О воспитании (гет)

Наскоро пообедав, Штольман с Сальниковым добрались в Петрокрепость, в библиотеку имени Дудина около трёх часов дня. Пожилая библиотекарша, явственно излучавшая любопытство, после короткого разговора проводила их на второй этаж в кабинет директора. Бережная их появлению как будто нисколько не удивилась, о цели визита не спросила, пригласила проходить и располагаться.

Кабинет оказался уютным и обжитым. Книги везде, комнатные растения в изобилии, рабочий стол, ещё один столик у окна с чайником и чайными приборами, детские книжки и игрушки на подоконнике. Впрочем, им чая никто не предложил, так что и отказываться не пришлось. И разговор Бережная начала сама, не дожидаясь вопросов.

— Неужели это правда насчёт гороха?

— Очень похоже на то, хотя с Антоном мы пока об этом не говорили. Это ещё только предстоит сделать.

— Коленки у Антошки были... страшноватые, сразу всех цветов и оттенков. Понятно, что "упал на физкультуре" — не объяснение. Это как надо упасть и сколько раз? Только я подумала, что у него, кроме всего прочего, ещё и в школе с мальчишками какие-то неприятности. И с Люсей его расспрашивала, и сама, но без толку. Про горох мне и в голову прийти не могло...- Женщина гневно прищурила выразительные тёмные глаза. — Я, после Люсиного звонка и пока вы ехали, всё думала, как жаль, что Влад два года назад не попытался силой взять то, что, как он думал, ему причитается после трёх месяцев ухаживаний. Я б его тогда пристрелила и дело с концом. Сколько бы мне дали?

— Прилично, — ответил невозмутимо Штольман. — Убийство сочли бы явным превышением необходимой самообороны. Было бы вполне достаточно прострелить ему плечо или ударить рукояткой к висок...

Володя криво усмехнулся, а Бережная посмотрела на Якова Платоновича с явным интересом.

— Вы ведь воевали, товарищ полковник? — спросила она неожиданно. Штольман, помедлив, кивнул. — Это так заметно. Вы мне сейчас чем-то очень напомнили моего отца.

— Тогда позвольте по-отцовски посоветовать вам, Алиса Андреевна, не говорить милиции подобных вещей. Это, мягко говоря, опрометчиво.

Но женщина только плечами передёрнула:

— Я понимаю, что опрометчиво. Но вы слишком быстро приехали, так что я ещё не успела успокоиться... Очень уж я не люблю "насилья и бессилья". А больше всего собственного бессилья не люблю.

— Что вы имеете в виду?

— То, как сидела с детьми, пока в соседней комнате Влад Люсю обрабатывал. Со звукоизоляцией у меня тут совсем плохо, так что слышно было каждое слово. Будто паук муху паутиной опутывал, чтобы потом в уголок поволочь... Всего неделя ему понадобилась. В первый раз меня не было, когда Люся его впустила, а потом уже было бесполезно не впускать, она бы сама к нему вышла, а если бы я стеной встала и схлестнулась с ним всерьёз, мы бы с Люсей совсем рассорились. Она и так под конец, устав от моих настойчивых уговоров, вдруг припомнила мне то, что когда-то не дала рассказать о нашем с Владом недоромане. Сказала, и тут же сама расплакалась, стала прощения просить: "Что же мне делать, что мне ещё делать, Лисонька, если я его люблю? Может, и правда у нас есть второй шанс..." Какой второй шанс?! Слышать это было невозможно, хоть вой. Я тогда даже из комнаты выскочила, пошла посмотреть, как дети, и увидела, что Антоша не спит ещё. Сидит на кровати с совершенно потерянным видом. Я не выдержала и спросила у него, не хочет ли он у меня остаться. Он на меня посмотрел — не удивлённо, а как-то даже строго — и сказал: "Что вы, тётя Алиса, а кто же тогда с мамой будет? Вы не волнуйтесь, мы ведь с папой помирились, так что как-нибудь..."

