Бродяга и Зимородок (джен)

Всякая радость скоротечна. Любой восторг конечен. Экстаз длится вечно лишь на полотнах маггловских художников, писавших по заказу Церкви. Регулус видел несколько подобных работ в музее, куда их с Сириусом втайне от Вальбурги отвёл дядя Альфард года три-четыре назад. Самого дядю больше привлекали фотографии, нежели картины, но он долго восторгался грамотно поставленным светом в галерее, выгодно подчёркивающим достоинства полотен. Сириус счёл маггловскую живопись скучной: изображения были статичны. А Регулус посчитал… пугающей. Люди, звери, птицы, цветы и деревья — всё недвижимое, застывшее. Нарисованный неким голландцем мальчик никогда не догонит поезд, подсолнух не распустится, а женщине перед плахой не суждено избавиться от ужаса бесконечного ожидания казни. Но больше всего Регулуса смутили улыбки, приклеившиеся к лицам на веки вечные. Так не бывает. Удовольствие, будь то физическое или духовное, проходит. Главное — то, что его сменяет. Покой или опустошение.

Так после сыгранного матча, после очередного пойманного снитча, Регулус либо с чувством выполненного долга потягивал сливочное пиво в компании однокурсников, либо запирался в темноте раздевалки, пытаясь убедить себя, что квиддич по-прежнему важен.

Как сейчас.

В такие минуты он не верил ни в радость, ни в восторг, он искал что-то ещё. Какой-то сакральный смысл… Его мысли перетекали от безмолвного снитча, зажатого в пальцах, к Чёрной метке на предплечье…

Время летело. А ведь казалось, учебный год только начался. Сириус закончил школу, и без него Хогвартс словно выцвел. Ещё в поезде Регулус почувствовал эту засасывающую серость. Будто туман над озером разлился за пределы территории замка, размыл контуры и притупил зрение. Что-то изменилось в самом Регулусе. Безвозвратно.

О том, что за смертью журналистки стоял Пьюси, узнали на прошлой неделе. Какой-то головорез, пристрастившийся к пыльце фей, при облаве сдал всех подельников и заказчиков своих преступлений.

Едва прочитав об аресте Пьюси, Регулус непроизвольно глянул на метку, будто ждал, что змея оживёт и голосом Волдеморта насмешливо-сердито объявит:

— Мошенник! Ты — обманщик, Реджи. Ты присвоил чужие «заслуги»!

Но он никогда не говорил, что разделался с магглорождённой журналисткой! Белла всё додумала сама. Да и не могли же его принять в ряды Пожирателей смерти за убийство. Ведь так? Он получил свою метку за смелость, за стойкость своих убеждений, за готовность отстаивать честь семьи и… и отныне его семья стала больше — он обзавёлся братьями. Как рыцарь, вступивший в тайный Орден, где товарищество ценится превыше жизни.

Он позволил себе приписать чужой грех из страха, гордости и желания защитить отца, но что увидел тот, взглянув на метку?.. Результат ошибки, лжи и слабости.

— Ты позволил осквернить своё тело тёмной магией, — сказал отец вместо поздравлений. — Но дело твоё.

Разочарование в голосе Ориона просочилось Регулусу под кожу и осело в лёгких. Он словно не смог сделать вдох полной грудью ни в тот день, когда продемонстрировал папе полученную метку, ни после. Да, мама, несмотря на болезнь, и Белла были счастливы, а Эван и Басти кусали локти от зависти, но… Равнодушие отца задело Регулуса за живое.

— Тёмной магии не бывает, разделение условно, — сказал он себе, проглотив обиду. — Это не «злая» магия. Это магия, лишённая условностей, власть в чистом виде.

Так говорил Тёмный Лорд.

— Подумай, назовётся ли хороший человек Тёмным Лордом! — вскричал как-то Сириус, со злостью отодрав только что приклеенную к стене над кроватью Регулуса заметку.

Брат ничего не понимал. Волдеморт взял на себя тяжелейшее бремя — сделать то, что необходимо для выживания магической расы, то, на что у других не хватало смелости. Он готов запачкать руки. Он не злодей. Он — тень, которую отбрасывает наше собственное общество. А без тени не может быть света — тот теряет смысл, превращается в размытую, бесформенную серость. Именно он, Тёмный Лорд заставит магический мир определить свои границы, сделать выбор, обрести форму. Он видел болезнь — смешение крови, забвение традиций, омаггливание — и предложил единственно возможное лечение. Жестокое? Да. Но истинное зло — это бездействие.

— Думаю, тебе подойдёт прозвище «Зимородок», — произнёс Волдеморт, когда наградил Регулуса отличительным знаком. — Ты ловок, быстр и при этом терпелив.

Он помнил о триумфе Регулуса в благотворительном квиддичном матче. Это льстило.

— Я буду верно служить вам, мой Лорд, мой Повелитель! Отныне ваши враги — мои враги! Моя палочка — ваша палочка!

— Превосходно!..

Регулус помнил каждое слово Волдеморта в тот особый августовский день — день принятия метки.

Он вздрогнул, когда где-то за пределами школьной раздевалки послышался вой. Волки или собаки? Иногда к стадиону прибегали дворняги из Хогсмида. После матча на трибунах всегда находилось, чем поживиться хвостатым. Впрочем, сюда же мог притащиться и Сириус — просто из озорства.

Книга по анимагии была истинным сокровищем, которое Регулус спас из бывшей квартиры дяди вместе с другими фолиантами, избавленными от участи покрываться пылью в доме неряшливого братца. Её состояние оставляло желать лучшего — некоторые страницы вывалились, стоило взять бедняжку в руки. Однако больше всего Регулуса удивил знакомый почерк записей, оставленных на полях. Сириус не просто проштудировал книгу, он оставил в ней заметки. Подробные. Он следовал инструкциям в попытке стать анимагом, сетовал на неудачи, описывал все ощущения. На последней странице записи исчезли. Однако брат не постеснялся испортить страницу отпечатком лапы. Вандал.

