Грегори Гойл и новый враг (джен)

Я стоял в подвале нашего особняка, уставившись на Философский камень, лежащий на старом деревянном столе, освещённый тусклым светом единственной свечи. Камень пульсировал, как живое сердце, его рубиновый блеск отражался в потрескавшихся стенах, пропитанных сыростью и древней магией. Воздух здесь был тяжёлым, с привкусом плесени и чего-то металлического — крови? Или просто мои воспоминания о ритуалах, которые отец проводил здесь, когда я был ещё мелким сопляком. После гибели Алисы это место казалось ещё более мрачным, чем раньше. Иногда мне казалось, что стены шептали, словно живые, а пол под ногами скрипел так, как будто жаловался на тяжесть секретов.

Я отбил эту штуку у Поттера всего пару дней назад, перед самым отъездом из Хогвартса. Тот бой в коридоре... Чёрт, он был хорош, этот сопляк. Скользкий, как угорь в масле, и заклинаниями сыпал, словно семечками. Но я был быстрее, хитрее — я все еще имел опыт старого Виктора, хоть и влияние нового тела на мое сознание неоспоримое. Конфундус, удар по башке, и камень в кармане. Триумф был сладким, как глоток виски с колой после удачного дела. Но теперь, дома, эйфория ушла, оставив место холодному расчёту. Камень — это сила, бессмертие, золото. Но и опасность. Дамблдор не дурак, если не пойти на условия Поттера — тот наверняка все расскажет старику. Если они заподозрят меня... Нет, разделить камень — вот единственный выход. Половина мне, половина... Поттеру? Звучит как бред, но увы... Вернуть половину, чтобы заставить парнишку замолчать. А потом? Использовать камень и разорвать обет, выплатить долги Малфоям, стать свободным. Хватит ли его? Ведь он и так был совсем крошечным, а тут еще и половину я должен отдать. Ну Поттер, я это тебе припомню.

— Гринч, — позвал я эльфа, не отрывая глаз от камня, тот появился незамедлительно. — Позови отца, нужна его помощь.

Через десять минут дверь в подвал скрипнула, и он вошёл — Ричард Гойл, отец этого тела. Выглядел он паршиво: кожа серая, словно старая тряпка, глаза ввалились, борода растрёпанная, а движения медленные, словно каждый шаг давался с усилием. Тот ритуал, когда погибла Алиса, выжал его досуха. Да, ритуал защитил меня от Голоса, даровав также ментальную защиту, но он же и подорвал здоровье Ричарда. Теперь он был тенью самого себя — усталый, сломленный, без той ярости, что раньше пугала меня до дрожи. Но магия в нём ещё теплилась, я чувствовал это.

— Что это? — спросил он хриплым голосом, подходя ближе. Его глаза на миг блеснули, когда упали на камень, но без жадности — только усталое любопытство. — Откуда?

— Не спрашивай, — буркнул я, не вдаваясь в детали. — Нужно разделить его. Надвое. Ты знаешь, как? Ритуал или заклинание — что угодно.

Отец помолчал, уставившись на камень. Его пальцы задрожали, когда он провёл рукой над поверхностью стола. Я ожидал вопросов — мол, откуда такая штука у сопляка вроде меня? Или даже того, что старик попытается наложить на мой трофей руки. Но он молчал. Видно, сил не было даже на это. Ритуал высосал из него всё: энергию, волю, может, даже часть души. Он выглядел как старик, хотя был в расцвете лет. Он не сказал больше ни слова. Просто кивнул.

— Да... можно. Старый ритуал. Разделение сущности. — Голос его был тихим, как шорох листьев. — Но... это опасно. Камень — не простая вещь. Его магия древняя. Древнее самой Британии. Если проведем ритуал неправильно, потеряем всё.

— Делай, — сказал я, не давая ему времени на раздумья. — Половина — моя. Вторую отправлю Поттеру. Чертила угрожал заложить меня Дамблдору, если этого не сделаю.

Гойл-старший поднял бровь, но опять без вопросов. Он был слишком вымотан, чтобы спорить. Достал из складок мантии старую палочку — потрёпанную, с трещинами, — и начал чертить руны на столе вокруг камня. Символы вспыхивали тусклым золотом, воздух потяжелел, словно набух дождём. Я стоял рядом, чувствуя, как магия колет кожу, как иголки. Отец бормотал слова на латыни — древние, забытые, — его голос дрожал, пот лился по лицу. Камень задрожал, его свет усилился, заполняя подвал пульсирующим сиянием. Я затаил дыхание.

— Cепаратум эссенция... Дивидире этернум... — прошептал он, и палочка ударила в центр камня.

Вспышка ослепила меня, словно молния. Камень треснул с звуком, похожим на крик, — надвое, ровно, без крошки. Две половины лежали на столе, каждая всё ещё сияла, но слабее, как будто поделили душу. Отец осел на стул, дыша тяжело, лицо побелело ещё больше. Он не спросил ничего про Поттера. Не спросил ничего. Просто сидел, уставившись в пол, словно ритуал выжал из него последние капли сил. Я взял одну половину — тёплую, вибрирующую в ладони, — и спрятал в карман. Вторую завернул в пергамент, нацарапав записку: «Вот, как и договаривались. Теперь мы в рассчёте. Гойл». Теперь все. Уверен, Поттер не настолько идиот, что начнет болтать о таком ценном трофее. Этот секрет должен умереть вместе с нами.

— Спасибо, отец, — сказал я, но он лишь кивнул, не поднимая глаз. Выглядел он ещё хуже, чем до ритуала — ни следа восстановления. Словно та древняя магия в подвале жрала его заживо, не давая прийти в себя. Я вышел, оставив его в темноте. Семья Гойлов, как и наш особняк — сплошные руины, но теперь у меня был шанс все это перестроить.

* * *

Лето тянулось медленно, как патока в жару. Особняк стоял в глуши, окружённый лесами, где даже птицы пели тихо, словно боялись разбудить что-то древнее. Я практиковался сам: отрабатывал заклинания в саду, подальше от глаз, — Ступефай, Импедимента, простые щиты. Тело Грега все еще было неуклюжим, но Виктор во мне помнил, как двигаться — быстро, точно. Половина камня лежала в тайнике под полом моей комнаты, её магия постоянно словно нашептывала обещания мне, искушая использовать ее по назначению. Но я не торопился использовать — нужно было разобраться, как извлечь эликсир, как превратить металл в золото. Формулы, дозировки и так далее. Книги из родовой библиотеки помогали, но медленно, слишком уж специфичным и редким был этот артефакт.

А потом пришло письмо от Малфоев. Сова принесла его на рассвете — пергамент с серебряной печатью, запах дорогих чернил. «Грегори, — писал Драко своим аккуратным почерком. — Отец согласен. Ты и Крэбб приглашены в Малфой-мэнор. Также вы сможете принять участие и в моих тренировках, я обо всем договорился. Не у всех, конечно — политика и бизнес не для вас. Но магия и квиддич — да. Приезжайте через неделю. Не опаздывайте.» Я усмехнулся. Малфой всегда любил командовать, но это был шанс. Стать сильнее, ближе к Драко — и, может, найти способ разорвать обет. Крэбб, этот обжора, наверняка обрадуется — для него тренировки значат больше еды и драки.

Через неделю мы аппарировали в Малфой-мэнор — отец перенес меня до границы, ослабев еще больше, даже не уверен, что у него хватит сил, чтобы колдовать в ближайшую неделю. Особняк был словно из сказки для богатых: белые стены, башни, сады с павлинами, которые расхаживали, как короли. Воздух пах розами и деньгами. Люциус Малфой встретил нас в холле — высокий, аристократ до мозга костей, с холодными глазами и тростью, в которой, я знал, пряталась палочка. Его мантия была идеальной, волосы собраны в хвост, а взгляд — опасным, словно лезвие.

— Мистер Гойл, мистер Гойл-младший, — сказал он ровным голосом, без тепла. — Добро пожаловать. Драко упоминал о вашем... энтузиазме. Тренировки начнутся завтра. Магия — с утра, квиддич — после обеда. Постарайтесь не оплошать.

Он не спросил о состоянии отца, не поинтересовался делами. Просто кивнул и ушёл, оставив нас с Драко. Мальчишка выглядел самодовольным:

— Пошли, покажу твою комнату. И не вздумай трогать ничего ценного.

Ричард тем временем отбыл домой с помощью камина. Люциус Малфой даже не собирался приглашать его на ужин.

Тренировки начались на рассвете. Сначала — магия, в огромном зале с высокими потолками, где стены были увешаны щитами и мишенями. Приглашенный Малфоями учитель — пожилой немец по имени Ханс, похожий на дворецкого, стоял в центре, держа в руке жезл, который и был его концентратором вместо палочки.

— Сегодня проведем дуэли, ja. Разберем основы, также я смогу понять, куда мы будем двигатся дальше, в abhängig от вашего уровня. Мистер Малфой, покажите пример. Мистер Гойл, вы его противник в этой дуэли.

Драко вышел вперёд, уверенный, как всегда.

— Экспеллиармус! — крикнул Драко, и моя палочка чуть не вылетела из руки — еле удержал. Ханс хмыкнул:

— Слабовато, ja. Мистер Гойл, ваша очередь. Атакуйте.

Я кивнул, сосредоточившись.

— Ступефай! — луч полетел в Драко, но он отразил щитом.

— Протего! — Контратака прилетела мгновеннo. — Импедимента!

Я увернулся, чувствуя, как тело Грега тяжелеет, но Виктор помог — прыжок в сторону, и мой «Инкарцеро» опутал Драко верёвками. Он вырвался и атаковал опять.

— Петрификус Тоталус!

Я решил, что хватит, не хватало мне еще его победить, и подставился под заклинание.

Немец кивнул одобрительно:

— Неплохо, ya. Обое хороши.

Крэбб был хуже: его заклинания летели криво, щитами он вообще еще не занимался, уворачивался тоже так себе. Ханс поморщился:

— Мистер Крэбб, сосредоточьтесь. Это не игра. — Но не отругал.

Тренировка длилась час: атаки, защиты, простые проклятия. Ханс холодно комментировал:

— Быстрее, мистер Гойл. Вы слишком медлительны, ya. А вы, мистер Малфой, полагаетесь на удачу, а не на расчёт. — Его слова жгли мою самоуверенность, но были полезными. Я чувствовал прогресс — тело привыкало, магия текла более плавно.

После обеда наступило врея квиддича, совмещенного с физическими тренироваками. Поле за особняком было про идеальным для этого, с кольцами, некоторыми тренажерами, турником. Единственное неудобство — по нему постоянно носился ветер, кидая пыль прямо в наши лица. Драко летал на своем новеньком Нимбусе 2001, мы с Крэббом — на неплохих Кометах, предоставленных нам Малфоем-старшим.

— Отбивайте бладжеры, — скомандовал французкий тренер по имени Шарль. — Защищайте Драко, Драко будет охотником.

Мы взмыли в воздух, ветер хлестал по лицу, адреналин кипел в крови. Крэбб бил сильно, но криво — бладжер пстоянно улетал в кусты. Я целился лучше: отгонял мячи от Драко, пока он забивал в кольца. Шарль наблюдал с земли:

— Мистер Гойл, вы летаете, словно горила. Больше грации, а не силы. — Но в его голосе мелькнуло одобрение, когда я отбил бладжер, чуть не сбивший Драко.

Вечером, после ужина — простого, но роскошного, с эльфийским вином и мясом, — Люциус позвал меня в кабинет. Дорогая мебель, полно книг, неизвестные артефакты, воздух тяжёлый от магии и полно бумаг, которые валялись везде, где только можно, удивив меня. Малфой-старший раньше мне казался более... педантичным, что-ли.

— Мистер Гойл, — сказал он, садясь за стол. — Ваш отец, как и ваша семья, задолжал мне очень много. Но вы пока были полезными. Продолжайте так, и, возможно, спишем часть долга. Но! Не смей влиять на Драко. Он главный. Это понятно? — Его глаза сверлили мне, словно буравчики.

— Да, сэр, — ответил я, не показывая своих мыслей. Он не знал о камне, но явно чувствовал — во мне что-то есть.

— И помните: лояльность — всё.

Я кивнул, выходя. Ничего нового. Только предупреждение, чтобы я оставил Драко главную роль. Не знаю, откуда он понял, как я начал влиять на Драко, но ему это явно не понравилось. Что же, не очень-то и хотелось.

Тренировки шли неделю за неделей: магия по утрам — дуэли, чары, даже базовые тёмные искусства, которые нам показывали "для защиты".

— Круцио? Нет, пока рано. Но знайте: боль — настоящий учитель.

Крэбб постоянно стонал, но крепчал. Квиддич — полёты, тактика, где мы учились бить точно, а Драко — уклоняться. Общение с Люциусом было холодным, расчётливым: он иногда даже лично учил нас, но яано не доверял. «Вы — инструмент, мистер Гойл. Полезный. Пока что.» Я улыбался про себя — скоро инструмент станет молотом.

Лето только начиналось, а я уже чувствовал: следующий год будет моим. С половиной камня в кармане, с новыми навыками — Поттер, Дамблдор, голос в снах... Пусть приходят. Я готов.

Лето в Малфой-мэноре было удушливым, словно шёлковая петля. Воздух, густой и влажный, пах розами, деньгами и самодовольством — три столпа, на которых держался мир Малфоев. Каждый рассвет встречал нас не пением птиц, а резкими командами Ханса, нашего немецкого инструктора по дуэлям. Его «Schneller, schneller!» въелось в подкорку, став таким же привычным, как скрип половиц в особняке Гойлов. Тренировки были беспощадными, выматывающими, но я впитывал их как губка. Виктор во мне ликовал. Тело Грегори, неуклюжее и рыхлое, преображалось. Утренняя магия, дневной квиддич и вечерние физические нагрузки, сдобренные укрепляющими и восстанавливающими зельями, которые Люциус выдавал нам с некоторой неохотой и презрением, словно подавая нищим милостыню, творили чудеса.

— Протего! — мой щит вспыхнул серебристым диском, отражая «Ступефай» Драко. Заклинание срикошетило в гобелен, изображавший какую-то древнюю битву между волшебниками и гоблинами. Гоблин на гобелене скорчился, словно от реальной боли.

— Nicht schlecht, Гойл, — одобрительно хмыкнул Ханс, постукивая своим жезлом-концентратором по полу. — Реакция лучше. Но стойка — дрянь. Ты как медведь, которого пчёлы загнали на дерево. Больше баланса! Мистер Малфой, ваша атака была предсказуемой. Вы словно телеграфируете свои намерения за секунду до выпада. В настоящем бою вас бы уже кормили черви.

Драко скривился, но промолчал. За лето он тоже изменился. Вечные тренировки и зелья сделали его крепче, выносливее. Он больше не был тем хрупким мальчиком, которого можно было свалить одним хорошим толчком. Теперь он мог выдержать удар, а его собственный «Протего» держался дольше всех, не рассыпаясь от первого же серьёзного заклинания. Он стал твёрже, как недозрелый орех — скорлупа окрепла, хоть ядро и оставалось детским. Крэбб же превратился в машину, если можно применить такое слово в отношении к двенадцатилетнему подростку. Его жир перековался в бугры мышц. Если раньше он был просто большой и рыхлой тушей, то теперь напоминал молодого тролля или, как удачно подметил Шарль, наш французский тренер по квиддичу, «мини-гориллу». Его заклинания всё ещё летели не слишком точно, но силы в них было столько, что его «Импедимента» пробивало стандартный щит с треском, а удар бладжером мог сломать метлу пополам. Он стал идеальным загонщиком — грубая, неотвратимая сила.

Я же обретал гармонию со своим новым телом. Моя память, как Виктора, о тактике, уворотах и поиске слабых мест противника накладывалась на растущую магическую силу и крепнущее тело Грегори. Я стал выше, шире в плечах, детская пухлость ушла, сменившись рельефными мышцами. Шарль больше не кричал, что я летаю «словно горилла». Теперь он цокал языком и говорил: «Больше грации, месье Гойл, и вы будете не загонщиком, а произведением искусства».

Мы научились работать втроём. Драко — быстрый, атакующий, я — его тень, прикрывающая фланги и контратакующая, Крэбб — таран, который шёл напролом, сметая всё на своем пути. Мы стали слаженным боевым отрядом, маленькой армией, которую Люциус Малфой ковал для своего сына. И я не собирался упускать эту возможность.

За две недели до отъезда в Хогвартс я решил вернуться в родовой особняк. Тренировки у Малфоев дали мне базу, но были вещи, которым там не учили. Вещи, которые требовали тишины, уединения и мрака библиотеки Гойлов, ведь Малфой-старший не спешил давать мне доступ к их библиотеке.

— Ты уверен? — спросил Драко, когда я сообщил ему о своем решении. — Отец говорил, что Ханс покажет нам пару интересных тёмных проклятий на последней неделе.

— Уверен, — кивнул я. — Нужно помочь отцу с некоторыми. Да и отдохнуть от рожи Ганса с Шарлем, они скоро будут мне в снах являться.

Он фыркнул, но спорить не стал. За лето наше немногое общение изменилось. Он всё ещё был главным, наследником, но сначала в его голосе начало проскальзывать уважение. Я не был больше просто тупым телохранителем. Я был полезным. Опасным. И он это чувствовал. Но, чем ближе к концу лета, видимо, из-за влияния отца, Драко иногда начинал вести себя ещё хуже, словно пытаясь показать, кто здесь главный. Особенно это усугублялось после выигранных им дуэлей, что случалось не так и редко, хоть мне и немного стыдно это признавать. Я тоже больше уже не пытался навязать свое лидерство, помня предостережение Люциуса в начале каникул. Не знаю, что ему тогда Драко нарассказывал, но пока что лучше удержаться от этого. Вот в Хогвартсе посмотрим.

Особняк встретил меня той же гнетущей тишиной и запахом пыли. Остатки Грегори во мне опять вынудили меня вспомнить Алису. Алису, которой теперь здесь не было. Её смех больше не разносился по коридорам. Эта пустота была почти осязаемой, она давила, заставляя вспоминать ту ночь в подвале. Я стиснул зубы и волевым усилием подавил эту вспышку эмоций, нетипичных для меня-Виктора. Это всё неважно, у меня хватает дел, чтобы об этом не рефлексировать.

Отец выглядел ещё хуже. Похоже, он почти не выходил из своего кабинета, окружённый старыми книгами и клубами дыма от трубки. Словно ритуал высосал из него не только магию, но и волю к жизни. Но разум всё ещё оставался довольно острым, как лезвие ритуального кинжала.

— Ты вернулся, — констатировал он, не поднимая глаз от древнего фолианта. — Тренировки у Малфоев пошли на пользу. Ты выглядишь… крепче.

— Я хочу изучить Обливиэйт, — сказал я без предисловий, садясь в кресло напротив. — В прошлом году он бы мне очень пригодился. После истории с камнем.

Ричард наконец поднял на меня свои выцветшие глаза. В них мелькнул интерес.

— Обливиэйт? Это сложное заклинание. Требует тонкости и концентрации. Одно неверное движение — и ты превратишь мозг цели в кашу. Или сотрёшь не тот кусок памяти. Зачем тебе это сейчас, на втором курсе?

— Поттер вспомнил, как я его атаковал, после трёх Конфудусов и хорошего удара по затылку. Не всё, но достаточно, чтобы шантажировать меня. Если бы я владел Обливиэйтом, камня бы хватило на всё. И на долги, и на обет, и на безбедную жизнь. Больше я такой ошибки не допущу.

Ричард медленно кивнул.

— Разумно. Но сначала — камень. Я провёл всё лето в поисках информации. Эта вещь уникальна. В нашей библиотеке почти ничего нет.

После возвращения я, конечно же, сразу же пошёл проверять, на месте ли камень. Гойлу-старшему я почти не доверял, но брать этот артефакт с собой к Малфоям вообще было бы безумством. Камень был на месте. Не знаю, из-за того, что Ричарду действительно стало наплевать на всё, либо из-за того, что он пока не смог найти какой-либо рецепт, чтобы использовать камень. Конечно, я не тешил себя иллюзиями, что он не смог найти мой тайник у себя в особняке, с вездесущими эльфами.

Мы провели два дня в пыльном полумраке родовой библиотеки. Точнее, того, что от неё осталось после визитов Люциуса. Но что-то ценное отец успел-таки спрятать. Мы перебирали древние свитки, листали книги в обложках из человеческой кожи, страницы которых шелестели, как сухие листья. Воздух был пропитан запахом старого пергамента, вековой пыли и тёмной магии, которая, казалось, въелась в сами стены.

Передо мной лежал фолиант под названием «Воля и Пустота». Его страницы были тонкими, как паутина, и исписаны кроваво-красными чернилами. Я провёл пальцем по строчке: «Воля — вот истинная магия. Заклинания — лишь костыли для тех, кто неспособен подчинить реальность одному своему желанию. Сломай чужую волю, и ты сломаешь мир вокруг неё».

Отец сидел напротив, погруженный в «Гримуар Кровавой Луны». Он пробормотал себе под нос, читая: «Кровь — это не плата, а ключ. Каждая капля страдания отмыкает врата силы, недоступные для слабых духом. Невинность жертвы — лучший катализатор». Он бросил на меня короткий взгляд, и я понял, что он тоже думает о той ночи.

— Ничего, — наконец выдохнул отец, отбрасывая в сторону очередной том. — Либо Фламель был гением-одиночкой и не оставил записей, либо все они хранятся у Дамблдора. Разделять его было рискованно, но ритуал Разделения Сущности, который мы провели, был единственным известным мне способом. Как создать новый… об этом знают лишь мёртвые.

— Значит, это тупик, — заключил я, чувствуя, как разочарование смешивается с холодной решимостью. — Тогда теперь Обливиэйт. Где мне найти информацию?

— Посмотри на вот этой полке. — Ричард указал на дальний стеллаж, скрытый за тяжёлым гобеленом. — «Тени разума: искусство ментальных манипуляций». Там есть нужная глава. Я пролистал книгу, её страницы пахли озоном и страхом. «Разум — глина. Истинный мастер не ломает его, а лепит. Воспоминание — лишь шрам на этой глине, который можно сгладить или вырезать заново, сотворив новую правду из пустоты». Вот оно.

— Учти, Грегори, — продолжил отец, — это опасная магия. Тренироваться на эльфах бесполезно, их разум устроен иначе. Тебе понадобятся люди.

Мой план созрел мгновенно, холодный и ясный, как зимняя ночь. Я собирался использовать тот же метод, что и в прошлый раз. Он сработал тогда, сработает и сейчас.

— Мне нужна незарегистрированная палочка и оборотное зелье, — сказал я. — И портключи. Надо будет запастись материалом.

Отец посмотрел на меня долгим, изучающим взглядом, а затем на его губах появилась слабая, жутковатая улыбка.

— Ты становишься похожим на меня, сын. Хорошо. Всё будет готово к завтрашней ночи.

Ночь снова укрыла магловский Лондон своим грязным, промокшим одеялом. Я, в облике неприметного мужчины средних лет, вышел из «Дырявого котла» и растворился в толпе. План был прост и эффективен, отточен прошлой охотой. Лишь одна небольшая коррекция — в этот раз я собирался просто угнать чей-то автомобиль, вместо привычной схемы с кэбом. Не думаю, что это изменит хоть что-то.

Первую цель я нашёл в дешёвом пабе на окраине. Молодой парень, уже изрядно набравшийся, хвастался перед подружкой, размахивая пачкой фунтов. Жадность и глупость — идеальное сочетание. Отлично. Я дождался, пока он выйдет в туалет. Короткий коридор, тусклая лампочка, запах мочи и дешёвого пива.

— Конфудус.

Его глаза остекленели и он потерянно уставился на лужу мочи под ногами, абсолютно утратив связь с этим миром.

— Ты перебрал, приятель. Пойдём, я провожу тебя, — прошептал я, подхватывая его под руку.

Никто не обратил внимания. Через пять минут он уже лежал в багажнике угнанного форда, связанный и обездвиженный Петрификусом.

Вторую и третью жертву я взял на ночной автобусной остановке. Двое бездомных, дрожащих от холода и сырости, делили одну сигарету. Они были настолько незаметны для мира, что их исчезновение никто бы не заметил ещё несколько дней, а то и недель. Та же схема: Конфудус, короткая команда, багажник. Они даже не сопротивлялись, их воля была сломлена задолго до моего появления.

Вернувшись в особняк через портключ, я затащил их в подвал. Тот самый подвал. Кровь со стен отмыли, но воздух всё ещё пах смертью. Или это просто моя память.

Я усадил первого, парня из паба, на стул. Его глаза были полны ужаса, но тело не слушалось.

— Не бойся, — сказал я, хотя мой голос не нёс в себе ни капли утешения. — Мы просто проведём маленький эксперимент. Обливиэйт.

Я сосредоточился, вспоминая инструкции из книги. Нужно было чётко представить воспоминание, которое я хочу стереть. Последний час. Паб, девушка, туалет, я.

Палочка дрогнула. Луч света ударил парню в висок. Его глаза закатились, а из носа тонкой струйкой потекла кровь. Я переборщил. Разум превратился в чистый холст, без единого мазка. Он смотрел сквозь меня, пуская слюни. Бесполезно.

— Чёрт, — выругался я.

Вторую жертву, одного из бездомных, я решил обработать аккуратнее. Только последние десять минут. Остановка, я, машина.

— Обливиэйт.

На этот раз получилось лучше. Он очнулся, озираясь по сторонам с диким страхом.

— Где я? Что происходит? Я помню… я закончил колледж, а потом…

Отлично. Есть прогресс, он хотя бы не овощ. Этого недостаточно. Нужно было стереть небольшой фрагмент так, чтобы он сам заполнил пробел. Чтобы его собственный разум создал ложное воспоминание.

Третий бездомный. Я решил попробовать более сложную технику, описанную в книге, — замену воспоминаний.

— Обливиэйт.

Я попытался стереть последние полчаса его жизни, одновременно вкладывая в его разум новую картину: он встретил старого друга, они выпили, сели в его машину, чтобы поехать на ночлег.

И опять ничего. Третья жертва свалилась поломанной куклой на пол, как первая, похоже, даже забыв, как дышать. Фу, похоже, он ещё и обделался. Да уж, тут требовался дополнительный материал.

Теперь мой путь лежал в район ночных клубов и баров, где неоновые вывески отражались в мокром асфальте, а из дверей выплёскивались волны музыки и пьяного смеха. Здесь, в хаосе пятничной ночи, легко затеряться и ещё легче найти добычу.

Первую я заметил у выхода из клуба «Эйфория». Девушка лет двадцати, в коротком блестящем платье, ссорилась с кем-то по телефону. Слёзы текли по её щекам, размазывая макияж. Она была зла, расстроена и уязвима. Я подошёл, изображая сочувствие.

— Простите, у вас всё в порядке? Может, подвезти?

Она смерила меня недоверчивым взглядом, но моё невзрачное лицо и участливый тон сделали свое дело.

— Конфудус.

Её глаза расфокусировались. Она послушно села в машину, которую я «одолжил» на соседней улице. Петрификус Тоталус, и первая готова.

Вторую и третью я нашёл в тёмном переулке между двумя барами. Две подруги, хихикая, делили одну сигарету. Пришлось действовать быстро. Я прошёл мимо, якобы споткнувшись, и толкнул одну из них. Пока вторая помогала ей подняться, я наложил на неё быстрый Конфудус.

— Ой, Кэт, смотри, это же мой дядя! — воскликнула она, указывая на меня.

Вторая обернулась в замешательстве. Этой секунды мне хватило. Два быстрых заклинания, и обе уже лежали на заднем сиденье, глядя в потолок остекленевшими глазами.

Четвёртая ждала такси у обочины. Студентка, судя по стопке книг под мышкой. Она была слишком погружена в свои мысли. Я просто остановился рядом.

— Такси заказывали?

Конфудус. Петрификус. Багажник. Всё отработано до автоматизма.

Последнюю, пятую, я выслеживал дольше всего. Она вышла из круглосуточного кафе, неся в руках стаканчик с кофе. Была одна, но шла уверенно, постоянно оглядываясь. Словно хищница на охоте. Это было даже интересно. Я следовал за ней два квартала, прежде чем она свернула на тихую, плохо освещённую улицу. Мой шанс. Я обогнал её и встал под фонарём, делая вид, что ищу что-то в карманах. Когда она поравнялась со мной, я уронил кошелёк, рассыпав монеты по тротуару.

— Простите, не поможете?

Она нагнулась. Это была её ошибка.

Вернувшись в особняк, я затащил их в подвал. Пять молодых, полных жизни тел, теперь неподвижных, как манекены. В их глазах застыл немой ужас.

Я усадил первую, ту, что из клуба, на стул.

— Не бойся, — сказал я, хотя мой голос не нёс в себе ни капли утешения. — Это просто маленький эксперимент. Обливиэйт.

Я сосредоточился, вспоминая инструкции из книги. Нужно было чётко представить воспоминание, которое я хочу стереть. Последний час. Клуб, ссора, я.

Палочка дрогнула. Луч света ударил девушке в висок. Её глаза закатились, а из носа тонкой струйкой потекла кровь. Я снова переборщил. Разум превратился в чистый холст, без единого мазка. Она смотрела сквозь меня, пуская слюни. Хорошо, что хоть не забыла как дышать, подобно тому бомжу, который просто задохнулся из-за этого. Но всё же, это бесполезно. Чёрт возьми, что я делаю не так?! Что же, неважно, у меня осталось ещё четверо…

Прим. автора — на моем бусти уже появилась вторая эксклюзивная глава для подписчиков, о том, что все-таки случилось той ночью в подвале Гойл-мэнора. И даже эта, бесплатная глава появилась там на 8 часов раньше, дальше отрыв будет только расти. Кому интересно — подписывайтесь

В последний день августа отец впервые за долгое время вышел проводить меня. Он стоял на пороге, опираясь на резную трость, его мантия висела на исхудавших плечах, как на вешалке.

— Будь осторожен, Грегори, — прохрипел он, его голос был слаб, как шелест сухих листьев. — И помни о своём долге. Малфои… они наша единственная опора.

Я кивнул, не говоря ни слова. Опора? Или удавка? Этот вопрос я оставил при себе. Мы аппарировали на вокзал Кингс-Кросс. Взмах палочки, рывок, и вот мы уже стоим в шумной толпе маглов, которые спешили по своим делам, не замечая двух мрачных фигур в тёмных мантиях.

— И камень... Я постараюсь пробить информацию о нем пользуясь своими источниками, но ты должен поискать хорошенько и в Хогвартсе. Особенно в Запретной секции. Как бы это не казалось странными, но местная коллекция одна из самых обширных в Англии.

Я лишь кивнул. Мне самому хотелось как можно быстрее воспользоваться собственным трофеем, поэтому старик мог бы и не напоминать.

— Дальше сам, — сказал Ричард и, не прощаясь, развернулся и исчез с тихим хлопком. Я остался один.

Платформа девять и три четверти встретила меня гулом голосов, смехом и облаками пара от алого Хогвартс-экспресса. Семьи прощались, матери обнимали сыновей, отцы давали последние наставления. Картина, чуждая мне что в этой, что в прошлой жизни. Хм, если так подумать, то я первый раз здесь, в предыдущем году я очнулся в этом теле уже в Большом Зале. Протиснувшись сквозь толпу, я начал скользить взглядом по лицам, выискивая знакомые. И я их нашёл.

У одного из вагонов стоял Гарри Поттер в окружении семейства Уизли. Он еще больше изменился за лето. Вытянулся, в плечах стал шире, а во взгляде зелёных глаз за стильными очками появилась сталь, которая раньше часто пряталсь за ленью или превосходством. Он больше не был просто мальчишкой, случайно вляпавшимся в приключения. Теперь он окончательно выглядел как игрок, который знает правила и готов делать ходы. Наша встреча в поезде в конце прошлого года, когда он с поразительным хладнокровием потребовал половину камня, многое расставила по местам.

Наши взгляды встретились. Всего на секунду, но в этой секунде было всё: молчаливое признание нашей вражды, тайна разделённого камня, и холодное обещание, что это ещё не конец. На его губах мелькнула тень усмешки — вызов, который я принял без колебаний. Я ответил ему таким же холодным, пустым взглядом, давая понять, что игра продолжается. Затем я отвернулся и зашагал к вагону Слизерина.

В нашем купе было душно. Воздух пропитался запахом пыльной бархатной обивки, сладковатым ароматом тыквенных печений, которые уже успел разбросать Крэбб, и показной аристократичностью Малфоя. Драко развалился на сиденье напротив, закинув ноги в новых, до блеска начищенных ботинках из драконьей кожи на стол. Он лениво листал «Пророк», но по тому, как подрагивали уголки его губ, было видно — он ждал моего появления, чтобы начать представление. Крэбб, как всегда, был занят едой. Он уже разложил на столике целую гору сладостей из «Сладкого королевства» — шоколадные лягушки прыгали в своих коробках, а драже Берти Боттс рассыпались по сиденью. Он методично уничтожал сладости, одновременно рассматривая карточки с волшебниками, изредка бормоча: «Опять Дамблдор... У меня их уже штук десять».

— А, вот и ты, Гойл, — протянул Малфой, откладывая газету. Его голос стал ниже, в нём появились властные, но немного артистические, нотки, которые он, очевидно, репетировал всё лето перед зеркалом. — Мы уже заждались. Лето пошло тебе на пользу. Выглядишь… крепче. Надеюсь, тренировки с Хансом не прошли даром, и ты хоть чему-то научился, кроме как подставляться под чужие заклинания.

Он окинул меня оценивающим взглядом, словно командир, инспектирующий солдата.

— В этом году всё будет по-другому, — продолжил он, вставая и расхаживая по тесному купе, задевая колени Крэбба, который визуально занял чуть ли не треть помещения. — Отец сказал, что я должен взять на себя больше ответственности. Вы с Крэббом — моя команда. Моя гвардия. И вы должны помнить, кто здесь главный. Я принимаю решения, вы — исполняете. Без вопросов. Это понятно?

Крэбб что-то промычал с набитым ртом, согласно кивая. Он был идеальным подчинённым — простым, сильным и не задающим лишних вопросов. Но я был другим. Я смотрел на Малфоя, на его показную уверенность, и видел лишь мальчишку, который отчаянно пытается подражать своему отцу.

— Отец также сказал, что Поттер в этом году будет под особым присмотром, — продолжал вещать Драко, не замечая моего отсутствующего вида. — После истории с Квирреллом и камнем, Министерство им заинтересовалось. Так что наша задача — ловить каждый его промах. Мы загоним его в угол. И вы, — он ткнул пальцем сначала в Крэбба, потом в меня, — будете моими глазами и ушами.

Он ждал моего ответа, моего кивка, моего рабского согласия. Но я молчал, просто глядя на него. Это молчание затягивалось, и в глазах Малфоя начало проскальзывать раздражение.

— Конечно, Драко, — наконец сказал я, мой голос был спокоен и ровен. — Мы будем следовать твоему плану. Главное, чтобы в этот раз план был умнее, чем прошлогодняя ночная дуэль. Хорошая стратегия всегда важнее слепого подчинения. А та стычка в коридоре? Да я чуть не сгорел заживо, пытаясь защитить тебя.

В купе повисла тишина. Крэбб перестал жевать, уставившись на нас с непониманием. Лицо Малфоя застыло. Я не оскорбил его напрямую, даже согласился с ним. Но тонкая шпилька, напоминающая о прошлогоднем провале, когда мы чуть не попались Филчу, попала точно в цель. Он побагровел. Парень даже не попытался вспомнить, что это я его подтолкнул его к этой идее, рассматривая ночную дуэль как возможность разобраться с Поттером, чтобы Голос наконец перестал мне надоедать.

— Что ты хочешь этим сказать, Гойл? — прошипел Малфой.

— Только то, что сказал, — я пожал плечами. — Я готов выполнять приказы, но только если они не ведут нас прямиком в ловушку. В конце концов, обет защищает тебя, а не меня от глупых решений.

Он хотел что-то возразить, но не нашёлся, что сказать. Я не бросал ему вызов, я лишь обозначил свои границы. Я не был Крэббом. И он это понял. Раздражённо фыркнув, Малфой плюхнулся обратно в кресло и уткнулся в газету, делая вид, что разговор окончен. Но я знал — этот маленький поединок оставил след. Он будет осторожнее со мной. Стоило ли это того? Иногда нужно четко расставить границы, чтобы потом не возникло недопониманий. Так что пусть он немного пообижается сейчас, лучше, чем потом, во время очередной стычки с Поттером.

Алый Хогвартс-экспресс тяжело дыша паром, сорвался с места, неся нас прочь из суетливого, мокрого от утреннего дождя Лондона. За окном проносились последние проблески маггловского мира: серые кирпичные дома, дымящие трубы, вереницы одинаковых крыш, по которым барабанили последние капли. Вскоре городской пейзаж, унылый и давящий, сменился зелеными, умытыми дождем полями, прошитыми серебряными нитями рек, и густыми лесами, которые, казалось, скрывали в своей тени древние тайны. Поезд мчался вперед, и стук колес отбивал ритм, убаюкивающий и монотонный, как сердцебиение гигантского зверя, унося нас в новый учебный год, полный интриг, опасностей и возможностей. Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Игра началась.

Довольно быстро я понял, чтоне нужно было проветриться. Спесь Малфоя, смешанная с чавканьем Крэбба, создавала в купе удушливую атмосферу. Я встал и, бросив короткое «пойду пройдусь», вышел в коридор. Вагоны покачивало, за окном мелькали зеленые поля и редкие деревушки. Ученики сновали туда-сюда, смеялись, делились летними историями. Из одного купе доносился взрыв хохота — близнецы Уизли, очевидно, показывали какой-то фокус. Ведьма с тележкой сладостей катила по проходу, предлагая всё от тыквенных печений до лакричных палочек. Обычная школьная жизнь, которая казалась мне декорацией в чужом спектакле.

Я шёл, не глядя по сторонам, погружённый в свои мысли, когда в одном из тамбуров заметил знакомую фигуру. Гермиона Грейнджер. Она стояла у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу, и смотрела на проносящийся мимо пейзаж. Но я сразу понял — она его не видела.

Мой совет в прошлом году, похоже, она восприняла слишком буквально. На ней была форма, но юбка казалась короче, чем положено, а верхние пуговицы блузки были расстёгнуты, открывая вид на шею и ключицы. Волосы, которые раньше напоминали воронье гнездо, теперь были уложены в аккуратные локоны, но несколько прядей выбились и влажно прилипли к щекам. Макияж тоже был на месте. Она выглядела взрослее, привлекательнее, но было в её образе что-то надломленное. Плечи опущены, спина ссутулена, вся её поза кричала об уязвимости и отчаянии.

