Запятнанная совесть (гет)

Примечания:

Предупреждение: в главе содержатся упоминания смерти.

Также событие, в котором участвовал Вениамин — отсылка к реальному Даманскому конфликту, который произошел в 1969 году.

---

Прошла неделя, вторая, третья. Белле уже стало казаться, что недавние события были долгой и злой шуткой. Нервы стали спокойнее, правда встречи с Павлом стали напоминать экзамен у сварливого учителя. Манежная, как обычно, встала ранним утром и, причесываясь у зеркала, что-то напевала себе под нос. Вдруг в комнату кто-то постучал. Девушка, обернувшись, бодро протараторила:

— Войдите, можно.

В комнату прошла соседка Алиса. В её руках был конверт.

— Белла, тебе письмо пришло!

— От кого?

«Неужели у мамы что-то случилось?» — мелькнуло в голове Манежной. Радость сменилась вспыхнувшим зябким беспокойством. — «А отец? Ужас, я забыла про них! Давно не звонила! Я плохая дочь! Все это время занятая, думавшая только о себе…»

— Какой-то ЦВНИАГ, — начала читать Алиса, вглядываясь в конверт.

Сердце Манежной пропустило удар, гребень упал на лакированный столик.

— Так, положи на кровать, я прочитаю, — беспокойство за родню сменилось чем-то более резким.

— Хорошо, — видимо, не желая перечить до конца проснувшейся соседке, Алиса спокойно оставила письмо на нужном месте и вышла из комнаты.

Белла, схватив конверт движением руки, распечатала его. Пальцы дрожали, разворачивая сложенное пополам письмо. Вздох. Ком в горле.

Неужели взаправду?

— Необходимо явиться к ЦВНИАГ близ станции «Измайловская», — читала между строк артистка, переставляя свои планы в голове. — Состоится собрание для кандидатов, успешно прошедших предыдущие этапы отбора.

Еще один нервный глоток воздуха.

— Отбор… Ах! Я!

Схватившись за голову, Белла рухнула на свою кровать. Сердце бешено качало кровь от пронзившего горло осознания.

— Ира!

В сознании проявился образ вечно улыбчивой рыжеволосой знакомой. Белла успела забыть ее и Вениамина.

— Ира была права.

Манежная перевела взгляд на настенные часы.

— А что если игры Павла?..

Часы дернули секундную стрелку как-то странно, будто протестуя словам Беллы. Девушка нервно вздохнула. Тревога окутывала хрупкое тело все больше и больше. Груз ответственности был ощутим так, как никогда прежде.

Дорога до цирка была недолгой: мысли в голове Манежной скрасили дорогу чувством волнения и тревог. Толпа мелькала перед глазами, иногда провожая артистку взглядом и улыбками. Когда Белла дошла до цирка, ее захлестнули странные эмоции: подкрался страх, стыд. Манежная вновь ощутила себя маленькой девочкой, совершившей что-то запрещенное и обязательно наказуемое. Будь она такой сейчас на самом деле — мама бы отругала, поставила в угол или, на крайний случай, дала подзатыльник или побила ремнём.

Почему?

Потому что она бы не хотела видеть свою дочь нигде, кроме цирка.

Светлые стены, как казалось Белле, не были такими приветливыми. Обыкновенно мягкий ковер впивался в подошву туфель. Осень была теплой, поэтому артистка могла позволить себе надевать подобное. Держа конверт в руках, девушка остановилась на половине пути, между этажами. Мрамор поблескивал в дневных лучах солнца, лившегося из окна. На лестничной площадке висело небольшое зеркало. Манежная по привычке поправила локоны, покрутилась, на мгновение забыв, к кому она шла.

