Мотыльки сгорают в полночь (джен)

 Мрачные коридоры-кишки давили своими серыми стенами. Изолированные, обычно закрытые, запах в них стоял отвратительный и сильный, спертый, застоявшийся до такой степени, что, казалось, воздух был неподвижен и душил. Освещенные одинокими лампами под потолком, некоторые из которых давно перегорели или хаотично мигали, коридоры были гнетущими и неуютными. Это место вполне могло бы стать декорацией для фильма ужасов.

Тео шел по коридору не спеша. Его мягкие равномерные шаги эхом разносились по помещению, облизывая запертые двери и ластясь о холодные пустые стены. Он был задумчив и погружен в мысли сильнее обычного. На душе скребли кошки, он беспокоился и переживал, ощущая тяжелый камень внутри и не мог понять, почему. Что изменилось? Просьба Малии помочь выбила его из колеи несмотря на то, что знал, что рано или поздно она прозвучит. Малия ему доверяла и полагалась на него, ему доверял Скотт и откликнулся без лишних вопросов на его просьбу, и, казалось бы, все складывалось идеально для его собственной задачи, но что-то было не так, что-то казалось неправильным. Доверие…

Когда ему дали задание он был рад. Наконец-то Тео мог приносить пользу не только как подопытный, но и как член команды, посвященный в секрет. Это означало больше свободы, меньше боли и возможность бывать где-то за пределами унылых лабораторий. Как бы он ни был благодарен за шанс проявить себя и получить желаемое, шанс доказать свою полезность и важность, находиться в лабораториях было удушающе мерзко и скверно. Не только потому, что доктора выбирали, как правило, заброшенные или дурно пахнущие мрачные и грязные места, где вскоре примешивался запах страха, крови и смерти, но и потому, что в глубине души боялся вновь стать подопытным — разрываемым на куски, разрезаемый не самыми стерильными скальпелями и постоянно ужасающимся от мысли, что он мог стать провалом. Какой бы сломанной не была его жизнь, он не хотел умирать. Ему повезло, что он успешный экземпляр, самый первый из всех, и не желал знать, сколько провалов было до него, но ужасы того, через что прошел из памяти так просто не вытряхнешь. Это все-таки не мешок с любопытными картинками.

Тео толкнул увесистую деревянную дверь и та, чиркнув стесанным углом по старым царапинам, впустила его в хорошо освещенное помещение. Он прошел по небольшому холлу, где сейчас были выставлены склянки с образцами крови, свернул направо, в еще один широкий коридор. Он стал широким лишь потому, что стену, некогда отделявшую от него небольшую комнату, убрали. Тео ускорил шаг, стараясь не смотреть по сторонам, вперив взгляд себе под ноги.

Оттуда, из своих транспортировочных холодных неубранных клеток с характерной вонью, за ним следило восемь, — ах, нет, — поправил себя Тео, — их уже осталось семь, — образцов. Напуганные, изуродованные, измученные, голодные и одинокие. Эти оборотни проходили все больше и больше искусственных изменений и тестов, которых никогда не желали, и каждый раз теряли часть себя, как буквально, так и фигурально. Они уже не были способны вновь стать людьми, оставаясь в своей полной форме. Их мышление постепенно перестраивалось под новые задачи. Хуже всего дела обстояли с инстинктами. Лишенные малейшего комфорта, словно звери, изолированные, забывшие, кто они такие и что такое доброта и ласка, они становились обозленными, недоверчивыми, сломленными, и все то, что делало их людьми, засыпало где-то глубоко внутри, уступая место тупому животному началу. Печально, как быстро стираются границы для разума, когда он оказывается отрезан от привычного, погружаясь практически в первобытное состояние. Для обычных людей на это могут уйти годы, чтобы ради выживания начать вести себя как дикарь. Для оборотня же, искусственно подстегиваемого извне, этот процесс длится всего несколько месяцев.

Он повидал многих в этих клетках и в тесных камерах. Одни ломались, боясь даже звука собственного дыхания и практически всегда заканчивали быстро и одинаково печально. Иные же становились агрессивными и неуправляемыми. Эту категорию оборотней врачеватели пытались сначала сдержать, играясь с гормональным фоном, лекарствами, травами и аугментациями. Однако в случае неудачи отправляли этих бедолаг на переработку, перемалывая весь материал для будущих подопытных и новых проектов.

