Позволь себе Фли-Фли (гет)

«Нежная…»

«Хочу тебя…»

Она снова ворочается на подушке, чувствуя, как в сосудах пульсирует боль, тупой отвёрткой вкручивается в висок: настойчиво, мучительно, по самому краешку терпения. Измученной птахой бьётся в клетке уставшей от бессонницы головы. Какой теперь у неё исход? Расшибиться о затылок, выстелив черепушку мягкими розовыми перьями?.. Так похоже на сны при температуре тридцать девять! А потом мама кладёт на лоб свою удивительно прохладную ладонь, и становится легче. Но не сейчас.

«Ты такая красивая, Хэлф!»

«Сладкая…»

В темноту неплотно сомкнутых век пробивается узкая полоска света, Алекса отворачивается к стене, прячась от назойливой необходимости открыть глаза и вынырнуть из горячей фантазии прямо сейчас. Сопротивляется, жмурит веки, продолжая нежиться в объятиях Флинта, отчаянно ловит ускользающее тепло…

«Я очень тебя хочу!...»

«Моя охотница…»

Она открывает глаза.

Стрельчатое окно излучает яркий утренний свет. Настолько густой, что тонкие перемычки решёток у стекла растворяются в нём, создавая обманчивую иллюзию. Алый полог обретает красивый вишнёвый оттенок, утемняясь в складках благородным бордо. Вишня, вишня, вииишня…

Он был пьян, но обаятельно пьян.

А она улетела от одного только запаха его духов, от мягкости тёплой ткани, сомкнувшейся вокруг неё. Боже, неужели всё случившееся ночью — правда?

Пять часов крутиться на постели, но так и не унять сладостную дрожь при воспоминании о влажных мягких губах, ласкавших так нежно, так хорошо, так, как ей было нужно!..

Только мимолётное прикосновение к чувствительному уголку рта с сорванной кожицей возвращали эфемерное ощущение счастья, ставили размашистый росчерк на пергаменте с алым сургучом:

«Заверенное и достоверное свидетельство всяческих взаимодействий с М. Ф.»

Для неё вдруг открылась волшебная долина флинтовского высокомерия: он не стал бы целовать, не убедившись, что нравится ей. Не опоив, не заставив обнажиться душой, вывернуться наизнанку поверх гладкой столешницы прямо на глазах у дружков. Что это: граничащая с властной циничностью насмешка или тотальная неуверенность в себе?

Хэлфорд не знала сейчас, чего боялась больше: его ответной острой реакции или полнейшего безразличия. И то и другое напрочь лишило бы её остатков выдержки. Но одно она знала точно: если в этом мире и существует дурацкая теория о двух половинках, то Маркус подходил ей так же идеально, как чёрная капелька из «инь-ян», симметрично вложенная в изгибы белой. Физически это был настолько её человек: его запах, голос, прикосновения действовали сродни дофаминовой бомбе. Хэлфорд всё чаще думала о том, каково это:

Быть девушкой Флинта.

Что-то на статусном, с лёгким изумрудным отливом на серебристых вензелях.

Алекса закрывала глаза и представляла себя идущей с ним за руку в Большом Зале. Все эти ошеломлённые лица вокруг, завистливые взгляды, вздохи восхищения, злые шепотки, что складывались сочными коржами в многослойный пирог, щедро политый глазурью слизеринского превосходства. Такой пекла мама на Рождество, игнорируя магию в угоду отцу (если только парочку проверенных заклинаний для замешивания теста). И пирог пышнел, вскисал, поднимался над стеклянными краями миски. Совсем как непомерное эго её капитана.

Смогла бы Алекса войти в его круг? Стать одной из… Священных двадцати восьми, ага!

Неприятное чувство инаковости, похожее на смущение скромного оруженосца, вдруг, среди пёстрого сборища, замеченного королём, овладевало ей каждый раз, когда взгляд Флинта, равнодушно скользящий в толпе, вдруг останавливался на ней, ласкал или бил наотмашь — смотря в каком настроении находился охотник — и долго ещё цеплял поверх голов. Приглушённое мимолётными всплесками эйфории, страдало сердце, разгоняло липкий трепет по венам от одной лишь мысли о губах Маркуса.

Как она могла так облажаться? Превратиться в одну из этих влюблённых дур в розовых черепашьих очках?.. Всегда ведь гордилась своей «непревзойдённой силой воли». Но, видно, «непревзойдённая наглость» Флинта всё же переиграла, выбив на кубиках «каре» из четырёх шестёрок.

Гриффиндорская спальня пробуждается к новому дню. В уголке тихо ворочается Кэти, пышное одеяло Алисии ходит волнами, пока хозяйка досматривает последний беспокойный сон. И если только в нём властвует Макферсон со своими птичьими пальцами!.. Алекса готова сквозь боль, сквозь тошноту дотащиться до кровати Спиннет и лично вытрясти Дэна из её головы: не с таких, как он, нужно начинать романтики с парнями! Подобные «Макферсоны» годятся разве что для оттачивания мастерства флирта или шутливых пикировок за бокальчиком дёшевого вина… А вдруг неискушённая мужским вниманием Лис поддастся и раскроет мутному когтевранцу все карты? Случайному попутчику в нелепых штанах и с подозрительным нутром. О нет, только не это! И пусть сама уже по колено в трясине, Хэлфорд не допустит бесславного падения лучшей подруги!

Стопы утопают в мягком ковре, прохладном с ночи. Где-то здесь, на столике, должна быть резинка… Ой! Горькая тошнота резко подкатывает к горлу, стягивая в тугой комок, — и Хэлфорд падает на кровать, окончательно решив вычеркнуть этот и ещё парочку дней из «активной школьной жизни». Прикрывает веки, проваливаясь в небытие, похожее одновременно на крепкий, здоровый сон и болезненный кумар непросыхающего пьяницы.

Спустя минуту, хотя прошёл час, тёплые руки Алисии выдёргивают её в объятия мигрени.

— Эй, Лекс, сколько можно дрыхнуть?! Вставай! Встава-а-й!

— Не могу!.. Голова сильно болит…

— Мерлин!! Так ты не пойдёшь на завтрак?

— Нет…

— Хорошо, лежи, я принесу тебе чего-нибудь! Кэти, — Алисия смотрит куда-то в сторону, — ты уже собралась?

— Да! — бодро отзывается тихий голосок. — Только зайдём за Анджелиной!

Они уходят, оставив Хэлфорд в блаженнейшей тишине, с кисловатым привкусом во рту и ноющей тяжестью в затылке.

Блаженный покой продолжается у неё целых три дня, до субботы. Пропущенные Стебль, Сивилла, МакГо. С этим ещё можно смириться, но тренировки… Недоверчивое лицо Эндж, а в оправдание — два пакетика желтоглазки от Помфри.

(«Дайте что-нибудь от головы, целитель, у моей подруги ужаснейшие, просто невыносимые мигрени!» — «От головы, как вы выразились, мисс Спиннет, у нас есть только яд аконита, а вот от боли вполне подойдёт более лёгкое средство… разбавлять по одной чайной ложке после еды!»)