По-видимому, Сириус тоже искал некую новую форму. И обрёл её.

Что скажет брат, узнав, что младшего клеймили?

«Нет! — тотчас мысленно исправил себя Регулус. — Не клеймили! Избрали! Выделили!»

Он опустил голову и запустил пальцы в волосы, уперевшись локтем в колени.

— Эй! Наконец-то я тебя нашёл, — сказал Эван. Скрипнула дверь раздевалки — давно просила смазки.

Регулус не шелохнулся, чем наверняка привёл друга в замешательство.

— Я думал, все уже ушли. Ты собрался до ночи тут сидеть? — Розье присел перед ним на корточки. — В чём дело? Переживаешь? Правильно делаешь. Ты играл ужасно. Весь матч витал в облаках.

— Она видела.

— Она? Ты не мог бы изъясняться… более развёрнуто, — пошутил Эван.

Регулус поднял на него большие глаза.

— Мэри. Сегодня в теплице она стояла возле меня и сажала росток чемерицы…

— Только не говори, что тебя опять уламывали вернуться в кружок по плюй-камням.

— Эван, она ви-де-ла, — по слогам повторил Регулус. — Я забылся. Не знаю, о чём только думал… Я задрал рукава рубашки, чтобы не испачкать землёй и…

— О-о… — только и вымолвил Розье.

— Это смешно! — несчастно воскликнул Регулус. — Несколько месяцев возиться с боггартом, чтобы научиться закрывать сознание и спокойно смотреть в глаза директору, сильнейшему легилименту в стране, и вот так… вот так глупо выдать себя!

— Макдональд заметила твою Чёрную метку, — констатировал Эван.

Регулус издал странный горловой звук, похожий на скрежет.

— Её взгляд, её глаза… Она так посмотрела на меня, будто перед ней предстал дементор или маньяк-потрошитель.

Розье резко выпрямился.

— Может, ты ошибся. Если бы Макдональд тебя разоблачила, сейчас бы вся школа стояла на ушах, и Дамблдор…

— Она ему не расскажет, — выдохнул Регулус. — Не расскажет никому. Я попросил её.

Эван прищурился.

— Попросил?

— Я чудом перехватил её на выходе из теплиц, — затараторил Регулус. — Она была в таком шоке, что простояла молча до конца урока, но когда я взял её за руку после… Мэри взвизгнула. Сам не знаю, как мне удалось её уговорить пойти со мной к хижине лесничего.

— Похоже, ты испугался не меньше её, — дёрнув уголком губ, сказал Эван. — Ладно, не рви на себе волосы. Что сделано, то сделано. Сейчас главное — что ты ей сказал? Чем угрожал?

Регулус поджал губы.

— Ты уболтал её? Как? Стоял на коленях и умолял о снисхождении?

— Не помню ни слова, что говорил. Клянусь, в голове пустота! Мэри пообещала молчать.

— Слово гриффиндорки?

— Эван…

— Макдональд и Эванс больше всех стращали «львят» маггловскими ужастиками о войне и геноциде. Что взять с грязнокровок? Реджи, ты же понимаешь… это же Макдональд. Она не из наших. Одна её болтовня в общем коридоре… — Он не договорил, ясно давая понять, что доверия к магглорождённой у него ноль. — Смотри: мы чуть не проиграли Хаффлпаффу из-за твоих переживаний. Снитч кружил вокруг тебя, а ты его будто и не видел! Вставай! — Розье толкнул Регулуса в грудь. — Идём ужинать!

— Вот так просто?

— А что? Тебе сюда поднос с сервизом принести?

Регулус слабо улыбнулся.

— Я говорил, что ты зря выбрал спецкурс по травологии, — снисходительно добавил Эван. — Не люблю цветы. Особенно розы. Они слишком хрупкие. Один неверный шаг — и лепестки на земле.

— И это говорит человек с такой фамилией.

— Басти тоже пора кончать дурью маяться! Ему не повредит подтянуть навыки по чарам и ЗОТИ у того русского, который тренирует сейчас Люциуса. Как его там зовут?

— Это большая тайна!

— Нет, не так.

Регулус рассмеялся, поднявшись на ноги.

— Антонин Долохов. Он один из лучших боевиков среди людей Тёмного Лорда. Я бы тоже не отказался от парочки уроков.

— Скоро я тоже получу метку, а потом и Басти. — Эван закинул руку на плечо Блэка. — Мы станем непобедимой командой, самыми выдающимися Пожирателями смерти в истории! Но сначала прими душ.

Регулус с фырканьем отпихнул друга.

— Победителей не судят.

— Я пошёл. В животе уже книззлы урчат. Постараюсь не съесть и твой ужин.

Регулус лишь махнул рукой. Он не был голоден.

Дверь за Эваном закрылась. Розье забрал с собой часть груза, лежавшего на сердце.

Регулус убрал снитч в сумку, снял защитные нарукавники, избавился от пропотевшей одежды. Улыбка не сходила с его губ, как будто он тоже стал частью застывшей во времени картины.

Уже облачившись в школьную форму, перед тем как закрыть шкафчик с вещами, он поймал своё отражение в небольшом прямоугольном зеркале на дверце. Закатный свет падал в раздевалку из окон — красный, как лава, переливающаяся через подоконник. Регулус стоял посреди неё. В отражении перед ним был обыкновенный молодой человек. Не дементор, не убийца из подворотни.

«Волдеморт не злодей, — прошептал он, захлопнув дверцу. — И я тоже».

Но почему же на душе не было… покоя?