В ноябре (гет)

Он выглядел таким спокойным. Хмурый немногословный парень с черным рюкзаком за спиной и усталым взглядом прозрачно-серых глаз. Дальнобойщику, подобравшему его промозглым туманным днем на трасе за городом, так и не удалось его разговорить — на все вопросы он отвечал скупыми, короткими фразами, будто привык выдавать лишь самое необходимое без каких-то там живописных подробностей. Ну да и ладно — тому, кто почти полжизни провел за баранкой, случалось встречать очень и очень разных людей.

Конкретно этот, хоть и был на словах обычным работягой, которому не повезло связаться с нечестными людьми, кинувшими его на трехмесячный заработок, но Сергеич, в силу природной наблюдательности, нутром чуял — не так все гладко в этой истории. Парня выдавали и внешний вид — ну не спрятать никакой потертой одеждой ни ширину плеч, ни мощные мышцы!- и плавные движения, как будто он старательно контролирует свою силу… А еще у него был едва различимый мягкий акцент с глуховатой «р» и особая манера строить речевой ритм.

Непростой, в общем, пассажир.

Может, бывший военный?

Сергеич покосился вправо. Парень, с отстраненным видом таращился на дорогу и слегка кивал в такт льющейся из динамиков песне.

«Парень улицей идет

Парню девяносто лет,

Тот же свет над головой,

То же небо и рассвет…»

— Я смотрю, ты тоже «Пикник» уважаешь, да? Это хорошо, что молодежь такую музыку ценит. Я вот даже бывал пару раз на их концерте в Питере когда-то… С женой ходили. С бывшей. В том году развелись…

Его пассажир не сразу ответил: моргнул пару раз, словно стараясь сконцентрироваться, потом завозился, посильнее скрестив на груди руки (холодно ему, что ли? Так печка же работает!) и неопределенно угукнул.

— Да-а… Люблю, знаешь, когда в песне слова правильные. Когда смысл есть. Иначе нахрена вообще слушать?...

Собственно, получить ответ было не так уж и важно — после нескольких суток в одиночку хотелось просто поговорить, пусть даже и с таким вот молчуном. Лишь бы кто-то слушал.

— Мне тоже нравится… Я слушал их как-то, — неожиданно донесся справа хрипловатый голос. — А еще «Кино».

«Только жаль непрочных стен

Улиц, стертых в порошок..»

Сергеич одобрительно закивал.

«...Что ему стена невзгод

И колючие дожди

Парень улицей идет

Все у парня впереди…»

Через четыре часа пути он, как и договаривались, высадил парня на захудалой заправке, одиноко притулившейся у обочины тянущейся к побережью оживленной трассы, и покатил дальше.

Зимний проводил взглядом его ярко-красную, покрытую тонким слоем дорожной пыли фуру, и отхлебнул кофе из картонного стаканчика.

Кофе ужасно горчил. Погода была дерьмовая.

Все это полностью соответствовало внутреннему состоянию Джеймса.

С тех пор, как за спиной с глухим щелчком закрылась дверь гостевого домика, его не покидало мерзкое ощущение заторможенной паники и отчаяния, смешанного со страхом. Его ненавистные старые знакомые, в компании которых теперь появился новенький — он больно тянул за тонкие, едва-едва зародившиеся ниточки, отчего на душе становилось пусто и холодно.

Так ощущалась утрата того, что едва-едва успело стать тебе близким.

Майя осталась далеко отсюда, наедине с туманом и молчаливыми предзимними лесами. Неловкая забота, попытки развеселить — он сам сделал так, что теперь ничего этого уже не будет. Никто не станет больше заправлять ему за ухо до раздражения непослушную прядь волос и делиться теплом.

Джеймс прерывисто вздохнул — единственная слабость, которую он сейчас мог себе позволить — и направился к обочине, чтобы убить последующие полтора часа на попытки поймать попутный транспорт, который отвезет его дальше по намеченному маршруту. Что бы с ним ни происходило он, в конце концов, всегда находил решение: продумывал план, рассчитывал риски и приступал к его выполнению. Так будет и в этот раз, и во многие последующие.

«Ничего, Зимний, выгребешь» — в своей манере поддержал его Командир.