Я замедлил шаг. Часть меня, та, что была Виктором, говорила пройти мимо. Чужие проблемы — это лишний груз. Но что-то другое, возможно, остатки личности Грегори или просто холодный расчёт, заставило меня остановиться. Она была связана с Поттером. Она была умна. И сейчас она была сломлена. А сломленные люди — это ценный ресурс, если его использовать правильно.

— Грейнджер? — тихо позвал я.

Девушка вздрогнула, как от удара, и резко обернулась. Я увидел её лицо, и на мгновение замер. Глаза были красными и опухшими от слёз, на щеках — влажные дорожки. Она быстро попыталась смахнуть слёзы рукавом, но это лишь размазало тушь.

— Гойл, — прошептала она, её голос был хриплым. — Что тебе нужно? Посмеяться пришёл?

— Не сегодня, — ответил я, подходя ближе. — Выглядишь паршиво. Что-то случилось?

Этот простой вопрос, заданный без насмешки, сломал её окончательно. Она всхлипнула, потом ещё раз, и её плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Я огляделся — коридор был пуст. Я открыл дверь ближайшего свободного купе и мягко подтолкнул её внутрь.

— Садись. Рассказывай.

Она рухнула на сиденье и закрыла лицо руками. Несколько минут в купе стояла тишина, нарушаемая лишь её всхлипами и стуком колёс. Я молча ждал. Я умел ждать.

— Это... это из-за того, что случилось в прошлом году, — наконец выдавила она, с трудом подбирая слова. — В запретном коридоре... Когда Гарри и остальные пошли за камнем... Они сказали мне об этом, но ждать не стали... Как будто пытались подтолкнуть меня пойти в одиночку... Я попыталсь их остановить...

Я кивнул, давая понять, что слушаю.

— Там была ловушка... Дьявольские силки. Растение... оно схватило меня. Ребята выбрались из него, они знали, что делать. А я... я застряла. Оно... оно было повсюду... — её голос сорвался. — Щупальца... они обвивали, сжимали... лезли... — она замолчала, её тело била дрожь. — Я чувствовала, как они... внутри меня...

Её слова были обрывочными, но я понял. Растение не просто попыталось задушить Гермиону. Это было нечто большее, нечто нарушающее границы, оскверняющее. Растение не просто пыталось убить, оно… изучало, проникало. Физически она, возможно, и не пострадала, но её разум — вполне, судя по том, что она за лето до сих пор не отошла.

— Я кричала, но они меня не слышали. Они побежали за камнем... за славой. А я осталась там одна. Когда всё закончилось, и Дамблдор нашёл меня, я рассказала ему. Рассказала мадам Помфри, МакГонагалл... — по её щекам снова потекли слёзы. — Знаешь, что они сказали? Мадам Помфри сказала, что физических повреждений нет, и мне просто нужно выпить успокаивающее зелье. МакГонагалл сказала, что я должна быть сильнее, ведь я гриффиндорка. А Поттер... — она горько усмехнулась. — Он сказал: «Прости, Гермиона, но мы должны были остановить Квиррелла». Он просто использовал меня! И Уизли тоже! А эта тварь Браун! Они бросили меня там! Никому нет дела! Все говорят только о том, как Гарри победил, как Рон пожертвовал собой в шахматах. А я? Я просто «та, что застряла в кустах». Они смеются надо мной!

Она снова зарыдала, на этот раз громко, с отчаянием. Я молча протянул ей платок из кармана мантии. Она взяла его дрожащими руками.

Я смотрел на неё, и план начал вырисовываться сам по себе. Я легонько попытался приобнять девушку, ей явно требовалась помощь. Но на этом и можно было сыграть. Грейнджер не оттолкнула меня. Прижавшись ко моему плечу, она продолжила беззвучно рыдать, понемногу успокаиваясь.

— Они использовали тебя, Гермиона, — сказал я тихо, но твёрдо, когда девушка немного затихла. — Поттер использовал твой ум, чтобы узнать о камене и пройти ловушки, а потом бросил, когда ты стала обузой. Он не герой. Он просто эгоист, который гонится за славой. Более того, он специально подставил тебя. Может он вообще хотел, чтобы ты погибла в той ловушке? В конце-концов, кто знает, что случилось с Браун. А Уизли? Потерял руку.

Она подняла на меня заплаканные глаза. В них была боль, но и тень согласия.

— Но что я могу сделать? — прошептала она. — Он — Гарри Поттер. Ему все верят.

— Не все, — ответил я. — Ты умная, Грейнджер. Умнее их всех вместе взятых. Ты можешь заставить его заплатить. За то, что он с тобой сделал. За то, что позволил этому случиться.

Я наклонился чуть ближе, мой голос стал почти шёпотом.

— Он втянул тебя в это. Он должен за это ответить. И ты не одна. Если тебе нужно будет с кем-то поговорить... или если тебе понадобится помощь, чтобы... напомнить Поттеру о его ответственности... ты знаешь, где меня найти. Я не люблю его не меньше твоего.

Она смотрела в мои глаза снизу ввержу, её дыхание выровнялось. И понемногу в её взгляде страх и боль начали сменяться чем-то другим. Решимостью. Злостью. Жаждой мести.

— Спасибо, Гойл, — сказала она, вытирая глаза. — Я... я подумаю.

— Подумай, — кивнул я и встал, остраняясь от девушки. — И приведи себя в порядок. Ты выглядишь просто отлично, серьезно. Не стоить портить такое милое личико лишней влагой. Слёзы — это оружие, но только если их использовать в нужный момент. Не трать их зря.

Я вышел из купе, оставив её одну со своими мыслями. Я бросил семя. Теперь оставалось только ждать, когда оно прорастёт. Новый союзник, новая интрига. Этот год обещал быть куда интереснее предыдущего.

Остаток пути прошел в густом тумане невысказанных мыслей. Я вернулся в купе, где Малфой и Крэбб уже доедали остатки сладостей и обсуждали перспективы квиддича в новом сезоне. Я не вмешивался, глядя в окно, где пейзаж постепенно темнел, уступая место вечерним сумеркам. Небо окрасилось в багровые и фиолетовые тона, а первые звезды начали проступать на бархате ночи.

Когда поезд наконец замедлил ход с протяжным скрипом тормозов, станция Хогсмид встретила нас прохладным горным воздухом, пахнущим соснами и влажной землей. Над толпой гомонящих студентов разнесся знакомый гулкий голос: «Первокурсники! Первокурсники, сюда! Не стесняйтесь!». Хагрид, возвышаясь над всеми, как дружелюбный великан, собирал испуганных новичков для их традиционной переправы через озеро.

Мы, как второкурсники, проигнорировали его зов и направились к каретам. Они стояли в ряд, темные и угловатые, без видимой для других упряжи. Но я видел, тех, кто их тянул — фестралов, этих плотоядных, похожих не нетопырей, уродцев. Но, несмотря на свой вид, они были совсем безобидными.

— Опять эти невидимые клячи, — проворчал Малфой, брезгливо забираясь в карету. — Отец говорит, что это дурной тон — использовать таких существ для перевозки учеников. Могли бы и что-то поприличнее найти.

Мы уселись внутрь. Карета дернулась и покатилась по ухабистой дороге, ведущей к замку. Скрип колес и цокот невидимых копыт смешивались с возбужденным шепотом других учеников. И вот, за очередным поворотом, он появился.

Хогвартс.

Замок возвышался на скале, величественный и нереальный, словно сошедший со страниц древней легенды. Сотни огней горели в его окнах-бойницах, остроконечные башни пронзали усыпанное звездами небо. Он был не просто зданием, а живым организмом, дышащим магией и историей. Даже для меня, Виктора, видевшего немало крепостей и дворцов в прошлой жизни, это зрелище было завораживающим. Это было место силы. Место возможностей.

— В этом году Кубок школы будет нашим, — уверенно заявил Драко, глядя на замок с собственническим выражением. — Отец сказал, что Снейп в этом году будет еще строже к гриффиндорцам.

Я лишь хмыкнул. Малфой видел в Хогвартсе арену для демонстрации своего статуса. Я же видел в нем арсенал. Каждый коридор, каждая книга в библиотеке, каждый учитель — это был ресурс, который можно и нужно использовать.

* * *

Прим. автора — на бусти уже появилась глава 3 и спойлеры по всему сюжету этой книги. И даже 2я глава появилась там без подписки на полдня раньше.

Карета дернулась в последний раз и замерла у массивных дубовых ворот Хогвартса, украшенных статуями крылатых вепрей. Мы высыпали наружу, вдыхая прохладный, влажный воздух, пахнущий соснами и озерной водой. Замок возвышался над нами, как спящий гигант, его башни пронзали усыпанное звездами небо, а в сотнях окон горел теплый, манящий свет.

— Наконец-то, — проворчал Малфой, поправляя мантию. — У меня уже задница затекла от этой тряски. Пошли быстрее, я голоден как тролль.

Мы влились в поток учеников, текущий к главному входу. Вестибюль гудел от сотен голосов, смеха и шарканья ног по каменным плитам. Огромные факелы на стенах отбрасывали пляшущие тени, заставляя доспехи в нишах казаться живыми. Профессор МакГонагалл, строгая и прямая, как струна, уже ждала первокурсников, чтобы повести их в Большой зал. Мы же, как старшие, прошли вперед.

Большой зал встретил нас своим великолепием. Тысячи свечей парили в воздухе под зачарованным потолком, который в точности копировал ночное небо — бархатно-черное, с россыпью бриллиантовых звезд. Четыре длинных стола уже были почти полностью заняты учениками, и гул голосов отражался от высоких стен, создавая ощущение улья, полного жизни. Я окинул взглядом преподавательский стол. Дамблдор сидел в своем золотом кресле-троне, его длинная серебряная борода почти касалась пряжки на поясе, а глаза-бусинки за очками-половинками весело поблескивали. Снейп, как всегда, был мрачен, словно грозовая туча, его крючковатый нос нависал над пустым кубком, а черные глаза сканировали зал с нескрываемым презрением.

Но был и новый персонаж. В центре стола, рядом с Дамблдором, сидел мужчина с ослепительной улыбкой и волной золотистых волос. На нем была мантия цвета незабудки, которая выглядела совершенно неуместно среди строгих черных одеяний других профессоров. Он то и дело подмигивал ученицам, которые хихикали и краснели.

— Это еще кто такой? — прошипел Малфой, усаживаясь за стол Слизерина. — Выглядит как павлин, сбежавший из цирка.

— Гилдерой Локхарт, — прошептала Пэнси Паркинсон, сидевшая рядом, ее глаза блестели от восхищения. — Новый преподаватель Защиты от Темных Искусств. Он написал столько книг! Моя мама его обожает.

Я хмыкнул про себя. Позёр. От него не веяло силой, как от Дамблдора, или скрытой угрозой, как от Снейпа. От него веяло нарциссизмом и дорогми духами. В прошлой жизни я встречал таких — они были громкими, яркими, но ломались первыми при реальной опасности. Хотя был и второй тип — те, которые скрывали свою психопатию за нарциссизмом. Такие были довольно опасными, ведь многие не воспринимали их всерьез. Интересно, этот такой же?

Двери зала распахнулись, и МакГонагалл ввела дрожащую толпу первокурсников. Они жались друг к другу, как испуганные мышата, глазея на зачарованный потолок и шепчась. Их лица были смесью восторга и чистого ужаса. МакГонагалл поставила перед ними старую, потрепанную Распределяющую шляпу на табурете. На мгновение в зале воцарилась тишина, а затем складка у полей шляпы разошлась, как рот, и она запела свою ежегодную песню. Слова были новыми, но суть оставалась прежней: о храбрости Гриффиндора, уме Рейвенкло, трудолюбии Хаффлпаффа и хитрости Слизерина.

Я старая Шляпа, в заплатах, друзья, 

Но ум мой остёр, не судите меня. 

Коль модные шляпы вас манят стилем своим,

Я всё ж их умнее — поверьте, я ничуть не хуже других!

Взгляну я в ваш разум, в мечты и в испуг, 

Увидишь, как мысли я вижу везде и вокруг. 

Наденьте меня, не робейте, смелей, 

Я дом ваш найду среди Хогвартса дней!

Гриффиндор ждёт, если сердце в огне, 

Отвага и честь там в высокой цене. 

Смелы, благородны, готовы на бой,

Герои такие идут за звездой.

Хафлпафф манит тех, кто труд не страшит, 

Где верность и дружба в сердцах их лежит.

Упорны, терпеливы, всегда заодно, 

Там место для тех, кому дело дано.

Коль разум ваш ясен, как звёздный простор, 

И жажда познания — ваш главный взор, 

Для вас — Рейвенклов, где вопросы рекой, 

Пусть ум воссияет, как факел ночной.

А в Слизерине хитрость — ваш верный конёк,

Там интриги достигнут любой уголок.

Амбиции, ловкость — их путь не простой, 

Но к власти ведёт он дорогой прямой.

Так что ж, подходите, наденьте меня, 

Я песней судьбу вам спою, не тая.

В Хогвартсе место вам точно найдём,

И в магии мир с вами вместе пойдём!

Я не слушал. Мой взгляд скользил по лицам первокурсников. Они были как открытые книги. Вот мальчик с испуганными глазами, который теребит край мантии — он боится не попасть ни на один факультет. Вот девочка, которая с вызовом смотрит на стол Слизерина — наверняка из семьи гриффиндорцев. А вот…

Мой взгляд зацепился за рыжеволосую девочку, худенькую и бледную. Она стояла, сцепив руки так, что костяшки побелели, и ее глаза были полны благоговейного ужаса. Похоже это и есть Джиневра Уизли. Младшая сестра того рыжего болвана. Когда МакГонагалл назвала ее имя, она подошла к табурету на ватных ногах. Шляпа едва коснулась ее головы и тут же выкрикнула:

— ГРИФФИНДОР!

Стол Гриффиндора взорвался аплодисментами, ее братья радостно вопили. Я проводил ее взглядом и отвернулся. Еще одна Уизли. Неинтересно. Мое внимание привлекло другое.

Я смотрел на первокурсников, которые один за другим отправлялись на свои факультеты, и видел в их глазах страх. Особенно когда они смотрели на наш стол. Они видели наши холодные, оценивающие взгляды, наши гербы со змеями, нашу репутацию. И больше всего они боялись явно Флинта, Деррика с Боулом, да нас с Крэббом. Все мы были большими, сильными, и репутация слизеринцев, бежала впереди нас. Они съеживались, когда наши взгляды случайно падали на них. Они боялись.

И в этот момент, под гул голосов и звон посуды, я понял, чем я займусь сразу же после пира. Да, я решил продолжить то, что начал год назад, посадив Лонгботтома на счетчик, а потом даже заставив его шпионить за своими. Страх — это не просто эмоция. Страх — это ресурс. Валюта. И я сидел на золотой жиле.

Когда последний первокурсник был распределен, Дамблдор поднялся. Зал затих.

— Добро пожаловать! — его голос наполнил зал теплом, но глаза, казалось, заглядывали каждому в душу. — Добро пожаловать в Хогвартс на новый учебный год! Прежде чем мы приступим к нашему восхитительному банкету, позвольте мне поделиться одной мыслью. Новый учебный год, знаете ли, очень похож на свежую пару носков. — В зале послышались смешки. — Он начинается с приятного ощущения новизны и больших надежд. Но то, станет ли он в итоге дырявым и потеряет ли свою пару, зависит исключительно от того, какими дорогами вы решите по нему пройти. Так что, пожалуйста, выбирайте свой путь с умом… и старайтесь не терять свои носки. А теперь — кушать подано!

Он хлопнул в ладоши, и столы наполнились едой. Старик сел, и я заметил, что Поттер и Грейнджер одобрительно зааплодировали. Что за чудак? Впрочем, какая разница. Золотые тарелки перед нами наполнились едой. Жареная говядина и курица, свиные отбивные, сосиски, стейки, йоркширский пудинг… Это было пиршество, способное поразить даже самое пресыщенное воображение. Огромные блюда с жареным беконом; ростбиф, истекающий соком, с хрустящей корочкой; бараньи отбивные с веточками розмарина и мятным соусом; пастуший пирог под золотистой шапкой картофельного пюре. Горы жареной картошки, миски с тушеной морковью и зеленым горошком, лодки с густой мясной подливкой. Ароматы смешались, создавая головокружительный букет.

Крэбб тут же навалил себе на тарелку гору еды, Малфой брезгливо выбрал кусок курицы без кожи. Я же ел медленно, обдумывая свою идею. Этот мир был миром изобилия, по крайней мере, здесь, в Хогвартсе. Ресурсы текли рекой. А там, где есть ресурсы и есть слабые, всегда найдется место для сильного, который установит свои правила. В прошлой жизни я видел это сотни раз. Здесь было то же самое, только с магией. Первокурсники напуганы. Они далеко от дома. Им нужна защита. Я могу ее предложить. За небольшую плату. «Защита» от хулиганов. Включая нас самих. Идеальная схема.

Когда с основными блюдами было покончено, тарелки очистились и наполнились десертами. Пирамиды из профитролей, политые густым шоколадом; пирог с патокой, источающий сладкий аромат; желе всех цветов радуги, дрожащие в хрустальных вазах; горы эклеров с нежным кремом. Я взял кусок торта, наливая себе чаю. Мой план был готов.

Когда последний кусочек эклера исчез с тарелок, и ученики, сытые и сонные, начали подниматься из-за столов, мы двинулись в общем потоке к выходу. В гудящем вестибюле, где факультеты смешались в шумную толпу, Малфой, разумеется, не упустил своего шанса.

— Поттер! Уизли! — его протяжный, насмешливый голос прорезал общий гул. — Насладились последним приличным ужином перед тем, как вернетесь к своим помоям? Надеюсь, твоя мамаша, Уизли, хоть в этом году наскребла на новые мантии, а не штопала старые?

Рон тут же побагровел, как перезрелый помидор. Он бросил стопку книг, которую нес, на пол и рванулся вперед, его рука уже тянулась к палочке.

— Заткнись, Малфой!

Поттер остановил его, положив руку на плечо. Он выглядел спокойнее, но я видел, как в его зеленых глазах за очками вспыхнул холодный огонь. Это была не детская обида. Это была взрослая, расчетливая ярость.

— Тебе не надоело повторять слова своего отца, Малфой? — голос Поттера был тихим, но резал, как стекло. — Попробуй придумать что-то свое, если в голове есть хоть одна мысль, кроме его цитат.

Это был точный удар. Малфой вздрогнул, его лицо исказилось. Он ненавидел, когда ему напоминали, что он всего лишь тень своего отца. Мы с Крэббом шагнули вперед, молча вставая за спиной Драко, приготовившись защищать его от любой угроз. Я наблюдал, отстраненно и холодно. Как же предсказуемо. Уизли — пороховая бочка, готовая взорваться от любой искры. Легко манипулировать. Поттер — вот он был интереснее. Он контролировал свои эмоции, превращая их в оружие. Опасный противник.

— Мой отец, по крайней мере, чего-то добился, в отличие от твоей семейки предателей крови! — взвизгнул Малфой, выхватывая палочку. — И он уж точно не сдох, как псина, оставив своего сынка сиротой!

Поттер слегка побледнел. Даже он не ожидал такого удара. Воздух между нами, казалось, затрещал от напряжения. Еще секунда — и полетят заклинания. Но тут из-за угла раздался строгий голос профессора Флитвика, который шел в сопровождении нескольких учеников Рейвенкло.

— Что здесь происходит? Расходитесь по своим гостиным, немедленно!

Малфой злобно зыркнул на Поттера, но подчинился.

— Тебе повезло, Поттер, — прошипел он. — В следующий раз я не буду так добр.

Мы развернулись и пошли в сторону подземелий. Эта стычка лишь укрепила мою уверенность. Да, первокурсникам здесь точно понадобится защита. От таких, как Малфой. От таких, как Поттер. И от таких, как я. И я знал, с кого начать.

После пира мы вернулись в подземелья. Я опустился в кресло у камина, чувствуя, как тепло огня прогоняет сырость подземелий. Крэбб уже дремал рядом, убаюканный плотным ужином. Малфой же был полон энергии, его глаза блестели от возбуждения после первого дня. Он не мог сидеть на месте, расхаживая по ковру с гербом змеи. В этот момент к нам подошли двое старшекурсников. Одним из них был Маркус Флинт, капитан нашей команды по квиддичу — широкоплечий пятикурсник с лицом, будто высеченным из камня, и тяжелым взглядом. Второй, Теренс Хиггс, ловец команды, был более изящным, с хитрой ухмылкой на лице.

— Малфой, — кивнул Флинт, его голос был низким и грубым, как скрип камней. — Слышал, ты все лето хвастался своими полетами. Надеешься попасть в команду в следующем году?

Драко тут же расправил плечи, принимая свой самый надменный вид.

— В следующем? Флинт, это просто смешно. Если бы не это идиотское правило насчет первокурсников, я бы уже был в команде, еще в том году. На месте ловца, разумеется. — Он бросил быстрый взгляд на Хиггса. — Без обид, Хиггс, но я бы поймал снитч еще до того, как ты успел бы оседлать метлу. Я летаю с трех лет. Мой отец говорит, что у меня врожденный талант, какого не было ни у кого в нашем роду.

Хиггс лишь усмехнулся, не принимая вызов всерьез.

— Все первокурсники так говорят, Малфой. А потом на первом же уроке полетов падают с метлы, как мешок с картошкой. Да и второй курс недалеко ушел.

— Я не все! — взвизгнул Драко, его щеки слегка покраснели. — Я мог бы разгромить Гриффиндор в одиночку! Этот Поттер… Вы видели его? Они сделали из него героя только из-за шрама. Уверен, он и на метле-то сидеть не умеет. Я бы его уделал за пять минут!

Я наблюдал за этой сценой, отстраненно и холодно. Как предсказуемо. Малфой опять пытается построить свой авторитет на хвастовстве и имени отца. Он пытается казаться сильным, но его сила — чужая, взятая в долг. Моя же сила будет моей собственной.

— Болтовня ничего не стоит, Малфой, — прервал его Флинт. — Нам нужны не рассказы, а победы. Гриффиндорцы в прошлом году нас обошли. Вуд собрал сильную команду. Нам нужно преимущество. Реальное преимущество, а не твои детские фантазии.

Тут Малфой улыбнулся своей самой самодовольной улыбкой. Он ждал этого момента.

— Преимущество, говоришь? — он медленно обвел их взглядом. — А что, если я скажу, что мой отец обеспечит всю нашу команду новыми метлами? Лучшими, что есть на рынке. «Нимбус 2001».

Наступила тишина. Даже Хиггс перестал ухмыляться. Глаза Флинта расширились, его тяжелая челюсть слегка отвисла.

— «Нимбус 2001»? — переспросил он, в его голосе прозвучало недоверие, смешанное с жадностью. — Ты не врешь, Малфой? Они же еще даже не поступили в широкую продажу. Говорят, они развивают невероятную скорость.

— Мой отец может достать что угодно, — небрежно бросил Драко, наслаждаясь произведенным эффектом. — Он уже договорился. Семь новеньких «Нимбусов» для всей команды. С такими метлами мы не просто выиграем Кубок школы. Мы уничтожим их. Мы сотрем гриффиндорцев в порошок. Поттер на своей старой 2000й моделе будет глотать нашу пыль.

Отношение старшекурсников тут же изменилось. В их глазах вместо снисходительного развлечения появилось уважение. Не к Драко. К его деньгам. К его отцу. Флинт положил свою тяжелую руку Драко на плечо.

— Что ж, Малфой… Это меняет дело. Если это правда, то в этом место в команде тебе обеспечено. Мы найдем тебе применение. Конечно, если то, что ты рассказывал о своих навыках правда хоть на треть.

Они поговорили еще немного о тактике и новых метлах, и Драко с упоением раздавал советы, будто он уже был капитаном. Я же молча сидел в тени, делая вид, что меня это не касается. Но я все видел. Вот она, власть в действии. Малфой купил себе место в иерархии. Но это была не его власть. Он был всего лишь каналом, по которому текли деньги и влияние его отца. Стоит перекрыть этот канал — и он снова станет просто заносчивым мальчишкой. Мой путь будет другим. Я не буду покупать уважение. Я заставлю их платить мне.

Устав слушать все это, я подозвал Крэбба.

— Винс, пойдем, познакомимся с новичками.

Мы подошли к группе первокурсников. При нашем приближении их шепот смолк. Я обратился ко всем одновренно, отметив двоих: худого Эйвери и коренастого Селвина.

— Добро пожаловать в Слизерин, — начал я. — Я Грегори Гойл, это Винсент Крэбб.

Мальчишки что-то пролепетали в ответ.

— Хогвартс — опасное место, — продолжил я. — Особенно для новичков. Гриффиндорцы постоянно лезут в драку. Рейвенкловцы строят козни. Даже в Слизерине нам нужно всегда держаться вместе. Но старшие не всегда будут вас защищать. У них свои дела.

Я видел, как в их глазах страх борется с любопытством. Они пытались понять, к чему я веду.

— Мы с Винсентом можем помочь. Присмотреть за вами. Убедиться, что вас никто не трогает. Никто. Мы можем стать вашими… старшими братьями. Вашей защитой.

— И... что вы хотите за это? — наконец спросил Селвин. Он был умнее.

Я улыбнулся.

— Небольшой взнос в наш… фонд взаимопомощи. Скажем, пять сиклей в неделю. С каждого. За наше время и усилия. Подумайте об этом как о страховке.

— Это… это как-то неправильно, — пробормотал Эйвери.

— Неправильно? — я шагнул к нему ближе. — Неправильно — это когда твое зелье на уроке Снейпа вдруг взорвется. А мы предлагаем порядок. Стабильность. Вы — часть Слизерина. Мы — тоже. Мы просто помогаем друг другу. По-своему.

Я смотрел на Селвина. Он все понял. Он был слизеринцем. Он понял, что это не просто вымогательство. Это бизнес. Это установление иерархии.

— Хорошо, — сказал он. — Мы согласны.

— Вот и славно. Рад, что мы поняли друг друга. Деньги — в конце каждой недели, мне в руки. И помните: если возникнут проблемы — ищите нас. Любые проблемы.

Я хлопнул каждого из них по плечу и мы с Крэббом отошли. В моем кармане звенели серебрянные монеты, которые некоторые первокурсники отдали мне авансом. Это было немного. Да, некоторые не стали платить. Другие могут перестать попозже. Но это было начало. В запасе еще оставалось три факультета новичков, и к ним я уже не буду таким добреньким. И, конечно же, цена тоже будет другой.

Это было не просто серебро. Это было ощущение контроля. В прошлой жизни я был исполнителем, оружием в чужих руках. Здесь, в этом теле, я был рабом клятвы, прислужником Малфоя. Но сейчас, с этими двумя монетами в кармане, я чувствовал, как начинаю строить что-то свое. Маленькую империю, основанную на самой надежной валюте в мире — на страхе. Этот год обещал быть очень, очень интересным.

Завтрак в Большом зале был в самом разгаре, но для меня он оставался лишь фоном — размытым пятном звуков и запахов, которые я анализировал с холодной отстраненностью. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь высокие стрельчатые окна, украшенные витражами с изображениями мифических существ, рисовало на вековых каменных плитах пола дрожащие мозаики из сапфира и рубина. Воздух гудел, как потревоженный улей — сотни голосов сливались в единый гул, прерываемый звоном серебряных вилок о золотые тарелки, смехом и случайными вспышками искр от чьих-то неосторожных заклинаний. Пахло жареными сосисками, хрустящим беконом, сладким тыквенным соком и чем-то еще — едва уловимым ароматом старого камня, пыли веков и той древней магии, что пропитывала каждую трещинку в стенах Хогвартса. Я сидел за столом Слизерина, медленно отправляя в рот куски йоркширского пудинга. Его насыщенный мясной вкус с нотками лука и подливки едва регистрировался в моем сознании. Мой голод был иного рода — голод по власти, по чувству контроля, по тому ощущению, которое я почти забыл, будучи рабом Непреложного обета.

За лето, проведённое в Малфой-мэноре, тело Грегори преобразилось. Сносные тренировки и зелья Люциуса выковали из, и так крепкого, подростка крепкую, мускулистую машину. Я чувствовал, как сила струится под кожей, как напрягаются мышцы при каждом движении, как мир вокруг стал восприниматься острее, чётче — цвета ярче, звуки резче, даже воздух казался гуще. Я — Виктор, старый наёмник с шрамами от бесчисленных битв, наконец-то обретал гармонию с новой оболочкой, но грубая сила была лишь одним из инструментов. Настоящая власть, та, что длится веками, строилась на страхе, деньгах и влиянии. И я собирался построить свое собственное маленькое дело прямо здесь, в стенах этого древнего замка, начав с самых уязвимых — первокурсников.

— Только посмотри на них, — протянул Малфой, брезгливо кивнув в сторону стола Гриффиндора. Его голос, ставший за лето немного ниже и более властным, был пропитан той же показной спесью, что и всегда. Он сидел, откинувшись на скамье, его платиновая челка идеально лежала, а мантия была безупречна, с серебряной змеей на нагрудном значке, сверкающей в лучах солнца. — Поттер опять корчит из себя избранного, окружённый своей свитой оборванцев. А Уизли набивает рот так, будто его не кормили всё лето. Удивительно, как у их семьи вообще хватает денег, чтобы покупать ему еду. Наверное, он ест только здесь. Жалкое зрелище. Видишь, как он жует, словно завтра не настанет? И эта его сестра — рыжая, как морковка, — сидит рядом и хихикает над каждой его шуткой. Пф-ф, гриффиндорцы...

— В этом году Кубок школы будет нашим, — уверенно заявил Драко, отпивая тыквенный сок из серебряного кубка, украшенного гравировкой в виде дракона. — Как я говорил уже, отец обеспечит всю команду новыми «Нимбусами 2001». Это последнее слово техники — они быстрее ветра, маневреннее молнии! С такими метлами мы сотрем гриффиндорцев в порошок. Поттер на своей развалюхе будет глотать нашу пыль. Представь: он пытается догнать снитч, а мы уже празднуем победу. Ха, это будет эпично!

Я лишь хмыкнул, не отрываясь от еды. Мне сейчас было не до этих глупостей. Сегодня я собирался пройтись по первокурсниками и предложить им защиту за небольшую плату. Защиту от хулиганов. Включая нас самих. Это был классический рэкет, но в магическом антураже — с заклинаниями вместо кулаков, если понадобится.

После завтрака, когда ученики змеящимися потоками потекли из зала, смешиваясь в разноцветных мантиях факультетов, я кивнул Крэббу, который как раз доедал четвёртую сосиску, жуя с громким чавканьем.

— Пора работать, Винсент. Не отставай.

Тот посмотрел в сторону Драко, который как раз в очередной раз начал обсуждать квиддич с Флинтом, и кивнул.

Мы направились к крылу, где располагалась башня Рейвенкло. Коридоры здесь были тише и прохладнее, с высокими сводчатыми потолками, украшенными фресками звездного неба, которые иногда мерцали, имитируя созвездия. Воздух пах старым пергаментом, чернилами и озоном от случайных тренировочных заклинаний — кто-то неподалеку практиковал «Люмос», и вспышки света отражались от полированных каменных стен. На стенах висели портреты строгих волшебников-изобретателей в мантиях с синими капюшонами, которые неодобрительно косились на нас, бормоча что-то вроде: «Слизеринцы здесь? Это не к добру...» Мы подкараулили первого рейвенкловца у подножия винтовой лестницы, ведущей в их башню. Это был худенький мальчик с копной непослушных каштановых волос, с головой ушедший в толстый том по нумерологии, бормоча формулы под нос.

— Стюарт Акерли, верно? — спросил я, преграждая ему путь и опираясь о стену с наигранной небрежностью.

Он вздрогнул, подняв на нас испуганные глаза за толстыми стеклами очков.

— Да… Что вам нужно? Я спешу на урок, у меня заклинания...

— Всего лишь деловое предложение, — я улыбнулся, стараясь сделать улыбку дружелюбной, но с намеком на угрозу. — Ты выглядишь как парень, который ценит своё время и возможность спокойно учиться. Без отвлекающих факторов, типа разлитых чернил или пропавших конспектов. Мы с Винсентом можем это обеспечить. Защита от всяких неприятностей. Пять сиклей в неделю — и спи спокойно.

Акерли моргнул, его умные глаза быстро оценили ситуацию. Он посмотрел на меня, потом на массивную фигуру Крэбба, который молча нависал над ним, скрестив руки на груди, и вздохнул, как будто решая сложную задачу.

— Пять сиклей… за беспроблемное обучение? — уточнил он, почесывая подбородок. — Хм. С точки зрения управления рисками, это вполне разумное вложение. Вероятность инцидентов в Хогвартсе высока — те же полтергейсты или шутники из Гриффиндора. А стоимость альтернатив, вроде самостоятельной защиты заклинаниями, может быть выше. Хорошо. Я согласен. Но давайте уточним условия: это включает защиту от всех, или только от определенных угроз?

— От всех, кто может помешать твоим занятиям, — заверил я, протягивая руку за монетами. — Мы будем твоими... ангелами-хранителями.

Он достал кошелек и отсчитал монеты. Легкая добыча. Прагматики — лучшие клиенты; они видят в этом логику, а не угрозу, если все правильно нарисовать.

Вторую цель, мы нашли в нише у окна, где мальчишка с девочкой спорили о правильном произношении заклинания «Вингардиум Левиоса». Солнечный свет лился сквозь стекло, освещая их лица, а в воздухе витал запах пыли от старых книг на полках рядом.

— …акцент на «о», а не на «а»! — горячился он, размахивая палочкой. — Иначе перо даже не шелохнется!

— Но в книге сказано... — начала она.

Я прервал их, шагнув ближе и изложив своё предложение с той же улыбкой.

Этот парень, в отличие от Акерли, возмутился, его щеки покраснели от гнева.

— Это противоречит школьным правилам! Статья 12 устава Хогвартса запрещает любые формы давления на учеников с целью получения выгоды! К тому же, это аморально! Вы просто... просто бандиты в мантиях!

— Аморально — это когда близнецы Уизли зачаровывают твои чернила так, что они пишут только оскорбления в адрес профессора Снейпа, — парировал я, наклонившись к нему ближе, чтобы он почувствовал мой взгляд. — Ты ведь не хочешь этого, правда? Представь: твоя эссе по зельеварению покрывается ругательствами, и Снейп снимает сто баллов. Правила — это для идеального мира, парень. Мы живем в реальном. И в реальном мире есть те, кто создаёт проблемы, и те, кто их решает. За плату. Подумай: пять сиклей — цена спокойствия. Или ты предпочитаешь рисковать?

— Я пожалуюсь профессору Флитвику! — пригрозил он, но голос дрогнул. — Он разберется с вами!

— И что ты ему скажешь? Что я предложил тебе выгодную сделку, а ты отказался? — усмехнулся я. — Он лишь посоветует тебе быть осторожнее. А мы будем. Очень осторожны. С твоими вещами, например. Винсент, посмотри, какая у него сумка — полная книг. Жаль, если она «случайно» упадет в озеро.

Мальчигка сглотнул, его уверенность испарилась. Он бросил взгляд на свою сумку с книгами, где виднелись аккуратно сложенные пергаменты.

— Ладно… я… я подумаю. Дайте мне день...

— Не думай. Плати, — сказал я твердо, и он, побледнев, полез за кошельком, бормоча что-то о «нечестной игре». Посмотрев на все это, его собеседница тоже нам заплатила.

Третий рейвенкловец, Майкл Корнер, оказался самым упрямым. Мы застали его в тупиковом коридоре, где он рассматривал сложную астрономическую карту на стене — звезды на ней медленно двигались, имитируя движение небес.

— Я не буду платить хулиганам! — заявил он, скрестив руки на груди, когда я закончил свою речь. Его глаза сверкали вызовом. — Идите прочь, или я вызову профессора!

— Хулиганам? — переспросил я, поднимая бровь. — Это оскорбление. Винсент, покажи мистеру Корнеру, как мы не любим, когда нас оскорбляют.

Крэбб не стал его бить. Он просто подошел, схватил тяжелую сумку Корнера, полную учебников, и подошел к высокому арочному окну без стекла, выходившему во внутренний двор. Ветер задувал снаружи, неся запах травы и озера.

— Какие толстые книги, — сказал я задумчиво, подходя ближе. — Наверное, долго лететь будут до земли. Жалко будет, если они раскроются и все страницы разлетятся по ветру. А ветер сегодня сильный, смотри — листья внизу кружат.

Корнер побелел как полотно, его руки задрожали.

— Нет! Не надо! Там конспекты по заклинаниям, я писал их все лето! Пожалуйста, не бросайте!

— Пять сиклей, Майкл. И твои конспекты останутся в целости и сохранности. Решай быстро, пока Винсент не размахнулся.

Он заскрипел зубами, но заплатил, выругавшись сквозь зубы: «Это не конец, Гойл. Когда-нибудь вы поплатитесь.

С хаффлпаффцами было проще и одновременно сложнее. Мы спустились в подвальные коридоры, где было теплее и уютнее — стены здесь были обшиты деревом, а воздух пах свежей выпечкой из расположенной рядом кухни, где домовые эльфы колдовали над пирогами и булочками. Факелы в держателях отбрасывали теплый желтый свет, а на полках стояли горшки с цветами, добавляя нотку зелени. Первая же девочка, которую мы встретили у портрета с натюрмортом — жирной грушей и сырами, — разрыдалась, едва Крэбб нахмурил брови, и тут же отдала все свои карманные деньги, умоляя нас не трогать её.

— Пожалуйста, не бейте! — всхлипывала она, протягивая монеты. — Я заплачу, только уйдите... Мама сказала, в Хогвартсе безопасно, но вы... вы страшные!

— Не плачь, малышка, — сказал я, беря деньги. — Это для твоего же блага. Теперь никто не тронет твои вещи. Иди, наслаждайся уроками.

А вот следующий мальчишка, которого мы застали ухаживающим за каким-то растением в горшке — он поливал его из маленькой леечки, бормоча слова заботы, — оказался крепким орешком.

— Это несправедливо! — возмутился он, выслушав меня, и выпрямился, держа леечку как оружие. — Мы должны помогать друг другу, а не обирать! Это не по-хаффлпаффски! Мы — факультетлояльности и труда, а не... не мафии!

— Жизнь вообще несправедлива, друг, — вздохнул я, подходя ближе. — Вот, например, сейчас произойдет одна несправедливость. И она будет болезненной. Винсент, покажи ему.

Я едва заметно кивнул Крэббу. Тот схватил бедолагу за мантию и с силой впечатал в стену. Раздался глухой удар, звук треснувшего камня и сдавленный хрип. Голова мальчика ударилась о стену, он обмяк и сполз на пол, из носа у него потекла тонкая струйка крови. Растение в горшке упало, земля рассыпалась по полу.

