Экстремальная медицина (джен)

На кафедру Гамов их всё же сводил. Всё оказалось не так уж страшно, возможно потому, что было там всего пять человек. Остальные, по словам заведующего, отправились на полевую практику со студентами. Летние каникулы здесь продолжались всего месяц, два месяца занимала практика. Правда, утешили их, существовали ещё и зимние, начинавшиеся где-то в районе Рождества и оканчивающиеся в середине января, после непонятного праздника, носившего парадоксальное название Старый Новый Год. А вот Рождество здесь, как показалось Стефану, вообще не праздновали.

О проблеме Ромена все сотрудники кафедры знали, что было не удивительно, раз уж директор официальную помощь обещал. А вот что было удивительным — их отношение. Мягкое, полускрытое сочувствие и не более того. Обычно-то при одном слове «оборотень» людей перекашивало. Правда, вспомнил Стефан, они с Жаном в своё время отнеслись к новости с восторгом, им показалось необычайно крутым дружить с настоящим оборотнем. Ну так то они… да и с Роменом до того уже полтора года дружили! А тут — незнакомый мальчишка, иностранец...

В конце концов, Стефан не выдержал и тихонько задал Гамову вопрос, пока остальные расспрашивали Ромена про травы, которые у них на ферме выращивали — эта случайно всплывшая тема одну из женщин необыкновенно заинтересовала. Гамов кивнул понимающе и пояснил, что здесь, на северо-западе, оборотней мало и все они законопослушные маги или люди, поэтому и отношение соответствующее. Вот в центральной полосе, а особенно в районе Уральских гор — совсем другая ситуация. Там до сих пор живут оборотни-экстремисты, нападающие в полнолуния на людей, чтобы убить, а чаще — превратить в себе подобных. Естественно, и отношение к ним в тех краях другое. «Примерно как к тигру-людоеду», — добавил он мрачно и замолчал. Стефан даже успел пожалеть о своём вопросе. Впрочем, добавил Гамов, в Сибири оборотни хоть и живут обособленно, скрытыми в лесах общинами, но на людей стараются не нападать, во время полнолуния уходя в совсем уж безлюдные места. Так что там нимдары в них всерьёз не верят, а маги относятся настороженно, но не более.

Тут им велели прекращать шептаться и идти к столу — как выяснилось, «перекусить в неурочное время» можно было не только в кафе. Чай с добавкой каких-то травок заварили в громадной, литра на два, стеклянной колбе. Вскипятив её на газовой — газовой! — горелке. Стефана это чрезвычайно удивило — зачем? Можно же магией, даже быстрее. Ромен тоже удивился и даже спросил. Оказалось, бытовые заклинания в исследовательских лабораториях не приветствовались — сбивается фон и интерференция… и нет, вы не неучи, в школе таких тонкостей не проходят….

Стефан вдохнул и предпочёл заняться чаем. К чаю были пирожки с капустой, он таких не пробовал, оказалось — вкусно.

Вопрос Ромена получился кстати, разговор плавно перешёл на школу при Магфаке, где им предстояло учиться. Общались с помощью транслейтора, язык, кроме Гамова, по-настоящему знал только самый молодой из сотрудников. Представился он как Базиль, а по-русски Вася. И без всяких там «отчеств». Хотя, решил Стефан, это потому, что молодой. Гамов же говорил, что с отчеством только старших и уважаемых зовут. А фамилии у них, вроде, вообще не очень в ходу?

Надо будет всё же разобраться.

* * *

Из дневника Ромена Шасёра

Про «традиционное русское гостеприимство» Гамов сказал абсолютную правду, на кафедре нас едва ли не сразу усадили за стол (кстати, он же и сам с угощения начал!). Но разговору это не помешало, даже наоборот — с транслейтором общаться сидя за одним столом было куда удобнее. Говорили о нашей дальнейшей судьбе. Школа при Магфаке, где нам предстояло как минимум год учиться, включала, оказывается, только два старших класса. Так что мы попадём не в давно сложившийся коллектив со своими законами и правилами, а в компанию таких же новичков. Правда выяснилось, что программы европейских и российских (их было несколько) школ сильно различались, но и сами эти школы, утешил нас Гамов, не слишком походили друг на друга. Язык нам пообещали помочь побыстрее выучить с помощью особых заклинаний. В русских школах их разрешали использовать для тех предметов, где требовалось сперва много запомнить, а потом уже осмысливать.

