Привычка ненавидеть (гет)

Как только доктор Снейп получил от Гермионы и её отца согласие на проведение операции, запустился, казалось, бесконечный механизм подготовки. Анализам не было конца, как и витаминам, коих пришлось проглотить просто тонну. Если бы не Драко, который буквально всё время был рядом, Гермиона бы наверное волком завыла. Нервы были на пределе, страх сдавливал горло. А что, если не выйдет? Что, если операция пройдёт не так успешно, как они надеются?

Гермиона потеряла аппетит и сон, и только благодаря Драко она сама ещё не слегла от изнеможения. Он то и дело вытаскивал её в кафетерий, заставляя поесть хоть немного. И ночью, в старом кресле в углу палаты, устроив её голову на своём плече, он гладил её по волосам, пока сон, какой-никакой, не одолевал их обоих.

Гермиона знала, что ещё в первый день Драко говорил с её отцом. Всего несколько минут, за которые, однако, успел заявить о своих серьёзных намерения и попросил разрешения ухаживать за ней. Папа принял известие положительно. Взял с Драко зарок, что девичья честь не пострадает и, услышав в ответ твёрдое обещание, благословил их.

Однако для развития отношений время было слишком неподходящее, так что Драко и Гермиона до сих пор пребывали исключительно в дружеских связях. И, если честно, Гермиона со страхом представляла, что будет дальше. В чувствах Драко она не сомневалась — каждую секунду она видела подтверждение его любви. Куда сильнее волновало то, что она сама, неопытная в плане отношений, может разочаровать его.

Он продолжал твердить, что всё будет хорошо. Говорил, профессор Снейп не подведет, и всё же чем ближе был час Икс, тем сильнее Гермиону бил озноб. Каждую свободную секунду она проводила с отцом, наверстывая годы разлуки. Вспоминали маму, детство, обсуждали успехи. Драко слушал, не вмешиваясь. Казалось, он ловил каждое слово в попытке понять, стать ещё ближе, а потом просто обнимал, позволяя скрывать слёзы, вызванные воспоминаниями, на своей груди.

Пока длилась операция, оба даже не присели. Гермиона тихо молилась, и Драко повторял за ней такие важные слова. Те долгие часы, которые они провели в коридоре, сблизили их, казалось, ещё сильнее, и когда доктор Снейп успокоил, что операция прошла успешно, Драко отвёл Гермиону в сторону и сообщил, что пришло время ей узнать все скрываемые им тайны.

— Я не вижу смысла тянуть дальше, — сказал он, нервно играя желваками. — Теперь, когда всё плохое позади, я хотел бы расставить все точки над «i». Пока к твоему папе нельзя, могли бы мы выйти на улицу и поговорить?

Дрожь, не прошедшая после длительного ожидания, накатила с новой силой. Гермиона и не думала однажды узнать секреты Малфой Мэнора. Она привыкла жить в неведении. Приняла то, что от нее что-то скрывают, и теперь перед ней маячили ответы, которые она не была готова получить, однако очень хотела.

Кивнув, она позволила Драко вывести себя на территорию и усадить на скамью под клёном.

Тёплый сентябрьский ветерок ласково обвевал, солнце согревало, но всё равно руки предательски дрожали, пока Драко не взял её ладони в свои.

— Гермиона, послушай, мне самому страшно, — прошептал он, касаясь её лба своим. — Помоги мне, пожалуйста. Это длинный, трудный разговор. И я пойму, если ты испугаешься. Но позволь мне рассказать до конца, прошу.

Она кивнула, пообещав не перебивать, и обвила руками его шею.

— Я с тобой. И буду с тобой, что бы ты ни сказал.

Драко едва заметно улыбнулся.

— Я не уверен в этом, но всё же…

Откинувшись на спинку скамьи, он прикрыл лицо ладонями и сделал несколько глубоких вдохов. Гермиона сидела, не двигаясь, давая ему столько времени, сколько потребуется.

— Эта история началась шестнадцать лет назад, — начал Драко, комкая полы куртки. — Мои родители, мамина сестра и её муж отправились на конную прогулку. Они выбрались на дальние поля, где решили проехаться галопом. Вот только у одного из коней отвалилась подкова. Он споткнулся, сбросил седока и… Мой дядя сломал себе шею.

Драко вздрогнул, когда ладонь Гермионы опустилась на его предплечье, и хоть говорить ему было тяжело, всё же продолжил почти без промедления.