— Вот видишь? — сказал я, присев перед ним на корточки и заглядывая в его полные ужаса глаза. — Это была несправедливость. А я предлагаю тебе способ её избежать в будущем. Всего за пять сиклей в неделю. Плати — и мы даже поможем тебе встать. Или хочешь повторить?

Дрожащей рукой он протянул мне монеты, бормоча: «Вы... вы монстры. Но ладно, возьмите...»

Третья группа хаффлпаффцев, во главе с второкурсинокм Эрни Макмилланом, попыталась дать отпор. Они стояли кучкой у входа в свою гостиную, обсуждая что-то о травологии.

— Мы не боимся вас! — храбро заявил Эрни, выпятив грудь. — Мы постоим друг за друга! Верно, ребята?

Первокурсники кивнули, но неуверенно.

— Правда? — я обвел взглядом его друзей. Они испуганно жались друг к другу, переминаясь с ноги на ногу. — Крэбб, займись мистером Макмилланом. Только не сильно, мы же не варвары.

Крэбб схватил Эрни и начал медленно сжимать его плечо в своем огромном кулаке. Эрни вскрикнул от боли, его лицо исказилось.

— А-а! Отпустите! Ребята, помогите!

— Ну что, друзья? Поможете ему? — спросил я, усмехаясь. — Или заплатите и пойдете пить чай с булочками в вашей уютной гостиной? Подумайте: пять сиклей — и все счастливы. Или хотите, чтобы Эрни пострадал по-настоящему?

Первокурсники, не сговариваясь, бросились доставать деньги, бормоча извинения. Через минуту Эрни остался один, потирая плечо и глядя на своих товарищей с неверием в глазах. «Предатели...» — прошептал он. Но и он заплатил, опустив голову.

Следующим мне попался Колин Криви. Этот восторженный гриффиндорец был идеальной мишенью — вечно со своим фотоаппаратом, он словно сам просился стать жертвой. Я подкараулил его в одном из менее людных коридоров на втором этаже, возле гобелена, изображавшего охоту на единорога.

— Эй, Криви, — окликнул я его.

Мальчик обернулся, и его лицо озарила широкая улыбка.

— О, привет! Ты ведь Грегори Гойл? Можно я тебя сфотографирую?

— Поговорить надо, Криви, — я изложил ему ту же схему, что и остальным. Крэбб встал за спиной мальчика, перекрывая ему путь к отступлению. Однако, к моему удивлению, Криви не испугался.

— Нет, — сказал он твердо. — Это неправильно. Это обычное хулиганство. Гарри Поттер говорил, что таким, как вы, нельзя поддаваться. Я не буду вам платить!

— Вот это уже интересно, — сказал я, вырывая камеру из его рук. — Хороший фотоаппарат. Было бы жаль, если бы он «случайно» упал с Астрономической башни.

— Отдай! — пискнул Криви.

Я сжал камеру в руке, пластик затрещал.

— Плати, Криви, — прошипел я ему в лицо. — Или твой любимый аппарат превратится в груду мусора. А потом и ты за ним.

— Оставь его в покое, Гойл.

Этот голос я узнал бы из тысячи. В конце коридора стоял Гарри Поттер вместе с близнецами Уизли.

— Это не твое дело, Поттер, — бросил я. — У нас тут частный разговор.

— Я называю это травлей, — сказал Поттер, медленно подходя ближе. — Отдай ему камеру.

— Ты думаешь, можешь защитить всех, Поттер? — усмехнулся я. — Ты даже себя защитить не смог в конце прошлого года, когда я отобрал у тебя.. ту вещь. Забыл, как получил по башке? Этот мир — опасное место. Я лишь учу их этому пораньше. Убирайся с моей дороги, пока не случилось еще одного «несчастного случая».

Его лицо на миг исказилось, но он быстро взял себя в руки.

— А я помню кое-что другое, Гойл, — его голос стал тише, но резал, как стекло. — Я помню, как ты вернул мне половину, потому что испугался Дамблдора. А еще я помню, как ты валялся в больничном крыле после нашей встречи. Ты не такой уж и независимый. Ты просто цепной пес. Просто малфоевская псина.

Его слова попали в цель. Ярость вскипела во мне.

— Я знаю, на что способен ты, Поттер, не волнуйся — прошипел я. — Я знаю, что ты сделал с Квирреллом. Думаешь, никто не догадывается? Ты убийца, Поттер. В тот раз тебе все сошло с рук. Но теперь мы будем следить за тобой постоянно. Шаг не туда, и Малфой-старший иницирует твое исключение.Так что не испытывай мое терпение. Мы стояли друг напротив друга, воздух между нами трещал от напряжения.

— Возможно, — спокойно ответил он, не моргнув глазом. — Но я убиваю тех, кто угрожает моим друзьям. А ты просто мелкий вымогатель, трясешь мелочь с первокурсников. Убирайся, Гойл. Пока я не разозлился по-настоящему. Фред, Джордж — готовьтесь.

Близнецы Уизли шагнули вперед, их руки были в карманах, но я знал, что там палочки. Три на два. Не лучший расклад. Я швырнул фотоаппарат на пол, но не сильно — он покатился к ногам Криви.

— Это еще не конец, Поттер. Ты не можешь быть везде.

— Просто держись подальше от первокурсников, — наконец сказал Поттер. — Твой «бизнес» окончен. Иначе в следующий раз я не буду таким сдержанным. Мы оба знаем, на что я способен. Не проверяй. — Он помог Криви подняться, и они ушли. Нет, это было не поражение. Это было объявление войны.

* * *

Вечером в гостиной Слизерина меня ждали старшекурсники. Зеленоватый свет, просачивающийся сквозь подводные окна, где иногда мелькали тени гигантских рыб из Черного озера, смешивался с багровыми отблесками камина, создавая в комнате таинственный полумрак. Камин потрескивал, отбрасывая искры на зеленые ковры и серебряные подсвечники в форме змей. Воздух был немного тяжеловатым, с запахом озера и дыма.

— Гойл, подойди, — голос Флинта был низким и грубым, как скрежет металла. Он сидел в кресле у камина, окруженный другими. — До нас дошли слухи. Объяснись. Что за «защита» ты предлагаешь всем подряд?

Я объяснил. Про «фонд взаимопомощи», про иерархию, про защиту. Добавил детали: как это укрепит Слизерин, сделает нас единым фронтом против других факультетов.

— Это не просто вымогательство, это создание структуры, — закончил я. — Это делает нас сильнее как факультет. Мы контролируем, мы собираем ресурсы, мы диктуем правила в тени.

Флинт долго молчал, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, его лицо освещалось пламенем.

— Ладно, Гойл, — наконец сказал он, усмехаясь криво. — Твоя логика мне понятна. Смелый план для такого, как ты. Но запомни: не создавай проблем, которые привлекут внимание учителей. Не трогай наших — слизеринцы на первом месте. Если хоть одна жалоба дойдет до Снейпа, я лично с тобой разберусь. Но если твоя… инициатива поможет держать гриффиндорцев в узде, то посмотрим. Не облажайся. И делись с нами долей — двадцать процентов в фонд факультета.

Он кивнул, давая понять, что разговор окончен. Я получил то, что хотел — негласное одобрение. Мой маленький бизнес, получил некоторую легитимность. Поттер думает, что он остановил меня? Он жестоко ошибается. Он лишь разжег во мне аппетит. Завтра я расширю сеть — на Гриффиндор, может быть. Или даже на учителей, хе-хе-хе. Хогвартс — мой, и я возьму его по кусочку.

Сентябрьское солнце заливало квиддичное поле теплым, золотистым светом, но воздух уже нес в себе прохладное дыхание осени. Запах свежескошенной травы смешивался с влажной землей и предвкушением борьбы. Далеко на горизонте темнел Запретный лес, его кроны покрывал легкий туман, а озеро блестело как зеркало между холмов. Замок Хогвартс возвышался над всем этим великолепием, его башни терялись в низких облаках, окрашенных предвечерним светом в оттенки меди и золота.

Команда Слизерина стояла у выхода из раздевалки. Вот они слева направо — Флинт, Пьюси, Деррик, Боул, Монтегю, Хигс, Блэтчли. Маркус Флинт, капитан, с его лицом, будто высеченным из гранита, и тяжелой челюстью, обводил своих игроков суровым взглядом. Его настроение было пропитано разочарованием от прошлогоднего поражения и жаждой реванша. Ветер играл складками его мантии, принося с собой запахи осенних листьев и приближающегося дождя.

— Слушайте сюда, — пророкотал он, его голос был низким и грубым, как скрип камней. — В этом году мы не имеем права проиграть. Вуд собрал сильную команду, они тренируются как одержимые. Нам нужно не просто преимущество. Нам нужен козырь.

Мы с Крэббом стояли в стороне, наблюдая за происходящим. Драко велел нам прийти на поле, взяв из собой бумажные пакеты, в которых, явно, находились новые метлы, про которые Драко уже рассказывал. Я скептически смотрел на команду — Хиггс, ловец, нервно переминался с ноги на ногу, Деррик и Боул, загонщики, выглядели как два разъяренных горных тролля, охотники стояли кучкой, обсуждая что-то вполголоса.

В этот момент из-за угла раздевалки наконец появился Драко Малфой. Он не шел — он плыл, как принц на коронации. Драко остановился перед командой, возле огромных, продолговатых свертков, завернутых в зеленую ткань. окинув всех своим фирменным надменным взглядом, который он, очевидно, репетировал все лето перед зеркалом.

— Флинт прав, — протянул он, его голос стал ниже, в нем появились властные нотки, скопированные у отца. — Нам нужен козырь. И мой отец его обеспечил.

Он кивнул мне и Крэббк. Мы с преувеличенной торжественностью развернули свертки. На траве, сверкая в лучах солнца, лежали семь новеньких метел. Это были не просто метлы. Это были «Нимбусы 2001». Черные, как полночь, с серебряными рунами на рукоятках, они выглядели как хищные птицы, готовые сорваться в небо. Даже воздух вокруг них, казалось, вибрировал от скрытой мощи.

По команде прокатился вздох восхищения. Глаза Флинта расширились, его суровое лицо на миг утратило свою каменную непроницаемость, сменившись детским восторгом и жадностью.

— «Нимбус 2001», вот какой ты… — прошептал он, проводя рукой по гладкому, отполированному дереву. — Малфой, ты не соврал, твой отец… он превзошел самого себя.

Драко расправил плечи, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Мой отец всегда заботится о том, чтобы лучшие были оснащены лучшим, — небрежно бросил он. — И, разумеется, такое щедрое пожертвование предполагает некоторые… кадровые перестановки. С этого дня место ловца в команде занимаю я.

Хиггс, прежний ловец, скривился, но промолчал. Кто будет спорить, когда на кону такие метлы? Флинт тоже не возражал. Он был прагматиком до мозга костей и понимал, что скорость «Нимбуса 2001» даст им огромное преимущество, даже если ловец — заносчивый второкурсник.

— А что насчет загонщиков? — спросил Флинт, его взгляд скользнул по Деррику и Боулу, которые уже начали недовольно переглядываться.

Драко улыбнулся своей самой самодовольной улыбкой и указал на нас с Крэббом.

— Моими загонщиками будут Крэбб и Гойл. Они сильные, преданные и сделают все, чтобы защитить меня и расчистить путь к снитчу. Их задача — превратить поле в ад для гриффиндорцев. Особенно для Поттера.

— Что?! — взревел Деррик. — Эти второкурсники? Да они даже биту правильно держать не умеют!

Я, подняв брову, посмотрел на него. Несмотря на то, что Деррик с Боулом были здоровяками, мы с Крэббом почти не уступали им размерами. Насчет навыков, то летние тренировки нам многое дали.

— Зато они умеют следовать приказам, — холодно парировал Драко. — И мой отец настаивает. Семь метел — семь мест в команде. Вы двое можете остаться запасными... если хотите. Или можете уйти. Решайте.

Деррик и Боул обменялись мрачными взглядами. Уйти из команды означало потерять статус, а остаться запасными было унизительно. После долгой паузы они развернулись и ушли, громко хлопнув дверью раздевалки.

Флинт проводил их взглядом и повернулся к нам.

— Ну что ж, Крэбб, Гойл, добро пожаловать в команду. Надеюсь, вы оправдаете... инвестиции мистера Малфоя.

Сначала эта идея мне не понравилась. Квиддич? Глупая игра с мячиками, еще один способ прислуживать Малфою. Я уже представлял себе изнурительные тренировки, крики Флинта, и все это ради того, чтобы Драко поймал маленький золотой шарик и потешил свое эго. Виктор во мне скривился от отвращения. Но потом, когда мы уже шли к полю, держа в руках новые метлы, в моей голове что-то щелкнуло.

Загонщик. Тот, кто отбивает бладжеры. Тяжелые, заколдованные чугунные шары, которые летают по полю с одной целью — сбивать игроков с метел. Сбивать. Калечить. Наносить урон. И все это — в рамках правил.

Передо мной открылась совершенно новая перспектива. Квиддичное поле — это не просто игровая площадка. Это санкционированная арена. Место, где я могу легально, на глазах у всей школы, включая Дамблдора, атаковать Гарри Поттера. Я могу «случайно» направить бладжер ему в голову, в спину, сломать ему руку, ногу, метлу. И мне за это ничего не будет, кроме, возможно, штрафного очка. Это был идеальный план. Никаких тайных дуэлей, никаких рискованных вылазок. Чистая, открытая, узаконенная агрессия. И репутация. Быть загонщиком в команде Слизерина — это не то же самое, что быть просто телохранителем Малфоя. Это статус. Это страх в глазах противников. Это то, что сделает меня более весомой фигурой в иерархии факультета. На моем лице появилась улыбка, холодная и хищная. Да, я буду загонщиком. И я буду лучшим.

Первая тренировка была похожа на укрощение диких зверей. «Нимбусы 2001» были невероятно быстрыми. Малейшее движение, легкий наклон тела — и метла срывалась с места, как стрела, выпущенная из арбалета. Ветер свистел в ушах, адреналин ударял в кровь. Первые десять минут мы просто привыкали к скорости, пытаясь не врезаться друг в друга.

Поле расстилалось под нами зеленым ковром, окруженное высокими трибунами, которые в этот час были пусты, но, казалось, все равно наблюдали за нами сотнями незримых глаз. Тени от колец-ворот медленно удлинялись, ползли по траве, как пальцы умирающего дня. Вдалеке, за стенами замка, виднелись холмы, покрытые лесом, уже начинающим желтеть и краснеть.

Драко носился по полю, выполняя рискованные пике и виражи, его смех разносился по стадиону. Он был хорош, это стоило признать. Прирожденный летун. Его новенькая метла отвечала на каждое движение, как продолжение его тела, срывалась в крутые спирали и выходила из них с изяществом танцовщика.

— Хватит играть, Малфой! — рявкнул Флинт. — Время работать!

Он достал из кожаной сумки тренировочный снитч — старый, потрепанный, с подрезанными крыльями, чтобы он не улетал слишком далеко. Золотой шарик затрепетал в его руке, пытаясь вырваться.

— Малфой, твоя задача — поймать эту штуку за пять минут. Не больше. В игре у тебя не будет столько времени на раскачку. Помни — времени на раскачку нет.

Драко кивнул, его лицо стало сосредоточенным. Флинт отпустил снитч, и тот взвился в воздух, сверкнув на солнце. Драко ринулся следом, его мантия развевалась, как черное знамя.

Флинт же гонял нас до седьмого пота. Он выпустил бладжеры, и они с воем начали носиться по полю, оставляя за собой свистящие звуки рассекаемого воздуха.

— Крэбб! Гойл! Ваша задача — отбивать эту дрянь! Защищайте Малфоя! — орал он, уворачиваясь от одного из шаров.

Первые попытки были катастрофическими. Крэбб размахивал битой, как дубинкой, его лицо краснело от усилий. Он бил сильно, со всей своей бычьей дури, но неточно. Его удары отправляли бладжеры в непредсказуемые траектории, один раз чуть не сбив самого Флинта. Шар просвистел в дюйме от его головы, и капитан взвился, как разъяренный дракон.

— Крэбб, ты, тупорылое чучело! Думай, где целишься!

Я же действовал иначе. Зная что такое баллистика, помня, как рассчитывать упреждение. Я не просто бил. Я целился. Я представлял, что бладжер — это пуля, а бита — продолжение моей руки. Сначала было трудно совмещать полет на метле с точностью ударов. Нужно было рассчитывать не только траекторию шара, но и собственную скорость, направление ветра, который на высоте был сильнее и порывистее.

Но постепенно я начал чувствовать ритм. Удар — перехват — направление. Я направлял шары точно туда, куда хотел — отгоняя их от Драко, создавая коридоры для наших охотников.

— Неплохо, Гойл! — одобрительно крикнул Флинт, когда я одним точным ударом отбил бладжер, летевший прямо в Малфоя, и отправил его в сторону тренировочных колец. — Больше силы!

Я усмехнулся. Сила придет. Сейчас главное — точность. Я уже видел перед собой не чугунный шар, а голову Поттера. Каждый удар был репетицией. Каждый взмах биты оттачивал смертоносный навык.

Тренировка была в самом разгаре, когда на поле появилась команда Гриффиндора. Они шли, одетые в свою алую форму, во главе с Оливером Вудом. Их лица выражали праведное негодование. За ними плелся малыш Колин Криви с фотоаппаратом, явно намереваясь снять своего кумира — Поттера — в действии.

— Флинт! — крикнул Вуд, его голос эхом отдался от трибун. — Какого черта вы здесь делаете? Поле забронировано за нами!

Вечернее солнце освещало его рыжие волосы, превращая их в медное пламя. Его команда выстроилась за ним в боевом порядке — близнецы Уизли с битами наперевес, остальные охотники с решительными лицами. И среди них — Поттер, от которого даже на расстоянии от него исходила какая-то особенная уверенность. Он не кричал, как Вуд, не размахивал руками. Он просто стоял и смотрел на нас своими зелеными глазами.

Флинт лениво подлетел к нему, держа в руке свиток пергамента.

— Успокойся, Вуд. У меня есть разрешение.

Он протянул свиток. Вуд развернул его и прочитал. Его лицо побагровело.

— «Я, профессор С. Снейп, разрешаю команде Слизерина провести сегодня тренировку для отработки навыков их нового ловца», — процитировал он, его голос дрожал от ярости. — Новый ловец? У вас же есть Хиггс!

В этот момент из-за спин слизеринцев вылетел Малфой в сопровождении меня и Крэбба.

— Я новый ловец, — самодовольно заявил он. — А это, — он похлопал по рукоятке своего «Нимбуса», — щедрый подарок моего отца. Всей команде.

Гриффиндорцы ахнули, увидев наши метлы. Их старые «Кометы» и «Чистометы» выглядели рядом с нашими «Нимбусами» как крестьянские телеги рядом с гоночными автомобилями. Фред и Джордж Уизли переглянулись, их обычные насмешливые улыбки исчезли.

— Папочка купил тебе место в команде? — съехидничал один из близнецов.

— По крайней мере, никто из гриффиндорцев не покупал себе место в команде, — вмешался Рон, его лицо было полно презрения. — Они попадали туда благодаря таланту.

Улыбка сползла с лица Малфоя.

— Никто не спрашивал твоего мнения, Уизли, — процедил он, и его голос стал ледяным. Пауза. — Предатель крови.

Слово упало в вечернюю тишину как камень в стоячую воду. Внезапно наступила мертвая тишина. Даже ветер, казалось, затих. Гриффиндорцы замерли, как пораженные молнией. Из-за их спин выполз маленький Колин Криви с фотоаппаратом на шее. Он выглядел растерянным.

— Что… что он сказал? — спросил он, глядя на своих товарищей по факультету. — Что значит «предатель крови»?

Но ему никто не ответил. Лицо Рона Уизли исказилось от ярости. Его веснушки выделялись яркими пятнами на побелевшем лице.

— Ты за это заплатишь, Малфой! — взревел он, выхватывая свою старую, обмотанную скотчем палочку. — Жри слизней!

Он направил палочку на Драко, но из нее вырвался не луч заклинания, а столб зеленого света, который ударил самого Рона в живот. Его отбросило назад, он рухнул на траву и начал корчиться, изо рта у него полезли крупные, склизкие слизни.

— Рон! — закричал Поттер, подбегая к нему.

Слизеринцы покатились со смеху. Я наблюдал за сценой с холодным любопытством. Уизли был предсказуем, его реакция — типичный пример. Поттер же, наоборот, был спокоен. Он помог Рону подняться, его зеленые глаза за очками метали молнии в сторону Малфоя. В его взгляде не было детской обиды, только холодный расчёт.

— Пойдем, Рон, отведем тебя к мадам Помфри, — сказал он, поддерживая друга, который продолжал извергать слизней.

Гриффиндорцы, окружив Рона, побрели с поля. Криви, все еще не понимая, что произошло, семенил за ними, испуганно оглядываясь на нас.

— Что, съели, гриффиндурки? — крикнул им вслед Флинт. — Поле наше!

Когда они ушли, Флинт повернулся к нам.

— Хватит пялиться! На метлы! Тренировка не окончена!

Мы снова взмыли в воздух. Инцидент лишь раззадорил нас. Солнце уже скрылось за горизонтом, и поле освещалось магическими факелами по периметру, отбрасывая длинные, танцующие тени. Воздух стал заметно холоднее, и мы летали в облачках собственного дыхания.

Флинт был безжалостен. Он заставлял нас отрабатывать комбинации снова и снова. Охотники должны были передавать квоффл на скорости, делая резкие повороты и маневры уклонения. Защитник — Эдриан Пьюси — стоял у колец и отбивал броски, его лицо было напряжено от концентрации.

Но основное внимание Флинт уделял нам, загонщикам. Он выпустил оба бладжера одновременно и заставлял нас работать в связке.

— Гойл! Крэбб! Один из вас прикрывает Малфоя, второй атакует противника! Не стойте как истуканы!

Это было сложнее, чем казалось. Нужно было постоянно следить за позицией напарника, за траекторией полета обоих бладжеров, за положением Драко. К тому же в воздухе было холодно, руки начинали неметь, и хват биты становился не таким крепким.

Крэбб потел и пыхтел, еле успевая за одним бладжером. Его метла качалась из стороны в сторону, он явно не был рожден для полетов. Но я чувствовал, как постепенно вхожу в ритм. Три измерения пространства, множество движущихся объектов, необходимость предугадывать действия союзников и противников — все это складывалось в единую картину в моей голове.

— Лучше, Гойл! — крикнул Флинт, когда я перехватил бладжер, который Крэбб отбил слишком слабо, и отправил его точно в центр поля, где он не мог никому помешать. — Еще раз!

Мы повторяли упражнение снова и снова. Бить — перехватывать — направлять. Защищать Драко — атаковать воображаемого противника — снова защищать. Постепенно движения становились автоматическими, мышечная память запоминала правильные углы атаки.

В один момент я снова поймал себя на том, что представляю вместо тренировочных манекенов реальных игроков Гриффиндора. Вот Поттер пытается пройти между кольцами, а я направляю бладжер ему в спину. Удар в позвоночник — и золотой мальчик летит кувырком с метлы. Вот близнецы Уизли пытаются атаковать Драко, но я уже готов — два удара, два точных попадания, и их биты выпадают из рук.

С каждым ударом моя техника совершенствовалась. Я начал понимать, как использовать скорость собственной метлы для усиления удара, как рассчитывать траекторию с учетом ветра, как заставить бладжер лететь именно туда, куда нужно.

Мы тренировались до тех пор, пока солнце не начало садиться за горы. Небо медленно переливалось от золотого к оранжевому, потом к глубокому пурпуру. Первые звезды зажглись над башнями замка, а на озере заплясали отблески факелов из окон Хогвартса. Воздух становился прохладнее, и наши дыхания превращались в небольшие облачка пара.

— Хватит! — наконец крикнул Флинт, когда мы уже едва держались на метлах от усталости. — Спускаемся!

Мы приземлились на траву, которая уже покрылась инеем. Звезды ярко сияли над головой, а вдалеке в окнах замка мерцали огни. Где-то в глубине леса ухнула сова, и звук этот эхом прокатился по пустому полю.

— Неплохо для первого раза, — произнес Флинт, собирая бладжеры в кожаную сумку. — Особенно ты, Гойл. У тебя есть чутье. Крэбб… — он покачал головой. — Тебе нужно больше тренироваться. Достаточно на сегодня, завтра продолжим. И чтобы я не видел ни одной расслабленной морды!

Мы молча собрали снаряжение и пошли к замку. Метлы «Нимбус 2001» несли легко, они были прекрасно сбалансированы. За спиной остался пустой стадион, погруженный в ночную тишину.

Но я знал, что скоро мы вернемся. И каждый раз я буду становиться лучше. Каждая тренировка приближала меня к цели. А цель была проста — Гарри Поттер должен заплатить. За все. И квиддичное поле станет местом его падения. Квиддичное поле — моя новая охотничья территория. И Поттер… он был главной дичью.

Первые недели нового учебного года пролетели, как один день, оставив после себя лишь ворох домашних заданий и смутное ощущение, что это затишье перед бурей. Сентябрь уступил место октябрю, окрасив кроны деревьев Запретного леса в оттенки меди и золота. Воздух стал прозрачным и холодным, пахнущим прелой листвой и дымом из каминных труб.

Утренний туман еще цеплялся за траву, когда я вышел из замка. Роса блестела на паутинах, натянутых между кустами остролиста, а в воздухе висел терпкий запах опавших яблок из заброшенного сада за теплицами. Я шел по вымощенной камнем тропинке к хижине Хагрида, чувствуя, как под подошвами ботинок хрустит гравий. Слева от меня простиралось озеро — его темная поверхность была гладкой, как черное стекло, лишь изредка нарушаемая кругами от всплывающих на поверхность гриндилоу.

Замок остался позади, его серые башни пронзали низкое, свинцовое небо. Северная башня, где располагался кабинет Трелони, терялась в облаках, а флюгеры на крышах поворачивались на холодном октябрьском ветру, издавая протяжный скрип. Горгульи на карнизах, покрытые зеленоватым налетом времени, следили за мной пустыми каменными глазами.

Сделка с Хагридом была одним из немногих по-настоящему удачных ходов за прошлый год, если забыть о Философском камне, конечно. Впрочем, камень до сих пор был как чемодан без ручки. А вот редкие ингредиенты, которые великан таскал для меня из леса — сушеные лапки боуракклов, перья авгуров, волосы единорогов — не только позволяли практиковаться в зельеварении на совершенно ином уровне, чем я иногда занимался вместо медитации, но и приносили неплохой доход. Часть я сбывал через старшекурсников, особенно тех, кто готовился к экзаменам ЖАБА, оставляя себе львиную долю прибыли, часть через отца. И вот сейчас нужно было убедиться, что наш договор все еще в силе. В этом году Хагрид мог и передумать, ведь он был человеком настроения.

Тропинка сделала поворот, огибая массивный валун, покрытый изумрудным мхом. Здесь начиналась территория Хагрида — огороженная низким плетнем из ивовых прутьев. За оградой раскинулся огород с грядками невероятных размеров овощей. Тыквы были размером с карету, морковь торчала из земли, как оранжевые колонны, а стручки фасоли висели гроздьями, каждый длиной с мою руку.

Хижина лесничего показалась из-за холма — приземистое строение с заросшей мхом крышей, из трубы которого вился сизый дымок. Стены были сложены из грубо отесанных камней, промежутки между которыми были замазаны глиной. У входа была аккуратно сложена поленница, дрова расколоты идеально ровно — работа великанской силы. Рядом виднелась грядка с теми же гигантскими тыквами, некоторые из которых уже начинали приобретать оранжевый оттенок, готовясь к Хэллоуину.

Возле двери, прислонившись к косяку, стояла знакомая фигура. Гермиона Грейнджер. Сегодня она держалась увереннее, ни следа от того, как она плакала в поезде — спина была прямой, плечи расправлены. Ее мантия была идеально выглажена, с аккуратными складками, а волосы, хоть и оставались густыми и непослушными, были уложены в сложную французскую косу, перевитую темно-бордовой лентой — цветами Гриффиндора.

Она стала… привлекательной. В ней появилась та девичья грация, которую в предыдущем году скрывали мешковатая одежда и сгорбленные плечи. Карие глаза больше не прятались за челкой, а смотрели прямо и открыто. На щеках играл легкий румянец от октябрьского холода.

Она тоже заметила меня и слегка кивнула. Во взгляде не было ни страха, ни враждебности. Скорее, любопытство, как у кошки, изучающей незнакомый предмет.

— Гойл, — сказала она ровным голосом, чуть наклонив голову. — Не ожидала тебя здесь увидеть. Разве сегодня команда Слизерина не на тренировке?

— Взаимно, Грейнджер. Решил проведать Хагрида. И, похоже, не я один.

Она пожала плечами, и уголки ее губ дрогнули в подобии улыбки. На ее щеках появились очаровательные ямочки.

— Он помогал мне с эссе по Истории магии. Рассказывал про гиппогрифов. Это так интересно! — ее глаза загорелись энтузиазмом. — Ты знал, что нельзя смотреть им прямо в глаза при первой встрече? Это считается вызовом. Нужно сначала поклониться и ждать, пока гиппогриф ответит тем же. Только после этого можно приближаться. Хагрид говорит, что в Запретном лесу живет целое стадо, и их вожак — серебристый гиппогриф по имени Буревест — однажды позволил ему полетать на своей спине!

— Слышал что-то подобное, — ответил я, прислоняясь к шершавой стене хижины. Камни были теплыми — нагрелись от печи внутри. — Хотя я больше интересуюсь существами, которые могут быть полезны в зельеварении. Как прошло твое лето? В прошлый раз в поезде не до этого было.

Этот простой вопрос, кажется, застал ее врасплох. Она на мгновение замялась, накручивая на палец выбившуюся из косы прядь.

— Нормально. Если не считать... Ну ты понял... Родители возили меня во Францию. Мы были в Лувре, в Версале, поднимались на Эйфелеву башню. Там столько всего… Знаешь, маглы создали удивительные вещи без капли магии. Иногда я думаю, что мы, волшебники, слишком полагаемся на волшебные палочки и забываем, чего можно достичь упорством и изобретательностью. — Она осеклась, видимо, решив, что мне это неинтересно. — А ты? Тренировался с Малфоем? Готовился к новому учебному году?

Я усмехнулся, вспоминая душные дни в поместье Малфоев, бесконечные дуэльные упражнения и снисходительные взгляды Нарциссы.

— Что-то вроде того. Лето было… продуктивным. Много читал, практиковался. Люциус Малфой устроил несколько показательных дуэлей между мной и Драко. Сказал, что здоровая конкуренция закаляет характер.

— И кто победил? — в ее голосе прозвучало неподдельное любопытство.

— Счет был примерно равный. У Драко лучше получаются атакующие заклинания, но он слишком прямолинеен. Предсказуем.

В этот момент дверь хижины со скрипом отворилась, петли жалобно заскрипели под весом массивной двери. На пороге появился Хагрид. Его огромное тело заполнило весь проем, голова почти касалась притолоки. На нем был его обычный кротовый сюртук с бесчисленными карманами, из одного из которых торчало что-то подозрительно шевелящееся.

— О, Гермиона! Ты уже здесь? А, и ты пришел, Гойл! — пророкотал он своим басовитым голосом, в котором слышалась нервозность. — Что ж, проходите, раз пришли. Чайник как раз вскипел. И у меня есть свежие оладьи с черникой. Ну, относительно свежие. Вчерашние.

Он отступил в сторону, впуская нас внутрь. Переступив порог, я оказался в знакомом полумраке хижины. В помещении пахло псиной, дымом и чем-то сладким — действительно черничными оладьями, хотя по виду они больше напоминали обугленные камни. На массивном дубовом столе громоздилась гора грязной посуды, а в углу виднелась огромная кровать, застеленная лоскутным одеялом. С потолочных балок свисали пучки сушеных трав и связки чеснока. Тут особо ничего и не поменялось.

Клык, огромный волкодав размером с небольшого пони, тут же подбежал к Гермионе и принялся радостно обнюхивать ее, виляя хвостом с такой силой, что сметал все на своем пути. Она засмеялась и почесала его за ухом.

— Привет, Клык! Хороший мальчик! Да, я тоже рада тебя видеть!

Меня пес удостоил лишь коротким недоверчивым взглядом и предупреждающим рычанием.

— Клык, место! — прикрикнул Хагрид, и пес нехотя отошел к своей подстилке у камина, все еще косясь на меня.

Хагрид принялся суетиться у плиты — огромной чугунной конструкции, которая занимала половину стены. Он снял с огня закопченный медный чайник размером с котел для зелий и начал разливать дымящийся чай в кружки размером с ведро.

— А я как раз собирал кое-что для нашего… э-э-э… дела, Гойл, — брякнул Хагрид, ставя кружки на стол с такой силой, что тот задрожал. — В лесу сейчас самое время для сбора. Лунные грибы как раз созрели, и феи оставляют много пыльцы на паутинах по утрам...

Он осекся, поняв, что сболтнул лишнее. Его черные глаза-бусинки забегали между мной и Гермионой.

Глаза Гермионы тут же сузились. Она медленно поставила кружку на стол, и я услышал, как она тихо звякнула о деревянную поверхность. Она перевела взгляд с лесничего на меня, и в карих глазах вспыхнули искры.

— Дела? — переспросила она, и в ее голосе прозвучали стальные нотки. — Какого еще дела, Хагрид? Что за лунные грибы и пыльца фей? Гойл, что все это значит?

Приехали. Я мысленно выругался. Хагрид со своей непосредственностью был опаснее любого бладжера. Великан смущенно переминался с ноги на ногу, половицы скрипели под его весом.

— Не волнуйся, Грейнджер. Просто небольшая взаимопомощь, — сказал я спокойно, отпивая обжигающий чай. Он был неплох — довольно крепкий и без сахара, как я и любил. — Я серьезно увлекся зельеварением, а для практики нужны редкие ингредиенты. Хагрид помогает мне доставать некоторые из них. Те, что не опасны, конечно. Просто травы и грибы, ничего запрещенного.

— Но это против правил! — вспыхнула она, вскакивая со стула. Тот опрокинулся с грохотом. — И ты используешь его, Гойл! Шантажируешь его историей с драконом, не так ли? Я слышала, как Рон рассказывал Гарри!

Ее праведный гнев был почти осязаем. Щеки пылали, кулачки сжались, а волосы, казалось, потрескивали от магической энергии. Она была готова прямо сейчас бежать к МакГонагалл. Пришлось задействовать тяжелую артиллерию.

— Сядь, Грейнджер, — мой голос стал холодным, как лед на озере в декабре. Я поднял стул и поставил его на место. — Давай поговорим как взрослые люди.

— Я не буду...

— Сядь, — повторил я твердо. — Или ты выслушаешь меня, или уходи прямо сейчас к МакГонагалл. Но сначала выслушай.

Она замерла, затем медленно опустилась на стул. Хагрид тихо всхлипнул в углу.

— Да, шантажирую, — продолжил я, глядя ей прямо в глаза. — И знаешь почему? Потому что в этом мире каждый выживает, как может. Посмотри вокруг, Грейнджер. Посмотри внимательно. У меня нет богатого папочки, как у Малфоя, который купит мне место в команде по квиддичу, наймет лучших репетиторов и обеспечит теплое местечко в Министерстве после школы. Мой отец едва сводит концы с концами. К тому же, мы должны уйму денег тем же Малфоям.

Я сделал паузу, отпивая чай.

— И я не «Избранный», как твой дружок Поттер, которому прощают все нарушения правил и дают сотни очков за то, что он просто дышит. Помнишь прошлый год? Ваша компания нарушили дюжину правил, Лавадна погибла, Рон потерял руку, подвергли опасности всю школу — и что? Кубок достался Гриффиндору. А если бы это сделал слизеринец? Исключение без права восстановления.

— Он мне не дружок...

— Это не меняет сути. Поттеру и его товарищам, даже если ты себя таким не считаешь, позволено то, что запрещено другим. Мне приходится добиваться всего самому. Каждое заклинание, каждое зелье — это мой труд, мой пот, моя кровь. И если для того, чтобы стать сильнее, мне нужно заключить сделку с лесничим, я ее заключу. Это просто бизнес, Грейнджер. Он получает мое молчание, я — возможность стать лучше. Справедливо. Или ты считаешь, что только гриффиндорским героям позволено нарушать правила ради «высшего блага»?

Она замолчала, сбитая с толку моей логикой. В ее глазах боролись возмущение и… понимание. Она была умна и видела несправедливость этого мира не хуже меня. Она могла не одобрять мои методы, но не могла отрицать их логику.

— Но Хагрид... — начала она тише. — Ты используешь его доброту. Это нечестно.

— Доброту? — я усмехнулся. — Хагрид, расскажи ей, сколько ты получаешь за свои услуги.

Великан смущенно кашлянул.

— Ну... тридцать галлеонов в месяц, — пробормотал он. — Грегори платит исправно. И... и он обещал помочь с кормом для новых существ, которых я собираюсь завести.

Гермиона изумленно открыла рот.

— Тридцать галлеонов? Но это же...

— Больше, чем он получает как лесничий, — закончил я. — Видишь? Это взаимовыгодное сотрудничество. Я мог бы просто шантажировать его, угрожать. Но я плачу. Честно плачу за честную работу. Разве это не справедливее, чем просто использовать его страх?

— Я… я не знаю, — прошептала она, опуская взгляд. В ее голосе слышалось смятение. — Но это все равно неправильно. Использовать чужие секреты...

— А что правильно? — я наклонился вперед. — Жить по правилам, которые написаны не для тебя? Принимать систему, которая изначально ставит тебя в проигрышное положение? Знаешь, что мне сказал отец Драко этим летом? «Мир делится на тех, кто устанавливает правила, и тех, кто им следует. Догадайся, кем лучше быть».

— Это цинично, — возразила она, но без прежнего пыла.

— Это реалистично. Ты умная девочка, Грейнджер. Магглорожденная в мире чистокровных. Ты думаешь, тебе будет легко после школы? Думаешь, твои оценки что-то значат для тех, кто смотрит только на твой статус крови?

Она вздрогнула. Я попал в больное место.

— Мир вообще несправедливое место, — заключил я, поднимаясь. — Можно принять это и научиться играть по реальным правилам. Или можно жить в иллюзиях и потом удивляться, почему жизнь бьет по лицу. Выбор за тобой.

Я повернулся к Хагриду.

— Спасибо за чай, Хагрид. Я зайду на следующей неделе за товаром. И подумай насчет яиц акромантулов. Я подниму цену до пятидесяти галлеонов за штуку.

— Но это же опасно! — взвизгнул великан.

— Вот именно. Поэтому они и дорогие. Подумай.

Я кивнул Гермионе и вышел из хижины, оставив ее наедине с ее праведностью и моими словами. Пусть подумает. Иногда семя сомнения, брошенное в правильную почву, дает самые неожиданные всходы.