Как отреагирует Карл Иванович?Белла долго и нерешительно стояла перед дверью в кабинет директора цирка. Она ходила из угла в угол, покусывала большой палец, а затем и ноготь. Тонкие угольные брови свелись к переносице. Когда дверь наконец распахнулась, а из кабинета вышел кто-то в темно-зеленой форме, Белла пригляделась: это был Павел Валентинович. В его руках была папка. Манежная обомлела: встреча была неожиданной.

— З-здравствуйте, — она смятенно поздоровалась.

Мужчина обернулся. На нём не было очков.

— О, Белла, здравствуй, — он улыбнулся серыми глазами.

Она спрятала взгляд в пол.

— Я буду ждать Вас у входа в цирк. Надо поговорить, — дополнил Павел.

Манежная кивнула и, сделав широкий шаг, зашла в кабинет Карла Ивановича без стука. Стены помещения были обиты темным деревом, мебель такого же оттенка сильно контрастировала с маленькой фигурой директора цирка. Деревяный паркет был практически полностью покрыт ковром. На стене висел портрет Ленина.

— Здравствуйте, Карл Иванович, — поздоровалась Белла.

— Беллочка, здравствуй! — мужчина улыбнулся.

В зеленых глаз, обрамленных возрастными морщинами, виднелась горечь.

— Карл Иванович, я хотела сказать Вам…

— Я знаю, — директор цирка сложил руки в замок, откинувшись на спинку стула, — Мне уже все передали. Приходил один офицер.

В горле Беллы образовался ком, а в аквамариновых глазах блеснула растерянность. Он говорил про Павла Валентиновича.

— И что он сказал?

— Что Вы прошли отбор в кандидаты.

Карл Иванович прищурился и невольно погладил свои уложенные седые волосы.

— Так, Беллочка, почему ты мне не сказала об этом? Почему не предупредила?

— Я не могла, Карл Иванович, — ответила девушка, сжав ладонь на груди.

Директор цирка часто мог обращаться к Белле на «ты», так как знал её с ранних лет. За все года она ему уже успела стать как дочь или внучка: родных детей у Карла Ивановича не было. На ответ Манежной мужчина покачал головой. В комнате ненадолго воцарилось молчание.

— Я понимаю. Это дело не для всех, но космос: ты же так далека! Да и подумай сама: справишься ли?

— Я… Я буду стараться! Пусть я на вид хрупкая, но я смогу! Правда смогу!

— Белла-Белла, — директор цирка снова поднял на неё взгляд, — Конечно, я до сих пор никак не переварю эту новость, но… Теряем такого артиста, — прошептал мужчина, потирая висок.

— Простите, — глаза артистки заблестели от слёз стыда, — Но я…

Карл Иванович встал из-за стола и, подойдя к Манежной, положил ей ладонь на плечо. Он видел, как горели её глаза. В них блестела надежда.

— Ну-ну, не надо, Белла. Это не значит, что я не принимаю твой выбор. Просто я, кхе-кхе, немного поражен. Не ожидал.

Впервые о возможном уходе Беллы он услышал почти месяц назад, когда к нему в кабинет завалилось двое гэбэшников. Тогда, и так седой директор цирка, казалось, поседел еще больше.

— Спасибо. А кто меня заменит?

— Тебя заменит товарищ Черных.

Беллу будто прошибло током.

— А она знает об этом?

— Я пока ей ничего не говорил. В последнее время Аня ходит как шелковая.

— Ага, — согласилась Манежная, — и меня еще почему-то сторониться стала.

Белла старалась не вспоминать о той встрече в гримерке.

— Отец Черных был недавно задержан. Взяточник. Попался на крючок НКВД, — мужчина кашлянул, поправил, — КГБ.

Манежная удивленно приоткрыла рот. В ее голову закрались странные мысли.

— Матери твоей, если что, скажем, что ты на гастролях. Что-нибудь придумаем.

— Я не знаю, сколько будет идти подготовка и дойду ли я до…

— Дойдешь, — с легкой улыбкой поддержал Карл Иванович, — Талантливый человек хорош во всём.

