Дракон и Единорог (гет)

Он был приговорён с самого первого вздоха. Безродный мальчишка с окраин Коукворта, типичный беспризорник из района Прядильщиков. Паучьего тупика. Место не зря носило такое название: оно хватало тебя за руки и ноги, затягивало в себя, оплетало плотными нитями безнадёги, бедности и одурманивало алкоголем. И не отпускало, сколько ни барахтайся, пока острые лапки смерти не пронзят твоё беспомощное мушиное естество. А Северус и тут оказался белой вороной, пусть оперение его и было изрядно запылено. Кто примет ребёнка, который, будучи пацаном, был наряжен в женские шмотки? Который не мылся толком из-за отсутствия горячей воды и даже газа, чтобы можно было нагреть холодную, а на оскорбления отвечал злобным шипением изо рта хилого, и явно не видевшего полноценного трёхразового питания, тела. Отец — алкоголик, мать — битая отцом домохозяйка, да ещё и какая-то странная, будто не от мира сего, несчастная и мрачная. Лишь старенькая швейная машинка, на которой Эйлин штопала разорванные рабочие робы спасала её и ребёнка от голодной смерти. Но Северус не терпел жалости, и совсем её не просил, пусть судьба его была незавидной. К любому сочувствию он относился с таким же отторжением, как и к тычкам и попыткам макнуть его головой в унитаз на перемене в младшей школе.

Но ни одна перепетия его не самого примерного детства не могла сравниться с тем, что ему поведала мать одним особенно холодным, в продуваемом всеми ветрами старом доме, зимним вечером. Его приговор приобрёл срок. Проклятие существования стало реальным. Не просто полосой невезений, приправленной ядовитой завистью к тем, кто живёт лучше и выглядит опрятнее, а самой настоящей бомбой с таймером. Его будто ударили под дых.

Северус давно знал, что его мать не совсем обычный человек. Она много рассказывала о жизни до отца. О том, как выросла среди аристократов, о том, как получила письмо из школы волшебства, о том, как училась колдовать и летать на метле. Мальчик верил ей, ведь и сам мог делать необычные вещи. Но это делало сожаление в её словах куда более болезненным. Она умрёт скоро. Он — чуть-чуть попозже. Для матери это было избавлением, но она прекрасно видела, как её признание повлияло на сына, ведь ему, такому юному ещё, едва начавшему свой путь, хотелось верить, что из клоаки Паучьего Тупика есть выход. Он верил, что не останется тут ещё одним призраком, которого забрал этот проклятый рабочий пригород.

И у Эйлин не было никакой возможности помочь им обоим кроме как дать сыну хоть какое-то понятие о магии по-раньше. Учить варить зелья из местных травок, колдовать без палочки и защищать разум так же, как когда-то её саму учил отец. Дать ему фору. Чтобы не чувствовать такой всепоглощающей вины внутри.

* * *

Когда Северус впервые заговорил с Лили он был так взволнован, что не мог побороть дрожь. Он давно замечал её рыжую макушку на улице, ведь часто слонялся вне дома без дела, а не заметить такой яркий солнечный лучик было практически невозможно. В тёплый летний день на уютной детской площадке, окружённой зеленью и цветущими кустами, Лили Эванс весело раскачивалась на старых деревянных качелях в компании своей старшей сестры Петунии. Их голоса разносились по воздуху, а глаза Лили, такие же яркие, как молодая листва, сияли от смеха когда она раскачивалась все выше и выше.

— Лили, перестань! — крикнула Петуния.

Но девочка не послушала, поднимаясь на полную высоту, а оттуда взлетела в небо с громким хохотом, а потом, вместо того чтобы упасть на шершавый асфальт и разбить себе голову, как просрочила ей Петуния, аккуратно опустилась вниз.

— Мама не разрешила тебе так делать! — Петунья затормозила свою качель, шаркнув по асфальту подошвами сандалий, и упёрла руки в бока. — Мама ведь говорила тебе, что так нельзя, Лили!

— Но ведь ничего не случилось, — рассмеялась в ответ Лили. Она сделала шаг к усеянной полевыми цветами траве, — Туни, смотри, как я умею!

Лили сорвала цветок с куста, за которым притаился Северус, и вскинула руку в воздух, демонстрируя растение сестре. Петунья медленно двинулась к ней, явно разрываясь между любопытством и неодобрением. Лили подождала, пока сестра подойдет поближе и раскрыла ладонь, показывая как цветок лежит и трепещет лепестками, подобно устрице, открываясь и закрываясь.