Спустя пару дней я возвращался из пустующего класса на четвертом этаже, где битый час отрабатывал щитовые чары. Класс был заброшен уже много лет — пыльные парты были сдвинуты к стенам, на полу виднелись следы от заклинаний прошлых поколений студентов, а на доске все еще были видны полустертые формулы трансфигурации, написанные мелом неизвестно когда.

Получалось все еще не достаточно хорошо. Щит вспыхивал серебристым диском, похожим на мыльный пузырь, но был тонким, как паутина, и гас через пару секунд. Я выжимал из себя всю магию, что была, но ее катастрофически не хватало. Магии в теле двенадцатилетнего подростка было откровенно мало. После десятка попыток у меня начала кружиться голова, а в висках стучала кровь.

Раздосадованный, я брел по коридору, погруженный в свои мысли. Факелы на стенах отбрасывали длинные тени, а портреты дремали в своих рамах. Где-то далеко слышался смех — наверное, студенты возвращались с ужина. Я свернул в боковой коридор, решив срезать путь через крыло трансфигурации, когда из-за угла вышел Поттер. Он был один. Без Уизли или других гриффиндорцев.

— Гойл. — Его голос был спокоен, но в этой тишине чувствовалось напряжение, как перед грозой. — Нам нужно поговорить.

— О чем же, Поттер? — я прислонился к стене, демонстративно расслабленный. — Хочешь обсудить последний матч? Или домашнее задание по зельям?

— Хватит ломать комедию, — отрезал он. — Я знаю, чем ты занимаешься. Твои «защитные услуги» первокурсникам. Я ведь слышал, что ты требовал от Колина Криви . Пять сиклей в неделю за то, чтобы вы его не трогали. А тут я узнал, что это не единичный случай.

Я остановился, медленно поворачиваясь к нему. В коридоре было пусто, лишь пылинки танцевали в луче света, падавшем из высокого стрельчатого окна. Витражное стекло окрашивало их в красные и золотые тона.

— А, «бизнес», — я позволил себе легкую усмешку. — И что с того, Поттер? Завидно стало? Тоже хочешь долю? Могу предложить тебе процент за молчание. Скажем, пятерку? Ты же у нас предприимчивый малый.

Он не улыбнулся. Его лицо оставалось серьезным, почти каменным. Зеленые глаза за круглыми очками смотрели холодно и внимательно.

— Это вымогательство, Гойл. Ты трясешь деньги с детей, которые боятся тебя и Крэбба. Это низко. Да еще и гриффиндорцев.

— Низки? — я рассмеялся. — С каких это пор Гарри Поттер стал экспертом по вопросам чести и достоинства? Напомнить тебе кое-что?

— О чем ты?

— О нашей маленькой сделке в прошлом году. Помнишь? Философский камень?

Я сделал шаг к нему.

— Низко? А шантажировать человека, угрожая рассказать все Дамблдору, чтобы отжать половину Философского камня — это высоко? Это благородный гриффиндорский поступок? Это достойно Мальчика-Который-Выжил?

Его лицо дрогнуло. Челюсть напряглась, а кулаки сжались. Он не ожидал такой наглости от меня.

— Да ты сам, чёрт возьми, отобрал у меня камень, это другое...

— Другое? — я сделал еще шаг. Теперь между нами было не больше метра. — Чем же? Ты использовал страх, чтобы получить то, что хотел. Я использую страх, чтобы получить то, что хочу. В чем разница, Поттер? В том, что ты прикрываешься маской героя и спасителя, а я не строю из себя святого?

Я обвел рукой пустой коридор.

— Мы оба знаем, чего стоим. У тебя нет никакого морального права читать мне лекции. Ты такой же, как я. Просто у тебя пиар лучше. «Мальчик-Который-Выжил» — отличный бренд, не правда ли?

Мы стояли друг напротив друга, воздух между нами, казалось, трещал от напряжения. Где-то вдалеке пробили часы — девять вечера. Это была не просто стычка слизеринца и гриффиндорца. Это было столкновение двух хищников, которые внезапно осознали, что охотятся на одной территории.

— Нет, Гойл — наконец произнес он, и его голос был тих, но в нем слышалась сталь. — Если ты думаешь, что можешь диктовать свои правила гриффиндорцам...

— А ты? — я парировал, не отступая ни на шаг. — Когда решил, что твоя справедливость важнее? Когда понял, что можешь диктовать правила всем остальным?

Его глаза сузились.

— Я спасаю людей. Ты их используешь.

— Спасаешь? — я усмехнулся. — Расскажи это Квиррелу. О, стой, ты не можешь — он мертв. Ты его убил, Поттер. Своими руками. Прикоснулся к нему, и он сгорел заживо. Так ведь? Или что там у вас произошло? И знаешь что? Мне плевать. Он заслужил. Но не прикрывайся благородством. Ты такой же, как и я. Просто твоя жертва была учителем, а моя пока что только детские карманы.

— Это было самооборона... — Начал терять терпение Поттер, все еще пытаясь держать маску хорошего парня.

— Конечно. Все всегда самооборона. Удобно, правда? Но мы то знаем, что дело было в камне. — Я сделал последний шаг, теперь нас разделяло всего полметра. — Но не важно, Поттер. Ты хочешь остановить меня? Хочешь спасти бедных первокурсников от злого Гойла? Тогда давай. Прямо сейчас. Вытаскивай палочку и останавливай.

Я достал свою палочку — тис, девять дюймов, сердцевина из волоса единорога. Она легла в руку, как влитая.

— Но помни, Поттер. Здесь нет Дамблдора. Нет твоих дружков. Только ты и я. И если ты решишь играть в героя — придется играть до конца. Готов ли ты к этому? Готов ли снова убить ради своих желаний? В тот раз ты убил ради Философского камня, а теперь ради чего?

На несколько секунд воцарилась тишина. Слышно было только наше дыхание и далекий смех откуда-то из глубин замка. Факелы потрескивали, отбрасывая наши тени на каменные стены.

Поттер медленно потянулся к карману мантии. Его пальцы сжались вокруг рукоятки палочки. Я видел, как напряглись мышцы его челюсти, как сузились зеленые глаза за стеклами очков.

А потом он остановился.

— Нет, — сказал он тихо. — Пока что нет. Не сейчас. Но это еще не конец, Гойл. Я найду способ остановить тебя. И смотри в оба, это мое последнее предупреждение. Если не перестанешь кошмарить гриффиндорцев, я тобой займусь серьезно.

— Удачи, — я убрал палочку обратно. — Но помни — в следующий раз я могу не предложить тебе отступить. В следующий раз я могу решить, что ты стал слишком большой проблемой.

Он кивнул, понимая угрозу.

— И я буду готов.

Поттер развернулся и пошел прочь, его шаги эхом отдавались от сводчатого потолка. Я смотрел ему вслед, пока его фигура не растворилась в тенях дальнего коридора.

Что ж. Линии были проведены. Территории размечены. Теперь мы оба знали, где стоим. ОНо между нами теперь было понимание. Мы были врагами, но врагами, которые уважали друг друга. И это делало игру гораздо интереснее.

* * *

Прим. автора — а на бусти сегодня вышла уже 10я глава.

После нашей стычки в коридоре между мной и Поттером установилось хрупкое, почти невидимое перемирие. Мы обходили друг друга стороной, как два хищника, поделившие территорию, обмениваясь лишь холодными, оценивающими взглядами. Война перешла в подполье, в фазу сбора информации и наращивания сил. Мой «бизнес» с первокурсниками продолжался, но теперь я действовал тоньше, избегая открытых столкновений с гриффиндорцами. Поттер, в свою очередь, не лез ко мне, занятый, видимо, своими собственными делами. Эта тишина была обманчивой, как затишье перед бурей, и я знал, что она не продлится долго.

Ненадолго моим главным полем битвы стала библиотека. Это место, пропахшее вековой пылью, старым пергаментом и едва уловимым ароматом озона от древних заклинаний, стало моим убежищем и арсеналом. Каждый вечер, после ужина, когда не было других дел, я ускользал от Малфоя и Крэбба и погружался в тишину высоких, уходящих в полумрак потолка стеллажей.

Библиотека Хогвартса была словно живым организмом. Днем она гудела от шепота учеников и строгих окриков мадам Пинс. Но ночью она преображалась. Свет магических ламп становился мягче, тени сгущались, а книги на полках, казалось, начинали дышать, нашептывая древние секреты.

Я сидел в самом дальнем углу, заваленный фолиантами по алхимии. Половина Философского камня, спрятанная в особняке, была бесполезным куском рубина, пока я не пойму, как извлечь из нее силу. Книги из родовой библиотеки Гойлов дали лишь общие сведения. Здесь, в Хогвартсе, я надеялся найти нечто большее.

«Трактат о Трансмутации Элементов» был написан на архаичной латыни, его страницы испещрены сложными диаграммами. Без словаря тут было делать нечего, поэтому дело продвигалось очень медленно, вообще, казалось, книг на латыни никто не касался уже лет двести. Я читал о четырех стадиях Великого Делания: нигредо, альбедо, цитринитас и рубедо. Очищение, возгонка, создание квинтэссенции. Каждая стадия требовала не только точных ингредиентов, но и особого состояния сознания алхимика. Нигредо — стадия разложения, требовала от мага способности разрушать, растворять структуры. Альбедо — очищение, требовала ясности мысли и чистоты намерений. Цитринитас — пробуждение, момент, когда мертвая материя начинала откликаться на волю мага. И наконец, рубедо — совершенство, когда материя достигала своей идеальной формы.

Другой том, «Квинтэссенция и Эликсир: Забытые Формулы», был более конкретным. В нем говорилось о необходимости точнейших астрологических расчетов. Для создания Эликсира Жизни требовалось, чтобы Юпитер находился в созвездии Льва, а Луна была в фазе роста. Малейшая ошибка могла превратить эликсир в яд. Для трансмутации свинца в золото нужен был катализатор — кровь саламандры, собранная в момент солнечного затмения. Но это было только начало. Автор подробно описывал необходимость «философской ртути» — особым образом очищенной ртути, прошедшей через семь стадий дистилляции.

Третья книга, «Символизм и Практика Герметического Искусства», открыла еще один слой сложности. Оказывается, каждый металл соответствовал планете и дню недели. Золото — Солнце и воскресенье, серебро — Луна и понедельник, железо — Марс и вторник. Трансмутация должна была учитывать эти соответствия. Нельзя было превратить железо в золото во вторник — день Марса противился солнечной природе золота.

Я нашел упоминание о «Изумрудной Скрижали» Гермеса Трисмегиста — легендарном тексте, содержащем формулу создания Философского камня. «То, что внизу, подобно тому, что вверху, и то, что вверху, подобно тому, что внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи». Макрокосм и микрокосм. Вселенная и человек. Камень был мостом между ними.

Четвертый том, который я с трудом достал из Запретной секции, попросив старшекурсника скопировать мне книгу за деньги, отвалив за это целых гребанных двадцать галеонов — «Алхимические Операции и Их Опасности» Василия Валентина — был откровенным предупреждением. Автор описывал случаи, когда неподготовленные алхимики погибали при попытке активировать Камень. Один сгорел изнутри, когда энергия Камня оказалась слишком сильной для его тела. Другой потерял разум, его сознание растворилось в бесконечном потоке трансмутаций. Третий превратился в золотую статую — Камень исполнил его желание слишком буквально.

Я понял, что все не так просто. Камень был не волшебной палочкой, а сложнейшим инструментом, требующим мастерства. Получалось, что для работы с Камнем нужны были практические навыки, особенно в зельеварении. Алхимия и зельеварение были тесно связаны — обе дисциплины требовали понимания свойств веществ и их взаимодействий.

Я сидел, делая пометки на куске пергамента, шифруя особо важные места кодом, который разработал сам в предыдущем мире, как вдруг мое внимание привлекли голоса за соседним столом.

Там, в кругу гриффиндорцев, сидела Гермиона Грейнджер, в этот раз без своей подружки Парвати, которая часто сглаживала углы между Гермионой и остальными. Похоже девочка слушала мои слова одним местом, потому что до сих пор пыталась влиться в ту же компанию мальчишек гриффиндорцев, ну как же, я — злобный слизеринец, а они вроде бы были своими. Рядом с ней Рон Уизли что-то громко и весело рассказывал Симусу Финнигану и Дину Томасу. Они хохотали. Гермиона попыталась вставить слово, указывая на строчку в учебнике по Истории магии.

— Рон, но здесь же написано, что восстание гоблинов в 1612 году было спровоцировано…

— Ой, Грейнджер, опять ты со своими книжками, — отмахнулся Уизли, не глядя на нее. — Финниган, а помнишь, как на прошлой неделе у Флитвика твое перо взорвалось? Вот это было шоу!

Гермиона сжалась, ее щеки залил румянец унижения. Она опустила взгляд на книгу, делая вид, что увлечена чтением, но я видел, как дрогнули ее губы. Томас и Финниган переглянулись, им было немного неловко, но спорить с Уизли они не стали. Сцена была до боли знакомой. Иерархия, социальное давление, изгой. Грейнджер, несмотря на свой ум, была чужой в их мире. Они терпели ее, пока она была полезна, но не принимали по-настоящему.

Я наблюдал за ней с холодным любопытством. Она была ценным ресурсом. Умная, преданная… и обиженная. Обида — мощнейший катализатор.

Уизли со своей компанией, договорив, поднялись и ушли, оставив Гермиону одну за огромным столом. Она сидела, не двигаясь, уставившись в книгу, но я знал, что она не видит букв. Я выждал пару минут, а затем поднялся и подошел к ее столу.

— Интересное зрелище, — сказал я тихо, садясь напротив. — Интеллект против стадного инстинкта. Интеллект проиграл.

Она вздрогнула и подняла на меня глаза. В них стояли слезы, но она быстро смахнула их.

— Что тебе нужно, Гойл? Пришел добавить оскорблений? — ее голос был хриплым.

— Наоборот. Хочу указать на твою стратегическую ошибку, — я проигнорировал ее выпад. — Ты тратишь свой главный ресурс — время и ум — на неблагодарную цель. Пытаешься инвестировать в актив, который никогда не принесет дивидендов. Уизли и компания... они ценят верность стае, а не блеск ума. Ты для них — полезный инструмент для домашних заданий, но не член стаи. Твоя ошибка не в том, что ты умнее их, а в том, что ты ожидаешь, что они будут тебе за это благодарны. Хотя мы ведь уже говорили об этом, не так ли?

Мои слова были жестоки, но я бил точно в цель. Я видел, как она вздрогнула, но в ее взгляде вместо обиды мелькнуло удивление. Она видать ожидала насмешек, но не холодного, безжалостного анализа.

Девушка выпрямилась, и слезы высохли, уступив место ледяному спокойствию. Она посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом, и когда она заговорила, в ее голосе звенела сталь.

— А твоя философия, Гойл? Рассматривать всех как «активы» и «ресурсы»? Это не сила, это пустота. Ты строишь стены из цинизма, чтобы не признавать, что тебе тоже нужно… что-то настоящее. Дружба, доверие — это не инвестиции, это то, что делает нас людьми, а не просто набором навыков. Твой «прагматизм» — это трусость. Боязнь довериться кому-то и оказаться уязвимым.

Удар был точным и болезненным. Она разгадала не всего меня, но ту часть, что была Виктором. Ту, что выжила в мире безжалостных правил, где доверие было смертным приговором. Впервые за долгое время я почувствовал укол уважения к кому-то в этом замке. Я усмехнулся, но на этот раз без насмешки.

— Уязвимость убивает, Грейнджер. Быстрее любого проклятия.

— А изоляция убивает медленнее, но вернее, — парировала она. — Ты думаешь, что защищен, но ты просто заперт в собственной крепости. И знаешь что? Мне тебя жаль.

— Жалость — роскошь, которую ты не можешь себе позволить, — я наклонился вперед. — Особенно сейчас, когда твои «друзья» используют тебя как ходячую энциклопедию. Скажи, Грейнджер, сколько раз на этой неделе кто-то из них интересовался твоим мнением, а не правильным ответом на домашнее задание?

Она дернулась, как от удара. Попал в цель.

— А Парвати, хоть Парвати дружит с тобой по-настоящему?

— По крайней мере, я пытаюсь построить что-то настоящее, а не манипулировать людьми как марионетками.

— Настоящее? — я рассмеялся тихо. — Ты строишь иллюзию. Они терпят тебя, потому что ты полезна. Проверь это. Перестань помогать им с заданиями на неделю и посмотри, как быстро испарится их «дружба».

— Ты циничный ублюдок, — прошипела она, но в ее голосе не было настоящей злости. Скорее, усталость.

— Я реалист. И знаешь что? Ты слишком умна для них, Грейнджер. Они никогда не оценят того, что ты можешь предложить. Но это их потеря, не твоя.

Она посмотрела на меня с удивлением. Несмотря на то, что я никогда и не пытался ее унижать, в отличии от того же Малфоя, или Нотта, даже несколько раз пытался помочь советом, она не ожидала... чего? Комплимента? Признания?

— Почему ты это говоришь?

— Потому что растрата потенциала оскорбляет мой прагматизм. Ты могла бы достичь большего, если бы перестала тратить энергию на тех, кто этого не ценит. Хочешь их признания? А что имела Браун, чтобы заслужить их признание? Только смазливую мордашку? Хочешь быть своей для них? Тогда просто используй мой предыдущий совет, как ты начала делать, — девушка коснулась своей ухоженной причёски, что я заметил и поспешил отреагировать, — Да, да, я об этом. Ты красивая, и, уверен, поэтому они позволяют тебе тусить с ними, несмотря на то, что их раздражает твой ум. А то, что ты продолжаешь читать им нотации время от времени, только раздражает их. Право-слово, я думал ты уже прекратила это.

Я встал, оставляя ее одну со своими мыслями. Еще одно семя сомнения было посеяно, но девушка пока сопротивлялась, несмотря на то, как к ней относились однокурсники. Возможно, позже оно даст всходы. А пока у меня были более насущные задачи.

Я вернулся за свой стол, к своим книгам по алхимии. Пятый том, «Меркурий Философов: Тайное Искусство Дистилляции», описывал процесс создания универсального растворителя — алкагеста. Это вещество могло растворить любой металл, превратив его в первичную материю, готовую к трансмутации. Рецепт был сложным: требовалась ртуть, прошедшая через семь циклов очищения, сурьма, растворенная в царской водке, и — самое сложное — «роса, собранная в первое утро мая с лепестков белой розы, растущей на могиле алхимика».

Последний пункт звучал как метафора, но я знал, что в магическом мире метафоры часто были буквальными инструкциями. В Хогвартсе наверняка были могилы старых профессоров, занимавшихся алхимией. Нужно было найти их.

Следующие дни я посвятил практическим экспериментам. Уроки Зельеварения стали моей настоящей лабораторией. Снейп, заметив мой возросший интерес, начал давать мне дополнительные задания.

— Гойл, останьтесь после урока, — его голос был холоден как всегда, но я уловил в нем нотку любопытства.

Класс опустел. Снейп смотрел на меня, скрестив руки на груди.

— Ваше зелье Забывчивости было... адекватным. Но я заметил, что вы добавили измельченные крылья стрекозы. Это не входит в стандартный рецепт.

— Я прочитал, что они усиливают эффект дезориентации, профессор. В «Компендиуме Ядов и Противоядий» Арсениуса Джиггера упоминается, что крылья стрекозы содержат алкалоид, воздействующий на центры памяти.

— Я знаю, что упоминается у Джиггера, — перебил он. — Вопрос в том, откуда это знаете вы. Большинство второкурсников едва справляются с базовым учебником.

— Я интересуюсь предметом, сэр. Мой отец... он поощряет углубленное изучение полезных дисциплин.

Снейп изучал меня долгим взглядом, затем повернулся к шкафу с ингредиентами.

— Раз уж вы так... заинтересованы, попробуйте сварить Укрепляющий раствор. Рецепт на странице 47 «Расширенного курса». У вас час.

Это было испытание. Укрепляющий раствор был зельем третьего курса, требующим точности и понимания взаимодействия компонентов. Я закатал рукава и принялся за работу.

Сначала нужно было подготовить основу — отвар из корня мандрагоры и толченого лунного камня. Температура должна быть ровно 78 градусов, ни больше, ни меньше. Я регулировал пламя под котлом, наблюдая, как жидкость медленно меняет цвет с мутно-серого на бледно-голубой. Каждые тридцать секунд нужно было помешивать по часовой стрелке, затем один раз против. Ритм был важен — он создавал магический резонанс, необходимый для связывания компонентов.

Следующий этап — добавление рога единорога, растертого в тончайшую пудру. Здесь был подвох — добавлять нужно было против часовой стрелки, по одной щепотке, с интервалом ровно в двенадцать секунд. Виктор во мне считал секунды с точностью метронома. Каждая щепотка вызывала серебристые искры на поверхности зелья.

Параллельно я готовил вторую смесь — эссенцию беладонны, разведенную в масле полыни. Это требовало отдельного котелка и постоянного внимания. Беладонна была ядовита, и малейшая ошибка в пропорциях могла превратить укрепляющее зелье в смертельный яд.

Самым сложным было последнее — кровь саламандры. Три капли, не больше, не меньше. И добавлять их нужно было, когда зелье делает ровно семь оборотов водоворота после последнего помешивания. Я ждал, считая обороты, и капнул кровь в самый центр воронки.

Вспышка золотого света. Зелье приобрело идеальный янтарный оттенок.Снейп подошел, взял флакон с образцом и внимательно изучил. Он капнул на зелье реагент — оно засветилось ровным золотым светом, подтверждая правильность приготовления.

— Приемлемо, — сказал он после долгой паузы. — Но в следующий раз используйте серебряный нож для корня мандрагоры, не стальной. Сталь оставляет примеси железа, которые могут вызвать нестабильность при длительном хранении. Он повернулся к своему столу и достал небольшую черную книгу.

— Приходите в мой кабинет в субботу после ужина. Если вы действительно серьезно относитесь к Зельеварению, вам понадобится... дополнительная практика. И Гойл? Принесите собственный набор серебряных инструментов. Школьные недостаточно точны для продвинутой работы.

Это было больше, чем я мог надеяться. Личные уроки от Снейпа — ключ к практическим навыкам, необходимым для работы с Камнем. Конечно, мне придется изрядно попотеть, ведь в каждую субботу у нас была тренировка по квиддичу, но раз это нужно для дела...

В субботу я пришел в кабинет Снейпа с набором инструментов, который заказал через Малфоя. Серебряные ножи разных размеров, платиновая ступка для особо активных ингредиентов, хрустальные флаконы для хранения летучих эссенций.

Снейп осмотрел инструменты с одобрением.

— Сегодня мы будем варить Эликсир Эйфории. Это зелье четвертого курса, но если вы справились с Укрепляющим раствором, должны осилить и это. Главная сложность — эмоциональный контроль. Зелье реагирует на настроение варящего. Малейший всплеск негативных эмоций — и вместо эйфории получите глубокую депрессию.

Следующие три часа были интенсивными. Снейп наблюдал за каждым моим движением, корректируя технику, объясняя тонкости, которые не были описаны ни в одном учебнике. Как правильно держать палочку при активации катализатора. Как по запаху определить готовность ингредиента. Как использовать собственную магию для стабилизации нестабильных соединений.

— Зельеварение — это не просто следование рецепту, Гойл, — говорил он, пока я аккуратно добавлял перья феникса в кипящую смесь. — Это искусство управления трансформацией. Каждый ингредиент имеет свою магическую сигнатуру, свою волю. Задача зельевара — не подчинить их, а направить в нужное русло. Как дирижер управляет оркестром.

К концу вечера я успешно сварил не только Эликсир Эйфории, но и Настойку Живой Смерти — одно из сложнейших зелий в школьной программе.

— У вас есть талант, Гойл, — признал Снейп, запечатывая флаконы с моими зельями. — Редкий талант. Большинство волшебников видят в зельеварении лишь вспомогательную дисциплину. Но те, кто понимает его истинную природу... они могут достичь многого. Приходите каждую субботу. И начните читать Либациуса Борейджа «Продвинутое Зельеварение». Особенно главы о взаимодействии органических и неорганических компонентов.

Выходя из кабинета, я чувствовал странное удовлетворение. Не только от похвалы Снейпа, но от самого процесса. Зельеварение было похоже на программирование в мире Виктора — логичное, точное, но требующее творческого подхода.

Вернувшись в библиотеку, я нашел упомянутую Снейпом книгу. Борейдж писал о принципах, лежащих в основе всех магических трансформаций. О том, как зелья могут усиливать или подавлять магические способности. О том, как правильно приготовленное зелье может временно изменить саму природу материи.

Это было именно то, что мне нужно для работы с Камнем. Философский камень был, по сути, универсальным катализатором. Но для его активации нужны были специальные растворы, способные проводить и направлять его энергию.

Я составил список необходимых экспериментов. Сначала нужно было создать базовый алхимический растворитель — упрощенную версию алкагеста. Затем — серию тестовых зелий для определения резонансной частоты моего фрагмента Камня. И наконец — само зелье активации, которое позволит извлечь хотя бы часть силы Камня.

Ночи в библиотеке становились длиннее. Я изучал все, что мог найти об алхимии, зельеварении, трансмутации. Узнал больше о Николасе Фламеле — единственном известном создателе Философского камня. О его экспериментах, его методах, его ошибках. О том, как он потратил двадцать лет на поиски правильной формулы. Чтобы добыть часть информации мне опять пришлось отвалить кучу галлеонов старшекурсникам. Надеюсь, оно того стоило, ведь пока что у меня не было возможности добыть пропуск в Запертную секцию. Не слышал вообще, что хоть кто-то на втором курсе получал такой. Но это неважно, если мне удастся использовать Камень, все это окупится. Я надеюсь.

Октябрь подкрался к Хогвартсу незаметно, словно тень, скользящая по каменным стенам замка. Он принес с собой промозглую сырость и холод, которые, казалось, высасывали из древних камней последние остатки летнего тепла. Дни сократились до жалких обрывков света между долгими, темными ночами. В подземельях Слизерина холод стал почти осязаемым — он проникал сквозь самые толстые мантии, заставляя даже самых стойких жаться к камину в гостиной. Зеленоватое пламя в очаге горело круглосуточно, отбрасывая причудливые тени на каменные барельефы змей, которые в этом неверном свете казались живыми, готовыми в любой момент соскользнуть со стен.

По утрам замок окутывал густой туман — молочно-белая пелена, превращавшая знакомые башни и переходы в призрачные миражи. Он поднимался от Черного озера волнами, просачивался через щели в окнах, оседал холодной росой на каменных плитах коридоров. Сквозняки, пахнущие прелой листвой и озерной тиной, бродили по замку, как неприкаянные духи. Они заставляли древние гобелены колыхаться и шептаться друг с другом на непонятном языке, а рыцарские доспехи издавать протяжные металлические стоны, от которых у первокурсников волосы вставали дыбом.

Вместе с холодами в Хогвартс пришла эпидемия простуды. Казалось, половина школы превратилась в оркестр кашляющих, чихающих и шмыгающих носами. Коридоры наполнились какофонией хрипов и стонов. Мадам Помфри металась по больничному крылу, как генерал на поле боя, раздавая направо и налево флаконы с Бодроперцовым зельем. От этого снадобья у пациентов на несколько часов начинал идти дым из ушей — забавное зрелище, которое неизменно вызывало хихиканье у здоровых учеников. Некоторые особо предприимчивые студенты даже устраивали пари, у кого дым гуще и держится дольше.

Моя жизнь в эти осенние недели превратилась в отточенный до совершенства распорядок. Каждое утро начиналось одинаково: ранний подъем, холодный душ для поддержания бдительности, затем завтрак в Большом зале, потом начинался учебный день, который я рассматривал исключительно через призму практической пользы. Трансфигурация с профессором МакГонагалл, несмотря на ее гриффиндорскую предвзятость, была бесценна для развития ментальной дисциплины. Превращение одного предмета в другой требовало железной концентрации и визуализации — навыки, необходимые для любой серьезной магии. Травология открывала доступ к ингредиентам, которые можно было достать только за неплохие деньги. Я тщательно запоминал свойства каждого растения, особенно ядовитых и галлюциногенных — никогда не знаешь, когда такие знания могут пригодиться.

Даже уроки Защиты от Темных Искусств с нарциссом Локхартом приносили определенную пользу. Наблюдая за его позерством, слушая его фантастические истории о несуществующих подвигах, я изучал искусство манипуляции и самопрезентации. Локхарт был мастером создания образа из ничего, и хотя его методы были грубыми и очевидными для внимательного наблюдателя, на большинство они действовали безотказно. Это был превосходный урок массовой психологии и того, как легко люди готовы поверить в красивую историю. Лживыми были ли его истории? Я не знал, но это было и не важно, так как преподносил он себя на уровне, кстати, заполучив в фанатки половину девушек Хогвартса.

Мои личные проекты продвигались с переменным успехом. Философский камень, этот дразнящий артефакт с безграничным потенциалом, оставался мертвым грузом. Несмотря на все мои усилия, несмотря на горы перелопаченной литературы, я не мог найти ключ к его активации. Даже книги из Запретной секции, которые мне удалось заполучить за немалые деньги через посредников, давали лишь туманные философские рассуждения о «Великом Делании», «философской ртути» и «алхимическом вознесении». Все это звучало как бред сумасшедшего, но я знал, что где-то в этом потоке метафор скрывается реальное знание. Камень хранился в тайнике отцовского особняка, защищенный десятком заклинаний, и его бесполезность жгла меня изнутри, как кислота.

Зато мои занятия с профессором Снейпом превратились в настоящий интеллектуальный пир. Каждую субботу, после изматывающей тренировки по квиддичу, когда мышцы гудели от усталости, а в ушах еще стоял свист ветра, я спускался в холодные глубины подземелий, в его личную лабораторию. Это было святилище зельеварения — стены увешаны полками с ингредиентами в банках всех размеров и форм, в углу тихо булькали экспериментальные котлы, а воздух был настолько насыщен парами различных зелий, что, казалось, сам по себе обладал магическими свойствами.

Снейп не тратил время на пустую похвалу или ободрение. Его одобрение выражалось исключительно в усложнении поставленных задач. Мы варили зелья, которые обычно не изучают даже на пятом курсе. Он учил меня не просто следовать рецепту, как кулинарной книге, а понимать глубинную алхимическую логику процесса.

«Любой идиот с руками, растущими из правильного места, может следовать инструкциям, Гойл», — говорил он, наблюдая, как я измельчаю корень асфоделя. Его черные глаза следили за каждым моим движением с интенсивностью хищной птицы. «Но истинный мастер зелий понимает, почему именно семь раз против часовой стрелки, а не шесть или восемь. Понимает, как лунная фаза влияет на потенцию белладонны, почему слезы феникса нужно добавлять при температуре ровно 78 градусов. Магия — это не размахивание палочкой и выкрикивание латинских слов. Истинная магия — в трансформации материи, в подчинении хаоса своей воле. И зельеварение — высшая форма этого искусства».

Я впитывал каждое его слово, каждый жест, каждую интонацию. За эти недели я узнал больше о магии, чем за весь предыдущий год обучения.

Квиддичные тренировки стали моей площадкой для оттачивания физических навыков под прикрытием спорта. Маркус Флинт, наш капитан, поначалу смотревший на меня как на очередного бесполезного дурачка, теперь не скрывал уважения. «Черт возьми, Гойл, ты прирожденный убийца!» — кричал он после особенно удачного удара по бладжеру.

И он был прав больше, чем думал. Я не просто отбивал бладжеры — я превратил это в искусство прицельного уничтожения. Каждый удар битой рассчитывался с математической точностью. Траектория, скорость, точка перехвата, упреждение движения цели — все это проносилось в моей голове за доли секунды. Бита в моих руках стала высокоточным оружием, а бладжер — управляемым снарядом.

И да, главной мишенью в моих ментальных упражнениях неизменно был Поттер. Во время тренировок я раз за разом проигрывал в голове различные сценарии «несчастных случаев». Бладжер, врезающийся в основание его метлы, заставляя потерять управление на высоте пятидесяти футов. Бладжер, ломающий ему руку за день до важного матча. Бладжер, попадающий точно в висок, когда он тянется за снитчем... Пока это были только ментальные репетиции, но я знал — терпение будет вознаграждено. Мой момент обязательно настанет.

Мой небольшой бизнес по «защите» первокурсников работал как часы, хотя и не без периодических сбоев. Множество младшекурсников исправно платили свои пять сиклей в неделю — небольшая цена за гарантию спокойной жизни в стенах замка. Многие с хаффлпаффцов оказались идеальными клиентами — покладистые, не задающие лишних вопросов, всегда платящие вовремя. Рейвенкловцы тоже быстро просчитали, что проще заплатить, чем постоянно оглядываться через плечо.

Но гриффиндорцы, эти идиоты, подстрекаемые своим драгоценным Поттером, начали организованное сопротивление. Несколько раз мои «клиенты» из их факультета отказывались платить, гордо заявляя, что «Гарри Поттер их защитит» или «мы не поддаемся на шантаж». Приходилось применять более убедительные методы аргументации. «Случайно» пролитая на готовое домашнее задание по Трансфигурации бутылка чернил. «Потерявшийся» прямо перед экзаменом учебник по Зельям. Пара «дружеских» тычков от Крэбба в темном коридоре, где портреты удивительным образом всегда спали. Платежная дисциплина быстро восстанавливалась.

Это была грязная, мелочная работа, недостойная моего истинного потенциала, но она служила важной цели. Во-первых, стабильный доход никогда не бывает лишним. Во-вторых, и это важнее, она укрепляла мою репутацию. Я больше не был просто тупым громилой в тени Малфоя. Я теперь выглядел самостоятельным тупым громилой, с которым приходилось считаться, что вполне меня устраивало на этом этапе.

И вот наступил Хэллоуин. Тридцать первое октября. Замок преобразился за одну ночь, словно по мановению волшебной палочки — что, впрочем, так и было. Войдя утром в Большой зал, мы оказались в царстве оранжевого и черного. Зачарованный потолок, обычно отражавший небо над замком, теперь кишел сотнями живых летучих мышей, которые носились туда-сюда, издавая тонкий писк. Между ними парили тысячи вырезанных тыкв всех размеров — от крошечных, размером с золотой снитч, до гигантских, способных вместить человека. Из их треугольных глаз и оскаленных ртов лился мягкий, пульсирующий свет множества свечей.

Стены были увиты гирляндами из черных и оранжевых лент, переплетенных с колючими ветками и искусственной паутиной, в которой поблескивали магические пауки размером с галлеон. Воздух был густым от ароматов — корица, мускатный орех, гвоздика, печеные яблоки и тыква создавали пряную симфонию запахов, от которой немедленно просыпался аппетит.

Хэллоуинский пир превзошел все ожидания. Столы буквально ломились от тематических угощений. Помимо традиционных блюд, появились настоящие кулинарные шедевры в духе праздника. Кроваво-красный томатный суп подавали в миниатюрных котлах, которые дымились и булькали, как настоящие. Сосиски были искусно оформлены под отрубленные пальцы, с миндальными «ногтями» и кетчуповой «кровью». Мясные пироги украшали съедобные пауки из черных оливок и сырные паутины.

Десертный стол был отдельным произведением искусства. Шоколадные торты в форме готических замков с марципановыми привидениями, парящими вокруг башен. Кексы с надгробиями из темного шоколада и «землей» из измельченного печенья. Желейные черви, извивающиеся в чашах с «грязью». Карамельные яблоки, леденцы в форме черепов, ириски с привкусом крови (на самом деле — гранатовый сок). И, конечно, фирменные хэллоуинские конфеты от Сладкого королевства — кричащие леденцы, прыгающие шоколадные лягушки в костюмах вампиров и желейные слизни, которые действительно ползали по тарелке.

— Обожаю Хэллоуин! Это так... драматично! — воскликнула Пэнси Паркинсон, отправляя в рот очередной кекс-череп. Крем вытекал из глазниц, создавая довольно жуткий эффект.

Драко, сидевший рядом, брезгливо ковырял вилкой кроваво-красное желе, которое при каждом прикосновении издавало тихий стон.

— Цирк для простолюдинов, — процедил он с показным презрением. — Отец говорит, что настоящий Самайн должен праздноваться с соблюдением древних ритуалов. Кровавые жертвоприношения, обряды на кладбищах, общение с духами предков. А не эта... ярмарочная показуха для маглорожденных.

Я промолчал, методично уничтожая превосходный стейк с кровью. Вся эта праздничная мишура была мне глубоко безразлична. Праздники — это время, когда люди расслабляются, теряют бдительность, позволяют эмоциям взять верх над разумом. Идеальное время для того, чтобы нанести удар. Или собрать информацию.

Пока остальные восхищались декорациями и объедались сладостями, я наблюдал. За преподавательским столом Дамблдор оживленно беседовал с крошечным профессором Флитвиком, его глаза весело поблескивали за полулунными очками. Снейп выглядел еще мрачнее обычного на фоне всеобщего веселья, он сидел, словно грозовая туча среди солнечного дня. Локхарт, разумеется, был в своей стихии — в мантии кислотно-оранжевого цвета, он рассказывал какую-то историю Макгонагалл, которая выглядела так, словно предпочла бы оказаться где угодно, только не здесь, в то же время, как другие проффесорши, помоложе, Рун и Магглознания, явно засматривались на красавца блондина.

За гриффиндорским столом Томас смеялся над какой-то шуткой Фреда Уизли, запрокинув голову. Беззащитное горло, открытая поза — он совершенно не ощущал опасности. Грейнджер что-то увлеченно обсуждала с Парвати, впрочем, даже за праздничным столом не расставаясь с какой-то книгой. Предсказуемо.

Пир подходил к концу. Студенты, отяжелевшие от еды, начали подниматься из-за столов. Мы шли в общей толпе к выходу, когда что-то изменилось в атмосфере. Толпа студентов, поднимавшихся по мраморной лестнице, вдруг заволновалась. Сначала пробежал тихий шепоток, потом еще один, громче, и вскоре гул голосов превратился в встревоженный гомон.

— Что там происходит? — спросил я у пробегавшего мимо третьекурсника из Рейвенкло. Его лицо было бледным.

— Не знаю точно! Там... что-то написано на стене... и кошка Филча! Она... она... — он не договорил и бросился дальше.

Мы с Крэббом протолкались вперед, расчистив для Малфоя путь. На площадке второго этажа уже собралась плотная толпа. Студенты жались друг к другу, их лица в мерцающем свете факелов казались восковыми масками. Профессора во главе с Дамблдором пытались оттеснить учеников и навести порядок.

Мне удалось протиснуться в первые ряды. И я увидел.

