В руинах (джен)

Обмундирование в запретной территории изнашивалось со страшной силой. Я уныло посмотрела на любимые ботинки, под которыми натекла куча мутной воды, потом на мантию с порванным в толчее рукавом и насквозь промокшим подолом. Если так будет продолжаться, я вообще останусь без гардероба, и мне придется встать на вещевое довольство у Хаммеритов. Я нервно хихикнула, представив себя в бело-красном облачении, хотя, по-хорошему, смеяться было особо не над чем.

Усталость как будто залила ноги и руки свинцом, но прислуги здесь не было, и заботиться о себе приходилось самой. Рукой, на которую наступили, все еще было сложно двигать, и каждое действие воспринималось, как маленький подвиг: разжечь камин, кинуть на решетку чайник, наполнить ромашкой ситечко для заварки… Несмотря на нервное истощение, у меня почему-то разгулялся аппетит, а вот еды в комнате не осталось. Снизу же, как назло, доносился приятный запах горячей пищи, которую каждый день готовили дежурные по кухне. В основном это было рагу в самых разных вариациях: просто закинь все подряд в огромный котел и томи на медленном огне. Не самая высокая кухня, конечно, но сейчас я не отказалась бы от тарелочки такого варева. Однако, Хаммериты никогда не приглашали меня разделить с ними трапезу, а я не навязывалась. Обычно обходилась тем, чем привыкла питаться дома: хлеб, сыр, вяленое мясо, фрукты или овощи. Но сегодня мои скудные припасы закончились, а голод, почему-то, казался нестерпимым.

Пока я, сидя у окна, прихлебывала ромашковый чай вприкуску с цукатами, завалявшимися на самом дне жестяной коробки, во мне боролись сразу несколько весьма осуждаемых обществом пороков: чревоугодие, гордыня — ну не пойду же я, в самом деле, стоять вместе со всеми в очереди у котла с пустой миской — и лень. Пока что последняя побеждала. Чем дольше я сидела, тем сильнее наливались усталостью мышцы, да и полученные в давке синяки начали побаливать. Больше всего мне сейчас хотелось бы теплую ароматную ванну и массаж, но подобных услуг в Доме Розали, разумеется, не предоставлялось. Впрочем, посещение купален, как и многое другое, осталось в прошлой жизни, где я была красива и любима. Теперь я не рискнула бы раздеться ни перед кем. В фантазии о горячем паре с ароматами эвкалипта и накрахмаленных до скрипа простынях очень грубо вмешался урчащий желудок и вернул меня в реальность задрипанного постоялого двора, насквозь пропитавшегося запахами рагу, сапог и солидола. С легким неистребимым шлейфом зомбятины, разумеется.

Чай остыл. Во дворе, тем временем, собирались на вечернюю службу Хаммериты. Им после искренней молитвы даже сухой хлеб жуется веселее. Видимо, сегодня они собирались отмечать какой-то свой религиозный праздник: даже соорудили во дворе что-то вроде алтаря, накрытого красным полотном, и понатыкали по периметру двора факелов, хотя сумерки еще только занимались. Не отводя взгляда от окна, я привычно сунула руку в коробку с цукатами, но лишь разочарованно вздохнула, нащупав пустоту.

Народу во дворе, между тем, прибавлялось. Я разглядела высокую, плечистую фигуру Флайвила — разумеется, ориентируясь на лысину Оливера, отражающую закатное солнце. Витриол, выделяющийся из толпы своей мантией, тоже находился неподалеку. Нет, это не молитва. Тут явно что-то другое.

