Грегори Гойл и новый враг (джен)

Дуэльный клуб, задуманный Локхартом, скорее всего, как подиум для самолюбования, а Министерством — как успокоительная таблетка для встревоженных родителей, возымел совершенно неожиданный эффект. Он не успокоил страх, а вооружил его. Вместо того чтобы почувствовать себя в большей безопасности, ученики Хогвартса вдруг остро осознали собственную уязвимость. Хаос, царивший в Большом зале, наглядно продемонстрировал, что между произнесением заклинания и его эффективным применением лежит пропасть, заполненная паникой, плохой техникой и дрожащими руками.

Эта новая реальность породила тихую, лихорадочную гонку вооружений. В библиотеке книги по защитной магии стали дефицитом. В пустых коридорах то и дело раздавались приглушённые выкрики «Экспеллиармус!» и «Протего!», когда студенты, оглядываясь по сторонам, пытались практиковаться втайне от учителей. Страх стал катализатором обучения — куда более эффективным, чем любая оценка профессора Флитвика.

Для меня же вся эта суета стала холодным душем, отрезвляющим напоминанием. Анализируя нападения, я видел чёткую закономерность. Жертвы были одни. Их не убивали, а парализовали(пока что, по крайней мере). Атакующий оставался невидимым и неслышимым, при том даже самими жертвами, которые выглядели словно они даже не успели понять, что случилось. Виктор во мне — старый наёмник, знавший цену выживанию — сделал однозначный вывод: вступать в бой с таким противником равносильно самоубийству. Когда враг невидим и способен нейтрализовать тебя одним ударом, единственная верная тактика — это отступление. Не героическая битва, а быстрый, эффективный отход. Нужно было учиться не сражаться, а исчезать.

Заброшенный класс на втором этаже стал моим личным святилищем, лабораторией, где я мог оттачивать навыки, о которых не стоило знать никому — даже Драко. Воздух здесь был спёртым, пахнущим вековой пылью и меловой крошкой, а единственным зрителем оставался скелет в шкафу, чей вечный оскал, казалось, выражал циничное одобрение моим занятиям.

Моей первой целью стали Чары Хамелеона. Это было не полноценное заклинание невидимости, которое требовало уровня магии, пока недоступного для моего двенадцатилетнего тела, а нечто более тонкое и, возможно, более полезное. Чары не делали объект невидимым, а заставляли его сливаться с фоном, подобно хищнику, затаившемуся в засаде.

Первые попытки были провальными. Я направлял палочку на старое кресло, стоявшее в углу, и бормотал заклинание. Кресло на мгновение подёргивалось рябью, словно отражение в воде, цвета обивки тускнели, пытаясь подстроиться под серый камень стены за ним, но эффект держался лишь пару секунд, а затем исчезал. Требовалась колоссальная концентрация — постоянное ментальное усилие для поддержания иллюзии.

Я перешёл к тренировкам на себе. Встав перед разбитым зеркалом, которое я притащил из другого заброшенного кабинета, я направил палочку на свою руку.

— Дисколоро!

Кожа на руке начала терять цвет, контуры расплывались. Я попытался подстроить её под узор каменной кладки стены. Получалось плохо. Рука то становилась полупрозрачной, то покрывалась уродливыми серыми пятнами, то и дело вспыхивая своим нормальным цветом. Это было похоже на попытку настроить старый маггловский телевизор.

Но я был упрям. Час за часом я стоял перед зеркалом, заставляя магию подчиняться. Пот стекал по лбу, мышцы сводило от напряжения, но постепенно я начал чувствовать, как магия откликается. К концу недели я мог заставить свою руку полностью исчезнуть на фоне стены на целую минуту, если стоял неподвижно. Движение всё ещё разрушало чары, но это было только начало. Виктор во мне ликовал: это была магия для выживания. Идеальный инструмент для того, чтобы разорвать контакт и скрыться.

Вторым пунктом в моей программе шло заклинание «Фумос» — создание густого, непроглядного дыма. Это был классический приём для отступления, способный создать хаос и прикрыть отход. Я вставал посреди класса и выкрикивал:

— Фумос Дуо!

Из конца моей палочки вырывался плотный клуб чёрного дыма, который за считанные секунды заполнял комнату. Дым был густым, с едким запахом гари, он щипал глаза и мешал дышать. Видимость падала до нуля. Моей задачей было не атаковать в дыму, а как можно быстрее и тише добраться до двери, не издав ни звука. Я задерживал дыхание, закрывал глаза и двигался по памяти, ориентируясь на сквозняк из-под двери. Это была тренировка не магии, а инстинктов и самообладания в условиях полной дезориентации.

Вместо боевых проклятий я сосредоточился на двух других тактических заклинаниях. Первым было Заклинание-обманка, создающее громкий хлопок и вспышку света на расстоянии.

