Черные крылья синего неба (джен)

Аркх Владивосток

Йали

Больше всего я люблю две вещи: когда теплое солнце щекочет кожу и запах детского смеха. И никогда у меня не было недостатка ни в том, ни в другом. Мои-то давно выросли и смеются теперь иначе, но наш шатер всегда был и остался полон молодой порослью. Дети детей, друзья детей и друзья друзей. Все знали о моей слабости и вовсю пользовались ей, притаскивая своих отпрысков со всего южного района — как люди, так и орьявит. Да мне и несложно было с малышами. В голове толпились сотни игр и сказок, так и норовящие выпрыгнуть наружу. И слава солнцу, что взрослые за эти услуги избавляли меня от необходимости следить за очагом, готовить пищу и убираться.

Но сегодня в моем шатре было пусто. Лишь младшая невестка, человеческая девушка Вика помешивала в большущем чане похлебку для семьи и гостей, слегка пританцовывая и напевая при этом. Смотреть на нее было одно удовольствие. Все остальные от мала до велика с раннего утра торчали у шатра слепой Клохи. Близилось время большой охоты, и многие хотели поучаствовать в ней или хотя бы потереться поблизости во время назначения. Я была из тех, кому идти туда не хотелось вовсе, но придется: без моего нюха Сопроводительница-солнца-на-Юге никогда свой выбор не делала.

Сразу после Исхода наш аркх разделился на четыре части: по сторонам света. На юге поселились пастухи, на востоке — ремесленники, на западе — землепашцы, а север взяли себе люди, которые не хотели смешивать свою кровь с нашей и терять свои корни. Вместо шатров там высились каменные дома-муравейники и бревенчатые избушки. Сопроводителем у них тоже был человек. Не то чтобы районы враждовали между собой, но соревновательный аспект всегда незримо присутствовал. И общая большая охота — лучшая возможность его проявить.

Из Владивостока в Мертвые земли вели единственные во всем мире врата. Много нашей и людской молодежи уходили через них на освоение новых земель. Мы знали, что яд уже давно выветрился, а главную опасность представляют лишь твари, видоизменяемые им в течение многих поколений. Иногда посланники возвращались, чтобы рассказать о небывалом мире, который лежит за Сетью, о новых поселениях, которые словно грибы возникали в относительно безопасных местах. Так рос и разрастался наш Дом и приникнувший к нему, сросшийся и сроднившийся с ним людской род.

Но охота — это нечто другое. Практически каждый житель Владивостока, не пожелавший покинуть его, хоть раз, да участвовал в ней. Это почетно и весело. К тому же за шкуры и мясо и за редких тварей, которых удавалось отловить, наш аркх получал с других Домов множество полезностей. А Большая Охота, которая по традиции случалась раз в сезон, еще и повод покрасоваться и поиграть. По ее итогам тот район, что принесет или приведет с собой больше всего добычи, до следующего сезона считается верховным, и все важные вопросы решаются его наместником и не могут быть оспорены.

Неудивительно, что молодежь так рвалась поучаствовать в ней: прекрасный повод показать себя, а в случае победы погреться в лучах славы и восхищении сородичей.

В юности я была очень хорошей охотницей и принесла немало побед Югу Владивостока. Жаль, то время давно уж миновало…

Вика закончила помешивать варево и, облизнув деревянную ложку, удовлетворенно кивнула. Ей едва минуло восемнадцать. Она родилась и выросла в аркхе Норильск, откуда ее забрал мой младший сын, в обязанности которого входило торговать с агру. Она была девушкой сообразительной и трудолюбивой, но интеллектом до серых, конечно, не дотягивала, и поэтому ей было не очень уютно на родине, где все измерялось уровнем развития мозга. Сына моего она обожала беззаветно, как и весь солнечный и теплый Владивосток, но вот наши традиции, в том числе и охота, были ей не очень понятны и близки. Именно поэтому Вика добровольно взяла на себя сегодня все домашние обязанности, несмотря на то, что первая беременность уже заметно округлила ее животик.

Чтобы передохнуть, девушка присела рядом со мной на лежанку, заваленную пушистыми шкурами.

— Бабушка Йали, не пора ли вам…

Я притворно нахмурилась и легонько щелкнула ее по носу.

— Какая я тебе бабушка? Бабушки все вон с утра до ночи косточки свои греют, а я кручусь, как веретенце, с утра до ночи.

— Так уж и крутитесь? — Она хитро прищурилась. — А по мне, так больше сидите да сказки свои малышам сказываете.

— А что, сидя крутиться нельзя? Этому нос утри, тому песенку спой — за день так устанешь, что не заметишь, как заснешь.