В некоторых дисциплинах мы были впереди программы, другие предстояло изучать почти с нуля. Например, магическую географию или синтетическую алхимию. Правда последняя нам, вроде бы, не грозила — общую алхимию изучали в средней школе, а в старших классах делились на два потока: синтез и зелья. Мы попытались сравнить уровень. Вышло, что теорию нам придётся навёрстывать, а вот с практикой, напротив, проблем не возникнет. В трансфигурации, спасибо занятиям анимагией, мы вообще были впереди программы. Я мысленно погладил себя по голове: изучать теорию вместе с ребятами было отличной идеей. И в чарах, учитывая тот тренинг, который мы со Стефаном себе добровольно-принудительно устроили... в общем, за эти предметы можно было не волноваться. По остальным нам обещали в ближайшие дни устроить подробное тестирование и выяснить, что придётся подогнать за оставшиеся два месяца, чтобы не выглядеть бледно перед остальными учениками. В целом, как я понял, в русских школах больше, чем у нас, уделяли внимания теории. А ещё там изучали симплитские предметы: общую историю, биологию, математику, физику... Правда, эти предметы шли как бы отдельным блоком, и Гамов сказал, что для нас они будут факультативными, сможем разобраться — хорошо, не сможем — так тому и быть. Тем более, напомнил он, что Стефану придётся ещё и бой на мечах изучать, и без дураков — если всё дело сорвётся из-за того, что он не сможет в нужный момент ударить как требуется, это будет по меньшей мере глупо. Не говоря уже о том, что закончится, скорее всего, скверно, причём для нас обоих. Про «обоих» мог бы не добавлять, мне

и так захотелось тут же от всего отказаться. Еле сдержался.

Напоследок нас провели по кафедре, состоявшей из десятка просторных лабораторий и нескольких комнат поменьше, служивших личными кабинетами магистрам. Из азартных пояснений сопровождающих я понял не больше половины. Стефан заинтересовался расположением факультета — неужели всё это пространство постоянно поддерживается магически? Гамов пояснил, что нет, конечно, факультет «вписали» в природный «пространственный карман», только чуть-чуть подкорректированный с помощью стационарно наведённых заклинаний и амулетов длительного действия. На этом он остановил разошедшихся коллег, сказав, что гостям хватит на сегодня впечатлений и пора домой.

— Порталом? — с непонятным мне выражением уточнил кто-то.

— Разумеется, — кивнул наш куратор.

Почему «разумеется» я не понял, но не переспрашивать же! Стефан вежливо поинтересовался, где мы будем жить. Выяснилось — у Гамова. На наше удивление он усмехнулся:

— А что такого? Места хватит, не в гостиницу же вас отправлять. Общежитие на каникулы вообще закрывают: на магфаке вступительных экзаменов нет, только собеседование и конкурс аттестатов, а их можно по почте присылать.

Халат, бывший, как выяснилось, не столько форменной, сколько защитной одеждой, требующейся при практической работе, Гамов оставил в кабинете, накинув взамен лёгкий пиджак. Вообще, я заметил, что здешние маги, если судить по уже виденным нами, одевались совершенно как симплиты, хотя мода, кажется, несколько отличалась от нашей. Впрочем, я в моде тот ещё знаток. На ферме она ни к чему, а в школе мы в форме ходили.

Стефан не только заметил, но и задал вопрос. Оказалось, мы совершенно правы: в немагических поселениях маги старались особо не выделяться и уж тем более не эпатировать окружающих необычной одеждой. У нас, впрочем, большинство также поступало, хотя и не всегда успешно.

— Вот в магических городках вроде Китежграда не то, что одежда, а и дракон на цепочке особого впечатления не произведёт, — с усмешкой пояснил наш куратор. — Разве что оштрафуют за нарушение правил безопасности, А здесь лучше не надо, не то придётся с каждым встречным милиционером объясняться, а отводящие глаза заклинания у нас без нужды использовать не принято. Надо будет, кстати, вашу одежду глянуть.

Мы разом вспомнили о чемоданах, оставленных, как было велено, в переходной камере. Но спрашивать постеснялись.