Двое дежурных открыли ворота Дома Розали — нараспашку, а не одну створку, как обычно, — и, к моему удивлению, во двор неспешно вошла целая делегация Братства Руки. В ней было больше дюжины магов всех четырех стихий. Ого, да я внезапно стала свидетельницей какого-то важного, политически значимого события, на которое меня, разумеется, не пригласили. Ну что ж. Лень и гордыня все же победили, но теперь я просто не отлипала от окна, за которым разворачивалась долгая церемония со взаимными раскланиваниями, расшаркиваниями, пожиманием рук и речами. Спустя примерно полчаса, маги подошли к алтарю, накрытому красной тканью, и сдернули покрывало. Теперь я поняла, что невольно стала свидетелем вовсе не молитвы, а панихиды: под красной тканью скрывался простой деревянный гроб. Ниалл решил торжественно передать останки погибшего мага Братству Руки. Красивый жест, но вся эта церемония в сумерках имела какой-то неуловимый флер жути, и от нее по спине побежали мурашки. Наверное, потому что я точно никогда не забуду, как выглядела огненная тень, и любое воспоминание о ней будет навсегда отравлено ужасом. А может быть, просто потому, что есть что-то глубоко неправильное в вечерней панихиде под зажигающимися звездами, ведь такие церемонии должны совершаться утром. Есть примета о том, что смотреть на похороны из окна — плохой знак, но меня учили не верить в подобное. «Суеверия — удел темных и необразованных, — говорили наши наставники молодым Хранителям. — Если они влияют на ваши решения, то вы ничем не лучше их».

Но сейчас… сейчас мне было очень сильно не по себе. Может быть, сказывалось нервное напряжение предыдущих дней. Может быть, виновата была совершенно неистребимая и совершенно человеческая привычка поддаваться суевериям в тяжелые моменты. Но на душе почему-то стало очень погано. Дурацкое предчувствие. Абсолютно уверена, что потом я вспомню о своих страхах с улыбкой… или не вспомню о них вообще.

Но чем больше я пыталась убедить себя в этом, тем сильнее на душе скребли кошки. Как бы там ни было, маги подняли гроб на плечи и вынесли его за ворота. За распахнутыми створками я разглядела край повозки — видимо, катафалк. Ну не на плечах же им нести его до своей цитадели, в самом деле.

Я откинулась на спинку стула, допивая остатки холодного чая. Вот и поужинала. Пожалуй, лягу сегодня спать пораньше. Раз уж с ванной не срослось, то хотя бы книжку в постели почитаю, что ли.

По коридору протопали тяжелые шаги. В дверь осторожно постучали. Кого-то опять принесло на ночь глядя, а я в одной нижней рубашке! Да еще и мантия, как назло, в совсем неприглядном виде! Я бросилась к шкафу. Торопливо сдернув с вешалки персиковое нижнее платье от городского наряда, я надела его и разгладила руками складки. Бросила взгляд на верхнее. Нет, пожалуй, у меня сейчас нет ни времени, ни желания возиться со шнуровкой на корсаже. Стук повторился. Настойчивый.

Осторожно приоткрыв дверь, я выглянула наружу. Ниалл. Разумеется, могла бы сразу догадаться по топоту.

— Можно войти? — осторожно спросил он.

— Чем обязана? — сухо спросила я, посторонившись.

Кузнец-в-Изгнании, разумеется, снова выглядел безупречно: аккуратно уложенные волосы, прямая осанка, парадное облачение. О том, что еще сегодня днем он еле-еле передвигал ноги от неизвестно откуда взявшегося истощения, напоминали только темные круги под глазами и синюшные губы.

Мне как-то снова стало неловко за свою небрежность: за распущенные волосы и неглаженное нижнее платье. За выпавшие из камина угольки и смятую постель, на которую я завалилась сразу же после возвращения с закрытой территории и, разумеется, не разгладила после этого складки на покрывале. За пустую чашку на столе и круг от пролившегося чая, оставленный ее донышком, и за лежащее совсем рядом с бумагами ситечко, и за брошенную прямо на пол мокрую мантию, да и за много чего еще.

— Садись, — я показала ему на единственное кресло у камина. — Ну так что?

Ниалл жестом показал мне сесть туда, а себе поставил стул. Я скрестила руки на груди. Настроение было прескверное, и я толком не могла понять, из-за чего: то ли из-за визита, который пришелся так некстати, то ли из-за того, что я не испытывала того раздражения, которое должна бы. Ниалл улыбнулся своей фирменной «улыбкой глазами» — в уголках глаз обозначились морщины, а губы чуть-чуть растянулись.