— Да знаю я, знаю, — Вика вдруг стала серьезной. — Я о другом поговорить хотела. Мне отчего-то страшно. Ин-лан на эту охоту хочет попасть, вы же знаете.

Я кивнула. Мне отлично было известно и желание моего младшего сына, и причины, по которым это желание появились у достаточно равнодушного к подобным забавам мужчины. Охота мужа во время беременности жены считалась достойным занятием: чем больше добычи удастся ему принести, тем здоровее и счастливее будет будущее малыша. Знала об этих традициях и Вика и, как любая нормальная беременная, переживала, напридумывая себе всякого.

— И что же ты хочешь? Чтобы я не отпустила его? Не думаю, что это будет правильно, да и он обидится страшно.

Она печально опустила глаза и затеребила край ситцевого фартука. Вика выглядела такой маленькой и грустной, что я обняла ее за плечи, испуская мягкие волны спокойствия. Когда они разлились вокруг и теплым коконом окутали девушку, она расслабилась и задышала ровнее.

— Глупости, да? — она подняла на меня огромные, по-детски доверчивые глаза.

— Конечно! Но тебе простительны всякие милые глупости. Переживать за тех, кого любишь, абсолютно нормально, это даже трогает. Если хочешь, мы поговорим об этом позже, а сейчас мне действительно пора идти. Не стоит заставлять Клохи и всех остальных ждать.

Когда я дошла до шатра Сопроводительницы, там уже собралась вся краса и цвет Юга. Все трое моих сыновей тоже были в толпе.

Старший Ин-ери, подойдя, помог мне протиснуться сквозь скопление народа. Сам он вряд ли рассчитывал на участие. Он был одиночкой и проводил целые дни за границей Сети, возвращаясь всегда с богатой добычей. Традицию общей охоты он не одобрял: «Блажь это и позерство. Все друг перед другом красуются, дичь на месяцы вперед распугивают. Да еще и суются нередко в опасные места».

Мой средний, Ин-хе, тоже был далек от общественных дел. И если двое других — старший и младший, хоть семьями обзавелись, то его вообще ничего, кроме изучения прочих Домов, не интересовало. Ин-хе недавно вернулся с Черного острова, и я чувствовала, что произошло там что-то не очень хорошее. Первые дни на нем лица не было: все сидел, молчал, слова лишнего не вытянешь. Потом вроде как оттаял, с племянниками возиться начал, улыбаться. Но о том, что стряслось на острове, по-прежнему не говорил.

Вот и сейчас он приветливо помахал мне рукой, но подходить не стал.

Зато стоящий в первых рядах младший подскочил ко мне, поднял и закружил. От него так и тянуло радостным нетерпением и волнением. Я рассмеялась.

— Полно тебе, Ин-лан, надорвешься! Я же не девочка, чтоб меня вертеть-крутить.

Он опустил меня на землю, шепнув на ухо:

— Мам, ты же позаботишься обо мне, правда? У меня же есть блат на эту охоту?

Я ничего не ответила, лишь подмигнула ему ободряюще.

Старая слепая Клохи сидела после своего шатра. Она улыбалась, и вечернее солнце раскрашивало ее седые косы и уши красным. На груди у нее сверкала печать Дома Орьявит — символ нашей победы в прошлом сезоне и власти в аркхе Владивосток. Его возьмет с собой один из охотников (или охотниц) на удачу. Всего от каждого района нужно было отобрать двадцать участников, от нашего — на одного меньше, так как мы одержали верх в прошлый раз. Конечно, Клохи все уже давно решила, а эти смотрины — пустая формальность.

Я подошла к ней, склонилась, и она зашептала мне имена тех, кого следовало обнюхать. Мое чутье было лучшим во всем Доме, и с годами оно не только не ослабло, как у той же Сопроводительницы, но стало еще острее. От будущих охотников не должно было пахнуть безумием, или страхом, или чрезмерной агрессией. Все остальные эмоциональные нюансы допускались.

Клохи всегда называла мне больше имен, чем требовалось, оставляя некий выбор. Вот и сейчас я должна была вместо девятнадцати обнюхать двадцать пять желающих. Четверо из них были людьми, десять — чистокровными орьявит, а остальные — полукровками. Это только внешне последние неотличимы от нас, а по запаху я могу точно сказать, в каком поколении и с кем произошло смешение крови.