В переходной камере Гамов велел нам положить руки ему на плечи и держаться крепко, после чего начертил в воздухе указательным пальцем сложной формы знак. Знак несколько секунд тускло светился, потом вспыхнул ярко, словно втянув нас в конус света, а когда свет погас — мы стояли уже в другом помещении, столь же пустом, но куда меньших размеров.

— Стационарный портал, активируемый руной перехода, — пояснил Гамов, открывая дверь. — Нечто вроде вашей каминной сети, свободный доступ имеют магистры любого круга, остальные — только с транспортных станций. Правда, те, кому много путешествовать приходится, часто делают одноканальный портал между своим домом и станцией, но за такое платить надо. Хотя можно и амулет использовать, но у него ограничений больше.

— А почему свободно только магистрам? — рассеянно спросил Стефан, с любопытством осматриваясь.

— Руна не только активация, но и «адрес», есть специальные таблицы. Ошибёшься — попадёшь невесть куда. Да вы проходите, не стесняйтесь. Вот это — гостиная, это — мой кабинет, это спальня, здесь дочка живёт, а вот эта комната — для вас.

Комната оказалась небольшой, довольно скромно обставленной, но уютной. Спать нам предстояло на раскладных креслах, бельё и подушки на день убирались в специальный ящик под сидением. В углу комнаты стоял массивный, старинного вида шкаф, рядом обнаружились наши чемоданы. Кроме того имелись: круглый полированный стол, несколько стульев и пара тумбочек. На тумбочках стояли свечи, но под потолком висела трёхрожковая электрическая люстра.

— Хотите — жгите свечи, если вам так привычнее, — улыбнулся хозяин. — Но читать при электрическом свете куда удобнее. Зимой у нас ночи длинные.

Стефан покосился на люстру с явным недоверием. Вряд ли у них дома использовали электричество. Хотя кто его знает? Как-то никогда об этом разговору не было. В школе-то его тоже не использовали.

Дав нам слегка осмотреться, Гамов продолжил «экскурсию». Показал нам кухню — небольшую, с газовой плитой на четыре горелки, ванную комнату и, как он выразился, «самое необходимое в доме помещение». Вода в ванной нагревалась, проходя через специальное устройство, тоже газовое. Гамов предложил помыться «с дороги». Никакой особой «дороги», правда, не было — не считать же таковой два портала, но её успешно заменили жара и волнение, так что мы охотно согласились. Залезли под душ вдвоём, умудрившись залить пол несмотря на специальную занавеску. Получилось неудобно — половой тряпки мы не нашли, а заранее спросить, можно ли нам тут колдовать, мы как-то не догадались. Оказалось — можно, поскольку дом принадлежал Магфаку и входил в «Реестр мест компактного проживания магов», а в таких местах бытовыми заклинаниями разрешалось пользоваться с двенадцати лет. Квартиры в этом доме, пояснил хозяин, считались служебными и выдавались преподавателям факультета и спецшколы, а также магистрам-исследователям, причём платить нужно было только за коммунальные услуги. Зато если захочешь уйти с работы — придётся и квартиру отдать. У самого Гамова собственного жилья не было, зато родители его жены имели дом в одном из дальних пригородов Ленинграда.

— Так что выгонят с работы — без крыши над головой не останусь, — с усмешкой закончил он. — А пока мы туда летом отдыхать ездим, клубнику да яблоки подъедать.

Полотенца нам было велено оставить в ванной, а одежду повесить в шкаф, он обладал функцией очистки. Школьную форму мы решили потом убрать в чемоданы, даже если тут форма и есть, то явно другая. Я надел джинсы и футболку, Стефан — лёгкие брюки и рубашку. Шёлковую, других у него не было. Гамов, впрочем, одобрил, сказал, что для тёплой погоды вполне подойдёт, а джинсы вообще считаются очень модной одеждой.

Пока мы под его руководством отбирали то, что можно без проблем носить на улицу, в прихожей хлопнула дверь и заговорили два голоса, женский и девчоночий. Гамов выглянул в коридор, сказал что-то по-русски — ответом послужило трёхминутное щебетание — и повёл нас знакомиться.

