Лягушка Алхимическая (джен)

День был рабочий — а почему-то именно по таким дням мы с Франкеном шарашились по городу, как будто нам заняться нечем — и относительно погожий для начала декабря. До ателье Гратца мы добрались быстро и без труда нашли, где привязать лошадей. Вообще, конокрадство в Аместрисе каралось довольно жёстко, но оборотов почему-то не сбавляло. Впрочем, конкретно мои лошади интереса у воров не вызывали — они большие, неторопливые и у них очень широкие спины. Чтобы заставить их скакать галопом, надо было очень постараться, да и сама эта затея показалась бы любому нормальному человеку самоубийственной. Что с дамского седла, что с обычного вылететь на скаку с такой лошади было проще пареной репы. А это означало, что догнать такого конокрада мог даже просто бегущий человек, не говоря уже о лёгких лошадях или автомобилях. Так что я оставляла их у коновязи вполне спокойно, хотя предпочитала всё же иметь с ними зрительный контакт.

По случаю дня рабочего в ателье были только Аделина и её отец. Господин Гратц поприветствовал нас в переднем зале и узнав причину визита, позвал Аделину. Судя по звукам, модистка спускалась откуда-то со второго этажа. Портной как-то странно, будто оценивающе смотрел на Франкена, но ничего не говорил, и я подумала, что это касалось его работы. Аделина провела нас в ту комнату, где снимала с меня мерки. Она улыбалась и была чем-то страшно довольна. Мне хотелось спросить её, что случилось, но я почему-то была уверена, что если промолчать, она расскажет всё сама.

— Я так и думала, что вы заглянете, — произнесла Аделина и разложила по столу платье.

Оно определённо было вечерним. Сшито платье было из тёмно-красного бархата. Широкий подол был присборен на талии под корсажем. Никаких декоративных элементов на платье не было — ни вышивки, ни кружев. Особенным в нём был только лиф: правая сборённая бретель уходила по косой по правой груди тем же бархатом, а левая таким же образом выходила из-под корсажа и была сделана из золотистой парчи. Рукавов у платья не было.

— Вы его примерьте только, — добавила Аделина, когда я осторожно подняла платье за бретели, прикидывая, насколько глубоким будет декольте.

— Такое платье нельзя вывести в свет без драгоценностей, — заметил Франкенштейн. — Может, бриллианты?

— Если ты считаешь, что театру нужно две парадных люстры, можешь обрядиться во вторую сам, — хмыкнула я. — Бриллианты сделают такое платье дешёвым. Ты же не хочешь, чтобы я выглядела дёшево?

— Конечно нет, — он вздохнул за моей спиной. — Но при таком декольте…

— Жемчуг, — заявила я. — Он будет более уместен.

— Ещё высокие перчатки и газовый платок, — кивнула Аделина. — А платье примерьте.

Она запихнула меня за какую-то шторку вместе с платьем, и я начала облачаться. На груди и бёдрах платье село прекрасно, а вот в талии оказалось чуть великовато. Аделина вошла ко мне, подмигнув, и быстро отметила что-то на спине. Я переоделась обратно в своё и вышла назад в комнату. Модистка пообещала довести платье до идеала к воскресенью и выставила нас, поскольку работы у неё было много. И мы не стали задерживаться. В конце концов, дать ей и её отцу возможность работать без нашего отвлекающего присутствия было и в наших интересах.

У Фредерики не было драгоценностей вообще, за исключением ювелирных часов на длинной цепочке, доставшихся от бабушки. И по этой причине я глубоко задумалась, где мне взять украшения на предстоящий вечер. Существовал, конечно, вариант очевидный, но мне в голову он почему-то не забрёл. Я думала купить по бутылке белого и красного стекла, немного перламутра и медной проволоки и с помощью алхимии сотворить себе идеальные цацки. Я уже даже прикидывала в голове образ будущей бижутерии, когда подъехавший ближе Франкен перехватил мою лошадь под уздцы и подвёл к коновязи, где и спешился.

— Что такое? — озадаченно спросила я, не спеша слезать на землю.

— А на что похоже? — он сложил руки на груди и склонил голову набок.

