Темное Делание (джен)

Людо Бэгмен расставил участников вдоль берега озера на расстоянии десяти футов друг от друга. Гарри стоял с краю, рядом с ним Крам с волшебной палочкой наготове.

— Все в порядке, Гарри? — прошептал Бэгмен, отставляя Гарри от Крама еще на несколько футов. — Знаешь, что делать?

— Ага, — ответил Гарри, потирая бок.

Бэгмен вернулся к судейскому столу, направил волшебную палочку на горло и произнес: Сонорус! — его голос тут же понесся через озеро к высоким трибунам.

— Ну, что ж, наши участники готовы ко второму испытанию. Начнем по моему свистку. За час они должны найти то, что у них отобрали. Итак, на счет три: раз… два… три!

Часы над чёрным зеркалом озера отсчитали последние секунды. Холодный неподвижный воздух огласил пронзительный свист, трибуны взорвались криками и рукоплесканьями. Гарри быстро скинул ботинки, сбросил мантию, аккуратно положил очки на землю, щедро обсыпался пудрой (коробочка упала на землю) и поднес пузырек с жаброслями ко рту.

И, как только он ступил в воду, теплую, как парное молоко, он почувствовал, как привычно начинает кружиться голова, а шею пронзает острая резь. Без дальнейших раздумий Гарри сделал то, что только и можно было теперь сделать — нырнул в воду.

Гарри вытянул руки, сильным гребком развел в стороны вдоль тела, заработал ногами-ластами и поплыл вдоль дна.

Тишина давила на уши. Вода у дна была мутная, и Гарри подготовленным движением палочки рассеял темноту. Новые виды словно выскакивали из темноты, но у него не было времени рассматривать пейзажи. Он судорожно взмахнул палочкой:

- Kwitsas aderech!

Тело рванулось вперёд, будто за пояс тянул невидимый трос; струя пузырей потянулась за ним серебристым хвостом. Он еще сильнее оттолкнулся ластами и помчался вперед со скоростью стрелы, чувствуя давление воды на своем лице. Перед ним проносились целые леса черных трепещущих водорослей, широкие илистые луга с редкими валунами, маленькие серебристые рыбки. Глубина переоделась в черно‑зеленую муть. Никого — других участников Турнира, русалок с тритонами, гигантского кальмара — видно не было, или он их не заметил.

Он крутанулся, выставил палочку:

- Указуй!

Острие дрогнуло, ткнуло чуть правее осевого курса: туда, где под слоистыми тучами воды ждал город русалок. Отлично. Он выплыл дальше и остановился, потрясенный. Настолько далеко он не заплывал.

Насколько хватало глаз, внизу простиралась долина зеленых водорослей высотой фута в два. Гарри перехватил палочку поудобнее, и уже собрался плыть дальше, как вдруг кто-то схватил его за ногу. Какого черта, он же не спускался ниже!

Конечно, это был гриндилоу. Маленькое, рогатое водное чудище схватило Гарри длинными пальцами и оскалило острые клыки. Два его товарища, злобно оскалив зубы, вцепились в гаррины шорты.

— Релассио! — беззвучно крикнул Гарри. Гриндилоу обдало струей кипятка, и они закричали, отвратительным писком разрезая воду.

Гарри вырвал ногу из костистых пальцев и быстро поплыл прочь, через плечо наудачу посылая в чудищ новые потоки кипятка. Гриндилоу то и дело хватали его за ноги, но он отбрыкивался и, в конце концов, угодил пяткой одному прямо в лоб. Разозлившись, Гарри обернулся и вспомнил уроки Люпина.

— Вы нарвались, — пробулькал он и, ухватившись за пальцы гриндилоу на его одежде, резко рванул пальцы в обратном направлении. Пальцы сломались с едва слышным, приглушенным хрустом. Гриндилоу завизжали, метнувшись от него подальше, и пострадавшая тварь схватилась за пальцы, изогнутые назад.

Злобные, как стая псов, из‑за валунов выскочила стая гриндилоу. Тонкие перепончатые руки обвились вокруг лодыжек. Гарри крутанулся, зачерпнул полный пригоршень пузырящейся воды, нагрев заклинанием до кипения, и плеснул в ближайшие морды. Некоторые рванулись прочь от боли. Он сцепил пальцы, сломал хрупкие суставы двух самых назойливых тварей - мерзкий хруст донёсся сквозь толщу воды.

