Ничего личного. Это просто работа - 2 (джен)

Пробуждение напоминало всплытие: мучительно-долгое, трудное, искажающее реальность до причудливо-сюрреалистичных картин Дали. В пятнадцать лет мне посчастливилось побывать на море — в то лето отец почему-то не скитался по командировкам, как это бывало обычно, а полностью провёл его с нами. Сначала мы почти месяц колесили по стране, нигде подолгу не задерживаясь, потом неожиданно махнули за границу: Венеция, Париж, Лондон, почти вся Европа. Только после его ухода я понял, что это был своеобразный прощальный подарок, а тогда просто наслаждался поездкой, впитывая, как губка, впечатления от новых мест и людей.

Последним пунктом нашего путешествия стало море. Огромное, спокойное, мерно лижущее светлый, почти белый песок. Меня невозможно было согнать с пляжа; я отмазывался от всевозможных экскурсий, сбегая на берег с рассветом, забывая про еду и сон, лишь бы провести там несколько лишних минут, вдыхая терпкий солоноватый воздух, то распластавшись «звёздочкой» на ласковых волнах, то строя с ребятишками помладше песчаные замки, то прогуливаясь вдоль кромки, неотрывно наблюдая за кружащими в небе чайками. Я даже умудрился уболтать родителей разрешить мне поплавать с аквалангом.

Восторгу моему не было предела, и это в конце концов едва не стоило мне жизни: я отбился от инструктора, сначала оставшись на месте, чтобы получше рассмотреть снующих среди кораллов маленьких разноцветных рыбок, а затем уплыв совершенно в другую сторону. Сам факт потери сопровождающего не сильно меня расстроил — я считал себя уже достаточно взрослым, чтобы не впасть в панику, тем более что на этот случай нам, новичкам, давали чёткие инструкции. Но с моим аквалангом начала твориться какая-то чертовщина: он неожиданно почти перестал подавать воздух, хотя датчик показывал, что баллон ещё наполовину полон. Тогда я испугался по-настоящему, однако совсем скоро на смену отчаянию и страху пришло странное спокойствие — очевидно, из-за недостатка воздуха мозг начал отключаться, притупляя все имеющиеся чувства. Помню только, как жалел, что теперь не смогу опробовать новый скутер, подаренный отцом на День рождения, и не похвастаюсь им перед Лили, соседской девчонкой, которая отказалась со мной встречаться — пусть кусает себе локти, что упустила такого парня! В какой-то момент эти мысли потеряли свою остроту, и самым важным для меня осталось лишь размытое толщей воды пятно света. Меня потянуло к нему с неимоверной силой. Одеревеневшее тело слушалось с трудом; вода, прежде невесомая, будто превратилась в густой кисель, отчего руки и ноги казались ненужным балластом и, кажется, больше тянули на дно, чем помогали выбраться на поверхность.

Всё закончилось относительно благополучно (меня, барахтающегося в воде, заметили с проплывающего мимо катера, выловили и доставили на берег), если не считать того, что мама, напуганная случившимся, запретила мне даже выходить из номера одному. К счастью, до нашего отъезда оставалась всего пара дней, да и погода неожиданно испортилась, превратив ранее безмятежное море в бушующую стихию. Администрация отеля настоятельно просила постояльцев воздерживаться от любых прогулок вдоль побережья. Зато никто не мог запретить любоваться на взбесившиеся тонны воды с балкона номера, чем я и занимался с перерывами на еду и кратковременный сон.

Это неудавшееся утопление никак не отразилось на психике — меня не мучили кошмары, не преследовал страх воды — но пережитые ощущения довольно сильно врезались в память. Сейчас я испытывал почти то же самое: беспомощность, тяжесть во всём теле и желание дотянуться до непонятного светлого пятна, мерно колышущегося на фоне зеленоватой мути.

— Нацу, ты меня слышишь? Постарайся сжать мою ладонь, — сказало «пятно», немного приблизившись ко мне, и я узнал голос Стеф.

Тело принципиально игнорировало любые приказы мозга, но, видимо, что-то всё же у меня получилось, потому что сестрёнка радостно затараторила, нервно тиская мои пальцы:

— Не пытайся говорить, у тебя в горле трубка. Помнишь, что произошло? Просто моргни два раза. Честное слово, если бы ты не лежал сейчас весь такой несчастный, я бы тебя отшлёпала! Обязательно надо было подставляться под пулю? Почему ты нам ничего толком не рассказал об этом своём учителе? Впрочем, Локи тоже хорош. Конспираторы недоделанные! Вот поправитесь оба, я вам устрою райскую жизнь.

Будь у меня больше сил, я бы с удовольствием схватил Стеф за плечи и хорошенько встряхнул: в первую очередь мне нужно было услышать от неё совсем другое!

