Обратный отсчет (джен)

В двери лаборатории стучали грозно, нетерпеливо, настойчиво.

— Полиция! Открывай, Бушрут! Живо!

Репейник быстро оглянулся через плечо. Все ли необходимое он убрал, все ли спрятал, все ли улики уничтожил: одежду, грязное полотенце, о которое Антиплащ вытирал руки, примятую траву и кучки осыпавшейся земли возле крышки потайного погреба, отпечатки подошв… Он включил поливальную установку и передвинул ее ближе к проходу, чтобы смыть с дорожки оставшиеся на ней следы (если таковые и были), бросил на поживу Спайку остатки печенья и бутербродов, потом, громко шаркая, с досадливо-раздраженным видом подошел к двери и, сердито бормоча: «Кого это там принесло в такую погоду?» — отодвинул задвижку.

Так и есть — Черныш. И все при нем: мокрая черная куртка, упрямо выпяченный подбородок, настороженность и готовность к любым неожиданностям, кобура у пояса, явно не пустующая… И двое копов за спиной; чуть повернув голову, Черный Плащ что-то негромко сказал им через плечо — и они бесшумно, с профессионализмом настоящих разведчиков рассосались в окружающих со всех сторон экспериментальных зарослях: осматривать оранжерею на предмет наличия/отсутствия посторонних людей? Еще двое остались снаружи — прочесывать, надо полагать, с этой же целью окружающий лес… Черный Плащ, не дожидаясь приглашения, быстрым, пружинистым шагом вошел в лабораторию, небрежно отодвинув Бушрута плечом. Взгляд его — вроде бы безразличный и рассеянный — мельком пробежался по углам и стенам, по густой зеленой куще растений, по клумбам и куртинам, по опутывающим все вокруг дырчатым желобам оросительной системы и фонтанчикам работающей в глубине сада поливальной установки… Пройдя чуть вперед по центральной дорожке, он, не дожидаясь Бушрута, даже не оглядываясь, хмуро бросил на ходу:

— Здоро́во, Репей.

— Здорово, Черныш, коли не шутишь. — Бушрут, глядя в его прямую, враждебную, прямо-таки излучающую неприязнь и презрительность категоричную спину, с демонстративным неудовольствием поджал губы. — Чем обязан визитом… в столь неурочный час?

Дойдя почти до конца мягкой травянистой дорожки, Дрейк наконец остановился и обернулся.

— Ты удивлен?

— Более чем.

— Неужели? Ты не слушаешь новостей, Бушрут? Не смотришь телевизор? Никогда не включаешь радио? Не знаешь, что мы ловим по всему Сен-Канару твоего дружка?

— Какого дружка?

— У тебя их не так много, Репей, чтобы не догадаться.

— У меня вообще нет «дружков», Черный Плащ, — сухо, с подчеркнутой невозмутимостью, не без оснований полагая, что на неприкрытое хамство следует отвечать безукоризненной вежливостью, отозвался Бушрут. — Друзья — есть, а «дружков»… извини.

— Нет-нет, вот именно с друзьями-то у тебя напряг, мой дорогой Реджи. — Дрейк неторопливо возвращался обратно, потирая друг о друга мокрые озябшие ладони, чуть заметно усмехаясь уголком губ. — А что касается дружков… ну, так и быть, уточним, что речь идет об Антиплаще. Кстати, не советую тебе вообще поддерживать с ним какие-либо отношения, это может не лучшим образом отразиться на твоем личном деле.

— И что такого он опять натворил?

— Он убил человека, Репей.

— Вот как? — Репейник помолчал; ледяная прокурорская убежденность, с какой Черный Плащ произнес (будто выплюнул!) эту коротенькую фразу, могла бы отбить всякое желание спорить и у более твердохарактерного, нежели Бушрут, человека. — Это доказано?

— За доказательствами дело не станет… Но ты, я вижу, не слишком-то шокирован этим известием, Репей.

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Ты хочешь сказать, что никакого?

Бушрут неопределенно пожал плечами.

— Я, конечно, понимаю, — язвительно заметил он, — что я, как лицо, отпущенное на свободу по твоему поручительству, могу подвергнуться проверке в любое время, но… не настолько же в любое, в конце-то концов! Час, если ты обратил внимание, уже поздний. И, если это — все, что ты имеешь мне сообщить, я бы, право, попросил тебя откланяться… Вряд ли я могу чем-то тебе помочь. Я, знаешь ли, любитель уединения и тихого, спокойного образа жизни, без происшествий, без эксцессов, без волнительных приключений на филейные части… Сижу себе тихо-мирно в своем уютном уголке, играю со Спайком, почитываю последние статьи по бионике и клеточной инженерии, попиваю зеленый чай…

— Сразу из трех кружек?