На стене между двумя ржавыми доспехами, огромными буквами цвета свежей крови, было выведено послание:

ТАЙНАЯ КОМНАТА СНОВА ОТКРЫТА, ТРЕПЕЩИТЕ, ВРАГИ НАСЛЕДНИКА

Буквы, казалось, еще сочились, готовые в любой момент потечь вниз по камням. А под надписью, подвешенная за хвост на кованом держателе для факела, висела миссис Норрис — тощая кошка завхоза Филча. Она была абсолютно неподвижна. Шерсть свалялась и потеряла цвет, превратившись в какую-то серую пародию на мех. Глаза были широко раскрыты и полны застывшего, невыразимого ужаса. В них отражался свет факелов, создавая иллюзию жизни, но это была жестокая насмешка.

Она не была мертва — я это чувствовал какой-то глубинной, инстинктивной частью сознания. Но и живой ее назвать было невозможно. Она была... остановлена. Заморожена между жизнью и смертью. Окаменевшая.

В следующие несколько часов замок гудел как растревоженный улей. Нас всех отправили по факультетским гостиным, но это не остановило поток слухов. Они распространялись быстрее Легилименции, обрастая с каждым пересказом новыми, все более фантастическими подробностями.

В гостиной Слизерина царила атмосфера напряженного возбуждения, смешанного с плохо скрываемым восторгом. Зеленоватый свет камина отбрасывал зловещие тени на лица собравшихся, превращая обычную комнату в место заговора.

— Я слышала, ее нашли разорванной на куски! — шептала Миллисента Булстроуд, ее маленькие глазки блестели от возбуждения. — А потом магия собрала ее обратно, но неправильно! Поэтому она такая!

— Чушь собачья, — лениво протянул Блейз Забини, развалившись в кожаном кресле с бокалом тыквенного сока. — Мой источник из Хаффлпаффа говорит, что это проклятие Медузы Горгоны. Один взгляд — и ты камень. Классическая греческая магия.

— А надпись? Кто мог такое написать? И что за Тайная комната? — спросил Теодор Нотт, нервно поправляя очки.

Версии сыпались одна фантастичнее другой.

— Это наверняка близнецы Уизли! Их шутки всегда выходят из-под контроля. Помните, как они в прошлом году превратили коридор в болото?

— Слишком жестоко даже для них. Я думаю, кто-то из старшекурсников практикует темную магию. Может, готовится к экзаменам на мракоборца и перестарался?

— А может, это сам Филч устроил представление? Он же сквиб, всегда мечтал о власти над студентами. Инсценировал нападение, чтобы Дамблдор разрешил ему применять средневековые пытки!

Но самая популярная версия, к неописуемой ярости Драко, касалась Гарри Поттера.

— Это же очевидно!» — воскликнул кто-то из четверокурсников. — Поттер и Уизли были там, когда все это обнаружили! Их застукали на горячем! Он — Наследник!»

Малфой взорвался. Его лицо приобрело опасный пурпурный оттенок.

— Вы совсем рехнулись?! ПОТТЕР?! Этот грязнокровный выскочка?! Наследник благороднейшего Салазара Слизерина?! — он метался перед камином, как разъяренный хорек. — Он — гриффиндорец! Полукровка! Друг маглорожденных! Это... это кощунство! Оскорбление самой идеи чистоты крови!

Но его ярость имела другую причину, и я это прекрасно видел. Драко бесился не из-за оскорбления памяти Слизерина. Он был в бешенстве, потому что Поттер снова оказался в центре внимания. Снова украл то, что по праву должно было принадлежать истинным слизеринцам. Нападение на кошку сквиба, угроза «врагам наследника» — это был чистой воды слизеринский почерк, темный и величественный. И какой-то Поттер посмел присвоить себе эту славу!

— Это я должен внушать страх! — прошипел он мне, когда мы отошли в дальний угол гостиной. — Обо мне должны шептаться! О наследнике древнего рода Малфоев! А этот шрамоголовый ублюдок опять все испортил! Даже когда происходит что-то по-настоящему значительное, он умудряется оказаться в центре! Я его ненавижу! НЕНАВИЖУ!

Я слушал его истерику с холодным интересом энтомолога, наблюдающего за особенно любопытным насекомым. Малфой был предсказуем в своей мелочной зависти. Меня интересовали куда более важные вопросы. Что такое эта «Тайная комната»? Кто такой «Наследник»? И главное — какая сила способна сделать подобное с живым существом? Это была новая переменная в уравнении в Хогвартсе. Неизвестная, потенциально опасная и, возможно, чрезвычайно полезная для того, кто сумеет ее понять и использовать.

— Заткнитесь все, щенки, — раздался вдруг низкий, насмешливый голос, прорезавший гомон, как нож — масло.

К нашей группе приблизился Кассиус Уоррингтон, семикурсник, староста школы. Он был высок и широкоплеч, двигался с ленивой, опасной грацией пантеры. В его темных глазах всегда плясали умные, жестокие искорки — глаза хищника, оценивающего добычу. Уоррингтон пользовался непререкаемым авторитетом среди слизеринцев. Ходили слухи, что его семья имеет связи с очень влиятельными и очень опасными людьми.

В гостиной мгновенно воцарилась тишина.

— Хватит нести чушь про Поттера, — он оперся о каминную полку, и свет огня превратил половину его лица в маску из света и тени. — Вы ведете себя как стая испуганных первокурсников, сплетничающих в туалете Плаксы Миртл.

— А ты знаешь, что происходит, Уоррингтон? — осторожно спросил Малфой, сбавив тон. Даже он понимал, что с Уоррингтоном лучше не связываться.

— В отличие от вас, детишки, я интересуюсь не только последними сплетнями о том, кто с кем встречается, — Уоррингтон обвел нас взглядом, наслаждаясь произведенным эффектом. — Я изучаю историю. Настоящую историю нашей школы, а не ту приглаженную версию, которую преподают на Истории Магии. То, что написано на стене, — это не шутка и не проклятие какого-то недоучки. Это легенда. Одна из самых старых легенд Хогвартса. Он обвел нас взглядом, наслаждаясь произведенным эффектом. — Все вы знаете, что Хогвартс основали четыре великих волшебника. Годрик Гриффиндор, Хельга Хаффлпафф, Ровена Рейвенкло и Салазар Слизерин. Они вместе строили этот замок, вместе создавали школу. Но со временем между ними возник разлад. И главным яблоком раздора стал Салазар Слизерин.

— Он считал, что обучаться магии должны только чистокровные, — вставил Нотт.

— Именно, — кивнул Уоррингтон. — Он считал, что магглорожденные, или «грязнокровки», как он их называл, ненадежны, им нельзя доверять тайны магии. Остальные основатели с ним не согласились. Произошел серьезный конфликт, и в итоге Слизерин покинул замок. Но перед уходом, как гласит легенда, он создал в замке потайное помещение. Тайную комнату. — Он сделал паузу. Даже Малфой слушал, затаив дыхание. — Другие основатели искали ее, но не нашли. Слизерин запечатал ее так, что открыть ее мог только его истинный наследник. И, согласно легенде, он оставил в этой комнате нечто, что должно было завершить его благородное дело. Монстра. Ужас Слизерина. Монстра, который, когда Комната будет открыта вновь, очистит школу от всех, кто недостоин изучать магию.

По гостиной пронесся вздох. Смесь ужаса и восторга.

— То есть… — прошептала Пэнси. — Где-то в замке есть монстр, который будет убивать… грязнокровок?

— Легенда так гласит, — усмехнулся Уоррингтон. — И похоже, Наследник вернулся в Хогвартс. И он открыл Комнату.

Я слушал, и в моей голове складывался пазл. Монстр. Наследник. Очищение школы. Это было не просто хулиганство. Если это правда, то это была идеологическая война. И она только что началась. Меня лично не волновал статус крови. Грязнокровки, полукровки, чистокровные — все они были лишь фигурами на доске. Но появление такой силы, как монстр Слизерина, меняло весь расклад. Это была сила хаоса, неконтролируемая и смертоносная. Или все-таки контролируемая? Наследник. Кто он? Точно не Поттер, это было бы слишком абсурдно. Кто-то из чистокровных слизеринцев? Возможно. А может, кто-то, о ком никто и не подумает? Эта ночь изменила все. Страх теперь стал всеобщим достоянием. Он висел в воздухе, густой и осязаемый. А в атмосфере страха всегда появляются новые возможности. Нужно было лишь понять, как их использовать.

.

Ноябрь обрушился на Хогвартс, как проклятие. Он принес с собой ледяные ветра, что завывали в башнях замка, словно банши, и проливные дожди, превратившие квиддичное поле в вязкое болото. Небо неделями висело над головой свинцовой, гнетущей массой, изредка роняя на землю мокрый снег, который тут же таял, оставляя после себя лишь грязь и уныние. Атмосфера в замке стала такой же мрачной, как и погода. После нападения на кошку Филча страх стал осязаемым. Он витал в коридорах, густой и липкий, как туман с озера, заставляя учеников ходить группами и опасливо оглядываться на тени в углах.

Легенда о Тайной комнате, рассказанная Уоррингтоном, разлетелась по школе быстрее огня. Теперь каждый скрип половицы, каждый завывающий в трубе ветер воспринимался как предзнаменование. Грязнокровки, как их теперь снова осмеливались называть вслух, ходили с бледными лицами, их глаза были полны тревоги. Даже чистокровные, наслаждаясь своей мнимой безопасностью, говорили об этом шепотом. Наследник Слизерина. Эти слова стали паролем, открывающим двери в мир темных догадок и параноидальных теорий.

Колин Криви стал особенно назойливым. Этот первокурсник-гриффиндорец с маниакальным упорством фотографировал все подряд, словно пытаясь запечатлеть саму атмосферу страха. Я замечал, как он крадется по коридорам с фотоаппаратом наготове, его глаза горят нездоровым любопытством. Он делал снимки каждого темного угла, каждой подозрительной тени, каждого испуганного лица. Его одержимость начинала действовать мне на нервы. В прошлой жизни я бы уже давно решил эту проблему радикально, но сейчас приходилось терпеть его назойливое присутствие.

Для меня же вся эта истерия была лишь фоновым шумом, отвлекающим от главного. Приближался первый матч сезона по квиддичу: Слизерин против Гриффиндора. Для остальных это была игра, битва за очки факультета. Для меня — операция.

Подготовка к матчу шла полным ходом. Каждый вечер мы тренировались на промокшем поле, отрабатывая комбинации и стратегии. Флинт был безжалостен. Он заставлял нас летать до изнеможения, повторяя одни и те же маневры снова и снова. Его стратегия была проста и жестока: играть грязно, но так, чтобы судья ничего не заметил. Или заметил, но не смог доказать.

— Гойл, Крэбб, — рычал он после особенно изнурительной тренировки, — ваша задача не просто защищать. Вы должны запугивать. Пусть каждый гриффиндорец боится подлететь к нашим кольцам. А что касается Поттера… — его глаза зловеще сверкнули. — Этот выскочка думает, что он король неба. Покажите ему, кто тут настоящий хозяин.

Малфой нервничал больше остальных. Несмотря на свой новенький «Нимбус 2001», он понимал, что Поттер превосходит его в мастерстве. Драко компенсировал это хвастовством и угрозами, но я видел страх в его глазах. Страх разочаровать отца. Страх проиграть своему заклятому врагу. Этот страх делал его предсказуемым и уязвимым.

— Ты готов к завтрашней битве, Драко? — спросил я его накануне матча, когда мы сидели в гостиной Слизерина.

— Конечно готов, — фыркнул он, но его голос дрожал. — У меня самая быстрая метла в школе. Поттер на своем старье даже близко ко мне не подберется.

Утро матча встретило нас пронизывающим холодом. Ледяной ветер хлестал по лицу, когда мы вышли из замка. Тучи висели так низко, что, казалось, цеплялись за верхушки башен Астрономии. В раздевалке Слизерина пахло мокрой кожей, мазью для полировки метел и нервным потом. Флинт, наш капитан, расхаживал взад-вперед, как лев в клетке, его лицо было мрачнее ноябрьского неба.

— Слушайте сюда, парни! — прорычал он, останавливаясь и обводя нас тяжелым взглядом. — Сегодня мы не просто играем. Мы выходим на войну. Я не хочу видеть красивых полетов. Я хочу видеть сломанные метлы и слезы гриффиндорцев. Малфой, твоя задача — поймать снитч. Все остальные — расчистить ему путь. Гойл, Крэбб, — он уставился на нас, — вы — наши главные орудия. Ваша цель — Поттер. Сделайте так, чтобы он не мог летать. Мне плевать как. Сломайте ему метлу, руку, шею. Это понятно?

Крэбб тупо ухмыльнулся, предвкушая возможность легально применить свою силу. Я лишь кивнул. Мои цели полностью совпадали с целями капитана. Сегодняшняя игра была идеальной возможностью. На глазах у всей школы, на глазах у Дамблдора, я мог сделать то, что давно планировал. Непреложный обет обязывал меня защищать Малфоя. А Поттер был главной угрозой его успеху, его славе, его эго. Устранение угрозы — высшая форма защиты. Логика была безупречна.

— Ты готов, Драко? — спросил я, когда мы выходили на поле.

Малфой был бледен, но пытался скрыть это за маской надменности. Он нервно сжимал рукоять своего «Нимбуса 2001».

— Я рожден готовым, Гойл, — процедил он. — Сегодня этот шрамоголовый ублюдок поймет, кто настоящий хозяин неба.

Я промолчал. Малфой явно видел в этом матче дуэль за статус.

Рев трибун ударил по ушам, когда мы вышли на поле. Море алых и зеленых флагов колыхалось на ветру. Слизеринская секция скандировала что-то оскорбительное про Поттера, в то время как гриффиндорцы отвечали не менее ядовитыми кричалками. Атмосфера была накалена до предела. Комментатор Ли Джордан, друг близнецов Уизли, уже изливал свой яд в микрофон.

— …И вот на поле выходит команда Слизерина! Посмотрите на эти самодовольные рожи! Похоже, папочки купили им не только новые метлы, но и места в команде! А вот и их звезда — Драко Малфой на своем блестящем «Нимбусе 2001»! Интересно, сколько галлеонов стоит попасть в команду Слизерина в наши дни?

Профессор МакГонагалл строго одернула его, но Джордан лишь ухмыльнулся и продолжил свою тираду.

Команда Гриффиндора выглядела решительно, несмотря на явное техническое превосходство соперника. Оливер Вуд, их капитан, что-то горячо говорил своим игрокам. Поттер стоял немного в стороне, его лицо было сосредоточенным и спокойным. На нем не было и тени страха. Наоборот, в его глазах горел огонь предвкушения.

Мадам Хуч, наш судья, свистнула в свисток, призывая капитанов к центру. Флинт и Вуд обменялись взглядами, полными ненависти, и пожали руки с такой силой, что послышался хруст костяшек.

— Хочу видеть чистую игру, — сказала мадам Трюк, но ее голос потонул в реве толпы.

— Конечно, мадам, — елейно улыбнулся Флинт. — Только чистая игра.

Вуд что-то прорычал в ответ, но его слова затерялись в шуме ветра.

Игроки заняли свои позиции. Я почувствовал знакомое напряжение — смесь адреналина, концентрации и холодной решимости. В прошлой жизни я испытывал нечто похожее перед особо сложными заданиями. Только тогда ставкой была жизнь, а сейчас — всего лишь школьная игра. Впрочем, для многих здесь это была жизнь.

Мадам Хуч открыла ящик с мячами. Два бладжера вырвались наружу и с угрожающим жужжанием понеслись в разные стороны. Золотой снитч трепетал в воздухе несколько секунд, а затем исчез, растворившись в сером небе. Квоффл лежал в руках судьи, готовый к подбрасыванию.

— Игроки готовы? — крикнула мадам Хуч. — Тогда начинаем!

Она подбросила квоффл. Игра началась.

Первые минуты были настоящим хаосом. Четырнадцать игроков носились в воздухе, каждый преследовал свою цель. Ангелина Джонсон из Гриффиндора первой завладела квоффлом и понеслась к нашим кольцам. Наши охотники — попытались перехватить ее, но она оказалась быстрее и проворнее.

Блетчли, наш вратарь, нервно сжимал метлу, готовясь отбить атаку. Джонсон приближалась. В последний момент она передала квоффл Кэти Белл, которая метким броском отправила его в левое кольцо.

— ГОООЛ! — заорал Джордан. — Десять очков Гриффиндору! Потрясающая комбинация от Джонсон и Белл! А где же была защита Слизерина? Наверное, любовались собственными отражениями в полированных метлах!

10:0 в пользу Гриффиндора. Трибуны взорвались ревом восторга и негодования. Слизеринская секция освистала судью, хотя в этом голе не было ничего спорного.

План был прост и эффективен. Крэбб, как тупой, но мощный таран, должен был постоянно преследовать Поттера, не давая ему сосредоточиться на поиске снитча. Я же брал на себя общую координацию, защиту Малфоя и нейтрализацию самых опасных игроков Гриффиндора, в первую очередь — близнецов Уизли.

— Крэбб, цель! — крикнул я, и Винсент, радостно взревев, направил свою метлу в сторону Поттера, который как раз уворачивался от бладжера.

Атаки Крэбба были примитивны, но эффективны. Он летел напролом, перерезая Потеру путь и размахивая битой, как дубиной. Его стратегия заключалась в создании максимального хаоса вокруг Поттера. Каждый раз, когда тот пытался выйти на поиск снитча, Винс материализовался рядом с ним, махая битой и крича что-то неразборчивое. Поттер, будучи великолепным летуном, легко уходил от его неуклюжих ударов, но это отнимало все его внимание. Он не мог искать снитч, когда за ним гонялся стокилограммовый снаряд, жаждущий размозжить ему череп.

— Отличная тактика от Слизерина! — ехидно комментировал Джордан. — Если не можешь обыграть честно, попробуй запугать! Классика жанра от змеенышей!

Я же занялся близнецами Уизли. Фред и Джордж работали как единый механизм, с поразительной синхронностью направляя бладжеры туда, где они могли причинить максимальный вред нашей команде. Они были опасны именно своей слаженностью — один отбивал бладжер, второй тут же подхватывал инициативу и направлял его в новую цель. Против такой пары обычный загонщик был бессилен.

Но я не был обычным загонщиком. В моем распоряжении были знания и опыт двух жизней. Я изучил их тактику, проанализировал слабые места. Близнецы были сильны в атаке, но в защите они полагались исключительно на скорость и маневренность. А еще у них была одна особенность — они никогда не разделялись далеко друг от друга. Их сила была в единстве, но это же было и их уязвимостью.

Я встретил их лоб в лоб. Наш поединок превратился в смертельный танец в воздухе. Бладжеры со свистом проносились между нами, оставляя за собой следы искаженного воздуха. Мы обменивались ударами, от которых гудели руки и звенели уши. Фред попытался провести свой фирменный прием — направить бладжер под углом, заставив меня увернуться и подставиться под удар его брата. Но я видел эту комбинацию еще в прошлом году в матче против Хаффлпаффа.

Я не стал уворачиваться. Вместо этого я встретил бладжер Фреда своей битой точно по центру меняя траекторию мяча на 180 градусов. Тяжелый железный шар полетел назад, прямо в Джорджа, который в этот момент замахивался для своего удара. Он не ожидал такой скорости возврата. Бладжер ударил его в плечо, и он выронил биту, взвыв от боли.

— Великолепная игра от Гойла! — крикнул Джордан, в голосе которого прозвучало искреннее восхищение. — Даже мне приходится признать — это был мастерский удар! Но судья, вы видели этот фол от… о, нет, извините, все было чисто!

Пока Джордж приходил в себя, массируя ушибленное плечо, я переключился на охотников. Игра шла в высоком темпе, счет постоянно менялся. Сначала Гриффиндор вел 20:0, затем мы сравняли, потом снова отстали. Каждый гол сопровождался взрывом эмоций на трибунах. Дождь усиливался, превращая поле в грязевое месиво, а видимость становилась все хуже.

Я видел, как Кэти Белл несется к нашим кольцам, умело обходя Флинта. В руках у нее был квоффл, и она явно готовилась к броску. Я рассчитал траекторию, учел скорость ветра, влажность воздуха и угол подлета. Удар. Бладжер полетел не в нее, а в квоффл, который она держала под мышкой. Расчет был идеальным. Мяч вылетел из ее рук, описал дугу в воздухе, и наш охотник Монтегю тут же перехватил его.

— Отличный тактический удар от Гойла! — комментировал Джордан. — Нечестно, но в рамках правил!

Игра становилась все более жестокой и непредсказуемой. Дождь превратился в настоящий ливень, мантии игроков промокли насквозь и стали тяжелыми. Метлы плохо слушались в мокром воздухе. Счет сравнялся — 40:40, затем Слизерин вышел вперед — 50:40. Но Гриффиндор тут же ответил двумя голами подряд.

Малфой летал кругами высоко над полем, выискивая снитч, но его нервозность была очевидна даже издалека. Каждый раз, когда Поттер делал резкое движение, Драко бросался следом, боясь упустить момент. Но это были ложные тревоги — Поттер просто уклонялся от очередной атаки Крэбба или пытался помочь своей команде в обороне.

Между тем, на трибунах я заметил знакомую фигурку. Колин Криви сидел в первом ряду гриффиндорской секции, его фотоаппарат работал без устали. Вспышка за вспышкой — он снимал каждый момент игры, каждое падение, каждый удар. Его глаза горели маниакальным восторгом. Даже здесь, в относительной безопасности трибун, он умудрялся всех раздражать своим назойливым щелканьем.

Время шло. Игроки устали, движения стали менее точными. Поттер начинал показывать признаки утомления — постоянные увороты от Винса выматывали его. Его реакция замедлилась, он стал менее внимательным к окружению. Именно этого я и ждал.

И тут я увидел его. Золотой снитч. Он трепетал в воздухе прямо над нашими кольцами, едва заметный на фоне серого дождевого неба. Маленький золотой шарик казался единственным ярким пятном в этом мире серости и холода. Поттер тоже его заметил. В его глазах вспыхнул огонь охотника, усталость мгновенно исчезла. Он забыл обо всем — о Крэббе, о счете, о дожде, о боли в натруженных мышцах. Он видел только цель. Только победу.

Поттер рванулся вперед, выжимая из своего «Нимбуса 2000» все, на что тот был способен. Он летел как одержимый, вытянув руку вперед, его пальцы уже тянулись к трепещущим крылышкам снитча.

Малфой увидел его маневр и бросился следом, но он был дальше и, несмотря на превосходство своей метлы, не успевал. Паника исказила его лицо — он понимал, что проигрывает в скорости. Крэбб находился на другом конце поля, пытаясь сбить бладжеров оправившегося Джорджа Уизли.

Это был мой момент. Момент, которого я ждал всю игру.

Поттер летел вперед, его внимание было полностью поглощено золотым шариком. Он был в нескольких футах от снитча, его пальцы уже почти касались крылышек. Еще секунда, и матч был бы окончен. Еще секунда, и Малфой потерпел бы сокрушительное поражение перед лицом всей школы.

Но этой секунды у Поттера не было.

Поняв, что сейчас все решится, все мои знания, весь опыт из прошлой жизни сконцентрировались в одном движении. Я развернул метлу, проигнорировав крики Флинта, проигнорировав летящий в меня бладжер, от которого пришлось увернуться в последний момент. Вся моя воля, вся сила слились в единый импульс.

Я несся наперерез Поттеру под углом, который исключал возможность случайного столкновения. Это был точно рассчитанный перехват. Гарри не видел меня — он видел только победу, только золотой шарик в дюймах от своих пальцев. Я занес биту, чувствуя, как все мое тело становится продолжением оружия. Целился я прямо в голову, но Поттер, как будто почувствовав, в последний момент дернулся и я промазал. Удар прилетел прямо по руке мальчишки, которая тянулась к снитчу.

Бита из тяжелого железобетонного дерева со свистом рассекла влажный воздух. Раздался отвратительный, влажный хруст ломающейся кости — звук, который я хорошо помнил из прошлой жизни. Поттер издал крик, полный удивления и нестерпимой боли.

Удар был настолько мощным, что Поттер слетел со своей метлы, как тряпичная кукла. Его тело перевернулось в воздухе, правая рука неестественно выгнулась в локте и запястье. Он камнем рухнул вниз, на мокрую, раскисшую траву поля с высоты тридцати футов.

На стадионе на несколько секунд воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь шумом дождя по пустым трибунам. Даже ветер, казалось, стих. А потом трибуны взорвались — криками ужаса от гриффиндорцев, воплями ярости от их болельщиков, и… аплодисментами от части слизеринской секции.

Игра мгновенно остановилась. Все игроки зависли в воздухе, глядя вниз на неподвижную фигуру на траве. Гриффиндорцы ринулись к своему упавшему ловцу. Оливер Вуд первым приземлился рядом с Поттером, его лицо было белым от ужаса.

Я же медленно кружил в воздухе, наблюдая за разворачивающейся сценой с холодным удовлетворением. Операция прошла успешно. Частично, по крайней мере.

Снизу донесся стон боли — Поттер был в сознании. Его правая рука лежала под невозможным углом, но он был жив.

Прим. автора — а на бусти еще в воскресенье вышла 14 глава, а также в наличии 2 бонусных. До конца недели же появится еще 5.

Внизу уже разворачивался настоящий цирк. С трибун прибежали учителя. Мадам Помфри, школьная медсестра, появилась как из-под земли со своей сумкой. Но быстрее всех оказался Гилдерой Локхарт, сверкая своей идиотской улыбкой и размахивая палочкой.

— Не бойтесь! — кричал он, отталкивая игроков и медсестру. — Я все исправлю! Простое заклинание исцеления! Я делал это сотни раз!

— НЕТ! — закричала мадам Помфри. — Отойдите от мальчика!

Но Локхарт уже взмахнул палочкой:

— Брахиам Эмендо!

Результат превзошел мои самые смелые ожидания. Вместо того чтобы срастись, кости в руке Поттера просто… исчезли. Рука обвисла, как пустой резиновый шланг, болтаясь вдоль тела. Поттер взвыл снова, на этот раз от ужаса.

Локхарт попятился, его улыбка стала неуверенной:

— Небольшая ошибка… ничего страшного… кости отрастут…!

А Малфой… Драко, опомнившись от шока, увидел то, что упустили все остальные в этой суматохе. Снитч. Золотой шарик все еще висел в воздухе, рядом с тем местом, где только что был Поттер. Замедленный от удивления и ужаса происходящим, снитч словно ждал своего часа.

Драко не стал размышлять. Инстинкт взял верх. Он рванулся к золотому шарику и сжал его в дрожащем кулаке, прижав к груди.

— Я поймал снитч! — закричал он, поднимая руку вверх, голос срывался от эмоций. — СЛИЗЕРИН ПОБЕДИЛ!

Его крик прорезал оцепенение. Мадам Хуч, которая склонилась над пострадавшим Поттером, подняла голову и слабым голосом обьявила:

— Матч… матч окончен. Слизерин побеждает со счетом 210 на 60.

Наши трибуны взорвались ревом восторга, хотя многие болельщики все еще смотрели на корчащегося от боли Поттера с беспокойством. Победа. Грязная, кровавая, сомнительная с моральной точки зрения, но победа. Флинт приземлился рядом со мной и хлопнул по плечу с такой силой, что я едва устоял на ногах.

— Это было гениально, Гойл! Просто гениально! — его глаза горели диким восторгом. — Ты видел, как этот выскочка летел? Как тряпичная кукла!

Другие игроки команды окружили нас, поздравляя и восхваляя мою атаку. Только Малфой стоял в стороне, все еще сжимая в руке снитч. Его лицо было бледным, в глазах читалось смятение. Он выиграл, но победа оставляла горький привкус.

Я смотрел, как Поттера уносят с поля на левитирующих носилках. Его лицо было серым от боли и шока, безвольная рука болталась вдоль тела, как мокрая тряпка. Рядом с носилками бежала мадам Помфри, что-то бормоча под нос о «самонадеянных идиотах» и «костевосстанавливающем зелье». За ними плелся Локхарт, все еще пытающийся оправдаться.

И сквозь толпу провожавших пострадавшего я увидел маленькую фигурку Колина Криви. Его фотоаппарат сверкал вспышками без остановки — он снимал все: искаженное от боли лицо Поттера, его безвольную руку, ликующих слизеринцев, скорбные лица гриффиндорцев. В его глазах не было сочувствия к однофакультетнику. Только маниакальный азарт фотографа, поймавшего эксклюзивный кадр.

Вечером в гостиной Слизерина царило настоящее безумие. Празднование победы было в самом разгаре, хотя за окнами все еще лил дождь, барабаня по стеклам и напоминая о мрачной атмосфере матча. Драко стоял на столе, размахивая пойманным снитчем и рассказывая всем желающим слушать свою версию событий.

— Вы видели, как я обхитрил Поттера? — кричал он, его голос окреп после первоначального шока. — Пока этот дурак гонялся за ложной целью, я терпеливо выжидал подходящий момент! И когда снитч появился, я был готов!

История с каждым пересказом становилась все более героической. В интерпретации Малфоя получалось, что мой удар по Поттеру был лишь удачным совпадением, а его захват снитча — результатом тактического гения и холодного расчета.

К моему креслу подбежал взволнованный первокурсник — тот самый, которого я «защищал» от старшеклассников.

— Гойл, смотри! — он протянул мне несколько движущихся фотографий. — Криви продает их по сиклю за штуку! Говорит, это эксклюзивные кадры матча!

Я взял снимки и рассмотрел их при свете камина. На первой фотографии корчащийся от боли Поттер лежал на мокрой траве, его рука была изогнута под невозможным углом. На второй — момент, когда Локхарт произносил свое заклинание, и рука Гарри начинала «сдуваться». На третьей — торжествующий Малфой с снитчем в поднятой руке, на фоне которого виднелись носилки с пострадавшим.

Хм, неплохо. Мальчишка превратил чужую боль в источник дохода.

— Где он их продает? — спросил я, стараясь не выдать раздражения.

— В Большом зале, после ужина. Говорит, что это исторические снимки. Первое поражение знаменитого Гарри Поттера в квиддиче!

Я скомкал фотографии и бросил их в камин. Они вспыхнули и сгорели, но это не принесло удовлетворения. Где-то в замке циркулировали десятки, а может быть и сотни таких снимков.

— Передай Криви, — сказал я первокурснику, — что если увижу его с фотоаппаратом рядом с командой Слизерина, то его камера может случайно разбиться.

Мальчишка кивнул и убежал передавать мое послание. Я сомневался, что это остановит маленького паразита, но попытаться стоило.

Утром весь замок гудел от обсуждения вчерашнего матча. В Большом зале за завтраком атмосфера была накалена до предела. Слизеринский стол ликовал, гриффиндорский выглядел подавленно. За столом Гриффиндора остро чувствовалось отсутствие Поттера — он все еще лежал в больничном крыле, восстанавливая кости в руке.

Я заметил, что многие ученики держат в руках знакомые движущиеся фотографии. Дело Криви процветало. Мальчишка сидел за своим столом с довольным видом, его фотоаппарат лежал рядом с тарелкой.

День прошел в обычной рутине лекций и практических работ, но атмосфера в замке оставалась напряженной. А вечером случилось то, чего я ожидал, хотя и не так скоро.

Новость облетела замок еще до ужина. Ее принес перепуганный до смерти хаффлпаффец третьего курса, который ворвался в Большой зал, когда там уже начали собираться на вечернюю трапезу.

— Профессор МакГонагалл! — кричал он, задыхаясь от бега. — Возле библиотеки… там… Криви…

Профессор МакГонагалл вскочила со своего места:

— Что случилось с мистером Криви?

— Он… он окаменел! Как миссис Норрис! Лежит у входа в библиотеку!

Большой зал взорвался возбужденными криками и вопросами. Ученики вскакивали со скамеек, пытаясь расспросить хаффлпаффца о подробностях. Учителя переглядывались с мрачными лицами. Дамблдор поднялся со своего места, его обычно спокойное выражение лица сменилось сосредоточенностью.

— Все остаются на своих местах! — командным голосом приказала МакГонагалл. — Никто не покидает Большой зал без разрешения!

Но любопытство было сильнее страха. Несколько десятков учеников уже высыпали в коридоры, направляясь к библиотеке. Я последовал за ними, затерявшись в толпе.

Колина Криви нашли у главного входа в библиотеку. Он лежал на каменном полу, неподвижный, как статуя. Его тело было полностью оцепеневшим — кожа приобрела сероватый оттенок гранита, глаза застыли, не мигая. В поднятых руках он все еще сжимал свой фотоаппарат, из объектива которого вился тонкий дымок.

Зрелище было одновременно жутким и почти комичным. Лицо Криви застыло в выражении крайнего удивления — широко раскрытые глаза, приоткрытый рот. Он явно успел что-то увидеть перед тем, как окаменеть. Что-то настолько неожиданное, что не успел даже испугаться.

Я стоял в толпе любопытствующих учеников, внимательно изучая сцену. Дамблдор и МакГонагалл уже прибыли на место происшествия, за ними следовали другие преподаватели. Снейп, как всегда, выглядел мрачно, но в его глазах я заметил что-то похожее на беспокойство.

— Отойдите! Дайте дорогу! — кричала МакГонагалл, расчищая путь для директора.

Дамблдор склонился над окаменевшим телом, внимательно его изучая. Он осторожно приподнял фотоаппарат в руках Криви, заглянул в объектив.

— Интересно, — пробормотал он. — Очень интересно.

— Что вы видите, Альбус? — спросила МакГонагалл.

— Мистер Криви был фотографом, — ответил Дамблдор задумчиво. — И что бы он ни увидел, он попытался это сфотографировать. Возможно, это спасло ему жизнь.

— Спасло? — не поняла МакГонагалл. — Но он же…

— Он окаменел, но жив, — пояснил директор. — Как и миссис Норрис. В отличие от кошки, мистер Криви видел то, что его атаковало, не напрямую, а через объектив камеры. Это ослабило эффект.

Снейп сделал шаг вперед:

— Директор, если позволите… — он осторожно извлек фотоаппарат из окаменевших рук Криви. — Возможно, на последнем кадре мы найдем ответы.

Толпа учеников затихла, все напряженно вглядывались в действия профессоров. Снейп открыл камеру, извлек пленку. В свете палочки можно было разглядеть последний кадр.

На фотографии было изображение коридора, ведущего к библиотеке. В дальнем конце коридора виднелась какая-то тень, расплывчатая и неясная. Изображение было слишком темным и размытым, чтобы разглядеть детали.

— Любопытно, — проговорил Дамблдор, изучая снимок. — Но, боюсь, недостаточно информативно.

Он обратился к толпе учеников:

— Прошу всех немедленно вернуться в свои гостиные. Сегодня никто не покидает общих комнат без сопровождения преподавателя. Старосты, проследите за выполнением этого приказа.

Толпа неохотно начала расходиться. Я задержался немного дольше остальных, делая вид, что рассматриваю окаменевшую фигуру Криви. На самом деле меня интересовало не столько тело, сколько место происшествия.

Библиотека. Почему именно здесь? Что делал Криви в библиотеке так поздно? Обычно он проводил вечера в гостиной Гриффиндора, показывая и продавая свои фотографии. Что привлекло его внимание именно сюда?

Я огляделся. Вход в библиотеку находился в относительно малолюдном коридоре. Вечером здесь редко кто бывал, особенно после ужина. Идеальное место для… чего? Встречи? Засады?

— Мистер Гойл, — раздался за спиной голос Снейпа. — Разве я не ясно выразился насчет возвращения в гостиные?

Я обернулся. Профессор стоял в нескольких шагах от меня, его черные глаза внимательно изучали мое лицо.

— Извините, профессор, — ответил я. — Просто… страшно представить, что это может случиться с любым из нас.

— Действительно страшно, — согласился Снейп, не сводя с меня взгляда. — Особенно учитывая, что мистер Криви был довольно… назойливым в последнее время. Со своими фотографиями.

В его словах прозвучал намек, который я не мог игнорировать.

— Да, он действительно много фотографировал, — согласился я осторожно.

— И продавал свои работы, — добавил Снейп. — Весьма предприимчивый мальчик. Интересно, не попался ли он кому-то на глаза в неподходящий момент?

Этот разговор принимал опасный оборот. Я решил его прекратить.

— Не знаю, профессор. Извините, мне действительно нужно в гостиную.

Снейп кивнул, но продолжал смотреть мне вслед, когда я удалялся по коридору. Его взгляд буквально жег между лопатками.

В гостиной Слизерина царила атмосфера нервного возбуждения. Все говорили о новом нападении, строили теории, обсуждали слухи. Малфой восседал в центре внимания, рассказывая всем о том, как он «давно подозревал что-то неладное в поведении этого грязнокрови Криви».

— Он постоянно всех фотографировал, — говорил Драко с видом знатока. — Наверняка шпионил для кого-то. Может быть, для Дамблдора. А может, для Министерства. В любом случае, получил по заслугам.

Я устроился в своем обычном кресле и попытался разложить по полочкам произошедшее. Нападение на Криви произошло слишком скоро после матча. Слишком удобно. Мальчишка всех раздражал своими фотографиями, особенно меня. И теперь он убран с дороги.

Совпадение? Или кто-то решил воспользоваться ситуацией?

Но кто? И почему именно сейчас?

Ответов не было. Были только вопросы, которые множились с каждым часом.

На следующий день в замке установился режим повышенной безопасности. Ученики могли передвигаться только группами, в сопровождении преподавателей или старост. Занятия сократили, многие кружки отменили. Атмосфера страха и подозрительности сгустилась настолько, что можно было ее резать ножом.

За завтраком я заметил пустое место за столом Гриффиндора — там, где обычно сидел Криви. Его соседи по факультету выглядели подавленно. Поттер вернулся из больничного крыла с полностью восстановленной рукой, но его обычная уверенность куда-то испарилась.

Дамблдор обратился к школе с речью о необходимости сплочения и взаимной поддержки, но его слова звучали пустыми банальностями на фоне реальной угрозы. Наследник Слизерина нанес второй удар. И кто знает, когда последует третий?

Что-то подсказывало мне, что это только начало.

* * *

После нападения на Колина Криви, которого нашли окаменевшим в коридоре, с камерой, все еще сжимающей камеру, — страх усилился, став почти материальным. Он витал в коридорах, густой и липкий, как тот самый туман с Черного озера, что ползет по утрам и цепляется за ноги. Грязнокровки ходили с лицами, бледными, как пергамент, их глаза были полны тревоги, а руки дрожали, когда они тянулись за учебниками. Даже чистокровные, те, кто наслаждался своей мнимой безопасностью за стеной родословных, говорили об этом шепотом, оглядываясь, словно ждали, что сам Салазар Слизерин вот-вот материализуется из стены. «Наследник Слизерина». Эти слова стали паролем, открывающим двери в мир темных догадок, параноидальных теорий и ночных кошмаров, от которых просыпаешься в холодном поту. Я бродил по этим коридорам и чувствовал, как страх пропитывает воздух, делая его тяжелым, как свинец. Но я себя в такой атмосфере чувствовал как рыба в воде.

