Долгий путь домой (джен)

Оля так не любила свое отражение, что в городской квартире оставила зеркала только в ванной комнате и коридоре. Если не слишком часто на них натыкаться, можно даже ненадолго забыть, что волосы тонкие и быстро грязнятся, кожа на лице слишком жирная и вся в каких-то оспинах, а тело ну совсем уж не предел мечтаний — полноватое, если не сказать дородное, нескладное и неповоротливое. Можно даже вообразить, что она — это не она, а совсем другая особа. Красивая, обязательно молодая, с точеными чертами лица и стройной фигурой (и уж не такая каланча, конечно!). Можно даже имя себе другое придумать. Красивое, звучное. Как будто с пыльных желтых страниц романов Дюма, Майн Рида и Сабатини. И чтобы непременно рядом был отважный рыцарь, готовый ради дамы сердца к любым испытаниям. Если повезет, он может даже присниться.

Грустно только, что каждое утро будильник силком вырывает из сладких снов. Приходится продирать глаза, плестись в ванну, вновь смотреться в ненавистное зеркало, вспоминать о том, что она никакая не Арабэлла и не Диана, а Ольга Сергеевна Лякишева, и жизнь у нее совсем не романтичная, а очень даже наоборот.

В прошлом году Ольге дали «майора», и она ждала, что теперь-то ее наконец переведут в Управление на бумажную работу, но все вышло по-другому. Майор Лякишева получила приказ о назначении в закрытый научно-исследовательский центр и попала в подчинение к Леониду Тарасову, руководителю проекта «Эксперимент». В прошлом сотрудник ФСИН, Ольга в этот закрытый НИИ была назначена начальником охраны. Оказалось, что служба тут ей предстоит непростая.

Нет, взаимоотношения с начальством вроде с самого начала установились вполне приемлемые, да и на личный состав жаловаться было грех: с секретаршей Лизой и еще несколькими сослуживцами Оля даже позволила себе перейти некоторую грань, они стали почти-друзьями. Тяжелой была сам работа. Изучали «экспериментаторы» так называемый «эльфийский синдром», как объяснил Тарасов, разновидность синдрома Дауна, при которой хромосом у человека не на одну пару больше, а сразу на несколько сотен. Генетических сбой, малоизученный и редкий, от которого страдало во всем мире от силы сотня человек. В холодных стенах НИИ сейчас жили дюжина таких несчастных больных. Еще полгода назад их было больше, но в ходе экспериментов Тарасова четверо «эльфов» погибли, а еще трое впали в кому. Каждый раз, когда Ольга вспоминала о тех страшных днях, ее передергивало от жалости к этим людям и отвращения к руководству, да и к самой себе тоже.

Главное светило НИИ, молодой био-информатик Илья Валерьев, изучал реакции больных на изобретенную им «сыворотку памяти», как назвали препарат экспериментаторы. Прозрачное вещество внутривенно вводили подопытному, а после — наблюдали за его состоянием. Ольга присутствовала во время каждого такого эксперимента, да еще и в отвратительном самой себе качестве — ей приходилось ремнями крепить тела несчастных к кушетке, фиксировать руки и ноги, чтобы Илья имел возможность спокойно работать с «материалом». О, как же она ненавидела его в те моменты!

«Материал» не желал реагировать на препарат так, как было запланировано. Первым в лапы экспериментаторов попал старый рыжий Филипп, неглупый, в общем, и очень добрый эльф. Он же первым и отмучился. Он очень страшно кричал перед смертью, не от боли, как объяснил позже Илья, а от информационного шума, «осанвэ», который умеют слышать некоторые эльфы, и который Филипп сумел уловить впервые — и мозг не справился с нагрузкой. Через неделю Илья объявил, что что-то там усовершенствовал и готов попробовать еще раз. Для второго эксперимента Ольге велели привести в подвал Адриашку, толстого невысокого эльфа с черной шерстью. Он упрямился, боялся идти, но она уговорила его, обманув, что там, внизу, его ждет сюрприз, и Адриашка поверил ей. Он умирал еще страшнее, чем Филипп. Кричал, не переставая трое суток, и Ольга впервые поняла, почему эксперименты проводятся в подвале с такими толстыми стенами и стопроцентной звукоизоляцией — секретарша Лиза, пожалуй, в обморок бы грохнулась, едва заслышав эти страшные звуки. Третьим стал совсем юный эльф, с телом которого болезнь еще не произвела никаких страшных изменений. Илья сказал, что сыворотку надо пробовать сначала на эльфах группы «А», как экспериментаторы называли всех молодых эльфов, и Тарасов велел привести Эльдара. Когда Ольга зашла в его камеру и велела собираться, тот не сопротивлялся, лишь грустно и с каким-то невозможным пониманием заглянул ей в глаза, так, что по спине пробежал холодок. Эльдара не пришлось укладывать на стол насильно, он не сопротивлялся и не кусался, как Филипп или Адриашка, но от его спокойствия на душе у Ольги стало совсем уж погано.