— Прекрати! — взвизгнула Петунья, почти в ужасе. Лили бросила цветок на землю, пожимая плечами, — Так нельзя, — сказала Петунья, но глаза её продолжали следить за упавшим на землю бутоном. — Как ты это делаешь? — спросила она с явной завистью в голосе.

У Северуса был ответ. Ему казалось, что именно сейчас у него есть отличная возможность заявить о себе. Мальчик выскочил из кустов, переугав обоих девочек до полусмерти. Петуния взвизгнула и ринулась назад к качелям, а Лили наоборот замерла, с интересом разглядывая странного ребёнка в поношенной одежде и с алыми от смущения щеками.

— Я знаю как! — заявил Северус. Он был так взволнован! Он не один такой в этом пропащем городке! И он всегда чувствовал, что Лили очень похожа на него. Полушёпотом он сказал, — Я знаю, кто ты. Ты… ты ведьма.

— Обзываться нехорошо! — Лили обиженно фыркнула. Она гордо задрала нос, повернулась и пошла прочь, к сестре.

— Да нет же! — крикнул Снэйп ей вслед. Сестры смотрели на него с неодобрением, вцепившись каждая в свои качели, как будто те были единственным безопасным местом на всей площадке.

— Ты правда ведьма, — сказал мальчик Лили. — Я давно за тобой наблюдаю. Но ничего плохого в этом нет. Моя мама тоже ведьма, а я — волшебник.

Петунья уничижительно расхохоталась злым и ледяным смехом:

— Волшебник? — протянула она, окончательно оправившись от шока, вызванного его внезапным появлением. — Я знаю, кто ты. Ты сын этих Снэйпов. Они живут у реки, в Паучьем тупике, — сказала она Лили, и её тон ясно давал понять об отношении. Район имел дурную славу, заслуженно, — Зачем ты за нами шпионил?

— Я не шпионил! — возмутился мальчик, красный, лохматый со своими чёрными волосами, и несчастный от того, что ему не верили. Он добавил презрительно, — Уж за тобой-то я точно не стал бы шпионить. Ты — маггла.

Хотя Петунья не могла знать, что означает это слово, тон Снэйпа говорил сам за себя. Она обиженно задрала нос.

— Пошли, Лили, мы уходим! — резко бросила она. Лили тут же повиновалась, но, уходя, она пристально взглянула на Северуса, выискивая на его лице признаки сумасшествия. Он чувствовал ужасное разочарование, ведь так долго готовился к разговору, а в итоге всё случилось совсем не так как он представлял.

— Не сдавайся, милый. — слабым голосом говорила мать ему после того, как Северус признался, что ему нравится одна девочка. Кислое лицо Эйлин не внушало ему особого доверия, но, когда женщина улыбнулась в ответ на его расстроенное фырканье, он понял, что мама абсолютно серьёзна.

И он не сдавался, всё чаще и чаще появляясь в поле зрения Лили Эванс. Он тянулся к ней, как к красивой статуэтке, а она к нему как единственному в округе, кто мог рассказать ей больше о волшебстве. Прогулки их становились дольше, разговоры всё более личными, особенно, когда её старшей сестры не оказывалось рядом. Лили узнала, что в семье у Снэйпа всё очень плохо, и его отец отобрал у матери волшебную палочку, из-за чего она не может уйти, не обрекая себя и сына на голодную смерть, а Лили в ответ рассказала ему, какой жестокой иногда бывала Петуния, когда замечала, что мама с папой больше внимания уделяют не ей. Какими словами, полными негодования и зависти, она могла называть сестру в приступе ревности. И как она рассказывала всем вокруг, что с её «бедненькой Лили» что-то «не так», а родители не обращают на её "болезнь" внимания. Хитрая гадюка. Мальчик мог чётко рассмотреть этот раскол, но он совсем не ожидал, что маленькая трещинка разрастётся в огромную пропасть всего за одно лето, и всё потому, что он появился в их жизнях. А ведь Северус действительно думал, что поступает правильно, рассказывая Лили о мире магии.

Дети как раз примостились на лавочке под огромным раскидистым деревом, чтобы погреться под последними лучами августовского солнца. Совсем скоро они оба отправятся в школу, и Северус не мог дождаться возможности покинуть этот проклятый городок. Лили тоже сияла от предвкушения, ведь уже представляла и алый поезд, везущий её в Шотландию, и стены исполинского замка на огромном широком луге. Это ощущалось сказкой для девочки, которая знала о феях, единорогах и драконах только из детских книжек.

За их спинами раздался хруст смятой ветки, и ребята обернулись. Петунья, прятавшаяся за деревом, неловко переступила с ноги на ногу, поняв, что её заметили.