Голова прошла на второй день к вечеру, но Алекса до чёртиков боялась увидеться с Маркусом. Словно его новый взгляд на неё — непременно злой, ещё хуже: равнодушный — безжалостно растоптал бы хрупкую фантазию, засветил плёнку с сотней драгоценных кадров, где влажно поблескивающие губы и приманчиво-тёмные глаза повторялись через каждые два снимка.

Куда как сладчайше было мечтать о нём здесь, в тишине и безопасности уютной спальни, завёрнутой в алые складки, зарешёченной и обставленной скромной лакированной мебелью. Чем столкнуться в холодных шумных коридорах и попасть на острый крючок презрения! Всё равно что, оступившись, шлёпнуться в ледяную лужу привычной, неприкрашенной реальности, где их обоюдная горячая страсть окажется всего лишь пьяным фарсом.

Алисия, конечно, вытрясла из неё всё ещё в первое утро, когда принеслась с кофейником и пышным хрустящим круассаном, а потом задумчиво сидела у изножья, перекатывая на языке фразу «я скакала на нём, как наездница», пока Алекса с аппетитом смаковала завтрак.

— Поэтому ты боишься с ним встретиться? Что Флинт высмеет тебя? — скептически приподнимает брови Алисия. — Мне кажется, это ты должна потешаться над ним и его хвалёной аристократичностью. Кстати, он был в Большом Зале, всё пялился на наш стол… Я секла!

— Ты, случайно, не тайный агент под прикрытием? — колокольчик ликования звенит внутри, живо отзываясь на слова подруги. Но в тот же миг стихает в дрожи волнения: — Я не знаю, чего боюсь, Лис… Я и сбежала вчера с паба, потому что… не выдержала его ласк! — жар приливает к щекам, и густой кофейный аромат здесь не при чём. — Флинт, он… был очень нежен со мной… Ты можешь представить себе нежного Флинта?

— Нет!

— Вот и я не могла. Но он так целуется! Это что-то, Лис!.. — Алекса поджимает губы, против воли соскальзывая в вязкую, влажную теплоту воспоминаний. — Кстати… — только не смейся, пожалуйста, — его зубы совсем не мешают! Когда мы танцевали, а потом он зажал меня в туалете, я была в шаге от того, чтобы… Боже! — она прячет лицо в ладонях. — Не знаю, что на меня нашло!

— Всё в порядке, Лекс! Ты не дала ему — это самое главное!

— Ага, велика победа! — насмешливо фыркает Алекса. — Даже сейчас, когда я говорю о Маркусе, меня трясёт!..

Алисия пристально смотрит на её мелко подрагивающие колени.

— Это ведь… ненормально? Реагировать так? — допытывается Хэлфорд, выискивая в глазах подруги хоть каплю понимания, но, увы: жалость в светлых радужках напротив смешана с недоверием в прихотливой пропорции, означающей только одно.

Алисия вздыхает, собираясь с ответом:

— Честно, Лекс, у меня никогда не было такого, даже с теми, кто очень нравился. Ну... максимум, что я могла, — покраснеть, как дура, или вообще отпихнуть со страху. Никаких тебе бабочек в животе, а тем более такой трясучки! Поэтому меня напрягает, что у тебя всё настолько… сильно. Может, это что-то нервное, из-за того коктейля?

— Не думаю… Да, я была пьяна, но совсем чуть-чуть!

— Ладно, говори начистоту: хочешь переспать с ним?

— Неееет, побойся Годрика! Я не какая-нибудь Сьюзи!.. — восклицает Хэлфорд.

Приходится выждать пару драматических секунд, пока Алисия осознает мысль: «Сьюзи?.. Кто такая несчастная Сьюзи?» — а потом продолжить с серьёзным видом, будто рассуждая о свойствах озёрных растений:

— В нашей академии так ласково называли давалок, «трахальщиц», в общем.

Гордая и рассудительная Спиннет давится самым примитивным девчачьим смешком:

— Мерлин, это ещё кто такие?

— Те самые, которые вешаются на симпатичных парней, занятых парней, да-да! Стрёмно красятся, одеваются пошло, курят тонкие магловские сигареты… Чёрт, я звучу сейчас, как старая перечница!

— Сексуальная старая перечница, заметь!

— Спасибо…

— И много было у вас таких Сьюзи?

— Слава Мерлину, нет, зато каждая была на слуху! Кто-то из наших даже организовал газету, так… мелкий бранчливый пергамент — «Куриная Академка». Со всякими скабрёзными статьями на тему, кто с кем спал, кто кого увёл, кто по кому сохнет, ну и так далее…

— Вот бы у нас издали что-нибудь подобное!

— И первый же разворот — про Пенелопу Кристалл! — Алекса вспоминает весёлую сценку с братьями Уизли и когтевранкой, в ту фантастическую пору своей невидимости. — Под заголовком: «За двумя близнецами погонишься да Снейпа поймаешь!»

— Ахах, точно! А про меня написали бы «Несчастная фанатка скромняшки вратаря»...

— Тогда про меня: «Жертва слизеринского абьюза», — Алекса со стоном падает в подушки: — Я шлюха, Лис!

— Эй, моя подруга не шлюха! Ты с ним не спала ииии, — указательный палец Спиннет уж слишком строго и упрямо смотрит вверх, — я очень надеюсь, не переспишь! Ты меня поняла?

— Да! Ответное условие: ты посылаешь Макферсона к соплохвостовой матери!

— Это ещё почему?

— Потому что этот птеродактиль недостоин такой классной охотницы!

* * *

Последний пакетик канареечно-жёлтого порошка растворяется на дне белоснежной чашки. Серебряная ложечка с лёгким звоном разгоняет остатки лекарства, на секунду застывая в задумчивой руке: Алекса наблюдает, как яркое, по-субботнему приветливое солнце тёплой патокой разливается за окном. И это восемнадцатое ноября?

Головная боль окончательно стихает, уступая место приятной пустоте… Так всегда ощущаешь себя между приступами: в эйфории от необычайной лёгкости в черепной коробке.

Почему мы так привычны к этому сладостному чувству, когда ничего не беспокоит, не болит? Вспоминаем о нём только в минуты мучительных спазмов.

Кисло-сладкая жидкость приятно освежает, напоминая о том, последнем коктейле перед безумством… Это навсегда останется между ними, как в фильме «Я знаю, что вы сделали прошлым летом». Только вот она теперь точно не забудет, что было в том туалете!

Алекса решительно надевает школьные туфли на низком каблуке, замечая белый задник кроссовка под кроватью.

Кажется, она уже вечность не садилась на «Старса»! Разнеженное сном и валянием тело жаждало нагрузок, отзываясь тянущей истомой в мышцах.

