Темное Делание (джен)

Кубок огня вдруг вновь залился багряным светом, выбросив сноп искр. В воздух взметнулось пламя и выбросило еще один пергамент.

Дамблдор протянул руку и схватил его. Поднес его к свету, вгляделся в строки. Тишина натянулась. Дамблдор продолжал смотреть на пергамент.

— Гарри Поттер.

Гарри застыл, окаменел. Наверное, он ослышался... Или это просто сон? Но нет — всё вокруг дышало холодной, колючей явью.

Он медленно повернулся к Рону и Гермионе. Все гриффиндорцы смотрели на него с открытыми ртами, будто он внезапно обратился в призрака.

— Ну что за срань, опять он, — тяжело протянул Рон.

— Я не клал туда своё имя… — выдавил Гарри. — Вы же знаете… это не я.

— Гарри Поттер, — повторил Дамблдор тяжело, — пройдите к преподавательскому столу.

— Иди же, — хмуро подтолкнула Гермиона.

Гарри медленно встал. Запутавшись в мантии, чуть не оступился.

На лицах у учеников было написано замешательство и отвращение. Уже на полпути к преподавательскому столу Гарри услышал чьи-то неуверенные, быстро затихнувшие хлопки.

Шаг… ещё шаг. Столы Гриффиндора и Пуффендуя по бокам словно сдвигались ближе, сужая проход. Путь к преподавательскому столу казался бесконечно долгим. Наконец, Гарри оказался перед Дамблдором. Директор смотрел на него серьёзно, его глаза были непроницаемыми.

— Тебе в ту дверь, Гарри, — сказал он без привычной мягкости.

Но какого черта ему идти в ту дверь? Гарри безмолвно двинулся вдоль стола. Прошел мимо Хагрида, тот не подбодрил его, не подмигнул. Потрясен не меньше самого Гарри и смотрит, как все, — с недоумением. Прошел мимо сурово глядящей на него МакГонагалл. Отворил дверь и очутился в небольшой комнате с камином.

— Чтё слючьилёсь? — спросила Флер. — Надо повернуться в заль?

Как разноцветный вихрь, в комнату влетел Людо Бэгмен.

— Невероятно! — воскликнул он, схватив руку Гарри. — Необычайное происшествие! Джентльмены… леди, — обратился он к чемпионам, таща Гарри к камину. — Позвольте представить вам, как бы удивительно ни звучало, четвертого чемпиона, участника Турнира!

— Это ошибка. — Флер нахмурилась. — Он не может соревноваться. Он ошшень мальенький.

— Да, но случилось чудо. — «Чудо?!» — Вы ведь знаете, возрастное ограничение наложили в этом году в целях безопасности. И раз его имя выскочило из Кубка…

Дверь позади них опять отворилась. Вошли Дамблдор, мистер Крауч, профессор Каркаров, мадам Максим, МакГонагалл и Снейп, в открытую дверь на какую-то секунду из зала ворвался гул возбужденных голосов.

— Мадам Максим! — негодующе воскликнула Флер. — Они говорят, что этот пти гарсон тоже примет участие.

Безмолвное изумление Гарри сменилось испугом. Даже Флер понимает, что он маленький мальчик! Блин, действительно маленький мальчик! Что он может противопоставить.. хрен с ними, с семнадцатилетними, совершеннолетними людьми, но что он может противопоставить испытаниям?

Брунгильда выпрямилась во весь исполинский рост.

— Дамблёдорр! Кес-кёсе? — властно промолвила она.

— Я тоже хотел бы это знать! — поддержал французов Каркаров. — Что-то не припомню, чтобы школа когда-нибудь выставляла двух чемпионов. Может, я плохо знаком с правилами? — С его губ слетел ехидный смешок.

— Импоссибль. — Мадам Максим опустила огромную, унизанную опалами руку на плечо Флер. — 'Огва'гтс нельзя выставить двух чемпионов, это не есть сп'гаведливо.

— Мы были уверены, Дамблдор, что запретная линия допустит к участию в конкурсе только учеников старших курсов. — Каменная улыбка не сходила с лица Каркарова. — Иначе мы привезли бы сюда куда больше претендентов.

Дамблдор проницательно взглянул на Гарри, тот не отвел взгляда, пытаясь уловить выражение его глаз сквозь половинки очков.

— Это ты, Гарри, бросил в Кубок свое имя?

— Нет, — под прицелом всех взглядов ответил Гарри. Снейп ехидно хмыкнул.

— Может быть, ты просил кого-то из старших бросить в Кубок твое имя?

— Нет, — растерянно ответил Гарри.

— Он говорит неправда! — воскликнула мадам Максим.

— Гарри не мог бы пересечь запретную линию, — вмешалась МакГонагалл, — даже если бы захотел. В этом нет никакого сомнения.

— Тогда, наверное, ошибся сам Дамблёдорр.

— Наверное, ошибся, — хмуро согласился Дамблдор. Его глаза не отрывались от Гарри. Гарри почувствовал, как кровь дала ему в голову. Если даже Дамблдор ему не верит, то как он его вытащит из этого дерьма?

Бэгмен вытер носовым платком круглое мальчишеское лицо и глянул на Крауча. Тот стоял в тени, в нескольких шагах от камина. Полумрак старил его, делал похожим на призрака. Но заговорил Крауч обычным брюзгливым тоном.

— Мы должны строго следовать правилам. А в них написано черным по белому: тот, чье имя выпало из Кубка, обязан безоговорочно участвовать в турнире.

— Ну, конечно! Барти знает правила как свои пять пальцев! — просиял Бэгмен и взглянул на гостей, как бы говоря: спор завершен. Гарри, все еще онемевший, протестующе замотал головой, но никто не обратил на него внимания.

— Я настаиваю на том, чтобы увеличить число моих подопечных, получивших доступ к Кубку огня. — Каркаров отбросил подобострастный тон, улыбка сползла, лицо злобно исказилось. — Зажгите его еще раз. Все школы должны иметь равное число чемпионов.

— Лучше я не буду участвовать, — вырвалось у Гарри. Все обернулись к нему, Снейп поднял угольно-черную бровь.

— Поттер отказывается от «вечной славы»?

— У меня и так славы выше головы, — огрызнулся Гарри. — Я не бросал свое имя, мне четырнадцать лет, и я не буду участвовать. И у вас не будет проблем.

— Боюсь, — поморщившись, откашлялся Крауч, — что в настоящих условиях это невозможно. Кубок Огня — не обычный кубок, и, поверьте, проверять на себе, чем грозит отказ от участия в Турнире, на самом деле вам не захочется. И дело не в правилах, хоть они и являются ключевым способом поддержания порядка, а в темно…

— Барти! — откашлялся Дамблдор. Гарри переводил взгляд с одного на другого, чувствуя, как к глазам подступают неуместные слезы.

— М-да… В общем, в магическом контракте. Коротко говоря, участь отказавшегося от Турнира будет весьма печальной, мистер Поттер. И если вдруг — вдруг — это были все-таки вы, вам следовало бы почитать немного больше о Турнире, прежде чем принимать такое решение.

— Я не…

— Гарри, — остановил его Дамблдор. — К сожалению, иного выхода, кажется, действительно нет. Нам ничего не остается…

Следующие разговоры возмущенных взрослых слились в гул разных голосов и акцентов. Гарри стоял, как в воду опущенный, вперив взгляд в огонь в камине. Неужели это его участь — рисковать жизнью каждый год? Заклятый коридор, василиск, оборотни и сбежавшие преступники… Впрочем, Сириус оказался невиновным, но ведь могло оказаться иначе, не так ли? Каждый год Гарри чувствовал, что его удача подходит к концу, что она должна подвести в какой-то момент. Разве можно вечно бежать за ускользающим моментом фортуны? Адреналиновой кровью чувствуя возможность, за которую надо ухватиться, как за хвост взмывающего феникса, не упустить, не растерять…

Гарри растерянно вслушивался в сухой, чеканящий буквы голос Крауча. Двадцать четвертое ноября! Это же через пару недель! Через пару недель! Голос в голове никак не хотел перестать вопить.

В какой-то момент шум затих, и в образовавшейся паузе Гарри поднял глаза.

— Надеюсь, мы пришли к соглашению? — повторил Дамблдор, обводя всех взглядом голубых глаз. Большая часть присутствующих все равно осталась недовольной, судя по тому, как мадам Максим молча повела за собой Флер, а Каркаров, кипя, так же молча выскочил из башни. Что за черт, каждый год каждый раз идти как на заклание! В этот раз ему хотя бы дадут время подготовиться.

Но к чему ему готовиться? Дементора им под одеяло! Нет, даже в жопу! Кипящий от злости, Гарри взлетел по лестнице, поднырнул в тайный проход, со раздражением ударил ладонью по свисающему с потолка на цепи железному черепу (череп клацнул зубами), и быстрым шагом направился в гостиную Гриффиндора. Ночь опустилась на замок, и то тут, то там тускло горели факелы. Надо поговорить с Роном и Гермионой… Они точно будут знать, что делать — по крайней мере, Гермиона точно.

В гостиной друзей не было. Пробравшись сквозь толпу гриффиндорцев, странно на него глазеющих и расходящихся в стороны от одного его движения, Гарри распахнул дверь с такой силой, что она с громким стуком отбилась от стены.

Рон, сидящий на своей кровати, фыркнул и откинул вещи, которые держал в руках.

— Явился, не запылился. Друг, называется, — пробурчал он.

Гарри застыл.

— Что, прости?

— Друг, называется! — крикнул Уизли, и его веснушчатое лицо покраснело. — Давно запланировал это дерьмо? Мог бы и меня позвать, я бы не отказался!

— Рон… — Гарри не верил, что он должен это говорить, но, похоже, другого варианта не было. — Я не бросал свое имя в Кубок.

— Гарри, — твердо начала тихо сидевшая рядом Гермиона, — я даже передать не могу, как это было глупо. После Приветственного Пира я сразу же пошла в библиотеку и прочитала практически всё, что нашла о Турнире. Мало того, что на нем постоянно погибают студенты, так это еще и опаснейший темномагический ритуал! Опаснейший, Гарри! Об этом говорил сам Дамблдор! Тридцать лет назад вообще никому не удалось выжить! Тебе было мало того, что мы и так проходим каждый год? Хочешь еще раз встретиться с василиском?

— Я же уже сказал, — начал сердиться Гарри. — Я не бросал свое имя в Кубок! Кто-то сделал это за меня.

Скептические лица друзей сказали ему всё. Рон поморщился.

— Знаешь, это просто мерзко. Ладно, ты провернул это сам, хрен с ним, но продолжаешь себя выгораживать. Надел мантию-невидимку, кинул записку — в чем проблема сказать? Наши, конечно, в шоке, но такой пранк они даже будут уважать, а ты…

Гарри закричал, перепугав и друзей, и себя:

— Да не бросал я ничего в этот сраный Кубок! Может, кто-то захотел пошутить, может, кто-то хочет, чтобы я там нахер подох! Я что, первый год в какое-то говно вляпываюсь?

Рон молча смотрел на него, а потом забрался с ногами на кровать и резко задернул за собой полог, чуть его не оборвав.

— Гермиона, скажи ему, — повернулся Гарри к Гермионе, но та разочарованно покачала головой и ответила:

— Нет, я правда тебя не узнаю. Знаешь, Гарри…

Она не договорила, махнула рукой и направилась в сторону двери. Гарри смотрел ей вслед, той, кого считал ближайшей подругой, и не верил тому что произошло.

* * *

На следующее утро Гарри открыл глаза и понадеялся, что всё это ему просто приснилось. Осознание накатывало волнами, но он не хотел ему верить. Не хотел верить, даже когда увидел пустую ронову кровать — а ведь тот всегда ждал, пока Гарри соберется. Не хотел верить, даже когда Колин Криви подбежал к нему, сияя от радости.

— Гарри, позволишь быть твоим фотографом? Я даже смогу продать фотографии «Пророку», если согласишься! Ты теперь чемпион, круто, да? Настоящий чемпион!

— Я не бросал свое имя в Кубок, — устало сказал Гарри.

Улыбка Криви немного потухла.

— Да ладно, Гарри… Я никому бы тебя не сдал.

После того как Колин отошел (правда, так и не получив разрешения на фотосессию), Гарри поплелся к выходу. Горящий человечек на гобелене ощерился ему вслед, и Гарри хмуро показал ему средний палец.

Все изменилось в одночасье. Никто не ждал его у портрета, никто не… Боже! Никто ведь теперь ему не поможет! Горячая волна будто дала в голову. На кого теперь рассчитывать? Что будет в первом туре? О каких ритуалах говорила Гермиона, и почему они темномагические? Неужели придется… Гарри не догадывался, что обычно проходит в подобных обрядах, но подозревал, что ничего хорошего. На Истории магии он урывками слышал что-то о пленении душ. Это означает «темная магия» — какое-то пленение душ? Бинс, конечно, часто их пугал своим жутким поведением, особенно когда долго пялился на них и начинал хохотать, но не стал бы он выдумывать?

Гарри пошел в Большой Зал. Может, утро вечера мудренее, и Рон с Гермионой поутихли, переспали с мыслью, что Гарри не виноват.

Хогвартс, как всегда, был холоден и темен, и только в Большом Зале через потолок просачивался небесный свет. Рон и Гермиона сидели в окружении гриффиндорцев, склонив друг к другу головы и перешептываясь. Гарри неловко сел рядом с компанией, заметив, что сидящий рядом Симус немного отодвинулся.

— Что, передумал? Расскажешь наконец-то, как всё было? — с вызовом спросил Рон.

Ярость поднялась в груди как змея, так что аж в глазах потемнело.

— Ничего нового, друг. Я не бросал свое имя, можете это не обсуждать.

— Гнида ты, а не друг, — процедил Рон. — Мало славы Мальчику-Который-Выжил? Или твои родители недостаточно сделали, чтобы тебя и так все носили на руках?

Гарри рванулся к Рону через весь стол, цепляя локтями тарелки с овсянкой. Гермиона и Лаванда взвизгнули, а Рон, отшатнувшись, с непонятной усмешкой бросил:

— Че, иди, Поттер, завоевывай себе славу. Кубок ждет не дождется, пока ты его завоюешь своими Экспеллиармусами.

Гарри, от злости потерявший все слова, выбрался из-за стола и рванул в сторону выхода, сопровождаемый смешками, несущимися вслед.

Что ж, теперь всё становится понятным и простым. Все думают, что он очередной Мародер, захотевший себе великой славы и несчастные тысячу галлеонов. Как будто счет его банка, и так огромный, сильно увеличится от этих денег. Сам виноват — сказал Рону, в святой своей простоте, что если бы пошел кидать записку в Кубок, сделал бы это под мантией, теперь расплачивайся. Но Гермиона, умная, скептичная Гермиона!.. Неужели ей даже не пришло в голову рассмотреть… ну, другие теории?

Кипя, Гарри направился в библиотеку. На эссе по Истории магии можно было забить. Надо узнать, что это вообще за Турнир такой.

Библиотека встретила его тихим шелестом страниц, отсветами факелов на каменных стенах, перестуком каблучков робких первокурсниц, знакомящихся с азами Магии.

Все, что он делал все предыдущие годы — это слепо и радостно летел навстречу новому приключению. Три ребенка-детектива, жаль, собаки с ними не было. Неужели ему ни разу не приходило в голову, что все испытания он брал нахрапом, никогда не понимая сути того, что делает? Вингардиум Левиоса, Алохомора — простенькие заклинания, хрена с два они сейчас помогут.

— Мадам Пинс, — позвал он сухую, строгую женщину, сортирующую книги за своей стойкой. — Мне нужна книга по заклинаниям… Что-то сложнее четвертого курса, какие-то боевые… штуки.

Матерь Мария, хуже запроса и не придумаешь. Однако мадам Пинс, скептично бросив на него взгляд сквозь тонкие очки, махнула ему рукой. Он последовал за ней.

— Боевая магия не запрещена в Хогвартсе, мистер Поттер. Особенно сейчас, когда проводится Турнир. Школа закупила новые книги, чтобы чемпионы могли полноценно готовиться к испытаниям. Вас уже оповестили, что у вас есть доступ в Запретную секцию?

Гарри чуть сбился с шага.

— Н-нет. Я думал, там по большей части хранятся темные книги.

— Ну, самые темные, разумеется, были давно изъяты, но мощные заклятия найти еще можно. Возьмите. — Она протянула ему том, потом прошлась пальцами по корешкам, и достала второй. — «Боевая магия. Азы» от Артемиуса Филийского и… да, и «Проклятия и заклятия» Малефикуса. На первое время вам с головой хватит.

— Кто такой Малефикус? — вяло отозвался Гарри.

— Этот колдун в свое время был очень силен, — чопорно ответила Пинс. — Участвовал в войнах против гоблинов в шестнадцатом веке и разработал много боевых приемов, которые люди потом использовали в той войне. Я долго буду их держать?

Гарри забрал два толстенных тома из рук библиотекарши.

— Что ж, обращайтесь, Поттер, — неожиданно тепло сказала она. — Четырнадцать лет — совсем не возраст для Турнира.

— Спасибо, — заикаясь, ответил он. — Кстати о Турнире… Мне бы еще почитать что-то о нем. Правила, задания, всё, что с этим связано, понимаете?

Слухи разнеслись по школе быстрее совиной почты. Уже скоро лица знакомых учеников и приятелей сделались чужими — разговоры смолкали при его приближении, а в глазах сквозила зависть, недоверие и откровенная злоба. Но начались уроки, и Гарри не мог больше избегать учеников других факультетов.

Поначалу это были только холодные, настороженные и колючие взгляды. Потом пошли слова. Кто-то шептал у него за спиной, кто-то говорил громче, нарочно, чтобы он услышал, о том, как Поттер всегда ищет внимания. Наверное, им было интересно, как Гарри отреагирует. Разорется? Расплачется? Разозлится и убежит? Перешептывания быстро превратились в смешки, а смешки — в язвительные реплики. На травологии пуффендуйцы, обычно дружившие с Гриффиндором, ехидно заржали, когда зубастая герань прогрызла ему палец до кости. Палец он замотал марлей, смоченной в настойке растопырника (на первом курсе он понял, что в Хогвартсе с чем-то таким постоянно встречаешься, особенно когда Рона атаковали гигантские шахматы, переломав ему все ребра), но это не было самой большой из его проблем.

Гриффиндорцы уже не кивали ему на уроках, отводя глаза в сторону. Дин Томас и Симус Финниган перестали здороваться, Лаванда Браун, едва завидев его, прятала лицо за «Ведьмополитеном». Стадо. С Роном и Гермионой он так и не помирился, да они бы и не приняли его без извинений.

На урок УЗМС Малфой, как и следовало ожидать, явился с издевательской ухмылкой.

