Соседка (гет)

Желание.

Нет, нет! Только не снова!

Губы девушки неподвижны, но голос куратора отчётливо звучит в голове, вбивая в мозг слова-гвозди без наркоза.

Ржавый.

Стены лаборатории плывут перед глазами, как после обнуления. Ток крови оглушает, искажает звуки, и в этом его шанс. Успеть! До того, как зачитают код! Взгляд фокусируется на красной книжке в чьих-то руках. Запах сырости и медицинских препаратов забивается в ноздри, першит в горле, въедается в мозг. Баки непроизвольно рычит.

Семнадцать.

Автоматчиков рядом нет. Он не прикован, а потому пружиной срывается с места. Шаг к цели, и красная книжица неаккуратно падает на серый бетонный пол, раскрываясь на произвольной странице. Корявый детский почерк режет глаз. Что-то не так, но раздумывать некогда.

Привычный захват. Перехватить тонкое запястье, заломить руку за спину, и цель уже уткнулась лбом в столешницу, не успев толком закричать.

Свернуть бы ей шею, пока не успела позвать охрану. Но что-то внутри тревожной сиреной кричит, что нельзя этого делать.

Держи, Баки, просто держи! Держи, пока не поймёшь, что происходит!

Рассвет.

Голос в голове продолжает неумолимо зачитывать код, и что с этим делать, Баки не знает.

— Джеймс! — шипит от боли цель. Маленькая и слабая. Одна из лабораторных крыс? Он не уверен. — Б-баки, пожалуйста!

Она назвала его Баки? Странно. Люди в белых халатах звали его иначе.

Печь.

Внутри поднимается жаркая волна. Он встряхивает головой, стараясь сбросить наваждение. Взгляд упирается в раскрывшийся при падении блокнот. Девять слов столбиком. Рядом с каждым — цифры.

Код. Не его. Чужой.

— Чей это код? — рычит он. Гнев — горячий, сумасшедший — стучит в висках, заволакивает сознание.

Тело в захвате, жалкое и беспомощное, пытается вывернуться, но тут же замирает, застонав от боли.

— Какой кот? О чём ты? Я не понимаю!

В её голосе страх и отчаяние. Но нет информации. Совсем никакой. Он пробегает страницу глазами.

Девять.

Девять слов — странных, разных, не имеющих смысла. Чей-то код. Под кодом — инструкция. Не похожая на его. Ни слова об обнулении. Странно.

Взгляд Баки пробегает по первой строке. Инструкция призывает разбить яйца и присолить. Пах невольно поджимается, и к бушующему внутри гневу добавляется тошнота. Баки встряхивает головой, как пёс, и вновь торопливо водит глазами по строчкам. В глаза бросается фраза «добавить муки».

Может, муками называют обнуление?

— Чей это код? — раздельно повторяет он, слегка прижимая локоть пойманной «крысы».

Она дёргается от боли и жалобно скулит.

— Баки, пожалуйста, отпусти меня! — её шёпот едва слышен. — Я не знаю, чего ты хочешь. Пожалуйста, Баки! Это же я, Софи!

Добросердечный.

Смысл слов ускользает. Лаборатория вокруг начинает кружиться, но Баки улавливает болезненные нотки в голосе цели и чуть ослабляет давление. Если бы он мог понять, что именно происходит! Если бы только он мог понять…

«Держи, Баки! Просто держи её! Не убивай!» — кружится у него в голове непрекращающаяся мантра.

Чей это голос? Стива? Или его собственный? Он не уверен.

Возвращение на родину.

Он свободен. Он вырвался. И всё же снова здесь. Если промедлить или выпустить эту лаборантку, появится охрана, и его вернут в кресло! Только не это! Свернуть ей башку и бежать отсюда! На край света, где Гидра не достанет его!

Увешанные аппаратурой стены плывут перед глазами, Баки ведёт, и где-то в подкорке бьётся мысль, что нужно торопиться. Однако что-то внутри восстаёт при мысли об убийстве. Он не должен этого делать! Ни в коем случае!

Почему?

Где-то над ухом воет сирена. Громкая, противная, странная.

Баки жмурится и трясёт головой. Перед самым лицом вспыхивают желтыми светляками круглые глаза и пушистый рыжий хвост. Что это? Кошка? Вой переходит в мяуканье, сменяется шипением, а в следующий миг скула вспыхивает нежданным огнём. Мужчина отдёргивает голову и спихивает на пол шипящий и царапающийся клубок. Откуда она здесь? Он не понимает. Он совершенно ничего не понимает.