Я вызвала всех и теперь важно прохаживалась вдоль их ряда. Мой сын, естественно, находился в числе избранных, будущий отец первенца. Кто бы посмел отказать ему? И все же я сомневалась. Перед моими глазами вставало встревоженное, заплаканное лицо Вики. Но если именно я не отпущу его, обида Ин-лана будет сильной и вполне обоснованной: никаких предосудительных запахов от него не исходило. Скрепя сердце, я протянула ему один из восемнадцати кулонов охотника.

Второй раз за сегодняшний вечер я замешкалась, когда пришел черед обнюхать младшую внучку Клохи, ее самую большую гордость и любовь. Рыжая красавица Риу — легкая и ловкая, как белка, давно слыла украшением всего аркха, и никто не сомневался, что именно она станет будущей Сопроводительницей-солнца-на-Юге. Это была не первая ее охота, и именно ее ждала печать вместо простого кулона. Бабушка уже сняла ее и держала в руке, чтобы самой застегнуть цепочку на шее внучки. Все мои действия рядом с ней были простой формальностью: иной первой в отряде нет, не было и быть не должно.

И все же я медлила. Во-первых, от нее исходил тягучий аромат женской крови. Будь это не она, а любая другая, я отказала бы по одной этой причине. Женщины, особенно орьявит, слишком импульсивны и несдержаны во время падения луны в их теле. Но это была не единственная причина: что-то не нравилось мне и в ее эмоциях. Нет, конечно, страха и безумия в ней не было, но общая взвинченность, болезненное перевозбуждение явно присутствовали.

Но только я хотела отказать ей и, ласково потрепав по щеке, отправить восвояси, как Клохи, опередив мое движение, замкнула на ее шее печать. Раздались веселые крики и хлопки. Старуха не могла не ощутить мое колебание, и в первый раз на моей памяти она проигнорировала мое мнение. Я отступила, признавая ее решение — не доросла еще в свои шестьдесят спорить с Сопроводительницей, но на сердце остался неприятный осадок и колючее чувство тревоги.

Отправляться они должны были ранним утром, до восхода солнца. Все четыре отряда вместе пройдут через врата на плато в Мертвых землях, а там уже порешат, кто куда отправится. На всю охоту им дается три дня и две ночи. Повозки под добычу уже были заготовлены на плато, как и выносливые лошадки. Также там находилось оружие, поскольку его наличие в пределах аркха запрещено: ружья и ножи, луки и копья — на любой вкус.

Всю ночь до меня доносились всхлипывания и причитания Вики и успокаивающий шепот ее мужа. Дети старшего, ощущая общую атмосферу, спали плохо, то и дело требуя воды или чтобы я их погладила и спела песню, отгоняющую плохие сны. И я вставала, поила, гладила и пела, стараясь, чтобы распространяемое мной спокойствие коснулось не только внуков, но и невестки. В итоге заснуть мне так и не удалось.

Я встала вместе с Ин-ланом, чтобы проводить его на Площадь Всех Врат. Раньше, когда Владивосток был полностью людским, она называлась Луговой и ничем особым не отличалась. Сейчас это был самый настоящий центр — нейтральная зона, не принадлежащая ни одному району. Помимо врат здесь находился Шатер разговоров. Он служил для встреч между четырьмя сопровождающими-солнце и обсуждения общих для всего аркха вопросов.

Утро было замечательным, по-осеннему свежим и прохладным. Не выспавшийся младший кутался в меховой ворот куртки. Днем будет жарко, но сейчас даже у меня мерзли кончики ушей и пальцы. Перед тем как выйти, Ин-лан коснулся лба спящей Вики, и она, не просыпаясь, потянулась к нему в ответ и потерлась макушкой о его щеку. И вот сейчас, бодро шагая по пустым улицам, он нес на себе запах ее волос, ее утренней ласки. Только орьявит умеют так хранить и запоминать важные для нас ароматы.

На площадь мы пришли в числе последних. Все наши вместе с провожающими были уже в сборе, как и отряды из других районов. Отовсюду раздавался смех, шутки, легкие насмешки и подначивания. Сопровождающие-солнце стояли поодаль. Старая Клохи притворно хмурилась, но в уголках ее сурово сжатых губ пряталась довольная усмешка.

Самая молодая из правителей — Сопроводительница-солнца-на-Западе, Тиу не могла устоять на месте. Она пританцовывала, и смешинки так и плясали в ее крапчатых глазах, а уши мелко подрагивали. Сопроводители Востока и Севера были гораздо сдержаннее. Ну, им и положено: они мужчины, а значит, радость и нетерпенье никак не пристало выражать бурно. И если это было непросто для главного на Востоке: Эри-ни всегда отличался легким и добродушным нравом — то Марат, Сопроводитель-на-Севере улыбаться, кажется, не умел вовсе. Жесткая складка намертво врезалась между его седыми бровями, а уголки губ давно и бесповоротно опустились вниз. Он был вечно всем недоволен. Все-то ему казалось, что людей обделяют в аркхе Владивосток, и их культура, прошлое и сам вид под угрозой исчезновения.