— Эй, парни, смотрите, кто здесь. Сам чемпион Гриффиндора! — увидев Гарри, обратился он к Крэббу и Гойлу. — Спешите взять автограф, ему недолго осталось быть среди нас, грешных! На Турнирах выживает — кошмар! — половина участников. Держу пари, десять минут первого тура — и тебе конец!

Гарри вяло согнул правую руку, а левой ударил по сгибу, показывая Малфою кулак.

«Да, мне конец», — мертво подумал он, подходя к жутким созданиям с жалами и соплами. — «Потому что если выживает половина участников, я в их числе не окажусь».

Выход был ясным — придется готовиться всерьез, но вообще, если бы Гарри мог и имел какой-то опыт, то напился бы до потери сознания. Пока Хагрид объяснял, кто такие соплохвосты, и почему к ним нельзя приближаться сзади, Гарри напряженно составлял список дел. Надо бы завести блокнот, потому что тратить оставшиеся мозговые клетки (Гарри резко стал критичен к себе) на пустяки было абсолютно непродуктивно. Надо найти место, где можно будет тренироваться. Спортивный костюм — Дурсли ему такого добра не покупали, но в конце концов, у него есть деньги, надо только выбраться в Хогсмид… Книги по заклинаниям… Что еще?

— Гарри, поди сюда, подсобишь мне управиться!

Гарри вздрогнул и подошел ближе. Как же ему не хотелось выслушивать и от Хагрида роновы слова!

— Так, значит, ты будешь участвовать… — начал Хагрид, сдвинув мохнатые брови. — Турнир Трех Волшебников… Чемпион школы…

Гарри молчал и терроризировал взглядом старые надгробия, прятавшиеся в тенях деревьев Запретного леса. Надгробия утопали в зарослях шиповника, и его алые ягоды притягивали внимание. Холодный ветер трепал волосы.

— Ты не знаешь, кто тебе так удружил?

— Значит, ты веришь… веришь, что это не я? — В порыве благодарности Гарри чуть не бросился ему на шею. Да что его в последнее время так тянет пореветь?!

— Ты сказал, что не ты, и я поверил. И Дамблдор тоже, и все…

— Да никто, кроме тебя, не поверил.

Оба посмотрели на луг — Гарри ожесточенно моргал — ученики рассыпались кто куда. Соплохвосты были уже три фута в длину, и силы хоть отбавляй.

— Похоже, прогулка им по душе, — довольно улыбнулся Хагрид.

Гарри засмеялся, потому что если Хагрид говорил об учениках, это была шутка года. То и дело из сопел вырывался огонь, толкая соплохвостов вперед, и сопровождающих волокло по земле метра три. Несчастные пытались подняться на ноги. Лаванде камнем распороло щеку до мяса. Неожиданно для себя, Гарри позлорадствовал.

— Ох, уж не знаю… — Хагрид вдруг тяжело вздохнул и с беспокойством взглянул на Гарри. — Вечно с тобой что-нибудь стрясется…

Это точно. Кажется, пути судьбы неисповедимы, если уж ей, заразе, так хочется столкнуть Гарри в пропасть.

— Просто так я им не дамся, — заявил он, сверкая глазами. — Повоюем.

— Вот это молодец! — обрадованно ответил Хагрид и так хлопнул его по плечу, что ноги Гарри чуть не вошли в землю.

Впрочем, Хагрид не мог скрасить одинокие часы в пустой библиотеке, когда за стол никто не садился. Тишину в Большом зале, когда он заходил в неприветливо распахнутые двери. И тошнотворное ощущение, что каждый его шаг сопровождают сотни шипящих голосов, более жутких, чем парселтанг. Высокие потолки будто стали еще выше, и теперь он чувствовал мушкой, вступившей под гигантские каменные своды. Впрочем, украденные или испорченные пергаменты с эссе еще можно было перетерпеть. Кто-то «случайно» начал толкать его в коридоре плечом, кто-то ронял книги с его парты, а однажды в коридоре запульнули заклинанием. Оно больно ужалило, но вреда не причинило. Потирая плечо, Гарри утешал себя этим. Толчок в спину от какого-то когтевранца стал последней каплей. Гарри споткнулся, сорвался с лестницы первого этажа и чуть не сломал себе шею, отделавшись вывихом руки и сотрясением, благо трехлетний опыт ловца помог более или менее сгруппироваться в последний момент. Мадам Помфри приняла его, помятого, окровавленного, в соплях, и пока она стучала флакончиками в своем кабинете, он опустился на колени у койки, уткнулся в нее головой и, сжав голову руками, тихо завыл.

После уроков Гарри запирался в спальне, задергивал полог и переписывал заклинания. Малефикус не чурался «серой» магии. Некоторые из его «проклятий и заклятий» спокойно могли лишить жизни как гоблина, так и человека. Изменения внешности на поле боя, чары невидимости, боевые скрутки и связки, позволяющие выпускать заклятие за заклятием.

Засыпая, он раз за разом видел во снах первый курс: зловещие отблески зеркала в вычурной раме, текущие реки золота, отражения, в которых не узнавал себя, и алый свет от Камня, заливающий всё вокруг. Он все чаще просыпался, задыхаясь от чувства неясной тревоги, витающей в тяжелом воздухе спальни.

Гарри ушёл с головой в учебу — каждая тема была сражением, каждая домашняя работа вызовом. Ответы на занятиях стали дуэлями, и Гарри бился — с Гермионой, с Парвати, со всем Слизерином. Он уже доказал, что достоин быть в этом замке. Теперь ему предстояло доказать, что он имеет право участвовать в Турнире, даже если сам этого не просил.

— Усиливая циркуляцию магической энергии, имбирь способен изменять направленность заклинания, заложенного в зелье. Если требуется соединить имбирь с зельем так, чтобы они образовали единое целое, но при этом само зелье содержит змеиный яд, ртутные соединения или эссенцию полыни, необходимо предварительно смешать его с нейтральным компонентом… — продолжил Снейп, проскальзывая мимо парты Гарри и мимоходом убирая его зелье Эванеско.

— Я не согласен, — встал он.

— Простите?

Слизеринцы хихикали, показывали на него пальцем.

— Зелье было хорошим, — упорствовал Гарри. — Вы не имели права его убирать.

Снейп осклабился.

— Что ж, к моему глубочайшему сожалению, я увидел лишь бурду, приготовить которую мог только первокурсник. Какая жалость, Поттер.

— Профессор, вы и представить себе не можете, как я вас ненавижу, — вдруг ровно сказал Гарри.

Снейп чуть не рассмеялся от радости.

Фомальгаут в небе начинал исчезать, и Гарри, привыкший различать ее среди прочих звезд, перестал ее искать. Ответа от Сириуса, которому он написал на следующий день после оглашения чемпионов, не было. Предсказания профессора Трелони с каждым днем становились все более зловещими.

* * *

Ужин уже прошел, но Гарри игнорировал чувство голода. Сидя в закутке давно опустевшей библиотеки, спрятавшись за столами между высоких полок, он жадно вчитывался в старые страницы текста. Почему раньше он избегал магических книг? Ведь еще у Дурслей, когда было нечего делать (компьютер и приставку оккупировал Дадли, и шансов поиграть во что-то интересное не было), он много читал! Ходил в городскую библиотеку, переворачивая большие страницы книги сказок, рассматривая картинки с драконами и принцессами и мечтая, мечтая, мечтая о том, что придет его родственник и заберет в далекую прекрасную страну, где будет полно приключений. Потом он действительно попал в прекрасную страну. Правда, приключения быстро омрачились кровавым светом опасностей, но какое прекрасное ощущение весны внутри это дарило, когда весь мир под твоими ногами, а до звезд рукой подать, только пожелай...

Авторы тома о Турнире («Тремудрый Турнир как волхование высшее») писали сложно, но в общем-то понятно. Начали они с древних обрядов и таких же древних пространных пояснений, почему Турнир — это именно обряд.

Древняя аграрная вера зиждилась на чародейных деяниях, кои возымевали силу над землею, плодоносящей и питающей, на молебствиях богам, хранящим искусство земледелия, и на мифах, во множестве своём ныне утраченных, повествующих о сих божествах. Наипаче зримым является узел неразрывный между мифом и обрядом.

Мифология эллинская изобилует сказаниями о богах и полубогах, кои служили заступниками тайнодействий: о Деметре и чадах её, коим вверено было покровительство над великими Элевсинскими мистериями; о Дионисе, коему возносились песнопения в обрядах как таинственных, сокровенных, так и народных, шумных — в празднествах Дионисийских; о кабирах, чье тайное служение вершилось на острове Самофракийском; о куретах, тельхинах и дактилах — существах полубожественных, сопряженных с древними обрядами.

Сим же образом проявляется связь мифа с священнодействием в преданиях о героях — о Геракле, о Тесее и прочих, где поведано о состязаниях, ими учрежденных во славу деяний своих, — Олимпийских, Тремудрых, Немейских и прочих играх, кои поначалу имели чин обряда и были не празднеством, но священным воспоминанием.

Во времена установившихся сословий, в религиозных учениях явилось сие разделение с особой явственностью: таинственные ведения о богах сохранялись в среде жреческих сословий и были доступны лишь избранным — адептам, нареченным «мистами», сиречь ведунам, вводимым в сокровенные таинства, именуемые «мистериями».

Мнится, что словесная составляющая заговора, в коей содержатся фрагменты мифов и сказаний древних, восходит к чародейному действу, от коего произошла и обрела свое развитие. Слово и дело, речь и обряд нераздельны как в началех, так и впоследствии.

Гарри закусил кончик пера и задумался. В нем заиграл азарт. Следовало полагать, что Тремудрый Турнир — подобное обрядовое действо, из которого важно выйти героем, показав силу, смелость, и тому подобные вещи. Существуют ли Боги? Почитают ли их до сих пор? Или скорее… скорее, почитают Магию, которая стала менее персонифицированной? А впрочем, неважно. Он может понимать и эти тексты, и разучивать новые заклинания. Флер еще умоется своим «пти гарсоном».

«Природный Сын Благословенного, рожденный из уст его, рожденный дхамма»… ладно, тут ничего не понятно…

Ибо именно к сему знанию искони преданному, сокровенному и освященному древностью, сподобляются приобщиться лишь посвященные. Долгие лета пребывают они в ученичестве у наставников, кои вводят их в премудрость, наставляют словом и делом, и приводят к таинствам, что совершаются в потаенном. Посвящаемые претерпевают ряд испытаний, входящих в чин обряда посвящения, в коих с большей или меньшей явственностью содержится образ умирания — смерти ритуальной, за коей следует воскресение, иль же рождение новое.

Но возвращается неофит из сего мрака смерти уже не тем, кем вступил: обновленный, преображенный, иным духом исполненный, он готов к жизни иного порядка. Впрочем, коль обряда он не сносит, и смерть ему приключается не образная, но истинная — сие знаменует не что иное, как его немощь и погибель. Ибо не всяк зовущийся — избран есть.

Гарри содрогнулся. Пошлют его в Запретный лес, опять бороться с гигантскими пауками. А, впрочем. Лицо ожесточилось. Не хотят ему помогать — он сам все сделает. Не дебил же он, в конце концов? Заклинания осваивает нормально — не с первого раза, конечно, как Гермиона, но… Древнее, но такое близкое имя резануло болью по сердцу. Отбросив горькие мысли, Гарри вернулся к книге, читая страницы по диагонали. Следующий раздел заинтересовал его знакомыми словами.

Великое Делание, сиречь Делание Великое, есть путь таинственный и трепетный, коим шествует ищущий, дабы достичь преображения и досточтимой полноты бытия. То не сие лишь творение Камня Философскаго, но и дело души самой, алчущей света во тьме, и золота истины в пепелище плотскаго.

Троякаго есть Делание сего путь, нареченный именами древними: Нигредо, Альбедо и Рубедо — темнение, убеление и кровавое озарение. Во тьме Нигредо гниет ветхий человек, в смраде внутренняго распада умирает ложное и бренное, и всё земное в нём истлевает, яко прах. Альбедо же есть светлая заря, омывание и очищение духа, где божественный отблеск впервые зрит себя в воде безмолвной. В Рубедо же, последнем, совершается венчание Солнца и Луны, брачный союз Духа и Материи, и является Тот, кто иным уже стал — Царственный и Трансфигурированный.

Сие Делание — не токмо ремесло тайное, но и священнодействие, исполненное ужасом и благоговением, в коем всякая капля крови, всякая искра боли, есть приношение древним стихиям и звёздным владыкам. И кто путь сей пройдет, да не падет в бездну безумия, тот из тления восстанет, яко Феникс, и узрит в золе сокрытую Истину.

Сведения же о проводимых Турнирах давали информацию сухую, как сводки некрологов. Кто-то умер, разодранный мантикорой (Гарри пробрало до костей), кто-то заходил в лесную чащу, чтобы достать оттуда заветный артефакт. Но смысл везде был один, и когда Гарри окончательно осознал, во что он вляпался, дом Дурслей по Тисовой, 4 показался ему самым желанным местом на Земле.

Турнир действительно был ритуалом, только проводили его не люди, а Кубок. Совокупностью действий и символов, бравшей корни у древних обрядов, установленный порядок достижения Великого Делания как оно есть. Философский камень, конечно, в конце Турнира не появлялся, но авторы в один голос утверждали, что «вечная слава» означало не столько поклонение толпы, столько великую силу, которую победитель Турнира заберет себе. Вечная слава, вечный почет, данный Магией человеку, который прошел через три этапа Великого Делания и вышел обновленным человеком. В предыдущих Турнирах обычно действительно выживало процентов сорок участников, и только в этом десятилетии ввели возрастную границу.

О Великом Делании Гарри слышал ещё на первом курсе — тогда Гермиона вытащила на их головы потрепанный том — тот самый, для «лёгкого чтения». Нигредо, Альбедо и Рубедо — три стадии создания философского камня, которых алхимик претерпевает смерть и возрождение. Сказочные бредни, как казалось. Мифы, пересказанные тысячами голосов. Оды о превращении плоти и духа в нечто новое, и всё такое. Кто бы мог подумать, что эти обряды всё ещё живут в тенях волшебного мира?

Гарри застыл, глядя в холодную черноту за стеклом. Почему Гермиона назвала Турнир Трёх Волшебников темномагическим ритуалом? Разве он требует кровь, жизнь, силу? Магию? Может, проигравший в Турнире что-то теряет? Может, Кубку нужна жертва? Или наоборот, жертва — только следствие? Впрочем, коль обряда он не сносит, и смерть ему приключается не образная, но истинная — сие знаменует не что иное, как его немощь и погибель…

За окном в потемневшем небе летали смутные очертания птиц. Как хотелось бы взмыть вверх на метле и исчезнуть вместе с ними, улететь туда, в спокойную жизнь.

Проклятый Кубок. Проклятый Дамблдор. На кой черт в школе вообще директор, если он не спасает учеников от подобного дерьма? Внезапно Гарри вспомнил окончание первого курса, когда он лежал, изрядно покоцанный, на больничной койке.

— Ты думаешь, он специально так все подстроил? Может, он хотел, чтобы именно ты это сделал? — задумчиво спросил Рон. — Раз это он прислал тебе мантию-невидимку и все такое…

— Ну, знаете! — взорвалась Гермиона. — Если это он… Я хочу сказать, это ужасно, ведь тебя могли убить…

— Да нет, все было правильно, — после паузы ответил Гарри. — Он странный человек — Дамблдор. Я думаю, что он просто хотел дать мне шанс. И что он, в общем, знает обо всем, что здесь происходит. Так что Дамблдор был в курсе того, что мы задумали. Однако вместо того чтобы остановить нас, он меня кое-чему научил, подготовил меня к тому, что должно было случиться.

И Гарри похолодел.

* * *

Просидев весь день в библиотеке, схватившись руками за голову, Гарри понял кое-что новое о своем директоре. Почему он не думал об этом раньше, было категорически непонятно. Ведь уже в конце первого курса было ясно, что всё было частью большого плана. Большой Игры. Каждый год одно и то же — камень, василиск, дементоры — Гарри раз за разом прыгал в новое испытание, как самоубийца. А Дамблдор только хвалил в конце года и говорил, как он им, Гарри, гордится. Из Гарри бы вышел идеальный Герой — одинокий, без семьи… Может, поэтому Сириуса так долго не оправдывали? Разве позволил бы Сириус произойти всему, что в итоге произошло, если бы Гарри всё это время жил под его опекой?

Гарри мерил шагами свой закуток. Ага, конечно… Сытый становится дерзким, смелеет, начинает позволять себе хотеть жить на широкую ногу. Может взять все свое наследство и умотать на Багамы, и ищи-свищи Мальчика-Который-Выжил. А Гарри на первом курсе уже был готов подставить голову за чужие жизни. Конечно, его ведь забрали в волшебный мир, как он и мечтал в детстве. А почему мечтал? Вот зачем тебя всё время отправляли к Дурслям… чтобы не забывал разницу. Магглы — холод, унижения, пустой холодильник и подзатыльники. Маги — тепло гриффиндорской гостиной, друзья, пиршества и признание. Да, опасности, да, ты мог умереть. Но был готов на что угодно, только бы не возвращаться в рутинную обычную жестокость. Уж лучше так… Кнут и своеобразный пряник. И ты, лошара, был готов на всё, лишь бы не вернуться к кнуту.

Нет, против Дамблдора шансов у него не было никаких. Не то чтобы Гарри собирался устраивать с ним грандиозный махач, но если директор как-то замешан в этом… То ему необходимо участие Гарри в Турнире. Зачем? Чтобы опять устроить ему испытание? Дать шанс показать себя, подготовиться к битве с Волдемортом, который опять последует традициям и воскреснет в конце года? Е-мое, почему именно Гарри?

А что могли сделать остальные, если Дамблдор в этом замешан? Бэгмен был только рад, услышав сенсацию. Каркаров и Максим боролись за свои школы, но не они тут хогвартский директор и принимающая сторона, да и в Британии не были освоены. Снейп? Простой учитель, ходящий под Дамблдором. Бартемиус Крауч, с его гитлеровскими усиками, четким шагом и следованием правилам — даже не смешно. Разве кто-то вообще был заинтересован, чтобы расследовать то что случилось?

Никто мнением Гарри не интересовался — ясно, как божий день. Он должен привыкать действовать на максимуме возможностей, проходить испытания, не задаваясь вопросами «за что» и «почему». Турнир, конечно, тренировочный полигон получше коридора на первом курсе, но вдруг Гарри не подстрахуют?

Темнело, и мадам Пинс потихоньку прогоняла засидевшихся старшекурсников. Гарри сгреб талмуды, записи и направился к выходу. Все-таки надо поговорить с Дамблдором. Может, обойдется малой кровью, или хотя бы что-то получится понять.