Я осмотрелась. Мы находились на одном из проспектов, ближе к центру города. Здесь было так же малолюдно, как по всему пути нашего следования. Я скользнула взглядом по вывескам, и не найдя ни книжного, ни питейного, озадаченно уставилась на Франкена. Он закатил глаза, будто удивляясь моей тупости, и указал пальцем на вывеску, на которой было изображено кольцо с камнем и написано «Ювелир». Я нахмурилась и вопросительно изогнула бровь.

— Если ты не жемчужница, — он окинул меня внимательным взглядом с макушки до пяток. — А это, очевидно, не так, то где ты собралась брать жемчуг, если не здесь?

— Эм… — я поморщилась. — Я думала преобразовать убедительную бижутерию, откровенно говоря.

Франкенштейн закатил глаза, решительно подошёл ко мне и стащил за руку с лошади. Я еле успела вытащить ногу из стремени, чтобы не рухнуть кучей на мостовую. Не дав мне обрести равновесие, главным образом душевное, он потащил меня к лавке. Со стороны это должно было смотреться даже уморительно: не каждый день можно было наблюдать, как мужчина почти что силой тащит женщину в ювелирный. Я не сопротивлялась, в принципе, но и не особо помогала. Франкен выпустил мою руку, только когда мы уже оказались внутри.

Выставочный зал был довольно светлым — на кремовых стенах были зажжены все бра, а под потолком была включена хрустальная люстра. Я бы не назвала витрины прямо заполненными, как, например, в одной вечно закрывающейся ювелирной сети, но там было на что посмотреть. Сам хозяин сидел за прилавком, где был кассовый аппарат, и через специальную лупу рассматривал камень в кольце. Он бросил на нас короткий взгляд, кивнул и продолжил изучение, как бы предлагая сначала осмотреться. На витринах лежали самые разные украшения, причём, совершенно не сортированные. Рядом могли оказаться серебряный браслет с бирюзой и золотые серьги с изумрудами. Ценников не было. Пришлось внимательно разглядывать каждую витрину, благо, их было немного, чтобы выяснить, есть здесь то, что нужно, или нет.

— Если здесь тебе ничего не подойдёт, — произнёс Франкен из противоположного конца зала. — Можно будет съездить в другие. В Центральном городе всего пять ювелирных лавок.

— Верно, — подал голос хозяин лавки. — Но лучший выбор у меня.

— Разумеется, — хмыкнула я.

Меня бы очень удивило, если бы он этого не сказал. Кто купит что-то у того, кто сам не хвалит свой товар?

— Вас интересует что-то конкретное? — спросил он и поднялся, направляясь ко мне.

— Да, — я кивнула. — Меня интересует жемчуг. Но я пока ничего из него не вижу.

— Где-то у меня был гарнитур, — задумчиво произнёс хозяин. — Только вот где же?..

Я подняла голову и посмотрела на него. Это был высокий мужчина со светлыми волосами и слегка обозначившимся животом. Он был гладко выбрит и носил на правом глазу монокль. На нём была белая рубашка с накрахмаленным воротничком, цвета шоколада галстук-аскот, заколотый ювелирной булавкой с головкой в форме головы совы, и габардиновый жилет, в кармане которого были часы на цепочке. Вид он имел озадаченный и осматривался среди собственных витрин так, будто бы понятия не имел, где у него что.

— Вам было куда легче вести дела, если бы украшения были упорядочены, — осторожно заметила я. — Серебро с серебром, а изумруды с изумрудами.

Он нахмурился и посмотрел на меня, а потом снова окинул взглядом витрины.

— Пожалуй, что вы правы, — он неожиданно улыбнулся и протянул мне руку: — Александр Берхт. Ювелир и часовщик.

— Очень приятно, — я пожала его руку. — Фредерика Штейн. Доктор медицины и алхимик.

— Кажется, это именно то, что тебе нужно, — внезапно раздался голос Франкена.

Я и господин Берхт одновременно повернулись к нему, не успев разжать рук. Лицо Франкенштейна как-то странно исказилось при виде этого, и он быстро подошёл к нам. Я с недоумением уставилась на него, пытаясь понять, что это на него нашло. Ювелир тем временем отпустил мою руку и протянул свою Франкену, представляясь. До «брата», мне показалось, дошло, чем именно мы тут занимались, пока он рассматривал витрины, и лицо его приобрело вполне нормальное и понятное выражение.

— Франкен Штейн, — представился он в ответ. — Доктор медицины, механик автоброни и алхимик.