Когда все они прошли сквозь врата, утро из праздничного стало обыденным. Провожающие и сочувствующие расходились. Я замешкалась поболтать с владыками. Всех их, а не только Клохи, я знала более чем хорошо. Возможно, поэтому со мной поделились важными и странными новостями: Тиу пришел запрос от аркха Кабул на два приглашения. Это было весьма необычно: къерго нечастые гости у нас, и даже скудные торговые дела они предпочитают вести на своей территории. Марат горячился и требовал отказать рогатым — мало ли что им здесь понадобилось, никаких подробностей в письме не было. Эри-ни, напротив, доказывал, что у нас нет никаких причин и отговорок, чтобы не принять их. Но окончательное решение зависело от Клохи, как самой старшей и до окончания охоты пребывающей в статусе главной. Помолчав и послушав доводы спорщиков, она вынесла свой вердикт:

— Отсылай приглашения, Тиу. Не будем же мы попирать ногами одну из главных заповедей нашего Дома: «Открой двери любому стучащему. Если он пришел со злым умыслом, сделай это для того, чтобы дать отпор лицом к лицу. Если же намерения у него добрые, встреть его как гостя».

— Это заповедь Дома Орьявит, но никак не людей, — хмуро бросил седобородый Сопроводитель-солнца-на-Севере.

— Не у вас ли говорят: «Волков бояться — в лес не ходить»? — ехидно вставила Тиу.

— Говорят. Но гораздо вернее выражение: «Береженого Бог бережет». И я предпочитаю следовать именно этому принципу. Нечего им тут делать, и ничего хорошего они с собой принести не могут.

— Довольно! — Клохи звонко стукнула клюкой о мостовую. — Решение принято. Они станут гостями на Юге. Йали, — обратилась она ко мне, — в твоем шатре достаточно свободного места, чтобы приютить къерго, если они решат провести в аркхе Владивосток ночь или более?

Я замешкалась, но не более, чем на пару секунд. Не могла же я пойти наперекор воле Сопроводительницы.

— Под моей крышей всегда рады гостям, откуда бы они ни прибыли.

Марат в сердцах сплюнул и, демонстративно не попрощавшись, ушел. Остальные тоже засобирались по своим делам.

Я помогала Клохи идти обратно. Совсем она стала стара и слаба, тяжело ковыляла, опершись о мою руку. Мы молчали, думая каждая о своем. Лишь подходя к своему шатру, она заговорила:

— Когда эти прибудут, с ними сперва разговор будет в общем шатре. Ты должна там быть, чтобы понюхать их незаметно. Многое, что не скажут слова, поведают запахи.

— Вели позвать меня, и я приду.

Она задумчиво кивнула.

— Странные вещи происходят… И сердце не на месте. Боязно — с чем гости незваные пожалуют, какие дурные вести на хвосте принесут…

Они прибыли на следующее утро. У нас как раз был водный день. Я только начала намыливать младшего внука, который ненавидел мыться всеми силами своей трехлетней души и вопил, как поросенок, которого оскопляют. Зашедший позвать меня орьявит аж подприсел от этих душераздирающих звуков. Я же была рада спихнуть эту возню на невестку и ее старшую дочь и уйти под благовидным предлогом.

Все сопровождающие-солнце уже были на месте, в общем шатре. Он загодя был вычищен и вымыт, а на деревянном настиле пола благоухала свежая хвоя. Еще не войдя туда, я почуяла, что гости у нас непростые. И только один из них чистокровный къерго. Зато какой! Знать запахи и внешний вид правителей и их доверенных лиц из других аркхов было принято, даже если ни разу не видел их вживую, но вот уж никогда не думала, что доведется столкнуться сразу и с Зараком (правой рукой вождя къерго), и с Рашем (братом императора тьерто). Сложно было представить причины, способные свести их вместе, да еще и приведшие на нашу территорию. Третий персонаж был тоже уникальным, но по-своему: полукровка, живой, и вроде бы даже не безумный.

Стараясь не привлекать к себе внимание, я тихонечко присела в уголке, на заботливо подготовленную кем-то скамеечку. Видимо, мое появление стало сигналом для начала разговора — во всяком случае, он начался именно сейчас. Я не слишком вслушивалась в слова. Меня попросили нюхать, и именно этим я занялась. Удобнее было бы приблизиться вплотную и чуять их по очереди, но, решив, что это могут счесть бестактностью, я ограничилась поворотами головы в сторону то одного, то другого.