— Туни! — сказала Лили с радостным удивлением в голосе. Но Северус не был так мил:

— И кто из нас шпионит? — зашипел он. — Чего тебе тут надо?

Петунья потеряла дар речи от стыда, но не растерялась, а сложила руки на груди, надменным взглядом проходясь по мальчику перед собой:

— Что это на тебе надето? — спросила она, показывая пальцем на его рубашку, персиковую с оборками. Даже огромная отцовская куртка не могла скрыть её, — Мамина блузка?

Северус нахмурился, внутри забурлили обида и гнев. Под ребром странно закололо, но он уже не обращал на это внимания, ведь над головами детей прозвучал громкий треск: огромная ветка в последний раз щёлкнула и сорвалась вниз, ударив Петунию по плечу. Та качнулась назад и залилась слезами. Палка обещала оставить здоровенный синяк! Лили набросилась на Северуса:

— Это ты сделал?

— Нет! — Вид у него был почти испуганный. Он не хотел признаваться, что действительно на мгновение подумал о том, что противную девчонку неплохо бы и проучить, но не ожидал, что его сила сможет сбить с дерева ветку.

— Это ты! — Она отшатнулась от него, увидев за чёрными зрачками отголосок вины. — Ты сделал ей больно!

— Нет, это не я!

Но Лили не поверила этой лжи. Она бросила на него последний укоризненный взгляд и побежала вслед за сестрой. А Северус остался стоять, растерянный и смущённый. Лили наказала его молчанием на целых две недели, но Северус упрямо бродил за ней хвостиком пока девочка наконец не оттаяла.

На вокзале Кингс-Кросс Снэйп не мог оторвать взгляда от семьи из четырёх человек неподалёку. Он хорошо знал их, Мистера и Миссис Эванс, и Лили с Петунией, их дочерей. Лили, похоже, пыталась в чем-то убедить сестру.

— Туни, не сердись. Прости меня, пожалуйста! Послушай. — Она взяла сестру за руку и не выпускала, хотя Петунья пыталась вырваться. — Может быть, когда я там окажусь, я смогу пойти к профессору Дамблдору и уговорить его изменить решение!

— Я не хочу туда! — отчеканила Петунья и вырвала руку — С чего ты взяла, что я хочу ехать в какой-то дурацкий замок и учиться на… ведьму.

Её глаза с отвращением скользнули по платформе, по кошкам, мяучащим на руках владельцев, по совам в клетках, бьющим крыльями о прутья, и уханьем приветствующим друг друга, по школьникам, переодетым в длинные черные одежды, затаскивающим чемоданы в ярко-красный Хогвартс-экспресс, и приветствующим друг друга радостными возгласами после долгой летней разлуки. Она не видела в них людей, а только странных существ, к которым брезговала даже подойти. Мантии и остроконечные шляпы, ну что за нелепость!

— Думаешь, я хочу стать… уродкой? — без выражения протянула Петуния.

— Я не уродка, — ответила Лили, её глаза наполнились слезами, и у Северуса опят зачесались ладошки от желания причинить дуре-Петунии боль. Но он не вмешивался, сдерживаемый рукой своей матери на плече. — Это ужасное слово!

— Туда-то ты и едешь, — с наслаждением повторила Петунья. — В школу для уродов. Ты и этот мальчишка… вы оба натуральные уроды. Хорошо, что вас будут держать отдельно от нормальных людей. Это делается для нашей безопасности!

Голос её был полон презрения, такого ядовитого, что почти обжигал ей язык. Благо родители не слышали этого, они были слишком увлечены разглядыванием совершенно непонятных им людей вокруг. Лили сморгнула слёзы, лицо её закаменело и она ответила, тихо и зло:

— Вряд ли ты думала, что это школа для уродов, когда писала директору и клянчила, чтобы тебя приняли.

Петунья покраснела и подавилась вздохом:

— Клянчила? Я не клянчила!

Но Лили продолжала, такая же грубая и безжалостная, как и её сестра:

— Я видела его ответ — очень милый.

— Кто тебе разрешил читать… — прошептала Петунья, — Это мое личное! Как ты могла?

Лили выдала себя, взглянув в сторону Северуса. Петунья ахнула.

— Так вот кто нашел моё письмо! Ты рылась в моей комнате вместе с этим мальчишкой!

— Нет, мы не рылись… — Лили перешла на оборонительную позицию. — Северус увидел конверт и не поверил, что маггл мог завязать переписку с Хогвартсом, вот и всё! Он сказал, что, видимо, на почте тайно работают волшебники, которые…

— Волшебники, которые суют свой нос не в своё дело! — Петунья побледнела теперь так же сильно, как перед этим вспыхнула. — Уродка! И дружок твой урод! — бросила она в лицо сестре и метнулась к родителям.