Была и третья категория, так называемый «золотой стандарт». Самые редкие, уникальные, извращено любимые этими чертовыми садистами-докторами. Они лучше справлялись с аугментациями и эффективнее поддавались «лечению», а психика была более уравновешенной и устойчивой. Их кровь послужила катализатором для изменений в подходе в создании химер, делая тех более стабильными, смягчая все последствия слияния разных видов. Стая Тео постепенно расширялась, но сейчас он не знал, благодарить или проклинать тех, чья кровь использовалась из раза в раз.

И все же эти успехи не останавливали врачевателей. Они продолжали собирать образцы, строя все новые, более безумные планы. Тео уже давно не мог понять, чего те добивались, зачем активно собирали кровь и даже слюну некоторых оборотней. Особенно ценен Скотт как истинный альфа.

Не заметив, как оказался в новой лаборатории, Тео замер. Он обвел заставленное инструментами и шкафами помещение и до его слуха, наконец, донесся жалобный скулеж. На столе лежала Рега, зафиксированная ремнями на голове, шее и туловище, ее лапы были связаны, а пасть зафиксирована ремешком. Шерсть от грудины до холки была грубо сбрита, обнажая сам процесс работы над ней. Доктора склонялись и перемещались вокруг нее, о чем-то переговариваясь. Она надрывно скулила, непроизвольно подергиваясь в путах и мгновенно реагировала на надрезы, явственно чувствуя каждое движение. Кровь капала с поверхности стола, образовывая алую лужу, пока ее кожу и мышцы разрезали. В воздухе витал тошнотворный тяжелый запах лекарственных смесей, меди и чего-то сладковатого.

Врачеватели никогда не были милосердны. Они не удосужились ей дать хоть что-нибудь, чтобы облегчить агонию, даже дешевого низкопробного обезболивающего. Рега была одной из выживших «золотых», перенесшей больше прочих «улучшений» и по какой-то причине полюбившаяся Коррин, но той сейчас не было рядом, чтобы защитить и помочь ей. Для врачевателей же логика была проста: кто смог пережить процесс — достоин того, чтобы с ним продолжали работать, остальные — в расход. Естественный отбор в искусственном мире пыток и лабораторных опытов. Тео хотелось блевать. Живот скрутило, он был уверен, что его вот-вот вывернет под жалкий скулеж Реги и хлюпающие звуки лужи крови под ногами врачевателя, пока его грубо не выдернул из дымки шипящий искаженный голос.

— Ты подвел нас. — Сказал один из врачевателей.

— Пришлось действовать раньше из-за действий Коррин. Она спровоцировала Малию, я должен был убедиться, что все пройдет как надо.

— С Коррин мы разберемся позже. — холодно произнес Доктор.

«Первый» — так называл Тео для себя этого врачевателя. Он был самым главным, принимал все важные решения и всегда находился в центре их трио. Все «улучшения» разрабатывал именно он. Как ни странно, Первый был самым уравновешенным и спокойным, но холодным и отстраненным. Сейчас Первый вставлял на место ранее снятую окровавленную медную пластину, компенсировавшую недостаток кости, которая в ходе экспериментов была несколько раз сломана и стала хрупкой.

«Второй» был самым разговорчивым, своего рода глашатаем, вещающим всем подчиненным и испытуемым волю Первого. Он редко причинял вред лично, работая, как правило, с уже собранными образцами. Большинство реактивов и лабораторного оборудования было собрано им. Исследовал, как видел Тео, Второй практически все: шерсть, кожу, кровь, даже мышцы, все биологические жидкости и костный мозг. Вероятно, он изучал каждый провал и пытался докопаться до причин неудач.

«Третий», напротив, почти не разговаривал. Его голос ужасно искажен словно когда-то его горло было травмировано, и Тео больше всех ненавидел именно его. Третий был самым жестоким и грубым, казалось, что чужая боль приносит ему больше удовольствия, чем исследования. Он всегда делал самую тяжелую физическую работу, и он же умерщвлял провалы и избавлялся от тех, кто был больше не нужен. Когда набралось несколько оборотней, которых позднее окрестили «золотыми», Третий устраивал между ними бои или натравливал на менее ценных подопытных, чтобы понаблюдать, как работают модификации.

— Образцы? — спросил Первый.

— Собрал. — Кивнул Тео.

Доктор не удостоил его ответом и даже взглядом, потянулся липкой рукой за нитью и кривой иглой, возвращаясь к работе. Двое других уже отошли кто к столу, кто к шкафу, занимаясь своими делами и не обращая внимания на Тео. Когда спустя несколько минут он так и не сдвинулся с места, Второй, стоявший у шкафа, подошел к нему вплотную, вторгаясь в личное пространство и безэмоционально заговорил.