Дорогу к директорскому кабинету Гарри помнил, несмотря на то, что на втором курсе ввалился туда пыльный, грязный и окровавленный, плохо понимая, что происходит, и одержимый адреналиновым куражом. Он поднялся по лестнице, миновал старый гобелен с вышитыми львами, стал перед каменной горгульей и понял, что не знает пароль.

«Чемпион, бля», — выругался он про себя. — «Даже Рон умеет думать на пару шагов вперед. В шахматы, что ли, начать играть?»

Дамблдора он встретил в начале коридоре, когда, уже отчаявшийся, поплелся в гостиную. Старый волшебник выглядел уставшим и сосредоточенным.

— Профессор Дамблдор! — Гарри, внезапно разволновавшись, чуть не дал петуха. — Директор! Мы можем поговорить о Турнире?

— Конечно, Гарри, — произнес Дамблдор. Его глаза пробежали по Гарри и остановились на шраме. — Заходи.

Кабинет встретил Гарри тихим стрекотом механических приборов, отбрасывающих на стены золотые блики. Фоукс сидел на жердочке, и, очевидно, дремал. Гарри робко сел в роскошное бордовое кресло.

— Профессор, я правда не бросал свое имя в Кубок, — заикаясь, начал он. — У магглов есть детекторы лжи… Вы можете меня проверить, как угодно, но я этого не делал. Мне не нужен этот Турнир. Что меня ждет, если я… если я все-таки откажусь?

— Боюсь, Гарри, это действительно невозможно, -вытягивая ноги, сказал Дамблдор. — Видишь ли, Турнир был разработан как своего рода ритуал посвящения, инициации молодых волшебников… Тебе известно, что значит «инициация»?

Гарри кивнул. Дамблдор повеселел.

— Видимо, мисс Грейнджер прочитала уже все в библиотеке, что смогла об этом найти? Это хорошо, Гарри. В это трудное время нам всем нужны верные друзья.

Гарри промолчал. Конечно, Дамблдор даже не взял в расчет, что Гарри в состоянии прочитать хотя бы одну книгу. И даже не сомневался, что у него остались друзья.

— Если неофит — подразумеваем под этим юного мага, поставившего задачу развить свои волшебные силы — решается начать обряд инициации, от него нельзя отказаться, не потеряв свою магическую силу. А иногда — саму жизнь. Магия слышит просьбу проверить мага на устойчивость к испытаниям, и уже не может повернуть назад. А нам всем, конечно, необходимо, чтобы ты все-таки выжил и сохранил в себе способность колдовать. Ты понимаешь, Гарри?

Гарри спрятал лицо в ладонях и еле слышно пробурчал:

— Выездная дурка…

Портрет старого волшебника на стене презрительно хмыкнул и покачал головой.

— А я тебе говорил, Альбус…

— Финеас! — процедил Дамблдор, поворачиваясь к портрету. Портрет недовольно умолк.

Гарри подозрительно сощурил глаза.

— Но если это не я… Если я не соглашался, чтобы магия меня испытывала, если я ее об этом не просил? Это ведь кто-то другой...

Дамблдор нахмурился и откинулся в кресле.

— Я, конечно, рассматривал эту возможность, и — остановил он раскрывшего рот Гарри, — допускаю, что так могло случиться. Наши враги все еще где-то поблизости, и могли подобраться еще ближе, учитывая, как часто Волдеморт в последнее время стал появляться в стенах этой школы. Но доказать это, к сожалению, невозможно. Кубок получил твое имя и рассматривает именно тебя как инициатора ритуала. Записка была написана твоей рукой, твоим почерком, твоим магическим отпечатком. Разумеется, подпись могли оторвать от какого-то из твоих эссе, но сути дела это не меняет. Гарри, тебе нужно собрать все свои силы. Не все в этой школе рады ходу событий, но мисс Грейнджер, уверен, тебе поможет.

Он улыбнулся.

— Я склонен верить тебе, Гарри. Но…

— Но сути дела это не меняет. Я понял, директор.

Бесполезно. У них тут своя игра. Гарри вновь сгорбился в кресле. Конечно, если Дамблдор знал… если он знал, то отрезал все пути отступления.

— И что мне делать? Со мной будут соревноваться совершеннолетние.

— О, несомненно, учиться — и с более пристальным вниманием, чем прежде. Думаю, баллы на Турнире тебя не очень интересуют, так что я мог бы опрометчиво посоветовать тебе не обращать внимания на мастерство прохождения испытаний… Но, боюсь, выложиться надо на полную. Проигравший в Турнире может понести последствия гораздо более серьезные, чем последнее место. Кубок не прощает слабости, Гарри.

Предательство Дамблдора не поразило, но резануло по сердцу. Очередное испытание для геройского мальчика, ясен пень, от него так просто не отделаться. Следующие несколько дней для Гарри слились в одну полосу. Он ел, спал, плакал. На уроке профессора Флитвика, где они изучали Акцио, Гермиона весь урок притягивала к себе все, что было в классе, от луноскопов до мусорных корзин. Гарри разозлился. Девочка, выросшая в обычной семье, притягивает к себе вещи, будто магнит, с первой попытки. Что ей помогает? Внутренняя сила? Нацеленность на результат? Отсутствие сомнений? «Я должен», — крепко сжав губы, подумал Гарри. — «Я должен овладеть всеми возможными заклинаниями вплоть до седьмого курса и больше, если хочу выжить на этом Турнире». Он сосредоточился, сконцентрировал всю свою злость и твердым голосом скомандовал:

— Акцио!

Перо взмыло вверх и пушистой стрелой влетело в его руку. Флитвик покосился на него, но ничего не сказал. «А мне не нужно твое одобрение», — мрачно подумал Гарри. — «Я и сам со всем справлюсь. Надо только научиться быстрее читать».

Вечером Гарри снова пошел в библиотеку.

Всю неделю он судорожно записывал планы, выписывал заклинания и искал заброшенные классы. Как будто весь мир ополчился против него: книги падали с библиотечных полок, ступени лестниц исчезали под ногами, Полная Дама уходила каждый раз, завидев его на горизонте, и он торчал перед портретом в гостиную как последний дурак. Впрочем, с поиском класса ему повезло.

Сначала он долго лазил по замку, находя новые, ранее не виденные двери, древние гобелены с воющими оборотнями и, под самой крышей башен, заброшенные пыльные чердаки. На верхних этажах замка часть галерей извивалась лентами Мебиуса, выворачивалась наизнанку как на картинах Эшера. Вечером он решил проверить, что находится над Большим Залом, и, с трудом отперев нужную дверь, с открытым ртом уставился на зеркально отраженную копию комнаты. Свечи, висящие вверх тормашками, горели прохладным голубым пламенем. Медленно попятившись, он закрыл дверь.

Потом додумался искать помещения на средних уровнях, чтобы было близко как до верхних, так и до нижних этажей. В один из дней он с опаской поднялся по скрипучей Болотной Лестнице. Наверное, им запрещали здесь ходить, потому что лестница едва слышно дышала, но он решил на эту странность забить. Но когда из ступеней полезли разбуженные мыши размером с собаку, он бросился бежать со всех ног, и, ругая себя последними словами, вдруг понял, что ему надо делать.

Карта Мародеров показала ему место, где скопление людей было нулевым. Так Гарри нашел классную комнату для трансфигураций, в которую, кажется, давно никто не заходил. В углу класса были свалены покосившаяся парта, два стула, пыльное, ободранное кресло, похожее на трон, и черная грифельная доска. Там он тренировал заклинания, с каждым разом выходившие всё удачнее. В этот день получились все заклинания, которые он пытался применить. Наверное, злость — на Рона, Гермиону, чертов Кубок и Снейпа… Снейп! Во сколько у них зельеварение? Путаясь в свитках, Гарри потянулся к расписанию, потом кинул взгляд на часы и стремглав понесся к подземельям.

Когда он, запыхавшись, добежал до темной дубовой двери, ученики уже заходили в класс. Миновав Снейпа, который с холодным лицом провожал его глазами, Гарри бросил сумку на парту. В другом конце класса Малфой, повернувшись спиной к Снейпу, показал Гарри значок, на котором светилось:

Седрика поддержим — он

Настоящий чемпион.

— Че морда лимонная, Поттер? — прошептал Малфой. — Это еще не всё! Полюбуйся!

Он нажал на значок, красная надпись исчезла, ее сменила зеленая:

Гарри Поттер, ты смердяк,

Задавала и дурак.

— Вот умничка, — скривившись, отпарировал Гарри. — Старался мое внимание привлечь?

Малфою ответить помешал Снейп, который прервал все разговоры:

— Сели. Тема урока: противоядия.

Пока они варили составы, Снейп расхаживал по классу, шурша мантией. В классе было как всегда, темно и холодно, и Гарри придвинулся ближе к котлу.

— Отойдите назад, Поттер! — рявкнул Снейп, непонятным образом появившись за спиной. — За три года вы так и не запомнили правила безопасности?

Рон, стоящий за соседним столом, хихикнул и что-то зашептал Симусу. Нашелся тоже, гений зельеварения.

Внезапно раздался стук в дверь, и все головы повернулись в конец класса. В дверь прошмыгнул Колин Криви и, одарив Гарри сияющей улыбкой, подошел к Снейпу.

— Простите, сэр, Гарри Поттера вызывают наверх.

Снейп состроил одну из своих самых противных рож.

— Поттеру предстоит еще час работы с зельями. Наверх он поднимется после урока.

Колин покраснел.

— Сэр, его ждет мистер Бэгмен, — проговорил он. — Все чемпионы должны идти. Их, по-моему, будут фотографировать.

— Хорошо, — прошипел Снейп. — Поттер, оставь сумку здесь.

— Пожалуйста, сэр, Гарри надо взять сумку с собой. Все чемпионы…

— Очень хорошо! — рявкнул Снейп. — Бери свою сумку и выметайся!

Гарри перекинул сумку через плечо и пошел к двери. Вслед ему на всех столах слизеринцев зажглись зеленые буквы: «Гарри Поттер, ты смердяк».

— Всегда страшно сюда спускаться, — прошептал ему Колин. Глаза его, однако, сияли восторженной опаской. — Интересно, почему тут все стены в крови?

— Может, это ржавчина, — хмуро ответил Гарри.

— Разве камень ржавеет?

Гарри промолчал. Колин неловко шел рядом.

— И для чего они будут фотографировать? — наконец-то разорвал тишину Гарри.

— Думаю, для «Пророка», — Колин бросил на него робкий взгляд и расплылся в улыбке. — Ты уже видел значки, Гарри?

— Сложно не заметить, — хмуро бросил Гарри, и тут же отругал себя. Если Колин — один из немногих, кто его не травит, ему стоит быть благодарнее. — Не лучшее произведение искусства. Но хоть не опасно.

Колин, обрадованный поддержанным разговором, продолжил болтать, пока не довел Гарри до нужной двери, и, сияя, попрощался. С облегчением дернув дверь, Гарри очутился в небольшой аудитории. Большинство столов сдвинуты в конец. В кресле сидит Бэгмен, беседуя с незнакомой блондинкой в алой мантии.

Виктор Крам, по обыкновению, стоял в стороне от всех. Седрик и Флер беседовали. Вид у нее был довольный, не то что в день приезда. Она то и дело откидывала голову, и длинные волосы на свету красиво переливались.

Увидев Гарри, Бэгмен вскочил.

— А вот и четвертый чемпион! Входи, Гарри, входи! Не волнуйся, это просто церемония проверки волшебных палочек. Сейчас подойдут члены судейской бригады.

— А что там проверять? — озадаченно переспросил Гарри.

— Необходимо проверить, в каком они состоянии, нет ли поломок. Это ваш главный инструмент в соревнованиях. После церемонии вас будут фотографировать. Познакомься, Рита Скитер. — Бэгмен жестом указал на женщину в алой мантии. — Она делает небольшой материал о Турнире для «Пророка».

— Не такой уж и небольшой, Людо, — поправила Рита, впившись взглядом в Гарри.

«Змея», — слегка восхитился Гарри. Видно было, что Рита своего не упустит. Собранная, яркая, кричащая Рита будто привнесла в череду из пыльных томов, темных классов и вечного холода немного энергии. Волосы у нее уложены в тугие локоны; очки отделаны драгоценными камнями; пухлые пальцы, сжимающие крокодиловой кожи сумочку завершаются длиннейшими ногтями, покрытыми красным лаком. Вид она имела богатый и скандальный.

— Нельзя ли до начала церемонии взять у Гарри коротенькое интервью? — обратилась она к Бэгмену, не отрывая от Гарри глаз. — Самый юный чемпион, несомненно, прибавит статье живости.

— Разумеется! Гарри, ты не возражаешь?

— Возражаю, — тут же возразил Гарри, и почувствовал легкое толчок совести. — У меня не так много времени.

— Чем же занят такой молодой человек? — хитро усмехнулась Рита. Не успел Гарри ответить, как она протянула руку, потянула его за рукав мантии и зашептала: — Пять минуток, Гарри. Все равно судей ждем.

— М-м, — растерялся Гарри. — Я вообще-то…

— Вот и отлично. — Красные когти железной хваткой вцепились Гарри в руку повыше локтя. Журналистка толкнула соседнюю дверь.

— Побеседуем лучше здесь, в тихой, уютной обстановке.

Гарри растерянно взглянул на нее: они оказались в каморке для ведер и швабр.

— Входи, входи. Вот так. — Рита осторожно опустилась на перевернутое ведро, усадила Гарри на картонную коробку и закрыла плотно дверь. Каморка погрузилась в темноту. — Что ж, приступим.

Раскрыв сумочку, она извлекла горсть свечей, волшебной палочкой повесила в воздухе и зажгла.

— А вы всегда носите в сумке свечи? — не удержался Гарри.

Рита только кровожадно ухмыльнулась.

— Гарри, ты не против Прытко Пишущего Пера? Так я смогу более естественно говорить с тобой.

— Смотря, что это такое.

Рита Скитер широко улыбнулась, и Гарри сосчитал у нее во рту три золотых зуба. Она вынула из сумочки длинное ядовито-зеленое перо и свиток пергамента. Растянула его между ними на ящике из-под универсального волшебного пятновыводителя. Сунула в рот кончик пера, пососала (Гарри покраснел) и поставила на пергамент. Перо, слегка подрагивая, закачалось на кончике.

— Проба… Я — Рита Скитер. Репортер «Пророка».

Гарри взглянул на перо. Не успела Рита открыть рта, как перо само понеслось по пергаменту, но Гарри не смог увидеть, что оно написало.

— Отлично, — сказала Рита, оторвала сверху кусок пергамента, скомкала его и сунула в сумочку. — Так-так, — наклонилась она к Гарри. — Что же побудило тебя стать участником Турнира?

— Я не бросал свое имя, — только и сказал Гарри. — Я не знаю, как оно попало в Кубок, я не подходил к нему.

Рита Скитер вскинула густо очерченную бровь и подмигнула.

— Тебе ничего не будет, Гарри, не бойся. Наши читатели любят бунтарей.

— Не смогу их обрадовать, Рита. Это был не я.

— Что ты чувствуешь перед состязаниями? Взволнован? Нервничаешь?

— Взволнован и нервничаю.

— В прошлом несколько чемпионов погибло, — жестко добила его Рита. — Ты об этом подумал?

— Надеюсь, в этом году будет не так опасно.

Между тем перо на пергаменте все строчило и строчило, туда-сюда, туда-сюда, как на коньках.

— Разумеется, ты и раньше сталкивался со смертью. — Она пристально смотрела на него. — Что ты тогда испытывал?

— М-м, — протянул Гарри.

— Может, полученная в детстве травма тебя подстегнула? И ты захотел как-то себя проявить? Подтвердить свою славу? Не потому ли ты поддался искушению…

— Возьмите себя в руки, — начал сердиться Гарри.

— Ты помнишь своих родителей? — сменила тему Рита.

— Нет.

— Как тебе кажется, они бы обрадовались, узнай, что их сын — участник Турнира Трех Волшебников? Гордились бы тобой? Беспокоились? Или бы это им не понравилось?

— Беспокоились, конечно, — процедил Гарри. Флер, созданный Ритой, медленно развевался в полумраке. — Но отец бы гордился мной.

Рита Скитер не успела спросить ничего нового — дверь отворилась, Гарри от яркого света замигал и обернулся: в проеме стоял Альбус Дамблдор.

— Дамблдор! — почему-то возликовала Рита Скитер и встала. Перо с пергаментом в мгновение ока исчезли, когти журналистки поспешно защелкнули застежку на крокодиловой сумочке. — Как поживаете? Надеюсь, вы видели мою летнюю статью о Международной конференции колдунов?

— Отменно омерзительна, — блеснул очками Дамблдор. — Особенно меня потешил мой собственный образ болтливого идиота.

Гарри фыркнул от смеха. Рита Скитер нимало не смутилась.

— Я только хотела подчеркнуть старомодность некоторых ваших идей и то, что многие простые волшебники…

— Был бы счастлив узнать подоплеку ваших инсинуаций, Рита, — сказал Дамблдор, — но боюсь, придется перенести нашу беседу на другое время. Сию минуту начнется церемония проверки палочек, а один из чемпионов упрятан в чулан.

Еще улыбаясь, Гарри поспешил вернуться в класс. Ладно, с Ритой можно жить. Череда одиноких дней и нападок со стороны учеников заставили его слегка присмотреть приоритеты.

За накрытым бархатной скатертью столом уже восседали четверо судей: Каркаров, мадам Максим, мистер Крауч и Людо Бэгмен. Рита расположилась в углу, вынула из сумки начатую статью.

— Позвольте представить вам мистера Олливандера, — обратился к чемпионам Дамблдор, заняв место за столом судей. — Он проверит ваши палочки, дабы убедиться в их готовности к турнирным сражениям.

— Мадемуазель Делакур, начнем с вас, если не возражаете. — Олливандер вышел на середину класса.

Флер Делакур легкой походкой подошла к нему и протянула палочку. «Пти гарсон», — сказал в голове у Гарри мерзкий голосок.

— Хм-м, — протянул Олливандер, повертел палочку в длинных пальцах. Олливандер размахнулся и отправил из конца палочки огненный свистящий хлыст. Жесткое, стремительное колдовство. Гарри всякое повидал на уроках, особенно от МакГонагалл, которая любила хлесткие пассы, но тут поднял брови. — Двадцать сантиметров, не гнется, розовое дерево. Мерлин милостивый! Содержит…

— Волос с головы вейлы, моей гран-маман.

Гран-маман это бабушка? Вот почему она так похожа на вейлу! Надо будет сказать Рону, подумал Гарри и тут же вспомнил, что они с Роном поссорились. Тяжесть будто упала в желудок.

— Да… да, — сказал Олливандер. — Я никогда не использовал для палочек волосы вейл. Слишком уж получаются темпераментные. Но каждому свое.

Мистер Олливандер пробежал пальцами по палочке.