— О, — улыбнулся ему господин Берхт. — Хотите сделать подарок супруге?

— Это моя сестра, — фыркнул Франкен. — Мы близнецы. Разве не заметно?

— Хм… — ювелир внимательно нас осмотрел и, как мне показалось, чуть сник. — И верно. Как это я сразу не заметил, что вы так похожи… Что ж, пойдёмте отыщем тот жемчужный гарнитур.

В означенный гарнитур входили серьги-гвоздики из небольших жемчужин и колье из трёх ниток жемчуга и овального некрупного рубина. Именно его Франкенштейн и нашёл и да — оно идеально подходило к платью. Однако стекло и перламутр с медью мне всё равно были нужны — для заколки, чтобы собрать свои кучеря в низкий пучок, как было модно теперь носить.

— И сколько за него? — спросила я, вспоминая, сколько у меня с собой денег и могу ли я выписать чек.

— Сто пятьдесят крон, — изрёк ювелир.

У меня округлились глаза. Нет, ну понятно, что цены в этом времени должны разительно отличаться от тех, к которым я привыкла, и зарплата в пятнадцать крон, которую Катрина считала невероятно высокой, тому подтверждение, но чтобы насколько… Моя следующая мысль была о том, чтобы перестать носить с собой в сумочке такую сумму, на которую я, в принципе, могла бы сейчас купить здесь всё, чего бы мне только не захотелось. Ну, если допустить, что мне-Фредерике хотелось бы иметь украшения вообще. Однако моё изумлённое лицо было совершенно не так понято Александром Берхтом, который, чуть нахмурившись, изрёк:

— Вам могу сделать скидку до ста сорока.

— Незачем, — Франкен уже извлекал купюры из своего кошелька, повергая меня в окончательно бессловесное состояние. — Забавно, что тот человек оплатил больше половины гарнитура.

Ювелир вопросительно изогнул бровь, но сразу понял, что разъяснений не будет, и упаковал колье и серьги в бархатный футляр. Франкенштейн поблагодарил его, попрощался и поволок оцепенелую меня наружу. Я еле смогла выдавить из своего горла неестественно высокое «До свидания», когда мы были уже в дверях. Как в тумане я дошла до лошади и взгромоздилась в седло. Мы уже отъехали на пару десятков метров, когда ко мне, наконец, вернулось сознание в полной мере. И первое, о чём я подумала после этого, были мои уши.

— У меня не проколоты уши, — тихо озвучила я эту мысль.

— В самом деле? — переспросил Франкен, поворачиваясь ко мне. — Тогда можем это исправить сегодня же вечером.

— Да… — рассеянно кивнула я. — Отёк как раз пройдёт за пару дней. Удачные серьги для прокола.

— Почему ты там не сказала об этом? — скептически поинтересовался он.

— Я… э… — я замялась. — Я была слегка шокирована. Я ожидала цену значительно больше и не думала, что ты рассчитаешься.

— Значительно больше? — переспросил Франкен. — С чего бы?

— Даже не знаю… — протянула я. — Хотя, я думаю, цена была бы другой, если бы мы были не братом и сестрой.

— С чего бы? — повторил он, хмурясь.

— Ну, я так думаю. У него нет ценников, а значит, он назначает цену в момент сделки, — я пожала плечами. — Брату не нужно производить на сестру впечатление своей щедростью, а вот, скажем, если бы ты сказал, что я твоя невеста, это был бы совсем другой разговор.

— Интересная теория, — хмыкнул Франкен. — Давай проверим.

— Давай не будем, — попросила я, но он уже разворачивал коня.

Да ну какого? Мне и так было неловко, а он ещё решил вернуться и узнать, какую цену нам бы назвали, будь мы в другом статусе. Я даже понять не могла, это такой неоднозначный комплимент или унизительное оскорбление. Однако Франкен вернулся к той же коновязи, дождался меня, и только когда я угрюмо спешилась, направился обратно в лавку. Мне не хотелось следовать за ним, но он как будто вынуждал меня сделать это. Когда мы вошли, я осталась стоять у дверей, стараясь сделать вид, что я тут вообще ни при чём.

— Господин Берхт, — обратился Франкен, подойдя к витрине, за которой сидел ювелир. — У нас с сестрицей вышел спор. Она полагает, что если бы я назвал вам её своей невестой, цена на украшение была бы другой.