— Спасибо за такие слова, Карл Иванович, мне правда приятно.

Она обняла директора цирка, улыбнувшись от до боли в уголках губ. Он ответил на её жест.

— Знай, Беллочка: двери Цветного Бульвара всегда будут открыты для тебя.

Выйдя из цирка, Белла вытирала слёзы с щек. Слова Карла Ивановича растрогали её. Павел Валентинович ждал девушку у служебного входа, поглядывая то на улицу, то на деревья, то на папку с делом Манежной. Услышав звук двери, он обернулся, держа по привычке правую руку близко к карману.

— Белла, еще раз здравствуй.

Мужчина окинул взглядом артистку, которая изо всех сил старалась скрыть раскрасневшиеся глаза и лицо. Потекшая тушь снова выдавала её. Павел, набрав воздуха в грудь, полез в портфель, достал платок и протянул его Белле.

— Протри лицо, у тебя тушь потекла, — он указал на своем лице на зону под глазами, — Что на этот раз?

— На этот? — девушка, взяв платок, вытерла глаза, затем высморкалась, — Как грубо, Павел Валентинович! Вообще-то я разговаривала с директором цирка!

— Мне кажется, что ты слишком впечатлительна, — цокнул мужчина.

— Это плохо? — спросила артистка, нахмурившись.

— Нет, конечно. Это твоя особенность.

— Знаете, как непросто говорить своему работодателю о такой резкой переквалификации?

— Верю, не бурчи. Я тебя хотел вообще-то поздравить.

— С чем?

— Ты на шаг ближе к мечте советского человека, Белла. И ты ни летчица, ни военная.

Он подошел ближе, приподняв уголки губ в теплой улыбке-ухмылке.

— Скажи, не это ли настоящая фантастика? — спросил Павел с нескрываемым восхищением.

Белла посмотрела на наставника, затем резко схватила его за плечи.

— Да вся моя жизнь — фантастика!

— Верю-верю, — поддакивал Павел, отстранившись от девушки.

Добравшись до метро, они сели в вагон.

«Переход на кольцевую линию».

— Павел Валентинович…

— Да, Белла?

Стук колес поезда нарушал спокойствие между собеседниками, невольно заглушая слова.

— Карл Иванович, директор цирка, рассказал мне, что отец Черных был арестован.

— Да, — ответил мужчина кивком.

— Вы… Вы так много спрашивали про неё… Для чего?

Павел Валентинович еле сдержал воодушевленный вздох. Дело набирало большие и неожиданные обороты, от которых по телу пробегала странная дрожь! Довольно потерев ладони, мужчина глянул на Беллу. Та начала выкладывать все, что произошло вчера: в деталях, красках, подробностях, от которых Павел даже немного покривил лицо.

— Вот как. Все теперь проясняется, Беллочка!

Спокойные глаза Павла сжались в хитром прищуре. Он промолчал, покачав головой. В горле Беллы пересохло от странного волнения: казалось, что мужчина сузил её мир до безобразного размера.

«Станция: Измайловская».Голос на станции метро звучал с угрозой.

— Яков Черных был заядлым взяточником. Дочь пользовалась его положением и заходила за рамки приличия. Как думаете, может ли это остаться незамеченным?

Манежная хотела возразить, вступить в полемику, но в глубине души понимала, что Павел был прав. Выходили из метро они молча. Небольшая прогулка рассеяла воцарившееся давящее напряжение между Манежной и её наставником.

— А откуда Вы?.. — спросила Белла, набравшись смелости.

— Сарафанное радио на работе — страшная вещь! — отмахнулся мужчина.

— Павел Валентинович, Вы считаете, что это справедливо?

— Что, Белла?

— Арестовывать.

— Если человек нарушает покой народа и государства — да.

* * *

Из здания ЦВНИАГ Белла вышла вместе с Ириной и Вениамином, которых она успела поймать в коридоре. Павел отлучился, сказав, что у него остались дела по работе.