— Тётя была на ранних сроках беременности, и пережитое горе привело к потере ребёнка. Тогда у неё и начались изменения. Лунатизм, неконтролируемый смех, истерики. Отец, чувствуя себя виноватым, предоставил ей лучшие условия, какие только мог. И речи не было, чтобы определить её в сумасшедший дом. Родители всё не оставляли надежды, что однажды всё наладится. Только становилось всё хуже.

Рука Драко легла на её плечо, привлекая ближе, и Гермиона охотно прильнула к нему. Она уже знала, кто являлся нарушителем спокойствия в Малфой Мэноре, но история не была рассказана до конца. От этого Гермиона ощущала сильное волнение, и потому объятия для неё были не менее важны, чем для Драко.

— Я был единственным, с кем тётя охотно общалась, — рассказал он. — Мы и прежде были близки, но со временем её привязанность только усиливалась. Поначалу она просто любила гулять со мной по саду, учила меня французскому, справлялась о моих успехах, но потом это переросло в манию. Тётя требовала моего постоянного присутствия, ревновала, когда я проводил время с матерью, а уж когда я отправился учиться, и вовсе начала проявлять агрессию к домашним. Когда в двадцать я вернулся в Малфой Мэнор, тётя заявила, что я должен принадлежать только ей. Быть её сыном. Быть с ней всегда. Тогда я и пообещал, что всегда буду рядом. Я не боялся её. Мне казалось, что выполнить её желания нетрудно. Я ошибался.

Очередной вздох показался Гермионе таким горьким, будто Драко был на грани, выворачивал себя наизнанку. Обнажался до предела.

— Ревность тёти привела к тому, что маме с отцом пришлось уехать. Их присутствие вызывало у неё приступы ярости, и лишь Луна, присланная из больницы святого Мунго для надзора, могла справиться с этими вспышками. Только у Луны не всегда выходит. Не знаю как, но иногда тётя разживается связкой ключей и выбирается бродить по дому. Она никогда никому не вредила по-настоящему. До недавних пор. До того пожара. — Снова вздох. Горький. Болезненный. — Мне кажется, она чувствует, что я отдаляюсь. Видит, что ты для меня важна. Та первая ночь, которую мы провели в хостеле, стала непростой для неё. Испорченная картина и разбитый вазон — мелочи, я слишком легко сбросил их со счетов. Но пожар дал мне понять: всё куда опаснее и сложнее. Мы с отцом пришли к решению, что должны вверить тётю в руки специалистов. Единственный подвох: о нашей семье пойдёт дурная слава. Бизнес окажется под угрозой, внимание прессы усилится. Былой покой закончится. А если оставить тётю в доме… Я не знаю, на что она способна. И я не знаю, что мне делать. — Голубые глаза обратились к Гермионе в немом вопросе. — Я не могу позволить тебе рисковать. Не могу допустить и того, чтобы ты попала в эпицентр скандала. Я не могу дать тебе ничего, Гермиона. Одни лишь неприятности. И не могу просить, чтобы ты осталась. А потому сейчас я уеду. Дам тебе время всё обдумать. И приму любое твоё решение.

Он отстранился, и взгляд его выражал такую боль, что у Гермионы слёзы навернулись на глаза. Внезапно весь масштаб семейной трагедии стал ей понятен. И картина, с изрезанными лицами Люциуса и Нарциссы, и растрощенная мебель. Загадочный недуг миссис Малфой также обрёл своё объяснение, а Драко, и до того казавшийся достойным хозяином поместья, увиделся совсем в другом свете. Он был гораздо сильнее, чем она думала.

— Драко… — прошептала она, обнимая его лицо ладонями. — Не уходи…

Сердце буквально выпрыгивало из груди от мысли о возможном расставании, Гермиона не могла даже представить себе, что будет с ней, когда он уйдёт. Казалось, что жизни без Драко уже просто не существует.

— Если ты захочешь, мы ещё встретимся, — с горечью проговорил он. — Но если нет… Ты вольна не возвращаться. Только скажи, я пришлю твои вещи.

— Драко… — Гермиона потянулась к его губам своими, и ей было плевать, что благопристойные леди так не поступают. — Поцелуй меня…

— Это то, чего я хочу, — прохрипел он в самые губы, выворачиваясь из её рук. — Но не сейчас. Не давай мне напрасных надежд. Но если вернёшься, я зацелую тебя, не сомневайся. Если вернёшься, я уже никуда тебя не отпущу. А пока думай. Всё слишком серьёзно, чтобы давать ответ на эмоциях.