Один.

Он переводит взгляд на трясущуюся от страха женскую фигурку. Что-то в ней кажется ему отдалённо знакомым, но волосы закрывают лицо. Красивые тёмные пряди разливаются по столу волнами, и Баки откуда-то знает, что они только кажутся чёрными. На самом деле они цвета кофе и на солнце отливают золотом. Отчего-то именно это кажется важным. Выбивающимся из кошмара происходящего и… безопасным. Баки наклоняется и вдыхает их запах. Манящий, сладкий, не имеющий ничего общего с лабораторией.

«Товарный вагон», — насмешливо произносит в голове голос куратора и замолкает, зная, что Зимний уже не ответит ему.

Женщина испуганно всхлипывает и замирает под ним, задерживая дыхание, только сердце стучит быстро-быстро. Он наклоняется ниже, зарываясь лицом в ворох локонов, вдыхает глубоко, жадно, отчаянно цепляясь сознанием за каждую ноту. Шоколад. Ваниль. Что-то цветочное. И её собственный аромат. Такой знакомый. Обволакивающий. Принадлежащий только ей…

— Софи! — хриплым рыком срывается с его губ.

Несколько секунд имя кажется незнакомым, чужим, а потом в мозгу что-то щелкает, возвращаясь на место. И окружающий его кошмар разлетается на тысячу осколков, которые, как в калейдоскопе, тут же начинают складываться в новый.

Баки с силой стиснул зубы и прикрыл глаза, прогоняя видение.

Нет, он не у Гидры. Не на обнулении в сырой вонючей лаборатории, образ которой рассыпался, стоило только очнуться. Он, Баки Барнс, стоит посреди уютной маленькой кухоньки своей соседки и…

Господи, что он творит!

— Софи! — голосовые связки внезапно отказали, и из его горла вырвался лишь сдавленный, почти не имеющий смысла хрип.

Баки в ужасе отшатнулся, выпуская Софи из захвата, и врезался в увешанный сотейниками, венчиками и ковшами простенок. Посуда с грохотом посыпалась ему на голову, но Барнс лишь прикрылся рукой. Взгляд его расширенных от шока глаз был прикован к замершей у стола девушке.

Что он натворил? Боже! Что он натворил?

Всё внутри сжалось от накатившей паники. Горячее чувство в груди толкало его вперёд. Помочь! Поднять! Удержать! Упасть на колени и тысячу раз попросить прощения! Но ноги будто приросли к полу и не могли сдвинуться с места. Баки оцепенел. Он снова, как в своих кошмарах, не владел своим телом и просто стоял неподвижно неисчислимое количество секунд. Стоял и смотрел на будто бы изломанное тело девушки. Но она ведь жива? Жива?

Неуверенно, будто не чувствуя собственного тела, Софи выпрямила заломленную за спину руку и отлепилась от столешницы, опираясь на подрагивающие ладони. А потом медленно повернула к нему залитое слезами и чем-то красным лицо, и Баки попятился от её взгляда. Тонкая нить неверия в происходящее натянулась, лопнула, и эмоции хлынули в него, заполняя до краёв, смешиваясь и клубясь.

Баки сорвался с места. Он едва заметил отлетевший из-под ног сотейник. Звук хлопнувшей о стену двери доносился будто сквозь вату, а бесчисленные ступени и балясины тошнотворно замелькали перед глазами. Он задыхался в собственном теле. Задыхался от ярости и вины, от летящего в лицо ветра и чувства недостаточной скорости, выдаваемой байком Стива. Краем сознания он понимал, что должен соблюдать правила движения, и старался держаться в стороне от напичканных камерами трасс, но это благоразумие принадлежало скорее Солдату, чем ему.

На территорию базы он влетел, почти не помня себя за эмоциями. Бросил мотоцикл у входа, взлетел по ступеням и нетерпеливо ткнул в кнопку коммутатора. Роджерс открыл почти сразу.

— Привет! Передумал? — радостно улыбнулся Стив. Баки проскользнул в едва приоткрывшуюся дверь и прошёл мимо друга, направляясь к тренировочному залу.

— Спарринг, — прорычал Барнс, решительно стягивая куртку. — Сейчас.

Стив изменился в лице, но спорить не стал. Он знал это состояние Барнса. Оставалось надеяться, что тот пока никого не убил.