— Ты же понимаешь, как важны эти исследования? Тебе нельзя ошибаться. Иначе, — он повернул голову в сторону стола, где уже без движения лежала Рега, — вернешься на стол.

Второй протянул руку, дожидаясь образцов и Тео заставил себя двигаться. Он вложил в потертую кожаную перчатку две склянки, стараясь игнорировать дрожащее нутро, и, развернувшись на пятках, направился к выходу. Теперь у врачевателей была кровь Малии и Аллена, и он даже знать не желает, что с ней будут делать.

— Покорми объекты. — Все также безэмоционально было брошено ему вслед.

Тео закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Руки и ноги дрожали, грозя подкоситься, он обхватил плечи руками, будто пытаясь себя удержать и собрать обратно. Ему потребовалось время, чтобы прерывистые вдохи переросли в спокойное дыхание. Эти гады всегда знали, на какие кнопки жать: сначала эго и жажда доказать, какой он особенный и чего достоин, а теперь — использовали его страхи против него же. Тео выдохнул, провел холодной влажной ладонью по лицу и зашагал в сторону камер.

Отключить эмоции. Не думать о постороннем. Не испытывать жалости и сожалений.

* * *

Тео практически закончил порученную ему работу. В клетках оборотней и в камерах подопытных уже стояли миски с какой-то дурнопахнущей кашеобразной серой баландой, насыщенной витаминами, и миска с водой или бутылка, которую обычно давали раз в пару дней. Сейчас в лаборатории находилось четверо подопытных и уже шесть оборотней: один из подающих надежды экземпляров не пережил новую модификацию тела и организм отреагировал так яростно, что он буквально угас за ночь. Его тело уже было в руках Третьего, пытавшегося понять, по какой причине реакция оказалась столь бурной и фатальной. Он методично разбирал существо перед собой на составляющие, сначала отделяя аугментации от мышц и костей, чтобы затем перейти к самому телу без лишних деталей. Уже и не скажешь, что это когда-то был человек, оборотень. В нынешнем виде он смахивал на ягненка, которого забили на ужин.

Обычно раздача еды — тяжелый процесс. Подопытные часто пытались нападать или давили на жалость, плакали, умоляли, угрожали, поэтому у Тео при себе был шокер и собственные силы. Он видел, наверное, самые разные реакции людей, находящихся в отчаянии, на грани, но ничего не мог сделать, чтобы помочь им. Если бы помог, то быстро занял бы их место. Такой риск не оправдывал себя: он мог помочь этой партии, но врачеватели добыли ли бы новую или просто нашли и вернули этих. Каждый такой обход истощал его эмоционально и физически, но со временем он научился абстрагироваться от всех этих эмоций, что пробуждали в нем подопытные своими мольбами и проклятиями.

Тео замер, когда дошел с рационом до последней камеры. Через прутья решетки он посмотрел на подростка, который сидел в углу и сильно дрожал от холода, обняв рукой ноги и положив голову на колени. Тео видел его всего пару раз. Юноша был последним приобретением врачевателей, и они только начинали свою работу над ним. В отличие от большинства других, этот тихий оборотень, казалось, даже не обращал внимания, но, определенно, внимательно прислушивался, чтобы понимать, что происходит. Тео видел это по тому, как напрягались его мышцы и в каком положении находилась голова.

Открыв дверь и поставив на обычное место миску и бутылку воды, Тео уже было развернулся к выходу, но не переступил через порог, задержавшись внутри. Он оглянулся. Юноша был младше его, выглядел лет на четырнадцать, и казался таким маленьким, уязвимым, болезненно прижимающим одну из перебинтованных рук к животу. Несмотря на дрожь и боль, он не боялся, не плакал; в его запахе и внешнем виде было какое-то странное смирение, но не было обреченности. Что-то сжалось внутри. Наверное, ему показалось, что у них есть нечто общее?

Тео сам не знал, что делает. Это было импульсивное, непривычное и неожиданное решение даже для него самого. Никогда прежде подопытные не трогали и не интересовали его. Он подошел чуть ближе, присел на корточки перед ребенком, осматривая его. Тот услышал приближающиеся мягкие шаги и шорох, сначала напрягся всем телом, а затем поднял голову. Светлые чуть отросшие волосы были грязными, слиплись от пота, крови и экспериментальных жидкостей, а светло-карие глаза, под которыми залегли глубокие синяки от истощения и недосыпа, казались потухшими, лишенными искры. Однако где-то в глубине его взгляда еще плескалась вера в лучшее и жажда жизни. Губы потрескались и обкусаны, на щеках размазанная кровь и грязь. Его одежда была рваной и влажной, она скорее холодила, чем согревала. В большинстве лабораторий, где когда-либо бывали врачеватели, из-за плохой вентиляции и циркуляции воздуха всегда была неприятно высокая влажность, прохлада и целая какофония запахов. Но даже через эти «ароматы» сейчас в не слишком приятном телесном запахе юноши начали появляться лекарственная и металлические нотки. Ребенок выглядел измотанным, уставшим, но неспособным отдохнуть. Каждое его движение осторожное, тщательно продуманное, словно любое лишнее действие доставляло боль.