Эти три дня она сознательно избегала всех. Даже Уизли. Тем более Уизли. Но Фред равнодушно проходил мимо, засунув руки в карманы своих умопомрачительно уютных брюк. Только взгляд из-под рыжего среза чёлки был непривычно колким и холодным. Зато Джордж сыпал шуточками про «кое-кого на букву «Ф», и «это не Филч, Лекс!», и «Не от него ли ты прячешься?», но Хэлфорд упорно делала вид, что совсем не понимает: «О чём это ты, Джорджи? Я просто не хочу лишний раз копаться в грядках у Стебль!» — «У Стебль и вправду не нужно, а вот покопалась бы ты на стадионе!.. Мы б точно сорвали змеям тренировку!»

Флинт говорил тоже самое: что он не смог бы нормально тренироваться при ней… Да, только она ни черта не помнит, кроме его крепких ног, об которые сладко тёрлась, как последняя…

Кстати, их ночная вылазка с Алисией осталась незамеченной, и они обе знали, что дважды так удачно испытать судьбу уже не получится (поэтому мантия-невидимка в строжайшей тайне была возвращена Поттеру). А вот терпеть раздражённые реплики «мамочки» Джонсон про «наглую симуляцию и разгильдяйство Хэлфорд» оказалось всё же куда легче, чем решиться, наконец, выйти из гостиной. Но она всё же делает этот шаг: в шум, гвалт и пульсирующий поток движения.

— Иди чуть впереди, хорошо? — просит она Алисию, но его нигде нет, хотя они почти уже дошли до Большого Зала. — Как жаль, что нельзя снова взять мантию у Гарри!

— Угу, конечно! Боюсь, тогда он точно нас пошлёт! — хмыкает Спиннет, на ходу расправляя мантию фирменным летучемышиным взмахом Снейпа: так, по её мнению, выглядит достойное прикрытие. — Нет, конечно, можно подойти и… Чёрт! Прямо по курсу…

— Боже!! Лис, спрячь меня!!

— Куда? Себе под юбку?

Хэлфорд отчаянно таращится на своды потолка, на всю эту слегка выщербленную временем и неосторожными лучами заклинаний лепнину. Краем глаза ловит движение слева, несколько тёмных фигур…

— Привет, Хэлф!

Она оборачивается так резко, что, споткнувшись, едва не налетает на идущую впереди Алисию. В груди отщёлкивается невидимый поводок, и шальное сердце, почуяв свободу, тут же ухает прямиком в пятки лакированных туфель.

Флинт стоит в трёх шагах от неё, улыбаясь. Позади него маячит остролицый худой паренёк и жирдяга Монтегю. Какие-то пуффендуйки в испуге прижимают ладони ко рту, хлопают ресницами, так, будто простое приветствие капитана напрочь перекрывает им кислород.

— О, привет!.. — отвечает Алекса, чувствуя, как взыгравшая кровь расцвечивает розовыми пятнами лицо.

Что-то неуловимо меняется между ними, в самом воздухе, пронизанном мягким светом, полном до краёв новым ощущением друг друга. Бархатная серость глаз мягко скользит по ней — всего лишь пару секунд, пока Маркус, наконец, не уходит прочь.

— Я точно никогда к этому не привыкну! — таращится Алисия. — Нет, ты видела эту улыбочку? — ещё раз оглянувшись слизеринцам вслед, она вновь ошарашенно смотрит на Алексу. — Я не узнаю Флинта!

— Хгмх, я тоже… — по сухой слизистой с трудом катятся слова. Ощущение, будто с сердца сняли тонкую заводскую плёнку, и теперь оно по-другому: остро и трепетно — чувствует мир. — Быстро же они позавтракали! Обычно Слизерин сидит до последнего!

— Может, ещё придут…

И да, они приходят.

Странно-неприятное чувство пустоты Большого Зала с сотней галдящих учеников вдруг наполняется тёплым, греющим душу знанием: Флинт здесь.

«Флинт здесь… Флинт здесь…» — слышится в тёмных углах потолочных арок, в звоне и бряцании начищенной посуды. Так теперь всегда будет, да?

Словно его присутствие — та необходимая, терпкая специя для пресного блюда. Всего-то щепотка — и на языке расцветает сочный букет, даруя измученным рецепторам горячее наслаждение.

Алисия усаживает Хэлфорд спиной к проходу, но та, успешно пройдя первое испытание в коридоре, упрямо занимает лавку напротив, лицом к змеиному столу. И сразу же находит Стреттон. Унылая, поникшая, слизеринка тоже поразительно меняется с приходом Флинта. Сияет, будто ей влили капельницу живительного раствора, и теперь острые, почти прозрачные черты пышут жизнью. Алекса ощущает себя так же, разница лишь в том, что Имоджен может касаться его, говорить с ним — совершать ещё сотни мельчайших осязательных уловок влюблённой, а ей остаётся только наблюдать через два стола.

— Лекс, ты в норме? — это Анджелина участливо прощупывает почву перед тяжёлой воскресной тренировкой. Знает же, что наговорила лишнего накануне.

— Вполне!

Ароматный омлет тает во рту, за частым плетением окон разливается по-настоящему солнечный день. Алекса мечтательно переводит взгляд и… пересекается с Флинтом!

Тёмные глаза неподвижны в своей жажде поймать её блуждающий взор. Маркус подмигивает ей самым дружелюбным образом: легко, мимолётно, но, чёрт, сколько же в этом обаяния!

Давясь улыбкой, Алекса смотрит в посудину, где почти нетронутый омлет транслирует какие-то причудливые яичные формы.

— …пять ускорений, потом заминку?

— Сначала ОФПшка ведь…

— Лекс, поработаешь с Кэти над переброской!

— Что?.. А, хорошо… — в сонм ликующих в её голове фанфар врываются будничные разговоры ребят: тренировки, приставучий Снейп, вредная «даже к своим» МакГо, окончательно сбрендившая Трелони, дурацкие зачёты в три свитка, колючие огурцы Стебль… Что там ещё?

— Наша Лекс всё в облаках витает! — шутливый голос Фреда возвращает её на землю.

Уизли впервые говорит с ней и смотрит не сквозь, а прямо в глаза. Вольготно сложив руки на столе и нахально сдвинув в сторону Анджелину.

— Это от лекарства Помфри! — хихикает Алекса, перехватывая красноречивый взгляд Спиннет: «Ну-ну, втирай тут!»

— Ничего, подружка, завтра всё выветрим, — Фред элегантным жестом отбрасывает длинную чёлку со лба и косится на Алексу поверх чашки кофе. — Я лично выбью из тебя всю дурь!

— Даже так? Ооо, грозный Фредди, пощади! — растрёпанные волосы лезут в лицо, девушка нервно стягивает их в хвост, чувствуя подступающий адреналиновый зуд под ногтями. — Мы ещё посмотрим, из кого надо выбивать!

Совиный гвалт обрывает их маленькую дискуссию. Под шелест нетерпеливых крыльев бумажным снегопадом сыпятся свёртки и кульки. Сегодня Алекса не ждёт почты: в прошлом письме мама отчиталась за две недели, папа черканул про новые разработки «Старсов»... А потому шваркнувший прямо в тарелку конверт и следом — плотно свёрнутый прямоугольничек бумаги — оглушают.