Сегодня же по этой трассе он доберется до побережья и уже там, применив свои многочисленные навыки, найдет выход на людей, которые помогут ему за определенную плату без шума и пыли преодолеть преграды в виде досмотров, границ и многих сотен километров соленой воды под тяжелым свинцово-серым небом. Стоя на корме отплывающего на запад огромного сухогруза он будет смотреть на портовый город, раскинувшийся у подножия покрытых голой породой гор, с вершин которых обманчиво-лениво наползают седоватые облака — предвестники надвигающегося шторма. Морской ветер будет трепать его отросшие волосы, пока Джеймс, устав от бесконечного мысленного прокручивания того последнего раза, когда он виделся с Майей, не сдастся, наконец, и не уйдет в каюту.

Он успеет порядком подзастыть на палубе, но поймет это не сразу, потому как был слишком сосредоточен на ощущении холода внутри себя. Оно текло по венам с той самой секунды, когда Джеймс осознал случившееся…

* * *

— Уже проснулся? Доброе утро, — Майя, заспанная и взъерошенная, показалась на кухоньке.

Джеймс ненамного опередил ее, сидел за столом, подогнув под себя левую ногу и не спеша потягивая горячий кофе. Он вспомнил, как буквально минут двадцать назад, еще лежа в постели, с замирающим сердцем наслаждался моментом: Майя во сне как-то умудрилась развернуться и щекотно дышала ему в ложбинку между ключиц и это было первым, что он ощутил при пробуждении. По телу разливалась ленивая нега, которая совместно с воспоминаниями о прошедшей ночи отчаянно боролась в нем с самодисциплиной — вроде бы и расслабляться нельзя — постоянная бдительность и все такое прочее, но с другой стороны — как же не хочется сейчас вставать и лишаться этих чудесных ощущений!

Дисциплина победила, конечно, но ему пришлось себя буквально заставлять. Необыкновенно осторожно и плавно — при таких-то габаритах! — он разомкнул объятия и тихонько выбрался из постели, понадежнее укрыл Майю. Засмотрелся ненадолго, легко улыбнулся чему-то своему и как был, в одних джинсах, поплелся ставить чайник. Он был просто зверски голоден с утра!

— Доброе, — тепло сожмурился он. Это странно, наверное, но между ними практически не ощущалось какой бы то ни было неловкости. И то, что Майя, подойдя, обняла его со спины и оставила на плече невесомый поцелуй, и то, как он накрыл ее ладонь своей и по-кошачьи потерся виском о ее волосы — было так естественно, словно они вместе не первый год. У Джеймса тогда еще промелькнула мысль: наверное, все дело в обстоятельствах — в их случае они составляли такой взрывной коктейль, что, пожалуй, иначе бы просто и не могло сложиться.

В том же, куда все покатилось дальше, определенно стоило винить его, Барнса, особую «удачу», неустанно подкидывавшую в его жизнь одно испытание за другим.

Джеймс все старался продлить недолгие мгновения спокойствия и тепла, насытиться впрок нежданно свалившейся на него нежностью, но тем сильнее внутри него нарастала тревога: двигайся, не стой на месте, не расслабляйся! У тебя уже не осталось времени… И по-прежнему темным пятном над головой висела пугающая своей неизвестностью неразгаданная тайна, о существовании которой он и не знал бы, если бы не Майя.

Он не мог перестать слышать этот внутренний голос, как ни старался задвинуть его на задворки сознания, — тот лишь набирал силу, еще немного — и заорет сиреной. Но Джеймс отчего-то решил не подавать виду и не показывать своей тревоги.

Безуспешно.

* * *

Пару часов спустя они медленно прогуливались по каменистому берегу реки. Бурные воды с шумом неслись в сторону скрытого опустившимся туманом ущелья, воздух был пропитан сыростью, запахом палой листвы и мхов. Вдруг Майя, которая шла чуть впереди, обернулась и, нервно откинув назад успевшие слегка завиться от влаги волосы, тихо спросила:

— Джей… В чем дело? Только честно.

У него неожиданно сработала давнишняя, казалось бы, навсегда стертая стараниями Гидры привычка — защитная улыбка. Механическая, быстрая, не отражающаяся в глазах. Когда-то она часто выручала Джеймса Бьюкенена Барнса, если тому нужно было скрыть правду.

Он было отвел взгляд, сделав вид, что высматривает что-то в лесной чаще на том берегу, как вдруг понял — не хочет таиться и умалчивать, наоборот — ему прямо-таки необходимо сейчас выговориться обо всем, что его беспокоит. Вздохнув, он, как мог, постарался описать весь тот мысленный хоровод, что занимал его голову, надеясь лишь, что и в этот раз его поймут. Да, было непросто, все равно что вскрывать нарыв, но под конец своего монолога Джеймс почувствовал, что ему стало, пусть ненамного, но легче.