— Эй, привет. — Тео говорил тихо и мягко, боясь напугать подопытного. Они встретились взглядами и Тео позволил себе улыбнуться уголками губ, проявляя все свое дружелюбие. Он осторожно снял свою толстовку, убедившись, что в карманах ничего нет, и протянул ее. — Возьми, она поможет согреться.

Юноша не впечатлился. Вообще никак не отреагировал, кроме того, что его глаза забегали по лицу Тео, будто что-то ища. Он выглядел настороженным и крайне недоверчивым.

— Не бойся, бери. Тебе будет теплее в ней. — Тео чуть ближе протянул толстовку, ожидая пока юноша ее возьмет. Тот прищурился. Медленно перевел сосредоточенный взгляд с Тео на толстовку и обратно. Когда он заговорил, то поморщился от неприятных ощущений, словно что что-то царапало и скребло его горло изнутри будто наждачная бумага.

— Зачем?

— Эм, — красноречиво начал Тео, пытаясь осознать вопрос. — Тебе холодно, а она сухая и теплая, к тому же, я ее нагрел, так что бери скорее, пока остаточное тепло не ушло.

Подопытный осторожно взял толстовку, снял свою перепачканную кофту, оставшись в том, что когда-то было голубой футболкой, но теперь было в темных разводах и рванным. Он попытался надеть ее, но, когда просовывал вторую руку в рукав, сдавленно охнул. Все же, добившись своего и натянув ее, сразу закутался в толстовку. Она приятно пахла туалетной водой и выпечкой, и юноша сглотнул, вновь уставившись на Тео, глядя в глаза. Наверное, это было самое близкое к благодарности выражение, которым его удостоили.

— Что с тобой? — спросил Тео, нахмурившись от скованных движений юноши, но ответа не удостоился. Тот вообще отвернулся, вновь положив голову на колени, но уже чувствовал себя немного расслабленнее, когда ему стало хоть немного теплее. Это был самый быстрый диалог в жизни Тео. Не было смысла ждать ответа, когда так недвусмысленно намекают, что продолжения не будет, поэтому, помедлив мгновение, Тео поднялся и вышел. У него было еще много дел.

Через два дня, когда вновь поручили покормить «объекты», Тео шел быстро и уверенно, будто имея перед собой цель. Подопытных осталось всего трое, а когда их и оборотней останется еще меньше, кого-то снова похитят. Это был лишь вопрос времени, когда врачеватели захотят пополнить свои активы свежей не распробованной кровью.

Тео нес на плече небольшую спортивную сумку, куда положил то, что показалось ему уместным и полезным в данной ситуации. Он остановился недалеко от двери, поставил баланду и воду на привычное место, но затем достал из сумки запакованную булочку и положил ее рядом. Юноша, услышав непривычный шорох упаковки, поднял голову и внимательно следил за каждым движением Тео. Его глаза чуть задержались на булочке и в них зажглась крохотная искра, погасшая также быстро, как и появилась.

— Я принес тебе небольшой подарок. — Позволил себе улыбнуться Тео, но его собеседник лишь нахмурился. Он медленно подошел ближе, позволяя видеть каждое его движение, и присел на корточки рядом, положив перед собой сумку. Достав из нее плед, он перевел взгляд сначала на юнца, затем, удовлетворившись сухостью и всей возможной чистотой пола, расстелил его. Плед толстый и мягкий, приятный на ощупь, на нем явно будет комфортнее сидеть, чем на каменном холодном полу. Тео не знал, зачем это делал, вся эта забота казалась неуместной и неловкой, но если он мог облегчить хоть мгновение, то почему бы не попробовать?

— Ты ведь с ними заодно, — фыркнув, констатировал юноша. — Если ты думаешь, что меня можно подкупить, играя доброго полицейского, то ошибаешься.

— Я ведь ни о чем тебя не спрашивал и не прошу, — спокойно ответил Тео. — Просто хотел помочь.