Паранойя, эта коварная зараза, породила целый ураган слухов, каждый из которых был абсурднее предыдущего, но для испуганных умов казался непреложной истиной. Я наблюдал за этим социальным феноменом с холодным, отстраненным интересом исследователя, изучающего муравейник под микроскопом. Страх был идеальным катализатором: он превращал самые дикие, нелепые домыслы в евангелие для сотен подростков, чьи гормоны и неуверенность делали их легкой добычей. В Большом зале, за обедом, шепотки перелетали от стола к столу, как летучие мыши в сумерках. В библиотеке, среди стеллажей, они множились, обрастая деталями. А в спальнях, под пологами кроватей, они мутировали в полноценные конспирологические теории. Я подкармливал их, когда мог — фразами, брошенными мимоходом другим слизерринцами, так, чтобы гриффиндорцы могли все услышать. Зачем? Потому что в хаосе всегда выигрывает тот, кто держит нити.

Самая популярная — и, разумеется, самая раздражающая для Драко — теория гласила, что Наследник — это Гарри Поттер. Логика была примитивной, как удар дубиной, но для большинства — железной, незыблемой. Она родилась в умах хаффлпаффцев, тех добродушных идиотов, что всегда ищут простые объяснения для сложных ужасов.

— Он же связан с обоими преступлениями! — шипели они за своим столом, оглядываясь на гриффиндорцев. — Филчова кошка, потом Криви, который распространил фотографии с его зламанной рукой — оба раза Поттер был замешан! Поттер — он же Избранный, но на этот раз выбрал сторону Тьмы, чтобы отомстить за своих родителей или что-то в этом роде!

Эта версия сводила Малфоя с ума, заставляя его бледнеть от ярости за ужином. Он не мог смириться с мыслью, что его заклятый враг, этот вечно везучий Поттер, снова узурпировал главную роль в школьной драме. На этот раз — роль великого и ужасного злодея, которая по праву принадлежала истинному слизеринцу, вроде него самого. Я видел, как Драко сжимает вилку так, что костяшки белеют, и бормочет: «Поттер? Наследник? Да он даже зелье сварить не может без взрыва!» Но внутри он кипел — зависть к чужой славе жгла его, как проклятие Круциатус. Я посмеивался про себя: бедный Драко, даже в кошмарах ему не дано быть в центре.

Второй по популярности слух, разумеется, касался Волдеморта — или, как его называли вполголоса, «Того-Кого-Нельзя-Называть». Его имя произносили шепотом, оглядываясь по сторонам, словно сам Темный Лорд мог услышать из-за ближайшей колонны.

— Говорят, Он не умер по-настоящему, — делился откровениями испуганный первокурсник-рейвенкловец со своими друзьями в библиотеке, где полумрак только усиливал атмосферу заговора. — После той ночи в Годриковой Лощине он стал призраком, бесплотным духом, и теперь бродит по замку, мстя за свое поражение. А Тайная комната — это его тайное убежище, где он затаился, как паук в паутине, и управляет монстром через нити Тьмы. Помните, как Поттер выжил? Это не удача — это сделка! Он продал душу, и теперь Волдеморт использует его как марионетку!

Этот слух был пропитан иррациональным ужасом прошлого, эхом той войны, что еще свежа в воспоминаниях родителей. Я видел, как даже старшекурсники — те, кто пытался держаться круто, — бледнели, слыша его, и их руки невольно тянулись к палочкам. В гостиной Слизерина, у камина, Паркинсон шептала: «А если он вернется? Мои родители говорили, что он не умер…» И я думал: да, страх прошлого — как старая рана, которая ноет в непогоду. Он не убивает сразу, но медленно отравляет, делая всех параноиками. Но мог ли это быть на самом деле ОН? Сомневаюсь, зачем Темному Лорду переться в школу под нос его заклятого врага?

Еще одна из многих, и наиболее лестная для меня лично, теория гласила, что Наследник — это я, Грегори Гойл. Этот слух родился в недрах Гриффиндора, среди тех, кто ненавидел нас за нашу «слизеринскую наглость», и активно подпитывался моими «клиентами» — теми мелкими должниками, кого мы с Крэббом «убеждали» платить.

— Гойл — он же просто зверь, безмозглый громила! — рассказывал один из хаффлпаффцев, которому Крэбб на прошлой неделе «случайно» сломал нос во время «дружественной» потасовки у озера. — Вы видели его на матче по квиддичу? Он чуть не убил Поттера в воздухе, летел на него, как тролль на пир! И он ненавидит грязнокровок — постоянно обзывает других. К тому же, он постоянно шантажирует младшекурсников, вымогает их карманные деньги под угрозами. Это точно он! Гойл — воплощение Слизерина, грубый и беспощадный, открывший комнату, чтобы очистить школу от «недостойных»!

Я не стал опровергать эти домыслы — зачем? Наоборот, я наслаждался ими, как кот, поймавший мышь. Репутация безжалостного монстра сейчас могла быть куда полезнее репутации тупого телохранителя Драко. Она пугала, она манипулировала, она приносила прибыль. Мой «бизнес» процветал — теперь первокурсники платили не от страха перед уличными хулиганами, а от ужаса перед самим Наследником Слизерина. Они подходили ко мне в коридорах, дрожа, с монетами в кулачках: «Мистер Гойл, пожалуйста, защитите меня… Я слышал, вы знаете больше, чем другие…» И я кивал, с тяжелым взглядом: «Плати, и монстр не тронет тебя». Внутри я хохотал: Наследником я, конечно, не был, но в этом аду кто разберет?

* * *

* * *

Были и другие, более экзотические версии, что только подливали масла в огонь паранойи. Некоторые винили Хагрида: «Это одно из его чудовищ сбежало из хижины — акромантул или что похуже — и теперь бродит по трубам, окаменяя всех подряд!» Другие подозревали Снейпа — его мрачный вид, с лицом, словно высеченным из гранита, и репутация бывшего Пожирателя Смерти делали его идеальным кандидатом. «Он же зельевар! Наверняка это он создал монстра каким-то эксперементальным зельем!» — шипели в углу Рейвенкло. Кое-кто даже шептал, что это сам Дамблдор инсценировал нападения, чтобы «проверить боеготовность учеников перед лицом новой угрозы от Тьмы». «Директор всегда на шаг впереди — это его игра, чтобы сплотить нас!» А, конечно же, была теория о Филче: «Этот сквиб отомстил за свою кошку, заключив сделку с каким-то темным духом из подземелий — теперь тот мстит за миссис Норрис!» Эти слухи вились, как дым, и я ловил их обрывки, добавляя свои штрихи. В итоге школа превратилась в котел кипящих подозрений, где каждый — потенциальный убийца. Отлично, ловля рыбки в мутной воде — что может быть лучше?

Эта атмосфера тотального недоверия и паники породила новый рынок — рынок защитных амулетов и талисманов, где отчаяние превращалось в золото. Все началось с Невилла Лонгботтома, этого вечно трясущегося дурачка, который пришел на урок Травологии увешанный связками чеснока, как рождественская елка в ноябре. Чеснок болтался на нем, источая такой запах, что даже мандираки в оранжерее чихали. Вскоре по его стопам последовали и другие: коридоры наполнились едким ароматом лука и специй, ученики таскали на шеях амулеты из дешевых кристаллов, заячьи лапки, высушенные под луной, и даже мерзкие сушеные жабы, якобы «наговоренные» против яда. Это было жалкое, но показательное зрелище — магия страха оказалась сильнее любой другой, превращая рациональных волшебников в суеверных крестьян. Я видел, как старшекурсница из Рейвенкло меняет свой «талисман удачи» на «отпугиватель чудищ» — бесполезный, скорее всего кусок кварца с нацарапанными рунами, — и думаю: вот оно, человеческое — в беде мы хватаемся за соломинку, даже если она колючая.

И я, разумеется, не мог упустить такую возможность — в этом мире выживает не самый сильный, а самый хитрый, и я был готов быть тем, кто нажится на чужом ужасе. В то время как многие обменивались бесполезными безделушками втихаря, под партой на уроках, я поставил дело на коммерческую основу, с размахом истинного предпринимателя. В одной из заброшенных классных комнат на четвертом этаже — той, что пылилась с прошлого века, с паутиной в углах и эхом по стенам, — я организовал небольшое производство. Я собирал обычные речные камни из озера — гладкие, холодные, как слезы русалки, — полировал их до блеска с помощью простого заклинания полировки, наносил псевдорунические символы (я копировал их из старых книг по рунам, добавляя драматические завитки для вида), а затем накладывал на них простейшие заклинания — согревающие чары, заставлявшие камень приятно теплеть в ладони, как сердце возлюбленной. Для пущего эффекта я добавил фразу активации: «Агрима, протекто» — выдуманную формулу, звучащую древне и загадочно.

— Эксклюзивные защитные амулеты из глубин пещер Гринготтса! — вещал я испуганному первокурснику из Хаффлпаффа, который забрел ко мне по наводке «друга». Мальчишка был тощ, как тростинка, с глазами, полными ужаса, и мантией, залатанной на локтях. — Освящены гоблинской магией, выкованы в огне драконьих печей! Они отпугивают любых темных существ — василисков, призраков, даже тени Темного Лорда! Каждое свечение — это отраженная атака монстра, каждый теплый импульс — поглощенная порция яда. Десять сиклей — и ты в безопасности, парень. Или хочешь рискнуть и быть тоже парализованным в коридоре?

Мальчишка, дрожа всем телом, как осиновый лист на ветру, отсчитал монеты из своего потрепанного кошелька — последние, судя по его лицу, — и с благоговением принял светящийся камень, прижав его к груди, словно это был Крестраж. «Спасибо, мистер Гойл… Вы спасли меня…» — пробормотал он, уходя. За неделю я заработал на этом больше пятидесяти галлеонов — чистая прибыль, без налогов и инспекций. Страх был самой стабильной валютой в Хогвартсе: он не обесценивается, не тает, как снег, а только растет, как снежный ком. Но в тишине своей спальни я думал: это ненадолго. Если монстр атакует моего клиента, амулет его не спасет, и тогда мой «бизнес» рухнет, как карточный домик. Но пока что деньги шли стабильным потоком.

Мой основной бизнес по «защите» — вымогательство под видом покровительства — также продолжался, несмотря на всю эту суматоху. Однажды после обеда, когда Большой зал еще гудел от разговоров о последнем «знаке» (какой-то странный шорох в подвале), мы с Крэббом подкараулили одного из наших должников-рейвенкловцев в коридоре на третьем этаже. Это был Дейви Джонс — худощавый первокурсник с копной рыжих волос и привычкой прятать глаза, — который уже неделю отлынивал от платежей.

— Джонс, — начал я низким, угрожающим голосом, преграждая ему путь массивной фигурой, так что он уперся спиной в стену. Крэбб стоял рядом, как скала, его кулаки уже сжимались. — Кажется, ты забыл о своем еженедельном взносе в фонд поддержки старшекурсников. Мы же договаривались: пять сиклей в неделю, и никто не тронет твои перья и пергаменты. Или ты решил, что Наследник заберет тебя первым?

Мальчишка побледнел, как полотно, его губы задрожали, и он начал что-то лепетать, запинаясь: «М-мистер Гойл, к-клянусь, у меня украли кошелек! Это был… это был кто-то из гриффиндорцев, они всегда… пожалуйста, дайте еще неделю! Я найду деньги, честно!» Его глаза метались, ища выход, но Крэбб уже начал угрожающе хрустеть костяшками пальцев — громкий, хрустящий звук, эхом отразившийся от стен, — и шагнул ближе, нависая над ним, как тень великана.

— Неделя? — прорычал Крэбб, его голос был как скрежет гравия. — Ты уже должен за две. Плати сейчас, или я сломаю тебе не только нос, а всю твою рейвенкловскую башку!

В этот момент из-за угла, ведущего к лестнице, вышла целая компания — и я выругался про себя. Впереди шагал Гарри Поттер, с растрепанными волосами и тем самым взглядом, что всегда бесил меня: смесь уверенности и вызова. Рядом — Рон Уизли с палочкой наготове. Сзади — Дин Томас, сжимающий кулаки, и, к моему удивлению, младшая сестра Уизли, Джинни — хрупкая, с веснушками и глазами, полными страха. Они явно шли из класса Чар, судя по учебникам под мышками.

— Оставьте его в покое, Крэбб, Гойл! — голос Поттера был холодным и твердым, как ледяной клинок, он шагнул вперед, его рука уже лежала на кармане мантии, где угадывалась палочка, готовая к бою. — Джонс не ваш раб. Отвалите от него, пока я не заставил вас.

— Это не твое дело, Поттер, — лениво ответил я, скрестив руки на груди, но внутри уже просчитывая варианты. Мой тон был насмешливым, но глаза следили за каждым движением. — У нас тут частная финансовая консультация. Взносы за защиту — это как страховка. Хочешь присоединиться? Твои пять галлеонов — и мы подумаем.

— Я называю это вымогательством, чистой воды! — вмешался Рон, его лицо побагровело от гнева, веснушки проступили ярче. Он выдернул палочку полностью, тыкая ею в нашу сторону. — Вы, слизеринские ублюдки, только и умеете, что обирать младших! Как крысы в канализации — жрете, что плохо лежит, и еще хвастаетесь!

— О, смотрите, кто заговорил о финансах! — усмехнулся я, чувствуя, как адреналин разливается по венам. Удар ниже пояса всегда работает на Уизли. — Уизли, у тебя в кармане хоть один кнат найдется, чтобы рассуждать о деньгах? Или ты все еще донашиваешь мантии своих братьев — те, что с дырками от взрывов от Фреда и Джорджа? Сколько у вас в семье? Семеро? Восемь? Скоро вас будет рота, и все в обносках!

Это был точный удар, и он сработал идеально. Лицо Рона исказилось от ярости, он шагнул вперед, палочка задрожала в его руке.

— Ах ты, жирный тролль! Я тебе сейчас устрою 'финансовую консультацию' — прямо в твою слюнявую морду! — Но Поттер схватил его за плечо, удерживая. Затем он повернулся ко мне.

— Я предупреждал тебя, Гойл. Держись подальше от первокурсников.

— А то что, Поттер? — я тоже достал свою палочку, медленно, демонстративно, чувствуя, как Виктор внутри меня просыпается, его инстинкты — как старый механизм, смазанный годами дуэлей. — Снова побежишь жаловаться Дамблдору, как маменькин сынок? Или попробуешь убить меня голыми руками, как бедолагу Квиррелла? Ой, прости, он же сам сгорел от твоей «удачи». Может, и меня спалишь?

На этот раз Поттер не стал тратить время на словесную перепалку — его терпение лопнуло, как перезревший плод.

— Экспеллиармус! — выкрикнул он, и красный луч сорвался с кончика палочки, яркий и точный, устремляясь прямо ко мне, как стрела. Я ожидал этого — среагировав раньше, чем сознание успело отдать приказ, тело двинулось само, инстинктивно. Я ушел в сторону резким шагом и заклинание ударило в каменную стену за моей спиной, выбив сноп искр и осколки камня, которые посыпались на пол, как град. Воздух запах озоном, и коридор на миг осветился алым.

— Импедимента! — мой ответный выпад был не менее быстрым, палочка дернулась в руке, и синее заклинание полетело низко, целя в ноги, чтобы замедлить его, приковать к месту.

Поттер отбил его использовав Протего — серебристый диск вспыхнул перед ним, как щит рыцаря, на миг ослепив всех, и погас, поглотив мою магию с тихим шипением. Он стал сильнее за эти месяцы, это было видно: движения точнее, реакция быстрее, заклинания — чище. Лето явно тоже пошло ему на пользу.

— Ты не уйдешь так просто, Гойл! — прорычал он, и его следующее заклинание полетело в мою сторону, заставив меня нырнуть за ближайшую колонну, где камень осыпался крошкой от близкого взрыва.

— Дин, Рон, возьмите на себя Крэбба! — крикнул Поттер, не сводя с меня глаз, его палочка описывала арку, готовясь к новому удару.

Уизли и Томас бросились на Винса, который как раз приготовился атаковать Поттера, оставив Джинни позади, которая смотрела все это круглыми глазами. Рон же Уизли явно был в ярости:

— Инкарцеро! — веревки вылетели из его палочки, извиваясь, как змеи, целя в ноги громилы. Но Крэбб, проявив неожиданную для него ловкость, просто шагнул в сторону, тяжелым, но точным движением, и веревки опутали статую волшебника с глобусом неподалеку; мраморный шар с грохотом покатился по полу, заставив всех отпрыгнуть.

— Импедимента! — заклинание Дина Томаса ударило Крэбба прямо в грудь, красный всплеск магии врезался в его мантию, но он лишь пошатнулся, словно от сильного толчка пьяного великана, и зарычал, хватаясь за стену. Летние тренировки и те зелья превратили его в настоящего танка — мышцы бугрились под одеждой, а кожа казалась толще, чем у носорога.

— Вы, мелкие…! — взревел он и бросился на них, размахивая своей палочкой, как дубиной, его кулак просвистел мимо головы Рона. Уизли увернулся, но Томас не успел — Крэбб схватил его за ворот и швырнул к стене, о которую Дин ударился плечом, выругавшись.

Мой поединок с Поттером тем временем разгорелся в полноценный танец хищников — быстрый, яростный, где каждый шаг мог стать последним. Его заклинания летели одно за другим, как град стрел: обезоруживающие лучи чередовались с парализующими вспышками, сбивающими с ног импульсами, что заставляли пол дрожать. А его щит был явно мощнее моего, вынуждая меня больше полагатся на увороты.

— Петрификус Тоталус! — очередной луч пролетел в дюйме от моего уха, обжигая воздух, и я почувствовал, как волосы шевельнулись от жара; заклинание ударило в гобелен за мной, превратив рыцаря на ткани в окаменевшую статую. Я откатился за колонну, сердце колотилось, адреналин пел в ушах, и ответил серией быстрых оглушающих заклятий — два красных луча полетели подряд, целя в плечо и ноги Поттера, заставив его опять выставить щит. Серебро вспыхивало и гасло, Поттер отступал шаг за шагом, его лицо покрылось потом, но глаза горели вызовом.

— Слишком медленно, Гойл! — выдохнул он, и контратаковал вновь.

Я не пытался давить силой, несмотря на мои довольно неплохие навыки, магия Поттера была просто аномально сильной — это было бы глупо, как бросаться на дракона с зубочисткой. Нет, я полагался на мой опыт, на тактику, на использование окружения, на то, чтобы вымотать врага. Коридор был узким, с колоннами и гобеленами, идеальным лабиринтом для засады. Я заставлял его двигаться, уходить от моих атак, отступать к узким проходам, где его маневренность была ограничена — один неверный шаг, и он упрется в стену.

— Импедимента! — И Поттер споткнулся, его щит дрогнул.

— Экспеллиармус! — его ответ пришелся мимо, угодив в люстру над нами; хрусталь зазвенел, осколки посыпались дождем, и мы оба пригнулись, используя миг для передышки. Я метнул Импедименту, что швырнуло его назад, к остальным, но он сразу поднялся, нацелив на меня палочку.

—Ты не победишь, Гойл! Ты — никто без Малфоя!

— А ты — никто без своей славы, Поттер. Без шрама ты — просто сирота с палочкой.

Бой мог бы продолжаться долго — мы кружили, как волки в клетке, пот лился градом, воздух искрился от магии, — но он был прерван голосом, от которого у всех присутствующих кровь застыла в жилах, а сердца ухнули в пятки.

— ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! — прогремело в конце коридора, эхом отразившись от стен.

Там стояла профессор МакГонагалл, ее фигура в строгой мантии казалась статуей правосудия, а лицо — строже гранита Хогвартса. Из-под очков сверкали молнии гнева, губы сжаты в тонкую линию, а палочка в ее руке уже светилась, готовая к действию. За долю секунды все палочки были опущены — инстинкт самосохранения сработал быстрее мысли. Крэбб замер, все еще сжимая ворот Томаса, Рон опустил руку, бормоча проклятия, а Поттер и я отступили, тяжело дыша.

— Пятьдесят очков с Гриффиндора и пятьдесят очков со Слизерина! — отчеканила она, подходя к нам медленными, но неумолимыми шагами, ее взгляд пронизывал насквозь. — За дуэль в коридоре и за полное пренебрежение правилами! И вы все, — она обвела нас яростным взглядом, задержавшись на каждом, — получите у меня наказание! Вы будете до блеска начищать все кубки в наградной комнате — каждый грамм серебра, каждую гравировку. Без магии! И если я хоть услышу, что вы продолжаете…

Она посмотрела на меня, затем на Поттера, и в ее глазах мелькнуло разочарование — настоящее, тяжелое.

— Я разочарована в вас обоих, молодые люди. Сколько раз я говорила: сила — не в кулаках, а в уме? Сейчас же все по своим гостиным! И без единого слова!

Мы молча разошлись, потные, помятые, с гудящими головами. Наказание было неприятным — чистка кубков вручную — но не смертельным. Главное, что никто серьезно не пострадал: синяки заживут, очки починятся, и это не вылилось в исключение или худшее. Когда я уже сворачивал за угол, слыша шаги Крэбба позади, я услышал, как Джинни Уизли взволнованно спросила у Поттера, ее голос дрожал от смеси тревоги и обожания:

— Гарри, ты в порядке? Они действительно ужасные… Гойл и Крэбб — словно монстры из твоих историй!

И ответ Поттера, тихий и уже почти полностью спокойный, заставил меня усмехнуться в темноте коридора:

— Все нормально, Джинни. Просто Крэбб и Гойл… они никак не дадут мне и другим спокойно жить. Но я справлюсь. Пойдем в гостиную, ладно? Не волнуйся.

МакГонагалл придумала для нас настоящую пытку — с типично гриффиндорской прямотой и полным безразличием к нашему времени. Комната наград превратилась в личный ад. Сотни кубков, щитов и медалей тускло блестели в свете магических ламп, ожидая нашего внимания. И никакой магии. Каждое пятнышко, каждый отпечаток пальца, каждую пылинку — всё приходилось оттирать вручную, маггловскими тряпками и полиролью с резким запахом лимона, от которого слезились глаза.

Воздух был густым от невысказанной злости. Мы работали в полном молчании, нарушаемом лишь скрипом тряпок по металлу да раздражённым сопением Рона Уизли. Поттер полировал кубок за победу в квиддиче в прошлом году с таким ожесточением, словно пытался стереть с него не только пыль, но и саму память о нашей стычке. Костяшки его пальцев побелели от напряжения, а на лбу выступила испарина. Уизли бормотал проклятия под нос, натирая какой-то древний щит за особые заслуги перед школой — судя по дате, он был едва ли не старше самого замка. Крэбб, как всегда, был прост в своей методичности: он взял самый большой кубок и тупо, размеренно тёр его, полностью погрузившись в монотонность процесса, словно медитируя.

В какой-то момент я уловил движение в коридоре за приоткрытой дверью. Быстрый отблеск рыжих волос, мелькнувший в проёме. Джинни Уизли. Она прошла мимо с подругой — кажется, это была Луна Лавгуд из Рейвенкло — якобы направляясь в библиотеку. Их голоса были приглушёнными, но я расслышал обрывок фразы Лавгуд о каких-то морщерогих кизляках. Джинни на секунду замедлила шаг у двери, и если бы я не был так внимателен к деталям, не заметил бы, как её взгляд скользнул по комнате и на долю мгновения задержался на Крэббе, прежде чем она продолжила путь. Это было настолько мимолётно, что можно было принять за случайность.

Я работал с холодной отстранённостью хирурга. Для меня это наказание было не карой, а возможностью для медитации, шансом упорядочить мысли. Пока мои руки совершали механические движения, полируя серебряный щит за академические достижения 1743 года, мой разум анализировал прошедшую стычку во всех деталях. Поттер стал определённо еще сильнее и быстрее, чем в прошлом году. Его магия била хлёстко и точно, заклинания были мощными и сфокусированными. Но он всё ещё оставался предсказуемым в своей гриффиндорской прямолинейности — полагался на лобовую атаку, не использовал окружающую среду в свою пользу, не пытался заманить противника в ловушку или использовать обман. Он просто шёл напролом, как разъярённый бык. В этом была одновременно его сила и главная слабость. Я сделал мысленную пометку: в следующий раз использовать против него более сложную тактику, основанную на контратаках и ложных отступлениях.

Пока мы тратили свободное время на полировку кубков, заскучавший Драко погрузился в учёбу с удвоенной, почти маниакальной энергией. Каждый вечер, вернувшись в гостинную, я заставал его там — он сидел в своём любимом кресле у камина, окружённый горами учебников продвинутого уровня. Он методично прорабатывал теорию заклинаний, делая аккуратные пометки на полях своим идеальным почерком, выводил сложные формулы трансфигурации в толстой тетради из драконьей кожи. Его эссе по зельеварению были настолько безупречны, что Снейп читал их вслух всему классу как образец академического письма, а Грейнджер кусала губы от досады.

В практических занятиях он демонстрировал технику, достойную студента пятого курса. Его палочка двигалась с хирургической точностью, каждое движение было выверено до миллиметра. Когда он превращал жука в пуговицу на трансфигурации, пуговица получалась с идеально ровными отверстиями и перламутровым блеском. Когда варил зелье забывчивости, консистенция была безупречной, а цвет — точно таким, как в учебнике. Он был действительно талантлив, возможно, даже более талантлив, чем Грейнджер, или Поттер.

Через несколько дней после нашего наказания, в дождливый четверг, Драко перехватил нас с Винсом после ужина.

— Ну что, нам все-такие нужны иногла дополнительные тренировки, — сказал он спокойно, без лишних эмоций. Его серые глаза были холодными и сосредоточенными. — События последних дней показали, что мы недостаточно готовы. Идёмте.

Он привёл нас в заброшенный класс на втором этаже, тот самый, где раньше преподавали изучение древних рун. Класс был идеальным местом для тайных занятий — далеко от основных маршрутов, с толстыми стенами, заглушающими звуки. Пыль лежала на старых партах толстым слоем, на доске ещё виднелись полустёртые руны, а единственным зрителем был скелет какого-то мелкого магического существа в стеклянном шкафу, застывший с вечным оскалом.

Мы расчистили пространство в центре, отодвинув парты к стенам. Драко достал палочку, проверил захват, затем кивнул Крэббу.

— Покажи, что умеешь. Атакуй меня.

Крэбб неуверенно поднял палочку. Он никогда не блистал в дуэлях, предпочитая полагаться на физическую силу.

— Давай, Винсент, — подбодрил его Драко. — Не стесняйся.

Поединок был коротким и показательным. Крэбб с громким криком выпустил «Ступефай!», вложив в заклинание всю свою силу, но без техники. Красный луч полетел медленно и предсказуемо. Драко даже не стал уворачиваться — просто выставил щит одним экономным движением запястья. Заклинание отскочило в потолок, откуда посыпалась штукатурка, а Драко тут же контратаковал.

— Экспеллиармус!

Палочка Крэбба вылетела из его мясистой руки и со стуком упала в угол.

— Недостаточно, — констатировал Драко без злости или презрения, просто как факт. — Сила есть, но нет контроля. Нужно работать над точностью. Гойл, теперь ты. Покажи Винсенту, как использовать тактику.

Я вышел в центр. Крэбб поднял палочку, потирая запястье. В его маленьких глазах читалось упрямство — он не любил проигрывать.

Я не стал атаковать первым, давая ему инициативу. Он снова использовал «Ступефай», но на этот раз попытался прицелиться точнее. Заклинание прошло в дюйме от моего плеча — я просто сделал минимальный шаг в сторону.

— Импедимента!

Моё заклинание было несильным, но точным — ударило точно в колени. Крэбб покачнулся, попытался удержать равновесие, но его массивное тело уже потеряло баланс. Он рухнул на пыльный пол с глухим стуком, подняв целое облако пыли.

— Лучше, — кивнул Драко, помогая Крэббу подняться. — Видишь разницу? Гойл использовал твою силу против тебя. Не нужно всегда бить в лоб. Теперь... — он повернулся ко мне, и в его глазах появился холодный блеск. — Посмотрим, как ты справишься с подготовленным противником.

Мы встали друг напротив друга. Драко принял классическую дуэльную стойку — боком к противнику, палочка на уровне груди, свободная рука за спиной для баланса. Его поза была расслабленной, но готовой к действию, как у свернувшейся пружины.

Дуэль началась без предупреждения. Драко атаковал методично и точно, демонстрируя отличную подготовку.

— Ступефай! Фурункулюс! Таранталлегра!

Заклинания шли быстрой, выверенной серией. Его техника была почти идеальной — движения экономные, без лишних взмахов, магия сконцентрированная и мощная. Красный луч оглушающего проклятия сменялся жёлтым сиянием проклятия фурункулов, за которым следовало фиолетовое заклинание бесконтрольного танца. Я был вынужден полностью уйти в оборону, мой щит «Протего» вспыхивал снова и снова, поглощая удары.

Драко двигался по классической схеме, которую нам преподавал Ханс — мощное открытие для подавления противника, серия изматывающих атак для истощения магических резервов, затем точный финальный удар. Это было эффективно против большинства противников, но предсказуемо для того, кто знает паттерны и может их прочитать.

Я выжидал, анализируя ритм его атак. После каждой серии из пяти-шести заклинаний была микропауза — доля секунды, когда он восстанавливал дыхание и готовил следующую комбинацию. Именно этого момента я и ждал.

Когда пауза наступила, я неожиданно пошёл вперёд, сокращая дистанцию. Драко на мгновение растерялся — в классической дуэли дистанция священна, её не сокращают без крайней необходимости.

— Импедимента! — почти в упор, целясь в ноги.

Он попытался отскочить, но было поздно. Заклинание зацепило его по касательной, нарушив баланс. Он споткнулся, концентрация дрогнула. Его ответный «Экспеллиармус» ушёл мимо цели, разбив вдребезги стеклянный шкаф. Скелет с грохотом рухнул на пол, рассыпаясь на отдельные косточки.

Я завершил атаку:

— Петрификус Тоталус!

Заклинание полного окоченения ударило его в грудь. Руки прижались к телу, ноги сомкнулись, и он упал на спину, застывший как статуя. Только глаза продолжали двигаться, в них плескалась смесь шока и холодной ярости.

Я подождал несколько секунд, давая ему прочувствовать поражение, затем снял заклинание. Драко медленно сел, потом встал, отряхивая мантию от пыли. Его лицо оставалось спокойным, почти безразличным, но я видел, как подрагивает мускул на его челюсти.

— Интересная тактика, — сказал он ровным голосом. — Где ты этому научился?

Я пожал плечами, не отвечая. На самом деле это была адаптация приёмов из маггловских боевых искусств, которые изучал Виктор, но объяснять это не стоило.

— Винсент, — Драко повернулся к Крэббу, который наблюдал за дуэлью с открытым ртом. — Запомни. Иногда нарушение правил — это тоже правило. Но только если знаешь, что делаешь.

Остаток вечера мы провели, отрабатывая базовые заклинания. Драко терпеливо объяснял Крэббу правильные движения палочкой, заставлял повторять снова и снова, хотя это и не стоило ему много времени, в отличии от теории, в практике Винс был хорощ. Я молча практиковал щитовые чары, которые до сих пор у меня получались так себе, экспериментируя с их формой и плотностью.

Когда мы вернулись в гостиную, было уже поздно. Большинство студентов разошлись по спальням. Драко задержал меня у лестницы.

— Гойл. — Голос тихий, почти шёпот. — Ты хорошо дерёшься. Лучше, чем летом. Но помни о расстановке сил. Я ценю твои навыки, они полезны для... общего дела. Но они должны оставаться в тени. Понимаешь?

Я кивнул.

— Хорошо. И ещё... — он сделал паузу, подбирая слова. — Мой отец интересовался твоими последними инициативами. Первокурсники, стычка с Поттером. Будь осторожнее. Он не любит... непредсказуемости.

Угроза была завуалированной, но явной. Он развернулся и поднялся по лестнице, оставив меня в полумраке гостиной.

Следующие дни прошли в напряжённом ритме тренировок. Погода становилась всё хуже — октябрь в Шотландии не щадил никого. Дождь лил почти непрерывно, превращая квиддичное поле в болото, а воздух был таким холодным и влажным, что пробирал до костей даже через тёплые мантии.

Флинт гонял команду без пощады. После победы над Гриффиндором, он был одержим идеей доказать превосходство Слизерина и заполучить кубок опять.

— Мы должны размазать Хаффлпафф! — орал он, носясь над полем под проливным дождём. — Разгромить их так, чтобы они месяц не могли оправиться! Никакой пощады, никакого милосердия!

В этих условиях наша главная сила — скорость новых «Нимбусов 2001» — почти не играла роли. Мокрые мётлы становились тяжёлыми и неповоротливыми, видимость была близка к нулю, а бладжеры в дожде вели себя совершенно непредсказуемо. Важнее были выносливость, слаженность и умение работать в команде. И именно с этим у нас были проблемы.

Драко летал технично и точно. Его подготовка была видна в каждом манёвре — он выполнял все указания Флинта с механической точностью, координировался с охотниками, прикрывал вратаря во время атак противника. Но при этом умудрялся демонстрировать индивидуальное мастерство — его нырки за снитчем были головокружительными, виражи — острыми как лезвие. Он нашёл идеальный баланс между командной игрой и личным блеском.

Я сосредоточился на защите. В плохую погоду бладжеры летали по совершенно безумным траекториям — ветер сносил их в сторону, дождь менял вес и баланс. Приходилось учитывать десятки факторов: силу и направление ветра, плотность дождя, вращение самого бладжера. Я научился наносить крученые удары, заставляя железные шары менять направление в полёте, создавая ловушки для воображаемых противников. Освоил технику «рикошета» — отбивая бладжер от стоек ворот под такими углами, что он возвращался с неожиданной стороны.

Флинт быстро оценил мои способности и начал использовать меня как тактического игрока.

— Гойл, прикрой левый фланг! Монтегю опять провис! — кричал он сквозь шум дождя. — Гойл, отгони бладжер от Пьюси, она заходит на атаку!

Я выполнял команды чётко, без лишних движений, превращая хаос матча в контролируемый поток. Каждый мой удар был рассчитан не просто на то, чтобы отбить бладжер, но чтобы направить его туда, где он принесёт максимальную пользу команде или создаст проблемы воображаемому противнику.

После одной из особенно изматывающих тренировок мы вернулись в замок промокшие до нитки и продрогшие до костей. В раздевалке царило мрачное молчание — все были слишком уставшими даже для жалоб. Только Флинт продолжал бурчать что-то о необходимости дополнительных тренировок.

На ужине в Большом зале мы с Драко ели молча. Он методично разделывал жареную курицу, время от времени делая пометки в блокноте — вероятно, обдумывал новую тактику для следующего матча. Крэбб, как всегда, был полностью поглощён едой. Он навалил на тарелку целую гору — картофельное пюре, сосиски, йоркширский пудинг, жареные овощи — и методично уничтожал всё это, громко чавкая и довольно кряхтя.

Я по привычке осматривал зал, отмечая детали. Поттер сидел в окружении друзей, время от времени потирая руку.\, которая пострадала после неудачного падения. Грейнджер что-то оживлённо объясняла, размахивая вилкой. Профессорский стол был почти пуст — только Снейп мрачно ковырялся в своей тарелке, да Трелони потягивала что-то из огромной чашки.

На секунду я заметил Джинни Уизли за гриффиндорским столом. Она сидела спиной к нам, оживлённо болтая с однокурсницей. Когда она встала, чтобы уйти, то пошла длинным путём, огибая столы Рейвенкло и Хаффлпаффа, хотя прямая дорога к выходу была свободна. Проходя мимо нашего стола, она якобы случайно в этот момент её взгляд на долю секунды скользнул по Крэббу, который как раз запихивал в рот целую сосиску. Затем она выпрямилась и ушла, не оглядываясь.

— Пойду в гостиную, — сказал Драко, аккуратно отложив приборы. — Нужно закончить эссе по трансфигурации. Грег?

Я кивнул и поднялся. Крэбб проводил нас обиженным взглядом — на его тарелке оставалась ещё половина ужина.

— Оставайся, Винс, — сказал я. — Доешь спокойно.

Он радостно кивнул и вернулся к еде с удвоенным энтузиазмом.

В гостиной Слизерина было относительно тихо. Зелёный свет из окон, выходящих в озеро, создавал призрачную атмосферу. Иногда мимо проплывала какая-нибудь рыба или русалка, бросая движущиеся тени на каменные стены.

Мы с Драко заняли кресла у камина. Он достал свитки и учебники, погружаясь в сложное эссе о законах Гэмпа касательно элементарной трансфигурации. Я взял учебник по зельям и углубился в главу о ядах и противоядиях — Снейп обещал контрольную на следующей неделе.

Время текло медленно. Студенты постепенно возвращались с ужина, гостиная наполнялась приглушённым гулом голосов. Милисента Булстроуд устроилась на диване с вязанием, Блейз Забини играл в волшебные шахматы с Теодором Ноттом. Но Крэбба всё не было.

Прошёл час. Потом другой. Даже для его легендарного аппетита это было слишком долго. Драко первым забеспокоился.

— Где Винсент? — спросил он, поднимая глаза от эссе. — Он не мог столько есть.

— Может, заснул за столом? — предположил я, хотя тоже начинал волноваться.

Ближе к полуночи, когда в гостиной остались только старшекурсники и несколько полуночников, читающих при свете волшебных ламп, дверь резко распахнулась. На пороге стоял Кассиус Уоррингтон, староста школы. Его обычная ленивая грация полностью исчезла. Мантия была расстёгнута, волосы растрёпаны, а на бледном лице читался настоящий, неподдельный шок.

Все разговоры мгновенно стихли. Десятки глаз уставились на него в напряжённом ожидании.

— Что случилось, Кассиус? — Маркус Флинт поднялся с кресла, его массивная фигура напряглась.

Уоррингтон сглотнул, обвёл всех тяжёлым взглядом и произнёс слова, от которых у меня по спине пробежал холодок:

— Винсента Крэбба только что нашли у входа на кухню. Он... парализован.

На несколько секунд в гостиной повисла абсолютная, мёртвая тишина. Было слышно только потрескивание поленьев в камине и далёкий плеск воды за окнами.

— Но... он же жив? — прошептала Пэнси Паркинсон, прижимая руки ко рту. Её обычно надменное лицо побелело.

— Да, — кивнул Уоррингтон. — Как кошка Филча, как тот гриффиндорец. Жив, но полностью парализован. Мадам Помфри говорит, что это то же самое проклятие.