Мучился Эльдар долго. А потом аппаратура перестала улавливать импульсы от закрепленных на его теле электродов. Формально эльф оставался еще жив, но Илья сказал, что он впал в кому и больше ничего не чувствует. Но сказал он это как-то неуверенно, да и сама Ольга видела по лицу несчастного, что, пусть аппаратура больше и не может считывать его состояние, мучения еще не окончены — он вздрагивал, зрачки под веками лихорадочно двигались, а рот иногда кривился в беззвучном крике.

Эльдара перевели в соседний подвал, где был оборудован лазарет, и кормили с тех пор внутривенно. Илья несколько раз пытался вывести его из комы, но все попытки заканчивались неудачно.

Ольга думала, что теперь-то эксперименты прекратятся, но через месяц Валерьев объявил, что готов рискнуть еще разок, и что на этот раз ему нужны двое, мол, один теряется в потоке осанвэ, не в силах зацепиться за якорь воспоминаний. Тарасов указал на старого Святозара из группы «Б» и молодого Марка из группы «А». Оба безропотно улеглись на лежанки и так же безропотно позволили влить себе в вену препарат. Марк умер через пятнадцать минут после начала эксперимента, а Святозар через двадцать. Тарасов тогда устроил Илье страшный разнос, он орал как сумасшедший и чуть не надавал подчиненному по морде (признаться, у Ольги тоже кулаки чесались). Все думали, что на этом эксперименты Ильи закончатся, но он каким-то образом все же сумел убедить Тарасова позволить ему рискнуть еще раз. «Провал вышел потому, что оба эльфа были из разных групп!» — говорил он, — «Мы попробуем с истинными эльфами» — так он называл «А»-группу, — «и сумеем считать и зафиксировать мыслепоток». Скрепя сердце, Тарасов согласился. Ольга привела в подвал недавно появившегося в НИИ Камиля и Артура, который жил тут уже очень давно, и с которым Ольга успела даже немного подружиться. Оба эльфа впали в кому на третий день после введения сыворотки, в результате чего Тарасов все-таки отстранил Валерьева от научной работы, а Ольга проплакала весь вечер.

Илья был в немилости почти два месяца, но он не переставал дежурить у кабинета руководителя проекта, и утром Тарасов все-таки принял его и выслушал порцию новых идей.

Ольга, которая в тот момент находилась в приемной и подписывала у Лизы документы, не смогла скрыть своего отвращения.

— Чем он так тебе досадил? — вспорхнула ресничками секретарша, которая не знала о том, что происходит в подвале здания.

— Ничем, — ответила Ольга сквозь зубы, а Лиза хмыкнула.

Ольга тяжело вздохнула. С кем-то в ближайшее время предстоит распрощаться навсегда. Добрый Авдей? Этот новенький итальянец Финдекано? Такой юный… Разве он виноват, что в организме сидят эти лишние гены? Илья в своей научном энтузиазме переходит все грани добра и зла. «Можно было бы, приложила б этого урода головой об стенку».

— Лизонька! — донеслось из-за двери кабинета начальства. — Найди мне Лякишеву, это срочно.

— Ждет тебя, — Лиза с улыбкой указала обеими руками на двери, приглашая.

Оля, скрепя сердце, переступила порог.

— Леонид Эдуардович, вызывали? — Оля поплотнее прикрыла дверь. На Валерьева она демонстративно не смотрела.