Гарри отплыл подальше, стремительный, как рыба. Тишина давила сильнее; он описал круг, напряженно глядя вдаль. Вдалеке мелькнуло алое, и Гарри обрадовался, что нашел пленников. Может, кто-то надел блузку… Но это была кровь.

Гарри непонимающе уставился на крошево голубого полотнища купальника. Над девичьим телом вилась вторая стая гриндилоу, и тело уплывало вниз, в гущу темных водорослей. Это была Флёр, и в ее грудной клетке зияла кровавая раскуроченная дыра, из которой вилась, будто в танце, кровь, оставаясь висеть в воде красными разводами. Флер смотрела вдаль — беспомощно, с недоумением.

Гриндилоу обернулись, хищно ощерились.

— Конфринго! — взревел Гарри; от ярости помутнело в глазах.

Он вложил столько боли в свое заклинание, что его отбросило отдачей. Он задрожал и повторил:

— Конфринго! Конфринго! Конфринго!

Он плакал, он чувствовал жжение в глазах, но слезы мгновенно растворялись в темной воде, медленно окрашивающейся в алый. Мясо гриндилоу медленно растворялось вдали, остальные в панике бросились в водорослях и скрылись.

Ему надо было спешить. Он не мог оставаться здесь, не мог помочь Флер, остекленевший взгляд которой уже почти скрылся под толщей водорослей. Ей не поможешь. Ей. Не. Поможешь. Его тошнило, но он дрожащей рукой сколдовал Kwitsas aderech, и его вновь рвануло вперед знакомым давлением.

Палочка все указывала направление серебряным пунктиром. Впереди темнело что-то… что-то непонятное. Сначала Гарри подумал, что это затонувшее судно: из мрака медленно поднимался громадное тело, обросшее водорослями и известковыми наростами. Потом силуэт зашевелился.

Гарри не сразу понял, что смотрит на живое существо. Из мутной бездны медленно выплывало нечто, чьи очертания отказывались подчиняться логике. Сначала — пятно тьмы, бесплотное и расплывчатое, будто сама вода задрожала и обрела плоть. Оно не плыло — оно просачивалось, изгибалось в несоразмерных плоскостях, как будто мир под ним складывался, искажаясь, как пергамент под каплей яда.

Из складок тела выползли многочисленные щупальца — длинные, как якорные цепи. Глаз не мог сосчитать, сколько их было — они казались то шестью, то сотней. Один из отростков скользнул по дну, оставив на иле след, который начинал шевелиться сам по себе. Гарри застыл от ужаса, забыв все свои планы, и жуть скрутила его внутренности. На месте, где должен быть глаз, у чудовища зиял не зрачок, а воронка — в ней играло тусклое, багровое свечение, как у угасающего угля. Кожа была усеяна трещинами, древними зарубками. Из щелей текла чернильная тьма. Головная часть резко сужалась, венчаясь костяным выступом, как будто шлемом, — и этот шлем украшали водоросли, спутавшиеся в подобие венца.

Гарри почувствовал, как холод заползает внутрь ребер. Не по коже — по сознанию. Магия отшатнулась в нем, как зверь, почувствовавший волка. Это существо не было частью природы. Оно было остатком чего-то, что не должно было дышать, что должно было остаться запертым под печатями, под свинцом, под молитвами. Оно даже не смотрело — оно вспоминало его, будто знало Гарри по имени до его рождения.

Он не плыл — он скользил. Не разрезал воду, а сгущал её вокруг себя. Гарри ощутил дрожь от чего-то древнего, заложенного в костном мозге: это существо было слишком старым, слишком неправильным, слишком живым. Твою мать.

На миг ему показалось, что один из щупальцев указывает прямо на него. И в это мгновение вода стала казаться не жидкостью, а мясным бульоном. И он сам — просто куском мяса, который кровожадный повар вскоре вытащит и с наслаждением съест.