— Орхидеус! — воскликнул он, из палочки выскочил букет цветов, и он протянул его Флер. — Мистер Диггори, ваша очередь.

Флер полетела на свое место, по пути одарив Седрика улыбкой.

— А-а, узнаю свое изделие, — заметно оживился мистер Олливандер, беря палочку Седрика. — Прекрасно ее помню. Содержит волос из хвоста жеребца-единорога. Тридцать пять сантиметров, ясень, хорошая упругость. Регулярно ее чистите?

— Вчера вечером полировал, — улыбнулся Седрик. Гарри взглянул на свою палочку — вся в отпечатках пальцев. Разве палочку нужно чистить? А это влияет на ее работу?

Пока Гарри судорожно записывал на кусок пергамента «Почистить палочку», не обращая внимания на надменно косившуюся на него Флер, мистер Олливандер выпустил из палочки Седрика серебристую спираль дыма и пригласил на середину комнаты Крама.

— Поттер!

— А?

Пока Гарри думал, где бы нарыть побольше информации о силе волшебных палочек, Олливандер закончил с Крамом и выжидающе смотрел на него. Гарри поднялся с места, прошел мимо Крама и протянул свою палочку.

Мистер Олливандер изучал его палочку дольше всех. Наконец пустил из нее фонтан вина и возвестил, что палочка по-прежнему пребывает в безупречном состоянии. Вино осталось на полу, растекшись кровавой лужей.

— Как часто надо чистить палочку, мистер Олливандер? — тихо спросил Гарри.

— Раза в неделю будет достаточно, мистер Поттер. Палочки, особенно с такой деликатной сердцевиной, как ваша, достаточно капризны и любят чистоту и порядок. Закажите в Косом кобуру и набор полироли, и палочка будет лучше пропускать магию.

Пока фотограф и Скитер воевали за то, как расставить присутствующих, Гарри остался стоять в центре, скрестил руки на груди и поднял подбородок. «Не показывай страха», — шептал ему голос. — «Не показывай страха, и все будет хорошо».

Наконец все были отпущены. Гарри побрел в Большой зал, думая, как бы было хорошо иметь своего домовика. Если бы у него кто-то был (да простит его Гермиона, впрочем, какая уже разница), он бы мог получать еду, не выходя из своей классной комнаты.

На подушке его ожидала большая сипуха. Рон, как только Гарри зашел в комнату, развернулся и, хмурясь, вышел. Письмо было от Сириуса.

Гарри,

— писал Сириус.

— Я не могу сказать в письме все, что хочу: слишком опасно, вдруг сову перехватят. Нам нужно переговорить с глазу на глаз. Сделай так, чтобы мы могли встретиться у камина в вашей гостиной в час ночи с 21-го на 22 ноября.

Я, как никто, знаю, что ты сам себе лучший страж, а рядом с Дамблдором и Грюмом вряд ли кто отважится причинить тебе вред. Но кто-то, явно могущественный, замыслил недоброе. Ведь твое имя попало в Кубок под самым носом у Дамблдора.

Будь начеку, Гарри. Я по-прежнему хочу знать обо всем необычном, что происходит в замке. О 22 ноября дай мне знать как можно быстрее.

Бродяга

На душе у Гарри потеплело. Сириус ему верит! «Я, как никто, знаю, что ты сам себе лучший страж»... Лучше — он верит в него! Будто еще один бронзовый кнатик — хотя почему кнатик, целый галеон! — упал в копилку. Сказать по правде, Гарри больше ожидал чего-то в стиле: «Мерлиновы штаны, Гарри! Ты в Турнире! Вот это круто! Мы с твоим отцом обязательно бы поучаствовали!»

Но как Сириус собирается пробраться в гостиную? Вряд ли украдет у кого-то пароли, как в прошлом году. «Мантия-невидимка, чтобы он мог спрятаться», — сразу застучал в голове у Гарри голос, — «Взять метлу, если что, Сириус может улететь на ней…»

Гарри замер. А ведь метла и мантия могут здорово ему помочь в испытаниях. Олливандер сказал, что главный инструмент чемпиона — это палочка, но не запретят же им приносить дополнительные артефакты? Гарри вытащил из кармана смятый листок и, высунув язык, записал на нем: «Метла и мантия».

Надо в Хогсмид, срочно, срочнее некуда. А объявления еще не было, слухи ходят, что пустят только перед первым туром. Гарри плюнул. Какая разница, куда его пускают или не пускают, если у него есть Мантия! Обрадованный, он схватил невесомый сверток, запихал жменю галлеонов в кошель и понесся к статуе горбатой ведьмы на третьем этаже.

Хогсмид встретил его ветром, запахом осенних листьев и непривычной тишиной. Казалось, деревня вымирает, когда ее не посещают ученики. По улицам ходили только взрослые волшебники, кутавшиеся в темные балахоны. Гарри достал клочок пергамента, подслеповато всмотрелся в буквы. Что там по списку? Полироль для палочки… Отгоняя предательскую мысль, что лучше будет сразу заказать себе полироль для гроба, Гарри затянул шарф потуже и направился вглубь улицы. Ветхий указатель на перекрестке слегка скрипел, поворачиваясь, будто колебался, к какой двери его направить.

Первым делом он вошёл в лавку под названием «Малая алхимическая», о которой раньше даже не слышал. Обычно он все покупал еще на Косой Аллее, и этого, с четким расписанием уроков у Снейпа, хватало до самого конца года. Внутри пахло железом, гарью и чем-то аптечным. Стены были увешаны пучками сушеных трав, серебряными половниками, связками темных и скрученных лап. Пожилая хозяйка лавки тяжело поднялась навстречу новому покупателю. На грузном веке у нее красовалась здоровенная бородавка.

— Ну, — грубо поприветствовала она его явно прокуренным голосом, — зачем пожаловали-с?

— У вас случайно нет… полироли для палочки?

— Случайно есть, — телеса заколыхались, когда женщина проходила мимо Гарри, и он отшатнулся от терпкого смрада лука. — Простую, усиленную?

— А что дает усиленная? — морщась, спросил он.

— Защищает палочку от поломок и сбоев. Простая — четырнадцать сиклей, усиленная — галлеон.

— Давайте усиленную.

— Что-то еще? Есть концентраторы внимания, зелье для сна без сновидений… Мног-чего.

— А есть что-то вроде Умострильного, — Гарри замялся: Умострильное они должны были варить на четвертом курсе, но зелье было очевидно простым, — но получше? Ну, чтобы улучшить интеллект?

Женщина хрипло рассмеялась, и хлопнула себя по бедру. Гарри как завороженный, смотрел, как колышутся ее гигантские груди. Вспыхнув, отвернулся.

— Если бы все было так просто, вы бы все сдавали по двенадцать ЖАБА! Малой, зелья ума варит себе каждый сам, иначе не действует.

— Может, у вас есть и книги? Ну, по тому, как варить? — не сдался Гарри. Они существуют, существуют! Он выпьет зелье и сразу поймет, как проходить эти испытания!

Женщина жалостливо посмотрела на него.

— Ну, есть кой-какая литературка. Дай гляну.

Она грузно зашагала к подсобке, и через пару минут вышла с флакончиком и тонкой фиолетовой книжкой — даже брошюркой, на которой было написано «Настои, разум просветляющие».

— Еще десять золотых.

— Сколько? — возмутился Гарри.

— Не хочешь, не плати. Книжица-то редкая, давно такого не варят.

— Дам семь, — уперся Гарри.

Баба расхохоталась, опять ударив себя по бедру.

— Слыш, чемпион, хочешь на обед к дракону — пожалуйста, выход направо! Ой, умора!

— К какому дракону? — вмиг насторожился Гарри, забыв уточнить, откуда она знает, что он чемпион.

С лица продавщицы сползла усмешка, и она невольно посмотрела в окно — не идет ли кто.

— Да ни к какому. Давай-ка ты…

— На Турнире будут драконы?

— Ай, Мерлинова срань, — заволновалась женщина. — Ну видела я пару драконов, везли их в Запретный лес. В ящиках, правда, но что я, в заповедниках не была? Че ж вам запрещают в деревню-то ходить! Не знаю я ничего, может у вас квиддич будет на драконах, — внезапно рассердилась она. — Книгу берешь?

— И противоожоговое, — онемевшими губами проговорил Гарри. — Несколько.

Пока женщина рылась в ящиках и гремела склянками, он лихорадочно думал. Драконы! Страх боролся в нем с радостью, что ему довелось узнать об испытании. А что с ним было бы, если бы во вторник он увидел этих драконов впервые? Да просто упал бы в обморок в присутствии всей школы. Может, еще все обойдется… он все-таки вооружен волшебной палочкой. У него будет зелье. Мантия. Метла. План начал выстраиваться в его голове.

— Есть мазь и зелье для питья, — немного виновато сказала женщина, появившись в проходе. Ее что, стыд заел, что она его предупредила? — Что выбираешь?

— Всё, конечно! — моментально вспыхнул Гарри. — Я еще пожить хочу!

— Всё, так всё. — Бормоча, женщина пробралась обратно за прилавок. — Пожалуйста. Одиннадцать галеонов.

— Спасибо, — Гарри вывалил из мешочка золотые кругляши. — Я, может, еще приду.

Наработанным движением женщина смела галеоны в ящик стойки.

— Да уж приходи…

Гарри вылетел из лавки. Как ему повезло, что он сюда зашел! Вот бы всё так удачно складывалось!

«Магнификат и Мрак», лавка защитной экипировки, располагалась дальше по улице. Тишина там царила как в склепе.

— Кобура настоящая, штатная, — хвастался сухонький продавец, — мракоборцы недавно сделали целый заказ на новую партию. Кожа натуральная, драконья…

— Опять драконы, — пробормотал Гарри, не успев схватить себя за язык.

— Что, простите? — улыбнулся старичок.

— Говорю… как снимают кожу с драконов?

Он смутился, не то от близости разоблачения, не то от глупого вопроса, не подходящего школьнику Хогвартса, но продавцу было все нипочем.

— Процесс долгий, ее дольше даже, наверное, вымачивать в зельях, но потом носить можно. Хоть на куртки, хоть на сапоги. А с драконами разбираются драконоборцы, у них это до рефлексов отточено. Загоняют группой и окольцовывают, — рассказывал продавец, выкладывая на прилавок все новые и новые кобуры. — Так-то просто дракона не поймать, у них шкура к заклятьям устойчива. Но есть и слабые места, конечно, глаза там, или брюхо… Но без подготовки всё едино — смерть! Драконоборцев по нескольку лет готовят. Есть еще драконологи, но те больше за драконами присматривают.

Гарри закусил губу и сделал себе заметку почитать о драконоборцах. Хорошая идея. Продавец продолжал:

— Смотрите. Запахи неприятные не источает, на холоде не дубеет, не облазит. Небольшая, потому что тут скрытое пространство — снаружи десять сантиметров, внутри тридцать, как раз на среднюю палочку. Можно подтянуть по размерам. Сзади хлястик, тоже из кожи, повесите на ремень или пояс. Примерим?

— Да… да, конечно.

Пока меряли кобуру, Гарри осмотрелся. Магазинчик был заставлен наплечниками, наколенниками и мантиями. В итоге, он купил мантию из толстой черной шерсти, слегка мерцающей — ткань реагировала на заклинания, усиливая защиту. Она была тяжелее обычной, но движения не сковывала. Приобрел кобуру для флакончиков с зельями, наколенники и налокотники.

— А у вас нет формы? Что-то вроде экипировки для квиддича… или того, что носят драконоборцы?

— Драконоборческие есть, квиддичных не держим. Квиддичные магазины забрали себе всю монополию, паразиты. У меня в том году из-за них продажи на тридцать процентов просели, — возмутился продавец и зашаркал ногами, ведя Гарри вглубь магазина. — Костюмы, молодой человек, шить надо на заказ, это вам не мантии. Зато всё будет на месте, и ноги, и руки. Вам точно нужен драконоборческий вариант?

Гарри кивнул, холодно глядя на образец драконоборческой формы. Он будет готов, насколько это возможно. И если все в школе считают его придурком, который ни зелья сварить не может, ни заклинание сколдовать — они жестоко ошибутся.

Наконец, он зашел в «Магазин перьев Писарро» и купил себе блокнот в жесткой черной оправе, а в «Шапке-невидимке» — серый спортивный костюм.

На улице уже начинало темнеть, и внезапно накатила тоска. Гарри стоял на заснеженной мостовой, один, с сумкой, полной странных вещей, и ощущением, будто за покупками в этот раз стояло больше, чем просто подготовка. Турнир звал его, как древний алтарь.

Всю ночь ему снились драконы, страшные звери, выдыхающие адское пламя. В пламени корчился Квиррелл, и его искаженное криком лицо приближалось к лицу Гарри, всё в багровых пятнах и пузырях ожогов.

Гипотеза с драконами подтверждалась, понимал Гарри, перелистывая старые подшивки «Пророка» с описаниями былых испытаний. В первом туре всегда было магическое животное, с которым надо было взаимодействовать — убить, обойти, обогнать, украсть у него что-то, обмануть или пленить. Скорее всего, если в этом году меры безопасности повышены, убивать дракона не придется, и это уже — целая гора с плеч. В любом случае, английская знать и близко не подпустит мысли об убийстве дракона — Министерство задрочит всех бумажной волокитой, запретами и плаксивым морализаторством. За животину они вцепятся зубами, а вот за людей — как получится. Однако, ничего хорошего ему этот этап не нес.

И знай: нередко путь во тьму начат бывает чрез насильство, поругание или хищение — яко бык врывается в виноградник, сокрушая плод и лозу. Сия есть потеря невинства, скисание млека материнского, падение пелены с очей незнающего. И в том — ключ сокровенный к истинному Нигредо: познание, что выше страха; взор, что не отвратится; воля, что жаждет ведать всё и вся, даже в мерзости.

Яко только существо в полноте примет: всё сие — морок; и он сам — тень, облик сна неведомого Разума; и нет под ним тверди, ни над ним купола — тогда постигнет он скорбь великую: отторжение от Матери, от Первоистока. И родится в нем страх беспредельный, ужас без дна — страх умирания в живом теле.

И се — первый ступень в Великом Делании.

Если верить трактату, этап Нигредо, то есть самый первый этап алхимического делания, являлся самым сложным. Считалось, что тьма содержит в себе возможность света, и в черной, кипящей опасности кроется возможность обретения Себя. Черт бы побрал этих алхимиков… «Темная, черная ночь духа», гласил трактат, суммируя главу, и Гарри положил голову на стол, бездумно рассматривая соседние столы. Он и так уже пострадал от этого этапа, испытание, считай пройдено — травля, Рон и Гермиона, сраные драконы, вечный холод, от которого не спасает никакая мантия, и чьи-то планы его, Гарри, убить. Прекрасное начало, как раз в стиле Нигредо.

Закрыв на мгновение глаза, он задремал на пергаментной странице, и ему снился старый деревянный дом со множеством подвалов. Тусклый свет, идущий непонятно откуда, показал маленькие скелеты крыс, покрывавшие пол, и Гарри понял, что он в лазе, ведущем в Тайную комнату. Он шел и шел по костям, кучам экскрементов, камням и грудам сожженного мусора, а люка с двумя змеями, открывающими вход в Комнату, всё не было. Откуда-то снизу просачивалась зловонная, протухшая вода, и даже через сон он чувствовал запах мышиного дерьма, плесени и формальдегида.

Рита Скитер опубликовала в «Пророке» статью о Турнире Трех Волшебников, но о состязаниях там говорилось мало. Большую ее часть составляло красочное жизнеописание Гарри. Едва ли не половину первой страницы занимала его фотография. Фактически вся статья, продолжавшаяся на второй, шестой и седьмой страницах, посвящена только ему, имена чемпионов Шармбатона и Дурмстранга перевраны, о них сказано несколько слов в самом конце статьи, а имя Седрика вовсе не упоминалось.

Статья появилась десять дней назад, но стоило Гарри о ней вспомнить, ему хотелось улыбнуться. Рита Скитер такого понаписала, чего он в жизни своей никогда не говорил, но ему это только пошло на пользу.

— Моя сила — это дар, унаследованный от родителей, — сообщала статья. — Если бы мама с папой увидели меня сейчас, они бы очень мною гордились. Я знаю, на Турнире ничего со мной не случится, потому что родители смотрят на меня с небес… Я готов всем доказать, кто такой Гарри Поттер!

С появлением статьи многие, главным образом слизеринцы, завидев Гарри, цитировали ее, отпуская оскорбительные шутки, но в их глазах Гарри видел опаску.

— С каких это пор ты самый блестящий ученик школы? Разве это вы с Долгопупсом основатели Хогвартса?

— С тех самых, Нотт. Тебя в Турнир не выбирали.

— Мы не такие дебилы, чтобы рисковать своими жизнями, — тянул Малфой. — Видишь ли, мы наследники своих родов.

— Да я вижу, какие вы наследники, — отвечал Гарри ему в тон. — Печально видеть, как измельчали чистокровные семейства. Их наследники, к сожалению, способны только вякать издалека, но ни смелости, ни ума что-то в них не наблюдается. Боюсь, это вырождение, — Гарри легко улыбался, глядя, как Малфой покрывается некрасивыми красными пятнами. Ему было приятно смотреть, как кто-то садится в лужу перед всей школой. — Впрочем, чего еще от вас ожидать?

Гарри был готов бороться. Ему было стыдно за свои слезы под багровым балдахином, за свои просьбы отозвать его с Турнира. Хрена с два дождутся, чтоб он проиграл! Турнир требует доказательств его силы — он их получит. Он уже доказал, что готов, когда за несколько недель локтями проторил себе путь из нижних строчек успеваемости до самых верхних по каждому предмету.

В библиотеке, Гарри стащил к столу целую груду книг о драконах и принялся искать подходящие заклинания. Одного заклинания ему не хватит — вдруг не сработает, или он промажет? Прошли те дни, когда одного заклятия — или их отсутствие вовсе — не останавливало его от ныряния с головой в омут. Гермиона часто заходила в библиотеку, и он не хотел ее видеть, поэтому запирался в Запретной секции. Одиночество скручивало его в бараний рог, но так было лучше. Легче, чем постоянно видеть ее растрепанные волосы, мелькающие между столов и полок. «Известные драконоборцы» — единственное, что нашлось в библиотеке по теме — особо не помогло, книга содержала лишь биографии. Наверное, Министерство следит, чтобы инструкции по драконоборчеству не попали к школьникам — авось кто и пойдет в одиночку ловить дракона. Библиотека давно опустела, и к его углу медленно и зловеще подбирался сумрак. Гарри не останавливался.