— Что случилось, Бак? — спросил он в спину Барнса, как только за ними закрылась дверь зала. И отшатнулся в сторону, уходя от направленного в челюсть вибраниумного кулака.

Барнс бил жёстко, не жалея сил, будто и не помнил, что это лишь тренировочный бой. Перед глазами вспыхивали образы, что преследовали его во время бешенной гонки по дороге на базу. Сияющие глаза, тонкие руки, обвивающие его шею, прижавшееся к нему на миг девичье тело. А потом — взгляд, которым она его проводила: испуганный, неверящий, потрясённый. Перечёркивающий всё, что было хорошего за последние несколько недель. Взгляд, прожигающий в нём дыру даже на расстоянии десятков миль. И это было невыносимо.

Всё внутри кипело, жгло, рвалось наружу, и Баки знал лишь один способ не захлебнуться нахлынувшими эмоциями. Доктор Рейнор тут бы не помогла. Разве мог он просто выговориться? Ему это не приносило облегчения. Нужно было их выплеснуть, перенаправить, вложить вместе с силами в яростные удары. И оставалось только надеяться, что Стив сможет справиться с этой бурей. Ведь обычно в подобных спаррингах после приступов против Баки вставали вдвоем или даже втроем.

К счастью, Стив справился.

В отличие от Баки, он не нападал в ответ. Лишь уклонялся, ставил блоки и по возможности уходил от атак, стараясь постепенно вымотать противника. Ярость в сочетании с сывороткой давали Баки дополнительный резерв сил, и процесс затянулся.

— И что это было? — Наташа склонилась над распластанными на полу суперсолдатами и вопросительно приподняла брови.

Она появилась ближе к концу спарринга, однако Роджерс строго запретил ей встревать в тренировку, и девушка наблюдала за ними, устроившись со стаканом сока на лавочке в стороне. И едва успела отскочить, когда парни, подчиняясь инерции, вылетели с матов и приземлились ровно туда, где она сидела.

— Опять приступ? — продолжила она, пристраиваясь на опрокинутой лавке. — Давненько такого не было.

Барнс молча глядел в потолок, тяжело дыша. Сил не было даже для того, чтобы просто подняться. Ярость перегорела, оставив внутри пустоту и привычные тоску и холод. Лежащий рядом Стив перекатился и приподнялся на локте.

— Полегчало? — отдуваясь спросил он. Баки медленно моргнул, подтверждая слова друга. — Бак, что случилось?

Как объяснить им, что именно произошло? Все его приступы раньше случались на базе, и гражданские после победы над Таносом не страдали от его рук. Они посчитали Барнса безопасным, позволили ему жить среди людей, а он…

— Полный пиздец, — тихо произнёс он, решив что это незатейливое выражение описывает произошедшее наилучшим образом.

— Что? — переспросил Стив. Он не знал русского, а потому не смог оценить выразительный оборот. А вот Наташа прекрасно поняла его.

— Оно и видно, — оценивающе прищурилась она. — Подробности будут?

— Рейнор запрёт меня в лечебнице и будет права. Таких, как я, нельзя подпускать к людям, — тихо пробормотал Барнс, с трудом принимая сидячее положение и морщась от боли. Он поднял виноватый взгляд на Роджерса и посмотрел тому в глаза. — Я напал на Софи…

Стив тяжело вздохнул, прикрывая глаза, и поинтересовался:

— Она… — он запнулся. — С ней всё в порядке?

Судя по тону, в озвученное Стиву верилось слабо.

— Жива, — хмуро кивнул Барнс.

Хотел добавить, что цела, но усомнился. Руки-ноги он ей не ломал, насколько помнил. И даже не душил, что было значительным прогрессом. И всё же, когда Софи обернулась к нему, по лицу текли не только слёзы, но и кровь. От виска. Плохо.

Баки тут же захотелось вернуться назад. Убедиться, что с Софи и правда всё в порядке. Как он мог сбежать, не убедившись в этом? Какое-то помрачнение, не иначе. Впрочем, помрачнением рассудка это и было. В здравом уме он бы убил любого, кто попытался бы напасть на неё.

— А кто такая эта Софи?

Барнс поднял взгляд на Наташу и встретился с любопытно сощуренными зелёными глазами. О нет, Наташино любопытство до добра не доводит.

— Девушка, с которой у Баки «крепкие добрососедские отношения», — процитировал друга Стив. И, немного подумав, добавил, — были.

