Пламя и кровь (джен)

Пока Джекейрис беседовал с Мандерли и воевал на Железных Островах, произошло событие, необратимо изменившее весь ход братоубийственной войны: война стала воистину братоубийственной.

Теперь речь шла больше не о праве на трон — речь шла о мести за близких, за боль и унижение, и каждый новый виток этой мести уносил и уродовал всё больше и больше жизней — пока не кончились почти все мстители.

Чёрный посол

Как уже было сказано раньше, два вестника явилось от двух враждующих сторон просить поддержки у Борроса Баратеона: принц Эймонд и принц Люцерис.

Изначально от Чёрной партии должна была отправиться леди Рейнис, как родственница и друг Баратеонов; но тут всплыло, что пять лет тому назад она пыталась посватать одну из дочек Борроса за своего незаконнорожденного внука, что тот счёл ужасным оскорблением и в ответ не поскупился на брань и в адрес кузины, и в адрес её детей, и в адрес её мужа и всей родни. Дело даже дошло до драки, в ходе которой лорду Борросу расцарапали лицо и подбили оба глаза, а леди Рейнис сломали два ребра.

И хотя она пыталась объяснить мужу и принцу-жрецу, что по меркам Баратеонов это было просто небольшое недоразумение, было решено послать вместо неё принца Люцериса.

Причин у такого выбора было несколько.

Во-первых, Люцерис был больше всей родни похож на Баратеона. Даже глаза у него были не совсем карие, а как будто с синим проблеском, а волосы, когда не выгорали на солнце до рыжины, были совсем глубокого, почти что чёрного цвета. Если принц Джоффри во всём, кроме цвета волос и глаз, рос совершенным Таргариеном и был, по словам стариков, похож на своего деда в том же возрасте, а принц Джекейрис был копия молодого Харвина Стронга, то принц Люцерис мог бы даже убедить кого-нибудь, что он — сын сьера Лейнора.

А во-вторых, принца Люцериса считали милым, очаровательным ребёнком — а кто лучше подходит для роли посла, чем некто милый и очаровательный?

Беда была в том, что в свои четырнадцать Люцерис вовсе не был таким уж милым. Да, он был хорош, как девушка — яркие пухлые губы, большие глаза, небольшой вздёрнутый носик — но последние три года он провёл у деда на корабле, обучаясь всему, что полагалось знать настоящему Велариону, начиная от того, как драят палубу и вяжут узлы, и заканчивая хитрой наукой навигации.

Но в основном он драил палубу вместе с другими юнгами, конечно.

За эти три года принц Люцерис лучше узнал жизнь вне Драконьего Камня, привык молиться не валирийским богам, а Морскому Царю и Деве-Путеводительнице и перенял от деда его весьма нелестное мнение о своих родителях.

Особенно трудиться он ради их успеха не собирался, и прямо говорил, что считает всю военную затею ужасной глупостью и предпочёл бы решить дело миром и снова выйти в море.

Шторм в пределе

Один из самых больших вопросов в истории Танца Драконов — почему случилось то, что случилось во время переговоров в Пределе.

Мы знаем, что чертоги леди Джейн принц Эймонд покидал в отличном расположении духа, приятно пообщавшись с принцем Джекейрисом, и вообще в Долине вёл себя по отношению к племяннику вполне спокойно и даже дружелюбно.

Мы знаем, что в Штормовом Пределе он вёл себя откровенно неадекватно, угрожал племяннику ножом, оскорблял его и всячески выделывался — так что даже лорд Боррос счёл нужным окоротить его и выгнать вон.

А лорд Боррос имел весьма расплывчатые представления о том, как нужно себя вести, и возмутить его было задачей нетривиальной.

О самой сцене мы знаем из бесценного источника — «Правдивой и истинной истории рода Баратеонов» матери Флоринды — в миру известной как Флорис Баратеон, одной из немногих свидетелей разыгравшегося скандала.

Вот что она пишет: В ту пору ко двору грандлорда прибыл принц Эймонд Таргариен просить руки его дочери Кассандры, которая была тогда ещё наследницей.

И грандлорд сказал, что если принц Эймонд пожелает, то грандлорд поддержит права его брата на престол; но поелику жертва своими людьми — это весьма тяжёлая жертва для Штормов, то грандлорд не сможет предложить принцу Эймонду в приданое ни одного замка. И принц Эймонд сказал, что мечи — хорошее приданое, но поелику жене принца крови пристало иметь хорошую вдовью долю, а этого Таргариены ей дать не могут, то лучше ей получить ещё и замок с деревнями, с доходов которого она могла бы жить во вдовстве.