— Ты всем помогаешь или я такой особенный? — огрызнулся ребенок. Он все еще хмурился и его тяжелый взгляд подошел бы скорее пресыщенному жизнью человеку, нежели ему.

— Особенный, — Тео позволил себе ухмыльнуться.

— Хотел бы помочь, выпустил бы отсюда.

Вот они — уговоры, упреки и далее по списку... Просто обычно люди переходили к этому этапу сразу, без прелюдий. Тео почти было разочаровался, посчитав, что юноша такой же, как и все, но вдруг понял, что не может винить ребенка за подобное поведение. Может, на самом деле Тео проявлял жестокость по отношению к нему? Проявив заботу и доброту, непреднамеренно вселил ложную надежду, и теперь это может сыграть злую шутку с ними обоими. Тео вздохнул, ущипнув себя за переносицу.

— Все не так просто. Я не могу взять и выпустить кого-то.

— Нет, все проще простого, если бы хоть немного подумал, — хмыкнул юноша, — но ты приходишь, даешь мне подачки и думаешь, что я тебе теперь что-то должен?

Он покачал головой и отодвинулся чуть дальше, игнорируя плед. Его тяжелое дыхание какое-то время было единственным звуком в камере.

— Послушай, не я решаю… — Тео оборвал себя и фыркнул. Вся ситуация — абсурдна. — Если я выпущу тебя, то просто займу твое место. Отсюда я могу облегчить хоть чью-то участь, но с твоего места уже никому помочь не смогу.

— А какой смысл в твоей, так называемой, помощи? — буквально прорычал юноша, вложив в свой болезненно хриплый повышающий громкость голос всю злость, какая скопилась. — Это — помощь? Эти вот смешные подачки? Кому они помогут, чью жизнь спасут? Еду нам и так дают, как и воду, думаешь, твоя булочка сильно мне поможет? Или, может быть, плед? Ты просто делаешь наше пребывание в аду немного более комфортным, но от этого он адом быть не перестает.

Эта тирада застала Тео врасплох. Он бесполезно и беззвучно открыл рот, чтобы ответить, но понял, что сказать ему нечего. Какая-то уязвленная часть его хотела отомстить, забрать то немногое, что успел дать, выйти и больше ничего подобного впредь не делать. Однако вместо этого резко поднялся, напугав юношу неожиданным движением, и, развернувшись, вышел из камеры, почти хлопнув решетчатой дверью.

Мелкий паршивец.

Какого черта он вообще оправдывался перед этим сопляком?!

Он пытался сделать для него хоть что-нибудь, а тот просто взял и плюнул ему в лицо. Внутри бурлила странная смесь гнева, обиды, уязвленной гордости и смутно различимого голоска логики, что тот прав. Его помощь лишь на словах помощь, но что еще он мог сделать?!

Тео пулей вылетел из лаборатории.

* * *

Тео не знал, что именно заставило его вернуться снова. После тех резких слов, брошенных ему в лицо, он вообще думал, что больше не заговорит с подопытным, и навещать будет исключительно для того, чтобы отдать очередную порцию безвкусной еды и воду. Однако вскоре обнаружил, что вглядывается в юношу через прутья решетки. Тот мирно спал на пледе, его лицо расслабленно и совсем юношеское, обкусанные потрескавшиеся губы были приоткрыты, грудь равномерно вздымалась. Тео оставил его порции и закрыл дверь.

Медленно блуждая вдоль практически опустевших камер, он вздохнул. Прошло совсем немного времени, когда умер еще один оборотень. Это проблема, означавшая, что в ближайшее время его стае предстояла охота. Обычно врачеватели сами выбирали цели и забирали их, но Второй вчера сказал, что они желают понаблюдать, как с этим справятся химеры. Точнее, он сказал, что стае Тео пора начать приносить пользу, а сейчас — они не более, чем убыточный проект, не давший должных результатов. Это нервировало. Слежка за людьми и сбор информации или материалов не было чем-то плохим. Это никому особо не вредило. Но похищения… Зная, что ожидает этих оборотней, Тео фактически подписывался под их жестоким убийством.

Он начал нервничать. Раньше его это не волновало, все же сам немало повидал и пережил, многое натворил собственными руками. В нем всегда было что-то неправильное. Он не был белым и пушистым, на его душе были темные отметины и иногда, доставляя неприятности и боль другим, был готов упиваться чужими страданиями. Что поменялось сейчас? Почему все стало каким-то… другим? Неправильным. Тео не мог подобрать слов, чтобы описать свои чувства, поднявшиеся из глубины. Они царапали его изнутри, скребли, и эти ощущения, эти эмоции… Они были чем-то новым, необычным.