— Оленька, проводите Илью Витальевича к нашим подопечным в лазарет, — сказал шеф со вздохом и задумчиво забарабанил пальцами по столешнице. — Может, что и выйдет на этот раз. Идите, идите…

Из кабинета вышли молча и так же молча спустились на лифте. Уже на минус первом этаже, куда невозможно было попасть без Олиного пропуска, она, не оборачиваясь, процедила:

— Садист.

Илья насупился. Тощий и нескладный, в своих очках в пол-лица он был похож на студента-отличника.

— Если не понимаете, лучше молчите. Я их вывести из комы попытаюсь…

— После того, как сам и угробил, — Ольга обернулась и зло сверкнула глазами. — В чем мальчишки-то виноваты?! Камиль вон вообще только школу, поди, закончить успел! Ребенок же совсем… — Ольга вдруг спотыкнулась о насмешливый взгляд Ильи.

— Этому ребенку больше тысячи лет, — Илья остановился посреди коридора, снял очки и протер их краем своей рубашки. Ольга тоже встала как вкопанная.

— В смысле? — спросила она обалдело.

— В прямом смысле.

— Но это же Авдей и другие… У которых шерсть…

— Авдей — это эльф группы «Б». Бракованный то есть. А те, другие… Что, вы думаете, мы тут с ними носимся? Я же тоже не маньяк психованный, мне тоже их жалко. Но секрет бессмертия и обмена мыслями просто так не разгадаешь… Пойдемте уж в лазарет, посмотрим, как там наши ребята.

Ребята были не очень. Впрочем, как всегда. Три кровати, на них — три тела под белыми простынями. Возле каждого — белая тумбочка с медикаментами, капельница, табурет. Руки прикованы наручниками к железным каркасам кроватей. У Эльдара зрачки под сомкнутыми веками по-прежнему лихорадочно бегают туда-сюда, Камиль в глубоком беспамятстве, кожа белая, как полотно, а Артур, наоборот, выглядит так, как будто прилег поспать. Илья подошел к Эльдару, пощупал пульс, поднял веко.

— Этот — самый сильный из троих. Хоть и не самый старший, Камилю во внуки годится. Но почему-то и осанвэ у него самое мощное, и сопротивлялся он воздействию изо всех сил, — Валерьев достал из бездонных карманов новенький шприц и ампулу с прозрачной жидкостью. После известных манипуляций наклонился к Эльдару и ввел препарат в вену. Подождал с полминуты — реакции не последовало. Илья вздохнул. — Боюсь, мы тут бессильны. — Он повернулся к кровати, которая стояла посередине и повторил свои действия со вторым набором шприц-ампула. — Камиль — старше всех, но с ним и сложнее, чем с другими, душа за тело совсем не держится, — убедившись, что и на второго эльфа лекарство не произвело ожидаемого эффекта, био-информатик обогнул кровать и сел на краешек третьей койки. — Ну а Артур вообще не считал себя кем-то особенным. Ему тридцать. На самом деле, обычных тридцать лет. Он думал о себе, что экстрасенс, — усмехнулся Илья. Сыворотка предсказуемо не сработала.

— Зачем ты все это рассказываешь?

— Шеф велел. Чтобы вы их не жалели. И не боялись.

— Чего?

— Завтра опробуем мой «элексир истины», новая разработка. Нет, как с предыдущей не получится, честное слово! Там совсем другие соединения…

— Кто на этот раз?

— Авдей и Финдекано.

Ольга вздохнула.

— Что, про Финьо тоже расскажешь, что ему сотни лет?

— Может быть и так. Информацию по нему пробили. В Москве появился полгода назад, всплыл вместе с документами из ниоткуда. Очень даже возможно, что до того жил под другими именами. Может, десятки лет, а может и сотни.

— Не верю я тебе… Сотни лет, бессмертие, — передразнила она Илью. — Вижу только то, что есть. Молодых ребят гробите.

— Ну, значит, так и есть, — Илья хлопнул себя по коленям и поднялся. — Завтра испытания.

Ольга отвернулась. На Илью смотреть было по-прежнему противно.