И он был благодарен Майе за то, что она не стала тянуть из него подробности — лишь с крайне серьезным видом выслушала, а потом просто погладила по щеке. Так, словно знала что-то очень важное.

— Давай всё-таки попробуем. Я уверена, все будет в порядке.

Джеймс наклонился и притянул ее к себе. Поцеловал. Медленно, жарко. До сбившегося дыхания.

Он совсем не разделял ее оптимизма.

* * *

… Последним, что он запомнил перед новым падением в знакомую уже белую пустоту, были серо-зеленые глаза с рыжими искорками и успокаивающий шепот. После — вспышка, ощущение сотен микроскопических иголок, впивающихся в мозг, абсолютная темнота на доли мгновения и — новая вспышка, от которой перед глазами заплясали мушки а в ушах зазвенело.

Джеймс помотал головой, словно пес, и попытался проморгаться. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Кое-как сфокусировавшись, он похолодел.

Все явно было не в порядке.

Особенно — Майя, вокруг шеи которой сомкнулись пальцы его бионической руки. Она смотрела на него точно так же, как и все его жертвы. С ужасом. Одна ее рука вцепилась в металлические пластины в тщетной попытке помешать им сократиться, другая, едва дотягиваясь, царапала за шею его самого.

Бионика тут же разжалась и Майя, закашлявшись, упала на колени.

Джеймсу показалось, что его окатили ледяной водой.

Что это, блять, было?! Почему это происходит с ним? О том, чем все могло сейчас закончиться, он старался не думать.

Еще пару мгновений назад стоявший в боевой стойке Джеймс ссутулился, отвел назад бионическую руку и попятился, пока не уперся спиной в стену, медленно съехав по ней вниз.

— Что ты сделала?!..

Майя прекратила растирать по лицу выступившие от удушья слезы и прохрипела:

— Не я. Та штука у тебя в голове — это, похоже, какой-то код… И он сработал, когда у меня получилось "погрузиться" на определенный уровень. Охрененная, — она надсадно прокашлялась, — сигнализация... И ты мгновенно стал Зимним. Снова... Вспоминай, Джей, вспоминай… Теперь ты это можешь.

Он неверяще покачал головой, отказываясь признавать такую правду, но поздно — без его желания перед глазами замелькали новые-старые воспоминания, подтверждая то, что он только что услышал.

Красная книжка со звездой — такой же, как у него на плече. Боль. Вспышки. Запах озона. Чей-то монотонный голос повторяет одни и те же слова. Снова боль. И так раз за разом… Сложно не догадаться, как в итоге это будет работать.

Любой, кто знает код, сможет управлять им.

Джеймс закрыл глаза рукой.

В комнате что-то зашуршало.

— Выглядит примерно так.

Майя накарябала прямо в книжке найденным тут же маленьким графитным карандашом нечто, больше всего похожее на жуткую многоножку с десятью кривыми лапами, каждая из которых оканчивалась двумя шипами. Джеймс нехотя взглянул.

— Неплохо рисуешь, — горько усмехнулся он.

— Рада, что ты оценил, — в тон ему отозвалась Майя.

— Как ты… Как ты смогла остановить... Зимнего солдата?

— Да так же, как и того мужика, что взял тебя на мушку.

— Ты не могла дотянуться до моей головы, — он был уверен, что для воздействия необходимо прикоснуться именно к вискам.

— А это и не нужно, — Майя устало пожала плечами. — Просто через виски надежнее всего. А так — можно хоть к заднице руку прикладывать… Мне повезло, что смогла дотянуться хотя бы до твоей шеи. Зимний оказался очень силен в этом плане, его вырубить непросто.

Она не приближалась, очевидно, опасаясь, что его может неожиданно перемкнуть, и до сих пор выглядела испуганной, хоть и старалась держать себя в руках. Глупая маленькая девчонка, чье любопытство и доброта едва не стоили ей жизни… Джеймс, как бы плохо ему от этого не было, заставлял себя смотреть: вот, запоминай, так выглядят на ее шее следы от твоей бионической хваталки, которую ты без раздумий пустил в ход, потеряв над собой контроль; вот царапины от металлических пластин, вот лопнувшие капилляры. Внутри тебя сидит монстр, которым ты не способен управлять.

Ты — монстр.

Ты опасен для окружающих, каким бы ожившим и адаптировавшимся ты себя не считал.