Он встал, и Гермиона поняла, что не имеет права его задерживать. Просто осталась сидеть и смотреть, как он направляется к мотоциклу, а затем — провожать его фигуру до самого горизонта.

Она любила его, он любил её, но на пути их счастья всё ещё стояла покрытая тернием стена, оставалось только решить, готова ли она изодрать руки в кровь на пути к своему счастью.

* * *

Пять недель показались вечностью. Всё это время Гермиона проводила с отцом, и ей хватило этого времени, чтобы понять: профессор Снейп справился с задачей. К щекам папы снова прилил румянец, он был весел и бодр, и Гермиона ощущала и себя почти что счастливой.

Если бы только Драко был рядом. Звонить в Малфой Мэнор она не осмеливалась, хоть то и дело прислушивалась — не раздаётся ли звонок? Но нет, Драко не пытался связаться с ней. Он дал ей время для размышления. Гермиона знала, что это означает: если она не вернётся в поместье, то не услышит его голоса больше никогда.

Ничто не пугало её больше этого. Ни полоумная родственница, таящаяся на чердаке, ни возможный скандал. Драко был готов пойти на что угодно ради неё, он даже заручился поддержкой отца, и если они готовы были рискнуть, то ей и думать было не о чем. Решение было одно, Гермиона просто не рассматривала вариантов.

Уверившись, что с отцом всё будет хорошо, она пообещала в скором времени навестить его и, прихватив одну лишь сумочку с кошельком, рванула на ближайший поезд. Ей не было страшно — худшее уже случилось. Она прожила без Драко пять недель — для неё не было ничего страшнее этого.

Дорога к Малфой Мэнору прошла, как в тумане. Наняв на станции такси, маленькую старую развалюху, она прибыла в поместье к закату. Мрачная громада Малфой Мэнора в этот раз не произвела должного впечатления: в её стенах находился тот, кого Гермиона любила всем сердцем — могли ли напугать простые камни? Да даже наличие психически нездоровой обитательницы не способно было остановить Гермиону в её порывах.

Дверь открыла Луна, опешившая от того, что её с порога принялись обнимать. Девушка более не пугала. Она никогда не пугала, и теперь Гермиона хотела наладить контакт. Она полюбила их всех. И милую миссис Спраут, и простодушного мистера Хагрида, и молчаливого Невилла, и задумчивую Луну, и даже ворчливого мистера Кричера. Ей стало дорого само сердце дома: его обитатели, его хозяин.

— Где он? — напустилась Гермиона с вопросом. — Пожалуйста, Луна, проведи меня к нему.

Служанка, оказавшаяся куда больше, чем рядовой горничной, лишь пожала плечами.

— Мистер Малфой почти не появляется дома, — ответила она. — Берёт коня и собак и уезжает на целый день. Ближе к полуночи вернётся, если судить о прошлых днях.

Гермиона кивнула.

— Я поняла, спасибо. Я подожду возле конюшни.

Было только семь часов вечера, но Гермиона отвергла предложение отдохнуть с дороги и поужинать. Прихватив из спальни мамину шаль, она взяла из вольера Клыка и устроилась на резной скамейке под сливовым деревом. Ожидание не казалось ей долгим. Каждая секунда приближала к встрече с любимым, и Гермиона лишь закусывала губу в предвкушении встречи, да задумчиво накручивала волосы на палец.

Удача сопутствовала ей: едва лишь поместье накрыла ночь, как Гермиона услышала цокот копыт. Хотелось броситься навстречу, хотелось поскорее обнять Драко и сказать, что она приняла решение, но, вскочив на ноги, Гермиона ощутила, что от волнения не может и шагу ступить. Тёмная фигура наездника всё приближалась, обрисовывались более чёткие контуры. Крэбб и Гойл, почувствовав присутствие Гермионы, бросились под сливу, радостно виляя хвостами.

— Кто здесь? — насторожился Драко, останавливая коня.

Гермиона слышала его голос впервые за долгое время, и непрошенные слёзы потекли из глаз. Такой родной, такой любимый — рядом с ним мир преображался.

— Это я, — отозвалась она тихо. Неуверенно. Словно боясь, что Драко может быть не рад.

Он был рад.

— Гермиона… — прошептал он в темноту перед собой. — Гермиона.

И затем, спрыгнув с коня, опрометью бросился под сливу, к ней, разогнав собак и заключив её в такие желанные объятия.