— Говорят, Сириуса видели опять!.. — гриффиндорцы вокруг шелестят свежим «Пророком», вторя урагану её беспокойных мыслей.

Пальцы откладывают в сторону странный обрезок бумаги и распечатывают знакомый конверт:

«…Алекса, у вас там точно всё хорошо? Мы с отцом очень беспокоимся: вчера наша соседка, миссис Браун, рассказала, что этот сбежавший каторжник рыскает около Хогвартса…»

Она ждала подобной реакции.

Слухи о местонахождении Блэка текли ручьями по всем лондонским предместьям, грозя обернуться мощным потоком горной реки, которая неизбежно снесёт хилую плотинку министерского вранья. Пока опасения родителей звучали сдержанно — да будет так. Но очень скоро наспех отпечатанные шаблоны статеек «ситуация под контролем», «круг поисков сужается», «наши лучшие авроры делают всё возможное», пропахшие вонючей краской и кабинетной ложью, перестанут успокаивать встревоженных людей. И тогда… Алекса знала, что ей грозит: «насильная депортация» домой.

Почему-то сейчас от одной этой мысли противно засвербило на корне языка, а нагоняемый Блэком страх уступил болезненному сожалению о расставании со школой, с командой... С Флинтом.

— Что там, Лекс? Мама? — встревоженно интересуется Алисия, у которой в ладонях… пусто.

Ну да! Вуд снова, снова и снова не написал, а значит впереди — ещё одна томительная неделя в ожидании ответа.

— Да, беспокоятся…

Внимание привлекает листок, отложенный вначале. Не успели что-то дописать и прислали «P.S» вдогонку?..

Шуршит наспех свёрнутая бумага и с тихим стуком падает на стол. Что?.. Алекса до чёрных мошек в глазах вглядывается в мелкий неразборчивый почерк:

«Жду тебя на поле в 13-20. М. Ф.»

Молниеносный взгляд за слизеринский стол, но его там уже нет. И когда успел?..

— Лекс! Эй! Что такое? Не пугай меня!

Не дожидаясь ответа, Спиннет выхватывает листок и пробегает бисерные строчки. Поднимает глаза:

— Это что… свидание?!

— Не знаю, может, по делу, — свой голос слышится на удивление ровно. Как можно звучать настолько спокойно, когда сердце сделало кульбит и теперь дрожит, счастливое, покачиваясь на тонких связках?

— Ты себя слышишь вообще? По делу, — смеётся Алисия, ещё раз на всякий случай проверяя листок с двух сторон. — Надо же, как аудиенцию назначил… а почему не в 13-18?

Если бы не записка Флинта, родительское письмо ещё долго горчило осадком где-то на дне её существа. Но сейчас… Она уже лихорадочно крутила в голове, что бы такое надеть? Платье? Туфли! Туфли на стадион?..

— Пойдёшь? — выжидательно смотрит Спиннет.

— Да… Или нет?.. Годрик, вот загадка века! А если это какой-то стёб? Я приду, а там он и его дружки с плакатом: «Тупая доверчивая гриффиндорка!»

— Я тогда такое им устрою, мало не покажется! — Алисия сжимает крепкий, отнюдь не девчачий кулак, вызывая на лице подруги благодарную улыбку.

— Знаешь, я…

Но Хэлфорд не успевает договорить: к ним деловой походкой подруливает чтоб-его-Макферсон. Причёсанный на тоненький идеально ровный пробор, он лучится совсем уж не когтевранским бахвальством.

— Как настроение, красотка?

Рыбьи глаза его сосредоточены на Алисии, что-то в их глубине источает странный намёк — нечто общее между этими двумя, упущенное Алексой. Она недоумённо смотрит на подругу, которая расплывается в елейной улыбочке. Впору доставать колдоаппарат!

— Лучше всех!

— Мы собираемся через несколько дней, ты придёшь?

— Подумаю, Дэнни! — Алисия неопределённо пожимает плечами, но всё в её выражении выдаёт горячее желание пойти куда угодно прямо сейчас. — Спасибо за приглашение!

— Ладно, не буду мешать, — он бросает неприязненный взгляд на Алексу, и, как бы невзначай коснувшись тонкими фалангами плеча Спиннет, смешивается с толпой, покидающей Большой Зал.

— Так, так, так, подруга, что это я пропустила? Почему ты мне не рассказала? — щурится Хэлфорд под стать заправскому следаку из захолустного полицейского участка.

— Да там ничего такого… Что-то вроде вечеринки в гостиной Когтеврана. Он позвал меня ещё в пабе, когда ты ушла коктейль пить… Я бы и раньше сказала, но не хотела грузить твою голову…

— Если ты пойдёшь с ним, мне придётся лечь под Флинта, так и знай! Ладно, шучу, пошли скорей, надо не опоздать на аудиенцию к королю!

* * *

Яркие беговые кроссовки сами несут её вниз по склону, по мягкой порыжелой траве. Ветер ласково треплет высокий тугой хвост, забирается под спортивную жилетку, обвивает ноги в чёрных леггинсах.

Да, Хэлфорд всё же решила, что странная записка от Флинта — уж точно не свидание, увольте! Поэтому никаких романтических платьишек и скромных взглядов в пол: они встретятся, как равные партнёры, как соперники на поле брани. Минутная слабость в тесном туалете — всего лишь небольшая уступка женскому достоинству, которое, вообще-то, у неё есть!

Небесная лазурь так насыщенна, так глубока, словно чистейший аквамарин, растворённый в тёплых лучах. Кружево лёгких облачков изящной скатертью стелется по нему, закручиваясь в причудливые кудряшки и тонкие спирали. Вот заяц, а вот, правее, грозно рычащая пасть…

Гонимые юго-западными ветрами, плывут они за высушенные хребты гор, рассеиваются там, вдалеке, над Атлантическим океаном, чтобы пролиться обильными дождями где-нибудь над Бичер-стрит или обрушиться шквалом на бамбуковые хижины отдалённого, богом забытого островка.

Тёплый и сладкий: таким стал для неё этот ноябрь, замыкающий вереницу осенних дней. Зима подступала на пухлых лапах, поглядывала издалека, нагоняя стылого дыхания ночью, морозно зажигала искристую россыпь звёзд, но днём всё ещё опасливо пряталась от ярких лучей, жалась в сырость валунов, поросших мхом.

Алекса останавливается перед входом на стадион и прикладывает ладонь к груди, чуя упругий пульс расшалившегося сердца. Её счастье, беззаботной пташкой выпущенное наружу, весело порхает сейчас под куполом небес, облетает остроконечные флажки и завершает свой триумф у неё на плече.

Куда пойти: на середину поля или к раздевалкам?.. Может, сразу на трибуны? Только бы не выглядеть дурой, которая бесцельно шатается по стадиону да глазеет по сторонам в поисках обманувшего её капитана!