— Дистракцио! — шептал я, направляя палочку в дальний угол комнаты.

В углу раздавался оглушительный треск, похожий на взрыв петарды, и вспыхивал яркий сноп искр. Идеально, чтобы отвлечь внимание преследователя и заставить его посмотреть в другую сторону, давая мне драгоценную секунду для бегства.

Вторым стало заклинание Тихого Шага, которое я вычитал еще в особняке, но постоянно откладывал его тренировку. Я практиковал его часами, пытаясь добиться того, чтобы мои шаги по усыпанному пылью и обломками полу становились абсолютно бесшумными. Я ходил, бегал, прыгал, и каждый раз концентрировался на том, чтобы магия поглощала звук. Это было изнурительно, но результат того стоил. Бесшумное движение в сочетании с дымовой завесой или хамелеоном давало почти стопроцентный шанс уйти незамеченным.

Хамелеон, дымовая завеса, обманка и бесшумность. Это была магия того, кто не собирается становиться очередной окаменевшей статуей в коридоре. Конечно, остальные жертвы не замечали нападавшего до последнего момента. Но, что Криви, что Крэбб никогда и не славились наблюдательностью, кошка же явно что-то заметила. Я тоже решил полагатся на свою чуйку, которая, хоть и была хуже в этом теле, но явно лучше, чем у того же Винса.

Мои субботние занятия со Снейпом стали центром моей учебной вселенной. Здесь, в холодной, пахнущей реагентами тишине его лаборатории, я чувствовал, как мои знания обретают плоть и кровь. Мы не брались за зелья шестого курса, но Снейп давал мне задачи, требующие ювелирной точности и недюжинной концентрации — то, что нужно было для оттачивания контроля.

В этот раз мы варили Умиротворяющее зелье. Оно входило в программу третьего курса, но считалось одним из самых капризных. Малейшая ошибка в пропорциях или нарушение температурного режима могли привести к тому, что зелье превращалось в бесполезную жижу или, хуже того, вызывало тяжёлую депрессию.

— Ключевой момент, Гойл, — говорил Снейп, его голос был тихим, почти гипнотическим, — это эмоциональное состояние зельевара. Зелье впитывает ваши эманации. Страх, гнев, нетерпение — всё это отравит его. В замке, полном паникующих идиотов, сохранять хладнокровие — само по себе испытание. — Он подошёл ближе, наблюдая за тем, как я медленно помешиваю содержимое котла. — Скажите, мистер Гойл, что вы чувствуете, когда слышите очередные слухи о монстре в замке?

Я на мгновение приостановил движение ложки, затем продолжил размеренно помешивать.

— Любопытство, профессор, — ответил я честно, понимая, что он не мог не знать о моем маленьком бизнесе с амулетами. — И… расчёт.

— Расчёт? — в голосе Снейпа прозвучала заинтересованность. — Поясните.

— Паника делает людей предсказуемыми, сэр. Они совершают глупости. Кто-то может извлечь выгоду из чужого страха.

Снейп едва заметно усмехнулся.

— Интересная философия для двенадцатилетнего мальчика. Посмотрим, способны ли вы на подобное хладнокровие в деле.

Я работал с предельной концентрацией, отгоняя все посторонние мысли. Виктор во мне умел это делать — отключать эмоции, превращаясь в холодный механизм. Я медленно добавлял толчёный лунный камень, следя, как зелье меняет цвет с бирюзового на светло-сиреневый, помешивая его серебряной палочкой точно семь раз по часовой стрелке и один раз против.

Когда зелье было почти готово и начало испускать лёгкий серебристый пар, я решил, что момент настал. Нужно было действовать осторожно, как сапёру, перерезающему не тот провод.

— Профессор, — начал я как можно более отстранённо, не отрывая взгляда от котла. — В свете последних событий, я изучал в библиотеке информацию о мощных защитных зельях. Тех, что выходят за рамки школьной программы.

Снейп не ответил, но я почувствовал, как изменилась атмосфера в лаборатории. Она стала холоднее. Опаснее.

— В частности, — продолжил я, добавляя последнюю каплю сиропа чемерицы, — я наткнулся на упоминания о работах Николаса Фламеля. О его исследованиях в области… абсолютной защиты. Эликсира Жизни.

Я рискнул поднять на него взгляд. Лицо Снейпа было непроницаемой маской, но его чёрные глаза сузились, превратившись в две тёмные щели, в глубине которых горел холодный, анализирующий огонь.

— Весьма специфический интерес для второкурсника, мистер Гойл, — произнёс он медленно, отчеканивая каждое слово. — Большинство ваших сверстников сейчас озабочены покупкой чеснока и амулетов из кроличьих лапок. Откуда у вас доступ к подобной литературе?

