На озере (гет)

По совету Штольмана Платон пришёл ужинать в футболке, так что Ася смогла всласть на его синяк полюбоваться и даже пристроить на него уже почти бесполезную примочку. После этого она заметно повеселела, тоже присела к столу и с удовольствием наблюдала, как сын ест. Правда, даже из любви к матери Платон не смог осилить больше одного бутерброда и стакана компота, после чего ушёл спать, глаза у него слипались. А они с Асей остались вдвоём.

— Ты уже решил, как преподнести мне то, о чём вы с Платоном секретничали? — спросила довольно напористо Августа, едва за сыном закрылась дверь кухни. — Потому что промолчать, чтобы уберечь меня непонятно от чего, я тебе не позволю...

— Беречь любимую женщину, душа моя, должно быть в природе любого мужчины, на это звание претендующего, — отозвался Штольман. — Что же до нашего с Платоном разговора, то никто и не собирался скрывать от тебя его содержание.

— Дело не в том, чтобы скрыть, — упрямо качнула головой Ася, — а в том, как подать.

— Подаю, — усмехнулся Яков Платонович. — Первое: в связи с сегодняшней историей Платону ничего не грозит.

— Ты уверен? — Вот в этих словах никакой иронии не было, только искренняя забота.

— Конечно, — подтвердил он. — Да ты и сама знаешь, что, будь там хоть что-то, вызывающее беспокойство, Володя немедленно позвонил бы мне.

Августа, помедлив, всё же кивнула. Володе она доверяла, не безоговорочно, но всерьёз, что при её настороженном отношении ко всему и вся было большим достижением.

— А что второе? — спросила она чуть погодя.

— Второе тоже очень важно, хотя происшествия у озера напрямую не касается. Сегодня неожиданно выяснилось, кто сделал мне перевязку в Новгороде в семидесятом... — Жена вполне ожидаемо изменилась в лице, и Штольман успокаивающе взял её за запястье. — Вот, посмотри. — Он положил на стол перед Асей принесённую Платоном фотографию.

Августа осторожно взяла снимок и долго рассматривала его. Долго, пристально, напряжённо.

— У мужчины лицо такое... внушающее доверие, — сказала она наконец. — У хорошего врача и должно быть такое. А женщина... даже не знаю. Вроде бы некрасивая, но при этом... улыбка, как у твоей мамы. Кто это? Ты что, узнал их?

— Их узнал Володя, душа моя. Это он их видел, а я — нет, я только голоса слышал, кажется. Ася, на этом снимке Евгений и Светлана Гольдфарб, родители Марты.

Августа застыла. В светлых глазах плеснулась неверие, растерянность, почти испуг. Мгновение спустя она отняла у него руку, поднялась, отошла к окну и остановилась к нему спиной. Яков Платонович дал жене несколько мгновений, чтобы вернуть самообладание, потом подошёл, встал рядом, обнял за плечи.

— Яков, ты уверен?

— Володя уверен. Приметы, которые он перечислял тогда, совпадают. Сходство с фотороботом наличиствует. Фотография сделана в сентябре 1970 года в Новгороде, так что...

— Но это же... — пробормотала Августа, не в силах подобрать слов.

— Согласен, совершенно удивительное совпадение.

— Нет! — Она повернулась к нему, заговорила торопливо: — Удивительным и спасительным для нас совпадением было, что тогда рядом с тобой в автобусе оказался опытный и знающий хирург. Но то, что несколько лет спустя наш сын встретит дочь этого самого хирурга, встретит и...

Ася снова запнулась, и Штольман закончил за неё:

— ... выберет.

— Да как это ни назови! — выдохнула Ася. — Это так странно, что в это просто невозможно поверить!

Она вдруг одним движением вывернулась у него из рук и стремительно вышла из кухни.

Яков Платонович нашёл жену несколько минут спустя в спальне. Она сидела перед трюмо, сжимая в руке щётку для волос, и смотрела не на своё отражение, а в себя. Он сел на край кровати у неё за спиной, осторожно вынул одну за другой шпильки из густых светлых волос. Когда тяжёлые шелковистые пряди рассыпались по плечам, Августа вздрогнула, словно проснулась:

— Яков, что со мной не так? — Штольман удивлённо посмотрел в глаза Асиному отражению. — Я ведь только что всерьёз размышляла о том, не могли ли вы с Володей и Платоном сговориться и придумать всё это, чтобы я стала благосклонней к вашей Марте... Вот что ты улыбаешься?

— Радуюсь. Раз ты говоришь это вслух, значит, пришла к выводу, что не могли, — ответил он.

Августа на его шутку не отреагировала никак и продолжила говорить взволнованно и сердито:

— И ещё я вспомнила о том, что несколько дней назад видела Платона с этой девочкой из окна, и она опять показалась мне... неказистой, смешной, как обезьянка, и я никак не могла понять, чем она могла так его приворожить. А сейчас я смотрела на её мать на фотографии — без страха, без предубеждения — и думала, что её взгляд и улыбка согреют кого угодно. А ведь они так похожи! Что это за... избирательная слепота?! — Августа резко взмахнула щёткой для волос, так что Штольман счёл за лучшее пока отобрать у неё щётку.

— Просто ты по-прежнему ревнуешь Платона к Марте, душа моя, хотя уже куда меньше, чем летом, что весьма отрадно, — сказал он и осторожно провёл щёткой по Асиным волосам. — Ревность — плохой советчик. А Марта — и правда, чудесная девочка. Там раннее, яркое и очень искреннее чувство, тепло, свет и радость для нашего сына на долгие годы. Вот только, чтобы это разглядеть, смотреть лучше не из окна третьего этажа, а вблизи. Пора это сделать, Асенька. Мы должны. После того, что сегодня узнали, и подавно.