— Ты вернулась. Вернулась, — повторял он, с силой сжимая ладони на её лопатках.

— Разве могло быть иначе? Я ведь люблю тебя…

Драко дышал рвано, беспокойно, и лишь руки продолжали хаотично бегать по её спине.

— Гермиона… Гермиона… — он наконец отстранился и опустил ладони ей на затылок. — Я так боялся, что ты не вернешься. Я так боялся, что никогда не увижу тебя вновь. Ты ведь не сон, правда?

— Я — это я. Здесь. Из плоти и крови. Я вернулась к тебе, потому что только рядом с тобой я чувствую себя живой…

Голос дрожал, а руки сильнее хватались за грубую ткань куртки. Гермиона знала, что теперь всё хорошо, и всё же будущее страшило её. Не из-за секретов Малфой Мэнора, а потому что решение было принято, а это значило: жизнь никогда не станет прежней.

— Моя… — выдохнул Драко, опаляя губы Гермионы своим дыханием. Она знала, что за этим последует, и очень боялась, что не оправдает ожиданий. — Моя…

Осторожно, едва ощутимо губы коснулись губ, отчего ноги подкосились, а сердце забилось чаще и громче. Руки Драко крепко прижимали к себе, а пальцы его в волнении подрагивали.

Касания, похожие на крылья мотылька, оказались куда слаже, чем Гермиона могла себе представить. Язык нежно прошелся по губам, заставляя их раскрыться. Гермиона мелко дрожала, отдавшись новым для себя ощущениям, а Драко медленно и осторожно изучал, постепенно углубляя поцелуй. Ненавязчиво, чтобы не спугнуть. Гермиона отвечала. Так, как получалось, но Драко ни разу за всё время не показал, что что-то не так. Он целовал её всё более настойчиво, словно хотел выпить до дна. Гермиону всё ещё сотрясала дрожь, но теперь это была дрожь неутоленного желания.

Стало жарко, сердце никак не сбавляло свой сумасшедший бег, пальцы впились крепче, не желая отпускать. Не желая отрываться даже на миг.

— Ты станешь моей женой?

Вопрос, заданный сквозь поцелуй, застал Гермиону врасплох.

— Я не могу без тебя… Не могу, — Драко поцеловал более жадно, более пылко. — Я знаю, что прошу слишком многого. Когда тётя окажется в больнице, мы многое потеряем. И я не посмел бы просить тебя разделить эти неприятности со мной, но я чёртов эгоист. Я хочу, чтобы ты была только моей. Хочу быть только твоим. Конкретно сейчас я могу предложить тебе только себя. Ответь, Гермиона. Достаточно ли тебе этого? Ты согласна остаться со мной навсегда?

Она кивнула. Стараясь побороть волнение, она потянулась за новым поцелуем, после чего мазнула губами по его щеке и прошептала в самое ухо:

— Я для того и вернулась. Чтобы остаться навсегда. Ты — что может быть ценнее? Я встречу любую неприятность с благодарностью. Я очень сильно люблю тебя, Драко. Я и не думала, что способна любить так. И я стану твоей женой, потому что «ты мой, а я — твоя» — это то, чего мне хочется больше всего на свете.

Он снова завладел её губами, но в этот раз словно пытался спрятаться в этом поцелуе. Гермиона чувствовала, как он дрожит, как сильно он волнуется, и в душе её щемило от сотни вопросов. Как можно любить так? Так сильно, так самоотверженно и в то же время до невозможного эгоистично? Быть может, в этом и есть суть любви — отдавать и брать? Гермиону этому не учили. Каждый шаг в направлении Драко — её риск. И всё же она видела — он не оставил её на этом пути одну. Он также пошёл ей навстречу и, кажется, его самого эта дорога пугала не меньше.

— Я люблю тебя, моя девочка. Так люблю… — шептал он, никак не желая отпускать. — Моё счастье. Моя невеста…

Страх уходил. Растворялся в этих словах, этих объятиях, в этих поцелуях. Его заменяло нечто новое и удивительное. Гермиона ощущала невозможность противостоять чувству, зародившемуся в её душе этим вечером. Жажде, утолить которую не могла, как ни старалась. Драко Малфой принадлежал ей, а она — ему. Этого было так много и мало одновременно. И это было лишь начало, прекрасное начало их совместного будущего.

«Люблю», сказанное в унисон, утонуло в новом поцелуе. Над Малфой Мэнором расстилалась ночь, а под сенью сливового дерева расцветала любовь.