— Что? — проследив за его взглядом, Бушрут похолодел. Кретин! Избавился, называется, от улик! Убрать беспорядок, шмотки, крошки и даже незаметные следы на дорожке ума хватило — а вот про кружки, в количестве 3 (трех) штук, с остатками чая на донышках, с грязными антиплащовскими отпечатками на круглых эмалированных боках как-то совершенно позабылось… А ну как ушлый Черныш сейчас реквизирует их на предмет обнаружения «пальчиков», слюней, «пото-жировых следов» и прочей судебно-медицинской дряни, необходимой для отправления загадочного для непосвященных, требующего «неоспоримых доказательств» следственного процесса? Натянуто, принужденно усмехаясь (в жалкой надежде, что его скудная ухмылка будет принята за тончайшую иронию), Бушрут размашистым жестом смел проклятые кружки в большую мойку из нержавеющей стали, в которой отмокала его изгвазданная мокрой землей рабочая роба.

— Почему бы и нет? — холодно, с мрачноватым вызовом спросил он. — Я у себя дома, могу пить чай хоть из десяти кружек, если захочу. Может быть, я был не один… Да! Может быть, у меня была сугубо личная приватная встреча… а может, даже бурная, разгульная, разнузданная вечеринка, ты об этом не думал?

— Это у тебя-то, «любителя уединения и тихого, спокойного образа жизни»? Соображали на троих, надо полагать? И по какому поводу, если не секрет?

— Да по какому угодно! Скажем, по случаю удачного дня. Или по случаю присуждения мне Нобелевской премии. Или по случаю цветения вот этой милой редкостной орхидеи семейства Orhidaceae, подвида Arachnis Longicaulis, между прочим! Чем не повод поднять бокалы, ага? Или, если уж на то пошло, по случаю банальнейших, обыкновеннейших именин… Да! Почему у меня не может быть сегодня именин, или годовщины окончания колледжа, или памятной даты защиты диссертации, или… или самого простецкого дня рождения, в конце-то концов? И не корчи такую кислую физиономию… лучше посмотри на все эти цветы и подарки! На эти гирлянды разноцветных воздушных шаров… на яркие поздравительные открытки и адресы, на фейерверки и серпантин, на все эти окружающие нас радостные, оживленные, веселые лица!

— Что-то я не вижу ни одного.

— Я тоже, — угрюмо заметил Бушрут. — Но это же не значит, что я в кои-то веки не могу устроить праздник… для себя любимого, а?

— В столь, э-э… поздний неурочный час? Тебя что же — бессонница мучает? Несварение желудка? Угрызения совести? — Черный Плащ понимающе прищурился. — Очередной приступ депрессии? Сожаления о давно прошедшей, глупой, впустую растраченной молодости?

— Видимо, ничуть не меньше, нежели тебя, — гневно отрезал раздраженный, вконец выведенный из равновесия Репейник. — Иначе ты сидел бы дома, в тепле и покое, рядом с пультом от телевизора, а не шлялся по ночам по городу, докучая добропорядочным гражданам своим брызжущим изо всех дыр самодовольством и идиотскими подозрениями! Что, скажешь, что я не прав?

На секунду взгляды их встретились.

— А ты колючий, Репей, — посмеиваясь, с небрежной ленцой заметил Черный Плащ. Он сел на лавку и непринужденно закинул ногу на ногу, поглядывая на собеседника насмешливо, чуть искоса, беспечно жуя травинку (расположился, как у себя дома, сердито подумал Бушрут, только «Сен-Канарского вестника» в руке не хватает!). — Работа у меня такая — по ночам шляться, ловить всяких мерзавцев и жуликов, вот вроде вас с Антиплащом. И нечего шипеть и сверкать на меня глазами, как рассерженный кот… Ощетинился, будто кактус!

— А ты не лезь ко мне своими длинными грязными лапами — и я тебя не трону. Но если ты будешь меня доставать, а также по поводу и без повода хватать за грудки — уж не обессудь, если в конце концов тебе придется вытаскивать колючки из задницы!

Дрейк будто не слышал.

— Нам нужно осмотреть твою лабораторию.

— Обыскать, ты хочешь сказать? Будь любезен, предъяви ордер.

— Ордер будет готов к утру.

— Вот, значит, утром с обыском и придешь…

— Напрашиваешься на взыскания, Бушрут? — Черный Плащ скрестил руки на груди: побалагурили — и хватит, говорил его мрачный, исполненный суровой непреклонности вид; теперь речь пойдет сугубо о деле. — Я за тебя поручился, это верно... но, знаешь ли, в любой момент могу свое поручительство и отозвать. По причине, гм, твоих неисправимых криминальных наклонностей, открытого неповиновения представителю власти, а также учинения различных препон и препятствий при поимке опасного преступника, похитителя и убийцы, который…

— Антиплащ — не убийца.