— Само собой, — подтвердил он.

— Вот как, — Франкенштейн быстро глянул на меня и снова повернулся к нему. — И какой же?

— Сначала я подумал, что вы молодожёны, — признался ювелир. — Если бы то было так, цена была бы выше раза в полтора-два. Но если бы вы представили госпожу Фредерику своей невестой, я бы вряд ли назвал сумму меньше семи сотен.

Я еле удержалась от того, чтобы присвистнуть. Это же почти в пять раз больше.

— Интересное у вас ценообразование, — хмыкнул Франкенштейн.

— Что поделать, — развёл руками господин Берхт. — Я назвал бы семь сотен только из-за вашего костюма. Он хорошо пошит, но видно, что не новый. Вы носите его уже года четыре. Будь ваш костюм лучше, и цена была бы выше. Когда мужчины приводят ко мне своих невест, я стараюсь называть сумму достаточно большую, чтобы впечатлить даму, и достаточно умеренную, чтобы она была по карману джентльмену.

— Разумный подход, — кивнул Франкен. — Извините, что побеспокоили.

— О, надеюсь, вы не станете рассказывать об этом? — вдруг обеспокоился ювелир, как будто об этом никто не знал.

— К чему? — хмыкнул «брат». — У нас самих такой принцип ценообразования на услуги.

— Точно! — вдруг просиял господин Берхт. — Я вспомнил, где видел фамилию Штейн. Вы недавно открыли частную практику, верно? Где-то на окраине.

— Да, верно, — кивнул Франкен. Я вздохнула и тихонько подошла.

— По будням я всё время здесь, допоздна, вот и не могу нормально к врачу попасть, — посетовал ювелир.

— Мы принимаем по субботам, — тихо произнесла я.

— Тогда в ближайшую к вам и наведаюсь, — решительно заявил он.

Мы снова попрощались с ним после того, как он отыскал газету с объявлением, где был адрес и телефон нашей практики. Время уже подходило к обеду, так что мы отправились прямиком домой, где нас ждала стряпня Катрины и смотровая. В домашних исследованиях и у меня, и у Франкена наметилась небольшая пауза, так что по дороге мы спорили, кто именно будет сегодня вести приём, и так ничего и не решили, пока не заехали на задний двор. Там я сдалась и отдала весь сегодняшний день Франкену, решив больше внимания уделить его шарфу. Ну, и почитать кое-что из научной литературы по физике.

Следующие два дня прошли довольно уныло — отчасти потому, что ещё в среду вечером погода испортилась и весь четверг моросил мелкий, мерзкий дождичек. Так что в библиотеку мы съездили на машине, оценив столичные проблемы с парковкой. Вот что примечательно — сколько бы ни было в городе машин, а ставить их всё равно негде. От места, где её удалось приткнуть, пришлось полубегом промчаться до библиотеки почти квартал. Волосы успели чуть намокнуть, но кожаный френч сохранил остальную одежду сухой. В пятницу небо затянуло серой хмарью, и с утра стоял густой туман, так что мы едва не отказались от поездки в город, но после завтрака немного раздуло, и мы всё же отправились туда. А в ночь на субботу разразилась гроза. И оказалось, что Катрина боится её, так что она прибежала, как это ни странно, в мою спальню. Было около двух ночи, когда она поскреблась в двери. Не знаю, сколько она стояла там, прежде чем я соизволила проснуться, но свеча в её руках уже погасла, а лицо было белым как мел. При виде неё у меня по спине прополз озноб от мыслей, что могло так напугать её, и я едва не ринулась в спальню Франкена с требованием срочно нас всех спасать, но за окном сверкнула молния, раздался гром, и Катрина вздрогнула, а затем резко прижалась ко мне. Мне понадобилось полсекунды, чтобы понять, что происходит, после чего я провела её в комнату и усадила на кровать.

— Грозы боишься? — максимально мягко спросила я.

Катрина нервно кивнула. По её лицу пробежала тень, как будто её страх был отнюдь не иррациональной фобией перед стихией, а имел какие-то конкретные истоки. Я не стала расспрашивать. Кровать у меня была узкая — нечего было и думать спать на ней вдвоём. Я набросила ей на плечи своё ещё тёплое одело и чуть растёрла их, а потом встала и подошла к окну. Буря бушевала вовсю. И не было никакой надежды, что закончится она быстро. Напротив, когда снова сверкнула молния, гром за ней последовал чуть быстрее, а это означало, что гроза ещё только приближалась. Я вздохнула. Ночь обещала быть долгой.