Но план продуман наперёд: крупное сочное яблоко оттягивает карман — так, невинный перекус, дань любимой привычке есть на свежем воздухе, а заодно — прикрытие на случай позорной капитуляции.

Хэлфорд поднимается на башню Гриффиндора и секунду стоит в проходе, любуясь стройными рядами пустых и удивительно уютных скамей, облитых солнечным светом. Сейчас древесина слышит только тихий шелест ветра и отдалённый шум лесов, отдыхая от возбуждённых воплей и натужного топота болельщиков.

Лёгкие стопы её идут почти бесшумно в длинном ряду. Алекса устраивается в середине центральной скамьи, упираясь мысками в нижнюю лавку, и взволнованно смотрит вверх, в голубую бездну: туда, где чёрными точками проносятся хищные птицы, где перятся редкие облачка над козырьком.

Небывалое умиротворение спускается лёгким, словно пух, пологом, тепло окутывает душу, забирая все тревоги прошедших дней. Она всегда так ощущает себя на стадионе. Это её место силы, с того самого дня, когда впервые затянула розовые шнурки любимых «Найков». Беспрестанно тикающий метроном сомнений вдруг останавливает свой ход, указывая верное направление. Девушка точно знает сейчас, что сказать Флинту, пусть только попробует подколоть! Скажет, что была пьяна и ничего не помнит!.. Нет, она выскажет ему всё! И про…

Что-то с грохотом приземляется на соседнюю скамью.

— Ой, мамочки!!! — Алекса подпрыгивает с места, надкушенное яблоко тихо катится по дощатому полу.

В трёх шагах от неё, прямо на лавке, стоит он — злой ангел, свергнутый с небес.

Видимо, прогневавшиеся боги лишили его белоснежных одежд, заставив облачиться в поганый земной изумруд. Чертовский изумруд. Изумруд, который так красиво лежит на его плечах, стекая складками по кожаным латам вниз.

— Испугалась?

Довольный произведённым эффектом, Флинт перебрасывает «Нимбус» в руках, давая вновь полюбоваться этим вороным совершенством. Игриво проходится взглядом по её фигурке, скованной узким проходом между скамей.

— Ещё чего! Просто задумалась.

Алекса невинно поправляет резинку, но взгляд и слух предельно напряжены: чего ещё ждать от непредсказуемого слизеринца?..

— О чём? Или… о ком? — Маркус улыбается, выжидательно заглядывая ей в глаза.

— О том, что нужно меньше пить!

— Где ты пропадала эти дни? — неожиданный вопрос застаёт её врасплох. — Я не видел тебя на поле.

— Неважно себя чувствовала…

Флинт понимающе скалит зубы:

— Я тебя предупреждал.

Хэлфорд перекручивает резинку ещё пару раз, до боли и рези в побелевших суставах пальцев. Готовясь покрепче стянуть самообладание, стремительно тающее под этим весёлым взглядом.

— Может, угостишь меня яблоком?

Он говорит совсем не так, как она рассчитывала, приходится импровизировать на ходу:

— Возьми там! Кажется, под лавку закатилось... Эй, Флинт!!!

По скуле резко прилетает брошенной перчаткой.

Хлёстко, неприятно, точно пощёчина. Получила? Так тебе и надо! Не забывайся, с кем имеешь дело!

— Ты плохо ведёшь себя, Хэлф, я могу и наказать… — обращённый на неё взгляд сверкает, только вот угрозы в нём едва ли хватит на кончик мизинца. Азарт, исходящий волнами от капитана, весь его облик — уверенный, властный — заряжает её ответной дерзостью.

— Да? А кто ты такой, чтобы распоряжаться?

— Скоро узнаешь, — загадочная полуулыбка придаёт чертам слизеринца совсем не флинтовское очарование.

Хэлфорд всё больше удивляет, как он способен говорить тихо и вкрадчиво, здесь, на стадионе. Маркус легко сходит с лавки, делая шаг ближе.

— Очень интересно! — Алекса поднимает его перчатку, ощущая кончиками пальцев грубо простроченные швы. Кожаная накладка всё ещё хранит слабое тепло его рук.

Через мгновение она летит в своего хозяина.

Но охотница не учитывает тот факт, что, снимая вторую перчатку, Маркус жадно следил за каждым её движением, точно притаившийся в засаде хищник. И всё просчитал наперёд. Он ловко отклоняется вбок — и кусок амуниции позорно шлёпается мимо.

— А я говорил, что ты мазила, Хэлфорд! — медленно тянет Флинт и вдруг резко замахивается для ответного броска.

Алекса инстинктивно пригибает голову, вызывая смех капитана:

— Ууууу, страшно? Бойся меня!

— Много чести!

Вот индюк!!

Она гордо опускается на скамью и вытягивает ноги, коварно подозревая, как действуют на парней узкие бёдра в спортивной лайкре. Но тут же отвешивает себе мысленного тумака: соберись, тряпка! Прекращай скатываться в дешёвое соблазнение, вызванное тем, что присутствие капитана заражает твою кровь эндорфином! Да, конечно, это он виноват, а не ты слаба на передок!

Секундная тишина сбоку звучит красноречивее любых слов: Маркус смотрел. Она кожей чувствует этот взгляд, пока увлечённо таращится на клетчатые крыши противоположных трибун. Какие, однако, занятные барсуки на выцветшем полотне!..

Лавка под ней слегка качается, принимая нового игрока. И Хэлф может отворачиваться сколько угодно, но крепкая нога в обхвате высокого кожаного ботинка из первоклассной драконьей кожи уже нагло влезает в поле её зрения, неизбежно стягивая всё внимание на себя. Попробуйте не замечать слона в тесной комнатушке: ну что, получилось?

Флинт садится слева, совсем рядом, но выдержанная им дистанция даёт обоим простор и свободу. Ближе, чем просто хорошие знакомые, но дальше, чем… кто? Несостоявшиеся латентные любовники?

Он тоже молчит.

Его локти лежат на коленях слегка согнутых ног, упирающихся стопами в ребро нижней лавки. Он смотрит вдаль, задумчиво покусывая нижнюю губу.

Они так и будут сидеть?.. Алекса, конечно, не против и дальше любоваться его мужественным профилем, особенно сейчас, на фоне трибун, во всём этом околоквиддичном антураже…

Да, Маркус, ты очень хорош! Красив, до невозможного недоступен, крепок и силён, словно слиток высшей пробы.

Сейчас ей мешает неловкое до дрожи чувство: больше всего на свете она боялась вот таких затянувшихся пауз — обоюдной игры в молчанку. Кто первым заговорит: тот, кому нужнее?

Ладно, он сделал первый шаг, позвав её, можно самой начать разговор. Глубже вдохнув, Алекса выдаёт заготовленный вопрос:

— У вас была тренировка? — собственный голос звучит ровно и уверенно. — Где все остальные?

— Сегодня тренируюсь один, — не сразу отвечает Маркус, наконец, поворачиваясь к ней. Тёмные глаза непроницаемы в тени яркого солнца, а ей так хочется прочесть в них маленький намёк на свою победу!