Тео не знал, что с этим делать.

Будто чувствуя его пессимистичный настрой, от стены отделилась тень. Трейси. Тео ничего не испытывал, глядя на нее, но искренне не понимал, как она пережила все процедуры и превратилась из скромной тихой девчушки в настоящую стерву, раз за разом проверяющую границы и испытывающую его терпение. Иногда ему нравилось ее упрямство, но чаще — раздражало.

— У мальчика в камере, я так вижу, появились новые игрушки. Это ведь ты их принес? — спросила Трейси, улыбнувшись, когда поймала взгляд своего альфы.

— Не твое дело. — огрызнулся Тео. — Собери всех. У нас есть задание.

Он попытался обойти ее, но она сдвинулась, преграждая ему путь.

— Почему ты помог ему? Зачем даешь ложную надежду?

— Я ничего не делаю. Как и ты, хотя тебе стоило бы, — угрюмо проворчал он, но Трейси упряма. Не будь он так взвинчен, оценил бы ее попытки докопаться до сути.

— Если ты не перестанешь, я все расскажу стае и тогда кто-нибудь другой займет твое место. — Она ухмыльнулась, будто считала, что ее угроза чего-то стоила, но не смогла сдержать рваного выдоха, когда Тео резко схватил ее за плечи и грубо вжал в холодную стену. Он склонился над ней, задевая горячим дыханием ухо и процедил сквозь зубы:

— Может, вернем тебя к ним на стол?

Трейси дернулась, пытаясь высвободиться из его хватки, но Тео лишь сильнее вцепился пальцами в ее плечи. Останутся синяки.

— Думаешь, ты станешь альфой или приближенной к нему? — мягко продолжил он. — Думаешь, тебе хватает лидерских качеств, знаний и возможностей, чтобы все держать под контролем? Хочешь, чтобы тебя заметили и оценили по достоинству?

Тео почувствовал, как она повернула голову, пытаясь посмотреть на него, но он лишь ухмыльнулся, хищно сверкнув глазами.

— Я делала все, пока тебя не было, поэтому да, я уверена, что достойна того, чтобы мои усилия были оценены. — прошипела она и выдохнула, когда Тео отпустил ее. Он чувствовал химию ее тела, ее эмоции, и это были не те эмоции, что должны быть у лидера. Она слишком импульсивна, порывиста и вспыльчива, неплохой исполнитель, но не более. И вот Трейси стоит перед ним и считает, что лучше него лишь потому, что в моменты его занятости брала на себя часть его забот и ответственности. Смешно. Если бы все работало именно так, Тео давно был бы одним из врачевателей, четвертым участником, а не их мальчиком на побегушках.

Тео схватил ее за предплечье и потащил в холл, ныряя в знакомый широкий коридор, где в клетках находились оборотни в полной форме. Он решительным шагом подошел к одной из клеток и открыл ее, видя, как расширяются глаза Трейси, пока она осознавала его поступок.

— Что ты…

Кинув замок на клетку, Тео отпустил ее руку и встал так, чтобы отрезать путь к отступлению. Он сразу же сместился, когда Трейси попыталась увеличить расстояние между собой и клеткой. И она говорила, что достойна большего… Но это не он сейчас боялся этих тварей в клетках.

Холл наполнился перестрекотом разных существ, общающихся между собой тихими присвистами и щелчками. Они по-своему галдели, хотя для Тео эти звуки были едва слышимы. Из открытой клетки показался волк с густой серой шерстью с колтунами и прилипшей грязью и темной полосой вдоль позвоночника. В отличие от Реги, его, приглушенно горящие голубым глаза, были на месте, хоть морда и испещрена глубокими шрамами от собственных когтей, и лишь совсем слегка затуманены. Тем не менее он до сих пор хорошо видел. Тапетум резко отражал свет, пробиваясь сквозь легкую дымку роговицы.

Оборотень выбрался из клетки с удовольствием разминая затекшие мышцы. В целом он был в гораздо лучшем состоянии, чем Рега, кроме двух передних лап: во время экспериментов он потерял правую по плечо, а левую по пястную кость. На их месте красовались примитивные, но функциональные, хорошо выполняющие свою задачу, механические части лап. Они шумели своими механизмами, пародирующими сокращения мышц, когда оборотень переставлял лапы, с легким звяком опуская их на поверхность пола. Его рык раскатистый, глубокий, наполнен чистой злобой, которую он направлял, пожалуй, на каждого, кто оказывался в поле зрения. Оборотень жаждал крови. Трейси легко стала пунктом в его меню на день.