Мадам Гамову звали Александра Константиновна, причём она сразу сказала, что нам этого в жизни не выговорить, и потребовала звать её «тётя Саша». Мы смутились (я, во всяком случае), но пообещали. Была она полной противоположностью мужа: пухленькая, светловолосая и светлоглазая, одетая в лёгкое платье цвета некрашеного холста, с вышивкой. Их дочка Маша, двумя годами младше нас, была похожа одновременно и на мать, и на отца, а её одежда не похожа ни на что, виденное нами ранее: совсем коротенькие, ладони на две выше колен, цветастые штаны и длинная безрукавка, почти туника из той же ткани. Пояс застёгивался пряжкой в виде утки с лошадиной головой.

Разговор шёл по-французски, дамы владели им свободно, даже Маша. Как выяснилось, в местной школе для девиц французский традиционно учили ещё с времён основания, хотя в последнее время ходят разговоры о замене его более популярным в современном мире английским.

За ужином обсудили ближайшие планы. Гамов предложил на следующий день немножко показать нам город, а заодно пройтись по магазинам в центре, вдруг что приглянется. Они с тётей Сашей решили, что мой гардероб вполне сгодится, а вот Стефану для начала необходима летняя куртка и свитер на случай плохой погоды. А там видно будет. На вопрос, где можно обменять деньги, Гамов только отмахнулся:

— Оставьте как есть, при случае коллекционеров наших порадуете. Вам же обещана финансовая поддержка, забыли?

Мы не забыли, но не подозревали, что она включает также и одежду. Гамов рассмеялся:

— Включает-включает. Мальчики, как вы думаете, часто ли у нас возникает возможность проводить такие неординарные эксперименты на живых людях? Безумие ведь, на самом-то деле. По-хорошему, отговорить бы вас стоило, да эгоизм мешает.

— Не надо нас отговаривать, — смущённо пробормотал я, оставив при себе окончание «а то отговоримся». Хотя нет, пожалуй. Или, может быть, отговорюсь, но уважение к себе тогда потеряю окончательно. А уж Стефан точно по своей воле не отступит.

— Да я и не собираюсь, — вздохнул Гамов. — Но уж обеспечить вас всем необходимым — тут и разговора быть не может. А в наших условиях «необходимое» включает подходящую одежду, так что тема закрыта. Поверьте, не из своего кармана платить буду и никого другого тоже не обездолю.

Потом нас погнали спать, сказав что-то про трудный день. Спорить мы не стали. На наши бедные головы сегодня обрушилась целая лавина разнообразной информации, и теперь требовалось время хотя бы на то, чтобы разложить её по полочкам. Но и спать сразу не стали, придвинули поближе друг к другу непривычно узкие, но неожиданно удобные ложа и ещё долго шептались, обсуждая увиденное и услышанное. Уже далеко за полночь решили, что надо написать обо всём Жану и, наконец, заснули.

* * *

На завтрак были сырники с клубничным вареньем и первый урок русского языка. И Стефан сразу споткнулся об эти самые «сырники». Ромен, впрочем, тоже. Оказалось, что французское «р» здесь почитается «картавостью». Произносить этот звук полагалось совсем иначе, а как этого добиться — неясно. Гамов терпеливо поправлял, а Маша ехидно комментировала. Вчера она больше молчала, поглядывая настороженно, но сегодня быстро втянулась в разговор, оказавшись явно неглупой и острой на язык. В общем, чертовски похожей на Николь, посему злиться на неё по-настоящему у Стефана категорически не получалось. Сперва он старался подколки игнорировать — девчонка всё-таки, но вскоре тоже втянулся, тем более что такой стиль в их компании был более чем привычен. Гамов посмеивался и не препятствовал.

Но с произношением, решил Стефан, определённо надо что-то делать. Вот ведь не было печали! Ладно уж Маша, но терпеть насмешки от других он точно не собирался. Хотя им же, вроде, заклинание для изучения языка обещали? Или оно только для памяти, а произношению никак не помогает?

Надо уточнить, и побыстрее!

* * *

Из дневника Ромена Шасёра

После завтрака мадам Гамова ушла на работу, а мы вчетвером — Маша тоже напросилась — отправились знакомиться с городом. Прогулка началась с Камеры перехода. Мы удивились, но промолчали. Прошли через уже знакомый холл с фонтаном и наконец попали в симплитский мир.