От Зарака шел запах недавней битвы и многих других къерго, живших с ним бок о бок на протяжении столетий. Он почти не говорил, не лгал и не волновался. Впрочем, последняя эмоция вообще не характерна для их народа. Раш, напротив, нервничал, хотя выдавал его только аромат успокаивающего хозяина симбионта, в лице же его не шелохнулся ни один мускул. Тьерто был уставшим, пахнувшим смертью и горечью.

Интересное всего было с полукровкой. Нет, коктейль из боли, страха и ненависти был вполне предсказуем, удивило меня не это: едва заметный запах Ин-хе исходил от него. Он был такой слабый, что я бы не заметила, не зная его так хорошо. Видимо, он очень плотно общался с моим сыном — давно, месяца полтора-два назад. Интересно, что как раз в то время сын вернулся в аркх с Черного острова. Вернулся расстроенным и подавленным…

Также от него и тьерто пахло миин’ах и человеком, а вот от къерго нет. И был еще какой-то запах, странный и незнакомый. Пока я пыталась разобраться с ним и разложить на составляющие, не заметила, как разговор закончился. Усиление определенных органов чувств заставляет остальные работать гораздо хуже, так, нюхая, я практически перестаю видеть и слышать окружающий мир. Очнулась я, заметив, что все присутствующие смотрят на меня, ожидая моего вердикта.

— Что бы там они ни говорили, они не врут. И зла нам не желают.

Я поднялась, растирая затекшие от сидения неподвижно ноги.

Мальчик-полукровка демонстративно фыркнул. А старая Клохи заговорила, подводя итог:

— Лучше бы вы лгали, посланцы. Слишком страшную правду вы принесли. Что ж, вы получите от нас все необходимое. Только вот с печатью придется обождать пару дней — раньше она в аркхе Владивосток не появится. Пока же мы будем чтить вас, как дорогих гостей, а домом вам станет шатер Йали, — она кивнула в мою сторону. — Там вы сможете отдохнуть и набраться сил.

Раш склонил голову в жесте благодарности. Похоже, именно он исполнял роль старшего в этой маленькой группе.

— Моя признательность Дому Орьявит не знает границ. Мы с великой благодарностью примем ваше предложение и помощь. Позвольте задать вам последний вопрос. Не поступали ли к вам запросы на приглашения от Дома Гельмы? Наши… — Он на мгновение замялся, подбирая слова. — …Другая часть нашего отряда направилась туда, и они давно уже должны были дать о себе знать. — Он еще немного помолчал, а потом добавил: — Если ничего не случилось.

Все переглянулись. Тиу растерянно покачала головой.

— Мне очень жаль, но никаких новостей об этом не поступало, как и запросов о приглашениях.

Пока я вела посланников в свой шатер, мне удалось аккуратно расспросить о цели их визита полукровку. Он оказался самым разговорчивым из гостей. Удовлетворив врожденное любопытство, я тут же пожалела об этом. Такие вещи лучше не знать вовсе, как и любые другие, на которые невозможно повлиять. Сделать что-либо с подступающим Хаосом лично я была бессильна, но в голове теперь поселились страх и печаль. Не сунь я свой длинный нос не в свое дело, не заработала бы себе несколько бессонных ночей да лишние седые пряди.

Когда мы подошли, Рийк (так звали полукровку) резко замолчал и напрягся. Ничего странного и тем более опасного на пороге своего жилища я не заметила. Старшая невестка полоскала белье в огромном деревянном корыте. Отжимать и развешивать его прямо поверх полотнищ шатра ей помогали дочь и Ин-хе. Именно на него уставился Рийк, и гамма исходящих от мальчишки запахов — радость, горечь, отвращение — стала такой сильной, что я даже чихнула. Сын тоже учуял их. Он оторвался от своего занятия, поднял голову, и я имела счастье лицезреть резкую смену эмоций на родном лице. Наконец оно озарилось улыбкой, широкой и искренней. Он шагнул нам навстречу, а Рийк, развернувшись, подался в противоположную сторону. Раш ухватил его за рукав.

— Ты куда собрался?

— Поищу другое место для ночлега.

За те две секунды, что они обменивались репликами, мой сын как раз успел подойти.

— Рийк! Ты живой? Я не верю своим глазам. Если бы ты знал, как я рад тебя видеть!

Полукровка сжал кулаки и медленно развернулся.

— Если я и жив, то уж точно не твоими стараниями. Моя память не настолько коротка, чтобы я мог испытывать радость от встречи с тобой.

