными и, как следствие, в сюжете мы имеем следующее: какие-то замудренные изобретения с патентами; рвущая связи с друзьями Гермиона, которая делает их потом опекунами без предупреждения; но самая, как по мне, дикая дичь – финальное заклинание Драко и Гермионы – что-то явно безыскусное и в плане задумки, и в плане исполнения. Начиная читать, я думала, что мне будет крайне скучно наблюдать за линией ребенка Малфоев, а оказалось совершенно наоборот: в действия Александра, в его поведение и в хорошо прописанное окружение верится больше. Больше, чем в то, что Гермиона будет молчать и скрываться от Гарри и Рона. Больше, чем в отношения, возникшие буквально на пустом месте из-за того, что Гермиона тронулась головой. Больше, чем в ее бездумные поступки. Смешно, что в работе, посвященной драмионе более чем наполовину, даже не хочется ее обсуждать. Лишь закрыть глаза: этот фарс раздражает. Зато история сына, Александра, достаточно симпатична: дружба, признание, параллели с прошлым Поттером – все это выглядит приятно и… искренне как-то. Спустя несколько лет после прочтения, когда я написала этот отзыв, многое вылетело из головы. Осталось лишь два чувства: горький осадок после линии драмионы и приятное слезное послевкусие после линии сына (честно, я там плакала, потому что мне было легко вжиться и понять, представить все происходящее). И если мне вдруг потребуется порекомендовать кому-либо эту работу, я могу посоветовать читать лишь главы с Александром, пытаясь не вникать в линию драмионы. Если ее игнорировать, не принимать во внимание тупейшие действия главной пары, то работа вполне читабельна. 4 |
Начала читать, но когда на второй главе поняла, что Драко и Гермиона погибли, не смогла дальше читать...
1 |
4551 Онлайн
|
|
Замечательная книга, изумительная, интересная, захватывающая, очень трагичная, эмоциональная, любовь и смерть правит миром, почти цытата из этой книги как главная мысль.
|
О фанфиках узнала в этом году и стала читать, читать, читать запоем. Много интересных , о некоторых даже не поворачивается язык сказать "фанфик", это полноценные произведения. "Наследник", на мой взгляд, именно такой - произведение.
Показать полностью
Очень понравилось множество деталей, описание мыслей, чувств, на первый взгляд незначительных событий, но все вместе это даёт полноценную, жизненную картину, показывает характеры героев, их глубинную сущность. Не скрою, когда дошла до проклятья Алекса,не выдержала,посмотрела в конец. Потом дочитала уже спокойнее про бюрократическую и прочую волокиту, когда ребенок так стремительно умирает. Жизненно, очень жизненно. Опять же,в конце прочла сначала главы про Алекса, понимая, что не выдержу, обрыдаюсь, читая про смерть любимых персонажей. Потом, конечно, прочла, набралась сил. И все равно слезы градом. Опять же жизненно. Хоть у нас и сказка... Однако и изначальная сказка была таковой лишь в самом начале) В описании предупреждение - смерть персонажей. Обычно такое пролистываю... А тут что то зацепило и уже не оторваться. Нисколько не жалею, что прочла. Я тот читатель,что оценивает сердцем - отозвалось или нет, эмоциями. Отозвалось, зашкалили. Да так,что необходимо сделать перерыв, чтоб все переосмыслить и успокоиться, отдать дань уважения героям и авторам.. Спасибо за ваш труд, талант, волшебство. 1 |