Мы оказались в длинном портике, обращённом открытой стороной во двор, где среди зелени виднелись несколько довольно мрачного вида двух- и трёхэтажных строений. Дверь, через которую мы вышли, снаружи была ничем не примечательна, а нимдары, по словам Гамова, её вовсе не видели. Мы прошли вдоль портика, затем — через решетчатую калитку… и я понял, почему Гамов решил привести нас сюда через портал. Улица, где он жил, судя по виду из окна, была ничем не примечательна, обычные городские дома, довольно старые. А здесь…

Ощущение возникло такое, как бывает, когда перед тобой в конце узкой улочки внезапно распахнётся море. Синева, простор и цельная, первозданная красота. Только здесь она была рукотворной.

Мы стояли на набережной, и тёмная синева взлохмаченной ветром воды словно подмигивала нам золотыми искрами солнца. Широкая река ластилась к одетому гранитом берегу, как огромная кошка к строгому, но любящему хозяину, светлые здания на том берегу выросли, казалось, сами собой, так идеально они дополняли симфонию воды, солнца и ветра, а в вышине над ними, будто лишь на миг коснувшись взметнувшейся иглы шпиля, плыл крохотный золотой кораблик, и верилось, что это тот самый, из старинной песенки, что везёт в своих трюмах счастье.

— Какое чудо! — прошептал обычно ироничный Стефан, и я смог только согласно кивнуть. Гамов довольно улыбался, а Маша вообще выглядела такой гордой, словно сотворила это чудо собственными руками. Нам дали ещё немного полюбоваться, а потом повели влево, к тому месту, которое именовалось «Стрелкой». Как выяснилось, мы находились не на берегу реки, а на огромном острове.

Теперь мы уже с нетерпением предвкушали новые чудеса. И город нас не обманул, щедро и искренне одаривая своей красотой, то строгой, чуть даже холодноватой, то внезапно-вычурной, то тёплой, почти домашней. Небо сияло так ярко, будто его специально к нашему приезду вымыли с мылом, солнце не обжигало, а ласково согревало, ветер был тёплым и каким-то уютным, и всё было настолько замечательно, что даже не верилось.

В магазины мы в этот день не пошли. Гамов махнул рукой и сказал, что не стоит портить первые впечатления толчеёй и очередями, а если погода вдруг испортится — потренируемся лишний раз в трансфигурации. Заметив к слову, что с погодой нам отчаянно повезло, слякоть и дождь бывают куда чаще, даже летом. Я попробовал представить, как всё виденное нами сегодня будет выглядеть в ненастье, и с удивлением понял, что всё равно будет красиво. Даже почти захотелось, чтобы наползли тучи и можно было прямо сейчас проверить это.

— А ведь город принял вас, мальчики, — с удовольствием заметил Гамов. — И это хорошо. Некоторым здесь бывает ужасно неуютно, а вам ведь как минимум год жить.

Я вслух удивился: разве здесь может быть неуютно? Гамов кивнул:

— Есть люди, которых город отталкивает, не пускает в себя. Они не в состоянии по-настоящему оценить его красоту, для них это просто большое скопление более-менее старинных домов… ну да это ещё не беда. Бывают — достаточно редко — те, кого он активно не любит. И вот им здесь не жизнь, для них будет тьма и в солнечный день. Питер привередлив в своих привязанностях, но если кого принял — то полностью и навсегда.

— Питер? — удивился я. Маша рассмеялась и произнесла какую-то рифмованную фразу по-русски.

— На болотах рождённый, три раза крещённый, — перевёл её отец. — На самом-то деле — четыре раза, но про первый всегда забывают. Санкт-Петербург — так назывался этот город два века, потом был переименован в Петроград, но это, в сущности, просто перевод с немецкого на русский. А после смерти Ленина стал Ленинградом. Но в разговорах и сейчас нередко Питером называют, так короче. Всё-таки основал его Пётр, как ни крути, так что имя заслуженное.

Он посмотрел на нас, понял, что мы половины не поняли, и пообещал дать почитать симплитский учебник истории.

— Ну хорош же, правда? — встряла Маша. — Ну признайтесь, что не хуже вашего Парижа!

— Не хуже, — согласился Стефан. И добавил задумчиво: — Другой.

Я с ним мысленно согласился. Да. Не хуже. Может, и не лучше. Просто — другой. Моложе? Открытее? Хотя, наверное, не в возрасте дело. Париж — земля, Ленинград — море. Хотя моря мы как раз пока не видели, но оно как-то… ощущалось, что ли?