Августа прикрыла глаза на несколько секунд, наслаждаясь размеренными движениями щётки в его руках.

— Всё так, — сказала она наконец. — Мёртвых нельзя отблагодарить иначе, как позаботившись о живых. Ты прав и был прав, когда говорил, что наша семья может прирасти хорошими людьми. Ты говорил это, чтобы меня успокоить, но я услышала, что это нужно и тебе самому. Ты очень хотел дочку, но у нас... не получилось, а теперь может получиться. Может, если я не буду тебе мешать...

Он замер со щёткой в руках:

— Ася, нет!

— Подожди, Яков, — прервала его жена, — дай мне договорить. Мне и так сложно сейчас... Ты дал мне время, уговариваешь и выжидаешь, но если так пойдёт дальше, то прирастёт только Володина семья. Ему это тоже нужно. Они уже сейчас ездят вчетвером на пикники, а ведь мы могли бы быть с ними, если бы я вела себя иначе.

— Ася...

— Просто скажи: ведь могли бы?

— Наверное...

— И тогда сегодня вообще ничего не случилось бы.

— Асенька, сегодня не случилось ничего плохого, совсем напротив: наш сын и Володя продемонстрировали своим избранницам удаль молодецкую. Но я, конечно же, буду только рад, если в следующий раз мы выберемся на природу все вместе.

Августа вдруг резко повернулась к нему, с тревогой заглянула в глаза:

— Яков, а если у меня не получится?

— Что именно, родная?

— Да всё! Я же не умею любить никого, кроме вас обоих... Я даже твоей маме так и не смогла сказать, как много она для меня значила!

К горлу подступил комок. Штольман отложил щётку и привлёк жену к себе на колени:

— Мама всё прекрасно знала, мы для неё были как на ладони... — сказал он, справляясь с тобой. — А у тебя всё прекрасно получилось с Володиной дочерью, когда он овдовел. Ты замечательно её опекала и очень трогательно с ней дружила. Получится и сейчас...

— С Машей у меня получилось только благодаря твоей маме. Это она навела все мосты, а потом немного устранилась. А я эти добрые отношения даже сохранить не смогла после Машиной свадьбы...

— Ну, скажем прямо, — пожал плечами Штольман, — со своей свадьбой Мария Владимировна изрядно начудила. Зачем надо было так долго скрывать свои матримониальные планы от всех, включая отца, мне и по сей день неведомо. Володя этот выверт тоже не оценил.

— Да, но только он на Машу сердился всего несколько недель, а мы с ней после этого десять лет почти не общались.

— А мне показалось, что на юбилее...

— Яков, — вздохнула Ася, — неужели ты думаешь, что я не понимаю, что вы с Володей сами это всё и устроили? Ты подвёл меня к Маше с семьёй, а потом тебя якобы куда-то позвали. После чего Володя утащил зятя с внуками на сеанс одновременной игры в морской бой. Я даже не знала, что такое бывает.

Штольман улыбнулся. Ася, конечно же, разгадала их манёвр, который прекрасно сработал: женщины проговорили больше полутора часов и обе были по окончании разговора в превосходном настроении.

— С Мартой, душа моя, и устраивать ничего не понадобится. Достаточно просто по-настоящему захотеть...

Августа тяжело вздохнула. М-да, Штольман не очень понимал, чего его жена хотела сейчас на самом деле. Можно принять правильное решение, но над своими желаниями ты не волен. Но довольно было уже и того, что Ася только что по сути пообещала, что попытается найти с Мартой общий язык — с одной стороны, в память об отце девочки, которому они внезапно оказались очень обязаны, с другой стороны, во благо им с Платоном. Пусть пока так, а потом... Честно говоря, Яков Платонович надеялся, что Марта — немного наивная, нежная и удивительно светлая девочка-солнышко — зацепит Августу так же, как это уже произошло с Платоном, Володей, с ним самим. Жена вздохнула опять, и он спросил:

— Что ты, Асенька?

— Про Марту я поняла и постараюсь захотеть. А что там с Мартиной тётей? Она похожа на Володину первую жену?

— Нет, — ответил задумчиво Штольман, — никакого сходства с Таней я не заметил. Может, это и хорошо, потому что второй Тани в Володиной жизни быть не может. Если уж на то пошло, Римма Михайловна чем-то тебя напоминает.

— Меня? — удивилась Августа.

— Да. Там тоже недюжинная внутренняя сила при кажущейся внешней хрупкости, сдержанная манера общения. Поддразнивать меня, как делала Таня, она точно не станет, да и на "ты" перейдёт очень нескоро.

— Наверное, теперь я буду ревновать тебя к ней ещё больше... — сказала Ася серьёзно и грустно.

— Всерьёз не будешь, — покачал головой Яков Платонович, — когда увидишь, насколько они с Володей сейчас заняты друг другом. А слегка можно, это даже как-то бодрит.

Жена чуть отстранилась, заглянула ему в глаза, ответила на его улыбку, сказала:

— Штольман, ты всё тот же "странный русский", что и двадцать пять лет назад, и я понятия не имею, чем я тебя заслужила...

После этого она поцеловала его так, что сразу стало ясно, что разговор окончен, а вечер определённо удался.