— Библиотека, сэр. Там хватает разных книг, хоть и описания слишком поверхостные. Меня интересует теория, вершина искусства зельеварения. Философский камень — это ведь… абсолютное творение. Сама идея его существования захватывает.

Снейп медленно обошёл мой котёл, словно хищник, изучающий добычу.

— И что именно вас так «захватывает» в идее бессмертия, мистер Гойл? — его голос стал ещё тише, опаснее. — Боязнь смерти? Жажда власти? Или простое любопытство?

Я почувствовал ловушку в его вопросе.

— Совершенство, профессор, — сказал я после паузы. — Фламель достиг того, что считалось невозможным. Превзошёл саму природу. Это… восхитительно с научной точки зрения.

— Фантазии, — отрезал Снейп, и в его голосе прозвучала нотка яда. — Фантазии для детей, начитавшихся сказок. Бессмертие — это иллюзия, Гойл, опасная иллюзия, которая погубила куда более великих волшебников, чем вы можете себе представить. — Он наклонился ближе, его голос стал почти шёпотом. — Скажите мне, мистер Гойл, а что вы знаете о цене подобных… экспериментов?

— Ничего конкретного, сэр, — признался я. — В книгах говорится лишь о результатах, не о методах.

— Мудро. Потому что методы… — он замолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать. — Есть вещи, которые лучше не знать. Особенно детям.

Он подошёл к моему котлу, зачерпнул образчик зелья серебряной ложкой и внимательно его осмотрел. Умиротворяющее зелье испускало ровный серебристый пар.

— Ваше зелье безупречно, — констатировал он, но похвалы в его голосе не было. — Однако ваш интерес к определённым темам… вызывает вопросы. — Он поставил ложку обратно и повернулся ко мне лицом. — Послушайте меня внимательно, мистер Гойл. Существуют знания, которые сами по себе являются ядом. Они отравляют разум, толкают на поступки, о которых потом приходится жалеть всю оставшуюся жизнь. Сосредоточьтесь на том, что вам по силам. И не суйте свой нос в дела, которые вас не касаются.

Он сделал паузу, его взгляд стал ещё острее.

— Иначе этот нос можно и потерять. В буквальном смысле. Занятие окончено.

Предупреждение было более чем явным. Я получил ответ, хоть и не тот, на который рассчитывал. Снейп знал о Камне гораздо больше, чем показывал, и эта тема ему явно не очень нравилась. Но главное — я посеял семя. Теперь он будет наблюдать за моими успехами ещё внимательнее, и, возможно, в будущем это даст мне новые возможности. Я надеюсь не проблемы. Но возможность стать личным учеником столь исскусного зельевара того стоила.

Через неделю после начала работы Дуэльного клуба в Хогвартс прибыла министерская комиссия. Их приезд был обставлен с помпой, рассчитанной на то, чтобы произвести максимальное впечатление и продемонстрировать, что Министерство «держит ситуацию под контролем».

Это произошло во время обеда. Большой зал гудел от сотен голосов, когда его массивные дубовые двери с грохотом распахнулись. Все разговоры мгновенно стихли. На пороге стояли шестеро авроров в строгих тёмно-красных мантиях. Они не были похожи на церемониальных стражей; это были профессионалы — лица суровые и сосредоточенные, взгляды сканировали зал, а руки покоились на рукоятках палочек. Они вошли чеканным шагом и встали по обе стороны от входа, их присутствие мгновенно наполнило зал ощущением реальной угрозы.

Затем в зал вошёл сам Министр Магии, Корнелиус Фадж. Он был одет в безупречную мантию в тонкую полоску, а на голове красовался ярко-зелёный котелок. Фадж старался выглядеть внушительно и спокойно, на его лице играла заискивающая улыбка политика, но выглядел он неуместно и жалко на фоне следовавших за ним профессионалов. Он нервно теребил в руках серебряную цепочку от часов, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

За ним следовала Амелия Боунс, глава Отдела магического правопорядка. В отличие от Фаджа, она была воплощением власти и компетентности. Высокая, строгая женщина с седеющими волосами, собранными в тугой узел, и моноклем на правом глазу, она смотрела на всех с выражением холодного, беспристрастного анализа.

Делегация прошествовала к преподавательскому столу. Дамблдор поднялся им навстречу, его лицо было спокойным и приветливым, но в синих глазах за очками-половинками плясали опасные искорки.

— Корнелиус, Амелия, какая приятная неожиданность, — произнёс он своим ровным, мелодичным голосом, и каждое слово звучало как тонко завуалированная насмешка. — Чем обязаны столь высокому визиту? Надеюсь, вы присоединитесь к нам за обедом? У нас сегодня превосходный пастуший пирог.

Фадж откашлялся, пытаясь придать голосу твёрдости, но вышло лишь нервное покряхтывание.