Наверное, я должен был бы возненавидеть море. Только не возненавидел. Глупо искать виновных там, где виновата только судьба. Даже если очень хочется.

У моря нет разума. Оно не злое и не доброе. Оно просто — есть. И оно прекрасно.

И в жилах этого города шумело море. Северное. Незнакомое.

Прекрасное.

* * *

Разговор о Париже напомнил Стефану об обещанном Жану письме. Да и Ромен Араням писать обещал. И Мату просил сообщить, как устроятся.

На вопрос Гамов пояснил, что в России для переписки издавна используют в основном трансгрессию, слишком уж велики расстояния. Некоторые, правда, и сейчас держат почтовых птиц, чаще всего особую породу соколов, кое-где и голубей, как во Франции или даже сов, как в Англии. Но редко. Так что письмо надо просто положить в специальный конверт, надписать адрес и опустить в почтовый ящик — всё как у симплитов. Конверт он даст, а ящик есть на Магфаке.

За разговором они снова вышли к мосту, который перешли в самом начале прогулки. Мост этот незамысловато назывался Дворцовым в честь расположенного рядом Зимнего дворца, когда-то — королевской резиденции, а сейчас музея. Гамов сказал, что его дом расположен на острове, недалеко от Университета, так что моста было не миновать. На середине Гамов указал на четыре массивных полукруглых выступа:

— Видите? Это по проекту основания башенок, только их никогда не построят.

— Почему? — Стефан искренне удивился. Башенки на мосту просто-таки напрашивались.

— Мост строили в девятьсот четырнадцатом и не успели закончить отделку — началась Первая Мировая война. Потом — революция, Гражданская война... в общем, не до того было. А достраивать решили весной сорок первого… не смотрите так удивлённо, это для вашей страны война началась в тридцать девятом, а для нас — в июне сорок первого. Ну а мост предпочитают больше не трогать, леший с ней, с отделкой.

— Там что, кто-то проклятье наложил, да ещё такой силы? — заинтересовался Стефан.

— В том-то и дело, что нет, во всяком случае, обнаружить ничего не удалось. Но, как говорится, бережёного бог бережёт, а мост и так неплох.

С последним трудно было не согласиться.

Дом, где им предстояло прожить два месяца, и правда был всего минутах в двадцати неторопливой ходьбы от Университета. Вечер ушёл на написание подробных писем и изучение русского алфавита, который вроде бы и был похож на привычный, но в деталях сильно отличался. А правильно произносить «щ» и «ц», не говоря уже о чёртовом «р», научиться вот так, за один вечер, оказалось просто нереально. И заклинания тут, увы, помочь не могли. А они ещё на латынь ругались! Теперь даже английский с его заковыристыми «w» и «th» казался Стефану вполне приемлемым. Утешало только то, что, по словам Гамова, русских с французским вариантом произношения поджидали не меньшие трудности.

Следующая неделя оказалась сплошным праздником. Было решено, что им надо «дать время освоиться», что означало в основном длительные прогулки по городу, чаще всего в сопровождении Маши. Характером Гамова-младшая и впрямь напоминала Николь, а потому с ней было легко и весело. Вечерами можно было посмотреть телевизор, что для Стефана оказалось развлечением само по себе, даже вне зависимости от сюжета передач. Ну забавно же! В их семье и кино-то сильно не одобряли.

А ещё они учили русские слова: сначала Маша их вслух проговаривала, потом выдавала список. Наложенное Гамовым заклинание помогало за один вечер выучивать несколько сот слов и выражений, после чего начиналось самое страшное: научиться правильно обвешивать их суффиксами, префиксами и окончаниями, количество которых в русском языке плохо поддавалось исчислению, а правила употребления — логике. По крайней мере, логике нормального европейца. Вот с построением фраз особых проблем не возникало — у Стефана очень скоро создалось ощущение, что сами русские делают это, по их собственному выражению, как бог на душу положит.

По магазинам они всё же прошлись, купив обоим по летней куртке, а Стефану ещё и свитер. И пару складных зонтиков из Японии, за которыми пришлось долго стоять в очереди. Погода, как и предсказывал Гамов, на третий день испортилась, но это не особенно огорчало. На ботинки отлично ложилось заклинание непромокаемости, а город был хорош и в дождь.

Потом праздник кончился, и начались суровые будни.