Къерго ухмыльнулся, услышав столь яростную отповедь. А Раш, похоже, с трудом сдержался, что бы не отвесить мальчишке оплеуху.

— Простите его, госпожа — обратился он ко мне. — Он не хотел обидеть дом, гостеприимно открывший нам двери. Он слишком молод и несдержан. Кровь диктует его слова, опережая разум.

Я не знала, что предпринять, и растерянно переводила взгляд с моих гостей на Ин-хе. С лица сына сошла улыбка, глаза погасли. Он снова стал таким, каким вернулся с Черного острова — подавленным и усталым.

— Малыш абсолютно прав. Это мне следовало бы просить прощения. Вы — желанные гости для моей матери, а стало быть, и для всех нас. Прошу вас, проходите. Я не буду тревожить своим присутствием ваш покой.

Он махнул рукой в сторону входа, где Вика и старшая невестка уже откинули тяжелые шкуры. Изнутри одуряюще пахло праздничной похлебкой и раздавались веселые голоса. Слегка склонив голову, тьерто первым вошел внутрь. За ним, осторожно ступая, будто пробуя каждый сантиметр почвы на прочность, шагнул къерго. Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой входные перекрытия.

Рийк мешкал. Он прятал взгляд от моего сына, который продолжал смотреть на него в упор. Ему явно не хотелось заходить, но и придумать благовидный предлог, чтобы остаться снаружи, не получалось. Наконец мальчишка сплюнул под ноги (наверно, ему жест казался мужским и грубым, но вышло жалко) и скрылся в недрах шатра.

Я осталась на улице: девочки прекрасно справятся с ролью хозяек, а мне позарез требовалось поговорить с Ин-хе.

Сын присел на деревянную скамейку, которую когда-то выстругал старший, чтобы я и его беременная жена грелись на солнце. Уткнулся лицом в ладони. Я опустилась рядом, положила руку ему на затылок, а затем почесала теплое мягкое ушко. В детстве я всегда успокаивала его так: прогоняла дурное и притягивала хорошее.

— Ну, и что ты натворил в этой твоей тюрьме для смешанной крови?

— Я? — Сын поднял на меня глаза. — Я, наверно, совершил большую подлость. Предать того, кто тебе доверяет — другим словом это же не назовешь?

— Ты про этого мальчика?

— Да. Рийк считал меня другом. Я видел, как ему там плохо, но предпочел сбежать.

— Ты сам принял это решение?

Он вздохнул и пожал плечами.

— Какая разница. Они сказали, что ему недолго осталось и будет становиться все хуже. И настоятельно рекомендовали прервать эмоциональный контакт, который якобы не шел на пользу ни мне, ни ему. Но окончательный выбор я сделал сам: испугался привязанности к обреченному. А еще мне не хватило духа сказать ему правду. Мама, не стыдишься ли ты своего сына, оказавшегося трусом?

Мне очень хотелось утешить его, как в детстве: обнять, забрать на себя все тяжелое и плохое, подуть на содранную коленку или горячий лоб. Жаль, что для взрослых проблем такие простые действия не помогают. Невозможно вылечить открытую рану, просто приложив к ней лист подорожника.

— Видишь, как оно все вышло… Иногда наши ошибки помогают вершиться судьбе. Останься ты там, может, и не оказался бы полукровка Рийк среди тех, кто пытается предотвратить нечто очень страшное. Может быть, никто бы из них не оказался, не переплелись разноцветные ниточки судеб. Я не вправе оправдывать тебя, но и осудить тоже не могу. Мне кажется, вместо того, чтобы грызть себе лапы, как попавший в капкан зверь, тебе стоит поговорить с ним, наедине. Мальчик не похож на того, кто не умеет прощать. И я ведь явно почуяла радость, когда он тебя увидел.

— Возможно, ты права, — Ин-хе поднялся. — Но сейчас я не готов к этому разговору. Лучше поищу себе место для ночлега на сегодняшнюю ночь. Вряд ли будет признаком гостеприимства раздражать его своим присутствием.

Обед прошел как положено. Даже отсутствие моих среднего и младшего сыновей не смогло ощутимо его испортить. Дети рассматривали пришельцев, как каких-то неведомых сказочных персонажей. Невестки тоже с трудом сохраняли на лицах равнодушие.

Поев, старшие из пришельцев разошлись: кажется, им было не очень комфортно находиться в обществе друг друга. Рийк остался в шатре — как видно, компания моих внуков нравилась ему больше всех остальных. Ребятню вскоре перестало пугать его изуродованное лицо, они принялись липнуть к нему, а он был вовсе не прочь.