— Альбус, — начал он, поправляя котелок. — Боюсь, мы здесь не ради пирога. Министерство крайне обеспокоено последними событиями в Хогвартсе. Нападения на учеников, легенды о монстрах… — Он оглянулся на зал, полный затихших детей. — Родители волшебников в панике! Ежедневно поступают сотни писем с требованиями закрыть школу. Мы должны принять меры, иначе...

— Иначе что, Корнелиус? — мягко перебил его Дамблдор. — Вы закроете лучшую школу магии в стране из-за слухов и домыслов?

Вперёд вышла Амелия Боунс, её голос был чётким и лишённым эмоций, как отчёт аврора.

— Слухи, профессор Дамблдор? — Она достала из мантии папку с документами. — Три подтверждённых случая окаменения учеников. Нулевая результативность расследования. Полное отсутствие мер безопасности. Я бы не назвала это слухами.

— Меры безопасности приняты...

— Какие именно? — резко перебила его Боунс. — Дуэльный клуб, который, я слышала, превратился в фарс? Призывы к осторожности? Директор, ваши методы обеспечения безопасности очевидно неэффективны. Министерство вынуждено вмешаться.

Она сделала шаг вперёд, её голос зазвучал громче, обращаясь уже не только к Дамблдору, но и ко всему залу:

— С этого дня в замке будет постоянно дежурить отряд авроров до тех пор, пока угроза не будет полностью нейтрализована. Будет введён комендантский час. Все перемещения учеников после девяти вечера запрещены. Доступ к определённым частям замка будет ограничен.

Дамблдор медленно обвёл взглядом авроров, застывших у входа, затем снова посмотрел на Боунс. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Амелия, я всегда рад сотрудничеству с вашим отделом, — произнёс он тихо, но каждое слово прозвучало отчётливо даже в дальних углах зала. — Но позвольте напомнить, что Хогвартс находится под моей юрисдикцией. Согласно Уставу школы, принятому Советом попечителей в 1637 году, любые изменения в режиме безопасности должны утверждаться...

— Устав можно пересмотреть, — холодно прервала его Боунс. — И будет пересмотрен, если ситуация не изменится. Альбус, с уважением к вашей репутации, но присутствие авроров в замке — это не запрос. Это приказ Министра Магии.

Фадж нервно кивнул, явно чувствуя себя неловко в роли того, кто отдаёт приказы Дамблдору.

— Я понимаю ваше... эм... нежелание принять помощь, Альбус, но мы не можем позволить себе ждать четвёртой жертвы. Общественность требует действий.

— Панику вызывает окаменевший ребёнок в больничном крыле, Альбус, а не мои люди, — добавила Боунс, указав в сторону авроров. — Мои авроры будут действовать тактично, но они будут здесь. Они опросят всех преподавателей и персонал. Проверят каждый уголок замка. И мы ожидаем от вас полного содействия.

— А если я откажусь? — спросил Дамблдор, и в его голосе впервые прозвучала сталь.

— Тогда Совет попечителей получит рекомендацию о временном отстранении директора до урегулирования кризиса, — не моргнув глазом, ответила Боунс. — Не заставляйте нас идти по этому пути, профессор.

Это был не диалог, а ультиматум. Министерство не просило разрешения, оно ставило перед фактом. В зале стояла гробовая тишина; даже призраки замерли в воздухе, наблюдая за противостоянием.

Дамблдор на мгновение замолчал, его взгляд скользнул по лицам преподавателей — напряжённому Макгонагалл, мрачному Снейпу, бледному Спраут. Затем на его губах появилась лёгкая, загадочная улыбка.

— Что ж, раз так... — он медленно сел обратно в своё кресло. — Я уверен, ваши люди сделают всё возможное. Надеюсь только, что их присутствие не помешает образовательному процессу. А теперь, если вы не возражаете, мы бы хотели продолжить обед. У наших учеников скоро занятия.

Это был конец разговора. Дамблдор взял в руки вилку и невозмутимо принялся за еду, давая понять, что аудиенция окончена. Фадж, бормоча что-то о необходимости «провести тщательную инспекцию», неловко присел за стол. Амелия Боунс осталась стоять, её пронзительный взгляд из-под монокля обводил зал, словно выискивая виновного среди сотен испуганных детских лиц.

Я смотрел на эту сцену и видел не заботу о безопасности, а жестокую борьбу за власть и контроль. Фадж был слабаком, пытающимся спасти свою репутацию. Боунс была профессионалом, делающим свою работу, но её методы грозили превратить школу в тюрьму. А Дамблдор... Дамблдор играл в свою игру, правила которой не знал никто, кроме него самого. Мда, а мне похоже придется свернуть свои мутки как и с «защитой», так и с продажей амулетов. Лучше не провоцировать Министерство.