— Не волнуйся, с девочками всё в порядке, — сжалилась надо мной сестра. — Они у папы под надёжной охраной. Так что прекращать гневно на меня зыркать и отдыхай — тебе нужны силы.

Стефани уже вполне миролюбиво поцеловала меня и уступила место медперсоналу, а я, получив дозу обезболивающего, заснул.

От последующих суток в памяти остались довольно смазанные воспоминания: перемежающиеся между собой, как мне казалось, часы условного бодрствования, наполненные почти нестерпимой болью в груди, и мгновения блаженного забытья. Зато когда я, наконец, смог более-менее прийти в себя, у меня было уже два гостя: врач, после осмотра с помощью простой, но довольно неприятной манипуляции вытащивший из горла пластмассовую трубку, и Люси.

— Как ты? — подстреленной вороной каркнул я, внимательно вглядываясь в её бледное, осунувшееся личико со следами недавних побоев. — Они… ничего с тобой не сделали?

Люси отрицательно мотнула головой, но, очевидно, решив, что такого ответа, чтобы убедить меня, будет маловато, вслух добавила:

— Нет, только били.

— Прости.

Я осторожно, боясь причинить лишнюю боль, обвёл кончиками пальцев налившийся синяк на скуле, но Люси, судорожно вздохнув, сильнее прижала мою руку к своей щеке, словно это могло помочь ей избавиться от неприятных ощущений.

— Ничего, ничего, — быстро зашептала она. — Я знаю — так было нужно. Чтобы защитить меня.

— Ты поняла? — свалившийся с души камень по размерам не уступал Луне.

— Да. Когда ты сказал про подмену кольца.

Пожалуй, и правда стоило поломать над этим голову. Когда план по спасению Люси был готов, я стал отчаянно думать над тем, каким образом дать ей понять, что всё происходящее — всего лишь спектакль. Для этого подошёл один-единственный способ — сказать то, что знали только мы двое, заведомую ложь, которую никто из присутствующих не смог бы опровергнуть. И при этом разозлить Макарова, тем самым спровоцировав его начать стрельбу. Раз уж ему так понадобилось кольцо, значит, именно о нём и нужно соврать, вернее, слегка разбавить правду вымыслом — перстень-то ведь и так был поддельным. Перебрав в уме все возможные временные отрезки, на которых могла состояться подмена, я решил остановиться на моменте похищения, потому что тогда кольца при Люси точно не было. Где она оставила его — дома, собираясь впопыхах, или в сумочке, небрежно выброшенной мной на стоянке — значения не имело. Главное, что я тогда и в глаза не видел этот кусочек металла, не говоря уже о том, чтобы заменить его на другой.

Люси вдруг придвинулась ближе, наклонилась, уткнувшись лицом мне в здоровое плечо. Не сразу я понял, что она плачет.

— Ну, что ты, что? — у меня как-то враз и слова закончились.

— Я так испугалась за тебя, — послышалось между всхлипами. — Всё было, как в моих снах. В тех снах.

— Но ведь всё обошлось, — говорить было чертовски трудно, но мне хотелось непременно утешить её.

— Обошлось, — эхом откликнулась Люси, отстраняясь. — Смотри.

У неё на ладони лежал наш камушек. Цвета охры, имеющий форму сердца, с острым, словно отколотым, краем. И свежей царапиной, сделанной ножом. Или пулей.

— Врач сказал, он спас тебе жизнь: пуля, ударившись, отклонилась, поэтому не попала в сердце, а прошла выше и каким-то чудом не задела артерию. Твоя мама была права — в нашу жизнь действительно вошло что-то хорошее.

Люси заглядывала каждый день, пусть и ненадолго, но эти визиты придавали мне сил, как и её слова, которые она неустанно повторяла, уходя: «Выздоравливай, ты нам очень нужен». Трудно было найти лучший стимул для того, чтобы бороться с противной слабостью и терпеть весьма болезненные манипуляции врачей.

Недели через две я почувствовал себя достаточно сильным, чтобы серьёзно поговорить с Люси. Это был трудный разговор, но он позволил, наконец, избавиться от тайн и недомолвок между нами. Мне пришлось рассказать всё: об Учителе, убийстве дилера, снабжавшего Лейлу наркотиками, новом заказе, по которому я должен был охранять её после первой же нашей встречи, смерти Джудо. Последнее она смогла перенести достойно, не ударившись в истерику. Вероятно, этому отчасти способствовали вернувшиеся воспоминания о его участии в смерти её настоящей матери. И хотя Хартфилий не вызывал у меня никаких тёплых чувств, я всё же постарался сделать так, чтобы Люси не совсем уж возненавидела отца: мне вспомнилось, что Джудо сам предложил кремировать тело «дочери», подсунутое ему Духами. Возможно, к тому моменту он уже и сам понял, насколько опасным человеком был Макаров, и хотел защитить Люси от преследования с его стороны. Но даже если и нет, хуже от моих предположений никому не стало.