Любой, кто знает гребаный код, может использовать тебя в своих целях.

И пока ты не вытравишь эту дрянь из своей головы, ты не имеешь права сближаться с людьми, не достоин их заботы и доверия…

Джеймс буквально физически ощущал, как все изнутри покрывается холодной корочкой, как захлопывается, подобно раковине, то немногое, что он сумел в себе возродить, как отправляются под надежный замок воспоминания последней недели. Что-то противно тянуло в груди, вытеснив собой счастливые теплые покалывания. Тогда он еще не знал, что останется таким вот закаменевшим очень надолго.

Барнс стиснул зубы до боли.

— Я ухожу.

Чем быстрее он это сделает, тем лучше. Для всех. Для неё — в первую очередь. И кто знает, вдруг, если оказаться как можно дальше, среди толпы абсолютно незнакомых людей, на которых ему плевать, он перестанет ощущать себя настолько ужасно?

Поднявшись рывком, он закинул на плечо рюкзак — тот, как и всегда, был полностью собран, — и застыл посреди комнаты, разглядывая носы своих ботинок.

— У тебя есть… Возможность уехать и скрыться?

— Да. Джеймс, послушай…

— Советую не пользоваться аэропортами и вообще избегать крупных транспортных узлов с хорошим техническим оснащением, — бесцветно проскрипел он. Это все, на что хватило сейчас его сил.

— Джей, ты ведь не виноват.

«Господи-боже, помолчи, пожалуйста, мне и без того плохо…»

Он лишь покачал головой, по-прежнему глядя себе под ноги, и сильнее стиснул в руке лямку рюкзака:

— В кресле под сиденьем глок. Маленький, как раз под твою ладонь. Полный магазин. Заберешь. Если не умеешь пользоваться — избавься.

Раздались шаги, а следом тихое:

— Прости. Я не знала, что все так обернется…Правда... Зря я так настаивала…

И тут он не выдержал и взорвался.

— Да ты-то какого хрена извиняешься?! Это я, я согласился! Сам! Ты все время извиняешься передо мной, но это же я сейчас тебя чуть не задушил! — взревел Джеймс, — Чувствовал ведь, что это опасно, и все равно согласился, придурок… И извиниться тоже должен был я!.. И напомнить себе, какое я чудовище. Мне невыносимо все это, понимаешь?.. После всего, что было между мной и тобой…

Он оборвал себя на полуслове и застыл, почти задохнувшись, уверенный в том, что эта вспышка гнева испугает Майю или доведет до слез. До чего же тяжело…

— Понимаю — прошептала она. — Джей... Значит, это — всё, да?.. — Майя потерянно смотрела куда-то мимо него и растирала подрагивающими пальцами лоб, словно пытаясь прогнать головную боль.

"... мне слишком страшно за тебя. Ведь не смогу защитить, когда сам непредсказуемо, смертельно опасен. А сейчас и без того вокруг меня столько зла, что и тебя задеть может... "

Джеймс не отводил от нее взгляда, не в силах произнести это вслух.

— Прости.

Он так хотел надеяться, что Майя его поймёт.

Раздался резкий треск разрываемой бумаги.

— Держи, — она шмыгнула носом и протянула ему сложенный пополам лист, — рисунок с твоей опознанной хернёй… Надеюсь, когда-нибудь встретишь того, кто сможет с ней разобраться лучше, чем я.

Джеймс разглядывал ее — он был уверен — в последний раз. Запоминал. Бледная кожа, редкие веснушки, разлет бровей и прихотливо очерченные губы. Погрустневшие глаза необычного цвета в обрамлении пушистых ресниц… Наливающийся темным след от его пятерни на шее…

Он старательно убеждал себя, что поступает сейчас правильно. Что сделает все возможное, чтобы никогда и никому больше не причинить вред подобным образом… По крайней мере, он очень хотел в это верить.

Барнс протянул руку, забрал ее подарок и, не глядя, засунул его во внешний карман рюкзака. Он не отрывал взгляда от Майи, а она — от него, и давно уже страх на ее лице сменила грусть вперемешку с горьким принятием. Так хотелось прикоснуться к ней сейчас, прижать к себе, снова ощутить тепло. Остаться здесь и попробовать просто... жить? Но он запретил себе это.

— Прощай...

— Прощай, Джеймс.

Он вздрогнул, когда на короткий миг его живую ладонь обхватили тонкие пальцы, застыл, а потом, мысленно сосчитав до десяти, развернулся и вышел за дверь.