— Заклинание, отсекающее когти… — бормотал он про себя. — Как превратить чешую в кожу…

Гарри безнадежно просматривал оглавление «Заклятий против проклятий»: «Мгновенное скальпирование», но у драконов нет шевелюры… «Перечные чары для дыхания» — а если у дракона пламя станет сильнее… «Как скрутить в рог язык» — прибавится еще оружие. Следующая книга. «Люди, которые любят драконов». Зачем, во имя Господа, ему это читать? Он раздраженно отодвинул талмуд подальше и вернулся к стеллажам. Это еще что? Название книги было стерто временем, так что он ее открыл — пролистать.

— Драконы считаются одними из самых опасных существ на этой планете. Благодаря своей магической мощи их сложно поймать и практически невозможно победить, — раздался тихий, приятный шепот. Это был его шепот. Гарри в панике оглянулся, но никого не увидел. — Драконы обладают острыми зубами и когтями в фут длиной, и растерзают тебя, как кошка мышку.

— Чего? — вслух сказал Гарри.

— Растерзают, — сладко прошептала книга. — Сначала вспорят тебе брюхо, медленно вытянут пару метров кишок и уткнутся мордой в твое чрево, пока ты будешь визжать от боли на са-а-амой высокой ноте…

— Мадам Пинс!!!

Он захлопнул книгу и выскочил из-за стеллажей. Книга в руках довольно булькала.

— Чего орете? — зашипела Пинс, выруливая из-за своей стойки. — Я вас сюда пускаю не затем, чтобы вы… Да что такое?

Гарри, с выпученными глазами, тыкал в нее книгой и неразборчиво мычал. Мадам Пинс, нахмурившись, пролистала книгу и улыбнулась.

— А, вампиреныш. То-то я обыскалась. А вы поаккуратнее с тем, что читаете, Поттер, — обрушилась она на него. — За три года в Хогвартсе так и не научились, как себя вести.

Гарри стало стыдно. Попался на обычного вампира. Сердце, тем не менее, не переставало колотиться на всей своей мощи. С трясущимися руками он вернулся к столу и, нервно оглянувшись в полумрак, притянул к себе следующую книгу. Нормальную. Хогвартс нихера ему не помогал.

Они уже начали проходить межвидовую трансфигурацию, но такое большое и сложное магическое животное, как дракон, было вне его уровня. Можно бы было заменить Преобразующим что-то — когти или клыки… Но он все равно сможет дохнуть огнем или раздавить его лапой. Может, его самого подвергнуть трансфигурации? Гарри тут же отбросил бредовую мысль. Мало того, что он не знает, как это делать, так еще и если заклятие вступит в реакцию с зельем… Лучше не рисковать.

Все старшекурсники давно покинули ряды полок, и лишь Гарри всё ещё сидел там, в самой глубине, где пахло пылью, чернилами и чем-то старше времени — как будто книги, расставленные по стеллажам, медленно дышали из века в век. Мимо с равнодушным выражением лица проплыл Почти Безголовый Ник. Гарри проводил его взглядом и вернулся к страницам. Ему все еще было не по себе от вампирской книжонки, и он был бы рад любой компании, лишь бы спасли его от тишины. Он сдвинул стул, чтобы сидеть спиной к стене, и вернулся к чтению.

Переплёт скрипел, как кость. На полях чернели заметки от руки, обугленные пятна. Пальцы Гарри дрожали, когда он перелистывал страницу за страницей.

«...не стой напротив пасти, если дыхание ещё тёплое. Даже заклинание защиты от пламени может не сработать вблизи сердца...»

«...торс — практически неуязвим. Но брюхо и крылья — если сорвать баланс...»

Он записывал — машинально, не для памяти, а чтобы хоть за что-то зацепиться и не сойти с ума. Акцио, Протего Максима, Вулнера Санентур — для глубоких ран — Боже, глубоких ран… Руки у Гарри задрожали. Иногда он пытался быть смелым, но в ночи вся его смелость растворялась как дым. Всё это казалось бессмысленным.

В полночь Мадам Пинс наконец выгнала его — в конце концов, и ее терпению по отношению к Чемпионам был предел. Он плелся по пустым коридорам, как тень. Тренироваться до сих пор можно было только в классе трансфигурации, куда больше никто не заходил, так что он завернулся в Мантию и направился туда.

Холодный воздух, потрескавшийся пол и пыль, танцующая в лунных лучах. На полу перед ним стояла старая табуретка, обмотанная тряпками — пародия на дракона.

— Протего! — щит поднялся и тут же дрогнул, словно из стекла.

— Конфринго! — вспышка, запах гари. Тряпки полыхнули, и тут же потухли.

Отполированная палочка стреляла заклинаниями прямо по команде. Он тренировался до изнеможения, пока мышцы не начинали ныть, а магия не стала откликаться лениво, как засыпающий зверь. По часу подскакивал, прыгал, отжимался, кидался в сторону, надев спортивный костюм. Выходил из класса, только когда уже стемнело. Казалось, он не вдыхал свежий воздух уже целую вечность.

Веки наливались тяжестью, как свинцом, и уже знакомая темнота звала его в свои объятья. Он сидел на полу, среди обгоревших клочьев ткани и пепла, и ему казалось, что это уже арена, а впереди ждет жаждущий дракон.

Тем временем на учительскую опустилась ночь. Длинный стол под мерцающим светом люстры со свечами оброс кипами пергамента, чернильницами, пустыми чашками из-под кофе и стогом документов, подписанных почерком Альбуса Дамблдора. В воздухе витал запах жженого пергамента — кто-то нервно поджег черновик.

Дамблдор думал о Франции, с которой у него был прекрасный шанс наладить дипломатические отношения. Мадам Максим была его старой подругой, и то, что в этом году проводился Турнир, только укрепило их связь. И было бы прекрасно, если бы ученики Хогвартса познакомились бы с французами поближе. Но мистер Делакур, действующий Министр Магии, навстречу почему-то не шел. Почему он допустил свою дочь к Турниру? Волдеморт скоро должен был возродиться, и Дамблдор даже догадывался, как. Имя Гарри Поттера появилось из Кубка не просто так, и скорее всего, Грюм был шпионом. Всегда виноват преподаватель Защиты, да и к тому же «Грюм» не дотягивал до своего оригинала. Дамблдор хмыкнул. Так или иначе, ему нужна была поддержка всех, до кого он мог дотянуться, но никого за пределами Британии не интересовало, что происходит на острове, пока это остается на острове.

Условия договора, предложенного Делакур, были чудовищны. Им отдавались торговые привилегии, англичане отказывались от всех пошлин, в то время как они сохраняли свои. Более того — им разрешалось возводить военные базы на территории Британии, где угодно и когда угодно, в течении ста лет. Французская армия могла бы помочь разобраться с Пожирателями, но, скорее всего, они предпочтут ослабить своих же союзников и в долгосрочной перспективе усилить собственную хватку на разваливающейся Британии. Это был бы полный провал. Впрочем, тишина в учительской затянулась.

— Ну что ж, продолжим, — мягко произнёс Дамблдор, поправляя очки-полумесяцы. Он взглянул на собравшихся поверх переплетенных пальцев. — Меня сейчас интересует, как Гарри Поттер справляется с подготовкой к первому испытанию.

МакГонагалл скрестила руки.

— Ну, он по-прежнему работает, но как-то отстраненно. Я бы сказала, мальчик тревожится и бросил все силы на Турнир. Стал более… взрослым.

— Я бы сказал — сосредоточенным, — перебил Флитвик. — Проводит вечера в библиотеке, изучает заклинания с упрямством настоящего гриффиндорца. Очень, очень усерден. Даже для четвёртого курса.

— Северус?

— Поттер ведет себя странно в классе, — лениво протянул Снейп, не поднимая глаз от бумаг. — Когда мальчик начинает смотреть тебе в глаза, не моргая — даже я начинаю беспокоиться.

Наступила тишина.

— Да, я чувствую, что он меняется, — подтвердил Дамблдор задумчиво. — Но пока не ясно, в какую сторону. Я полагаю, Турнир ускоряет его рост. Возможно, слишком сильно. Именно поэтому нам нужно всё рассчитать до последнего пергамента. Хорошо. К другим новостям.

Он поднял тяжелую кожаную папку, достал первую смету.

— Сто двадцать галеонов на доставку и содержание четырех экземпляров. Последний успеют доставить. Драконоборцы из Румынии уже в пути. Клетки установлены в Запретном лесу, Хагрид поможет с кормлением.

— Это опасно, Альбус! — нахмурилась МакГонагалл. — В Запретный лес могут войти ученики.

— Ошибки — часть пути, — вздохнул Дамблдор. — Но мы снизим риски. Поставим клетки подальше. Главное, чтобы Гарри не выпала хвосторога.

Снейп тихо хмыкнул.

— Вы хотите убить мальчика испытаниями, а потом воскресить его нравоучениями. Как по-алхимически.

— Как бы я этого не хотел, другого пути к трансформации нет, — склонив голову, повинился Дамблдор.

МакГонагалл уставилась на него.

— Вы всё ещё считаете, что Гарри… способен на это? Замок не особо способствует…

Она замолчала. Дамблдор ответил не сразу. Он посмотрел в окно, где угасал последний свет дня.

— Я думаю, он уже начал путь. Вопрос только в том, что поведет его дальше. Мадам Трюк, вы ведь уже рассчитали цену на новые метлы… давайте закончим хотя бы этот отчет.

— Он уже готов, директор, — хмуро ответила Трюк. — Вот, пожалуйста.

— Ага… — Дамблдор взял протянутый пергамент, быстро просмотрел его и отложил на кипу бумаг. — Хорошо. Аргус, пожалуйста, зафиксируйте основные протечки и поломки труб. Лучше установим гибкие гофрированные шланги. Давно пора было этим заняться, еще летом... Мисс Миртл до сих пор устраивает потопы, а потом ученики ломают ноги.

— Нечего бегать по коридорам, — проворчал Филч.

Дамблдор только стрельнул в него взглядом.

— Рабочие прибудут в конце месяца, мы должны подготовить хотя бы приблизительный план. Минерва, что у нас по объектам для трансфигурации?

Минерва только вздохнула. Все снова уставились в пергаменты. Тишина, нарушаемая только царапаньем пера и дальним криком филина, сгустилась в комнате, как белесый туман.

* * *

Двадцать первого вечером к Гарри прилетела сова — неожиданно, но от Хагрида. «Приходи сегодня в полночь ко мне в хижину. Надень свою мантию». Гарри выругался сквозь зубы, заставив отшатнуться двух засидевшихся первокурсниц. Ему еще идти в Хогсмид, забирать костюм, а потом, в час ночи — встреча с Сириусом. Не опоздать бы. Ко встрече он подготовился до зубов: приготовил вонючие бомбы из Зонко, на случай, если кого-то понадобится отпугнуть, метлу, палочку и мантию. Его верные друзья, которые его никогда не бросят. В отличие от.

Несмотря ни на что, он успел. Как он и ожидал, его встречали драконы. Четыре огромных махины — по одному на каждого чемпиона. Если он попадет под удар такого хвоста, особенно шипастого, как у хвостороги, от него мокрого пятна на земле не останется. Впрочем, кто ожидает, что он будет на земле, тот ошибется. Губы Гарри расплылись в злорадной усмешке так, что он напомнил себе Реддла. Опомнился и мысленно возблагодарил Хагрида, что тот провел ему мини-лекцию. Простым заклинанием Оглушения волшебнику с драконом не справиться; огонь драконов стреляет в длину около двадцати футов; самая опасная — хвосторога; у хвостороги на хвосте шипы; драконы будут такие-то и такие-то. Прекрасно. Хагрид, Хагрид, добрая душа, не так-то он прост, как кажется. Гарри даже пожалел, что сбежал раньше, подумав, что всё уже знал — может, Хагрид бы вывел Чарли на разговор о том, как обойти дракона. Идиот.

Каркаров и мадам Максим видели драконов, значит, во вторник один только Седрик встретится с неизвестной опасностью. Гарри колебался, сообщать ли об этом Седрику. Да, ему уже семнадцать, но… С другой стороны, если проигравший в Турнире отдает какую-то жертву, то лучше бы это не быть Гарри, не так ли? Он тут же почувствовал отвращение к себе.

Всю прошлую неделю он читал про драконов на деревянном пирсе у озера, летал и тренировался — на последнем издыхании, на излете своих сил. Он выучился финту Вронского, который проделывал Крам на Чемпионате мира по квиддичу, нескольким новым заклинаниям, дочитал все книги, что нашел на тему Турнира и спросил МакГонагалл, что можно проносить на испытание (ничего, кроме палочки, так что план пришлось подправить). Гарри полистал брошюрку, и пожалел, что купил ее — рецепты были сложными, ингредиентов у него не было. Зелья в брошюре казались близкими к темным. По крайней мере, в них использовалась «кровь мудреца», то есть самого зельевара, а такие зелья всегда считались принадлежащими к кровной магии. Хоть Умострильное они должны были проходить на этом курсе, и Гарри сделает все, чтобы сварить его на «Превосходно». Время неслось как бешеное, но хотя бы ко второму туру успеет. Не к спеху.

Гарри скинул мантию-невидимку и рухнул в кресло рядом с камином. В гостиной царил полумрак, освещало ее только пламя. На одном из столов — россыпь значков в поддержку Седрика переливалась зелеными отблесками. Гарри перевел взгляд на камин и чуть не упал с кресла.

В камине среди языков пламени торчала голова Сириуса. Хорошо, Гарри видел подобное на кухне Уизли, не то перепугался бы до смерти. А так его лицо впервые за несколько дней озарила улыбка. Гарри вскочил с кресла и присел на корточки у камина.

— Как ты, Сириус?

— Да базар-вокзал. Как сам?

— Во вторник будут драконы. Не знаю, что с ними надо будет делать, но я готовлюсь, Сириус, правда готовлюсь. Нам же не могут сказать их убить? Скорее всего, только пройти мимо?

— С драконами справиться просто, объясню через минуту. У меня совсем мало времени, я взломал дом волшебников. Вовремя уехали, но должны скоро вернуться.

— Давай сейчас, — уперся Гарри, но насторожился. Серьезно? Сириус написал ему письмо еще пятнадцатого числа, и уже знал, что какие-то волшебники сегодня куда-то уедут? Сириус что, пытается свернуть разговор?

— Усыпляющее заклятие не применяй. Драконы очень сильны, их волшебная мощь огромна. Одному волшебнику не справиться, нужно одновременное заклятие нескольких волшебников…

— Знаю. Видел.

— Но ты можешь справиться с драконом один. Есть простое заклятие, оно его ослепит, — быстро сказал Сириус. Гарри рванул за блокнотом.

— Какое заклинание?

— Гарри! Что важнее, это Каркаров. Он был Пожирателем смерти. Ты ведь знаешь, что это такое?

Гарри так напряженно думал о том, мог бы Дамблдор мешать ему выполнить задание, что не сразу понял, что имел в виду Сириус.

— Кто? Каркаров?

— Он сидел со мной в Азкабане, но его выпустили. Даю голову на отсечение, Дамблдор потому и пригласил в этом году в Хогвартс Грюма. Грюм раскрыл Каркарова, и того отправили в Азкабан.

— А потом что, выпустили?

— Он пошел на сделку. — Сириус нахмурился. — Назвал несколько имен. В Азкабане его ненавидят, я знаю. С тех пор он преподает в Дурмстранге, учит своих учеников темным искусствам. Так что будь осторожен с его чемпионом.

— Так ты думаешь, это Каркаров бросил мое имя в Кубок? Он взбеленился, услыхав, что будет четвертый участник.

— Удалось же ему убедить Министерство в искреннем раскаянии.

Сириус немного помедлил.

— В последнее время Пожиратели смерти очень оживились. Подтверждение этому — Чемпионат мира по квиддичу. И еще. Ты слышал об исчезновении одной ведьмы из Министерства?

— Берты Джоркинс?

— Да. Она пропала где-то в Албании. По слухам, именно там находится последнее убежище Волдеморта. А ведь она знала, что готовится Турнир Трех Волшебников.

— Да, но вряд ли она вдруг взяла и отправилась прямо к Волдеморту.

— Я хорошо знаю Берту. Мы учились в Хогвартсе примерно в одно время. Круглая дура, любопытная и безмозглая. Ее проще простого заманить в ловушку.

— Вот как Волдеморт мог узнать про Турнир! Ты считаешь, Каркаров исполняет его приказ?

— Не знаю… Каркаров, похоже, мог бы перекинуться к Волдеморту, если у того опять будут сила и влияние. Но кто бы ни подложил в Кубок твое имя, у него были на то причины. По-моему, Турнир — самый подходящий способ уничтожить тебя и списать все на несчастный случай.

— Волдеморт никогда бы так не сделал, — фыркнул Гарри. — Он захотел бы убить меня сам.

— Да с чего бы? Поверь, он гораздо хитрее, чем любой слизеринец. Будь осторожнее, Гарри. Читал недавно Риту Скитер — летом на Грюма нападали. Он, конечно, тот еще параноик, но я склонен ему верить.

Гарри лихорадочно думал. Грюму можно доверять, если он ловил Пожирателей, и он был для них опасен. Кто-то знал, что Грюм поедет в Хогвартс; кто-то хотел ему помешать.

Сириус воспринял молчание за растерянность.

— Ты сам-то как? Как Рон, Гермиона?

Гарри будто язык проглотил. Он знал, что нельзя тянуть время, но слова не шли на ум.

— Я у них теперь не в авторитете. Они не верят, что это не я… что я не кидал свое имя в Кубок.

Сириус злобно цыкнул языком.

— Они все равно мои друзья. Были моими друзьями. Что ж поделать, если они мне не верят. — Он грустно улыбнулся, пытаясь подбодрить Сириуса, но крестный все равно хмурился. — Это не Петтигрю, Сириус. Они бы не хотели, чтобы я умер.

— Еще бы они этого захотели, — пробурчал Сириус. — Ладно, вот что тебе скажу…

Но Гарри взмахом руки остановил его. С винтовой лестницы донеслись шаги.

— Уходи, — шепнул он Сириусу. — Кто-то идет.

Гарри вскочил на ноги, загородив камин, и сжал в кармане навозную бомбочку. Не дай бог, кто увидит голову Сириуса. Такой будет шум, допросы, где он сейчас…

Позади раздался легкий хлопок — Сириус исчез. Сердце Гарри колотилось так, словно хотело выскочить.

С лестницы шагнул Рон в своей клетчатой пижаме, из которой он давно вырос. Увидев в гостиной Гарри, Рон прирос к полу и огляделся.

— Ты с кем разговаривал? — спросил он.

Гарри молча прошел мимо него, толкнул его плечом и ушел к себе в спальню.

* * *

Это случилось следующим вечером, когда коридоры уже начали пустеть, а углы затягивались черной мглой. Гарри свернул за гобелен на третьем этаже — короткий путь к башне Гриффиндора. Но в темном коридоре за гобеленом дорогу ему перегородили трое. От неожиданности Гарри вздрогнул.