— Я пришел сказать спасибо.

— Не думала, что вы, Хаммериты, знаете такие слова.

Мой внутренний цензор уже в который раз не поспевал за языком. Ну все, понеслась кобыла в щавель… Все же, волевым усилием, я заставила себя прикрыть рот и не продолжать, хотя в голове уже вертелось несколько вариантов колкостей, вроде «может, скоро хоть на людей станете похожи» или «ты хоть знаешь, что оно значит-то?». Ниалл — видимо, разнообразия ради — тоже решил в этот раз не нагнетать обстановку. Проигнорировав мой выпад, он продолжил спокойным, миролюбивым тоном, от которого у меня пропало последнее желание пререкаться:

— Не все Хаммериты такие, как Витриол. Я ценю уроки, которые мне посылает Творец. И людей, которые их преподают.

Ну да. Может, действительно не все Хаммериты похожи на фонтанирующего злобой инквизитора, но это ровным счетом ничего не значит. Как говорят моряки, «бойся тихих вод», а еще «штили убивают не хуже штормов». Есть кое-что, что объединяет всех без исключения молотоголовых: каждый из них любит высокопарно помянуть Строителя в полной уверенности, что исполняют его волю.

— Ты была права, — продолжал, тем временем, Ниалл. — Тот маг действительно отправился в запретный квартал практически вскоре после катастрофы: вроде как, решил своими глазами убедиться, что ситуация настолько плоха, как о ней сообщают. И пропал. Ну, по крайней мере, это официальная версия, о которой мне сообщили. Как выяснилось, это был не простой маг, а какой-то Архимаг Эльд Виммел.

— А ты рассказал им, что он попался в обычную ловушку на глупого вора? — хмыкнула я.

— Не думаю, что им хотелось бы это знать. В общем, Братство Руки теперь обязано мне… А я — тебе.

— Я запомню, — я кивнула.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

«Натаскать воды и сделать массаж», — подумала я и, кажется, покраснела. По крайней мере, в жар меня бросило знатно.

— Условия остаются прежними. Не вижу смысла менять контракт.

— Но все же…

— Тогда принеси мне поесть, — ляпнула я.

Ниалл уставился на меня.

— Ты серьезно?

— Ну да, у меня, как назло, закончились продукты… А идти за покупками что-то нет желания.

Ну да, Хранители тоже люди и тоже едят… и не только едят. Ладно, мы хотя бы избавились от клейкого привкуса официоза, и на том спасибо.

Кузнец-в-Изгнании вернулся в компании Тайренна с подносом, на котором стояла большая миска рагу, кувшин, а также свежий хлеб, сыр и оливки. Уткнувшись носом в сцепленные в замок руки, я сидела в кресле у камина и мрачно наблюдала за тем, как послушник, отодвинув на подоконник бумаги, привычно сервирует рабочий стол, расставляя тарелки и раскладывая приборы на двоих. Закончив свои дела, Тайренн исчез за дверью, оставив нас наедине.

— Не возражаешь, если составлю тебе компанию? — спросил Ниалл.

— По-моему, спрашивать надо было раньше.

— Да, ты права. Извини.

Возникла неловкая пауза. Я положила себе из общей тарелки несколько кусков мяса и разваренных до неузнаваемости овощей.

— Ты хотел о чем-то поговорить? — спросила я, осторожно пробуя хаммеритскую стряпню.

— Нет, просто… — Ниалл поднял глаза и, похоже, впервые за долгое время задержал взгляд на моем лице. — Терпеть не могу есть в одиночку и переношу эту привычку на других. Слишком поздно подумал, что тебе, наоборот, может быть неприятно из-за… ну.…

— Шрамы. Это называется «шрамы», — я не смогла удержаться от колкости, наблюдая, как Флайвил медленно заливается краской.