— Белла, а я же говорила, что у тебя все получится! — подбадривающе выпалила Стрелкина.

— Ира, но я до сих пор не могу поверить! — воскликнула Манежная.

Крысин, глянув на Беллу, ухмыльнулся.

— Во все надо верить! Знала бы ты, артистка, как Ира добивалась воплощения своей мечты. Женщин-то в летчицы практически не берут!

Он с нежностью глянул на Стрелкину, будто намекая ей на рассказ.

— Ах, Веня, для меня первые два курса — сущий кошмар! — летчица кивнула, потерев затылок.

Поступление далось Ире тяжело. Сперва комиссия посчитала девушку странной, затем напрочь отказала в поступлении, несмотря на хорошие показатели здоровья и неплохую характеристику. Вениамин, видя, как Стрелкина страдала из-за этого, поддерживал её любыми способами, будь это действия или слова:

— А хочешь я всем курсантам челюсти повыбиваю? — спросил он с ехидным прищуром. — Никого не остается и тебя точно возьмут.Ира захохотала.— Не надо, Веня. Я не сдамся просто так!

О поступлении Ира перестала грезить после третьего похода в приемную комиссию. Все изменилось с одним звонком в середине августа в тот год. Тогда Стрелкина поняла, что жизнь дала ей шанс быть свободнее запретов.

* * *

Вечер накрывал Москву темно-рыжей закатной пеленой осени. Прогулка была долгой: Крысин и Стрелкина показывали Белле потаённые уголки столицы, которые они открыли для себя будучи подростками. Манежная следовала за ними, задавая всевозможные вопросы.

— Ты когда-нибудь гуляла по крышам? — спросил Беллу Вениамин.

Манежная отрицательно помотала головой.

— Правда ни разу? — Стрелкина приподняла густые брови в удивлении.

— Ну да, — Белла сглотнула слюну, — Мне бы за такое голову бы оторвали.

— Так не пойдет, — хмыкнул Крысин.

Он подмигнул Ире. Она поняла его без слов.

— Идем за нами, покажем тебе одно место! — предложила Стрелкина, протянув Белле руку.

Взяв ладонь Иры, Манежная посмотрела на знакомых с недоверием.

— Не отстанем, — напомнил артистке Вениамин, подмигнув.

«Станция: Сталинская».

Дверь в подъезд дома на Смоленском бульваре была открыта, как и десять лет назад. Белла чувствовала себя страшной нарушительницей, когда шла между незнакомыми стенами и этажами. Город отходил ко сну.

— Ира, Веня, — артистка позвала товарищей.

— Да? Что такое? — спросила Стрелкина. — Страшно?

— Нет, просто, — Манежная призадумалась, — мне нужно кое над чем подумать. Я скоро подойду.

— Будем ждать, красавица, — сказал Вениамин, щелкнув пальцем.

Добравшись до заветного люка, Вениамин и Ирина остались на крыше вдвоём. Они не знали, сколько свободного времени им по случайности выделила Белла, но понимали, что не смогут убежать от романтики ночи. Сперва они молчали, вслушиваясь в тишину.

— Ира, — с нежностью обратился Вениамин, — Ты не представляешь, как я горжусь тобой, как я рад за тебя.

Он помнил общие моменты радости и печали. Помнил, как Ира, в детстве, впервые перед ним, в укрытии, восхищенно говорила о железных машинах, как, повзрослев, грезила о полётах, как плакала, видя уничтожение своей мечты в лице старых преподавателей. Несмотря на суровую реальность, Стрелкина продолжала бороться, бросая вызов себе и обществу: женщина тоже может покорить небеса!

— Иришка…

Ира обернулась. Голос был все еще радостный, лучистый, как утром, когда она распаковала заветное письмо.

— Да?

— Можно я тебя поцелую?