И тут до всех начало доходить. Медленно, как яд, просачивающийся в кровь. Осознание, которое меняло всё.

— Но Крэбб же... — начал Теодор Нотт, и его обычно уверенный голос дрогнул. — Он чистокровный! Его семья в родословных книгах с четырнадцатого века!

Да. Вот оно. Монстр атаковал не маглорождённого. Не полукровку. Он атаковал одного из них. Чистокровного слизеринца из древнейшего рода. Правила игры изменились. Невидимая стена родословной, за которой все прятались, рухнула. Теперь монстр мог прийти за любым.

Я посмотрел на Драко. Он сидел в своём кресле абсолютно неподвижно, словно сам превратился в статую. Его лицо стало белым как мел, костяшки пальцев, сжимавших подлокотники, побелели от напряжения. В широко раскрытых серых глазах читался контролируемый, но явный страх. Его друг детства, его телохранитель, его верный Винс, которого он знал с трёх лет — теперь каменная статуя в больничном крыле.

Он медленно встал, расправил плечи, выпрямился. Когда заговорил, голос был ровным, почти безэмоциональным:

— Нужно немедленно известить родителей. Эта ситуация требует вмешательства Совета попечителей. Безопасность студентов явно не обеспечивается должным образом.

Но под спокойным тоном я слышал напряжение, видел, как подрагивают его руки. Крэбб был не просто телохранителем или приспешником. Он был частью мира Драко, частью его безопасности, его уверенности в собственной неприкосновенности. И этот мир только что дал первую серьёзную трещину.

Новость о нападении на Крэбба разнеслась по замку быстрее лесного пожара, и страх, до этого бывший уделом в основном маглорождённых, мутировал. Он стал всеобщим, демократичным, не признающим чистоты крови. Невидимая стена, за которой прятались чистокровные, рухнула, и оказалось, что за ней — та же холодная, липкая пустота, что и у всех остальных. Атмосфера в гостиной Слизерина изменилась до неузнаваемости. Прежняя надменная самоуверенность сменилась тихой, грызущей паранойей. Студенты сбивались в тесные группы, их разговоры велись шёпотом, а каждый скрип доспехов в коридоре заставлял их вздрагивать.

Драко пытался держать лицо. Он расхаживал перед камином, заложив руки за спину, и вещал о том, что его отец «этого так не оставит», что «Совет попечителей уже в курсе» и что «в Хогвартс скоро прибудет комиссия из Министерства». Он говорил правильные, властные слова, копируя интонации Люциуса, но его поза была слишком напряжённой, плечи — слишком прямыми, а в серых глазах, когда он думал, что на него никто не смотрит, плескался страх. Крэбб был для него не просто телохранителем. Он был константой, незыблемой частью его мира, доказательством того, что этот мир устроен правильно и безопасно. Теперь эта константа лежала в больничном крыле, твёрдая и холодная, как мраморная статуя, и весь мир Драко пошатнулся. Я наблюдал за ним с холодным любопытством. Интересно, сколько он продержится, прежде чем треснет его фарфоровая маска аристократа?

Мой собственный статус в этой новой реальности страха неожиданно вырос. Слухи о том, что я — Наследник, после нападения на чистокровного слизеринца поутихли, но им на смену пришло другое. Теперь я был не просто громилой, а громилой, который что-то знает. Все заметили, что Крэбб не носил никаких амулетов, а я носил свои же самодельные как элемент рекламы. Поэтому у моего нового бизнеса по продаже амулетов открылось второе дыхание. Теперь ко мне подходили не только первокурсники, но и студенты второго и третьего курсов, даже несколько нервных хаффлпаффцев с четвёртого. Они совали мне сикли и галлеоны, покупая мои бесполезные, но тёплые и светящиеся камушки, и с надеждой заглядывали в глаза, словно я был последней инстанцией. Я брал деньги, кивал с мрачным видом и думал о том, насколько же предсказуема человеческая природа. Дай людям врага, которого они не могут увидеть, и они сами найдут себе спасителя, даже если он — такой же хищник, просто другого вида.

Насмешки со стороны гриффиндорцев стали невыносимыми. Раньше они боялись нашей силы, нашей сплочённости, нашего статуса. Теперь они видели наш страх и упивались им.

— Что такое, Малфой? — крикнул Симус Финниган, когда мы столкнулись в коридоре. За его спиной хихикали Дин Томас и ещё пара их дружков. — Боишься один ходить? Вдруг монстр перепутает тебя с грязнокровкой? Хотя, какая разница, вы все на одно лицо!

Драко побагровел. Он потянулся было к палочке, но что он мог сказать? Его главный козырь — чистота крови — оказался бесполезен. Он мог проклясть их, но не мог заткнуть. Их смех был громче любого заклинания.

— Заткнись, Финниган, — прошипел он, но в его голосе не было прежней уверенности. — Мой отец…

— Опять твой отец? — вмешался Рон Уизли, который подошёл к своей компании. — У тебя есть хоть одна собственная мысль в голове? Или отец присылает тебе инструкции совой каждое утро? «Сегодня, сынок, будь высокомерным с гриффиндорцами и не забудь почистить зубы».

Гриффиндорцы взорвались хохотом. Я стоял рядом с Драко, молчаливый и неподвижный. Я видел, как рушится его мир, построенный на авторитете отца и превосходстве крови. Он был силён, пока правила были на его стороне. Но как только правила изменились, он оказался беспомощным мальчишкой.

Через пару дней замок загудел от новой новости. Слухи о министерской комиссии оказались правдой. На доске объявлений в Большом зале появился официальный пергамент с гербом Министерства магии, гласивший, что в связи с «исключительными обстоятельствами, угрожающими безопасности учащихся», занятия по некоторым второстепенным дисциплинам временно отменяются. Вместо них вводится факультативный курс по дуэльной магии, который будет вести «прославленный специалист по защитной магии, пятикратный обладатель награды журнала «Ведьмин досуг» за самую обаятельную улыбку, кавалер ордена Мерлина третьей степени, Гилдерой Локхарт».

В назначенный вечер Большой зал был неузнаваем. Длинные столы факультетов исчезли, а вдоль одной из стен выросла длинная золотая сцена, ярко освещённая сотнями парящих свечей. Ученики толпились, гудя, как растревоженный улей. Я занял позицию у стены, Драко встал рядом. Появление Локхарта было обставлено с максимальной драматичностью, он вышел на помост в великолепной лиловой мантии, сопровождаемый Снеггом в черном будничном одеянии и взмахнул рукой, требуя тишины.

— Подойдите поближе! Еще! Всем меня видно? Всем меня слышно? Прекрасно! Профессор Дамблдор одобрил мое предложение создать в школе Дуэльный клуб. Посещая клуб, вы научитесь защищать себя, если вдруг потребуют обстоятельства. А мой жизненный опыт подсказывает — такие обстоятельства не редкость. Читайте об этом в моих книгах. Ассистировать мне будет профессор Снейп, — белозубо улыбнувшись, вещал Локхарт. — Он немного разбирается в дуэлях, как он сам говорит, и любезно согласился помочь мне. Сейчас мы вам продемонстрируем, как дуэлянты дерутся на волшебных палочках. О, не беспокойтесь, мои юные друзья, я верну вам профессора зельеварения в целости и сохранности.

Снейп глянул на Локонса, криво усмехнувшись. А тот продолжал улыбаться.Дуэлянты повернулись друг к другу, изобразили приветствие: Локонс поклонился, всячески крутя и вертя руками, Снегг раздраженно кивнул. На манер шпаг подняли волшебные палочки.

— Обратите внимание, как держат палочки в такой позиции, — объяснял Локхарт притихшим ученикам. — На счет «три» произносятся заклинания. Ни один из нас, конечно, не собирается убивать соперника.

Хм, по роже Снейпа и не скажешь. Наш декан смотрел на своего опонента так, словно собирался взорвать его первым же заклинанием.

— Раз, два, три…

Палочки взметнулись, и Снейп воскликнул:

— Экспеллиармус!

Блеснула ослепительно яркая молния, Локхапта отбросило к стене, он съехал по ней и распластался на подмостках.Многие студенты, в основном парни, захихикали. Паркинсон сжалась и в испуге прижала ладонь ко рту.

— Надеюсь он жив? — прошептала она.

— От Экспеллиармуса еще никто не умирал — снисходительно ответил Драко, который овладел этим заклинанием в совершенстве.

Локхарт с взъерошенными кудрями кое-как поднялся на ноги.

— Отличный посыл! — сказал он. — Профессор Снейп применил заклинание Разоружения, и, как видите, я лишился моего оружия. Благодарю вас, мисс Патил! Без палочки я как без рук. Браво, профессор Снейп, браво! Вы уж простите меня, проще простого было бы разгадать ваш замысел и отразить удар. Но ученикам очень полезно увидеть… — Снейп позеленел от злости, и Локхарт поспешил добавить: — На этом показательная часть окончена. Перейдем непосредственно к учебной тренировке. Я сейчас разобью вас на пары. Профессор Снейп, будьте любезны, помогите мне.

То, что началось дальше, было чистым хаосом. Большой зал превратился в поле битвы дилетантов. Заклинания летели во все стороны, отскакивая от стен и потолка. Невилл Лонгботтом каким-то образом умудрился обезоружить не своего партнёра, а профессора Флитвика, который как раз проходил мимо. Палочка коротышки-профессора описала дугу и угодила в торт, оставшийся с ужина. Ханна Аббот из Хаффлпаффа случайно подожгла мантию своей подруги, и ту пришлось тушить использовав Агуаменти. Кто-то из рейвенкловцев, пытаясь наложить на противника заклятие фурункулов, промахнулся и попал в портрет старого волшебника, который тут же покрылся отвратительными нарывами и принялся громко ругаться. Локхарт метался по залу, выкрикивая бесполезные советы вроде «Делайте, как я!» и «Больше изящества!», но его никто не слушал.

— Так, стоп! Достаточно! — наконец крикнул он, поняв, что ситуация вышла из-под контроля. — Вижу, вам всем нужна демонстрация! Давайте посмотрим на пару, которая действительно понимает, что делает! Вот хотя бы вы двое, недавно вроде бы столкнулись в коридоре? Проффессор Макгонагалл расказывала мне. Уизли! Гойл! Выходите!

Рон побледнел, но вышел вперёд, сжимая свою старую палочку. На этом курсе он стал выглядеть увереннее и крепче — плечи расправились, движения стали уверенными. Да и в предыдущий раз вроде бы показал какие-то навыки. Но этого было недостаточно. Мы встали друг напротив друга.

— Начали! — скомандовал Локхарт.

— Экспеллиармус! — Уизли атаковал первым, его заклинание было на удивление быстрым. Но я был готов. Я даже не стал ставить щит. Просто сделал шаг в сторону, и красный луч пролетел мимо. А затем атаковал сам, используя комбинацию, которую мы отрабатывали с Драко.

— Импедимента!— Заклятие помехи ударило его в ноги. Рыжий споткнулся, потеряв равновесие.

— Фурункулюс! — Жёлтый луч попал ему в плечо, и на его мантии тут же начал вздуваться отвратительный нарыв. Он вскрикнул от боли и неожиданности.

— Экспеллиармус!— Третье заклинание, выпущенное без паузы, выбило палочку из его ослабевшей руки. Дуэль закончилась, не продлившись и десяти секунд. Мальчишка стоял, пошатываясь, прижимая руку к больному плечу, его лицо было искажено от боли и унижения. Гриффиндорцы молчали. Я вернулся на своё место с холодным удовлетворением. Доминирование было установлено вновь.

— Превосходно, мистер Гойл! — крикнул Локхарт. — Немного грубовато, но эффективно! А теперь… гвоздь нашей программы! Поттер! Малфой! Ваша очередь!

Наступила тишина. Весь зал затаил дыхание. Драко вышел на сцену с ленивой грацией, его губы кривились в презрительной усмешке. Поттер встал напротив, его лицо было спокойным и сосредоточенным. Дуэль началась со шквала заклинаний. Они были достойными противниками. Техническое мастерство и точность Драко против сырой, инстинктивной мощи Поттера. Красные, синие, жёлтые лучи скрещивались в воздухе со свистом и треском. Щиты вспыхивали и гасли. Поттер давил, его атаки были яростными и непрерывными. Драко защищался хладнокровно, выжидая момент для удара.

— Таранталлегра! — крикнул Драко, и Поттер, не успев поставить щит, пустился в дикий танец. Но даже танцуя, он умудрился выкрикнуть:

— Риктусемпра! — Драко, который на мгновение расслабился, наслаждаясь триумфом, получил заклятие щекотки прямо в бок. Он согнулся пополам, едва не выронив палочку. Оба, корчась — один от танца, другой от смеха, — сняли заклятия друг с друга почти одновременно. Они тяжело дышали, стоя друг напротив друга. Ничья.

— Похоже, у нас ничья! — крикнул Локхарт, но Драко, красный от злости и унижения, не собирался так просто сдаваться. Он поднял палочку и выкрикнул заклинание, которое явно вычитал в какой-то книге из библиотеки:

— Серпенсортиа! — Из конца его палочки вырвалась и с шипением упала на сцену огромная чёрная змея. Она поползла в сторону Джастина Финч-Флетчли. В зале поднялась паника. Локхарт бестолково взмахнул палочкой:

— Аларте Аскендаре!

Змея взлетела в воздух, но тут же с шипением рухнула обратно, став ещё злее. И тут вперёд шагнул Поттер. Он остановился перед змеёй, которая подняла голову, готовясь к броску. Он просто поднял палочку.

— Випера Эванеска, — его голос был спокоен и холоден. Яркая вспышка света ударила в змею, и та не сгорела и не взорвалась. Она просто обратилась в чёрный дым и исчезла, оставив после себя лишь лёгкий запах озона. В Большом зале наступила абсолютная, мёртвая тишина. Все — ученики, Локхарт, даже Снейп — смотрели на Поттера с удивлением. Это заклинание было довольно сложным, требующее немалой силы, и слишком уж специфическим, даже в сравнении с тем, что было использовано Малфоем. И второкурсник выполнил его с такой лёгкостью, словно это было простое «Люмос».

— Великолепно! — первым опомнился Локхарт, хлопая в ладоши. — Вот это и есть настоящая дуэльная магия! Хотя... возможно, заклинание было слишком продвинутым для... но в любом случае! Это ничья! Кто ещё хочет попробовать?

Поттер спрыгнул со сцены, но что-то в его глазах изменилось. Появился новый блеск, холодный и острый. Он знал, что произошло что-то значительное. И все остальные тоже это знали. Шёпот прокатился по залу, как волна по пруду.

— Невероятно, — прошептал кто-то из рейвенкловцев. — Випера Эванеска... это же минимум шестой курс

— Как он это сделал? — спросила Падма Патил.

— Может, он действительно...

Голоса смешивались и обрывались. Взгляды метались между Поттером и Драко. Последний сошёл со сцены, его лицо было мрачнее грозовой тучи. Несмотря на то, что Локхарт обьявил ничью, все опять обратили внимание только на Поттера, что взбесило Малфоя еще больше, чем обычно его бесил Поттер.

— А теперь, — провозгласил Локхарт, желая восстановить контроль над ситуацией, — попробуем ещё несколько пар! Томас! Финниган! Ваш выход!

Дин Томас и Симус Финниган поднялись на сцену. Их дуэль была более осторожной после того, что они видели. Финниган попытался начать с простого оглушающего заклинания, но Томас был готов.

— Протего! — его щит был хрупким как стекло, красный луч частично прошёл сквозь него, почти не потеряв силы.

— Петрификус Тоталус! — ответил Томас, и Финниган едва увернулся, его мантия зацепилась за край сцены.

— Импедимента! — выкрикнул Финниган, восстанавливая равновесие.

— Импедимента! — почти одновременно произнёс Томас.

Заклинания столкнулись в воздухе с оглушительным треском. Волна магической энергии прокатилась по сцене, и оба дуэлянта отлетели в разные стороны. Финниган упал с края сцены прямо на группу первокурсников, а Томас врезался в стену зала. Оба остались живы, но Томас держался за голову, а из носа Финнигана текла кровь.

— Возможно, стоит быть поосторожнее, — пробормотал Локхарт, но его никто не слушал.

— Лонгботтом! Пенелопа Клирвотер! — крикнул Снейп, очевидно собравшись унизить надоедливого своей тупостью Лонгботтома.

Невилл побледнел до синевы, но Клирвотер уже поднималась на сцену. Она была на два года старше и значительно опытнее.

— Давай без фанатизма, — сказала она мягко. — Простые учебные заклинания.

Невилл кивнул, явно облегчённый. Но когда дуэль началась, его нервозность взяла верх.

— Эк... Экспе... Эксплошнос! — вместо безобидного обезоруживающего заклинания он выкрикнул что-то несуразное.

Небольшой взрыв потряс сцену, которая явно была зачарованной кем-то из учителей, потому что выдержала этот взрыв без проблем. Клирвотер отлетела назад, но успела использовать заклинание подушки, плавно приземлившись. Невилл стоял, глядя на свою палочку с ужасом.

— Я не хотел! — закричал он. — Она сама!

— Все в порядке, — Клирвотер поднялась, отряхиваясь. — Но, возможно, тебе стоит поработать над произношением.

— Следующие! — объявил Локхарт, игнорируя дым, поднимающийся с края сцены.

— Блейз Забини! Ханна Аббот!

Забини поднялся на сцену с ленивой грацией. Он редко участвовал в конфликтах, предпочитая наблюдать со стороны, но когда дрался, то делал это эффективно. Ханна Аббот, пухленькая хаффлпаффка, выглядела напуганной, но решительной.

— Ступефай! — она атаковала первой, её заклинание было быстрым, но неточным.

Забини просто наклонил голову, и красный луч прошёл над его ухом.

— Конфундус, — произнёс он почти небрежно.

Аббот пошатнулась, её взгляд стал затуманенным.

— Экспеллиармус, — закончил Забини, и палочка выпала из ослабевших пальцев хаффлпаффки.

— Быстро и элегантно! — одобрил Локхарт. — А теперь... кто ещё хочет попробовать свои силы?

В толпе поднялись руки. Атмосфера менялась. Первоначальный хаос сменился чем-то более серьёзным. Ученики видели реальную магию, настоящие дуэли, и это их завораживало и пугало одновременно.

— Маркус Флинт! Оливер Вуд! — Обьявил Снейп, явно подогревая атмосферу.

Два капитана команд по квиддичу поднялись на сцену. Между ними была старая вражда, выходящая далеко за рамки спорта. Оба были здоровяками, но быстрыми благодаря тренировками, да еще и неплохими магами. Их дуэль обещала быть зрелищной.

— Конкреско! — Флинт начал с заклинания отвердения, направленного в пол под ногами Вуда.

Камни сцены превратились в острые шипы, но Вуд подпрыгнул, используя свои навыки вратаря.

— Импендимента! — крикнул он в воздухе, отталкивающее заклинание огромной силы ударило Флинта в грудь.

Тот отлетел назад, но успел схватиться за край сцены. Меня или Малфоя после такого уже бы выносили из зала на носилках, но этому здоровяку было наплевать

— Депульсо! — прорычал Флинт, вскакивая на ноги.

— Протего! — щит Вуда был крепким, отработанным.

— Диффиндо! — режущее заклинание Флинта оставило глубокую борозду в полу.

— Инкарцеро! — верёвки появились из ниоткуда, но Флинт разрубил их одним взмахом палочки, даже не использувая слов.

— Петрификус Тоталус!

— Протего!

Заклинания летели один за другим. Это была настоящая дуэль, жёсткая и беспощадная. Наконец Вуд, используя свою скорость, сумел подловить Флинта, зайти сбоку и выкрикнуть:

— Ступефай!

Флинт рухнул, оглушённый. Дуэль закончилась. Зал взорвался аплодисментами.

— Превосходно! — кричал Локхарт. — Вот это настоящая техника!

Но вечер только начинался. Ученики, разгорячённые увиденным, требовали продолжения. Один за другим поднимались на сцену новые дуэлянты. Терри Бут против Эрни Макмиллана. Падма Патил против Чо Чанг. Каждая дуэль была уникальной, показывая разные стили и подходы к магическому бою.

Я наблюдал за всем происходящим с растущим интересом. Это было образование в его чистейшем виде, как оно должно юыть. Не сухая теория из учебников, а живая практика. Я запоминал заклинания, тактики, ошибки. Всё это пригодится в будущем.

К концу вечера на полу зала лежали обломки столов, воздух был насыщен запахом озона и дыма, а половина учеников хромала или держалась за ушибленные места. Локхарт пытался сохранить лицо, делая вид, что всё прошло именно так, как он планировал.

— Замечательный вечер! — провозгласил он. — Увидимся на следующем занятии!

Дуэльный клуб, задуманный Локхартом, скорее всего, как подиум для самолюбования, а Министерством — как успокоительная таблетка для встревоженных родителей, возымел совершенно неожиданный эффект. Он не успокоил страх, а вооружил его. Вместо того чтобы почувствовать себя в большей безопасности, ученики Хогвартса вдруг остро осознали собственную уязвимость. Хаос, царивший в Большом зале, наглядно продемонстрировал, что между произнесением заклинания и его эффективным применением лежит пропасть, заполненная паникой, плохой техникой и дрожащими руками.

Эта новая реальность породила тихую, лихорадочную гонку вооружений. В библиотеке книги по защитной магии стали дефицитом. В пустых коридорах то и дело раздавались приглушённые выкрики «Экспеллиармус!» и «Протего!», когда студенты, оглядываясь по сторонам, пытались практиковаться втайне от учителей. Страх стал катализатором обучения — куда более эффективным, чем любая оценка профессора Флитвика.

Для меня же вся эта суета стала холодным душем, отрезвляющим напоминанием. Анализируя нападения, я видел чёткую закономерность. Жертвы были одни. Их не убивали, а парализовали(пока что, по крайней мере). Атакующий оставался невидимым и неслышимым, при том даже самими жертвами, которые выглядели словно они даже не успели понять, что случилось. Виктор во мне — старый наёмник, знавший цену выживанию — сделал однозначный вывод: вступать в бой с таким противником равносильно самоубийству. Когда враг невидим и способен нейтрализовать тебя одним ударом, единственная верная тактика — это отступление. Не героическая битва, а быстрый, эффективный отход. Нужно было учиться не сражаться, а исчезать.

Заброшенный класс на втором этаже стал моим личным святилищем, лабораторией, где я мог оттачивать навыки, о которых не стоило знать никому — даже Драко. Воздух здесь был спёртым, пахнущим вековой пылью и меловой крошкой, а единственным зрителем оставался скелет в шкафу, чей вечный оскал, казалось, выражал циничное одобрение моим занятиям.

Моей первой целью стали Чары Хамелеона. Это было не полноценное заклинание невидимости, которое требовало уровня магии, пока недоступного для моего двенадцатилетнего тела, а нечто более тонкое и, возможно, более полезное. Чары не делали объект невидимым, а заставляли его сливаться с фоном, подобно хищнику, затаившемуся в засаде.

Первые попытки были провальными. Я направлял палочку на старое кресло, стоявшее в углу, и бормотал заклинание. Кресло на мгновение подёргивалось рябью, словно отражение в воде, цвета обивки тускнели, пытаясь подстроиться под серый камень стены за ним, но эффект держался лишь пару секунд, а затем исчезал. Требовалась колоссальная концентрация — постоянное ментальное усилие для поддержания иллюзии.

Я перешёл к тренировкам на себе. Встав перед разбитым зеркалом, которое я притащил из другого заброшенного кабинета, я направил палочку на свою руку.

— Дисколоро!

Кожа на руке начала терять цвет, контуры расплывались. Я попытался подстроить её под узор каменной кладки стены. Получалось плохо. Рука то становилась полупрозрачной, то покрывалась уродливыми серыми пятнами, то и дело вспыхивая своим нормальным цветом. Это было похоже на попытку настроить старый маггловский телевизор.

Но я был упрям. Час за часом я стоял перед зеркалом, заставляя магию подчиняться. Пот стекал по лбу, мышцы сводило от напряжения, но постепенно я начал чувствовать, как магия откликается. К концу недели я мог заставить свою руку полностью исчезнуть на фоне стены на целую минуту, если стоял неподвижно. Движение всё ещё разрушало чары, но это было только начало. Виктор во мне ликовал: это была магия для выживания. Идеальный инструмент для того, чтобы разорвать контакт и скрыться.

Вторым пунктом в моей программе шло заклинание «Фумос» — создание густого, непроглядного дыма. Это был классический приём для отступления, способный создать хаос и прикрыть отход. Я вставал посреди класса и выкрикивал:

— Фумос Дуо!

Из конца моей палочки вырывался плотный клуб чёрного дыма, который за считанные секунды заполнял комнату. Дым был густым, с едким запахом гари, он щипал глаза и мешал дышать. Видимость падала до нуля. Моей задачей было не атаковать в дыму, а как можно быстрее и тише добраться до двери, не издав ни звука. Я задерживал дыхание, закрывал глаза и двигался по памяти, ориентируясь на сквозняк из-под двери. Это была тренировка не магии, а инстинктов и самообладания в условиях полной дезориентации.

Вместо боевых проклятий я сосредоточился на двух других тактических заклинаниях. Первым было Заклинание-обманка, создающее громкий хлопок и вспышку света на расстоянии.

— Дистракцио! — шептал я, направляя палочку в дальний угол комнаты.

В углу раздавался оглушительный треск, похожий на взрыв петарды, и вспыхивал яркий сноп искр. Идеально, чтобы отвлечь внимание преследователя и заставить его посмотреть в другую сторону, давая мне драгоценную секунду для бегства.

Вторым стало заклинание Тихого Шага, которое я вычитал еще в особняке, но постоянно откладывал его тренировку. Я практиковал его часами, пытаясь добиться того, чтобы мои шаги по усыпанному пылью и обломками полу становились абсолютно бесшумными. Я ходил, бегал, прыгал, и каждый раз концентрировался на том, чтобы магия поглощала звук. Это было изнурительно, но результат того стоил. Бесшумное движение в сочетании с дымовой завесой или хамелеоном давало почти стопроцентный шанс уйти незамеченным.

Хамелеон, дымовая завеса, обманка и бесшумность. Это была магия того, кто не собирается становиться очередной окаменевшей статуей в коридоре. Конечно, остальные жертвы не замечали нападавшего до последнего момента. Но, что Криви, что Крэбб никогда и не славились наблюдательностью, кошка же явно что-то заметила. Я тоже решил полагатся на свою чуйку, которая, хоть и была хуже в этом теле, но явно лучше, чем у того же Винса.

Мои субботние занятия со Снейпом стали центром моей учебной вселенной. Здесь, в холодной, пахнущей реагентами тишине его лаборатории, я чувствовал, как мои знания обретают плоть и кровь. Мы не брались за зелья шестого курса, но Снейп давал мне задачи, требующие ювелирной точности и недюжинной концентрации — то, что нужно было для оттачивания контроля.

В этот раз мы варили Умиротворяющее зелье. Оно входило в программу третьего курса, но считалось одним из самых капризных. Малейшая ошибка в пропорциях или нарушение температурного режима могли привести к тому, что зелье превращалось в бесполезную жижу или, хуже того, вызывало тяжёлую депрессию.

— Ключевой момент, Гойл, — говорил Снейп, его голос был тихим, почти гипнотическим, — это эмоциональное состояние зельевара. Зелье впитывает ваши эманации. Страх, гнев, нетерпение — всё это отравит его. В замке, полном паникующих идиотов, сохранять хладнокровие — само по себе испытание. — Он подошёл ближе, наблюдая за тем, как я медленно помешиваю содержимое котла. — Скажите, мистер Гойл, что вы чувствуете, когда слышите очередные слухи о монстре в замке?

Я на мгновение приостановил движение ложки, затем продолжил размеренно помешивать.

— Любопытство, профессор, — ответил я честно, понимая, что он не мог не знать о моем маленьком бизнесе с амулетами. — И… расчёт.

— Расчёт? — в голосе Снейпа прозвучала заинтересованность. — Поясните.

— Паника делает людей предсказуемыми, сэр. Они совершают глупости. Кто-то может извлечь выгоду из чужого страха.

Снейп едва заметно усмехнулся.

— Интересная философия для двенадцатилетнего мальчика. Посмотрим, способны ли вы на подобное хладнокровие в деле.

Я работал с предельной концентрацией, отгоняя все посторонние мысли. Виктор во мне умел это делать — отключать эмоции, превращаясь в холодный механизм. Я медленно добавлял толчёный лунный камень, следя, как зелье меняет цвет с бирюзового на светло-сиреневый, помешивая его серебряной палочкой точно семь раз по часовой стрелке и один раз против.

Когда зелье было почти готово и начало испускать лёгкий серебристый пар, я решил, что момент настал. Нужно было действовать осторожно, как сапёру, перерезающему не тот провод.

— Профессор, — начал я как можно более отстранённо, не отрывая взгляда от котла. — В свете последних событий, я изучал в библиотеке информацию о мощных защитных зельях. Тех, что выходят за рамки школьной программы.

Снейп не ответил, но я почувствовал, как изменилась атмосфера в лаборатории. Она стала холоднее. Опаснее.

— В частности, — продолжил я, добавляя последнюю каплю сиропа чемерицы, — я наткнулся на упоминания о работах Николаса Фламеля. О его исследованиях в области… абсолютной защиты. Эликсира Жизни.

Я рискнул поднять на него взгляд. Лицо Снейпа было непроницаемой маской, но его чёрные глаза сузились, превратившись в две тёмные щели, в глубине которых горел холодный, анализирующий огонь.

— Весьма специфический интерес для второкурсника, мистер Гойл, — произнёс он медленно, отчеканивая каждое слово. — Большинство ваших сверстников сейчас озабочены покупкой чеснока и амулетов из кроличьих лапок. Откуда у вас доступ к подобной литературе?

— Библиотека, сэр. Там хватает разных книг, хоть и описания слишком поверхостные. Меня интересует теория, вершина искусства зельеварения. Философский камень — это ведь… абсолютное творение. Сама идея его существования захватывает.

Снейп медленно обошёл мой котёл, словно хищник, изучающий добычу.

— И что именно вас так «захватывает» в идее бессмертия, мистер Гойл? — его голос стал ещё тише, опаснее. — Боязнь смерти? Жажда власти? Или простое любопытство?

Я почувствовал ловушку в его вопросе.

— Совершенство, профессор, — сказал я после паузы. — Фламель достиг того, что считалось невозможным. Превзошёл саму природу. Это… восхитительно с научной точки зрения.

— Фантазии, — отрезал Снейп, и в его голосе прозвучала нотка яда. — Фантазии для детей, начитавшихся сказок. Бессмертие — это иллюзия, Гойл, опасная иллюзия, которая погубила куда более великих волшебников, чем вы можете себе представить. — Он наклонился ближе, его голос стал почти шёпотом. — Скажите мне, мистер Гойл, а что вы знаете о цене подобных… экспериментов?

— Ничего конкретного, сэр, — признался я. — В книгах говорится лишь о результатах, не о методах.

— Мудро. Потому что методы… — он замолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать. — Есть вещи, которые лучше не знать. Особенно детям.

Он подошёл к моему котлу, зачерпнул образчик зелья серебряной ложкой и внимательно его осмотрел. Умиротворяющее зелье испускало ровный серебристый пар.

— Ваше зелье безупречно, — констатировал он, но похвалы в его голосе не было. — Однако ваш интерес к определённым темам… вызывает вопросы. — Он поставил ложку обратно и повернулся ко мне лицом. — Послушайте меня внимательно, мистер Гойл. Существуют знания, которые сами по себе являются ядом. Они отравляют разум, толкают на поступки, о которых потом приходится жалеть всю оставшуюся жизнь. Сосредоточьтесь на том, что вам по силам. И не суйте свой нос в дела, которые вас не касаются.

Он сделал паузу, его взгляд стал ещё острее.

— Иначе этот нос можно и потерять. В буквальном смысле. Занятие окончено.

Предупреждение было более чем явным. Я получил ответ, хоть и не тот, на который рассчитывал. Снейп знал о Камне гораздо больше, чем показывал, и эта тема ему явно не очень нравилась. Но главное — я посеял семя. Теперь он будет наблюдать за моими успехами ещё внимательнее, и, возможно, в будущем это даст мне новые возможности. Я надеюсь не проблемы. Но возможность стать личным учеником столь исскусного зельевара того стоила.

Через неделю после начала работы Дуэльного клуба в Хогвартс прибыла министерская комиссия. Их приезд был обставлен с помпой, рассчитанной на то, чтобы произвести максимальное впечатление и продемонстрировать, что Министерство «держит ситуацию под контролем».

Это произошло во время обеда. Большой зал гудел от сотен голосов, когда его массивные дубовые двери с грохотом распахнулись. Все разговоры мгновенно стихли. На пороге стояли шестеро авроров в строгих тёмно-красных мантиях. Они не были похожи на церемониальных стражей; это были профессионалы — лица суровые и сосредоточенные, взгляды сканировали зал, а руки покоились на рукоятках палочек. Они вошли чеканным шагом и встали по обе стороны от входа, их присутствие мгновенно наполнило зал ощущением реальной угрозы.

Затем в зал вошёл сам Министр Магии, Корнелиус Фадж. Он был одет в безупречную мантию в тонкую полоску, а на голове красовался ярко-зелёный котелок. Фадж старался выглядеть внушительно и спокойно, на его лице играла заискивающая улыбка политика, но выглядел он неуместно и жалко на фоне следовавших за ним профессионалов. Он нервно теребил в руках серебряную цепочку от часов, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

За ним следовала Амелия Боунс, глава Отдела магического правопорядка. В отличие от Фаджа, она была воплощением власти и компетентности. Высокая, строгая женщина с седеющими волосами, собранными в тугой узел, и моноклем на правом глазу, она смотрела на всех с выражением холодного, беспристрастного анализа.

Делегация прошествовала к преподавательскому столу. Дамблдор поднялся им навстречу, его лицо было спокойным и приветливым, но в синих глазах за очками-половинками плясали опасные искорки.

— Корнелиус, Амелия, какая приятная неожиданность, — произнёс он своим ровным, мелодичным голосом, и каждое слово звучало как тонко завуалированная насмешка. — Чем обязаны столь высокому визиту? Надеюсь, вы присоединитесь к нам за обедом? У нас сегодня превосходный пастуший пирог.

Фадж откашлялся, пытаясь придать голосу твёрдости, но вышло лишь нервное покряхтывание.

— Альбус, — начал он, поправляя котелок. — Боюсь, мы здесь не ради пирога. Министерство крайне обеспокоено последними событиями в Хогвартсе. Нападения на учеников, легенды о монстрах… — Он оглянулся на зал, полный затихших детей. — Родители волшебников в панике! Ежедневно поступают сотни писем с требованиями закрыть школу. Мы должны принять меры, иначе...

— Иначе что, Корнелиус? — мягко перебил его Дамблдор. — Вы закроете лучшую школу магии в стране из-за слухов и домыслов?

Вперёд вышла Амелия Боунс, её голос был чётким и лишённым эмоций, как отчёт аврора.

— Слухи, профессор Дамблдор? — Она достала из мантии папку с документами. — Три подтверждённых случая окаменения учеников. Нулевая результативность расследования. Полное отсутствие мер безопасности. Я бы не назвала это слухами.

— Меры безопасности приняты...

— Какие именно? — резко перебила его Боунс. — Дуэльный клуб, который, я слышала, превратился в фарс? Призывы к осторожности? Директор, ваши методы обеспечения безопасности очевидно неэффективны. Министерство вынуждено вмешаться.

Она сделала шаг вперёд, её голос зазвучал громче, обращаясь уже не только к Дамблдору, но и ко всему залу:

— С этого дня в замке будет постоянно дежурить отряд авроров до тех пор, пока угроза не будет полностью нейтрализована. Будет введён комендантский час. Все перемещения учеников после девяти вечера запрещены. Доступ к определённым частям замка будет ограничен.

Дамблдор медленно обвёл взглядом авроров, застывших у входа, затем снова посмотрел на Боунс. На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Амелия, я всегда рад сотрудничеству с вашим отделом, — произнёс он тихо, но каждое слово прозвучало отчётливо даже в дальних углах зала. — Но позвольте напомнить, что Хогвартс находится под моей юрисдикцией. Согласно Уставу школы, принятому Советом попечителей в 1637 году, любые изменения в режиме безопасности должны утверждаться...

— Устав можно пересмотреть, — холодно прервала его Боунс. — И будет пересмотрен, если ситуация не изменится. Альбус, с уважением к вашей репутации, но присутствие авроров в замке — это не запрос. Это приказ Министра Магии.

Фадж нервно кивнул, явно чувствуя себя неловко в роли того, кто отдаёт приказы Дамблдору.

— Я понимаю ваше... эм... нежелание принять помощь, Альбус, но мы не можем позволить себе ждать четвёртой жертвы. Общественность требует действий.

— Панику вызывает окаменевший ребёнок в больничном крыле, Альбус, а не мои люди, — добавила Боунс, указав в сторону авроров. — Мои авроры будут действовать тактично, но они будут здесь. Они опросят всех преподавателей и персонал. Проверят каждый уголок замка. И мы ожидаем от вас полного содействия.

— А если я откажусь? — спросил Дамблдор, и в его голосе впервые прозвучала сталь.

— Тогда Совет попечителей получит рекомендацию о временном отстранении директора до урегулирования кризиса, — не моргнув глазом, ответила Боунс. — Не заставляйте нас идти по этому пути, профессор.

Это был не диалог, а ультиматум. Министерство не просило разрешения, оно ставило перед фактом. В зале стояла гробовая тишина; даже призраки замерли в воздухе, наблюдая за противостоянием.

Дамблдор на мгновение замолчал, его взгляд скользнул по лицам преподавателей — напряжённому Макгонагалл, мрачному Снейпу, бледному Спраут. Затем на его губах появилась лёгкая, загадочная улыбка.

— Что ж, раз так... — он медленно сел обратно в своё кресло. — Я уверен, ваши люди сделают всё возможное. Надеюсь только, что их присутствие не помешает образовательному процессу. А теперь, если вы не возражаете, мы бы хотели продолжить обед. У наших учеников скоро занятия.

Это был конец разговора. Дамблдор взял в руки вилку и невозмутимо принялся за еду, давая понять, что аудиенция окончена. Фадж, бормоча что-то о необходимости «провести тщательную инспекцию», неловко присел за стол. Амелия Боунс осталась стоять, её пронзительный взгляд из-под монокля обводил зал, словно выискивая виновного среди сотен испуганных детских лиц.

Я смотрел на эту сцену и видел не заботу о безопасности, а жестокую борьбу за власть и контроль. Фадж был слабаком, пытающимся спасти свою репутацию. Боунс была профессионалом, делающим свою работу, но её методы грозили превратить школу в тюрьму. А Дамблдор... Дамблдор играл в свою игру, правила которой не знал никто, кроме него самого. Мда, а мне похоже придется свернуть свои мутки как и с «защитой», так и с продажей амулетов. Лучше не провоцировать Министерство.