Симус стоял впереди, Рон и Дин — по бокам, в пародии на Крэбба и Гойла. Завидев, что Гарри дернулся, Рон еле заметно усмехнулся.

— Дайте пройти, — хмуро пробурчал Гарри и двинулся между ними, но Симус, выставив руку, легко его оттолкнул. Глаза его блестели, а на лице застыло странное выражение.

— Поттер, — произнес он тихо. — Заблудился?

Первый удар был не магией. Симус резко шагнул вперед и жестко толкнул его в грудь. Мгновение — и влепил кулаком под рёбра. Воздух вышибло из легких. Гарри попытался выхватить палочку, но Рон перехватил его запястье и вывернул руку так резко, что локоть щелкнул.

— Думаешь, ты выше всех? — прошипел Рон. — Кубок твой? А ты сначала завоюй.

Симус ударил снова — тыльной стороной ладони по лицу. Голова откинулась к стене, и в глазах заискрились чёрные пятна. Рон сжал запястье ещё сильнее, палочка выскользнула и покатилась по полу.

— Дин… — срываясь, позвал Гарри. — Дин, позови…

Симус наподдал ему под дых, и Гарри задохнулся, повиснув на руках. Из последних сил вырвался, ударил кого-то локтем в бок, но тут же чья-то нога вышибла у него из-под ног опору, и он рухнул на колени. Заломанную руку прошила боль, и он чуть не закричал. Кто-то ткнул носком ботинка, кто-то рванул за ворот мантии так сильно, что ткань пошла по швам.

Он услышал собственное дыхание — короткое, хриплое, отрывистое, как у мерзнущего щенка. Даже с Дадли он не был таким слабым — всегда были силы сбежать, вырваться, хоть бы плюнуть, но сейчас глаза заливали жгучие слезы, а в висках колотил пульс. Услышал, как где-то в коридорчике упали книги, но никто так и не пришёл.

Рон наклонился ближе — веснушки побледнели в тусклом свете.

— Раз уж ты так не ценил нашу дружбу, Поттер, мы тебе покажем, каково это — по-настоящему быть в одиночестве.

Симус ударил снова.

* * *

Ему снились пески огромной пустыни, простирающейся до самого горизонта, и страшные ранения. Кажется, ему отрезали ногу. С самого утра Гарри трясло, и, проснувшись, он первым делом ощупал ноги. А потом с час сидел в душевых и пытался мочалкой отдраить свое тело. Ночной запах гари, грязи и крови будто впитался в него, и он чувствовал его липкое мерзкое прикосновение. Кожа в некоторых местах покрылась глубокими трещинами — лопнула, когда его лупили в коридоре, и мыло щипало до слез. Гарри, стиснув зубы, нещадно проходился по себе мочалкой.

Гобелен в гостиной на этот раз отображал тонущую в буре фигурку.

— Платочек не дать, Поттер? — завидев его болезненный вид, выкрикнул Малфой. — Тебе что, даже твои верные подсосы не помогают? Ах да, конечно, — весело протянул он, — вспомнил! Даже они не вытерпели твоей вони.

Он ухмыльнулся и нажал на значок «Поттер — смердяк», до сих пор висящий на его груди. Гарри даже не отреагировал. «Это Нигредо, Нигредо, Нигредо», — повторял он себе, идя между столами и привычно находя взглядом Гермиону. — «Так надо, так надо, так надо».

Сидеть одному было уже привычнее. Скучает ли она по нему? Хочет ли она возобновить с ним общение, или уже забыла, как будто ничего и не было? Про Рона он пытался не думать. Тяжесть в сердце клонила к земле. Хоть бы солнце выглянуло, так нет же — уже вторую неделю грозы и бури заставляли первачков в Большом Зале верещать от страха, видя над головой молнии. Выпив два стакана сока (кусок не лез в горло), Гарри вышел из-за стола и увидел среди пуффендуйцев Седрика Диггори.

Седрик не знает про драконов. Он единственный выйдет на схватку не подготовленным. В конце концов, уже был понедельник. Гарри решил. Он сделает достаточно, чтобы Седрик не погиб, но и достаточно, чтобы тот не успел продумать подробный план и занять первое место.

Пока Гарри, хромая, добежал до дверей Большого Зала, Седрик был уже наверху, в окружении шестикурсниц. Гарри зашел за колонну, остановился, вынул палочку и прицелился:

— Диффиндо!

Сумка Седрика лопнула. Из нее посыпались перья, учебники, пергамент, две чернильницы разбились вдребезги. Друзья кинулись ему на помощь. Конечно, у главного чемпиона Хогвартса есть друзья. Боль опять кольнула Гарри упрямой стрелой.

— Не беспокойтесь, идите на урок. Скажите Флитвику, что я опоздаю. — Седрик был явно расстроен.

Гарри спрятал палочку в мантию, подождал, пока приятели Седрика скроются в классе, и подошел к нему. Напоследок подруга Седрика обернулась — высокий хвост хлестнул светлой плетью по черной спине — и смерила Гарри презрительным взглядом. Седрик тоже заметил его, но промолчал.

— Седрик, в первом туре будут драконы, — быстро произнес Гарри.

— Что? — чуть не подпрыгнул Седрик.

— Драконы, — повторил Гарри и прибавил, боясь, что выйдет Флитвик. — Их четыре. По штуке на каждого. Нам надо будет пройти мимо них. Наверное.

Седрик взглянул на него. В серых глазах читался испуг.

— Ты уверен? — прошептал Седрик.

— Сам видел.

— Как ты узнал? Это ведь не положено.

— Случайно. — Гарри не мог сказать правду. Не хотел Хагриду неприятностей. — Знаю не только я, но и Флер с Крамом.

Седрик выпрямился, в руках чернильницы, перья, книги. Через плечо висит рваная сумка. Он удивленно, чуть не с подозрением глядел на Гарри.

— Почему ты рассказал мне?

Гарри помолчал.

— А я и не хотел говорить. Зато теперь мы все в равных условиях.

Гарри был готов к первому испытанию, готов настолько, насколько может подготовиться четверокурсник, узнавший о задании за несколько дней. И поэтому, когда Грюм спросил его о том, готов ли он, Гарри твердо ответил: «Да».

Впрочем, осталось еще кое-что. Проплакав полночи, Гарри понял, что теперь без мантии-невидимки в коридоры школы не выйдет, но, благо, в библиотеке можно было ее не использовать.

Валлийский зелёный обыкновенный — вид дракона, распространённый на территории Уэльса. Отличается однородной зелёной окраской и гладкой чешуёй, а также мощными задними конечностями. Камуфляжная окраска делает его малозаметным на луговых участках ареала, однако размножение происходит преимущественно в горных районах, где для сохранения популяции организованы специализированные заповедники. Несмотря на известный инцидент в Илфракомбе, вид в целом характеризуется умеренно миролюбивым поведением. Пищевой рацион сходен с рационом опаловоглазого антипода и преимущественно состоит из овец; антропофобен, проявляет избегающее поведение по отношению к людям, за исключением случаев провокации. Отличается характерным, мелодичным ревом. При активации дыхательной атаки испускает узконаправленную струю пламени. Яйца имеют скорлупу землисто-коричневого оттенка с зелёными крапинками.

Гарри выписал все важное, что понял по дракону: избегать задних лап, быть внимательнее к движениям, не провоцировать. Движения на метле для него можно было не отрабатывать — узкая струя огня давала больше маневренности, чем можно было надеяться. Вообще, если ему попадется этот дракон, ему еще повезет. Может, с остальными будет так же? Воодушевленный, Гарри активно пролистал энциклопедию и остановился на нужном месте.

Венгерская хвосторога — крупный вид дракона, эндемичный для территории современной Венгрии. Отличается чёрной, плотно прилегающей чешуёй, жёлтыми глазами, а также рогами и хвостовыми шипами красновато-коричневого оттенка. Вид характеризуется выраженной агрессивностью и считается одним из наиболее опасных среди драконов. Основное анатомическое отличие — длинный, вооруженный острыми шипами хвост, используемый в качестве ударного орудия. Приближение к особям опасно как с фронтальной, так и с тыльной стороны. Вид обладает способностью к проекционной пиротаксисии — огненное дыхание достигает дистанции до 15 метров. Основной рацион включает коз, овец и, при наличии возможности, человека. Яйца имеют скорлупу серого цвета, по структуре и прочности сходную с цементом.

Высокая степень угрозы. Не рекомендуется приближаться без специализированной подготовки и разрешения соответствующих магических органов.

Отлично, подумалось Гарри. Можно было забить пари, к кому он попадет с его удачей. Впрочем, если у него будет противоожоговое (а оно у него будет), наверное, можно не бояться хвосторожьего огня?

Китайский огненный шар, также известный под названием «дракон-лев», представляет собой крупное, тероподоподобное существо, эндемичное для восточноазиатского региона. Его тело покрыто плотными чешуями с ярко-алым пигментом, а массивная, уплощенная морда окаймлена шиповидными выростами с характерным золотистым окрасом. Вид был интродуцирован в другие регионы из материкового Китая. Номенклатурное название связано с характерной грибовидной формой огненной струи, которую особи выделяют из ноздрей при возбуждении или угрозе.

Средняя масса взрослой особи варьируется от 2 до 4 тонн, при этом выражен половой диморфизм — самки, как правило, заметно крупнее самцов. Яйца характеризуются толстой скорлупой насыщенного багряного цвета с равномерно распределенными золотистыми вкраплениями; высоко ценятся в традиционной китайской алхимии как компонент для сложных зелий.

Представители данного вида демонстрируют выраженное агрессивное поведение и отличаются низким уровнем толерантности как к сородичам, так и к другим видам. Диета преимущественно плотоядная, включает широкий спектр млекопитающих, однако наблюдается предпочтение к свиньям и человеку.

Еще один сюрприз. Мрачный, Гарри долистал до последнего дракона. Если он будет умеренного класса опасности — шансы будут пятьдесят на пятьдесят, а это уже что-то.

Шведский тупорылый дракон — дракон, отличающийся компактным телосложением и серебристо-голубой чешуёй с металлическим отблеском. Вид получил своё название из-за укороченной морды. Шкура высоко ценится за прочность и устойчивость к магическим воздействиям, что делает её востребованной при изготовлении защитных перчаток и щитов.

Основная боевая способность — проекция ярко-синего пламени, вырывающегося из ноздрей. Температура пламени достаточна для мгновенного воспламенения древесины и разрушения органических тканей, включая костные структуры. Статистически случаи нападения на людей ниже среднего по виду Dracoferae. Ареал вида ограничен удалёнными, слабо…

Ладно, это уже неважно. Что следует, он из этого понял и дотошно выписал. Молодец, Гарри.

Гарри откинулся на спинку стула и задумчиво уставился в книгу. С иллюстрации на него злобно смотрел шведский тупорыл.

* * *

Ночь перед первым испытанием опустилась на Хогвартс тяжело, как саван. Луна, едва пробиваясь сквозь дымчатые облака, вырезала бледные контуры башен. В комнате казалось холоднее, чем было обычно.

Гарри сидел у окна, не зажигая света. За стеклом клубился туман, и где-то вдали, за темными очертаниями деревьев, слышался глухой рев. Он знал, что это был не ветер. Представлял, как драконово дыхание расплавляет цепи, глаза светятся углями в мраке, полные вековой злобы. Он почувствовал, как тело сжимается: в желудке застыл холодный ком, пальцы дрожали, как от слишком мощной магии.

Он спрятал под кроватью палочку, зелья и метлу, разложил их на равном расстоянии друг от друга. Гарри давно стал дерганным, и везде ему виделись плохие приметы. Трелони бы возликовала… Флер, Седрик, Крам — все готовились иначе. С поддержкой. С наставниками. С друзьями. Он же был один, совершенно один. Он лег как кровать как был, одетый, свернулся калачиком и уставился в темноту.

За прошедший день он осилил еще три книги, и то по диагонали: «Огнеустойчивые заклинания», «Драконья кожа: строение и уязвимости», «Методы отвлечения магических тварей». Все слова сливались в серый, воняющий пеплом текст, голова не могла сосредоточиться, в ушах звенело. Мантия не поможет — из атласа Гарри узнал, что драконы чувствуют тепло, как змеи, да и брать ее было нельзя. Зато, если не свезет, ему помогут знания. В конце концов, он выучил Дезиллюминационное, хоть не палить мантию перед всей школой. Авось поможет. Все равно всё сводится к мгновениям. «Прыжок на метлу — взлет — заклятие». Только от судьбы зависело, будет ли «смерть» завершать этот короткий список.

В зеркале, умываясь на ночь, он увидел своё отражение. Белое лицо, запавшие щеки, серые тени под глазами. Шрам, тонкими разветвлениями молний заходящий на брови, казался чужеродным. Он вдруг почувствовал: человек, которого называли Гарри Поттер, завтра умрёт, и захотел заплакать. Пусть даже тело выживет — это будет кто-то другой.

И это было даже не страшно. Просто тоскливо и неизбежно. Это ведь Нигредо.

Утро разверзлось глухим, свинцовым покровом. Небо низко нависало над Большим Залом, тусклый свет едва просачивался сквозь тяжелые облака. Вся школа, не обращая внимания на депрессивный антураж, гудела и волновалась. Уроки закончились в полдень, чтобы ученики могли, не торопясь, дойти до загона, где планировалось проведение первого испытания. Что там будет никто, конечно же, еще не знал — кроме чемпионов.

Гарри с утра опрокинул бутыль успокоительного настоя, и теперь чувствовал странную отстраненность и уверенность в своих силах. Он сделал всё возможное, чтобы победить — нет, не выжить, а победить! — и никто больше не будет сомневаться, что он достоин быть чемпионом. Ни Малфой, ни Нотт, ни Рон, не Гермиона. Странно, что такие разные люди оказались в одном списке… Но Гарри отбросил все грустные мысли прочь. С самого утра им овладел странный горячечный азарт. Ни на редкое доброе слово, ни на насмешки он внимания не обращал. Не до того. В уме он тренировался, отскакивал в сторону, перебирал заклинания и всё, что знал о драконах — снова, и снова, и снова.

Время как с ума сошло, мчалось семимильными шагами. Только что сидел на первом уроке — истории магии, только переоделся в защитный костюм, а уже обед… («Утро, куда делось утро?») Хорошо хоть на Зелья не попадет. Впрочем, с его изменившимся подходом к жизни и учебе это был бы шанс подтянуть себя. На дополнительные к Снейпу, что ли, записаться? Гарри хрюкнул под нос со смеху, и тут заметил профессора МакГонагалл, которая быстрым шагом подошла к нему.

— Поттер, поторопитесь. Чемпионы только что ушли готовиться к первому туру.

На них глазели с соседних столов.

— Иду, — посерьезневший Гарри поднялся и осмотрел свой стол. Кучка предателей, толпа, оборачивающаяся вокруг своей оси вслед за флюгером. Куда ветер подует — туда и они. Гермиона сидела, как на иголках, и ее огромные глаза с каким-то болезненным испугом смотрели на него. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Гарри отвернулся. Ему сегодня все нипочем, и ничего его не выбьет из колеи.

МакГонагалл очевидно было не по себе. Лицо встревоженное. Они сошли по каменным ступеням, вышли в холодный ноябрьский полдень.

Воздух стоял сырой, промозглый, словно из-под озера тянуло холодной влагой. Пахло дождем. Голые ветви деревьев Запретного Леса, почерневшие и скрученные, царапали серый туман. Впрочем, Гаррины глаза одновременно отмечали более практичные вещи: земля под ногами была твердой, а солнца не видно — будет удобнее взлетать.

— Не бойся, — внезапно сказала профессор. — На случай осложнений дежурят волшебники… Главное, сделай все, что можешь, плохого о тебе не подумают…

— Я сделаю больше, — вырвалось у Гарри.

— Не стоит, Поттер. Минимума с учетом твоего возраста будет достаточно.

Гарри промолчал. «Сделай всё, что можешь». На предыдущих курсах его об этом не просили, а он со всем справился на отлично.

— Войдешь сюда, — сказала профессор МакГонагалл, указывая на палатку, расположившуюся на опушке леса. — Будешь ждать своей очереди. Мистер Бэгмен объяснит вам, что делать. Ну… Счастливо тебе?

— Спасибо, — произнес Гарри, вскинув голову.

Профессор замялась, но удалилась, а Гарри вошел внутрь. По сравнению с травлей, развернувшейся в последние недели, суровость МакГи, наоборот, бодрила, а не заставляла себя, как встарь, чувствовать себя мальчишкой в старых шмотках, который пришел на свой первый урок трансфигурации.

В углу сидела Флер Делакур — белое лицо, дрожащие руки. Ее белоснежные волосы будто потускнели, и теперь ломкими прядями стелились по спине. Гарри усмехнулся про себя. Что, Флер, сегодня не так самоуверенна? В груди у Гарри затанцевал какой-то странный мальчишеский задор. Он чувствовал себя подготовленным на все сто, в отличии от этой заносчивой полувейлы. Остальные тоже были здесь: Крам еще сильнее хмурится, сжимает здоровенные кулачищи, Седрик ходит из угла в угол, заламывая руки. Но в отличие от него они-то здесь по собственной воле… Хотя, в общем-то, это ничего не меняет. Хоть он и попал на Турнир случайно, бороться продолжает намеренно.

— Привет, Гарри! — радостно воскликнул Бэгмен. — Чувствуй себя как дома! Итак, все в сборе. И я сейчас сообщу вам, что делать. Когда зрители соберутся, я открою вот эту сумку. — Он поднял мешочек из красного шелка и потряс им. — В ней копии тех, с кем вам предстоит сразиться. Каждый по очереди достанет того, кого ему послала судьба. Ваша задача — завладеть золотым яйцом.

Завладеть золотым яйцом. Пока всё идет по плану, он и не думал, что придется мочить дракона. Яйцо — почти как снитч, разве что больше. Гарри быстро прикинул в голове, получится ли схватить яйцо одной рукой. Драконьи яйца, насколько он помнил с первого курса, были гораздо больше ладони, придется задействовать вторую руку…

Сквозь палаточный брезент донесся топот множества ног. Зрители шли, шутя, смеясь, возбужденно переговариваясь… Никому из них не приходилось выходить против дракона. У Гарри злобной змеей в груди поднялся гнев. Тем временем Бэгмен развязывал мешочек.

— Леди, прошу вас, — объявил он, предлагая мешочек Флер.

Она опустила внутрь руку и вынула крошечную точную модель валлийского зеленого с биркой номер два на шее. Флер не выказала ни малейшего удивления, скорее осознанную обреченность. Да, Гарри прав: мадам Максим ей все про драконов рассказала. Если везде обманщики и обман, то почему он должен играть честно? А ведь он еще сомневался, надевать ли наколенники и защитный костюм!