— Но вы не верили в это "как-нибудь" и беспокоились за подругу и мальчика.

— Конечно, не верила, я Владу вообще больше ни на грош не верила! Он всю ту неделю старался со мной не общаться, потому что понимал прекрасно, как я к происходящему отношусь. Так что приезжал и, едва поздоровавшись, шёл к Люсе. Но в последний день, когда он уже забирать их явился, вдруг посмотрел на меня с таким явным торжествующим превосходством и в благодарностях рассыпался за то, что я его "жену с детьми приютила и от ещё больших глупостей уберегла". А потом цап мою руку, и поцеловать хотел, я еле отдёрнуть успела. Выглядело это так, будто я нарочно их у себя задержала, чтобы он нагнать успел. И вроде, дешёвый театр, но Люся как-то растерянно на меня посмотрела, а Антошка — укоризненно. И зачем Владу это надо было? Чтобы мальчишка и мне доверять перестал? Эксперимент такой, как над подопытным животным? Я после этой сцены ещё больше за Люсю с Антошей испугалась...

— Чего именно вы опасались, можете сформулировать?

Женщина посмотрела Штольману прямо в глаза:

— Так я ведь уже сформулировала, товарищ полковник. Муха и паук. Даже пауки. Люся никогда не отличалась крепким здоровьем, а ещё у неё плохая наследственность: и у матери, и у бабушки были инсульты в молодые годы, и обе выжили просто чудом... Я уверена, что, по крайней мере после Люсиного первого гипертонического криза в начале лета, Влад и его мамаша целенаправленно доводили и её, и Антошку. Не успела она из больницы выйти, как оказалось, что у неё отобрали младшего сына и не собираются отдавать. И все каникулы Люся, вместо того, чтобы отдыхать и поправляться, вынуждена была сражаться за Сашеньку. Но потом Владу стало ясно, что она может развестись с ним раньше, чем её хватит удар, поэтому Сашеньку Люсе вернули, зато взялись за Антона, причём только сегодня стало ясно, насколько серьёзно взялись. Можете мне не верить, но кто бы ни убил Влада, Люсю и Антошку он буквально спас.

— Я верю вам, Алиса Андреевна, и считаю версию с превентивным ударом вполне рабочей, даже вероятной. Вот только это не делает героем в моих глазах человека, убившего Владислава Никитина с особой жестокостью.

— Что, опять превышение необходимой обороны? — гневно спросила Бережная.

— Именно так.

— Легко говорить, когда это не ваших близких...

— А вот зарываться не надо, — превал её Володя.

Женщина осеклась, поджала губы, а потом и глаза отвела.

— Вам пора рассказать нам правду, Алиса Андреевна, пока это ещё является чистосердечным признанием.

— Вы меня подозреваете, — констатировала Бережная угрюмо. — Может, ещё и Люсю?

— Не подозревать Людмилу Петровну было бы крайне непрофессионально. Она последней видела своего мужа живым, обратилась в милицию лишь через много часов, таким образом дав убийце время уйти и уничтожить улики. У неё был очень серьёзный и даже заслуживающий сочувствия мотив — жестокое обращение мужа с ней и сыном. После смерти мужа и изгнания свекрови она вернула полный контроль над своей жизнью и имуществом. Между ней и подозреваемым в убийстве есть связь — через вас. Она делает вид, что не может узнать убийцу ни в лицо, ни по голосу, хотя видела его с близкого расстояния и общалась с ним больше двух часов. Она состоятельная женщина, кроме машины, квартиры и дачи, родители оставили ей очень солидную сумму на сберкнижке, так что ей было чем рассчитаться с убийцей...