Гарри выдохнул, и пузыри поднялись вверх, унося с собой крик, который он не успел издать. Обомлев от страха, он заработал ластами, и, наплевав на возможных гриндилоу, спрятался у кромки водорослей. Щупальца водорослей прилипли к ногам. Он рывком высвободился и ушел еще ниже, кожа горела ожогом водорослевой слизи. Из зелени темной воды возникла массивная пасть, рядами зубов забирая полтонны воды. Гарри спустился в штопор, запутался в водорослях, и кальмар, потеряв цель, медленно уплыл во тьму.

Гарри дернулся, но водоросли держали его за ноги. Водоросли были тяжелее стали, из-за паники мысли затуманились. Чем больше он брыкался, тем сильнее сжимали ноги растения, утягивая на дно.

Успокойся. Гарри заставил себя выкинуть из головы все мысли. Успокойся. Ни боли, ни страха, полная пустота. И наконец его охватила та тихая ясность, которая позволяла думать. Так, он не утонул. Время жаброслей еще не вышло. Еще остались силы. Работаем.

Гарри, не моргая, скрутился, потянулся вниз и несколькими быстрыми движениями развернул водоросли, обвившиеся вокруг ног. Отлично, Гарри. Просто грести. И Гарри немедленно, еле двигая руками от панического, жуткого, глубокого страха, поплыл вдаль, оборачиваясь то и дело назад и держась повыше водорослей — от греха подальше.

На поиски… мы

Тебе… лишь час…

Господи. Мерлин. Песня, точно. Гарри перевел дух — руки тряслись даже в воде — и поплыл вперед. Флер. Флер. Флер. Растерзанная грудь. Билось ли ее сердце, когда она уплывала все дальше от него? Почему он уплыл, почему ее не проверил? Поздно метаться…

Дорогу ему перегородили хищные водоросли: плотная гроздь темно‑фиолетовых лент, всасывающаяся к коже липкими присосками. Гарри резанул их яростным движением палочки, но плети вновь срастались, как затягивающаяся рана. Он рванулся вверх, как в психозе, и проскользнул в проем, оставив на ткани майки клейкие полосы, жгущие солью.

…Минуло полчаса — спеши!

Скорей пропажу забери…

Песня казалась странной, и он вновь почувствовал себя как тогда, когда он запустил голову в наколдованный таз, пытаясь услышать песню и одновременно остаться в своем сознании. Приглушенный гул, потом ясные ноты, как если бы кто‑то постукивал по стеклу изнутри. Голос множился, вязал мысли, и вдруг Гарри увидел их.

Облик мамы и отца. Мягкий свет вокруг, мамины волосы расплывались нежной волной. Они улыбались, манили дальше, к затененной галерее. Руки сами потянулись вперёд; всё, что было важным, сжалось до одной точки - дотронуться. Только бы дотронуться…

«Это не они!»

Гарри метнул в них заклинание. Галлюцинация попятилась, растворилась. Вместо матери показалась иссиня‑зелёная русалочья фигура с пустыми глазами. Гарри метнул Ступефай, вода вспыхнула красным, и он рванулся прочь.

Лёгкий зелёный свет мелькнул впереди — подводные руины. Каменные арки, колонны, пустые окна - всё это выглядело, словно афинский храм, рухнувший в бездну. Он сверил направление: Указуй повело левее, и Гарри, ведомый дурной надеждой, метнулся в проход между колоннами. Арка, коридор, просвет - и он оказался в пустынных лабиринтах подводного города. Здесь всё напоминало декорации сна: плавали затонувшие статуи, каменные головы русалок, проросшие ракушкой. Гарри кружил между коридорами, пока стрелка заклинания хаотично дергалась, словно потеряв ориентир. «Я заблудился», - мелькнуло со стылым ужасом.

В темных окнах храма виднелись лица. Серая кожа и длинные зеленые волосы, желтые глаза, острые зубы, на шеях — ожерелья из гальки. Гарри плыл мимо, а они злобно на него глядели.

И тут он их увидел. В середине площади высилась статуя тритона, высеченная из цельного куска скалы, перед статуей выстроился русалочий хор и пел песню. Ниже по склону, распластавшись на воде, висели связанные силуэты. Гермиона — он узнал ее по волосам — маленькая девочка с серебристыми косами, Чжоу и кто-то еще. Он подплыл ближе, и с удивлением увидел Гжегожа.