* * *

Софи прикрыла за собой квартирную дверь, стянула удобные осенние туфли, лёгкий плащик и шарф и мрачно уставилась в висящее на стене зеркало. Не так она представляла себе первый рабочий день после отпуска. Она намеревалась сделать красивую прическу, макияж, сшить свежий фартук, испечь что-нибудь вкусненькое и угостить коллег по цеху, по которым успела немного соскучиться. Но до прически ли было после вчерашнего. Она и уснуть-то вчера не смогла, не то что заняться чем-то полезным.

Девушка бросила последний взгляд на своё тусклое и усталое отражение, попыталась пригладить вывалившиеся из пучка пряди, но махнула рукой и направилась на кухню, чтобы привычно проветрить помещение. Опасливо покосившись на балкон соседа, она облегчённо вздохнула. Джеймса не было видно.

Собственно, она не видела его со вчерашнего дня, когда он, опрокинув на пол половину посуды со стены, вылетел на улицу. А она стояла и смотрела на захлопнувшуюся дверь, не в силах осознать произошедшее. Тело казалось деревянным, чужим, а в голове будто звучало эхо. Эхо собственного ужаса и непонимания. Спустя время она перевела взгляд на валяющийся под ногами ковш, медленно потянулась за ним, намереваясь поднять, и неожиданно для себя осела на пол. Откат накрыл её солёной волной слёз. Софи сидела на полу и рыдала, сжавшись в комок. Что-то шептала мурчащей в ответ Клеопатре и прижимала её к груди. А потом просто смотрела в пустоту перед собой. Сколько это длилось, трудно было сказать. Но когда она нашла в себе силы наконец отлипнуть от пола, за окном было совсем темно. Вернулся ли тем вечером домой Джеймс, она не слышала. Да и утром, отправляясь на работу, не встретила его. И к лучшему.

Софи окинула взглядом составленные стопкой у стены сотейники и ковши. Вчера она не нашла сил на что-то большее, чем просто свалить всё в угол. Значит, придётся заняться этим сегодня. Она тяжело вздохнула и поставила чайник на плиту. Позже. Она сделает всё позже. Сейчас нужно просто принять душ и выпить чашку чая.

Тёплые струи расслабляли, смывали усталость, негативный настрой. Софи оперлась рукой о стену и зажмурилась, запрокидывая голову. Перед внутренним взором тут же всплыл взгляд Джеймса, который он бросил на неё за миг до того, как сбежал. Вчера она, разумеется, не заострила на нём внимание, уж слишком много было собственных эмоций. А вот сегодня мысли о Джеймсе не шли у неё из головы. Она знала его. Знала этот взгляд. Видела в зеркале после приступов. Особенно после того, пять лет назад. Жуткая смесь из вины, отвращения и ужаса перед содеянным ранила изнутри и разъедала не хуже кислоты. Софи знала, каково это.

Задумавшись, девушка потянулась к рычагу смесителя и вместо того, чтобы отключить воду, нечаянно вывернула его в другую сторону. Поток ледяной воды послушно хлынул с потолка, мгновенно выбивая все мысли из головы. Софи взвизгнула, вжалась в угол, и только несколько секунд спустя поняла, как прекратить этот кошмар. Нервно хихикая и клацая зубами, она торопливо выбралась на коврик и схватила полотенце.

Натянув плотные джинсы и объёмный кардиган, Софи устремилась на кухню. Ледяной душ взбодрил её и вернул из задумчивости. Будто пробудившись ото сна, Софи достала заварочный чайник, ополоснула кипятком. Потянулась за банкой с заваркой и вздрогнула, заметив краем глаза замершую на соседнем балконе фигуру. Джеймс вернулся.

Он стоял у перил, ласково поглаживая довольную Клеопатру. Не пытался перебраться на её балкон, но и не уходил. Словно предоставлял Софи право выбора. Сердце застучало в груди быстрее, Софи с трудом сглотнула. Она бы солгала, если бы сказала, что совсем не боится. Ужас от собственной беспомощности в чужих руках заставлял руки холодеть, а ноги — подгибаться. Но она знала этого человека, хоть и не слишком близко, и была уверена, что он не был плохим. А то, что иногда он казался ей совсем другим… В конце концов, Софи не такая, как её тётка! Она не оттолкнёт человека только потому, что у того случился приступ. Подумав так, Софи решительно кивнула и взяла с полки вторую чашку.