Когда они поднялись на поверхность, сотовый пискнул смской. «Вам звонил абонент 8961…5» — прочитала Ольга. Номер был незнаком, и, хотя в таких случаях она никогда не перезванивала, в этот раз все-таки нажала на зеленую кнопочку звонка.

— Оленька? Оленька, это ты? — раздался в трубке хорошо знакомый голос, прерывающийся рыданиями. Сердце мгновенно сжалось.

— Теть Валь..?

— Оленька, приезжай... Бабушка умерла.

В общем, в свете утреннего разговора с Валерьевым, Ольга была рада своему незапланированному отпуску. Жаль только, что повод вышел таким грустным. Быстренько оформив недельку за свой счет, она покидала в сумку вещи и поспешила на автовокзал, покупать билеты на поезд. Олины родители жили в деревне под Курском, это было в двух часах пути от ее нынешнего места службы, поэтому последний год Оля навещала отчий дом довольно часто. Бабушка болела уже давно, и печальное событие было предсказуемым, но легче на сердце от этого не становилось. Перед глазами всю дорогу прокручивались воспоминания раннего детства и школьных лет, когда бабушка, в те годы лучший друг и главный советчик, была рядом, такая молодая и сильная. Почему-то не шли из головы бабушкины оладушки, которыми та накормила первого Олиного серьезного ухажера… И «Евгений Онегин», которого та читала по памяти от начала до конца. Слезы душили Олю всю дорогу. Столько всего осталось несказанным, и еще больше невыслушанным. Для Оли вместе с бабушкой уходила целая эпоха.

На вокзале ее ждал дядя Сережа на неизменной «Копейке», которая была, наверное, старше самой Оли. По пути Оля узнала деревенские новости, которые, в основном вертелись вокруг свадеб и ожидаемых родов: одноклассник Рома женился второй раз, а соседская Дашка Перелыгина, в замужестве Усенкова, ожидала мальчика. Ее муж Костик вроде получил то ли в наследство, то ли просто в подарок от какого-то благотворителя чуть ли не имение, так что Дашка теперь жила богато. За сплетнями дорога пролетела незаметно.

Родной дом встретил тишиной, несмотря на то, что в большую комнату набилось, кажется, полдеревни, и запахом формалина. Мама плакала, папа тяжело вздыхал. Оля посидела немного с родителями, поздоровалась с теми из родни, кто был в доме и прошла в спальню, где на снятой с петель двери, как того требовал деревенский обычай, установили гроб. На табуретах по обе стороны от него сидели деревенские бабушки: баба Зина, баба Катя и Марья Сергеевна. Оля тихонько поздоровалась. Лица у всех троих были заплаканы. Оля подумала, что все эти морщинистые и сгорбленные старушки, наверняка, знали бабушку Лену молодой румяной девчонкой, да и сами в ту пору были юными и беззаботными — бегали босыми по траве после грозы, играли в прятки, а потом, чуть позже, обсуждали женихов, вернувшихся с войны. И было это каких-то шестьдесят — семьдесят лет назад.

Совершенно неуместно вспомнился Финдекано и эльфы в подвале. «Неужели все-таки бессмертие? Но каково же это? Полюбить, а потом видеть, как любимый человек состарится, как юное лицо пересекут морщины, как ссохнутся руки и ноги, станет скрипучим голос… И однажды не узнать.

Или — напротив? Всегда видеть в старом немощном теле того, кого однажды повстречал юным и прекрасным? Ведь Марья Сергеевна и другие… они же помнят нашу бабушку Лену молодой? Они старели вместе с ней и, наверное, для них все эти изменения во внешности пришли не замеченными? Ведь взять хотя бы меня. С четвертого класса я дружу со Светкой Рыбаловой. А сейчас нам по тридцать пять. А она для меня все еще та девчонка с красными заколками, которым завидовал весь класс…»

Оля немного посидела возле тела бабушки, а потом вышла во двор. Тут сразу стало легче дышать — оказывается, она уже успела привыкнуть к вездесущему формалиновому запаху. Соседи потихоньку расходились по домам.