— Ну? Чего ждешь? — Нетерпеливо спросил Тео, наблюдая, как оборотень начинает кружить химеру, низко опустив голову и прижав рваные уши к шее, хищно оскалив острые зубы. Еще немного и он кинется. — Верни его назад.

Трейси на мгновение отвлеклась, бросив на Тео взгляд, полный ненависти, но сразу же вновь полностью сосредоточила свое внимание на звере.

— Если не вернешь, Дека тебя убьет. — Хмыкнул он, лениво прислоняясь к стене. Интересно, что, в полном безразличии врачевателей, химеры могли давать подопытным любые имена, чтобы ориентироваться между ними и понимать, о ком идет речь. Со временем объекты даже привыкали и начинали на них реагировать. Кроме Реги, это, как правило, были личные номера, ведь настоящих имен никто не знал. Рега, что была записана у докторов как NAM-06HB, была исключением, потому что Коррин нарушила их традицию и лично ее назвала. Дека же обрел свое имя с легкой руки Кори, желавшего упростить запись NAA-10WO до чего-то легко произносимого.

Химеры были частыми гостями в лаборатории, выполняя различные, до вчерашнего дня, мелкие поручения как внутри этого неприветливого места, так и за его пределами. Поэтому практически каждый из стаи в той или иной степени успел познакомиться с туманными, зачастую слишком сложными и непонятными сведениями о ходе того или иного эксперимента и их участниками. У каждого подопытного было личное дело, где врачеватели, в одной только им понятной манере, вносили все свои наблюдения и данные обо всем, в том числе об образцах, что они брали.

Несколько минут Трейси пыталась разобраться с оборотнем, готовым напасть в любую секунду. Его мышцы напряжены в поисках наилучшего момента для атаки, пока химера пыталась придать своему голосу командный тон и заставить его вернуться в клетку, но тот ее игнорировал.

— Вернись на место! — все больше начиная паниковать и злиться, крикнула Трейси. Оборотень не оценил ее стараний и опасно рванулся вперед, цокая механическими передними лапами по твердой поверхности. В его глазах читалось предвкушение и азарт, он давно мог напасть на нее, но ему хотелось охоты. Он жаждал поиграть.

— Дека, назад. — властно скомандовал Тео, а оборотень напряженно замер и разочарованно клацнул челюстями, разбрасывая густую слюну. Он помедлил мгновение, углубляя рычание и не поднимая из агрессивной позы головы, прежде чем недовольно, без огонька, подчиниться приказу. Тео оставалось лишь закрыть клетку. Когда оборотень оказался на своем месте, он лишь хмыкнул, бросив на Трейси насмешливый взгляд.

— Вот почему альфа — я. Достойна, говоришь? Когда заслужишь уважение хоть кого-нибудь среди химер и оборотней, тогда и поговорим. Может, я даже сам уступлю тебе этот статус, если сумеешь.

Конечно, он не верил в то, что у нее может получиться что-то такое, чтобы добровольно уйти с ее дороги, но девушку так смешно и легко провоцировать. А если Трейси сможет стать лучше, стремясь превзойти его, то это ведь даже на пользу.

— Собери всех через полчаса на нашей базе, — бросил он через плечо, прежде чем уйти из лаборатории, слыша, как скрипят от гнева ее зубы.

* * *

Целых два дня все было тихо. После того, как Тео попросил Кори проследить за Стайлзом, остальным было дано задание выследить оборотней из списка, который был составлен еще самой Мередит в год чистки, и дополнен каждым членом стаи химер. Они постоянно следили за новыми лицами и проверяли тех, являются ли они оборотнями. Если проверка была успешной, имя заносилось в список. Впервые стая точно знала имя будущего подопытного. Теперь будет как-то неловко называть его просто импровизированным номером, как поступали раньше.

День обещал быть насыщенным. Сначала, как обычно, обход этой комфортабельной гостиницы, чтобы покормить всех, а затем охота. Нервное напряжение покалывало кончики пальцев.

Тео дошел до последней камеры. Уже было привычно вот так ставить еду на место и пытаться разговорить юношу. Тот, будто почувствовав на себе взгляд, открыл затуманенные сном глаза. В последнее время он больше спал, эксперименты выматывали его, а боль, холод, скудное питание и дискомфорт мешали восстановлению. Тео был рад, что смог хоть как-то облегчить его положение, видя, что плед активно используется. Юноша хотел было выпрямиться, когда заметил посетителя, но его травмы не давали ему двигаться так резко и быстро, как хотелось.