В тот миг Лили наверное впервые в жизни осознала, что истинное лицо её дорогой сестры не маска, а дурной характер и острая ненависть. И как бы Северус ни злорадствовал по этому поводу, он так и не смог забыть то чувство вины, которое ощутил, когда из-за него рассорились сёстры Эванс.

* * *

И лишь спустя время он осознал, что он действительно урод. Завистливый, злой, жестокий, как и сама Петуния. А всё из-за одного избалованного мальчишки, который вздумал его задирать год за годом. Ещё с первой фразы он возненавидел этого индюка, холёного и любимого, богатенького сыночка Поттеров:

— Кто это тут хочет в Слизерин? Да я бы сразу из школы ушел, а ты? — спросил Джеймс тогда, в купе Хогвартс-экспресса своего приятеля, мальчика, сидевшего напротив. Сириуса Блэка, как потом на горьком опыте узнал Снэйп. Слизерин был факультетом, на котором училась мама Северуса, знатным, гордым и самым лучшим. А этот Поттер говорил с такой противной насмешкой, что Северус мгновенно наполнился ядом, который потом не раз выливался в перепалки. Тогда в купе его остановила только Лили, хотя Северус с радостью бы показал говнюку, что такое быть воспитанником английских трущоб. Там таких как Поттер давили первыми…

И потом тоже: Нюниус «то»! Нюниус «это»! Глупое прозвище, такое же глупое как и его автор. Тычки, подножки, попытки прилюдно унизить как продолжение пресловутого проклятия существования Северуса Снэйпа, начавшегося ещё в Коукворте. Северус был не лучше, что уж говорить, ведь уже был и так достаточно сыт проблемами, чтобы позволять какому-то выскочке себя обижать. Он дрался, царапался и гнустно обзывался, проходясь и по матери Поттера и по всем его дружкам. Он не гнушался самых противных проклятий и зелий, которые могли вызвать у обидчиков серьёзные болезни.

Лили это не нравилось, те грани тёмного искусства, которые Снэйп учил, те злые слова, которые он произносил в адрес других людей, и то презрение, которое он испытывал ко всем нечистокровным, да и просто к тем, кто ему не нравился. Лили постепенно отдалялась, всё больше склоняясь к высокому, красивому, темноволосому и забавному Джеймсу Поттеру, Гриффиндорцу. Ведь он, в отличие от Северуса, не практиковал никаких злых чар, не создал режущее Сектумсемпра, которое оставляет ужасные раны и ничем кроме специального контрзаклятия не снимается, и не общался с Мальсибером и Эйвери, от упоминания которых на желчь исходило полшколы. Снэйп выживал как мог на своём полном чистокровных снобов факультете и обростал ядовитыми шипами, чтобы никто не мог его задеть. И чтобы никто не мог приблизиться. Чтобы никто не мог уличить его в лояльности к тем, кто, по мнению сильных мира сего, этого не достоин. Чтобы больше никто не считал его прокажённым.

Он назвал Лили грязнокровкой, давним слизеринским оскорблением в сторону магглорожденных, одним погожим деньком после С.О.В, когда Джеймс Поттер задрал мантию Северуса на глазах у всей школы, продемонстрировав зевакам его не самые свежие портки.

— Вы у меня дождётесь! — выпалил Снэйп с ненавистью. Он ведь даже старался не попадаться Мародёрам на глаза, ан-нет всё равно заметили, — Дождётесь!

— Дождёмся чего? — хладнокровно сказал Сириус. — Что ты сделаешь, Нюниус? Вытрешь о нас свой сопливый нос?

Северус разразился руганью и проклятиями в таких оборотах, которых нормальные дети его возраста не должны знать, столько если они не росли в Паучьем Тупике. Парень пытался приманить к себе свою волшебную палочку, которую Поттер бессовестно выбил из рук Экспеллиармусом, но ничего не получалось.

— Ну и грязный же у тебя язык, — презрительно сказал Джеймс. — Экскуро!

Изо рта у Снэйпа тут же полезла розовая горькая мыльная пена, она покрыла его губы и нос, перекрывая воздух.

— Оставьте его в покое! — ангельский голос Лили заставил Джеймса даже на секунду замереть, потому что звучал он воинственные, чем у валькирии.

Северус, естественно, был рассержен. Особенно когда узнал, что его подняли в воздух его же заклинанием, которое Лили умудрилась поведать Поттеру то ли по наивности, то ли чтобы проучить. Парень был очень обижен этим предательством. И как никто другой виновен в том, что Лили отказалась от общения с ним, как отказалась и от общения с собственной сестрой после такого низкого высокомерного оскорбления.