А дочери грандлорда это слушали и крайне печалились, потому что боялись, что грандлорд оставит Кассандру бесприданницей, а доля бесприданницы и младшей невестки тяжела в любой семье, и дважды тяжела в семье драконов.

Здесь в светлицу, где шли переговоры, вошёл без представления и без предупреждения принц-бастард Люцерис, а его дракон был снаружи на балконе, и был размером с лошадь, и дочери грандлорда смотрели на него с интересом и изумлением, потому что раньше не видели драконов так близко.

И принц Люцерис сказал, что Рейнира Язычница хочет видеть грандлорда своим союзником; когда же грандлорд спросил, что она готова дать взамен, принц Люцерис ответил, что грандлорд женат и таких вещей желать не должен, а больше ничего у Рейниры Язычницы нет, что она могла или хотела бы давать.

Грандлорд же рассмеялся и спросил, не возьмёт ли принц его дочь в жёны, и добавил, что отдаст любую из четырёх. И ещё добавил, что умной считает свою дочь Марис, а красивой — свою дочь Флорис, но женился бы всё равно на Кассандре, потому как она наследница.

Здесь принц Эймонд премного оскорбился, напомнив, что только что ему пообещали руку леди Кассандры; на что грандлорд ответил, что если возможно получить жениха с двумя глазами, то он получит такого жениха, и что у внука Веларионов будет, чем содержать свою вдову. А леди Марис, которая считалась самой умной из дочерей грандлорда, сказала, что неважно, сколько глаз у жениха, если у него есть запятая и пара точек, потому что от них зависит радость любой женщины.

Здесь принц Эймонд сорвал повязку со своего второго глаза и заявил. что он у него есть; а там в глазнице был шлифованный сапфир. И принц Люцерис ответил, что если и клинок с гардою у принца Эймонда из драгоценных камней, то в самом деле ему не стоит быть женихом, и грандлорд весьма тому смеялся.

Здесь принц Эймонд выхватил кинжал и заявил, что в самом деле, главным для жениха является не зрение, ибо слепой бывает мужем и заводит детей; но есть такие, кто не является и не заводят из-за своих потерь. И так сказав, приблизился к принцу Люцерису и пообещал, что их соперничество сейчас же прекратится.

Здесь принц Люцерис воскликнул, что если принцу Эймонду так важен этот брак, то пусть он знает, что принц Люцерис уже помолвлен, и готов помолвку осуществить, и что хотя бы даже его невеста делила ложе со всеми крестьянами Драконьего Камня и родным отцом, она ему милее дочерей грандлорда.

И грандлорд велел обоим последовать вон из Штормового Предела, и не являться пред его очи, покуда один из них не женится на леди Кассандре.

Инцидент

Что случилось дальше — не знает никто.

Известно, что Арракс вылетел из Предела первым, поскольку был посажен не во дворе, а прямо на балкон, и с балкона бросился вперёд и улетел. Вхагар последовала за ним несколько позже, когда принца Эймонда заставили спуститься вниз и убедили покинуть замок.

Была буря. Если некрупные драконы неплохо с ними справляются, используя потоки воздуха для быстрого полёта, то драконы размером со слона и больше такого не могут и быстро устают, вынужденные грудью пробивать себе дорогу.

Значит, встретиться в воздухе Арракс и Вхагар могли или до того, как буря разыгралась, или вскоре, после вылета — что, в сущности, одно и то же.

В результате этой встречи принц Люцерис был мёртв, а его дракон изранен и вскоре тоже скончался.

Синодик принца Эймонда прямо упоминает «невинноубиенного неверного Люцериса».

В своих «Заметках» Эйгон Третий вспоминает, что Эйгон Второй как-то заговорил о произошедшем и назвал это плодом связи мальчишеской идиотии с кривыми руками и задницей, охочей до приключений - что бы это ни значило.

Последствия

Совершенно очевидно, что, что бы ни произошло тогда в небе недалеко от Штормового Предела, принц Эймонд не спешил рассказывать об этом родным — в отличие от своей помолвки с леди Кассандрой и туманного обещания военной помощи, полученного взамен — иначе сложно объяснить, что в честь принца был устроен весёлый пир, на котором его чествовали как жениха.

Возможно, он рассчитывал списать смерть принца Люцериса на дурную погоду и неумение того летать. Что могло бы, в сущности, сработать — принц Люцерис не очень хорошо летал, так как провёл три года без своего дракона, а погода была прескверная настолько, что принц Эймонд и Вхагар были вынуждены остановиться на отдых на Тарте.

