Стереть твой номер (гет)

Ночная прохлада просачивалась в открытое окно, но Тарталье все еще было жарко. Он стянул влажную от пота и хлорки футболку, бросив ее на стул, и прошелся по своей комнате в общежитии. Вечеринка у Дотторе, как всегда, была шумной, дорогой и утомительной. Но не это не давало ему покоя.

Он остановился у окна, глядя на редкие огни ночного города. В ушах все еще стоял гул музыки и смеха, но один звук перекрывал все остальные — звонкий, немного возмущенный смех Люмин, когда он окатил ее волной из бассейна. Воспоминание нахлынуло само собой, яркое и живое.

…Бассейн в загородном доме Дотторе переливался под светом плавающих фонарей. Вода была прохладной, идеальной после душного вечера. Они с Люмин, устав от шумной толпы, устроили настоящую водную войну. Брызги летели во все стороны, а они, забыв обо всем, дурачились, как дети.

Тарталья, как хищник, наслаждался игрой. Он был сильнее, быстрее, и с каждым разом ему удавалось подплыть все ближе. Люмин не сдавалась: она ловко уворачивалась, ныряла, пыталась застать его врасплох. Но в конце концов, он настиг ее. Одним мощным гребком он отрезал ей путь к отступлению, прижав к гладкой стенке бассейна в самом тихом и темном его углу.

Музыка и смех гостей вдруг стали далеким фоном. Мир сузился до этого маленького пятачка воды, освещенного лишь одним дрожащим фонарем.

Тарталья провел рукой по своим все еще влажным рыжим волосам. Он помнил этот момент так отчетливо, будто это было секунду назад.

Он уперся руками в бортик по обе стороны от нее, заключая в ловушку. Вода доходила им до груди, мягко покачивая. С ее светлых волос стекали струйки, капли блестели на ресницах, на плечах, на ключицах. Она тяжело дышала после их маленькой погони, приоткрыв губы.

И ее взгляд…

Сначала в нем плескался азарт проигравшего бойца. Потом — вызов. Она смотрела на него снизу вверх, но в ее золотых глазах не было ни капли страха или стеснения, которые он видел в ней раньше. Только упрямство и что-то еще… что-то, отчего у него самого перехватило дыхание. Какая-то непонятная, пьянящая искра. Он не мог понять, что это, и от этой невозможности прочесть ее до конца сердце в его груди сделало кульбит.

Он хотел наклониться ближе. Просто чтобы рассмотреть этот оттенок золота в ее глазах, чтобы понять, что же там прячется. Он хотел…

Тарталья резко мотнул головой, возвращаясь в реальность своей комнаты. Он прислонился лбом к прохладному стеклу.

Вот оно что.

Это был не азарт охотника. Не радость от маленькой победы в игре. Это было нечто совсем иное. Теплое, колючее чувство, которое сейчас разливалось по его груди. Он хотел не просто победить ее в шуточной драке. Он хотел видеть этот взгляд снова и снова. Хотел быть причиной этого упрямого, живого огня в ее глазах.

Черт.

Ему понравилась Люмин. Не как забавная подружка Скары, его «серая мышка». А как… девушка.

Осознание ударило по нему, как обухом по голове. Сначала на его лице появилась легкая, растерянная улыбка. А потом она тут же сползла, сменившись выражением чистого ужаса. В голове мгновенно всплыл другой образ: вечно хмурое лицо Скарамуччи, его фиолетовые глаза, полные яда и презрения, и тонкие губы, скривленные в усмешке. Скарамучча, который носится со своей первокурсницей, как с редкой диковинкой, и собственник до мозга костей. Тарталья рухнул на кровать, закрыв лицо руками.

— Черт, Скарамучча меня испепелит

Тарталья вскочил с кровати и снова принялся мерить шагами комнату. «Испепелит» — это было еще мягко сказано. Он слишком хорошо знал Скарамуччу. Знал его не как язвительного старшекурсника, а как человека с тяжелым прошлым и еще более тяжелым характером.

Он знал Скарамуччу во времена Моны. Тарталья невольно поежился, будто ожидая, что Скарамучча сейчас материализуется из-за угла и прибьет его за одно лишь воспоминание об этом запретном имени. Их отношения с Моной были яркие, ожесточенные, полные страсти и яда. Она была единственной, кто мог дать ему отпор на его же поле, такая же острая на язык, такая же гордая. Их разрыв был не расставанием, а взрывом, оставившим после себя выжженную землю.

И после этого… Тарталья видел все. Девушки рядом со Скарамуччей не задерживались дольше, чем на неделю. Иногда — на пару дней. Красивые, популярные, дерзкие — они все были для него просто развлечением, способом заглушить скуку. Он смотрел на них с ленивым презрением, как на очередной трофей, который быстро надоест. Ходячий цинизм в дорогой куртке. Долгое, очень долгое время у Скары не было той, с которой он был бы искренен. Той, кто видел бы за его язвительностью хоть что-то еще.

А потом появилась она. Люмин.

Тихая, неуклюжая, смотрящая на мир с каким-то наивным ужасом первокурсницы. Поначалу Тарталья думал, что это очередная игрушка, самая странная из всех. Но он ошибся. Он видел, как менялся его друг. Как в его взгляде, обращенном к ней, появлялось что-то, чего Тарталья не видел со времен «взрыва» — неподдельный интерес. Защита. Странная, собственническая нежность.

Он был рад за друга. Искренне, черт возьми, радовался, что Скарамучча наконец-то нашел кого-то, кто смог пробиться через его броню. Кого-то, кто заставил его отпустить прошлое. Это было похоже на чудо.

И он, Тарталья, его друг, сейчас сидит здесь и думает о том, как у него перехватило дыхание от ее взгляда в бассейне? Думает о ее смехе, о том, как она выглядела с мокрыми волосами и упрямым вызовом в глазах?

Он сжал кулаки так, что побелели костяшки. Нет. Он не мог. Просто не имел права это разрушить. Это было не просто очередное увлечение Скары. Это было что-то настоящее, что-то, что вытащило его из многолетней апатии. И покуситься на это — значило бы предать не просто друга. Это значило бы растоптать то хрупкое исцеление, которое тот наконец-то нашел.

Тарталья тяжело выдохнул и рухнул обратно на кровать, глядя в потолок. Чувства — это одно. Но дружба — совсем другое. И он свой выбор сделал.