Толстые скользкие веревки, которыми привязали пленников, были из водорослей и очень крепкие. Гарри вытащил перочинный ножик, что подарил ему Сириус на Йоль, и отцепил Гермиону первой. Гермиона поднялась на метр и зависла, медленно покачиваясь, распятая на толще воды.

Но что это было? Нерешительность? Расчет? В голове мелькнул холодный голос: Дамблдор смотрит. Покажи, что можешь больше. Поэтому Гарри подплыл к маленькой девочке и попытался перерезать и ее веревку. Его тут же схватили несколько пар рук. Пять или шесть тритонов тянули его прочь и со смехом трясли головами.

— Забирай одного пленника, — сказал один из них, — и плыви…

— И не подумаю! — выпустил пузыри Гарри.

— Ты должен забрать только своего друга… другие останутся…

— Пошли нахер! — булькнул Гарри.

«Спасу всех. Пусть Дамблдор видит». Он должен показать благородство, это было важнее всего.

Гарри поднял волшебную палочку.

— С дороги!

Тритоны его поняли, потому что перестали смеяться и, расширив желтые глаза, глядели на палочку. Их много, а Гарри один, но понятно по их испугу, что волшебники из них херовые. Это были не гриндилоу.

— Считаю до трех, — выпустил Гарри изо рта струю пузырей и на всякий случай показал тритонам три пальца. — Раз (он загнул один палец)… два (загнул другой)…

Тритоны разлетелись кто куда. Гарри кинулся к маленькой девочке и принялся пилить ее веревку. Он обхватил Гермиону вокруг талии, схватил девочку за воротник мантии и поплыл вверх. Вода впереди была черная.

Плыть. Плыть. Плыть. Просто плыть.

И наконец под водой проскользнул зимний свет: бледный, молочный, равнодушный, как будто все произошедшее — лишь пена на поверхности озера. Будто не было Флер, не было… Одним движением палочки Гарри расколол лед и вырвался на поверхность, таща за собой два бесчувственных тела.

Когда они показались на поверхности, Гарри первый рухнул на деревянный настил. Кислород вошёл судорожно, он захлебнулся собственной водой, его вырвало прямо на доски. Слёзы текли, смешиваясь с озёрной влагой. Далёкий шум трибун звучал приглушенно, будто через стены.

Он понял, что рыдает, не заметив, как это началось. Горло сжалось, зубы стучали.

Гермиона перевернулась рядом с ним, обхватила его руками и гладила по голове. Она еще не знает, что там случилось. Как же он допустил, чтобы она вообще туда попала… Он же планировал ее спрятать в Выручайке, какого черта он пропустил последнюю неделю…

— А ну-ка, иди сюда! — раздался над ним чей-то женский голос. Крепкие руки подхватили его, завернули в шерстяное одеяло, влили в рот обжигающего зелья.

— Флер мертва, — выдавил он синими губами. Гермиона рядом ахнула.

— Мерлин. — Помфри немедленно оставила его и понеслась к судейскому столу.

— Ce n’est pas vrai! — накинулась на него маленькая девочка; косы струятся по плечам, мантия прилипла к телу. — Ce n’est pas vrai! Tu mens, connard!

Кто-то ее утащил.

Они сидели с Гермионой, завернувшись в одеяла, прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы. Безучастно смотрели, как Крам вытаскивает Гжегожа, на плаву превращая свою голову из акульей в человечью. Как Седрик вытаскивает Чжоу. Несколько человек, обмундированные по высшему классу, прыгнули с помоста в озеро и скрылись во тьме под хрупким льдом.

— Дамы и господа, — раздался тяжелый голос Бэгмена. — Предводительница русалок и тритонов поведала нам, что в точности произошло на дне озера. К нашему глубочайшему сожалению, Флер Делакур, чемпион Шармбатона, не пережила встречи с гриндилоу.

На трибунах закричали, шум взметнулся к небесам, перекрывая все слова. Гарри обернулся. Кто-то уже рыдал, кто-то в неверии оглядывался на своих соседей. Лица сливались в одну сплошную полосу распахнутых ртов. Гермиона сжала его руку.