— Ну да, ну да. Всего лишь циничная, наглая и злобная сволочь, а также отъявленный маньяк и социопат, по которому не столько даже тюремные нары плачут, сколько обшитая матрасами палата в ближайшем дурдоме.

— Нет. Дурка тут ни при чем. Он просто неприкаянный, одинокий и предоставленный самому себе человек… запертый, образно говоря, в шкафу, битком набитом мерзостными скелетами. И притом отчаянно сопротивляющийся любым попыткам этот глухой, пропахший удушающим гнильем шкаф взломать… Вот и все.

— Как бы там ни было — он опасен для общества, ты это знаешь не хуже меня. Антисоциальная личность! Грабитель, бандит, разбойник с большой дороги, а вдобавок к этому еще и похититель детей! Вооруженный до зубов, лишенный всяких моральных принципов психопат, подверженный вспышкам агрессии и одержимый манией убийства, чему мы все, буквально несколько часов назад, стали свидетелями. Вот-вот, именно так, да! Неожиданно? Удивительно? При его-то неукротимой звериной злобе? Нет, нет и нет! А та поистине неописуемая жестокость, с какой он проломил череп невинной жертве…

— Да не убивал он этого старика!

— Он сам тебе это сказал?

— Да! Нет… То есть…

— Ну, ну? Путаешься в показаниях, Репей? Кстати, откуда ты знаешь, что речь идет об убийстве именно старика, если, по твоим же собственным словам, ни сном ни духом не ведаешь об этом паскудном дельце? — Черный Плащ резко подался вперед и перегнулся через стол; его голубовато-серые, внимательные, все подмечающие глаза впились в беднягу Бушрута неотрывно и цепко, точно абордажные крючья. — Ты уже прокололся минимум трижды, Репей! Ну, что — продолжим вола вертеть, или все-таки начнем говорить правду… только правду и ничего, кроме правды? Где Антиплащ? Он был у тебя, верно? Ну, что ты молчишь, будто воды в рот набрал? Запугал он тебя, что ли? Убить грозился? Закопать в навозную кучу? Ну?.. Или ты все же хочешь официального разговора? Со свидетелями, протоколом, наручниками на запястьях и вооруженными вертухаями за спиной? Так, да?!

— Нет! — вырвалось у Бушрута. Лоб его покрылся испариной, во рту пересохло, в желудке разлилось что-то холодное, мерзкое, похожее на ком остывшей овсяной каши. Под холодным, пронизывающим до костей взглядом Черного Плаща он чувствовал себя, как под дулом пистолета: того и гляди вылетит птичка… и пролетит, беспечно посвистывая, насквозь, от переносицы до неприятно онемевшего затылка…

— Будешь говорить? — отрывисто рявкнул Черныш, и короткий вопрос хлестнул жёстко, словно удар бича. — Ну?!

— Буду! — припертый к стенке, крикнул Репей. Он судорожно рванул ставший вдруг тесным воротник мягкой фланелевой рубахи. — Но сначала выключи диктофон…

— Что?

— Диктофон, говорю, выключи. И отдай мне пленку. Иначе дальнейшую беседу мы продолжим, как это там… только в присутствии моего адвоката! Понял? Но если…

— Если что?

— Если ты гарантируешь, что разговор наш будет сугубо частным, конфиденциальным… так и быть, кое-какие сведения… на уровне, скажем, догадок и предположений я могу тебе сообщить.

— Ну... ладно. Пусть будет по-твоему. — Дрейк устало вздохнул. Он как будто разом оттаял, вынул из кармана маленький черный приборчик, вытряхнул из гнезда крохотную бобину с пленкой и положил кассету на стол. — Я тебя слушаю, Репей.

— Хорошо, предположим… — Бушрут не без облегчения перевел дух; Черный Плащ по-прежнему пристально смотрел на него — но взглядом не суровым, а скорее мрачным и выжидательным, в глазах его, к счастью, уже не было такого бешеного (прямо-таки антиплащовского!) напора. — Предположим, что Антиплащ действительно заходил ко мне сегодня вечером. С чего ты взял, что он до сих пор здесь? Он же прекрасно знает об объявленной на него охоте… да и забегал сюда буквально на минуту — только для того, чтобы прихватить кое-что из еды и узнать, в каком направлении продвигаются его поиски… Вот и все.

— Если он сейчас не здесь, то где?

— На этот счет я ничего не могу тебе сказать.

— Но предположить-то ты можешь?

— Предположить — да, пожалуй… Я предполагаю, Черныш, что он постарается как можно скорее вернуться в Сен-Канар — и искать его вам следует именно там.