Декабрь вцепился в Хогвартс ледяными когтями, как оголодавший грифон в свою добычу. Он пришёл не один, а приволок за собой целую свиту из пронизывающих ветров, что выли в каминных трубах погребальные песни, и свинцовых туч, которые брюхом цеплялись за верхушки башен, роняя на землю колючий, мокрый снег. Замок превратился в холодный, негостеприимный склеп. Коридоры, раньше полные жизни и смеха, теперь гудели от сквозняков и молчаливого страха. Гобелены на стенах потускнели, рыцарские доспехи, казалось, съёжились от холода, а портреты предпочитали дремать в своих рамах, не желая наблюдать за унылой процессией закутанных в шарфы и страх учеников.

Атмосфера была отравлена. Это был не тот весёлый предрождественский трепет, каким он был в предыдущем году. Это была тоска тюремного блока перед бунтом. Почти все разговоры так или иначе сводились к одному: к отъезду. Рождественские каникулы из приятного бонуса превратились в эвакуацию с тонущего корабля. «Ты едешь домой?», «Конечно, не собираюсь тут оставаться, когда по замку бродит неизвестно что», «Родители прислали кричалку, требуют, чтобы я немедленно вернулся» — эти фразы стали лейтмотивом декабря. Хогвартс перестал быть домом. Он стал ловушкой.

Присутствие авроров из Министерства лишь усугубляло это ощущение. Они не принесли с собой спокойствия, только стерильную, холодную дисциплину казармы. Их тёмно-красные мантии стали таким же привычным элементом пейзажа, как и призраки, но в отличие от последних, авроры были абсолютно реальны и лишены всякого очарования. Они ходили по замку парами, их тяжёлые ботинки чеканили шаг по каменным плитам с неумолимостью метронома. Их лица были непроницаемы, а взгляды — холодными и оценивающими, они сканировали каждого встречного ученика, словно пытаясь разглядеть за детской округлостью щёк клеймо Тёмного Лорда.

Их методы были прямолинейны и лишены изящества. Они патрулировали коридоры по строгому графику, останавливали случайных учеников, задавая короткие, резкие вопросы: «Куда направляетесь?», «Почему один?», «Вы видели что-нибудь подозрительное?». Иногда они проводили выборочные проверки, используя простейшие заклинания обнаружения, от которых по коже пробегал неприятный холодок.

Особенно неприятным было их вмешательство в повседневную жизнь замка. Они устраивали внезапные проверки общих комнат, врывались туда в самые неподходящие моменты — когда ученики готовились ко сну или делали домашние задания. Их присутствие было постоянным напоминанием о том, что Хогвартс больше не безопасен, что даже здесь, в этих древних стенах, пропитанных столетиями магии, может поджидать смерть.

Мой бизнес, разумеется, пришлось свернуть. Страх — товар скоропортящийся, и присутствие авроров сделало его менее выгодным. Одно дело — продавать защиту от невидимого монстра, и совсем другое — вести дела под носом у профессионалов из Отдела магического правопорядка. Я перестал продавать свои бесполезные амулеты и временно заморозил сбор дани с первокурсников. Риск не стоил прибыли. Лучше было затаиться, стать незаметным, слиться с серой массой напуганных школьников.

Драко поначалу воспринял прибытие комиссии как личную победу. «Мой отец своего добился, — говорил он с важным видом. — Фадж его большой друг. Теперь-то в этой дыре наведут порядок». Но его энтузиазм быстро угас. Авроры не обращали на него никакого внимания. Для них он был просто ещё одним учеником, потенциальным подозреваемым или жертвой. Его фамилия не открывала перед ним двери и не вызывала подобострастного трепета. Это было для него новым, неприятным открытием. Мир за пределами влияния его отца оказался устроен совсем иначе, и Драко это злило и пугало одновременно.

Я наблюдал за его трансформацией с профессиональным интересом. Драко Малфой, привыкший к тому, что его фамилия — это пропуск в любые двери, вдруг столкнулся с людьми, для которых он был никем. Авроры относились к нему с той же холодной учтивостью, что и к любому другому ученику. Они не заискивали, не кланялись, не спешили выполнять его капризы. Это было для него настоящим шоком.

Постепенно его самоуверенность начала давать трещины. Он стал более осторожным в высказываниях, перестал хвастаться связями отца при аврорах, даже начал избегать их, когда это было возможно. Я видел, как он напрягается, когда кто-то из них обращается к нему с вопросом, как неуверенно он отвечает, боясь сказать что-то не то.

Учителя тоже изменились. Снейп стал ещё более мрачным и раздражительным, если это вообще было возможно. Он явно не одобрял присутствие авроров в замке и считал это вмешательство в его территорию. МакГонагалл держалась с показной бодростью, но я замечал, как дрожат её руки, когда она думает, что никто не видит. Флитвик вздрагивал от каждого неожиданного звука. Даже невозмутимая обычно Помона Стебль выглядела встревоженной и рассеянной.

Дамблдор же, казалось, был единственным, кого присутствие авроров не слишком беспокоило. Он по-прежнему ходил по замку с тем же спокойствием, что и раньше, его глаза всё так же мерцали за очками-полумесяцами. Но я замечал, как он внимательно наблюдает за гостями, как изучает их методы работы. Между ним и главой комиссии, Амелией Боунс, установились отношения вежливой настороженности. Они уважали друг друга, но явно не доверяли.

За неделю до каникул, когда напряжение в замке достигло своего пика, произошло событие, которого уже никто не ждал. Утром, во время завтрака, в Большой зал влетела официальная сова из Министерства. Она спикировала не к Дамблдору, а приземлилась прямо перед Снейпом, протягивая ему запечатанный сургучом свиток и небольшой, тяжёлый ящичек, обтянутый кожей гиппогрифа.

Снейп вскрыл свиток, пробежал его глазами, и на его лице мелькнуло что-то похожее на удивление, смешанное с презрением. Он молча передал пергамент Дамблдору. Директор прочёл его, и его брови поползли вверх.

— Что там, Альбус? — не выдержала МакГонагалл.

— Люциус Малфой, — произнёс Дамблдор, и в его голосе прозвучала нотка усталого веселья. — Он выражает крайнюю обеспокоенность неэффективностью школьной медицины и, не дожидаясь, пока мы сварим восстанавливающее зелье из мандрагор, приобрёл за свой счёт сильнодействующий антидот от окаменения для мистера Крэбба. Он требует, чтобы мы применили его немедленно.

Новость разлетелась по залу со скоростью лесного пожара. Все взгляды обратились на Драко. Тот сидел, выпрямив спину, на его лице было написано самодовольное торжество. Это был его реванш. Его отец снова показал всем, кто здесь решает проблемы. Не Дамблдор с его загадочными речами, не Министерство с его бесполезными патрулями, а Люциус Малфой — человек дела, денег и власти.

Я наблюдал за реакцией присутствующих. Амелия Боунс, которая время от времени заглядывала к нам с проверками, выглядела слегка раздражённой — очевидно, ей не нравилось, что кто-то пытается диктовать ей условия. Снейп был мрачен как грозовая туча. Дамблдор сохранял невозмутимость, но я видел, как напряглись мускулы на его челюсти. Учителя переглядывались с недоумением. А ученики... ученики смотрели на всё это как на представление, в котором главную роль играл не директор школы, а богатый и влиятельный родитель.

После завтрака нас — меня и Драко — в сопровождении Снейпа повели в больничное крыло, как ближайший друзей Винса. Там уже собралась внушительная делегация: Дамблдор, мадам Помфри, Амелия Боунс и двое авроров. Винсент Крэбб лежал на своей койке, неподвижный и серый, как надгробная плита.

Снейп открыл ящичек. Внутри, на бархатной подушке, покоился один-единственный флакон из тёмного, почти чёрного хрусталя. В нём переливалась густая, перламутровая жидкость, похожая на расплавленный жемчуг. Она испускала слабое, холодное свечение.

— Вы уверены в этом, Северус? — спросила мадам Помфри, с недоверием глядя на флакон. — Я не знаю этого состава. Это может быть опасно.

— Люциус уверяет, что это новейшая разработка швейцарских зельеваров, — холодно ответил Снейп. — Стоит, как небольшой замок в Шотландии. И, в отличие от вашего варева из мандрагор, должно подействовать мгновенно.

Мадам Помфри поджала губы. Её профессиональная гордость была задето. Она привыкла быть единственным медицинским авторитетом в Хогвартсе, и вмешательство извне её явно не радовало. Но возразить было нечего — если зелье действительно могло помочь Крэббу, она не имела права препятствовать его применению.

Амелия Боунс наклонилась к флакону, принюхиваясь.

— Интересный аромат, — пробормотала она. — Чувствуется рог единорога, кровь дракона, что-то ещё... очень сложный состав.

— И очень дорогой, — добавил Снейп с кислой усмешкой. — Люциус никогда не экономил на демонстрации своих возможностей.

Не дожидаясь дальнейших возражений, он подошёл к Крэббу, осторожно приоткрыл ему рот и влил внутрь содержимое флакона.

Процесс был не таким быстрым и безболезненным, как, вероятно, надеялся Люциус. Сначала по телу Крэбба пробежала мелкая дрожь, словно от электрического разряда. Затем послышался тихий, но отчётливый треск — звук, похожий на то, как ломается тонкий лёд на луже.

Крэбб дёрнулся, его грудь судорожно вздымалась. Он закашлялся, его пальцы дёрнулись, затем сжались в кулаки. Процесс оживления был похож на болезненное, мучительное рождение. Он хрипел, его тело выгибалось дугой, а потом он резко сел на кровати, делая глубокий, шумный вдох, словно человек, вынырнувший из-под воды после долгого погружения.

— Где… где я? — прохрипел он, растерянно озираясь по сторонам. Его глаза были мутными и испуганными, он явно не сразу узнавал окружающих.

— Вы в больничном крыле Хогвартса, мистер Крэбб, — произнесла Амелия Боунс, делая шаг вперёд. Её голос был строгим, но не лишённым сочувствия. — Вы были... нездоровы. Постарайтесь вспомнить, что с вами произошло.

Крэбб потёр лоб, пытаясь собраться с мыслями. Его движения были неуверенными, словно он заново учился управлять своим телом.

— Сколько... сколько я тут лежал? — спросил он слабым голосом.

— Некоторое время, — мягко ответил Дамблдор. — Но сейчас это неважно. Важно то, что вы помните о случившемся.

— Я… я был на ужине. Поел. Потом пошёл обратно в гостиную. Коридор был пустой. Тихо так… только ветер за окном выл.

— Вы были один? — уточнил один из авроров, доставая перо и пергамент.

— Да. Драко и Грег ушли раньше. Я задержался. Ел пудинг. — Крэбб слабо улыбнулся при воспоминании о еде.

— И что было дальше? — мягко спросил Дамблдор.

Крэбб замолчал, его лицо исказилось от напряжения. Он пытался зацепиться за обрывки воспоминаний, но они ускользали, как дым.

— Я шёл мимо доспехов… тех, что у входа на кухню. И услышал звук.

— Какой звук? — быстро спросила Боунс, наклоняясь ближе.

— Странный такой… — Крэбб нахмурился, сосредоточиваясь. — Как будто кто-то скребётся по камню. Очень тихо, но жутко. Я не сразу понял, откуда этот звук доносится.

Он снова замолчал. Все в комнате затаили дыхание. Даже воздух казался гуще.

— Я уже хотел идти дальше, — продолжил Винсент, и его голос задрожал. — И тут я увидел их. В доспехе. На нагрудной пластине… она блестела от факела. И в ней… глаза.

— Чьи глаза? — спросил Дамблдор, его взгляд стал невероятно острым.

— Не знаю. Огромные. Круглые. Жёлтые, как расплавленное золото. Они просто смотрели на меня из темноты… из отражения. Я только их и успел увидеть. А потом… ничего. Просто холод. И всё.

Крэбб вздрогнул, словно снова почувствовав тот леденящий ужас.

— Больше ничего не помню, — прошептал он. — Только эти глаза. И страх. Такой сильный, что дыхание перехватило.

Наступила тишина, которую нарушало только тиканье больничных часов на стене. Амелия Боунс переглянулась со своими аврорами. Дамблдор погрузился в глубокую задумчивость, его пальцы машинально теребили длинную серебряную бороду. Снейп стоял неподвижно, его лицо было непроницаемо, но я заметил, как напряглись мускулы на его челюсти.

— Жёлтые глаза, — пробормотала Боунс, делая пометки на пергаменте. — Большие, круглые. Странный звук. Это объясняет кое-что.

— Объясняет что? — спросил Драко, который до этого молчал.

Боунс посмотрела на него, словно оценивая, стоит ли отвечать.

— Пока рано делать выводы, мистер Малфой, — сказала она наконец. — Но показания вашего друга очень ценны. Они дают нам первое детальное описание… нападавшего.

Большие, жёлтые глаза. Странный звук. Невидимый нападавший. И отражение — ключевая деталь. Жертва не видела монстра напрямую. Она видела его отражение в полированном металле. Как и Криви, который смотрел через объектив камеры. Как и миссис Норрис, которая, возможно, увидела отражение в луже воды на полу.

Картина начинала проясняться, и от этого становилось только страшнее. Я уже понимал, с чем мы имеем дело, но ещё не был готов поделиться своими подозрениями.

После того как Крэбба признали достаточно здоровым для возвращения в общежитие, наша процессия двинулась обратно в подземелья. Драко был на седьмом небе от счастья — его отец снова доказал всем свою силу и влияние. Он не переставал говорить о том, как швейцарское зелье подействовало лучше всех школьных снадобий.

— Видели? — шептал он мне, когда мы спускались по лестнице. — Вот что значит настоящие связи! Отец одним письмом добился больше, чем все эти авроры за неделю!

Я молча кивал, но думал о другом. Поступок Люциуса был не просто демонстрацией власти. Это была политическая игра. Спасая Крэбба, он показывал всем, что может решать проблемы там, где бессильны другие. Это поднимало его авторитет и, одновременно, подрывал доверие к руководству школы.

Вечером, когда Крэбб, всё ещё слабый и бледный, но уже способный ходить, вернулся в гостиную Слизерина, его окружила вся факультетская элита. Он стал героем, выжившим, первым, кто заглянул в глаза монстру и остался в живых, чтобы рассказать об этом.

Драко усадил его в лучшее кресло у камина и сам начал допрос, наслаждаясь своей ролью главного следователя.

— Рассказывай всё с самого начала, Винс, — потребовал он. — Не упускай ни одной детали.

Крэбб, всё ещё немного заторможенный, но уже пришедший в себя, повторил свой рассказ. О пустом коридоре, о странном шипении, о жёлтых глазах в отражении доспеха. Слизеринцы слушали, затаив дыхание. Атмосфера в комнате была наэлектризована.

— Огромные жёлтые глаза? — переспросил Маркус Флинт. — Значит, тварь большая. И она передвигается бесшумно, раз ты её едва услышал.

— И она боится прямого взгляда, — добавил Блейз Забини. — Все жертвы видели её через что-то. Вода, камера, металл. Это её слабость. Или условие для её атаки.

— А может, наоборот, — возразила Панси Паркинсон. — Может, прямой взгляд смертелен, а непрямой только парализует?

Эта мысль заставила всех замолчать. Логика была пугающей, но убедительной.

— В любом случае, — продолжил Флинт, — теперь мы знаем, как выглядит опасность. Большие жёлтые глаза и странный скрежет. Это уже что-то.

Теодор Нотт, который обычно молчал, неожиданно подал голос:

— А что, если это не один монстр? Что, если их несколько?

— Глупости, — отмахнулся Драко. — В легенде говорится об одном существе, которое оставил Слизерин.

— Легенда — это одно, — настаивал Нотт. — А реальность может быть другой. Кто сказал, что за тысячу лет это существо не размножилось?

Мысль была неприятной, но рациональной. Если в замке действительно жил древний монстр, что мешало ему обзавестись потомством?

Я молча сидел в углу, слушал и анализировал. Салазар Слизерин. Его символом была змея. Легенда гласила, что он был змееустом, мог говорить со змеями. Что, если монстр, которого он оставил в Тайной комнате… это и есть змея? Гигантская змея?

Имя само всплыло в памяти из какой-то старой книги по магическим тварям, которую прежний Грег читал ещё в детстве. Василиск. Царь змей. Рождённый из куриного яйца, высиженного жабой под звёздами Сириуса. Его яд смертелен, дыхание тоже ядовито, а взгляд убивает мгновенно. Но взгляд, увиденный в отражении или через что-то, лишь парализует.

Всё сходилось до мельчайших деталей. Скрежет, которое слышал Крэбб издавала чешуя змея. Огромные жёлтые глаза — именно такие описывали в старых бестиариях. Окаменение от непрямого взгляда — классический симптом встречи с василиском. Способность передвигаться по замку незамеченным — эти змеи могли проползать по самым узким щелям, если им позволял размер.

Монстр в Тайной комнате Слизерина — это определённо василиск.

Пока остальные продолжали строить догадки, я уже понял, с чем мы имеем дело. И это знание не приносило облегчения. Наоборот. Василиск был не просто чудовищем — это было абсолютное оружие, идеальный убийца, способный передвигаться по замку через водопроводные трубы и убивать одним взглядом. Против такого врага не помогут ни щитовые чары, ни дуэльные навыки. Против него поможет только одно — не встречаться с ним взглядом. Или бежать без оглядки.

Но как убежать от существа, которое может появиться в любой момент, в любом месте? Как избежать взгляда, если не знаешь, откуда ждать нападения?

Моя память начала лихорадочно перебирать всё, что отложилось в детской памяти Грега о василисках. Они боялись пения петуха — этот звук был для них смертелен. Они вроде бы избегали ласки — что звучало бредово. Они были глухи к человеческой речи, но понимали змеиный язык.

Последняя деталь заставила меня похолодеть. Змеиный язык. Парселтанг. Если василиск понимает только этот язык, значит, тот, кто его контролирует, должен быть змееустом. А змееусты в магическом мире встречались крайне редко. Это была очень редкая способность, чаще всего передающаяся по наследству.

Салазар Слизерин был змееустом. Том Риддл, ставший впоследствии Волан-де-Мортом, тоже обладал этим даром — я помнил это из книг о Гарри Поттере. Но кто ещё в Хогвартсе мог говорить со змеями?

Неожиданно в памяти всплыл образ: Гарри Поттер в зоопарке, разговаривающий с удавом. Конечно! Как я мог забыть? Поттер тоже был змееустом — он унаследовал эту способность от Волан-де-Морта через связь, установившуюся в ночь убийства его родителей. Действительно ли это был Поттер? Сейчас я как никогда жалел, что в тот день, когда мы с девушкой должны были смотреть второй фильм, я перевел этот вечер в другую плоскость слишком быстро.

Я украдкой оглядел гостиную, изучая лица своих сокурсников. Драко выглядел самодовольным, но не более того. Блейз Забини сидел с задумчивым видом, но его мысли явно были заняты совсем другим. Панси болтала с подругами о предстоящих каникулах.

Никто из них не производил впечатления человека, одержимого древним злом. Но ведь влияние дневника было тонким, коварным. Жертва могла даже не подозревать, что находится под контролем.

— Эй, а что ты молчишь? — вдруг обратился ко мне Драко. — Какие мысли по поводу рассказа Винса?

Я вздрогнул, возвращаясь к реальности. Все смотрели на меня с любопытством.

— Думаю, — сказал я осторожно, — нам стоит быть очень внимательными. Если монстр действительно такой опасный, лучше не рисковать.

— Он прав, — поддержала меня Панси. — Лучше перестраховаться. Я не собираюсь гулять по замку в одиночку, даже если мне ничего не грозит.

— Мудрое решение, — согласился Нотт. — В конце концов, мы же не знаем всех правил этой игры.

Разговор постепенно перетек в обсуждение мер предосторожности. Слизеринцы всегда были практичными людьми, и идея коллективной безопасности их не смущала. Решено было ходить группами, избегать пустынных коридоров и всегда носить с собой зеркальца — на случай, если придётся смотреть за угол, не рискуя встретиться взглядом с монстром.

* * *

Прим. автора — а на бусти сегодня выходит 28 глава, а также есть 4 эксклюзивных главы

Хогвартс-экспресс, тяжело отдуваясь клубами густого пара, напоминавшего дыхание умирающего дракона, медленно отползал от заснеженной платформы Хогсмида. За окном проносились последние проблески знакомого пейзажа: заснеженные крыши деревушки, темная громада Запретного леса, укутанная в зимний саван, и, наконец, сам замок — величественный и отстраненный в своей зимней дремоте. С каждой милей, с каждым оборотом колес, я чувствовал, как напряжение, ставшее за последние месяцы фоновым шумом, понемногу отпускает. Это было не облегчение, а скорее смена караула — тюремный надзиратель-страх уступал место ленивой, апатичной скуке предстоящих каникул.

В купе было душно. Воздух пропитался запахом мокрой шерсти от высыхающих мантий, сладковатым ароматом тыквенных печений, которые разбросала по сиденью Миллисента Булстроуд, и терпким парфюмом Пэнси Паркинсон. Драко сидел напротив, уставившись в окно на проносящиеся мимо белые поля Шотландии. Его обычная надменность испарилась, уступив место мрачной задумчивости. Нападение на Крэбба, его верного, предсказуемого Винсента, выбило из-под него табуретку, на которой покоился его мир. Он все еще пытался делать вид, что все под контролем, что его отец вот-вот решит все проблемы, но в его серых глазах я видел то, чего не видел никогда раньше — неуверенность.

Теодор Нотт сидел в углу, погруженный в толстый том по древним рунам. Его худое, угловатое лицо было бесстрастным, но я знал, что за этой маской работает острый, циничный ум. Блейз Забини дремал, откинув голову на спинку сиденья. Его мать, известная «черная вдова» волшебного мира, наверняка уже готовила очередную свадьбу с каким-нибудь богатым стариком. Седьмой муж? Восьмой? Я сбился со счета.

Я откинулся на бархатную обивку сиденья, прикрыв глаза и погружаясь в анализ. Ситуация в Хогвартсе превратилась в сложную, многоуровневую партию в волшебные шахматы, где фигуры двигались хаотично, а правила менялись на ходу. Василиск. Я был почти уверен в этом. Огромные желтые глаза, окаменение от непрямого взгляда, возможное передвижение по трубам — все сходилось. Это была не просто угроза, это был абсолютный козырь, оружие массового поражения в руках неизвестного игрока. И этот игрок, Наследник, действовал расчетливо и жестоко, сея панику и разрушая привычный порядок вещей.

Но что меня по-настоящему беспокоило — это методичность атак. Сначала кошка Филча. Потом Колин Криви. Наконец, Крэбб. Слишком разные цели и не связанные между собой. Если это Наследник, то зачем он атаковал Винса? Или возможный василиск нападает сам по себе, без какого-либо контроля?

Присутствие авроров, этих неуклюжих слонов в посудной лавке, лишь усугубляло хаос. Они не ловили монстра, они ловили учеников после комендантского часа. Их патрули и допросы были не более чем театром безопасности, призванным успокоить Министерство и родителей, но на деле лишь усиливали ощущение осады. Для меня их появление означало одно — сворачивание всех операций. Мой маленький бизнес по продаже защиты и вымогательству был заморожен до лучших времен. Рисковать свободой ради нескольких галлеонов было глупо. Сейчас нужно было затаиться, слиться с толпой, стать тенью.

— Мой отец говорит, что Дамблдор скоро будет отстранен, — вдруг произнес Драко, не отрываясь от окна. — Совет попечителей больше не может игнорировать происходящее.

— Твой отец много чего говорит, — пробормотал Нотт, не поднимая глаз от книги.

Драко резко обернулся, его бледное лицо покраснело от гнева.

— Что ты имеешь в виду, Нотт?

— Только то, что слова — это всего лишь слова, — Теодор наконец поднял взгляд. — А действия... действия говорят громче. Твой отец спас Крэбба. Это действие. Все остальное — политическая болтовня.

Напряжение в купе сгустилось. Драко сжал кулаки, но я знал, что он не станет драться с Ноттом. Теодор был слишком умен, слишком осторожен. Его отец сидел в Азкабане, но семья Ноттов все еще имела влияние. Старые деньги, старая кровь, старые секреты.

Поезд мерно стучал колесами, отбивая ритм моих мыслей. Пейзаж за окном менялся. Суровые, покрытые снегом горы Шотландии сменились более пологими холмами северной Англии. Белое безмолвие уступило место серым, промерзшим полям, кое-где виднелись фермы с дымящимися трубами и стада овец, похожих на грязные комки ваты на фоне пожухлой травы. Небо висело низко, тяжелое и свинцовое, готовое в любой момент разразиться снегом.

Я думал о Поттере. Его поединок со змеей в Дуэльном клубе… «Випера Эванеска». Это было не просто заклинание. В очередной раз парень показал уровень магии, недоступный для второкурсника. Откуда он все это знает? Самообучение? Или кто-то тайно его тренирует? Дамблдор? Этот старый интриган наверняка готовит своего «избранного» к чему-то большему, чем школьные экзамены. Даже удивительно, что мне удалось тогда победить его так легко тогда в коридоре.

— Грегори, — голос Пэнси вырвал меня из размышлений. — Ты что-нибудь слышал от отца? Моя мама говорит, что он... выздоравливает.

В ее голосе звучало любопытство, смешанное с опаской. Болезнь Ричарда Гойла не была секретом в узких кругах. Все знали, что глава рода Гойлов медленно угасает, что семья на грани банкротства, что их единственная надежда — это я, толстый, тупой Грегори, который внезапно оказался не таким уж и тупым.

— Он в порядке, — коротко ответил я.

— Мой дядя говорит, что видел его в Лютном переулке на прошлой неделе, — вмешался Забини, приоткрыв один глаз. — Покупал что-то в «Борджине и Беркс». Что-то дорогое.

«Борджин и Беркс». Магазин темных артефактов. Значит, отец действительно что-то затевал.

Поезд замедлил ход, и за окном поплыли унылые промышленные пейзажи пригородов Лондона. Серые кирпичные дома, дымящие трубы, ржавые железнодорожные пути. Мы приближались к вокзалу Кингс-Кросс. Пассажиры в купе зашевелились, начали собирать вещи. Драко наконец оторвался от окна.

— Отец будет ждать меня на платформе, — сказал он, и в его голосе прозвучала нотка облегчения. — Он наверняка уже все разузнал о том, что здесь происходит.

Я лишь кивнул. Да, Люциус Малфой наверняка уже плел свои интриги, используя хаос в Хогвартсе для укрепления собственного влияния в Совете попечителей. Спасение Крэбба было блестящим ходом, демонстрацией силы и заботы о «своих». Он выставил Дамблдора некомпетентным стариком, а себя — спасителем чистокровных родов. Классика.

На платформе девять и три четверти царила суматоха. Родители встречали своих детей, объятия, смех, взволнованные вопросы. Я увидел, как Нарцисса Малфой обнимает Драко, ее бледное лицо было напряженным, глаза лихорадочно блестели. Люциус стоял рядом, опираясь на свою трость с серебряным набалдашником в виде змеи, и что-то тихо говорил сыну. Его холодные серые глаза на мгновение встретились с моими, и он едва заметно кивнул. Небольшая доля признания. Я был частью их круга, пусть и самой незначительной.

Я протиснулся сквозь толпу, не ища никого взглядом. За мной никто не пришел. Отец, как всегда, предоставил мне добираться самому. Каминная сеть была закрыта в нашем особняке, аппарировать я не умел. Ночной рыцарь был идеальным вариантом, но я не очень любил этот способ передвижения. Лучше было взять маггловский кэб.

Выйдя на улицу через барьер, я оказался в шумном, грязном мире магглов. Кингс-Кросс встретил меня запахом выхлопных газов, гулом голосов и серым декабрьским небом. Я поймал черный кэб и назвал адрес. Водитель, толстый лысеющий маггл с красным лицом, всю дорогу жаловался на правительство, погоду и футбол. Я не слушал, погруженный в свои мысли.

Путь до нашего особняка, затерянного где-то в глуши Хартфордшира, занял больше часа. Унылые улицы Лондона сменились загородными дорогами, петляющими между заснеженными полями и голыми, черными лесами. Я шел пешком последнюю милю, чувствуя, как холод пробирается сквозь мантию. Когда я свернул на нашу подъездную аллею, я почувствовал знакомое гнетущее ощущение. Старые, покрытые инеем дубы смыкались над дорогой, образуя темный туннель. Их корявые ветви переплетались наверху, создавая подобие готического свода. Сам особняк выглядел как призрак в сгущающихся сумерках — темные окна, заснеженная крыша, острые готические шпили, устремленные в серое небо.

Защитные чары особняка узнали меня и пропустили без сопротивления. Я почувствовал, как они скользнули по коже — холодные, липкие, неприятные. Отец усилил защиту. Раньше она была не такой... агрессивной.

Дверь открылась прежде, чем я успел к ней прикоснуться. На пороге стоял Гринч, наш домовик. Он низко поклонился, его большие уши задрожали.

— Хозяин Ричард ждет вас в кабинете, молодой господин, — проскрипел он.

Я вошел, сбрасывая мантию на руки эльфа. Внутри было тепло, камин в холле горел, отбрасывая пляшущие тени на темные дубовые панели стен. Но тепла в этом доме никогда не было. Только жар огня и холод камня. Портреты предков смотрели со стен — угрюмые, суровые лица в тяжелых золоченых рамах. Гойлы всегда были воинами, а не политиками. Грубая сила вместо хитрости. И вот к чему это привело — к разорению и унижению.

Я поднялся по скрипучей лестнице, каждая ступенька стонала под моим весом. Коридор второго этажа тонул в полумраке. Единственным источником света были редкие свечи в старинных бронзовых канделябрах. Я прошел мимо закрытых дверей — гостевые спальни, которые не открывались годами, библиотека с книгами, покрытыми толстым слоем пыли, комната матери...

Я остановился на мгновение у ее двери. Она умерла, когда мне-прежнему было семь. Отец так и не открывал эту комнату с тех пор. Я помнил ее смутно — высокая женщина с усталыми глазами. И волшебной улыбкой.

Дверь кабинета из черного дерева была приоткрыта. Я заглянул внутрь и на мгновение замер.

Ричард Гойл стоял у окна, спиной ко мне, и смотрел на заснеженный сад. Но это был не тот сломленный, высохший старик, которого я оставил здесь летом. Он стоял прямо, его плечи были расправлены. Серая, нездоровая бледность кожи сменилась нормальным, живым цветом. Он поправился, исчезла изможденная худоба. Даже волосы и борода, раньше висевшие тусклыми, спутанными прядями, теперь были аккуратно подстрижены и выглядели ухоженно. Он выглядел… помолодевшим. Сильным. Опасным.

Он медленно обернулся, услышав мои шаги. В его глазах, больше не запавших и тусклых, а ясных и пронзительных, плясал знакомый холодный огонь. Тот самый, что пугал меня в детстве.

— Грегори, — сказал он, и его голос, раньше хриплый и слабый, теперь звучал глубоко и ровно. — Ты вернулся. Проходи, садись.

Я вошел, стараясь не выдать своего удивления и мгновенно вспыхнувшей тревоги. Виктор во мне уже анализировал ситуацию. Такая перемена не могла произойти сама по себе. Что-то изменилось. Что-то дало ему силы.

Кабинет выглядел иначе. Раньше он был захламлен бумагами, долговыми расписками, письмами от кредиторов. Теперь стол был чист, на нем лежали только перо, чернильница и какой-то старинный фолиант в кожаном переплете. На стенах появились новые артефакты — серебряный кинжал с рунами, черное зеркало в раме из костей, что-то похожее на высушенную руку с когтями. Темная магия. Он не просто восстанавливался — он вооружался.

— Ты хорошо выглядишь, отец, — сказал я, садясь в тяжелое кожаное кресло напротив его стола.

— Я хорошо себя чувствую, — ответил он, усаживаясь в свое кресло. Он двигался плавно, уверенно, без прежней старческой медлительности. — Последние месяцы я посвятил восстановлению. Нашел несколько старых ритуалов, которые помогли вернуть… жизненную энергию.

Он не стал уточнять, что это были за ритуалы, и я не стал спрашивать. Зная своего отца, я мог предположить, что они были не из тех, что одобряет Министерство. Жизненная энергия не берется из воздуха. Ее нужно откуда-то взять. У кого-то отнять.

— Я слышал, у тебя был… насыщенный семестр, — продолжил он, сцепив пальцы. — До меня доходят слухи, Грегори. Даже в этой глуши. Слухи о твоих маленьких предприятиях.

Тревожный звонок в моей голове зазвенел громче. У него были информаторы в Хогвартсе. Кто? Один из слизеринцев? Или кто-то из слуг?

— Не понимаю, о чем ты, — ответил я ровным тоном.

— Не надо, — он отмахнулся. — Защита первокурсников за пять сиклей в неделю. Продажа фальшивых амулетов втридорога. Шантаж старшекурсников их маленькими секретами. Весьма… предприимчиво. Я даже в какой-то мере горд. Ты наконец-то начал думать как Гойл. Но есть один вопрос, который меня занимает.

Он подался вперед, его взгляд впился в меня.

— Почему все деньги оседают в твоем кармане? Почему ты копишь галлеоны, как какой-нибудь гоблин, когда наша семья… наш род… нуждается в ресурсах для восстановления?

Я молчал, просчитывая варианты. Отрицать было бесполезно. Он знал. Он знал слишком много.

— Это мои деньги, — сказал я холодно. — Я их заработал.

— Твои? — он усмехнулся, и в этой усмешке было что-то хищное. — В этом доме нет ничего «твоего», Грегори. Все, что у тебя есть — твое имя, твоя магия, даже одежда на твоем теле — принадлежит роду Гойлов. И ты, как его часть, должен служить его интересам. А наши интересы сейчас — это восстановление силы. Выплата долгов этому павлину Люциусу. Возвращение нашего места в обществе. А для этого нужны деньги. Много денег.

Он встал и подошел к книжному шкафу. Провел рукой по корешкам, словно выбирая, какую книгу взять.

— Ты знаешь, сколько мы должны Малфоям? — спросил он, не оборачиваясь. — Двести тысяч галлеонов. С процентами. Люциус мог бы забрать этот дом в любой момент. Единственное, что его останавливает — это старые связи. Мы служили одному господину. Но даже эти связи не вечны. Терпение Люциуса не безгранично.

Конфликт был неизбежен. Я это почувствовал. Он видел во мне не сына, а инструмент. Ресурс. И он собирался этот ресурс использовать.

— Я сам решу, как распоряжаться своими деньгами, — сказал я, мой голос стал жестче.

— Ты ничего не будешь решать, — отрезал он, резко разворачиваясь. — Пока я глава этого дома. Но твой мелкий бизнес — это капля в море. Меня интересует другое. Твой главный актив.

Сердце пропустило удар. Я понял, к чему он ведет.

— Тот маленький камешек, который ты притащил из Хогвартса, — продолжил он тем же ровным, убийственно спокойным тоном. — Та половинка Философского камня. Я думаю, пришло время передать его тому, кто знает, как им правильно распорядиться.

Внутри меня взорвалась ледяная ярость. Камень. Мой камень. Мой ключ к свободе, к силе, к разрыву обета. Он хотел забрать его. Забрать то, за что я рисковал всем.

— Он мой! — прошипел я, сжимая подлокотники кресла.

Отец рассмеялся. Это был не веселый смех. Это был холодный, презрительный смех человека, который держит в руках все козыри.

— Неужели? — он посмотрел на меня с издевательской жалостью. — Грегори, Грегори. Ты действительно думал, что можешь спрятать артефакт такой силы в моем доме? В доме, где каждая половица, каждый камень подчиняется моей воле? Где домовики видят и слышат все?

Он вытащил из ящика стола небольшую шкатулку из черного дерева. Открыл ее медленно, наслаждаясь моментом.

— Я, разумеется, с самого начала знал, где он. Под той скрипучей половицей в твоей комнате. Очень… предсказуемо. Я просто ждал. Ждал, пока ты сам поймешь, что не сможешь им воспользоваться. Пока не зайдешь в тупик. Судя по книгам, которые ты заказывал — «Алхимические преобразования Фламеля», «Тайны трансмутации», «Великое Делание» — это уже произошло.

Он знал даже о книгах. Проклятье. Он следил за каждым моим шагом.

— Этот камень, — продолжил отец, поднимаясь и подходя к камину, — нужен семье Гойлов. Он нужен, чтобы разорвать наши финансовые цепи. Чтобы вернуть нам то, что у нас отняли. Он слишком важен, чтобы служить игрушкой для амбициозного мальчика. Я, как глава рода, забираю его под свою ответственность. Я найду способ его использовать. Во благо всех нас.

— Он мой, — сказал я глухо. — Я рисковал жизнью, чтобы его достать.

— Ты рисковал жизнью по глупости, — парировал он. — И если бы не чистая удача, ты был бы мертв. Или хуже — в Азкабане. Ты думаешь, никто не заметил пропажи камня? Думаешь, Дамблдор не знает?

Он повернулся ко мне, и в его руке, отражая свет камина, тускло горел рубиновым огнем мой камень. Моя половина Философского камня.

— Они знают, Грегори. Все знают. Но доказать не могут. Пока. И единственная причина, по которой авроры еще не стучатся в нашу дверь — это то, что у них есть проблемы поважнее. События в Хогвартсе отвлекает их внимание. Но как только эта проблема решится...

Он оставил фразу незаконченной, но смысл был ясен. Он прав, черт возьми. Я был так увлечен своими планами, что не думал о последствиях. Рано или поздно кто-то начнет копать. И тогда...

— Я защищу нас, — сказал отец, убирая камень в карман мантии. — Я использую его силу, чтобы восстановить наше положение. Чтобы вернуть роду Гойлов былое величие. А ты... ты будешь помогать мне. Как подобает наследнику.

Он держал камень в своей кармане так небрежно, так уверенно, словно это была его собственность с самого начала. И в этот момент маска Виктора, холодного и расчетливого наемника, треснула. Под ней вскипела ярость Грегори — ярость обманутого, униженного, ограбленного ребенка, у которого отняли единственную надежду.

Но я заставил себя взять эмоции под контроль. Ярость — плохой советчик. Нужно думать. Планировать. Ждать.

— Что ты собираешься с ним делать? — спросил я как можно более нейтрально. — Камень работает только в связке с алхимическими знаниями. Без них он просто красивый камешек.

Отец усмехнулся.

— Ты недооцениваешь меня, сын. Последние месяцы я не только восстанавливал здоровье. Я восстанавливал связи. Старые, полезные связи. Есть люди...