Выздоровление медленно шло своим ходом. Кроме Люси относительно частым гостем была Стефани. Отец заглянул всего пару раз, издали кивнув в качестве приветствия, Духам же и вовсе было не до меня, особенно Локи — ему как руководителю группы и единственному, кто лично общался с покойным ныне начальством, приходилось отдуваться за всё и вся и умудриться при этом не вляпаться в ещё большие неприятности.

Однако даже такая вынужденная изоляция не помешала мне быть в курсе происходящих событий, хотя бы в общих чертах. Самым главным было то, что Люси вернули настоящее имя и восстановили во всех правах. Это позволило Секретной Службе, к её великой радости, наложить свою загребущую лапку на фирму, избавив тем самым единственную (не считая Тии) наследницу от тяжёлого груза. К тайному счёту Хартфилиев из-за потери кольца у Люси теперь тоже не было доступа, видимо, этим деньгам так и придётся лежать на счету, обрастая процентами, до скончания веков. Впрочем, ни меня, ни Люси это не волновало — кому, как не нам, знать, сколько бед может принести подобное богатство? Тем более что недостатка в денежных средствах мы не испытывали: у Хартфилиев имелась недвижимость, которую можно было крайне выгодно продать, да и на моём счету, открытом в своё время на чужое имя, набралась приличная сумма. На семейном совете мы с Люси решили никуда не уезжать — тогда ей пришлось бы разлучиться с новой, пусть и не родной по крови, семьёй, и с моей стороны было бы эгоистично лишать её с таким трудом обретённых друзей. А видя, с каким энтузиазмом она описывает наш будущий дом, я предложил заняться его покупкой и обустройством прямо сейчас, не дожидаясь моего выздоровления. Стеф с удовольствием согласилась помочь, для надёжности пристроив к этому делу отца и оказывающихся в пределах досягаемости Духов.

Кстати, о последних. Скандал с группой вышел знатный, и её даже хотели расформировать, но вмешательство полковника Флеминга затормозило этот процесс, а потом и вовсе заставило его заглохнуть, когда отец забрал Духов под своё крыло. Перед ребятами встал выбор: уйти или остаться. Почти все согласились. Исключение составили только Близнецы, которым требовалась реабилитация после ранений, и Стефани — наше дело окончательно отбило у сестрёнки желание играть в секретные игры. Локи пока тоже не дал окончательного ответа, но что-то мне подсказывало — он не бросит своих людей, особенно после последних событий.

Наша история, как и многие другие до неё, не осталась без белых пятен, потому что некоторых её непосредственных участников уже не было в живых. Почему Марк Рэдфокс и Джудо Хартфилий заключили такой странный договор и какую роль в нём сыграло убийство биологической матери Люси? Что (или кто) подтолкнуло Гажила действовать, начисто забыв об осторожности — Хартфилий наверняка узнал бы о его участии в убийстве дочери (если бы оно состоялось), и уже ничто не остановило бы Джудо от удовольствия самолично упокоить сына «хорошего друга». Можно ли считать случайностью, что Гажил обратился именно ко мне? Не мог ли Учитель и к этому приложить руку, чтобы организовать нашу с Люси встречу? И что было бы, если бы в тот далёкий весенний день я, пойдя на поводу у своей неприязни к Рэдфоксу, отказался от заказа?

Последний вопрос особенно не давал мне покоя. Я долго (благо, свободного времени было хоть отбавляй) размышлял над тем, как сложились бы наши с Люси судьбы, выпади из них хоть одно звено. Были бы мы сейчас ближе или, наоборот, дальше друг от друга? Не забеременей она, я всё равно продолжал бы следить за ней, выполняя заказ Учителя, но делал бы это издалека. Чем бы это в конце концов закончилось? Разошлись бы в итоге наши пути или несмотря ни на что мы, как и сейчас, были бы вместе? Стефани, однажды заставшая меня в процессе очередной рефлексии, немедленно воспылала желанием стать моим личным психологом, чтобы избавить любимого братца от мешающих скорейшему выздоровлению мыслей. Этого оказалось достаточно, чтобы перестать маяться дурью — даже угроза никогда больше не попробовать её пирожков, если я откажусь, меркла по сравнению с перспективой стать подопытным кроликом.