— Смотря куда, крысеныш, — ответила она с придыханием, широко улыбаясь.

Крысин сжал подругу в нежных объятиях и оставил на её лице несколько поцелуев. Отстранившись, он мельком глянул на губы, смиренно выдыхая. Ира хихикнула. Прохладный ночной воздух обвевал раздразнившихся прогулкой друзей. Рука Вениамина все ещё ласково сжимала талию девушки через белую ткань крахмальной блузки.

— Да ты джентльмен!

— Я всегда был им, Ира.

«Для тебя всегда».

Крысин все поглядывал на губы Стрелкиной, робко опуская чёрные ресницы, когда ощущал на себе взгляд подруги. Они, сами того не осознавая, создали пропасть и оставили недосказанные слова в сердцах друг друга.

— Москва блестит сегодня как-то по-особенному, — указал Вениамин на расстилающийся с крыши пейзаж города. — И звезды ярче светят, не замечаешь?

Он рассуждал медленно, вкушая лёгкими каждый вдох ночного пряного воздуха. Крысин бросил взгляд на Иру, которая тоже любовалась огнями города, сидя на бетонной поверхности крыши. Стрелкина медленно кивнула, поправляя развевавшиеся на ветру волосы. Взгляд парня зацепился за это — такая красивая, чуткая и смелая. Нет, не прошло!.. Крысин, сев ближе к Ире, снова рассмотрел до боли знакомые черты. Вдруг Стрелкина вздрогнула и съежилась: Вениамин тут же понял невольный намёк и, сняв куртку, аккуратно накинул её на плечи подруги.

— Лучше?

Ира, стараясь скрыть румянец, кивнула.

— Лучше.

Ветер был спокойный, свежий. Они сидели молча. Крысин накрыл ладонь Иры своей, аккуратно поглаживая. Услышав лёгкий смешок, Вениамин увереннее сжал ладонь в своей. Стрелкина прильнула ближе к плечу друга своим и, бросив взгляд на губы, прикусила свою.

Маняще странно.

Юноша, вздрогнув, ощутил тягучее тепло в области рёбер. Страшно знакомый жар туманил сознание, желая ничего больше, чем наконец прижаться к Ире с поцелуями. Несмотря на сдержанность и многолетнюю товарищескую связь, в мыслях и мечтах Крысина мелькали более свободные, страстные и трепетные желания, от которых перехватывало дыхание, от которых становилось стыдно перед самим собой — чёртово ты животное, Вениамин!

Стрелкина закрыла глаза и потянулась ближе, видимо, давая одобрения на воплощение давней мечты. Внутри парня все замерло: не спит ли он?.. Крысин, обняв лицо Иры ладонями, осторожно поцеловал её. Стрелкина не сопротивлялась, а наоборот ответила на нежные касания губ, зарывшись пальцами в черные кудри, перебирая. Вениамин ахнул от такой ласки.

— Ира?

— Веня, — отстранившись, Сириусовна прошептала в сухие губы, — просто решила создать небольшую оттепель между нами.

Глаза Вениамина горели оживленно. Он прильнул к подруге ближе, желая большего тепла. Стрелкина приложила палец к губам друга.

— Ты хочешь нарушить наш устный договор? — в голосе звучал странный намёк.

— Я? Ох, Ириш…

Крысин бросил ещё один нежный взгляд на подругу. Стрелкина провела по его шраму ладонью — парень вздрогнул, смотря вопрошающе.

— Его же условия в силе? — голос Вениамина был удивительно робким.

— Да, а что?

— Просто я исчез из твоей жизни на столько лет, — Крысин набрал побольше воздуха в легкие, чувствуя, как смущение заставляло его руки дрожать, — вдруг ты успела найти кого-то, кто тебе стал более дорог.

Стрелкина сжала его лицо сильнее.

— Ты с дубу рухнул, Веня? — тон грубоватый, но по-своему нежный, опустивший с небес фантазий.