Подойдя к балконной двери, она услышала тихий голос Барнса.

— Ты молодец. Защитила хозяйку. Не то что я, — разговаривал он с кошкой, присев на корточки.

Клеопатра восторженно крутилась под его рукой, тарахтя как трактор. Однако стоило Джеймсу заметить Софи, он медленно выпрямился, поднимая на неё взгляд. Повисло напряжённое молчание.

Софи мялась на пороге, словно не решаясь приблизиться к мужчине. И корила сама себя за эти сомнения. Ведь решила же, чего теперь-то?

— Привет! — Софи поморщилась от звука собственного голоса. Надтреснутый и неуверенный, совсем не ободряющий. — Как ты? Лучше?

Баки вздрогнул. Возможно, он вовсе и не ждал её? Не жаждал обсудить произошедшее. Или во всём виноват её тон? Впрочем, судя по тому, как он замкнулся, виновато опустив глаза, диалог будет коротким.

— Прости, — тихо выдавил из себя Джеймс, продолжая смотреть в пол. И замолчал.

Софи невесело хмыкнула. Да уж, с таким настроем они далеко не уедут.

— Знаешь, а ведь за мной тоже числится нападение на человека.

Она рассчитала верно. Барнс так удивился, что вскинул на неё взгляд, забыв о чувстве вины. Софи тихонько фыркнула и подхватила с подоконника маленький медный поднос с двумя дымящимися чашками.

— Да. Заявления в полицию, по счастью, не было, но скандал разразился знатный. Меня даже тётка из дома выгнала. Да и работу пришлось менять. — Софи медленно подошла к перилам, пристроила поднос и встала рядом с Баки на своей половине балкона, устремив задумчивый взгляд на пустую детскую площадку. — Я ведь приехала сюда после первого щелчка к троюродной тётке. Границы отменили, мы обе остались одни. И тётя Кетрин пригласила меня. Она живёт недалеко, в пригороде. И я приехала к ней. Помогала ей ухаживать за домом, устроилась в пекарню. И всё было хорошо. Пока не случился этот скандал.

Баки смотрел на неё, ловя каждое слово. Раньше она не рассказывала о себе каких-то личных вещей. Но теперь ей было важно, чтобы Джеймс понял её. Чтобы почувствовал, что он такой не один.

— Видишь ли, несколько лет назад со мной случилось… — она запнулась, но храбро продолжила, — кое-что. И с тех пор иногда мне мерещится то, чего нет на самом деле. Один человек. — Девушка тяжело вздохнула. — И вот в один прекрасный день наш новый экспедитор собирал очередной заказ, стоя ко мне спиной. И внезапно мне показалось, что это тот самый человек. Я была уверена в том, что действительно его вижу: волосы, плечи, даже оружие в руке и… — Пальцы Софи, лежащие на перилах, задрожали, и она поспешно сцепила их в замок. — Я набросилась на него со спины и огрела скалкой по голове.

Барнс изумлённо уставился на неё и даже неверяще покачал головой, чуть улыбнувшись. Вероятно, пытался представить гоняющейся со скалкой за высоким темноволосым парнем. Очень смешно, ага.

— Я знаю, что такое ПТСР, Джеймс, — проговорила меж тем Софи, заглядывая ему в глаза. — И знаю, как ужасно себя чувствуют после приступа. Здесь нечего стыдиться. Насколько я понимаю, ты участвовал в боевых действиях и… — она запнулась на середине фразы и беспомощно развела руками, отчаявшись подобрать нужные слова. Она не имела права требовать от него ответной откровенности. Кто знает, что именно скрывалось за его травмой. — Если не хочешь, можешь не рассказывать мне о том, что произошло. Я понимаю, это слишком болезненное и личное, в такие вещи не посвящают каждого встречного-поперечного. Просто… скажи мне, что я сделала не так?

— Что ты сделала? — Брови Джеймса взметнулись дугой. — Это я сделал всё не так, — хрипло произнёс он.

Софи нетерпеливо качнула головой и сморщила носик.

— Мы знакомы уже больше месяца. И за всё это время ничего подобного не было. Я почти уверена: это произошло не просто так. Есть что-то, что спровоцировало твоё сознание. Какие-то слова, тон, поза, запах… Просто скажи мне, Джеймс. И я больше не буду так делать.

