For Want Of A Relic (джен)

— Почему?! — за пределами поместья Тосака возмущенный крик светловолосой Сэйбер эхом разнесся по густому ночному воздуху. — Почему ты колеблешься, Кирей?! Моей силы в сочетании с силой Райдера будет достаточно, чтобы уничтожить это! — она указала на призванное существо, которое начало возвышаться над зданиями, и теперь его можно было увидеть даже с их позиции.

— Токиоми хочет, чтобы ты осталась, — спокойно ответил Котомине, глядя на существо с непоколебимой стойкостью. — Твое присутствие только ещё больше взбудоражит Кастера. Разве мы не усвоили этот урок благодаря пролитой крови невинных во время его недавнего появления, когда он заманил тебя в бой?

— Кирей-! К черту приказы Токиоми, разве ты не действовал за его спиной всё это время?! Сколько бы я не следила за этим Эмией Кирицугу, я также наблюдала и за тобой, и твое бездействие говорит мне больше, чем приказ Токиоми Тосаки!

Котомине ничего не сказал в ответ своему Слуге и не отвел глаз от вызванного Кастером монстра. Гнева героического духа, казалось, было едва ли достаточно, чтобы заставить его даже моргнуть. Но почему он так колебался? Кастер сейчас больше чем когда-либо был нечестивым существом, что убивало и приносило в жертву невинных. Разве священник из всех людей не должен сильнее всего желать остановить бесчинство некого земного дьявола? Это был его долг и как человека Божьего, и как человека в принципе.

И всё же он стоял здесь, молча. Очарованный. Плененный адской массой смерти, обретшей живую форму. Кирей Котомине сейчас больше чем когда-либо чувствовал себя потерянным: он стоял на плоту, что дрейфовал всё дальше и дальше по пути, который он не осмелился бы даже назвать.

Еретик Кастер, это извращение и порча на земле… очевидно, это было то, что он должен был взять на себя и уничтожить. Одной из церковных заповедей было избавлять от подобных вещей, как когда-то кровопролитие обратило вспять чуму.

Черное и белое. Добро и зло. Рай и ад. Всё просто.

Так почему же теперь, когда Кирей размышлял об этом, всё это казалось не таким? Хоть методы его были и еретическими, разве Жиль де Ре не стремился совершить свой собственный священный крестовый поход? «Жанна», он неправильно назвал Короля Рыцарей, что стояла сейчас по правую руку от священника. Он утверждал, что её «потеря памяти» была наказанием божьим, которое он стремился очистить, отменить. И для этого Слуга, чьим Мастером мог быть и сам Люцифер, совершал, какими бы кровавыми они ни были, «хорошие» поступки. По мнению Кастера, если бы они остановили его, то Сэйбер стала бы «злом», а значит и сам Кирей тоже.

Мысль сама по себе была абсурдной, и даже когда он осмыслил её полностью, Кирей знал, что это так. Но он вс` равно довел эту мимолетную идею до конца — зачем? Зачем пытаться понять разум, давно погрязший в безумии? Кастер, конечно, не думал о морали, так что размышлять о «нравственности» и сопоставлять это понятие с таким человеком было бесполезно. Но мысль о том, что такие немыслимые поступки могут считаться «хорошими» с другой точки зрения? Она не выходила у Кирея из головы: она одновременно завораживала и пугала его. Тот, кто совершил кровавое святотатство, кто в маниакальной ненависти восстал против Бога, и теперь бросил ему вызов, призвав чудовище из самых глубоких ям Ада… мог считать себя святым в собственном праве. Была ли это зависть, которая сейчас терзала разум священника? Зависть к чудовищу, убивающему детей?

…Верно, — заключил он. Кирей знал, какой необходимостью была мораль, но при этом она также являлась тяжелой цепью, что привязывала большинство к их вере в то, что было «хорошо» и «правильно». Разве он не видел это на примере своей Сэйбер? Артурия Пендрагон была так прикована к идеалам истины и чистоты, что сама тянула себя на дно, лишаясь последнего глотка воздуха. Неподвластный «морали», о которой Кирей размышлял даже сейчас, не тронутый колебаниями и сомнениями, что ледяной рукой сжимали сердце Котомине Кирея, вот каким был этот Кастер… этот монстр, не сомневающийся в своем пути, каким бы кровавым тот ни был.

Именно этому полному отсутствию предубеждений или колебаний глубоко завидовал Котомине Кирей.

Быть настолько твердо укорененным в своих действиях, что они становились естественными. Не задаваться вопросом, какой путь он выбрал, а просто идти по нему. Для него не было ничего более привлекательного.

— Сэйбер, — сказал он наконец. Ни на шаг он не сдвинулся с места, где стоял, и даже не скосил взгляд на женщину. Одним словом он полностью сосредоточил на себе её внимание, а следующими несколькими застал врасплох: — Иди. Останови Кастера, если хочешь. Но не используй свой Благородный Фантазм, если я не прикажу иначе. Это понятно?

Ей это показалось странным, но ясным. Меч Экскалибур мог быть связан только с одним героем, и призвать его имя означало отказаться от всякой видимости тайны. Все, кто слышал его имя и видел его свет, знали её как короля Артурию Пендрагон. Но почему Кирей так внезапно передумал? И это «останови Кастера, если хочешь»… неужели он относился к происходящему с таким безразличием? Как будто не было никакой разницы, доведет Сэйбер дело до конца или нет?

Неважно. Сейчас важно было думать о Кастере, его монстре и уничтожении обоих. О мотивах и формулировках Кирея можно будет спросить позже, и именно с этой мыслью Сэйбер помчалась прочь с максимальной скоростью.

Её Мастер не сделал ни малейшего движения, чтобы последовать за ней. По крайней мере пока что. Он смотрел вслед удаляющемуся рыцарю, сомневаясь в собственном выборе, как бы того не хотелось его Слуге. И снова он прямо воспротивился приказам Токиоми… с какой целью? Какой цели это послужит? Возможно, это было то, на что он пытался найти ответ. Ответ на вопрос: если бы я действовал без раздумий и колебаний, было бы это тем, чего я действительно желаю? Люди должны быть рациональными, вдумчивыми существами, так можно ли руководствоваться только лишь инстинктами? А если попытаться просто бежать вперед по дороге, не обращая внимания на препятствия, не сворачивая… куда это приведет? Мог ли он, возможно, избавиться от тяжелого груза, что тащил вниз таких людей, как Король Рыцарей, или это был бы тот моральный поводок, что остановил бы его и заставил отступить?

Возможно, единственный способ узнать — это начать бежать.