Странно, но увечья могут быть таким же полезным инструментом в общении, как и красота. Принцип использования, конечно, другой, но они тоже неплохо справляются с задачей «выбить оппонента из привычного состояния». Никогда об этом не задумывалась. Всегда считала себя виноватой из-за того, что могу смущать других своим видом. Может быть, стоит подумать о том, чтобы переломить отношение к проблеме?

— В общем, я привык есть в компании с кем-то, — торопливо продолжил Ниалл, словно пытаясь оправдаться. — А в семинарии отлучение от общего стола и вовсе было наказанием. Жуй, мол, в углу, как шелудивый пес. С тех пор мне всегда хочется составить компанию человеку, который ест в одиночестве. Совместный прием пищи сближает. Все эти традиции про «преломить хлеб» — они ведь отсюда идут.

Я пожала плечами.

— Еда — это просто еда. Она может быть вкусной или нет, полезной или вредной, но по сути — это просто уголь, который ты забрасываешь в топку. Не стоит ждать от нее слишком многого.

— Не всегда. Иногда это еще и ритуал, и он помогает людям сблизиться…

— И насколько сильно ты сейчас рассчитываешь сблизиться?

Ниалл поперхнулся едой. Он плеснул себе из кувшина разбавленного вина и сделал торопливый глоток. Потом вспомнил про этикет и наполнил и мой стакан тоже. Я пригубила кислое пойло — Гарретт бы сейчас обплевался! — и продолжила лениво ковыряться в тарелке, не сводя с него взгляда и очень сильно надеясь, что мне удалось изобразить на лице выражение святой невинности.

— Все в порядке? — участливо спросила я, когда собеседник, наконец, откашлялся. — Было бы интересно узнать дальнейшие перспективы сотрудничества. Мы, вообще-то, и так уже нормально взаимодействуем, ведь правда? Куда уж лучше…

— Э-э-э, да, — растерянно ответил Ниалл и снова уткнулся в свою тарелку.

Его замешательство доставляло мне странное удовольствие. Не знаю, откуда, но у меня каждый раз вылезало это непреодолимое желание ткнуть Ниалла побольнее, стоило ему лишь чуть-чуть подставиться. Это было странно, это было… наверное, нездорово, но это было. И странно было бы это отрицать. Испытав очередной приступ запоздалого раскаяния, я снова сосредоточилась на еде.

Вкус, надо признать, был выше всяких похвал, и я изо всех сил старалась есть сдержанно и, подобно истинной леди, не демонстрировать волчий аппетит. Интересно, представится ли мне потом возможность собрать подливку кусочком хлеба? Если Флайвил продолжит вертеться поблизости, то я не решусь этого сделать, потому что он-то как раз ел как аристократ — неторопливо и изящно. Уверена, что эти руки прекрасно умеют держать не только вилку и нож, но и правильно применять щипцы для лобстера или прибор для устриц. Закончив, он, погруженный в свои мысли, с отсутствующим видом сложил приборы на тарелке в порядке, который означал команду официанту нести следующее блюдо. И, заметив мое пристальное внимание, тут же попытался изменить положение вилки относительно ножа, лишний раз подтвердив мои догадки: это человек когда-то имел дело с высокой кухней и сложной сервировкой. И это стало настолько обычным, что некоторые действия он производил на автомате.

— Старые привычки так просто не изжить? — поинтересовалась я, забирая с общей тарелки последний кусок мяса.

Ниалл сделал вид, что не расслышал или не понял, и снова глотнул вина. Слишком торопливо. Затем поднялся и сухо поблагодарил за компанию. Я кивнула и попыталась хоть немного побыть искренней:

— Спасибо за ужин. Ты даже не представляешь, насколько он сегодня оказался кстати.

— Тайренн зайдет, чтобы забрать посуду, — сказал он, обернувшись в дверях. — Я распоряжусь, чтобы тебе приносили ужин каждый вечер.

Я горько усмехнулась: «Докатилась, Кэсс! Теперь ты работаешь за еду».