— Почему? Я вот, например, склонен предполагать, что он, напротив, постарается как можно быстрее убраться из Сен-Канара… и твое нежелание это признавать только сильнее укрепляет меня в правильности моих предположений.

— Нет-нет, — Бушрут медленно покачал головой. — Зря ты так думаешь, уж поверь. У него есть свои причины на то, чтобы остаться именно в Сен-Канаре.

— Какие причины?

— Достаточно веские — вот какие. Он знает Сен-Канар как свои пять пальцев… и наверняка надеется отсидеться в одной из своих тайных «малин». Какой смысл ему куда-то удирать?

— Заляжет на дно, да… Кстати, девчонка с ним?

— Да. С ней все будет в порядке, не переживай.

— Хотелось бы в это верить… Давай-ка предположим, что он собирается с ней сделать? Избавится от нее, это ясно — но каким образом? Надеюсь, не самым худшим…

— Нет-нет. Оставит ее где-нибудь возле полицейского участка… Я же сказал тебе — на этот счет можешь быть совершенно спокоен.

— Что еще он тебе говорил?

— Практически ничего. Мы перебросились-то всего парой слов…

— Павильон — его рук дело?

— Ну… предполагаю, что да. Но к убийству старика он касательства не имеет.

— Даже так?

— Представь себе. Он сказал мне, что обнаружил его уже мертвым.

— Хм! И ты опять, в который уже раз, ему поверил? Я думал, твоя наивность все-таки имеет разумные пределы, Репей.

— Мне не кажется, что он лгал. Кроме того…

— Что?

— Я предполагаю, что ему нужна помощь, Черныш. Это дело, с геренитами и убийством старика… вовсе не такое простое, каким может показаться на первый взгляд.

Дрейк, медленно выпрямившись, опустил руки в карманы. То, что Бушрут темнит, не говорит всей правды и вообще всячески пытается выкрутиться, сомнению не подлежало, но Черный Плащ не хотел очень уж на него нажимать: припугни его сейчас арестом и статьей о пособничестве — и он захлопнется, как венерина мухоловка, и в ближайшее время вообще не скажет ни слова. Да и вряд ли такой скрытный и осторожный тип, как Антиплащ, счел бы нужным посвящать дружка в свои планы, тем более зная, что Репей и без того у копов на прицеле… А эта басня насчет непричастности к убийству Шкампа — просто басня и не более того: известный расчет на то, что рано или поздно простодушный Бушрут сболтнет об этом Чернышу, как о «правдивом факте», надеясь в очередной раз запутать следствие и пустить полицию по ложному следу… Вот именно так, да. Только так!

— Пусть он сам мне об этом скажет. Где мне его искать?

— Я уже говорил тебе, что он попытается вернуться в Сен-Канар. Больше, уж извини, я тебе ничего сказать не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. Просто не знаю, уж не обессудь. Возможно…

— Да?

— Ну, предположим, ему жизненно необходимо раздобыть какую-то вещицу, которая находится здесь, в Сен-Канаре. Или, скажем, с кем-то встретиться…

— Например, с Мегавольтом.

— Ну, что ты. По-твоему, он не знает, что Мегавольт у копов под колпаком?

— Значит, с тем, кому он все-таки надеется сбыть эти проклятые герениты. Ладно, допустим. Но, конечно, спешить он с этим не будет…

— Напротив, у него как раз-таки есть очень веские причины с этим спешить. Предположим… ну, чисто умозрительно… что к его руке прикована бомба замедленного действия, от которой он должен избавиться в течение ближайших трех дней, иначе…

— Бомба? Прикована к руке? Хо-хо! Это что-то из области совсем уж фантастики! Что это он тебе опять наплел… И ты, простофиля, конечно, опять поверил во все эти байки?

— Ты хотел, чтобы я высказал тебе свои предположения, Черный Плащ — и я тебе их высказал… Но это всего лишь мои предположения, не забывай; я ничего не могу утверждать наверняка.

— Ну-ну. Ладно. — По-прежнему держа руки в карманах, Черный Плащ посматривал на Бушрута задумчиво, чуть прищурившись; потом повернулся всем телом и непринужденно сплюнул в центр ближайшей клумбы. — Сведений, конечно, ты наварил негусто, Репей, очень негусто — ну да, впрочем, спасибо и на этом. И не думай, что тебе удалось отвертеться от обыска! До утра, кстати, у тебя останется погостить пара славных ребят, Том и Бадди — на всякий случай, вдруг наша заблудшая паршивая овечка все же объявится где-нибудь поблизости. Ты, разумеется, не возражаешь… ага. Утром их сменит оперативная группа из Управления с ордером на руках. Ну, будь здоров и не кашляй, зеленорожий! — Посмеиваясь, он ободряюще похлопал Репейника по плечу. — Скоро увидимся…