— Мы выражаем искренние соболезнования ее семье, друзьям и школе. Турнир Трёх Волшебников... ох… всегда был опасен, и сегодня мы вновь вспомнили, насколько высока может быть цена храбрости. Будет начато разбирательство, так как выяснилось, что между гриндилоу и вейлами давно разжигались конфликты.

Он шумно выдохнул, словно забыл, что говорил под Сонорусом.

— Она была настоящей ведьмой. Смелой... по-настоящему смелой. К сожалению, Турнир оказался ей не по плечу. Почтим ее минутой молчания.

Гарри устал. По настоящему устал. Он не хотел ничего слышать, но должен был. Осталось три участника — все по своему пострадавшие — но Кубок не простил бы ему слабости. Сраный Кубок… Он уткнулся в плечо Гермионы и смежил со всей силы веки. Темный багрянец рванулся в глаза.

— Итак. Как бы нам не хотелось дать вам время, чтобы оплакать свою подругу, нам необходимо объявить результаты. Мистер Седрик Диггори мастерски использовал заклинание головного пузыря и пришел вторым, — пуффендуйцы на трибунах разразились мрачными аплодисментами. — Мистеру Диггори мы ставим сорок очков. Мистер Виктор Крам продемонстрировал неполное превращение, что, впрочем, не помешало ему выполнить задание, и он вернулся третьим. Его оценка — тридцать пять очков.

Каркаров захлопал громче всех. Кажется, его вообще не тронула смерть Флер. Уродливый, мерзкий…

— Мистер Гарри Поттер с успехом воспользовался жаброслями и согревающей пудрой, — продолжал Бэгмен. — Он вернулся первым, и знатно проредил ряды гриндилоу. Мы долго обсуждали его моральные качества… — Бэгмен неприязненно глянул на Дамблдора, — однако это же не считается преступлением, не так ли? Чешуя и органы гриндилоу даже используются в зельях! Плюсом также стало то, что мистер Поттер стал свидетелем гибели мисс Делакур и пожелал вернуть на сушу не только своего собственного пленника. Оценка мистера Поттера — сорок пять очков.

Табло щелкнуло цифрами, и имя «POTTER» вспыхнуло на самом верху.

Он первый.

Судейский стол взялся за аплодисменты неуверенно, словно сами арбитры сомневались, можно ли сегодня хлопать, одна мадам Максим сидела неподвижно, с посеревшим лицом. Где‑то в конце трибун кто‑то робко свистнул, но звук тут же утонул в странной пустоте, которая нависла над озером.

— Третье и последнее испытание состоится на закате двадцать четвертого июня, — продолжил Бэгмен. — За месяц до этого чемпионам Турнира объявят, что это будет за испытание. Благодарю вас всех, что поддержали наших чемпионов.

Гарри сидел, прижимая к груди полотенце, но пальцы утыкались не в ткань, а в грубый шов на ладони — память о водорослях. Он не почувствовал ни радости, ни гордости. В голове всё еще плескалась мутная вода, и вместе с ней - алая тень, растёкшаяся вокруг Флёр.

— Высшая оценка, Гарри. Ты молодец.  - Гермиона говорила тихо, будто боялась скатиться до обычного тона. Он кивнул — горло сжало холодом.

Перед глазами всплыла мертвая, белая ладонь Флёр. Он вспомнил, как вода облизала её пальцы, как беспомощно развевались белые волосы. Чем дальше, тем отчетливее он видел этот снимок, словно кадр, вмерзший в сетчатку.

- Это всё неправильно, - выдохнул он.

Гермиона тихо взяла его за локоть:

- Пойдём отсюда, ладно?

Он позволил увести себя, и пока они шли вдоль помоста, Гарри слышал стук собственного сердца. Она больше не пройдется коридорами Хогвартса, не нажалуется на тяжелую еду. Не откинет свои блестящие светлые волосы, оборачиваясь через плечо, кидая озорную улыбку Седрику. Баллы ей больше не нужны. Он сжал кулак, и костяшки хрустнули, но горечь не отступила.

Он получил высший балл.

Это звучало абсурдно громко на фоне тишины, которая теперь казалась неизбежным продолжением каждого вздоха.