— Да вы что! — не выдержала, наконец, Бережная. — Что это за чушь?! Люся до сегодняшнего дня про горох ничего не знала, а без этого она даже уйти от Влада была не в состоянии, не то что убить его! За деньги нанять убийцу?! Да она с Алексеем даже знакома не была, разве что видела его пару раз мельком в библиотеке... — Женщина вдруг резко замолчала, переводя взгляд с Штольмана на Сальникова и обратно. — Вы это нарочно, да? Не подозреваете вы Люсю, вы меня провоцируете!

Володя шумно и тяжело вздохнул:

— Мы вам помочь пытаемся. А вы этому отчаянно сопротивляетесь и делаете всё для того, чтобы пойти по делу не свидетельницей, а сообщницей Алексея Васильева.

— Я не верю, что он убил, — произнесла Бережная после паузы.

— Это ваше право, Алиса Андреевна, — сказал Штольман. — Но если два дня назад у следствия были против Васильева лишь косвенные улики, то с тех пор ситуация коренным образом изменилась. Во-первых, вчера в результате повторного обыска в квартире Васильева была найдена квитанция из химчистки. Оказалось, что через день после убийства он сдал в химчистку — причём не в Петрокрепости, а в соседнем Кировске, что само по себе подозрительно — свой овечий полушубок с пятнами крови на рукаве. Чтобы не вызвать подозрений у сотрудников химчистки, он продемонстрировал им глубокий порез на ладони правой руки. И тут следствию повезло, а Васильеву — нет. В химчистке так много заказов, что до полушубка Васильева за две недели очередь так и не дошла, а проведённая вчера вечером срочная экспертиза показала, что на рукаве имеются следы крови двух разных групп — как самого Васильева, так и убитого Никитина. Кроме того, поскольку ваша подруга сказала, что из-за близорукости не сможет опознать покупателя-похитителя, сотрудниками Дзержинского РОВД по моей просьбе был проведён поквартирный обход на Моховой, 32 и в нескольких соседних домах. В результате было выявлено два свидетеля, видевших у машины супругов Никитиных и с ними высокого мужчину утром 25 ноября. Это водитель жигули, который ждал, пока они отъедут, чтобы поставить на их место машину, и женщина с детской коляской, которая едва смогла протиснуться мимо них по тротуару, и была этим очень возмущена. Сегодня оба свидетеля довольно уверенно опознали Васильева на одной из шести предъявленных капитаном Сальниковым фотографий.

— Этого не может быть, — сказала Бережная упрямо, и после паузы повторила гораздо тише: — Этого не должно было быть.

— То есть вы не просили Васильева убивать Никитина?

— Конечно, нет! Я вообще ни о чём его не просила, я просто... — Женщина замолчала, мучительно размышляя.

— Вы просто не удержались и поделились с ним своим беспокойством, ведь так? — Она молча кивнула. — По словам вашей сотрудницы в читальном зале, вы пили с Васильевым чай у вас в кабинете по субботам, а иногда и по средам. Судя по записям в читательском формуляре Васильева, он был в библиотеке и 11 ноября, когда вы взяли с собой в библиотеку Антона, и 18 ноября, сразу после того, как Владислав Никитин забрал домой жену и детей. В тот день вы, судя по всему, были очень расстроены и обеспокоены. Я пока не очень понимаю, какие у вас с Васильевым были отношения, ясно одно: вы считали его военным, действующим офицером спецназа, а значит — защитником...

— Зачем он... меня обманул? — Женщина смотрела растерянно, даже обиженно.

— Скорее всего, просто хотел произвести впечатление, — ответил Штольман. — Майор 2-й отдельной бригады специального назначения всё-таки звучит гораздо солидней, чем детский тренер по самбо. Тем более, слукавил он не сильно, поскольку действительно раньше служил в составе этого подразделения. Что вы ему рассказали, Алиса Андреевна?

— Да всё! — ответила женщина с горечью. — Всё вывалила, остановиться не могла, после отъезда Влада с Люсей меня просто трясло от ярости. Только я вообще ни о чём его не просила, мне просто нужно было выговориться, ну и, посоветоваться, что ли.