— Ира, мы люди взрослые, все возможно.

— Ты точно головой в этой командировке не ударялся?

— Иришка...

Шепот Вениамина звучал благоговейно. Он положил голову на плечо подруги, выдыхая. Стрелкина провела ладонью по черным кудрям. Глаза Крысина чуть потемнели, а сердце забились быстрее, когда он снова бросил взгляд на неё влажноватые губы. Стрелкина, ухмыльнувшись, обняла друга крепче.

— Давай оставим это на потом, — прошептала она, снова приложив палец к губам Вениамина. — Сейчас просто побудем вместе. С Беллой, если наша циркачка нигде не потерялась.

Они обменялись еще одним поцелуем, от которого у Крысина заныло в груди: заслуживал ли он его? Заслуживал ли он её? Но так хотелось…

Когда сзади приоткрылся люк на крышу, Крысин и Стрелкина отпрянули друг от друга, будто застигнутые врасплох подростки. Белла посмотрела на них с улыбкой.

— Простите, что так долго отсутствовала! Замечталась! — Манежная виновато хмыкнула, подойдя к друзьям.

— Надо же, а мы думали, что ты потерялась между этажами! — Ира дразняще улыбнулась, пихнув Вениамина в бок.

— Ир, но в доме всего —

Стрелкина резко покраснела.

— Не умничай! — девушка закатила глаза, — Вот вечно ты!..

Белла посмотрела на друзей, похлопав ресницами. Вдруг на её лице вырисовалась странная улыбка, которую она тут же прикрыла своей белоснежной ладонью. Манежная звонко захихикала, затем громко и смущенно кашлянула, отводя от себя всевозможные подозрения.

— Я случайно, просто я подумала…

Вениамин выгнул в любопытстве бровь, Стрелкина же смущенно сжала губы.

— Ладно, ничего. У меня слишком хорошая фантазия, — Белла, сняв с себя ответственность за ответ, села на бетонную поверхность крыши.

Открывшийся перед девушкой вид вырвал с её груди восхищенный вздох.

— Нравится? — спросила Ира.

Манежная кивнула. Она посмотрела на новых товарищей, которые когда-то показались ей врагами. В лазурных глазах блеснули капельки слёз: впервые за долгое время Белла почувствовала себя свободной. Ветер, обвевавший её белые, как снег, волосы, напоминал о старой мечте.

Скоро мгновение свободы сменится новыми запретами.

— Девочки, давайте считать, что это ночь перед новой главой жизни! — Вениамин улыбнулся, обнажив золотой клык.

Они говорили долго и много: серьезное сменялось глупым. Манежная, на удивление, не ощущала себя чужой. Вскоре вечер сменился ночью.

* * *

— Либо я умру от азарта, либо умру, будучи любимым ею. Если она уже сделала выбор и он не я, то…Крысин прижался к стене контрольно-пропускного пункта, в непривычке куря привезенный тайком табак. До командировки он курил от силы несколько раз. Первый: предложили во дворе мальчики, после реэвакуации. Второй: подогнала компашка с исторического факультета, где учился Крысин.

— То?

— То останусь милиционером, который предпочёл материальную страсть духовной и телесной.

— А?

— Неужели правда не понимаешь? Останусь вором. Но я думаю, что Ира не может так поступить, она не такая…

Вениамин прикрыл глаза, улыбаясь по-юношески влюбленно: удивительная искренность украсила его уставшие черты. Собеседник с большими глазами хмыкнул.

— Так нам ещё тут почти два года быть, сечешь?

— Секу. Ах, и как долго же… А ведь за эти два года мы могли бы…

— У-у-у, ну все, волк влюбленный, больно-ты размечтался, — хихикнул юноша.

— Просто ты не понимаешь моих чувств, Анатоль. Влюбишься — поймешь как никогда.