— Вот как?.. Помнится, кто-то обещал всех загонять! — стесняясь его прямого взгляда, Алекса рассматривает складки капитанской мантии на рукаве, и то, как Маркус неспеша разминает кисть, охваченную зелёной в рубчик манжетой.

— Я дал им выходной.

— Надо же!

Чтобы Флинт и освободил команду от тренировки? Да даже если б они повально лежали у Помфри с больными животами, он бы с руганью вытолкал всех на поле!

Кое-что происходит здесь, на высоте обдуваемой всеми ветрами трибуны. Кое-что… необъяснимое. Полотно крыши тихо хлопает в такт ударам её сердца.

— Знаешь, это совсем на тебя непохоже! — она только входит во вкус их непринуждённого общения.

Невинное замечание вызывает у Флинта первый проблеск надёжно спрятанных эмоций, он снова косится на Хэлфорд из-под чёрных ресниц, уголок его рта дёргается вверх в хитрой улыбке:

— Так хорошо меня изучила?

Всё сложнее уходить от прямых ответов, лавировать и сидеть вот так, просто разговаривая рядом, — словно вайб из другой вселенной, где все живут в мире и гармонии и скачут на радужных единорогах.

— Это давно не секрет: твои методы тренировок знают все!

— Да неужели? — Маркус долго изучает её лицо, заставляя отвести взгляд. — Ну и как тебе мои методы?

— Слишком… тоталитарны.

— Чего?.. — его брови забавно ползут вверх. — Поясни!

— Ты не знаешь значение слова «тоталитарный»?

Как же ей нравится этот обоюдный полунасмешливый тон! Кажется, они неосознанно выбрали верную тактику друг с другом: чуточку иронии, немножко бахвальства, пинта осторожности… как увлекательное, но рисковое путешествие в дремучем лесу: лишний шаг — неосторожный вопрос — грозит громким клацаньем захлопнувшейся ловушки.

Расскажи она сейчас Алисии, как мило беседует с Флинтом…

— Вот только не надо делать из меня дурака! Я и так знаю, что на Гриффиндор берут одних заучек, — ухмыляется Маркус.

— Тогда на Слизерин — невыносимых задир и хвастунов!

— Ох-ох-ох! Ты сейчас серьёзно? — его тембр, став выше на полтона, переливается непривычной музыкой в ушах.

— Более чем!

И где только набрался актёрства?.. Все эти полутона, намёки, переглядки… Годрик, он удивляет её всё сильней! Особенно сейчас, когда открыто и дружелюбно заглядывает в глаза.

— Что? — не выдерживает Алекса, окончательно теряясь от общения с новым капитаном.

— Ничего, — он поудобней укладывает «Нимбус» рядом и ещё больше разворачивается к ней. — Так что ты там говорила про мои методы, м?

— Просто вспомнился один тренер… — (чутьё подсказывает, что самая лучшая стратегия сейчас — быть откровенной с Флинтом). — Когда я только начинала, он своей грубостью едва не отбил всё желание продолжать...

— Ты давно в квиддиче?

О да, наконец-то Маркус затрагивает любимейшую тему!

Алекса немного расслабляется (насколько вообще возможно под этим пристальным вниманием!), чувствуя жадную потребность слушать и говорить.

— Ну… если официально, то лет с десяти, — она неумело маскирует внутреннее торжество, вспоминая плакат с расписанием на стене детской: вторник, четверг — синим фломастером, суббота — красным. И первые соревнования на местном стадиончике, когда они с папой чуть не опоздали на награждение. И маленький фальшиво-золотой кругляш медали с надписью «Юному чемпиону», а потом — сладкая газировка в буфете.

Но Маркус тут же сбивает сливки с её триумфа:

— А я с пяти.

— С пяти?.. Заметь, я не беру в расчёт первый полёт на игрушечной метёлке…

— Да понятно! Я и говорю именно о тренировках. Прокатиться я пробовал ещё года в три, а в пять вовсю гонял на «Золотой стреле»! — самодовольно ухмыляется Флинт, наслаждаясь тем, что и здесь он лучше. Ну конечно! — А у тебя какая была метла?

— «Пегас», — с теплотой произносит Хэлфорд. — Помню, мама чуть не прибила отца, когда тот приволок его, да ещё запечатал в огромный подарочный пакет с лентой! Нет, я, конечно, была жутко счастлива… пока не влетела в соседский забор!

Флинт растягивает губы в широкой улыбке, отчего на его щеке появляется симпатичная ямочка.

— У меня было круче, — он медленно закатывает свитер на правой руке, обнажая предплечье.

Алекса завороженно смотрит на длинный шрам, тонкой светлой полосой соединяющий локоть и самую косточку запястья. Он ярко выделяется на смуглой коже, будто резко расчерченный кончиком волшебной палочки.

— Вмочился в магический барьер, — поясняет Маркус.

— Ужас! Сколько тебе было?

Её пальцы против воли тянутся к шраму. Флинт не убирает руку, нарочито придвигая чуть ближе: почти незаметно, всего-то на десяток миллиметров, так, словно хочет, нет, страстно жаждет прикосновения. Но Алексу настораживает этот взгляд, и она трусливо прячет ладонь в карман жилетки, подавляя отрывистый выдох: желание касаться его туго раскручивается под кожей, становясь всё острей. Крупные колени слизеринца, его мускулистые бёдра, обтянутые плотной белой тканью, яркий изумруд на контрасте и эти невозможно припухлые губы с тёмной каймой… Мягкие, нежные…

— Шесть лет. Я запросто мог остаться без руки: её нефигово так раскроило, пришлось выпить бутылку костероста и ещё какой-то заживляющей дряни.

— О… Сочувствую! — Алексе впору сочувствовать лишь себе, всё глубже увязающей в мармеладном омуте желаний.

— Забей. Ты хоть знаешь, что такое магический барьер? — Маркус нехотя опускает рукав кофты, скрывая соблазнительный рельеф натянутых сухожилий. Заставляя Хэлфорд вновь переживать острое сожаление, что не коснулась.

— Слышала, — она плохо помнит, но, кажется, мама говорила что-то такое про западную окраину Вашингтона. Там, где содержались преступники. Карцер вроде британского «Азкабана», но не такой монументальный и пафосный, конечно. (Просто волшебных тюрем во всех штатах было что грибов после тёплого летнего дождя, и пихали туда, согласно законам, за малейшую провинность: будь то чья-то сломанная палочка или утерянный по неосторожности портал. Папа ещё сравнивал барьер вокруг волшебных темниц с электрической колючей проволокой, как в магловских тюрьмах). — Но у нас нигде поблизости его не было.

— Повезло, — кивает Флинт, отворачиваясь.

Алекса замечает, что его взгляд рассеянно бродит по стадиону, — вечнозелёной чаше, где калейдоскоп облачных теней плывёт каком-то в гипнотическом ритме. Напряжённый профиль слизеринца, то, как на мгновенье он поджимает губы и опускает глаза, будто ждёт вопроса, заставляет её уловить эту перемену:

— А у вас дома он… был?