Всё имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Моё пребывание в больнице тоже подошло к концу. Люси внимательно выслушала данные врачом напоследок рекомендации и пообещала тщательно следить за их выполнением. Приехавший с ней Локи, пользуясь отсутствием Стеф, по-доброму зубоскалил на эту тему всю дорогу, угомонившись только на подъезде к дому. Вежливо отказавшись от приглашения составить нам компанию за обедом, он напомнил, чтобы завтра мы ждали их со Стефани в гости, и оставил нас одних. Люси тут же потянула меня в дом, устроив подробнейшую экскурсию. Я бродил по своему новому жилищу со странным чувством: кажется, ещё нигде и никогда — ни в доме родителей, ни в квартире, купленной на деньги от заказов, ни тем более в приёмных семьях, ни даже в N — мне не было так по-настоящему тепло и комфортно. Причём, появилось это ощущение, стоило мне переступить порог. И хотя мне ни разу не доводилось его испытывать, я точно знал, что оно означает. Поэтому на робкий вопрос Люси «Тебе не нравится, Нацу?» лишь счастливо рассмеялся, крепко обняв любимую:

— Я наконец дома!

Однако приятные сюрпризы на этом не закончились, и один из них мне довелось сотворить своими руками.

С утра нас порадовала Тиа, явив миру первый молочный зубик. Вечером эстафету перехватили Стефани и Локи, сообщившие, что намерены официально узаконить свои отношения. Мы уже собирались отметить эту новость, пропустив по стаканчику сока, когда у подъездной дорожки остановилась машина отца. Но присоединяться к нам он спешил, поэтому, передав дочку Люси и наказав Солару следить за барбекю, я сам пошёл к нему. Заметив моё приближение, отец выбрался из машины и замер у водительской дверцы, теребя в руках длинноухого зайца с умильной мордочкой.

— Извини, что без приглашения, — первым начал он. — Я просто был рядом, решил заехать поздравить с выздоровлением и новосельем. И вот ещё… — отец протянул мне игрушку. — Отдашь его Тии? Это подарок, от нас с Дианой.

Непривычно было видеть его таким — растерянным и виноватым. Сердился ли я на него за прошлое? Безусловно. Между нами пока и в настоящем чувствовалось огромное напряжение, несмотря на то, что я знал, кому именно обязан тем, что никто меня не беспокоил — ни полиция, ни Секретная служба. Полковник Флеминг имел очень большой вес в своих кругах, так что он был вполне способен прикрыть чью-то не в меру активную и упрямую задницу. Я догадывался, что заставило его так поступить — Тиа покорила его сердце с первой встречи, и отец сделал всё возможное, чтобы девочка не повторила судьбы тётушки. Но и старые обиды, и вполне понятная человеческая благодарность уступали место другому — желанию начать жить с чистого листа. Не стоило омрачать его старыми кляксами.

— Может, сделаешь это сам? — я, шагнув ближе, похлопал отца по спине, ненавязчиво подталкивая его к дому. — Тиа скучает по дедушке, да и Люси будет рада тебя видеть. Пошли, а то Локи нам сейчас там накашеварит — его и на километр нельзя подпускать к еде, не съест, так испортит.

Наблюдая минутой позже, как засветились неподдельной радостью глаза всех трёх моих любимых девчонок, я понял, что поступил правильно. Отец до конца вечера не спускал Тию с рук, то внимательно выслушивая её заливистые «речи», то баюкая уставшую малышку. Забегая вперёд, скажу, что и с Дианой мы в последствии смогли найти общий язык. Сильной симпатией там не пахло, но, по крайней мере, общение проходило довольно гладко.

Но вернёмся в тот вечер. Мне казалось, что лимит на чудеса был уже исчерпан, поэтому почти не удивился, когда Люси, уложив Тию, с очень серьёзным видом сообщила, что давно собиралась мне что-то сказать: слишком много всего хорошего случилось в это день, и, по закону подлости — или для вселенского равновесия — должна произойти какая-нибудь гадость. И всё же я постарался взять себя в руки и как можно спокойнее ответить:

— Хорошо, говори.

— Ты такой смешной сейчас — испуганный и решительный одновременно, — хихикнула моя дражайшая супруга. — Успокойся, Нацу. Я просто хотела сказать тебе «спасибо». Ты дал мне то, чего у меня никогда не было — настоящую семью. Потому что теперь у меня есть Тиа, Стефани, Локи, Игнил… — Люси, как-то по-особому нежно улыбнувшись, положила мне на грудь — там, где был шрам — свою ладошку. — И ты. Я люблю тебя.

Надо ли говорить, как долго я ждал от неё этих слов? Как мечтал наконец услышать от самой Люси, не угадывая по взглядам и жестам, что она — моя? Сердце зачастило с утроенной силой, зато язык вдруг отнялся, и всё, что я смог — обнять любимую женщину и коснуться её губ своими губами. Этот поцелуй не вышел ни страстным, ни жарким, но он показался самым сладким из всех наших поцелуев. Потому что был вызван самым прекрасным на свете чувством — любовью.