Но Анатоль так и не узнал, что такое любовь. В тот роковой день он упал первым, успев схватиться за оружие. Китайские солдаты убили его выстрелами пуль, затем затоптав сапогами. Он помог сохранить немного времени.

Потом упал еще один, и еще один…

Вениамин с скорбью смотрел в большие мертвые глаза такого же, как и он, юноши, только начинавшего жить. Потом, схватив оружие, погрузился в забвение. В голове резонировали выстрелы, крики — звуки смерти.

Осознание накрыло ударом хлыста.Ондатер, держа осколок зеркала в руках, обходил опустевший пункт. Зачем? Кажется, он желал найти кого-то, кто еще мог жить: неважно, свой или чужой.

Он бросил взгляд на стены. Пахло кровью. Запах заползал под одежду, норовил попасть под кожу, слиться с выжившим воедино, стать вечном напоминанием о трагедии. Подкрепление было вызвано: люди с ближайшей воинской части должны были прибыть с минуты на минуту. Успели. Время стало вечностью.

Небалуев Руслан Гаврилович был бы не рад, если бы увидел, куда попал один из его «воспитанников».

Забвение. Запах гари.

Вениамин опустился на пол, прижавшись спиной к стене. Из груди вырвался смешок, который медленно стал истерическим гоготанием, мешавшимся со слезами, текшими из черных глаз. Окровавленные руки неосознанно сжимали лицо. Свежий ожог отдавал резкой болью, воспаленная кожа прилипала к дрожавшим рукам. Дыхание стало тяжелее. Глаза закрывались, желая оберечь от пережитого ужаса.

— Мама… Ира… Отец, — вырвалось в бреду с горьким хрипом. — Я виноват. Он виноват… Они виноваты…

Огонь быстро распространялся по зданию. Вениамина обнаружили в практически невменяемом состоянии, окутанным пьяной адреналиновой дымкой. Ондатер чуть не набросился на одного из солдат, когда тот пытался спросить о состоянии. Он свалился на их плечи, движимый ужасом и желанием убивать.

— Да че ты лезешь к нему, тьфу ты! — буркнул юноше человек старше по званию. — Не видишь, что у него голова дергается? Как придет в себя — расскажет. Он единственный выживший в этой заставе.

Вениамин сидел в отдаленном штабе. Далеко от крови. Разговоры солдат звучали для него не важнее шума телевизора в ночное время. Ондатер медленно повернулся в сторону «коллег», сорвав с лица оставшуюся часть балаклавы. С груди вырвался смешок. Потом еще один, пока на уголках глаз не заблестели слёзы. Вениамин, всхлипнув, спросил почти смиренно:

— Почему я не остался там?Он повторил вопрос.

— Потому что незачем оставлять выжившего умирать, — ответил кто-то старше по званию.

— А я живой? А она? Она!..

Он помнил, что она разбилась.

— Она тоже жива. Она тоже! Жива…

Солдаты переглянулись, пожали плечами.

— Вы в безопасности, не беспокойтесь.

Вениамин обернулся: чувство агрессии сжимало его в тисках. Ноздри расширялись от частого дыхания, а темные глаза, казалось, стали полностью безжизненными.

— А он… Он…

По щекам текли горькие слёзы. Больно. А он не знает такой боли.

«Он не дождётся».

* * *

— Опять кошмар приснился?Ира нависла над Вениамином, обхватив его лицо ладонью. Крысин, ничего не говоря, долго смотрел на подругу, а затем притянул её к себе, кивая. В другой комнате гудел холодильник, нарушая ночную тишину и еле слышимое дыхание.

— Сам не знаю, что это со мной…

Стрелкина поцеловала друга в висок, успокаивающе поглаживая шрамированную щеку. Карие глаза смотрели на парня с нежным беспокойством. Крысин улыбнулся, сдерживая невольные слёзы.

Не перед ней. Только не сейчас.

— Спи давай, Веня. Я рядом.

---