— И есть. Отец потратил кучу галлеонов, так что утырки вроде Блэка рискуют вспороть себе живот, и не только они! — в голосе капитана слышится злое самодовольство, пронизанное… горечью?

— Понятно…

Что ж, к тебе не попасть!

Будто она рассчитывала на что-то другое. Да будь распахнуты настежь ворота поместья Флинтов, ей не обломится даже понюхать садовую калитку! Теория о «недоступности» чистокровного Слизерина теперь не казалась Алексе такой уж надуманной. Только вот Маркус говорил об этом с каким-то странным вызовом: точно это стоило ему долгих дней раздумий, мучительных часов внутренней борьбы.

Упоминание его семьи погружает её в необъяснимый благоговейный трепет. Нет, скорее, ступор. Не зная, чего бы ещё спросить, девушка накидывает себе мысленных оплеух, пока безопасный вопрос про квиддич вовремя не срывается с языка:

— Ты играл ещё за какую-нибудь команду?

— Тебе мало, что мы надирали вам задницу шесть лет подряд? — с ехидцей отвечает Флинт. Мимолётное напряжение между ними тут же рассеивается, подхваченное свежим порывом ветра.

— Ой, не смеши! У Гриффиндора всегда была хорошая сборная!

Алекса не хотела признаваться, но ей всё больше нравилось подначивать охотника. Украдкой наблюдать, как теплеет его взгляд, как грубоватые черты лица смягчаются в обаятельной ухмылке, а в серой темноте глаз пляшут смешливые чёртики.

— Хорошая сборная, — передразнивает Маркус, заставляя её рассмеяться. — Ну да, сейчас, может, и сойдёт, когда к вам Поттер пришёл, а потом… ты, — на последнем слове капитан загадочно прищуривается, щелчком смахивая с плеча Алексы несуществующую пылинку. — Теперь с вами хоть играть норм, а не с лошками вроде Уизли и Белл…

— Эй!!

— Защищаешь своего женишка?

— Причём здесь это! У нас классные загонщики! Алисия с Анджелиной, например, отлично играют в нападении, Кэти защищает ворота… Что ты ржёшь?.. — ей хочется треснуть Маркуса или обхватить за шею и взлохматить короткие вихры, так, как он делал с Пьюси.

— Салазар!.. Защищает ворота… — Флинт смеётся, немного склонив голову и прикрыв глаза рукой.

Этот жест кажется таким искренним, таким… открытым, что Алекса ловит себя на желании (которое всё сильней) смешить Маркуса, плести всякий вздор, лишь бы он снова и снова улыбался ей так.

— Вуд свалил, а твоя Белл, как пареная репа, кто вообще додумался её поставить? По ходу, Джонсон, ваш великий стратег.

— Бред сивого инфернала! Монтегю вообще на метле, как мешок со слизняками! Ему бы на диетке посидеть, а то, боюсь, драгоценный «Нимбус» скоро не выдержит!

Розоватые губы капитана кривятся в уязвлённой усмешке, и почему это так притягательно в нём: спортивное честолюбие, впервые задетое уколом сарказма?

— Я бы сказал, кому надо похудеть.

— И кому же?

(Явно двум сочным охотницам пуффов: в прошлом году мантия Элеоноры некстати треснула прямо во время матча с Когтевраном, а Беатрис так вообще испытала нефиговый удар бладжером! Железный шар влетел в неё, точно в туго набитый мешок, Алекса до сих пор помнила этот звук).

— Джонсон, да и твоей подружайке не помешает, — Флинт намеренно растягивает слова, смакуя блюдо, которое подсовывает ей под нос: выкуси, Хэлфорд!

— Враньё! Девчонки в хорошей форме, чего не сказать о многих игроках Хогвартса!

— А что скажешь про меня? — вдруг выдаёт Маркус. Его лицо неуловимо меняется, хотя мимика ещё хранит недавнюю издевку.

Словно кто-то аккуратно перерезает натянутую между ними нить, распуская обоих. Только вот язык вяжет не хуже переспевшей хурмы!

— Ты… ммм, — Алекса покусывает губу под прожигающим взглядом слизеринца, — я считаю, что… ты… очень… талантливый охотник…

Мерлин, откровенность ещё никогда не давалась ей так тяжело!

В волнении ли, в замешательстве, но Флинт отворачивается и сверлит задумчивым взором мысы своих дорогущих ботинок. Похоже, неожиданный комплимент сбивает с толку и его.

Если бы кто-нибудь полгода назад сказал гриффиндорке, что она будет лицезреть пунцовые щёки Маркуса и его скромно опущенные ресницы…

— С чего так решила? — он вновь смотрит на неё, вполоборота из-за плеча, пряча за складками мантии слишком явное удовольствие.

— Твоя манера игры, то, как ты управляешь метлой… мне есть, с кем сравнить, в общем.

— Интересно, с кем же? — тёмные глаза горят пытливым огнём, настолько неподвижным, что в расширенных зрачках Алекса видит кусочек неба за своей спиной.

Вот он, судьбоносный момент!

— С лучшими нападающими центральных штатов!

Она так давно ждала своей «минуты славы», столько раз представляла, как расскажет Маркусу про непревзойдённое мастерство «Колумбийских орлов», где блистала последние несколько лет, про то, что на чемпионате штата они уделали «Ильвермони», как слепых котят!..

Уже готовая разразиться пространной тирадой, гриффиндорка ошеломлённо замолкает, поперхнувшись огромным куском слизеринского самодовольства.

— Не впечатлён, — коротко бросает Флинт.

Что?..

Хэлфорд замирает от возмущения, от чувства, что любовно спрятанный в рукаве козырный туз хладнокровно выбивают джокером.

— Ты хоть знаешь, какого ранга у нас игроки?!

— Да по фиг вообще, всё равно янки не умеют играть в квиддич, — заносчивая улыбочка так и светится на его лице, он весь полон азарта в той обаятельной пропорции, которая только и бывает у самодовольных индюков.

— Уверен?.. — Алекса сама с трудом сдерживает смех. — Знаешь что, Флинт! Вы сидите тут, на своём островке за океаном, играете друг с другом в поддавочки, в какие-то домашние лиги Зелёного плюща, Комнатные чемпионаты… Эй! — окончание фразы обрывается дружеским тычком капитана: легким, почти нежным, костяшками пальцев — в плечо. — Вот у вас хоть раз проводились нормальные соревы между графствами? Я уже молчу про нашу школу, у которой нет сборной, нет даже достойных мётел, кроме ваших «Нимбусов»!

— Забей на Хог, тут с квиддичем полный отстой, но у нас дофига команд в Высшей Лиге.

— Каких, «Пушек Педдл»?

(Любимая команда Рона Уизли, которую Анджелина обозвала «мальчиками для битья»).