Войдя внутрь камеры, Рейкен остановился неподалеку от входа, как всегда, ставя еду и воду. Он решился на вольность и принес вместе с бутылкой воды термос с горячим чаем и контейнер с еще не остывшим рагу. Едва аппетитные запахи коснулись ребенка, как тот расширил глаза и невольно разбавил тишину заурчавшим животом. Тео усмехнулся, увидев, как юноша смутился этого звука, но все-таки приблизился и подал ему контейнер с пластиковой ложкой.

— Привет. — негромко начал Тео. — Как ты?

Юноша потянулся левой рукой к контейнеру и осторожно взял его. Он уже забыл, что такое горячая еда, а уж про овощи или мясо и вовсе не приходится говорить. Медленно, но с аппетитом поглощая предложенное угощение, юноша позволил себе промычать от удовольствия и улыбнулся уголками губ. Тепло растеклось по его телу от желудка и, ставший привычным, ненавистный холод отступил.

— Теперь лучше, — ответил ребенок, продолжая уплетать еду.

Тео улыбнулся. Он позволил себе присесть напротив, а не корчиться в неудобной позе на корточках.

— Это пока все, чем могу помочь. — Хотя он даже не знал, зачем помогал. Никогда ни одному подопытному еще не стремился хоть как-то облегчить участь, но, может, он оказался не настолько безучастным и отстраненным, как полагал? — Как тебя зовут?

— Томас. — Впервые легко и быстро ответил юноша. — А тебя? — Он немного помедлил, явно раздумывая, стоит ли спрашивать. — Почему ты решил помогать мне?

— Хотел бы сказать, что приятно познакомиться, Томас, но, учитывая обстоятельства, не буду. — Он улыбнулся. — Меня зовут Тео.

Но на второй вопрос Тео так и не ответил.

— Какого ты вида, Томас? — спросил он, слегка склонив голову набок. Его собеседник помедлил, вопрос, оставшийся проигнорированным, тоже не пошел на пользу делу. Юноша явно замялся и Тео решил его подтолкнуть.

— Да ладно тебе, это разве такой секрет? Я, например, из волчьих, а ты? На днях видел, как Третий собирал материалы, но не понял, откуда взялась чешуя.

— Третий? — удивился собеседник, почти доев рагу. Он явно заинтересовался и Тео хотел ухватиться за эту возможность. — Я… Я — пиаса.

— Я не знаю, как зовут докторов, поэтому называю их просто Первый, Второй и Третий. Второго можно не бояться, а вот Первый и Третий… — Он пренебрежительно махнул рукой и выдохнул, скорчив гримасу, но тут же сменил тему. — Пиаса? Водяная пума?

Собеседник нерешительно кивнул, а Тео улыбнулся, забирая опустевший контейнер с ложкой внутри и убирая его в свой рюкзак. Он налил немного горячего чая в крышку термоса и протянул ее Томасу.

— Это любопытно, никогда не видел таких оборотней. Значит, у тебя и шерсть, и чешуя?

— Совсем немного чешуи, хвост в основном, — скромно ответил Томас, отпивая чай. Он вдруг так выразительно посмотрел, одновременно обреченно и испуганно, и тут же излучая какой-то гнев к своему положению. — Что они со мной делают? После всех этих процедур… Мне так плохо, постоянно тошнит и кажется, будто внутри сломаны кости, но они целые, я проверял. Что происходит?

— Я не знаю, — честно признался Тео и вздохнул. — Послушай, я понимаю, ты хочешь ответов, но это не то же самое, что они делали раньше. Они постоянно меняют лекарства и методы. Тебе может быть плохо, потому что твое тело заставляют постепенно принимать полную форму оборотня. Обычно после завершения этого этапа подопытным становится легче, — зачем-то солгал Тео, но ничем себя не выдал. Томас слегка расслабил плечи и, погруженный в свои мысли, медленно допил чай.

— Тео… — задумчиво протянул Томас, — я ведь смогу вновь стать человеком, если полностью обращусь?

Тео кивнул.

— Ты же оборотень, а это твое тело. Конечно сможешь, если сам того пожелаешь.

Ложь далась легко, но груз, похожий на чувство вины, залегший где-то в груди, оказался очень тяжелым. Тео просто не мог сказать, что тот, полностью обратившись, больше никогда не станет прежним. Хотелось дать хоть какую-то надежду, какое-то успокоение. Он был растерян злостью на самого себя за эту жестокую ложь, но и сказать правду язык не поворачивался, становясь слишком большим для его рта.

Ему точно не стоило пытаться помочь Томасу.