— Тебе повезло, что Эванс оказалась поблизости, Нюниус…

— Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок!

Ну и дурак. Таких идиотов ещё свет не видывал, каким чувствовал себя в тот момент Северус. А всё лишь потому, что Лили этому придурку Поттеру слегка улыбнулась.

* * *

— Прости меня.

— Отвяжись.

— Прости меня!

Северус был готов встать на колени лишь бы вымолить хоть каплю её доброты, но Лили только поджимала губы и смотрела на него как на жука-вонючку, без особого интереса. И это било парня больнее, чем когда-либо бил отец. Лучше бы она и вправду просто пнула его.

— Можешь не трудиться. — непоколебимо стояла на своём Лили, — Я вышла только потому, что Мэри сказала, что ты грозился проторчать здесь всю ночь.

— Да. Я бы так и сделал. Я вовсе не хотел обзывать тебя грязнокровкой, это у меня просто…

— Сорвалось с языка? — В голосе Лили не было жалости. — Слишком поздно. Я много лет находила тебе оправдания. Никто из моих друзей не понимает, почему я вообще с тобой разговариваю. А твои друзья — Пожиратели смерти. И ты этого даже не отрицаешь! Ты даже не отрицаешь, что сам собираешься стать таким же. Тебе не терпится присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, да?

Он открыл было рот, но так ничего и не сказал. Голос Лили дал едва заметную слабину.

— Я больше не могу закрывать глаза. Ты выбрал свою дорогу, я — свою.

— Нет… послушай, я не хотел… — Северуса казалось, что это сожаление на дне её значков сожжёт его заживо. Он задыхался, а Лили лишь резала острее:

— Обзывать меня грязнокровкой? Но ведь всех, кто родом из таких семей, ты именно так и зовешь, Северус. Почему же я должна быть исключением? И почему исключением должен быть ты, а? Чем ты лучше?

Он пытался что-то объяснить, но Лили бросила на него последний презрительно-болезненный взгляд, повернулась и скрылась в проходе за портретом, оставив Северуса совсем одного на тёмной лестнице. Наверное именно в тот момент мир окончательно перестал иметь для него смысл. Приговор привели в исполнение. В ту ночь у него случился первый приступ.

А потом, когда пути назад для Северуса уже не было, она появилась в его жизни снова, уже куда более мягкая и спокойная. Величественная, как небесное светило. Она вновь улыбалась ему, стоя на пороге его дрянной лондонской квартирки, и смотрела так любопытно и понимающе, как и тогда, когда впервые по собственной инициативе заговорила с ним на детской площадке, чтобы спросить, что же он имел ввиду, называя её ведьмой.

— Лили я не могу…

Он действительно не мог. Не сейчас, не когда Волдеморт поставил на нём свою Метку, и не тогда, когда Северус был уже серьёзно болен. Он знал, какого это быть обречённым, и уж точно не собирался передавать свою судьбу кому-то ещё. Но Лили была упрямой, и Северус чувствовал, как слабеют колени. Он присел на стул, когда ядро противно закололо от паники.

— Я знаю, как это выглядит. — уговаривала его Лили, — Я знаю, что это не совсем нормально… Но это важно для меня. Я доверяю тебе, ведь ты мой друг! Я больше ни у кого не могу просить…

— Но ведь ты не простила меня. — хрипло выдохнул Снэйп. В квартире резко стало тесно и душно, будто весь воздух разом выкачали. Лили склонилась к парню и заглянула в его тёмные-тёмные, как горький шоколад, глаза.

— Я простила. Давно простила, Сев.

И как он мог ей отказать? Как он, и до этого безумно влюблённый в её медные косы и мягкие черты, мог просто выставить её за дверь, не сделав ничего, чтобы облегчить её боль? Он не смог бы и в бреду забыть тот час, когда сжимал её в руках и исполнял её желание. Это какой-то дурман или чары, или ещё что? Потому что он не мог быть уверен, что находился в своём уме тогда. Ведь будь он в порядке, то решился бы сказать правду. Её дитя обречено, как обречён и сам Северус. Он обманул её так бессовестно.

Но тогда он ещё не знал, что ребёнок будет мёртв в любом случае. Тогда он ещё не стал свидетелем предсказания Треллони. Тогда он ещё не взял на себя вину за то, что передал результат своего шпионажа Волдеморту.