Барнс снова посмотрел на неё, и Софи внезапно смутилась. Она не понимала, что такого особенного сказала, но во взгляде мужчины что-то изменилось на её последних словах. Неуловимо и внезапно он стал более открытым, полным надежды.

— Больше не будешь так делать? — переспросил Джеймс. — Я думал, ты со мной теперь и говорить не захочешь.

Произнося это, Барнс чуть придвинулся, наклонив голову, и протянул руку к её виску. Она понятия не имела, что именно он там хотел разглядеть. Инстинкты сработали раньше, Софи отшатнулась и только потом подумала, как это выглядит со стороны. Будто она боится. Мужчина тут же убрал руку и пояснил:

— Хотел осмотреть рану, у тебя кровь шла вчера.

Софи послушно приподняла волосы, демонстрируя чистую кожу. И неопределённо дёрнула плечиком.

— Это была не кровь, — она отрицательно качнула головой. — На столе стояла вазочка с брусничным вареньем и опрокинулась, когда мы… — она замялась, не решаясь словесно обозначить произошедшее.

Джеймс, кажется, завис, переваривая информацию. Софи почувствовала себя неуютно. Она огляделась и наткнулась взглядом на остывающий чай.

— Ой, я же нам чай принесла! — радостно возвестила она, стараясь отвлечь собеседника от этого странного момента.

Она резво подступила к подносу и аккуратно, стараясь не уронить, взяла чашки в руки, тут же протянув одну Баки.

— Ещё не остыл, — довольно улыбнулась она. — Угощайся!

— Чай? — Баки с сомнением посмотрел на чашку.

— Не переживай, нет там ни яда, ни слабительного. Вот! — Софи поднесла его напиток к губам и сделала маленький глоток. После чего всучила кружку ему в руку и обхватила двумя руками свою.

— Я просто удивился, что это именно чай, — пояснил Барнс, поднося кружку к лицу и осторожно принюхиваясь. Чай пах травами и мёдом. — Ты же любишь кофе.

— А, это, — махнула рукой Софи, — я не умею варить вкусный кофе. Чай, какао, горячий шоколад, даже кисель — за милую душу. А вот кофе — нет. Сколько бы мне ни объясняли, получается всё равно какая-то противная бурда.

Баки фыркнул в чашку и всё-таки сделал глоток. И зажмурился от удовольствия.

— А что стало с болезным, получившим скалкой по голове? — как бы невзначай спросил он. Но смотрел заинтересованно, по-видимому принимая близко к сердцу судьбу пострадавшего парня.

— Ему повезло, что бить на поражение я не умею. — Софи опустила глаза и с грустной улыбкой начала рассказывать всё исходящей паром чашке. — Обошлось даже без сотрясения. Он оказался хорошим парнем и не стал на меня заявлять. После исчезновения людей у многих были психические травмы. — Девушка грустно вздохнула. — А тётка о скандале всё же узнала и выгнала меня. Одно дело — милая сиротка, помощью которой можно гордиться, а вот девушка с прибабахом ей была не нужна. Стыдно перед соседями ей, видите ли.

В голосе Софи промелькнули отголоски былой обиды, и Баки неожиданно для себя проворчал:

— Старая грымза.

Софи хихикнула.

— Ну, теперь-то у неё всё хорошо. Джессика, её дочь, вернулась, и мне не нужно уходить, уступая ей место. Но тогда да, тогда было тяжело. Пришлось начинать всё сначала: искать работу, жильё. — Софи аккуратно, стараясь не обжечься, отхлебнула напиток и продолжила. — Мне очень повезло, что я поселилась здесь. Мистер Вонг очень добр. Один из его внуков страдает от аллергии, и я пеку для него специальный хлеб. А в обмен получаю некоторые привилегии. Если бы не он и не владелица нашей «Зефирки», я уже могла бы оказаться в одном из этих лагерей для беженцев. А там жизнь не сладкая. Я видела, когда мы отвозили туда гуманитарку.

— Гуманитарку? — заинтересованно уточнил Барнс.

— Ну да. Государство им не очень-то помогает, да и работать не даёт. Так что мы понемногу скидывались. — Софи чуть смутилась и зачастила. — В основном, конечно, владельцы пекарни и их друзья. Но мы тоже вкладываем по мере сил. Да только это капля в море. Я понимаю, что границы снова нужны. Но эти люди брошены. И не все могут, как я, без проблем вернуться домой.

— А ты можешь? — прищурился Барнс.