Когда наступил вечер и къерго с тьерто вернулись, мы выделили им под ночлег большую часть шатра и огородили ее. Полукровка сбежал оттуда — в детскую часть. Я как раз собиралась рассказывать вечернюю сказку.

— Можно я здесь посижу?

Он робко приземлился прямо на пол. Я с улыбкой похлопала по месту рядом с собой на покрытой шкурами лежанке, но он отрицательно помотал головой.

Сказку сегодня я выбрала древнюю: еще моя бабка рассказывала ее мне и братьям. Отголоски Сель, на которой ни я, ни она не бывали, звучали в ней. То была история о девушке, принявшей имя одного из своих старших братьев: Оми-тар. Она была родом из маленького поселения в землях Дома Гельма. Однажды, когда она была на охоте, Хаос прорвался поблизости их жилищ. Все ее близкие потеряли свои души и стали пустыми скорлупками, наполненными им, выродками. Когда подоспели призванные из Дома Тса, они не стали возиться и просто сожгли это место дотла своим черным огнем. Когда Оми-тар (впрочем, тогда ее еще звали иначе) вернулась, она даже руин не нашла, только выжженную равнину, полную сажи и едкого дыма. Она очень печалилась о том, что души ее близких стали пленниками Хаоса. Девушка остригла волосы, сменила имя на мужское и поклялась, что сумеет найти их и отпустить на свободу. Много опасностей поджидало ее на пути, но из каждой она выходила с честью. И душа ее становилась все больше, чище и прозрачнее. Так она дошла до земель, где был заперт Хаос. Дорогу ей преградили стражи из Дома Тса: никому нельзя было пересекать границу ни с той, ни с этой стороны. Но стражи отступили, едва встретившись с ней взглядом. И перешагнула Оми-тар запретную черту. И ничего не смог поделать с ней Хаос — ни поглотить, ни растворить, ибо не было в ней даже намека на отражение его. И отыскала она души двух своих братьев и сумела вынести их из Хаоса. Но стоило ей преступить границу обратно, как рассыпалась она белой пылью. И только три синие птицы вспорхнули и растворились в небесной лазури. То были их души, унесшиеся к заповедным горам.

Когда я закончила рассказывать, малышня уже вовсю посапывала, и слушатель у меня остался всего один, да и тот не моего роду-племени. Рийк так и пожирал меня глазами.

— Ну, спрашивай уже.

Я с кряхтеньем поднялась. Ноги от долгого сиденья затекли немилосердно, да и спина тоже.

— Это правда? Все, что вы рассказали?

— Это сказка. То, во что хочется верить, а не то, что происходило на самом деле. Тебе сказки, что ли, никогда не рассказывали?

— Рассказывали, — он поморщился. — Вернее, читали. Но они были совсем другие. Скорее, поучительные истории о том, как надо жить в этом мире. А может ли быть такое, что в Хаос можно войти и выйти из него живым?

— Я не знаю, сынок. Я и на Сель-то не была: век орьявит не намного дольше людского. Думаю, об этом лучше у твоих друзей спрашивать. Шел бы ты к своим отдыхать. Или, если хочешь, я здесь тебе постелю, бок о бок с нами.

Он кивнул.

— Это было бы здорово. Рядом с вами как-то спокойно. А мне так не хватает этого ощущения. Всегда не хватало…

— Эх ты, малыш… Пожелание гостя — закон для нас. Только учти, что в силу возраста я громко храплю, да и мелочь беспокойно спит.

Усмехнувшись, я направилась за еще одним комплектом шкур, благо лежанок в детском закутке хватало.

— Я потерплю. Спасибо.

Он улыбнулся — совсем мальчишка. И как его угораздило в эту авантюру ввязаться? Хотя о чем это я? Он же полукровка, а значит, в любом случае, долгая счастливая жизнь ему не светит.

Когда что-то дурное происходит с нашими близкими, мы это сразу же ощущаем. Словно черной волной накрывает голову, и некий зов, похожий на стон, выворачивает душу. Я проснулась среди ночи от этого ощущения. Встала, кинулась проверять всех своих. Дети мирно спали, невестки тоже. Мой старший сын с тем же, что и у меня, в глазах стоял на пороге. Мы переглянулись.

— Ин-лан? — спросил он отрывисто.

Будто я могла ответить на его вопрос…

— Или он, или Ин-хе. Ты только тише, Вику разбудишь. Ей волноваться сейчас ни к чему.

Он кивнул. Зов боли тащил нас прочь из шатра, и мы быстро вышли, повинуясь ему.