* * *

В воздухе мелькнула ослепительная вспышка белого света, озарившая всё вокруг, кусты и деревья, подобно молнии. Северус вздрогнул и упал на колени, по привычке ожидая боли. Палочка выпала у него его рук.

— Не убивайте меня! — отчаянно сказал он.

— И не собирался. — Дамблдор появился внезапно, ведь рёв бушующего ветра заглушил хлопок аппарации. Мрачное лицо старика освещалось Люмосом из волшебной палочки, заостряя каналы морщин и взгляд. Мантия его развевалась, превращая Директора в образ угрозы. — Итак, Северус, что за весть шлёт мне Лорд Волдеморт?

— Нет никакой вести… Я должен вам кое-что сказать! — Снэйп заламывал руки. Чёрные волосы застилали ему обзор, но парень не пытался их убрать. Он чувствовал себя безумцем в своём ужасе. — Я пришел с предостережением… нет, с просьбой! Пожалуйста, выслушайте!

Дамблдор взмахнул палочкой, возводя вокруг них Полог Тишины. Листья по-прежнему кружились на ветру, но там, где стояли они со Снэйпом стало тихо-тихо.

— Какая же просьба ко мне может быть у Пожирателя Смерти? — спросил Альбус холодно. Пренебрежение читалось в каждом его движении, в каждом вздрагивании седых бровей или губ. У Северуса начали отниматься руки и он знал, что у него совсем немного времени перед тем, как Проклятие свалит его судорогами.

— Пророчество… Предсказание Треллони.

— Ах да, — откликнулся Дамблдор. — И что из этого вы доложили Ему?

— Всё… всё, что слышал! — ответил Снэйп. — И Он пришёл к выводу, что пророчество относится к Лили Эванс!

Дамблдор поджал губы в понимании, но не стал упоминать, что и сам об этом думал.

— В пророчестве ничего не сказано о женщине, — юлил Альбус. — Речь шла о ребёнке, который родился в конце июля…

— Вы понимаете, о чем я говорю! Он думает, что речь идет о её дочери… Он собирается отправиться к ней и убить их всех!

— Если она так много для вас значит, — сказал Дамблдор, — то Волдеморт, несомненно, пощадит её. Разве не могли вы попросить его пощадить мать в обмен на дочь?

— Я… я просил…

Он прекрасно помнил то унижение. Куда более болезненное, чем что-либо, что ему приходилось испытывать раньше. На глазах у Пожирателей он припал к стопам Повелителя лбом, умоляя его о милости, как бога.

— Она хороший человек, Мой Лорд…

Волдеморт издал высокий позабавленный смешок, а после прохладно ответил, отпихивая юного Пожирателя Смерти прочь:

— Если она действительно так хороша, Северус, то её душа непременно отправится в Рай...

Северус считал ответ жестоким, но верным, ведь зачем сохранять врагу жизнь? Разве Лили, разъярённая от потери ребёнка, не станет ещё большей проблемой, чем уже есть? Да что там, она и не согласиться. Она умрёт за свою дочь, которую так хотела получить. И она уничтожила бы Северуса, узнай, что именно он предположил, что она может выбрать иной вариант. Снэйп не стал скрывать этого от Дамблдора в надежде, что тот поймёт его, но Директор лишь с презрением бросил:

— Вы мне отвратительны, — Снэйп слегка отпрянул, будто его щёлкнули по носу. — Значит, вам плевать, что её муж и ребёнок погибнут? Пусть гибнут, лишь бы вы получили то, что хотите?

Снэйп молчал, не спуская глаз с Дамблдора. Губы его дрожали, а в груди разрастался шипами терновник.

— Спрячьте их всех, — прохрипел он. — Спасите их всех. Прошу вас.

— А что я получу взамен, Северус?

— Взамен? Всё, что угодно.

* * *

В кабинете директора школы Хогвартс царил мрак, ведь за окном стояло раннее утро. Первого ноября. Северусу казалось что он умирает: боль рвала его на части, бурлила чёрным дымом на коже. Он задыхался и выл, как раненое животное, но не от физической муки, а от душевной. Лили… Его Лили погибла. Он ещё помнил, как сжимал в руках её холодеющее тело, и как позади в своей кроватке ныл ребёнок. От горя Снэйп казалось постарел на десяток лет разом.

Дамблдор навис над ним, мрачный от ужасной вести, но слегка отвлечённый: в его кабинете бушевала какая-то странная сила, морозом затягивающая поверхности мебели и артефактов, и пугающая до мурашек. И исходила она от Северуса Снэйпа, склонившегося в кресле. Альбус разглядывал его, как препарат на лабораторном столе, но когда Северус поднял взгляд, Директор отвёл взгляд.

— Я думал… вы спасете её.