— Хочешь поговорить об этом? — спросила я, не ожидая положительного ответа.

— М-м, — она отрицательно помотала головой.

— Я не буду настаивать, — я кивнула. — Некоторые вещи надо когда-нибудь обсудить с другим человеком — от этого станет легче. Но не раньше, чем ты будешь готова, — я вздохнула. — Ну, раз уж сна не предвидится, давай займёмся учёбой.

— Учёбой? — удивлённо переспросила Катрина.

— Ага, — я снова кивнула. — Мы ведь планировали это, но всё как-то руки не доходили. А тут прямо все условия совпали.

Мы начали с изучения алфавита, пересев на ковёр. Поначалу мы разговаривали тихо, пока я писала буквы и схематично рисовала изображения слов, начинающихся на них. А вот надо было подумать своей кучерявой головой и заехать-таки в книжный за банальным букварём. Правда, зная себя, с одним букварём я бы оттуда нипочём не уехала, но, по крайней мере, у меня был бы он. А так мне приходилось практически сочинять его самой на ходу, да ещё и посреди ночи. Некоторое время раскаты грома ещё заставляли Катрину вздрагивать, но постепенно она увлеклась и перестала обращать на грозу внимания. Я тоже увлеклась и постепенно с тихого голоса дошла до вполне обычной, дневной громкости. Мы добрались примерно до середины алфавита, когда в мою дверь опять постучали. Я мгновенно умолкла и озадаченно уставилась на неё. За окном зловеще вспыхнула молния. Я поднялась с пола под оглушительный раскат грома и пошла открывать. За дверью оказался Франкен.

— Ты чего не спишь? — спросил он, щурясь от света.

— Ох, прости, если разбудила, — мне стало неловко. — Просто гроза и… в общем, я тут… Не думала, что…

— Что здесь происходит? — он отодвинул меня в сторону и вошёл.

Катрина сидела на ковре, укутавшись в моё одеяло перед исписанными и изрисованными листами бумаги. Она смотрела на него, как кролик на удава, и боялась пошевелиться. Франкен быстро осмотрел листы, а затем повернулся ко мне.

— У вас тут курсы детского рисунка?

— Эй! — вскинулась я. — Мы тут алфавит изучаем!

— То-то вы ржёте, как лошади, — усмехнулся он. — Я уж думал, Харай их несмотря на непогоду выводит.

— Который там час? — я высунулась в открытую дверь и глянула на часы. — Ого, половина пятого уже.

— Могу я узнать, почему вы решили заняться учёбой в столь экзотическое время? — скептически поинтересовался Франкен.

— Это из-за меня, — пискнула Катрина. — Я испугалась грозы, и вот…

Франкенштейн покосился на мою кровать, покачал головой, придя, видимо, к тому же выводу насчёт её двуспальности, и решительно двинулся к ковру.

— Ты бы, может, обратно спать пошёл? — осторожно спросила я. — У нас ведь суббота рабочая.

— Я спал больше шести часов, — отозвался он. — Вполне достаточно. А вот ты можешь пойти и поспать.

— Почему-то это не кажется мне хорошей идеей, — я покосилась на Катрину. — Особенно учитывая, где моё одеяло.

— Я имел в виду, ты можешь поспать в моей спальне, — ровным тоном заметил Франкен.

— Не могу, — я отрицательно мотнула головой.

— Это, интересно, почему? — он изогнул бровь.

— Даже не знаю, с чего бы начать, — хмыкнула я, усаживаясь на ковёр. — Не могу, и всё.

— Как знаешь, — Франкен пожал плечами и стал рассматривать листы. — На чём вы остановились?

— На букве «Н», — отозвалась я.

— Что это? — он почти мгновенно отыскал лист с этой буквой и ткнул пальцем в рисунок рядом с ней.

— Ноздря, — призналась я.

— Ты серьёзно? — Франкен изогнул бровь. — Первое слово на «Н», которое пришло тебе в голову — это ноздря?

— Нет, — честно призналась я. — Первое было «нейрон». Но я не придумала, как это понятно нарисовать.

— Ну, ноздря так ноздря, — усмехнулся он.