Ночь была глухой и темной, она давила и терзала. Мы двигались синхронно и быстро, так быстро, что я начала задыхаться. Я ничуть не удивилась, что ноги привели нас именно на площадь Врат. Там уже были другие, и слепая Клохи, оперевшись на клюку, мелко дрожала на осеннем ветру. Все знакомые лица, все с Юга.

Мне стало чуть легче, когда я разглядела среди молчаливо стоящих Ин-хе. Он подошел и, ни слова не говоря, обнял меня. Старший, чуждый сантиментам, положил тяжелую руку на наши сомкнутые плечи. И горячей тоской, предощущением горя накрыло меня с головой.

Мы стояли и ждали, как и все прочие. Ни звука, ни шороха, ни вздоха не нарушало тягучую тишину. Прошел час, а может, и все три. Небо медленно загорелось рассветом, но ничего не происходило. А потом распахнулись врата — те, что ведут на плато в Мертвых землях.

Мари была человеком, самой младшей в отряде, и это была ее первая большая охота. Веселая милая девчушка, она лучше многих стреляла, как из лука, так и из ружья. Теперь я с трудом узнавала ее. С ног до головы несчастную покрывал слой буро-зеленой вонючей грязи, ресницы и брови слиплись в корку. Мари баюкала правую руку, по-видимому, сломанную и распухшую. Левая штанина от бедра висела лохмотьями, сквозь которые просматривались кровавые царапины. Вместе с ней прошли двое мужчин из живущих на плато. Они помогали ей идти, да что там: она практически висела у одного из них на руках.

Мы молчали. Молчали и прибывшие. Каждый понимал, что любые произнесенные сейчас слова разрушат хрупкую надежду на то, что случившееся поправимо. Пусть страшно и тяжело, но не критично. Может быть, тяжелые раны, увечья, все что угодно — лишь бы не смерть.

Наконец, тяжело вздохнув, заговорил один из сопровождающих:

— Мы нашли ее на границе с болотами два часа назад. Хотели оставить у нас оклематься, но она рвалась в аркх.

Мари обвела площадь мутным взглядом. Она словно только сейчас увидела всех присутствующих. Зацепившись взором за лицо Клохи, она кинулась ей под ноги и заплакала, заговорила — сбивчиво, путано и невнятно:

— Охота была дурная, за два дня ничего, считай… Она сказала, там дичи много, он приманивает ее… Она сказала, нам ничего не угрожает: он спит, все время спит… Сказала, он стар и одряхлел, а дичи там много, с лихвой на всех хватит…

Клохи схватила ее за плечи и затрясла.

— Куда, куда вы влезли? О ком ты говоришь?..

Девочка всхлипнула и, сделав глубокий вздох, заговорила размеренно и почти спокойно:

— Хозяин болот. Их всех сожрал Хозяин болот. Риу повела нас туда, многие были против, но разве могли мы вернуться пустые, без добычи? У нас был шанс, и большинство поддержало ее решение. Там было много одурманенного зверья — его запасов. Мы столько настреляли, доверху одну телегу заполнили… А потом решили вглубь зайти, там тропки узкие, только друг за другом двигаться можно. Я последняя шла, а он спереди появился, только поэтому мне и удалось убежать. Но я видела, видела его вблизи. Мы не могли ничего сделать, никто бы не смог…

Полувздох-полустон прокатился по всем. Мари уже ничего не говорила, а только рыдала. Взвыла и старая Клохи, опустившись рядом с ней на землю и закачавшись из стороны в сторону.

Я могла бы так же рухнуть, если б не державшие меня сыновья. У меня осталось их двое, у ней же — никого… Не должно матери хоронить детей своих и внуков — это против природы, против самого закона жизни. А мне и похоронить-то нечего. Не укутать ноги, которые целовала совсем крошечными, шкурами волков, чтобы не замерзли, пока будут шагать в Сумеречные горы. Не вложить в пальцы оружие, чтобы смог защитить себя на тех неведомых новых дорогах…

Мое внимание притупилось от раздавившей меня каменной тяжести, и я не сразу ощутила присутствие чужих на площади. Когда же увидела, они уже миновали врата, ведущие на Черный остров, и стояли поодаль в молчании. Четверо — человек, миин’ах, гельма и еще кто-то неведомый.

Вчерашние пришельцы принесли с собой большое горе, что же приготовили нам эти? Странно, что в голове у меня осталось место для подобных лишних мыслей. Но тут же они были смытым женским воплем. Вика, обхватив руками огромный живот, каталась по земле, и крик ее был не человеческим, а звериным. От него было холодно и страшно, и все внутри свивалось в тугой комок.