Вторым выбирал Крам. Ему выпал китайский огненный шар с номером три. Крам не моргнул и глазом, просто смотрел под ноги. Он не заметался в ужасе, не показал паники, не обрушился с проклятиями на директоров, решивших подвергнуть их такому испытанию. Никто не собирался обвинять тех, кто додумался считать огнедышащих тварей подходящим испытанием для подростков. Они знали. Знали. Ну, что ж.

Седрик вытащил сине-серого шведского тупорылого под номером один. И Гарри понял, что его ожидает. Он сунул руку в мешочек — венгерская хвосторога, номер четыре. Гарри взглянул на дракониху — та растопырила крылья и оскалила клычки. «Я тебя уделаю, как девчонку», — свирепо подумал он, глядя в крошечные глаза.

— Ну вот! — сказал Бэгмен. — С этими драконами вам предстоит встретиться. На шее у дракона номер очереди. Честно говоря, я сам в шоке, что вам повезло участвовать в таком ритуале! — Его глаза сверкали, будто никакого риска быть сожранным драконом никогда не было. Флер нахмурилась. — Дракон, — добавил он шепотом, наклоняясь к ним, — это символ первобытной материи и хаоса. Разрушения и страха. Так переборите свой страх!

Гарри увидел, как Крам решительно сжал кулаки.

— Что ж, с этим вынужден вас оставить, я сегодня еще и комментатор. Мистер Диггори, по свистку первый войдете в загон. Гарри, можно тебя на два слова?

— Э-э… — протянул Гарри и вышел из палатки вслед за Бэгменом.

Тот отошел за деревья и обратился к нему с отеческой заботой в голосе:

— Как ты, Гарри? Могу я чем-то тебе помочь?

— Что? — не сразу понял Гарри.

— У тебя есть план действий? — Бэгмен заговорщически понизил голос. — Я хотел бы подкинуть тебе пару советов. Ты младше всех, Гарри, я бы помог тебе, если, конечно…

— Да, — быстро сказал Гарри, отметив удивление на круглом мальчишеском лице. — Вы знаете заклинания ослепления? Я слышал, что есть одно простое, но не смог проверить, как оно работает.

Это была правда. Было и второе — заклинание было описано только в книгах Запретной секции, и Гарри еле его нашел, практически случайно, и не знал, действует ли оно на драконов. Он надеялся, что ему не придется его использовать, потому что и его проверить на испытуемых не удалось.

— Всегда есть Обскуро, Гарри, — подмигнул Бэгмен.

— Обскуро, — повторил Гарри. — Обскуро.

Прозвучал свисток.

— Мерлин! Мне пора бежать! — спохватился Бэгмен. — Удачи!

Из палатки вышел еще сильнее побледневший Седрик. Гарри молча хлопнул его по плечу, и вернулся на скамейку. Там он быстро скастовал заклинание на обе руки. Если не получится быстро схватить яйцо, он просто хлопнет по нему, и яйцо пристанет к руке как муха к липкой ленте.

Он слушал, как чемпионы проходят испытание один за другим, вполуха, тренируясь притягивать разные вещи из палатки. Тренировок никогда не бывает достаточно — научишься притягивать вещи, а на следующий день засомневаешься и себе, и всё, пиши пропало. «Акцио. Акцио. Конъюктивитус. Обскуро». Никогда он не был в таком напряжении: сердце колотится, пальцы дрожат. Гарри разгонял в себе злость, пытаясь держать боевой дух на уровне. Получалось когда как, но Гарри был больше уверен в себе. Волновался ли Гарри? Да. Был ли он уверен в своих силах? На сто процентов.

Гарри понял, что что-то пошло не так, когда восторженный гул трибун вдруг сменился испуганными криками. Не нужно было обладать выдающимся умом, чтобы догадаться, что с Крамом случилось что-то серьезное.

Настала очередь Гарри. Вот и свисток.

Гарри поднялся на ватных ногах, адреналин кипел в крови. Вышел из палатки, чувствуя, как эмоции накалились в нем добела.

Все предстало перед ним как в черно-белом сне. С трибун на Гарри смотрели сотни лиц. Загон пропах серой и кровью. Гарри вышел из-за скалы (палочка в ладони дрожала не столько от страха, сколько от напряжения) и наложил на себя Дезиллюминационное.

И тогда он её увидел. Они совсем с ума сошли?

Это была самка, древняя, как море. Ее было сложно не заметить — громадный валун тьмы, возвышающийся над трибунами. Её чешуя блестела, как выкованная сталь; крылья, полураскрытые, казались исполинскими косами. Такое существо еще тысячу лет назад сжигало таких, как он, в пепел.

Она его не заметила, но почуяла — огромные когти царапнули камень, оставив борозды размером с гаррину руку. Она не спешила. Палач, уверенный в исходе. Ну, потанцуем. Всё равно перед смертью не надышишься. Гарри большим пальцем откупорил резиновую крышечку и одним глотком залил в себя зелье.

Пришла пора действовать. Он поднял палочку, но заклятие застряло в горле. Грудь стянула тяжесть, мир вокруг сузился до тихого, угрожающего рычания зверя.

— Акцио «Молния»!

Слова шептались сами собой, но ветер их глотал. Он шептал и шептал, надеясь, что метла прилетит. Но вот воздух рассек свист. «Молнию» он с утра положил под трибунами, и с торжеством, мелькнувшим во взгляде, увидел, как она летела к нему, рассекая воздух. Его ласточка! Зрители зашумели сильней… «Всё, Гарри, успокойся», — уговаривал он себя, пытаясь отогнать доисторический ужас, который не брался даже успокоительным. — «Ты готов на все сто».

Отработанным движением перекинул ногу через метлу, взлетел и взмыл высоко вверх. Волосы развевались на ветру. Просто еще один матч по квиддичу! Матч с очередным соперником — хвосторогой. Да, противник ужасен, но он ему по зубам.

Гарри глянул на кладку яиц — вон оно, золотая булавка, блестит на фоне серых.

— Отлично, — скомандовал себе Гарри. — Тактика отвлечения… Вперед!

Дракон качнул головой — и выдохнул.

На секунду Гарри показалось, что он погрузился в морскую воду, но затем мир как будто вырвался из рук. Огонь залил камни, воздух завопил. Загон превратился в раскаленную клетку. В ушах звенело, вокруг — ничего, кроме пыли и пепла. Что происходит? Задыхаясь, Гарри — он же Гарри? — поднял голову. Он на метле… Точно, он уже успел взлететь… Вокруг, как совиные перышки, летали камни и белый пепел. Что за черт? Натужно кашляя, он направился вперед, молясь всем богам, чтобы хвосторога была в другой стороне. Тело не слушалось — обвисло на метле, как грязная тряпка, руки толком не держат метлу, будто контроль над ними взял кто-то другой. Палочка висит на липкой руке, не отрывается. Слава богам. В голове медленно и жестоко бил набат. Гарри очутился возле трибун — понял по приблизившимся глухим крикам — развернулся и дрожащей рукой утер холодный пот.

Как она его заметила?! Дезиллюминационное не скрывало человека полностью, как мантия-невидимка, но он наивно надеялся, что она не заметит подрагиваний воздуха… Повезло, что хвосторога выдохнула, когда он входил в пике, и огонь прошел мимо него. Лицо пекло от ядовитых испарений, и горло раздирал кашель. На него нахлынула странная сонливость, но сдаваться было нельзя. Вернись он сейчас в загон — и все бы поняли, даже слизеринцы, даже гриффиндорцы, но что он, зря разрабатывал свой план? Гарри собрался с силами, сжал руки на метловище и взмыл повыше — рассмотреть плацдарм. Хвосторога нашлась там где и сидела — громадная черная махина, рычащая в яростной попытке защитить детей.

Воля. Ему нужна вся его воля. Гарри собрался и пригнулся к метле. Вильнул в сторону, сделал полукруг и, быстро пролетая над хвосторожьей головой, каркающим голосом прохрипел:

— Конъюктивитус!

Но заклинание даже не выстрелило. Гарри похолодел и почувствовал, как пот градом катится по спине. Он пару раз пролетел мимо драконицы, крича заклинание, но ничего не работало. Он паниковал все больше и больше. Господи, кто вообще додумался ее сюда выпустить… Как это им в голову пришло…

— С-сука… Обскуро! — Луч ушел вбок, но растворился в жесткой драконьей коже. Рассерженная мелькающей мушкой драконица махнула хвостом, Гарри ушел влево, длинный шип задел руку и порвал мантию. Сквозь звон в ушах Гарри услышал чей-то крик, и понял, что кричит он сам. Пот заливал глаза, тело тряслось, как в горячке. Давай, Гарри, еще разок… Собрались…

— CAECITAS!

Это заклинание Гарри тренировал. То самое ослепляющее, которое не удалось проверить на испытуемых. И оно сработало. Сорвалось, вонзившись в шею — мельчайшая искра против бури. Он внезапно остановился, пришпорив метлу. Холод бушевал в крови, осталась только злобное сосредоточение. Время растворилось. Был только он и зверь. Ладно, раз уж тебя это не берет.

— CAECITAS MAXIMA! — взревел он похуже дракона, и вложил в заклинание всю свою силу. Голова закружилась. И, пока драконица не осознала, что произошло, повторно нацелил палочку: — SHAFRAT AL-ZALAM!

Заклинания попали прямо в мерзкую драконью рожу. Гарри закричал от радости, чуть не сорвав голос, и, рывком развернув метлу, стремглав рванул в сторону. Земля дрожала от драконьего рева. С гулом крылья распахнулись, и хвосторога тяжело оторвалась от земли. Заметалась в воздухе, разворачивая шею, вертя головой как бешеная змея.

Все еще шокированный Гарри понял — это последний шанс. Если бы не последнее заклинание, она бы в жизнь не оторвалась от кладки. Только к дракону. Только сквозь страх. Он рванулся вниз. Земля металась внизу, солнце померкло за дымом. Драконица кричала от боли, и темное облако вилось вокруг ее мощного тела. Пальцы судорожно сжали яйцо. Хвосторога выгнула шею — и небо исчезло в кровавом, багряном пламени.

Плечо подвело, как только Гарри развернул метлу в сторону выхода из загона. По руке струилось что-то теплое, и Гарри удивленно подумал, что не брал на соревнование воду. Жар от проткнутого шипом плеча распространялся вниз, и у Гарри потемнело в глазах от сводящей суставы боли. Мир качался, и вдалеке слышались крики — счастливые или испуганные, он не знал. Почему-то он лежал на земле — и когда успел упасть? К нему бежали драконоборцы.

Если по-честному — у Рона было всегда всё плохо. Даже если не было никаких причин откладывать домашнее задание, он просто предпочитал ныть — жизнь такая, всё мимо и всё не то. А после истории с Кубком у него появился вообще отличный повод нырнуть в своё любимое «всё ужасно». Гермиона, конечно, поняла, что Рон завидует, в отличие от нее (она-то испугалась, когда узнала, что Гарри кинул свое имя в Кубок!), а еще неплохо так обиделся, что Гарри решился шагнуть вперед, к славе, а он так ничего с этим не сделал. Только понять свои истинные чувства для него было сложнее, чем просто психануть. Разбираться было вообще не в его стиле.

Если так подумать, его вечная беда была в том, что все были чем-то заняты, а он не умел и не желал разбираться в чем-то сам. Он ждал, что кто-то придёт, поднимет, подскажет, куда идти. Сделает за него домашнее задание, или хотя бы даст скатать. А если никто не идет ему навстречу — он начинал ныть и капать на мозги всей гриффиндорской гостиной.

Гермиона давно подозревала, что Рон прицепился к Гарри не из лучших побуждений — скорее, летел как мотылек на свет. Без Гарри он быстро стух, стал более раздраженным чем обычно, и все хорохорился, что Гарри ему не нужен. Ну да, конечно, так оно и заметно. Ни Дин, ни Симус не могли дать ему то, что давал Гарри — гордости, удовлетворенно порыкивающего чувства принадлежности к чему-то важному.

Самой Гермионе через пару недель гордого хождения по коридорам стало грустно и тоскливо. Рон мог еще какое-то время продержаться, распаляя свой гнев, но все-таки Гарри был первым другом Гермионы здесь, в волшебном мире. Рон, несмотря на то, что спас ее от тролля, продолжал к ней цепляться, и был необычайно груб даже для своего обычного стиля общения.

Когда Гарри узнал, что она донесла на его «Молнию» профессору МакГонагалл, он перестал с ней общаться — она до сих пор не могла ему полностью этого простить, ведь должен же был он понять! — и это стало одним из самых темных периодов ее жизни. Даже в начале первого курса было легче — тогда она еще не знала, что значит иметь друзей. Сейчас она проводила ночи, рыдая в подушку, и вставала еще более уставшей, чем мог ее заставить себя почувствовать Маховик. Тем более, с Роном они не так чтобы плотно общались, и Гермионе было страшно ходить по коридорам. Вообще-то, в Хогвартсе часто было страшно — не чета ее South Hampstead. Многие двери не открывались или вели не туда, стены плыли, как расплавленный воск, портреты иногда начинали странно смеяться. Замок будто лихорадило от инфекционной болезни. Свечи гасли сами по себе, в коридорах по утрам появлялся туман, а на колокольной башне постоянно кто-то ходил, хотя сама башня была давно закрыта. Старшие девочки пугали их, еще не оперившихся первокурсниц, рассказывая, что по портретам в коридорах ходит девочка в алом, скрывающая свое лицо. Якобы, если смотреть на нее слишком долго, в коридоре начинают раздаваться шаги, а все открытые двери сами собой закрываются. Тогда Гермиона испугалась, но, задрав подбородок, заявила, что это все детские страшилки. А потом подросла, познакомилась с Хогвартсом, где ее чуть не разделал на потроха трехметровый тролль, задумалась, откуда в замке появляются призраки, и испугалась еще раз.

Один Гарри всегда был рядом, несмотря на всю эту потустороннюю муть. Спасал ее от тролля, шутил, когда она вздрагивала, уставившись на портреты, толкал локтем на занятиях, когда ее пугал до чертиков Бинс.

Она вспоминала Гарри, который иногда казался стеснительным, а иногда — злым. Вспоминала его растрепанные волосы, привычку потирать шрам. То, как он смеялся над шутками Рона, и взгляд его был благодарным. То, как он летел за снитчем — свободный, легкий, счастливый.

Она так привыкла его опекать, лелеять, беречь их дружбу, что казавшаяся изначально принципиальной позиция ломалась с каждым днем, и становилось всё сложнее уговаривать себя, что поступила правильно. Половина ее души хотела ринуться за Гарри и слезно просить прощения, вторая — не сдавать позиций, пока он не признается, что он натворил. Рон был прав — ни у кого, кроме Гарри, не было мантии-невидимки… Впрочем, у него была прямо-таки потрясающая орда врагов.

Да, она достаточно долго верила, что эту кашу Гарри заварил сам. Пусть даже директор не мог ни расторгнуть магический контракт, ни напрямую помочь чемпионам, но ведь всегда были лазейки, чтобы подтянуть хотя бы с подготовкой? Можно было намекнуть профессорам, Грюму или Снейпу… ладно, тут бы не выгорело, но неужто Флитвик не мог провести мастер-класс по чарам из высшей магии в школе? Ведь был же на втором курсе дуэльный клуб! Профессор МакГонагалл могла показать что-нибудь из боевой трансфигурации, научить более интересным и редким техникам, которые можно было применить на Турнире… Но никто ничего не сделал, и Гермиона подумала, что Дамблдор не заинтересован в том, чтобы кому-то помогать. А почему? Потому что, например, рассердился на Гарри, который все-таки полез в заварушку. Или потому что Гарри действительно бросил свое имя сам, а значит, никаких экстра-поблажек не ожидает и не хочет, гордясь тем, что Кубок выбрал его. Вариантов могла быть масса.

Но потом Дамблдор пригласил ее на разговор, прислав с младшекурсником записку, написанную косым, витым почерком.

Директор сидел прямо, поддавшись вперед. Руки раскрыты ладонями вверх. Ноги не скрещены. Поза открытая, движения, так и зовущие довериться.

Гермиона, конечно, читала некоторые книги о невербальной коммуникации, эволюционной психологии, этологии. Она знала, что в животном мире отведение взгляда и снижение головы — это универсальные сигналы отказа от агрессии или демонстрации покорности. Поэтому Гермиона сжалась в кресле, чтобы быть немного ниже, и опустила глаза, показывая, что не претендует на доминирование. Дамблдор был опасен, и все это понимали. Он носил цветастые мантии, остроносые мягкие туфли и вплетал в бороду колокольчики. Всё это казалось насмешкой, типа «я притворюсь дурачком, но все всё знают». Да, все всё знали.

Разговор с директором оказался коротким, но содержательным. Директор удивился, что Гермиона не поверила Гарри, и даже немножко отчитал ее за то, что она бросила своего друга. Он намекнул, что Гарри тоже поступил плохо, отвернувшись от верных друзей, и ее цель, как подающей надежды ученицы и подруги мальчиков, способствовать их скорейшему примирению. Гермиона на этом моменте еще больше сжалась и тут же честно созналась, что хотела подойти к Гарри, но он постоянно куда-то пропадает. Дамблдора это неожиданно заинтересовало. Гермиона ответила, что не знает, куда уходит Гарри, но, скорее всего, готовиться к Турниру. Она догадывалась, что он прятался под мантией, и, если честно, Гермиона понимала почему. На уроках разговаривать бы не получилось, на переменах его было не словить, а в Запретную секцию ее не пустили — не было разрешения. Уходил он раньше всех, и приходил уже тогда, когда она видела третий сон. Один раз она решила дождаться его в гостиной, но, к своему стыду, заснула на диване с книжкой по древним рунам.

Гермиона быстро поняла суть вопросов — и еще быстрее заметила, что директор умалчивает. Дамблдор прекрасно знал о начинающейся в школе травле. Более того, он был осведомлён, что именно Рон, с неожиданной для него энергией и даже какой-то странной гордостью, фактически возглавил это движение. Тем не менее, не предпринимал никаких действий — и, как поняла Гермиона, не собирался. На ее возмущенное «почему» (это было ошибкой) он ответил пространным ответом, в котором воды было больше, чем в сочинениях Рона для Трелони.

Больше она не позволила себе показать разочарование. Напротив, сжала зубы и сохраняла ровную маску, когда Дамблдор перешёл к более конкретным вопросам. Теперь его интересовало, не слышала ли она, какие заклинания Гарри собирается использовать на первом испытании. Гермиона хмыкнула про себя. Очевидно, ему было ой как важно сохранить достойный облик перед иностранными гостями и представителями прессы.

— Нет, директор, я почти ничего не знаю об этом, — ответила она ровно, обводя взглядом добротные книжные шкафы. — Вы же знаете, Гарри занимается сам по себе.