Но сам этот факт — что принц Эймонд оказался на Тарте, когда по всему ему следовало бы лететь в другую сторону — показывал, что он преследовал принца Люцериса. И это не укрылось от внимания Рейниры — и её мужа.

Хотя слухи постепенно дошли до Красного Замка, никто не верил, что принц Эймонд мог убить племянника, хотя семья, конечно, замечала за ним немало странностей. Он редко появлялся в своих покоях, много пил — притом, что раньше был трезвенником — и часто проводил вечера в септе, избивая себя бичом.

Королева Хелейна так писала о нём в своём последнем письме к леди Марле Гринфильд: Что до Недди, дорогая моя Мэри, то он стал совсем плох, и в этом, наверное, наша вина. Я уже давно не разделяла с ним ложа, потому что не могу думать, что руки, которые меня ласкают — это руки убийцы; а Эдди говорит, что если он смотрит на Неда, то видит старика Лимана и хочет плакать, а не любиться. Конечно, это не могло на него не повлиять; он стал как-то особенно мрачен — таким он не был годов с двенадцати, когда, ты помнишь, он редко выходил из комнаты и много проводил времени перед богами в септе, бил себя плетью и всё каялся во всяких глупых грехах. Впрочем, конечно, теперь-то ему есть, в чём каяться. Но он стал плохо есть и мало спать, зато опустошает запасы Эдди и скоро будет пить даже больше — Эдди, слава Матери Милосердной, довольно хорошо себя по этой части ведёт последние полгода, особенно с тех пор, как он стал нашим королём. Он думает, что надо превозмочь себя и всё-таки лечь с Недди, потому что ты знаешь Эда: он верит, что близость исцеляет любую боль души и разрешает любые сложные вопросы.

Невинные жертвы

Вечером 25 числа четвёртой луны 129 года после вечерней молитвы королева Хелейна и её дети задержались в замковой септе, чтобы пополнить корзины с цветочными лепестками, стоявшие у алтарей. Это было одним из любимых развлечений маленьких принцев и принцессы; они бросали лепестки в воздух, танцевали, воображали себя верховным септоном или Девой и Галладоном — словом, им было весело.

Для королевы Хелейны же это была возможность в одиночестве помолиться и поразмыслить — ей было о чём.

Её брат Эймонд постепенно поднимался из омута пьянства, покаяния и самобичевания, к которому пристрастился после возвращения из посольства. Возможно, хотя это недоказуемо, ему и вправду помогло быть снова допущенным в постель короля Эйгона.

С Драконьего Камня прибывали послания, полные брани, требований склонить колено и обещаний страшной расправы, но о сборе войск пока слышно не было. В Просторе и Приречье, тем временем, трубили сбор — но трубили каждый в свою трубу, и уже было известно, что то ли Бракен напал на Блэквуда, то ли наоборот, но оба немало пострадали.

Эту минуту тихих размышлений и детской радости прервал скрип двери — одной из семи дверей, через которые могут входить септоны во время службы.

Принцесса Джейхейра была схвачена незнакомым мужчиной. К её горлу этот мужчина приставил нож, а его товарищ шёпотом пригрозил, что если королева позовёт на помощь — принцессе придёт конец. Всего в септе теперь стояло четверо мужчин — все незнакомые, дурно одетые и дурно пахнущие.

Королева всё же решилась позвать на помощь, и в септу ворвался сьер Уиллис Фелл, один из трёх оставшихся белых щитов. Бой был коротким: сьеру Уиллису, бывшему без шлема, хватило одного удара кистенём от отпустившего принцессу бандита, которого он, однако, смог ранить. Королеву, рванувшуюся к выходу, остановил второй.

Про то, что было дальше, лучше всего расскажет протокол допроса первого нападавшего, известного как Кровавый Кед.

Говорит, что они связали принцев, и после того стали куражиться над королевой и маленькой принцессой. Что после того, как они двое накуражились, они спросили королеву, чья голова ей больше милее: принца Джейхейриса или принца Мейлора, и спрашивали, избивая её, пока она не ответила, что ей милее голова Язычницы Рейниры на колу, на котором будет сидеть Подлец Деймон. Тогда они снова начали куражиться и бить королеву, но она только проклинала Деймона и Рейниру, как их следовало проклясть. Тогда Салли Творожок сказал, что лучше бить маленькую принцессу, и это было сделано. И королеву снова спросили, чья голова ей милее; и она ответила, что ей милее Мейлор. Тогда этот Кровавый Кед взял свой тесак и отрубил голову принцу-наследнику, и сказал, что если она не мила королеве, то та не будет особенно скорбеть. Тогда пришли король и принц Эймонд, и схватили этого Кеда и его другого подельника, а Салли Творожок скрылся