— Они с Джеймсом доверились не тому человеку, — сказал Дамблдор. — Как и вы, Северус. Вы ведь тоже надеялись, что Он её пощадит?

Снэйп невольно сжал рукой рубашку у себя на груди, прямо над сердцем. Сложно было сказать, что сейчас болело больше, оно или дающее трещины ядро.

— Её дочь выжила.

Снэйп мотнул головой, словно отгоняя назойливую муху. Уж об этом ребёнке он совсем думать не хотел, ведь боялся утонуть в чувстве вины ещё больше. Чудо, что малышка осталась жива, но это ведь не надолго…

— Вас мучает совесть, Северус?

— Лучше бы… лучше был умер я.

— И какая от этого была бы польза? — холодно спросил Дамблдор. — Если вы любили Лили Эванс, если вы действительно любили её, то ваш дальнейший путь ясен.

Глаза Снэйпа были затуманены болью, и слова Дамблдора дошли до него не сразу.

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы знаете, что Лили пыталась снять проклятие, которое вы передали её дочери? И Лили погибла, сделав ставку на свои чары. Сделайте так, чтобы это было не зря. Спасите дочь Лили.

— Ей не нужно спасение. Темный Лорд ушёл…

— Да. Но разве её жизнь теперь в безопасности? Вы всё ещё ей должны. Эта девочка всё ещё ваша обязанность. Она ваша повинность.

Было страшно осознавать, что Дамблдор всё знал. Откуда? Когда он успел так глубоко пробраться Северусу в голову? Или Поттеры сами ему всё рассказали? Но Снэйп понял одно: никто не должен знать. Ведь эта правда пятнала Лили, её жертву и образ. Он не смог бы пережить осуждения в её сторону. Отчасти потому, что в этом был виновен он сам.

— Не говорите никому! Пусть это будет секретом. Хотя бы пока девочка не поступит в школу…

* * *

Он так и не смог её спасти. Не успел. Он старался игнорировать боль, раздирающую в клочья его грудь и вены. Он правда пытался это побороть, десятилетие подряд и дольше, но всё оказалось бесполезным, ритуалы и зелья. Всё, что он сейчас мог дать девочке это знание о своих исследованиях. И время, ей точно понадобиться достаточно времени.

— Сэр? — Северус ступил под своды директорского кабинета, и сразу был пронзён сотнями пар глаз с портретов. Но тяжелее всего оказалось выдержать один:

— Северус? Как твоё самочувствие? — с беспокойством спросил Альбус Дамблдор. Он как раз заполнял какие-то бумаги для Попечительского Совета, и Снэйпу было жаль отрывать старика от работы, но он не мол больше ждать, ведь чувствовал, что Смерть маячит за плечом и шуршит чёрными, как нефть, крыльями.

— Оставляет желать лучшего. Именно поэтому я и пришёл к вам.

— Что же тебе нужно?

Северус замялся и пожевал губу. Он давно раздумывал над этим, но впервые облекал в слова. Мужчина вздохнул:

— Время. Для неё. Немного спокойной жизни после выпуска.

— Почему же вы думаете, что я собираюсь у неё это отобрать? — Директор вскинул седую бровь.

— Не вы. Он. Дух Волдеморта ещё на этом свете и я могу почувствовать его сквозь Метку. Он придёт за ней, я уверен. Просто… отложите борьбу с её участием хоть ненадолго. Пусть поживёт вдали. Я готов пообещать вам всё, что угодно.

— Ты не можешь ничего мне дать, Северус. Мне ничего от тебя не нужно. — холодно заметил Дамблдор, и Снэйп вздрогнул. Директор задумчиво продолжил, — Девочка не готова, и вряд ли когда-нибудь будет. Она не мститель, она цветок на рукоятке волшебной палочки. И пусть магия говорит через неё. — он многозначительно кивнул. Он уже знал, что история повернулась в ту сторону, о которой он и подумать раньше не мог, и потому не видел смысла в том, чтобы перекраивать ребёнка в оружие, — А я продолжу наблюдать. И если я замечу хоть один признак, что ей угрожает опасность, я расскажу ей всё, что следует знать.

— Это сломит её… — склонил голову Северус.

— Это не сломило Лили. Думаешь, что Кассиа хоть на долю слабее? Значит ты плохо знаешь её, да и самого себя к тому же.

Северус горько усмехнулся. Слова Директора имели смысл, и несли в себе ироничное успокоение.

— Да, сэр. Виноват.