— Как он отреагировал?

— Помрачнел. Слушал почти молча, пару вопросов задал, не больше. И в конце, когда я полностью иссякла, предложил поговорить с Владом по-мужски. Я спросила, что он под этим подразумевает. Он сказал: так, чтобы он согласился на развод и держался от жены подальше.

— И вы согласились?

— Я не сказала ни "да", ни "нет", не подписывала договор кровью. Но после истории с рубашкой и пистолетом я считала Влада трусом, поэтому мне показалось, что это выход, и...

— И?

— И я дала Алексею ленинградский адрес Никитиных.

— Собирайтесь, Алиса Андреевна, вы поедете с нами.

— Вы меня арестуете?

— Пока нет, но и без присмотра я вас оставить не могу. Вы импульсивны и опрометчивы, не хотелось бы, чтобы вы наделали глупостей. Мы отвезём вас на квартиру к вашей подруге. Квартира Никитиных находится под плотным наблюдением, поэтому вы будете пока находиться там вроде как под домашним арестом.

— А дальше?

— Всё будет зависеть от показаний Алексея Васильева.

— Заодно и за Людмилой присмотрите, — вдруг опять вмешался Володя. — Она, мне кажется, сегодня попытается сама поговорить с сыном про этот чёртов горох. Я няню предупредил, чтобы была повнимательней, но и ваше присутствие там совсем не помешает...

Из управления Штольман с Сальниковым вышли только около половины девятого вечера. С неба, на удивление, ничего не летело, было безветренно, тихо и холодно, и очень хотелось домой. Володя по-прежнему был на редкость молчалив и задумчив, даже мрачен, и это его настроение Штольману совершенно не нравилось.

— Есть дни, когда я люблю нашу профессию намного меньше, чем обычно...

Голос друга звучал устало и хрипло. Штольман кивнул. С ним тоже такое случалось, когда, вот как сегодня, дух и буква закона расходились со справедливостью.

— Яков Платоныч, ты почему Васильева сегодня допрашивать не стал?

— Потому что для предметного разговора с ним мне не хватает информации, которую должен привезти из Пскова лейтенант Лепешев.

— Серёга что-то интересное накопал? Ты с ним разговаривал?

— Как раз четверть часа назад. Он выяснил, что наш подозреваемый Васильев проходил свидетелем по делу придушенного, а потом заколотого спицей пять лет назад Вардана Геворкяна.

Володя тихо и зло выругался:

— Повезло Алисе Андреевне. Обратилась за помощью, по сути, к первому встречному, а он оказался, похоже, убийцей-рецидивистом.

— Не торопись, Володя, — покачал головой Штольман. — За убийство Геворкяна осуждён некий Иван Захарович Бунин, который отбывает наказание в исправительно-трудовой колонии номер четыре в селе Серёдка Псковской области. Завтра с утра наш Сергей Викторович съездит в колонию и этого Бунина допросит.

— Насыщенная у Серёги командировка получилась... — протянул Володя. — Ну что, по домам?

— Тебе бы к Римме, — помедлив, сказал Штольман.

Володя резко обернулся:

— С этим вот? — Он сделал неопределённый жест рукой в воздухе. — Чтобы она что-нибудь этакое увидела в красках? Как ребёнка коленями на горох или мучителя спицей в сердце? Яков, ты редко говоришь глупости, но это...

Штольман был сейчас отчего-то совершенно уверен в том, что Римма Михайловна так или иначе увидит всё, что должна увидеть, и чем горше Володе будет от этой истории, тем вернее, но говорить об этом Сальникову сейчас смысла не имело.

— Тогда к нам поедем, — решил он.

— Коньяк пить предлагаешь, что ли?

— И ужинать.

— Августа обрадуется.

— Вряд ли. Она коньяк не одобряет. Но тоже понимает, что иногда надо.