На улице уже темнело, горизонт окрасился алым, и она невольно залюбовалась открывшейся картиной. Дом стоял на пригорке и со скамьи, где сидела Ольга, отлично просматривалась вся дорога. Из сеней показался дядя Сережа. Он молча присел рядом и раскупил свою «Приму», такую же неизменную, как машина «Копейка». Оля сначала улыбнулась, а потом всхлипнула раз, другой — и тут-то ее прорвало. Слезы полились рекой.

— Не плачь, дочка, — попытался утешить дядя Сережа. — Она хорошую жизнь прожила. Долгую. Отмучилась, бедная…

— Как же я тепе-ерь, — Оля его не слушала и рыдала в голос. — Ну как же?! Все же будет по-другому! Не так!

Дядя Сережа говорил еще что-то, какие-то слова утешения, объяснял ей, как ребенку, что такова жизнь: все рождаются и умирают в свой срок, но Оля не хотела слушать. Она рыдала и рыдала, оплакивая сразу все — и свое так давно закончившееся детство, и неудачную личную жизнь, и надвигающуюся старость, и тоску одиночества. А тут еще и эльфы вспомнились, и Оля зарыдала еще громче. Что толку в бессмертии, если лежишь вот так: без сознания, с катетером в вене, прикованный наручниками к кровати! Да еще и в подвале, где ни окон, ни света солнечного нет.

Не сразу она заметила, что рядом с ней сидит уже не дядя Сережа, а Олег, местный блаженный, как говорила о нем бабушка Лена. Высоченный, худющий, как скелет, рыжий, он всегда производил на незнакомых неизгладимое впечатление. Но Оля-то знала его очень давно, поэтому только улыбнулась, как старому знакомому. Он что-то зашептал ей на ухо и от его голоса становилось легче, как будто свежим ветерком повеяло после смрадного запаха. Оля разрешила взять себя за руку. По телу пронеслось знакомое тепло.

По-правде сказать, Оля не верила в то, что Олег — святой человек. Конечно, тут были какие-то экстрасенсорные способности, а уж в существование оных майор Лякишева, участник проекта «Эксперимент» даже не верила — она просто точно знала, что они бывают. Но как бы то ни было, вся деревня считала Олега блаженным и чуть ли не святым. Никто не знал, где он живет, но говорили, что ночует он прямо в лесу, под открытым небом. Он не разговаривал, а общался только записками. Когда «лечил», как сейчас, шептал что-то невразумительное на тарабарщине собственного сочинения, но в записках изъяснялся вполне грамотным литературным языком.

Олина сестра, которая жила в Фатеже, как-то рассказала знакомому батюшке об Олеге — вроде тот батюшка написал ему и у этих двоих даже завязалось что-то вроде дружбы по переписке, по крайней мере, с тех пор Олега часто видели на почте. Но никаких представителей епископата, готовых проверить сведения о появлении нового подвижника, в деревне точно не появлялось.

Олег продолжал шептать, и горечь и боль потихоньку покидали Олино сердце. Как будто из глубин сознания на поверхность выбиралось все самое доброе и хорошее, что было до поры до времени спрятано под слоем цинизма, разочарований и обид взрослой жизни. Оля чувствовала себя так, как будто бы ей снова десять и впереди вся жизнь. «Тридцать пять… ну и пусть! А я все равно буду счастлива!» — звенело в голове. Оля улыбалась.

Ее блаженное состояние прервала трель телефонного звонка.

— Алло? — она нехотя забрала руку у Олега. — Меня не будет завтра. Без меня начинайте… Справится, конечно… Да, сказал… Нет, нет, из группы «Б» только Авдей. А из «А» — новенький. Финдекано Руссандол…

Внезапно Олег порывисто вскочил. Оля удивленно подняла на него глаза, забыв ответить на вопрос собеседника.

— Финдекано Руссандол?! — хрипло воскликнул Олег. — Чье это имя?!

Голос в трубке продолжал что-то вещать, но Оля медленно нажала на отбой, не сводя глаз с собеседника.

— Ты — эльф, — вдруг поняла она. А Олег вдруг прижал обе свои длинные руки к глазам и глухо простонал.

— Руссандол, — проговорил он глухо. — Это я — Руссандол. Нельяфинве Майтимо Руссандол. А он — Финдекано, — он вскинул на Олю обезумевшие глаза. — Скажи мне, где ты его видела?!