* * *

Он видел её в этом платье, подчёркивабщим каждый изгиб и струящимся, как шёлковый водопад. Оно было явно чужое, ведь Кэсси никогда не носила ничего подобного. Наверняка одна из её соседок сжалилась и одолжила наряд на Выпускной Бал. Но как же хорошо оно смотрелось. Так мило, нежно и легко, как дуновение молодости. Как первый шаг на пути к взрослению. Она была прекрасна, как и её мать когда-то. Сколько бы Северус не пытался сморгнуть этот образ, а всё не мог: оранжевые, как закатное небо, волосы застилали взгляд призраком прошлого. Но глаза другие: его. Карие и глубокие, как тёмные воды Чёрного Озера. А улыбка, которой она освещала этот вечер пронзала сердце сладкой болью, ведь та абсолютно точно принадлежала Эйлин Снэйп.

Северус чувствовал как тонет. Как последние часы жизни исходят на нет, как яркий свет люстр Большого Зала иссушает его подобно мотыльку в плафоне светильника. Как тёплая рука Костлявой держит его за локоть, готовая увести во тьму. Дети дрожали от восторга, слушая последнюю в своей жизни речь Директора и получая свитки-дипломы, красивые и полные жизни, смысла и света.

Не справился. Не смог. Он так старался подарить своей дочери мир и знание, способное спасти ей жизнь, но результат увидеть был при всём желании не способен. Точно как и её мать, его Лили, дорогая Лили, не увидела. А что было если тогда Альбус Дамблдор не сказал бы ему, убитому горем дураку, те жестокие, но верные слова? Что было бы с этой девочкой? Вряд ли тогда он смог бы побороть стыд и трепет, чтобы прийти к Петунии домой и забрать Кэсси Поттер в новый мир, которому когда-то был несказанно рад он сам. Вряд ли он имел бы возможность рассказать ей о себе, о Лили и Эйлин, да даже о Поттере, будь он трижды проклят. Вряд ли он бы смог подарить ей последнее объятие после Выпускного, отпуская дочь веселиться в гостиной Хаффлпаффа с её однокурсниками. Отпуская её в жизнь, которой он не был достоин.

Он упрямо отстоял эти часы речей и танцев и так же упрямо спустился в подземелья к своим комнатам. Замок гудел и стоял на ушах, празднуя, но до нижних этажей замка доносились лишь отголоски и забавные древние песни призраков, давно ставшие традицией и легендой одновременно. Даже портреты не спешили никого заткнуть, позволяя детям в последний раз прогуляться по Хогвартсу перед тем, как многие из них его навсегда покинут.

И лишь за закрытыми дверями спальни, зелено-оранжево-серой и уютной, ставшей ему вторым домом, Северус позволил себе издать болезненный вздох и склониться к полу. Но лишь на мгновение, а следом он вновь распрямился и принялся расстёгивать пуговицы на парадной, но всё такой же минималистичной и чёрной, мантии. Он стянул одежду, вымылся, едва передвигая одеревеневшим от боли телом, и влез в пижаму. Дышать становилось всё труднее и от того кружилась голова. Тошнота подбиралась к горлу от голода, ведь за целый день он не смог впихнуть в себя ни единой крошки. Но он, сдерживая её, лёг в свою постель. Знал, что сон будет коротким и последним. Напряжение, целый день, сковывающее плечи, будто грудой камней приваливая, ослабло, когда спина коснулась подушки.

Северус невидяще глядел в потолок, считая трещинки в побелке и паучьи гнёзда, которые приказал не убирать. Так он не чувствовал себя одиноким, засыпая. Луна, круглый холодный камень, заглянула в высокие окна, фыркнула без интереса, и пошла дальше. Резь нарастала, такая жуткая, хуже всех Круцио Волдеморта вместе взятых, но не было сил даже кричать. Северус сжал зубы и повернулся на бок, сворачиваясь в клубок. Ему казалось, что грудь пронзили раскалённой кочергой. Дыхание сбивалось, замирало и прерывалось тихими стонами, пока и вовсе не затихло с последним «Ох!».

А за окном занималось летнее утро.

Его смерть была тихой. Бессмысленной и незаметной, как и рождение в стенах старого дома в Коукворте. Как и жизнь прокажённого, проклятого и обречённого на несчастье с самого первого вдоха мальчишки из трущоб. Но хотя бы рыжий солнечный луч, однажды осветивший его жизнь, будет продолжать светить, пусть уже и по-другому. Пусть уже и другим людям. Пусть звёзды освещают ей путь, пусть небесное светило играет огнём в волосах, пусть мир подарит ей спасение. Пусть судьба принесёт ей победу. И пусть её будущее станет искуплением его вины.

Небесный суд ударил молотом: приговор исполнен.