— Могу, — пожала плечиками Софи. И, предупреждая следующий вопрос, пояснила: — Только там меня особо никто не ждёт. А здесь работа, жильё, друзья. А мистер Вонг мне ещё и на дому заказы готовить не запрещает! Где ещё такого домовладельца найдёшь? Чистое везение! К тому же в первый год по соседству жила женщина, работавшая психотерапевтом. Доктор Кристин. Она мне очень помогла. Кстати, — оживилась Софи, — если хочешь, я могу дать тебе её контакты.

— Доктор Кристин? — вскинул брови Баки и прищурился. — Спасибо. Ты очень добра.

Они какое-то время помолчали, прихлёбывая ароматный чай и любуясь заходящим солнцем.

— Ты права, — неожиданно проговорил Джеймс, будто бы диалог не прерывался. — По поводу триггера, спровоцировавшего приступ. — Он тяжело сглотнул и пояснил. — Это блокнот.

Софи изумлённо взмахнула ресницами и вздохнула. Однако продолжения не последовало. И Софи почувствовала себя обманутой: она ему столько про себя открыла, а он…

— Неожиданно, — не удержалась от комментария она, оплетая пальцами тёплые бока чайной чашки, — хотя… моим триггером является высокий рост и тёмные волосы у мужчин. — Софи хитро прищурилась. — Так что если как-нибудь на досуге накинусь на тебя со сковородой — не обессудь.

Барнс фыркнул. Гроза нашлась.

— Что ж, Джеймс, я тебя поняла. Тебя… — она запнулась, — напрягают только красные блокноты?

Джеймс кивнул. Ну вот и поговорили! Софи досадливо закусила губу, подхватила поднос с опустевшими чашками и уже хотела пожелать соседу сладких снов, но тот успел удержать её за руку. Мягко, словно в танце, он потянул Софи на себя и прежде, чем она успела возмутиться, задрал вверх рукав кардигана. Лицо его окаменело, когда он разглядывал обширные тёмно-синие пятна, расплывающиеся по белоснежной женской коже. Следы его вчерашней хватки. Но когда он вновь посмотрел на неё, в глазах его застыла мука.

— Софи, — произнёс он низким голосом, глядя ей прямо в глаза, и в тоне его было столько боли и сожаления, что сердце девушки заколотилось быстрее. — Мне правда очень жаль.

Софи хотелось как-то утешить, успокоить его. Показать, что она понимает, что он не виноват. Но как это сделать, она не знала. Разве что…

«Так меня называют друзья…»

— Джеймс, — взволнованно начала она, — мне тоже жаль, и ты мог бы быть понежнее, но мы не допустим, чтобы это повторилось. Я спрячу все блокноты. Красные? Хорошо, я спрячу красные блокноты и книжки…

— Красная кожаная обложка с пятиконечной звездой, — негромко произнёс он, отводя взгляд в сторону, и голос его стал вдруг абсолютно мёртвым и безэмоциональным. — Я долгое время был в плену. И каждый раз после пыток куратор доставал этот блокнот.

Софи ощутила, что не может сдвинуться с места. Не может говорить. Не может дышать и даже просто стоять. Но нельзя было показать Джеймсу, насколько её ужаснуло и шокировало сказанное им. Если она хочет его доверия — нельзя.

«Так меня называют друзья…»

— Я поняла тебя, Баки, — она на миг ободряюще сжала его руку и кивнула. — Заменю ей обложку, и дело с концом.

Чашки предательски звякали о поднос, пока она шла на кухню. Закрыв балконную дверь, Софи подошла к столу и трясущимися руками взяла злополучный блокнот. Это была её самая первая записная книжка с рецептами. Красная, с сияющей эмблемой незабвенного вьетнамского бальзама, эта книжка всегда напоминала ей о детстве. Её первые кулинарные опыты, бабушкины советы и мамина добрая улыбка. В каждой странице, путаясь меж её детских каракулек, проглядывали счастье, свет и любовь.

Неужели Джеймс видит что-то другое? В это было трудно поверить. Хотя, наверное, всё-таки не трудно, а страшно. Джеймс говорил о пытках, и у Софи не было желания напоминать ему о подобном. Открыв один из шкафов, Софи задумчиво закусила губу и начала перебирать разноцветные свитки обёрточной бумаги. Затем вытянула одну тонкую трубочку и покрутила в руках, разглядывая.

Интересно, Баки нравится фисташковый?