— Они конченые слабаки, ты не знаешь по-настоящему крутых команд, — Флинт говорит неспеша, с явным удовольствием человека, полностью разбирающегося в теме. — Например, «Стоунхейвенские сороки» или «Нетопыри Ньюкасла». Есть ещё «Паддлмир», куда слинял Вуд, но у них сейчас херовый состав, поэтому его и взяли, — насмешка в голосе капитана слишком явна для того, чтобы просто смолчать.

— Вот только не надо! Оливер — первоклассный вратарь! — гордо заявляет Алекса, чувствуя себя послом гриффиндорской сборной. Осталось развернуть перед носом слизеринца плакат, где маленькие человечки в алых мантиях держат огромный жёлтый кубок под флагштоком: «Вот такие мы молодцы!»

— Ага, — равнодушно отвечает Маркус. — Его уровень — сидеть под юбкой у Трюк.

— Признайся, Флинт, ты просто завидуешь!

— Конечно, Хэлф! — подмигнув, капитан окидывает её всю быстрым, цепким взглядом и смешно хмурится, задержавшись на обуви: — Как можно тренироваться в этой магловской хрени?

— Ты что, это крутые беговые кроссовки!

— Из тряпки? — фыркает Маркус.

— Во всяком случае, — она любовно поправляет шнурки, демонстрируя дерзкий значок сбоку, — они лучше, чем твои дебёлые берцы!

— Дебёлые что?..

Ещё никогда выражение его лица не было таким забавным! Флинт старательно хмурит брови, будто пытается вспомнить хоть что-нибудь, отдалённо напоминающее словцо на «БЕ». Белуга, безоар?..

— Берцы! Сапоги, в общем… — со смехом поясняет Алекса.

Она хорошо помнила папиных «студентов»: жилистых новобранцев в белых хлопчатобумажных майках и армейских штанах, заправленных в высокие «тимберленды». Конечно, тёмные ботинки Флинта оказались куда изящней: тонкое голенище, плотно подогнанное по форме длинных мышц, гибкая подошва, идеальная для изогнутых упоров метлы, — искусная выделка стоимостью всего лишь пятьдесят галлеонов.

— Пффф, Хэлф, — ухмыляется Маркус, — думаешь запудрить мне мозги своими магловскими словечками? Лучше расскажи, как ты вообще оказалась в Британии?

Сладкое ликование поднимается внутри горячей волной. Желание поделиться с Флинтом чем-то близким, затаенное там, в самом тёплом уголке сердца, наконец, расправляет крылья, изливаясь в немного сбивчивый рассказ.

— По чистой случайности, — Алекса переводит взгляд за дымчатые скаты далёких гор…

А ведь и вправду: что это, если не прихоть изменчивой, капризной судьбы? С такой же долей вероятности она могла оказаться где-нибудь под жарким солнцем Доминиканы, нежиться на мягком лежаке, потягивая «Маргариту», и смотреть, как ласковые волны качают праздных обгоревших гуляк.

— Отца перевели в Лондон, он у меня тренер…

— Ммм, вот как! — Флинт, как всегда, немногословен, но в этой короткой фразе заключено столько эмоций: удивление, скрытое уважение, симпатия — пока ещё слишком неясных, но приятных для неё. — А твоя мать, она…

— Чистокровная, если тебя интересует, а папа магл, — Хэлфорд чувствует себя ответчиком на суде: «правда, правда и ничего кроме правды!» Но лучше уж так: сразу «обозначить все подводные камни», по выражению бывшего наставника их сборной, чем выдумывать мнимую принадлежность к «высшим магам».

Пока взгляд слизеринца скользит вслед облакам, гонимым ветром по горизонту, — она продолжает свой бесхитростный рассказ:

— Новость о папином переводе свалилась на нас как снег на голову! Помню, я носилась по комнате с возгласами: «Англия?? Какая к чёрту Англия!?» — а мама растерянно сидела над пустым чемоданом! Теперь я часто думаю о том, что, будь мой отец рядовым учителем физкультуры, — нам не пришлось бы исколесить половину штатов… — нервные пальцы туго перекручивают яркие змейки шнурков. — Жили бы в Вашингтоне, гуляли по главной улице от Капитолия до Белого дома… — отвернувшись от Маркуса, она говорит скорее себе, чем ему: откуда знать гордому капитану, выросшему среди холодных и неприступных ландшафтов, как ей полюбилась зелёная буковая аллея, раскинувшаяся на сотни метров вдоль оживлённой магистрали, и огромный парк?.. — Я очень любила свой университетский стадион, по вечерам там такая классная подсветка… и огромный экран с бегущей строкой…

Хэлфорд, наконец, поворачивается к слизеринцу и осекается, наткнувшись на его застывший взгляд. И долго он так на неё смотрел?.. Всё сказанное до этой секунды вдруг кажется беспросветной чушью. Пунцовым огнём полыхают щёки, а Маркус всё не отводит глаз, медленно скользит по её лицу, задерживаясь на губах.

— Эмм… — Алекса неловко ёрзает на лавке и первая разрывает волнующую зрительную связь, внутренне отчитывая себя за совсем уж не гриффиндорское малодушие. — Ну… в общем, произошло так: мама написала письмо Дамблдору, он любезно ответил и пригласил меня в Хогвартс, вот, собственно, и всё…

— А Макгонагалл нахлобучила Шляпу? — насмешливо щурится Флинт. — Хотел бы я посмотреть на твоё лицо!

— Ты прав, я очень удивилась, когда меня ни с того ни с сего обозвали «грифом»! — смеётся Алекса.

Она боялась, что замёрзнет на трибунах, но тонкая спортивная жилетка пекла удушающим жаром, хотелось просто сорвать её с себя. Содрать так же, как этот прилипчивый, словно ириска-тянучка, взгляд. В чьей глубине притаилось тёмно-серое нечто.

Девушка только пробовала на вкус молчание, загустевшее в ничтожном футе между ними. Как пережёвывать мягкую молочную нугу, насыщенную хрустящими орешками мыслей.

— Занятная история, — Маркус потуже затягивает ремешки на ботинках, но его глаза неотрывно следят за ней, словно её тело — красочная мозаика, и хочется навсегда запомнить сложный узор.

Сочный гонг Хогвартского метронома гулко прорывает тёплые солнечные пласты, мерно гудит в воздухе, отражаясь от перекрытий трибун, пока, наконец, не тонет в пушистых еловых ветвях.

— Ой! Прости, мне пора! — поспешно встаёт Алекса. — Совсем забыла, что нужно подготовить доклад по Нумерологии!..

Доклад мог подождать ещё пару часов, но находиться здесь, в опасной близости от капитана, было слишком лакомой ловушкой для такой сладкоежки, как она. Алекса отчётливо понимает это, когда Маркус встаёт и подходит ближе, всё такой же насмешливый и тщеславный. Заставляя кое-кого позорно капитулировать, бросив на прощание фразу: «Приятно было пообщаться!»

Да, это нельзя было назвать свиданием, но Флинт подарил ей столько эмоций, столько соблазна было в его общении, будто они целый час просидели в романтическом кафе в окружении розовых плюшевых медведей!

Кое-кто снова не уснёт этой ночью.