Потом он попросил Катрину повторить буквы, которые она запомнила. Она перебирала листы бумаги и некоторые буквы называла сразу, а некоторые как будто угадывала по картинке. Так среди моих художественных творений были обнаружены картины, достойные наскальной живописи, изображавшие ведро, дупло, очень похожее на ноздрю, искру и кочергу. Были там и другие картинки моего авторства, но почему-то именно эти вызвали у Франкена перекос лица.

В половине седьмого гроза утихла. Начинало светать — то есть очень тёмные тучи становились тучами посветлее. До конца алфавита мы не добрались, но я так душераздирающе зевала, что мы решили продолжить в другой раз. Катрина ушла готовить завтрак, и Франкенштейн велел ей потом лечь спать до обеда. Сам он ушёл вниз, а я рухнула в свою кровать и мгновенно уснула.

Разбудило меня незнамо что. Ну, если быть точнее, одновременно били часы и кто-то в мою дверь. Оказалось, что спала лицом почти в подушку, так что открыть мне удалось только один глаз. Я попыталась заставить себя встать, но у меня не выходило. Часы и кулак в дверь бить перестали одновременно, только часы остались стоять на месте, как им и положено, а обладатель стучавшей руки открыл дверь и вошёл.

— Вставай, одевайся и собирайся в общину, — произнёс Франкен.

— Ты вообще в курсе, что я тут вроде бы как в одной ночнушке? — поинтересовалась я, отдирая голову от подушки.

— Ой, твоя ночнушка целомудреннее некой известной тебе женской школьной формы, — отмахнулся он. — Вставай давай.

Я поднялась, набросила халат, взяла с тумбочки расчёску, зубья которой были не чаще, чем в растопыренной пятерне, и принялась разбирать волосы по пути к шкафу. Там на плечиках висел весь мой гардероб, аккуратно выглаженный Катриной. Я извлекла брючный костюм и сорочку и повернулась к Франкену.

— Всё, я встала, теперь выметайся.

— Да-да, — кивнул он и направился к двери. — Спускайся скорее.

Что за срочность? Зачем мне в общину вообще? Который сейчас час? Ощущения были дурацкие, как после дневного сна. Я постаралась побыстрее переодеться и вышла в коридор. На часах было начало двенадцатого. Значит, поспать мне удалось чуть больше пяти часов. Ну, это довольно неплохо даже. Внизу, в гостиной сидел ишварец из общины. Он ёрзал в кресле и явно беспокоился.

— Что случилось? — спросила я, внутренне готовясь к любым ужасам.

— Карсия рожает, — отозвался он.

— Рожает где и как давно? — мгновенно проснулась я.

— Я сюда поехал, как отошли воды, — произнёс он. — Я…

— Харай! — крикнула я, и он показался из кухни. — Запрягай телегу и везите роженицу сюда. Мягко и аккуратно.

Он кивнул и быстро вышел. Франкен нарисовался из кухни и встал в проёме, сложив руки на груди.

— Почему сюда? — спросил он.

— Потому что я не планирую как-то провести несколько дней в общине, — отозвалась я. — А после рождения малыша их обоих надо понаблюдать какое-то время.

— И где ты её будешь принимать? — он нахмурился. — В операционной?

— У нас сегодня приём в полный рост, насколько я помню запись, — я озадаченно свела брови. — Подготовлю лабораторию. Там тепло, стерильно, достаточно света и есть тёплая вода.

— Лаборатория? — переспросил ишварец. Мне показалось, что он слегка побледнел.

— Ага, — я вздохнула. — Не надо только никаких ужастиков придумывать. Вы отец?

— Нет, я её брат, — он всё ещё очень внимательно на меня смотрел.

— Тогда привозите её вместе с отцом. Его и ваше присутствие может быть для неё полезно, — я сжала переносицу. — Заодно убедитесь, что я ничего такого не сделаю.

Он медленно кивнул, и через секунду с парадного входа в дом заглянул Харай. Он сообщил, что повозка готова, и ишварец вышел к нему. Секунд через пять раздался уверенный перестук копыт. До общины и обратно в повозке они доберутся минут за сорок пять, так что у меня было время очень быстро позавтракать и очень быстро приготовить помещение. И прежде всего мне был нужен кофе. Так. Следующим, что я «изобрету», будет кофеварка. С капучинатором.