Волки и Овцы (джен)

— Знаешь, Люциус, я порой задаюсь вопросом. Все, наверное, об этом хотя бы однажды задумываются. А есть ли смысл во всём этом?

— В чём в этом?

— Во всём…

Похоже, он задремал. Малфой провёл ладонью по своему лицу, словно желая стереть из памяти навеянное усталостью видение. Долохов и Мальсибер всё ещё нависали над Лестрейнджем. Стрелка часов уже давно перевалила за четыре утра. Если это затянется, то эти двое просто выбьются из сил. Хорошо бы этот сон не был вещим. Конечно, Люциус не провидец, но он волшебник. Раз даже у магглов бывают подобные вспышки, то уж для магов это точно не исключительное событие. И всё же: «Пусть это будет просто печальным сном».

Остаток ночи он старался больше не засыпать не только из солидарности. Сегодня он не желал больше видеть сны. Былое напряжение сменилось мерзкой тягучей апатией. Не хотелось признаваться даже самому себе, но с каждым едва заметным щелчком секундной стрелки исчезала, растворяясь в остывшей за ночь комнате, крупица надежды. Малфой силился придумать новый план действий, заменив в нём Лестрейнджа, или вовсе исключить схему с ним, но мысли крутились где-то не там.

Эмоции, привязанности. Сколько же от них проблем. Он ведь рассудительный волшебник. Так как его угораздило впустить в свою жизнь ещё одного человека? И кого? Лестрейнджа! Ладно бы младшего. С Рабастаном таких проблем точно бы не было. Но нет. Он позволил самому неоднозначному, одиозному, до жути странному магу просунуть свой пронырливый нос в свои мысли. Глупо теперь думать, как же так получилось. Куда важнее, что делать дальше? "Нет, всё-таки, какой же бесцеремонный эгоист! Умудрился перевернуть всё с ног на голову, даже пальцем о палец не ударив!"

Малфой подивился собственным мыслям. Не иначе, с Долоховым переобщался, вот и нахватался излишней экспрессии. Глянув на последнего, он только сейчас заметил, что тот сидит в кресле с широким стаканом в руке, не сводя глаз с Рудольфуса. По его лицу, как обычно, сложно было что-то понять, но разрывать тишину казалось неуместным. Вдруг это отвлекло бы Мальсибера? А если Антонин просто сдался, поняв в силу опыта, что это всё бесполезно? И всё же Люциус решил ещё немного подождать.

Ещё часа через полтора Мальсибер, наконец, отодвинулся от лица Лестрейнджа и, пошатнувшись, беззастенчиво плюхнулся в изножье кровати. Малфой было подскочил, чтобы узнать о результатах его работы, но, увидев всё такого же белого, как смерть Руди, не решился сделать шаг или заговорить.

Его неприятные ассоциации разрушил голос Пожирателя:

— Это было жутко. Я бы предпочёл всего этого не видеть. Если Рудольфус узнает, что я рылся в его голове, он точно меня убьёт. И я не шучу. За такое убивают. — Произнося последнюю фразу, он для убедительности сел, окидывая присутствующих страшными, как он, наверное, думал, глазами. Но вместе со встрёпанными волосами и перекошенной рубашкой он выглядел скорее комично.

— Не переживай, ему ещё придётся потягаться с внушительной толпой за право тебя убить. У тебя будет достаточно времени, чтобы убежать.

— Спасибо, Тони. Обнадёжил. — Он вновь повалился на постель, нагло ухватив одну из подушек Рудольфуса.

— Скоро он придёт в себя? — У Малфоя всё ещё были сомнения, и чтобы избавиться от них, ему пришлось буквально выдавить из себя слова.

— Вообще, можно разбудить его хоть сейчас. Но я считаю, что этого делать не стоит. Пусть спит столько, сколько ему необходимо.

— Что там с его мозгами? Не поджарились? — Долохов старался звучать непринуждённо, но в голосе его всё же сквозило волнение.

— А вот этот вопрос посложнее. Я, конечно, старался особо никуда не лезть, да и Рудольфус сам по себе довольно сильный менталист. Нет, серьёзно. Он в этом чертовски хорош. Я бы даже не решился тягаться с ним в легилименции. И вот тут и кроется самое странное. Я даже не уверен, правильно ли будет об этом говорить с этической точки зрения.

— Говори уже. Хорош темнить.

— Я, правда, не думаю, что стоит обсуждать его персону без его позволения, — Натолкнувшись сразу на две пары мечущих молнии глаз, он всё же уступил. — Раз настаиваете. Но предупреждаю, он сразу поймёт, что вы в курсе. Он легко читает людей.

— Знаем. Давай по делу. — В этом Люциус был полностью солидарен с Антонином. Сколько можно тянуть Мерлина за бороду?

— На самом деле я даже не совсем понимаю, как это описать. Ведь это не просто воспоминания. Там есть что-то ещё. Будто живое.

— Только не говори, что Лорд поместил в него один из осколков своей раздробленной души? — Это бы многое объяснило, но даже думать о том, что Рудольфус является живым хоркруксом Волдеморда, было до отвращения неприятно. Не говоря уже о последствиях, которых теперь избежать точно не получится.

— Нет. Что? Нет, конечно. Я даже не думал в этом направлении.

— Что это? Можешь не юлить?

— Да я правда не знаю! Там было столько всего… чего лучше не знать. Ещё и Лорд свою руку явно приложил. Спокойно. Это одностороннее внедрение в мысли. Считывать он его не может. Я же говорю, он хорош.

— В своих изысканиях ты не натыкался, скажем, на несостыковки, заблокированные или изменённые воспоминания? — Это было действительно неправильно. Мальсибер прав, но Люциус должен был узнать сейчас, раз представился шанс.

— Да… А ты откуда знаешь? — Теперь уже Малфой оказался в центре внимания.

— Руди сам и сказал.

— Он не мог тебе сказать. Он этого не помнит.