Дамблдор слегка прищурился. Его слух не подвел — он заметил маленькую нестыковку.

— Почти? — мягко уточнил он.

Гермиона встретила его взгляд уверенно.

— Да, — подтвердила она. — Однажды я увидела Гарри за тренировкой «Акцио».

Она говорила правду — ровно настолько, насколько было безопасно говорить правду. Дамблдор, не почувствовав в её словах ни фальши, ни утаивания чего-то важного, удовлетворился ответом. Они вежливо попрощались, и, только выйдя за дверь, Гермиона позволила себе выдохнуть с облегчением. Она справилась. Хладнокровие и точность, хладнокровие и точность.

Ей было плохо. За день перед испытанием Рон шепнул ей по секрету, что первым испытанием будут драконы, так что Поттер получит свое сполна, и был изумлен реакцией. Она шипела на него так, что мадам Пинс с позором выгнала ее из библиотеки и запретила ей вход на три дня. Шокированная Роном и его безрассудной жестокостью, она тут же рванула в гостиную, но Гарри там не нашла. Не было ей входу и в мальчишескую спальню — обиженный Рон заявил, что больше не хочет ее ни видеть, ни слышать, и вообще она сошла с ума — волноваться за лгуна и задаваку. Гермиона так разозлилась, что ей показалось, что ее волосы наэлектризовались и тихо трещали от напряжения. Здесь сдерживать она себя не стала, и орала на Рона, пока не сорвала голос.

А Гарри вообще пропал с радаров — не посещал уроки, не появлялся в Большом Зале (очевидно, ходил туда раньше, чем остальные ученики) и больше не сидел в гостиной. Она заметила его только на обеде перед испытанием, но когда решила наконец его позвать, он уже отвернулся и ушел. В палатку чемпионов ее не пустили, а сквозь дырки в брезенте она его не увидела. Осталось только ругать себя и плакать, впиваясь ногтями в щеки. Если он умрет сегодня, это будет ее вина. Ее, ее, ее вина.

* * *

Возвращение в мир живых было медленным, как всплывание из-под толщи воды. В ушах все еще шумела кровь, а горло раздирала боль. Гарри попытался шевельнуть пальцами, но не смог. Тело было слабым, как у новорожденного котенка. Ни земли, ни ветерка, ни что происходит вокруг, он не ощущал. Наконец, он собрался с силами, приоткрыл глаза и увидел белый кессонный потолок с давно знакомой лепниной.

К нему тут же подлетела бледная мадам Помфри.

— Мерлин, наконец-то, — выдохнула она, хватаясь за сердце. — Ну и напугали вы меня, Поттер.

Гарри заметил, что она пропустила свое привычное «мистер» и слабо улыбнулся. Что-то всегда останется неизменным — Помфри всегда волновалась за них, как за своих птенцов.

— Живой, — прохрипел он и тут же закашлялся.

— Аккуратнее! — прикрикнула на него мадам Помфри. — Горло сильно раздражено, лучше пока помолчать.

«Молчать я могу», — с горечью подумалось Гарри. — «С кем мне разговаривать?»

Но мадам Помфри внезапно его удивила.

— К вам посетители, — хмуро сказала она, взбивая ему подушку. — Но я впущу их через несколько минут. Я вас обследовала, но вам надо выпить целую кучу зелий.

Быстренько подкатила к нему столик на колесиках, на котором стояло штук тридцать стеклянных бутыльков разнообразных форм и цветов, и почему-то замялась.

— С вашей рукой скоро будем разбираться. Я ее зафиксировала, но быстро протез мы вам не сделаем.

— Какой протез? — с ужасом прохрипел Гарри, и повернул голову.

Левую руку обворачивали бинты, но Гарри никак не мог понять, что не так с его рукой. Поверхность от плеча до локтя закрывала стеклянная коробка, внутри которой клубился яркий голубой дым.

— Руку вы не потеряли, — хмуро оповестила его Помфри. — Но дракон вырвал значительный кусок мяса, до кости ничего не было. Сейчас мы зафиксировали руку, но двигать ей вам пока что запрещено. Услышали меня? — Гарри тупо смотрел на нее. — На место отсутствующей… материи мы вставим вам протез.

— Очень мило, — гневно вырвалось у него. — Но а зелья?! Костерост?

— Костерост, Поттер, отращивает кости, а не мышцы и нервы, — раздраженно ответила мадам Помфри, но ее лицо тут же немного смягчилось. — Мне жаль, Поттер. Правда, жаль. До такого колдомедицина еще не дошла. И молчите, пожалуйста, пока не выпьете зелья.

Паника накрыла волной — сжала горло, затмила мысли. Гарри не знал, что ему ответить. Он уже ничего не знал. Он сидел, завалившись на подушки, молча смотрел на свои перебинтованные обожженные ноги и пил один за другим зелья. Было плохо — хуже, чем когда-либо. Он хотел плакать, но не мог.

Через пару минут мадам Помфри открыла дверь, и в палату ворвалась Гермиона, на которой не было лица. За ней стоял Рон.

— Гарри, прости, прости! — закричала Гермиона. Ее трясло. — Я пыталась к тебе пройти, мне не дали…

— А ну тише! — зашипела Помфри. — Диггори еще не пришел в себя.

Гермиона разрыдалась и, зажимая рукой рот, кинулась к Гарри.

— Я только вчера узнала, что это будут драконы. Рон сказал… Я тебя не нашла, совсем не могла тебя найти, нигде. И не успела сегодня тебя предупредить, прости, Гарри, прости.

Она рыдала, и у Гарри сжалось сердце. Он положил руку Гермионе на плечо и слабо его сжал.

Рон был бледен и таращился на Гарри, как на призрак.

— Да, я… — растерянно сказал он, — Чарли мне сразу сказал. Я думал, это будет прикольно…

Слова застряли у Гарри в горле.

— Прикольно? — неверяще просипел он. — Огромная махина смерти — прикольно? Потерять, мать его, руку — прикольно?

Рон побледнел еще больше и отступил на шаг назад.

— Да я же не знал, что все будет так, — оправдывался он. — Да и ты так себя вел…

— Это как? — Гарри забыл, что ему надо находиться в кровати и резко сел. Гермиона испуганно переводила взгляд с одного на другого. — Избегал вас, когда вы меня начали толкать в коридорах? Не садился с тобой после того, как вы меня избили?

Гермиона тихо вскрикнула.

— Что? — Она развернулась к Рону так быстро, что ее волосы хлестнули Гарри по лицу. — Какого черта, Рон?

Рон выглядел испуганным.

— Да мы все думали, что это ты положил свое имя в Кубок, — заикаясь, начал защищаться он. — Мы ж ничего такого не сделали…

Гермиона зарычала, как разъяренная львица, схватила с соседней кровати подушку и швырнула ее в Рона. Когда она шагнула к нему, Рон поднял руки.

— Гарри, я уже понял, что это был не ты! Мне Гермиона сказала, что Дамблдор сказал… что ты не виноват. Я же не знал, откуда я мог знать?!

— Дамблдору поверил, а мне нет? — зло спросил Гарри, сжимая и разжимая кулаки. Гермиона пыталась отдышаться — лицо красное, волосы развеваются. — Меня с лестницы столкнули еще в первую неделю, Рон. Я это крыло посещал через день. Каждый, мать его, день! — прокричал он и запустил в Рона бутылек из-под зелья. Рон увернулся, бутылек попал в стену и разбился.

— Гарри, мы же друзья, — возопил Рон, поднимая руки еще выше, как будто был готов закричать: «Сдаюсь!» — Я же…

Крики Гарри и Гермионы слились в один, и мадам Помфри вылетела из своего кабинета, как разъяренная фурия.

— А ну вышли отсюда, раз не умеете вести себя тихо!

— Гарри! — Гермиона испуганно обернулась к нему, но Помфри бесцеремонно схватила ее и Рона за вороты мантии и потащила к дверям. В дверях они столкнулись с Дамблдором. Гарри устало откинулся на подушки.

Директор, хитро покосившись на мадам Помфри, подошел к откинувшемуся на подушки Гарри. Его фиолетовая мантия тяжело спадала на пол, и Гарри рассеянно проследил взглядом её колыхающиеся движения.

— Ты показал удивительное владение магией, Гарри. И, конечно, потрясающую смелость. — Его синие глаза глубоко и проницательно посмотрели на Гарри, и тот опустил взгляд.

— Я мог бы умереть там, профессор, — тихо ответил Гарри. Он не чувствовал радости от победы, внутри него глухо ворочалась пустота. — Мне просто повезло.

Он слышал, как за дверью переругивались Рон и Гермиона.

— Да… — Дамблдор задумчиво пригладил свою бороду. — Честно говоря, я надеялся, что тебе попадется валлиец.

— Я принял успокоительное перед соревнованиями, — тупо сказал Гарри. — Я идиот. Не успел увернуться.

Дамблдор нахмурился.

— Не советую больше так делать, Гарри. Успокаивающий настой замедляет реакцию.

Гарри промолчал, и Дамблдор продолжил.

— Впрочем, Седрику повезло меньше, хоть ему и попался валлийский зеленый. Он применил заклятие трансфигурации, превратил камень в огромную собаку. Плохая идея, дракон расценил это как нападение. Надеюсь, ожоги скоро пройдут, но ноги ему уже не вернуть. Яйцо он не взял.

Гарри замутило. А он думал, что ему не повезло с его рукой! Как же так, он же предупредил Седрика… Гарри думал, тот тоже возьмет с собой метлу…

— А Флер? И Крам?

— Мисс Делакур применила вейловские чары, особую технику пения. — Глаза Дамблдора затуманились. — Прекрасное искусство. Она сумела погрузить своего дракона в транс. Он всхрапнул, поджег мисс Делакур одежду, но простое Агуаменти с этим справилось. А наш гость из Дурмстранга использовал Конъюнктивитус.

— Конъюн… что? — Гарри застонал и закрыл лицо рукой. Он произносил «Конъюктивитус», без «н». Мерлиновы яйца, какой же он дебил. А был так горд, так уверен в себе…

Дамблдор не дождался объяснений и продолжил, будто ничего не случилось:

— Правда, это заклинание довольно болезненное. Его драконица передавила половину настоящих яиц и заодно оттоптала мистеру Краму ноги. Да и не только ноги. И яйцо ему взять не удалось. Так что ему, конечно, снизили баллы, но он выжил.

Баллы! Гарри чуть не подскочил на кровати. Ему было все равно, что там оттоптали Краму.

— Я занял последнее место?

— К счастью, нет. На последнем месте мистер Диггори, потом Дурмстранг, а затем ты. Тебе хотели снять баллы за достаточно темное заклинание, но в правилах Турнира ничего не указывалось насчет применения подобной магии. Гарри, это было очень неразумно.

Дамблдор выглядел грустно, но Гарри не понял, почему.

— Неразумно? Она бы меня сожрала! Что не так с заклинанием?

— Оно причиняет боль живым существам, Гарри. Конечно, это не Непростительное, но очень похоже по применению. Им пользовались еще в Средневековье, когда хотели добыть информацию из плененных врагов. Ты знал это?

— Это был дракон, профессор. Не человек.

Дамблдор покачал головой.

— Разум дракона в чем-то превосходит человеческий. Мучить живое существо… не лучший способ пройти испытание.

Гарри не согласился, но промолчал. Хера с два он кому-то позволит его сожрать, что бы там не говорил Дамблдор.

— Шармбатон взял почетное первое место. Но судьи взяли в расчет и твой возраст, и твоего врага. — Дамблдор помрачнел. — Я действительно надеялся, что тебе не попадется хвосторога. Ох, чуть не забыл! С некоторыми чемпионами уже переговорили, но я должен передать тебе информацию по второму испытанию.

Мерлин, еще второе испытание. Гарри откинулся на подушки и застонал.

— И что там будет? Мантикора?

— Задания не должны повторяться, Гарри, — подмигнул Дамблдор. — А в этом случае нашлось бы пару повторений… Второй тур состоится двадцать четвертого февраля в девять тридцать утра. — И тут Дамблдор протянул ему золотое яйцо, которое взял с гарриной тумбочки. — Если посмотришь внимательнее, то увидишь, что оно открывается. Внутри яйца ключ ко второму заданию. К сожалению, больше мы не можем ничего сказать, ответ вы должны найти сами. Все ясно?

Бодрый голос Дамблдора не мог унять панику. Он должен справиться лучше… Был так самонадеян, с удовольствием смотрел, как волнуется в палатке Делакур… Грозился, что уделает хвосторогу как девчонку… А что же будет дальше, в следующих испытаниях? Демоны? Второе место — неплохо, конечно, особенно учитывая его возраст, но он допустил несколько страшных ошибок. Ошибок, которые не должны повториться.

* * *

Нигредо, наконец, закончилось. Закончились и кошмары, которые преследовали Гарри практически каждый день. Выходя на пробежку вокруг замка, он с удовольствием вдыхал аромат приближающейся зимы. Протез ему сделали за три дня в больнице Святого Мунго. Как он потом увидел (и еле удержался от того, чтоб его не стошнило прямо на больничную койку), дракон вырвал значительный кусок его плеча. Он закрыл тогда глаза, чтобы не видеть белую кость, но она иногда появлялась ему во снах. Пока ему накладывали протез вместо мышечного мяса, присланная из Мунго чародейка весело болтала, расписывая ему плюсы. Звучало это так, будто Гарри посчастливилось потерять кусок руки. Интересно, радовался ли своим увечьям Грюм?

Искусная смесь чародейства и инженерного мастерства, протез представлял собой артефакт высшего порядка. Он был сплавлен из зачарованного адамантия и серебра, легкий, но прочный, словно драконья кость. Поверхность была покрыта тончайшей сетью гравировок магических рун. Система самоисцеления из волокон шерсти единорога давала протезу восстанавливаться в случае повреждений, а синхронизация с нервной системой владельца достигалась вживлением капсулы, формирующей связь между плотью и артефактом. Если Гарри ударить в плечо, он почувствует удар, как почувствует холод, тепло и ветерок, но если в плечо врежется катана — протез удар отобьет.

Судя по тону, чародейка жалела, что Гарри не потерял всю руку — в полных протезах, захватывающих кисть, была целая встроенная система: заклинания, заранее вложенные в матрицу артефакта, могли быть активированы простыми жестами. Даже палочка не была нужна.

Вообще, после испытания Гарри выглядел так, как будто вышел из бетономешалки. Левый глаз заплыл под коркой запекшейся крови, подушечки пальцев были обожжены в мясо. Правое ухо изодралось, как у дворового кота, и было кое-как склеено «Супермедоклеем мисс Мари». Спаленные волосы обнажали белый череп. Одежду, от которой перло гарью, без раздумий выкинули в мусорное ведро. Но это было еще ничего.

Крама отправили в Мунго. У парня был раздроблен позвоночник, а переломанным ребром было проткнуто легкое. Месиво из ног целители пообещали восстановить. К Йолю его должны были выпустить.

С Гермионой Гарри помирился. Встретившись первый раз после того, как Гарри выпустили из Больничного крыла, они ничего друг другу не сказали. У Гарри всё еще кружилась голова, и он чувствовал себя как во сне. Спустились на первый этаж, не заглянув в Большой зал, пересекли холл, вышли наружу и зашагали по лужайке в сторону озера. Утро выдалось прохладным. Корабль Дурмстранга стоял у причала, отбрасывая на воду черную тень.

Выйдя из замка, будто сбросили с себя невидимые оковы. Гарри рассказывал Гермионе, как он тренировался, ходил в Хогсмид и постоянно сидел в библиотеке, корпя над талмудом про Великое Делание, каким он был идиотом, когда решил выпить успокоительное и напутал с Конъюнктивитусом, а еще — как Дамблдор его отругал за «темное» заклинание. Гермиона, в свою очередь, отругала Дамблдора и припомнила, как он вызывал ее к себе на ковер и расспрашивал про Гарри.

— Я думаю, он был вовсе не против твоего участия в Турнире. Как будто…

— Как будто это должно было чему-то меня научить? — проворчал Гарри. — Да, я тоже об этом думал. Как на первом курсе, да? «Я так горжусь твоей смелостью, Гарри!», «Ты показал такую храбрость, Гарри!» Хотя, я подумал, что и на этот раз опасности быть не должно. Он был на трибунах, мог вмешаться…

— Судьи бы не дали, даже если в загон десантировалась б армия Дамблдоров. Но для него очень важно, чтобы ты владел простыми, светлыми заклинаниями, — нахмурившись, подметила Гермиона. — И выходил с гордо поднятой головой туда, куда надо. Я имею в виду не то, что Дамблдор указывает, куда надо, а…

— Да нет, все может быть. Помнишь, как ко мне пришел Фоукс? В Тайной комнате? Он же якобы прилетел, потому что я сказал Реддлу, что Дамблдор — волшебник искуснее его. Не сам же он прилетел. Значит, Дамблдору важно, чтобы ему верили?

— И значит, Дамблдор мог знать, где скрывается Тайная комната, — опять нахмурилась Гермиона. — Хотя, кому как не ему это знать?

— Филчу?!

— Ха-ха!

Они болтали, болтали и все не могли наговориться. Гермиона, видимо, чувствовала себя очень виноватой, и не позволяла себе поучать Гарри, как часто делала раньше.

— Мне жаль, что ты через это прошел, Гарри, — грустно сказала она. — Если бы я тебе поверила сразу…

— То я бы не прошел Нигредо, — спокойно ответил Гарри. — Когда алхимик принимает, что его окружает иллюзия и что он сам есть иллюзия, ему тяжело понимать это. Человек должен, знаешь, немного пострадать.

— Меня пугает твое принятие. И слова.

— Цель Нигредо — отпадение всего лишнего, наносного, не соответствующего настоящему «Я». Всё в порядке, Гермиона.

Когда они, закутавшись в теплые мантии, уселись под раскидистым вязом, Гарри протянул Гермионе золотое яйцо, опоясанное тоненьким желобком.

— Дамблдор сказал, что в нем — ключ к прохождению второго испытания. Я еще не открывал. В трактате по Турниру сказано, что первое испытание проверяло Смекалку, а второе должно проверить Благородство. Третье — Силу. Значит, яйцо должно как-то подсказать, как это благородство проявить.

Гермиона взвесила яйцо на ладони.

— Тут руны, видишь? — сказала она, указывая пальцем на рунную вязь, окольцовывающую золотое покрытие. — Сложные… Интересно, что они значат. Наверное, надо их расшифровать?

— Только если в дополнение к тому, что внутри. Дамблдор сказал, что яйцо надо открыть. А еще — не все же брали древние руны. Я вообще не знаю, есть ли они в других школах.

— Хм…

Гермиона не сказала ни слова о том, что Гарри должен сам отгадать загадку золотого яйца. Кажется, после драконов ей было уже все равно. Она потянула ноготками за петельки и открыла яйцо.

Яйцо было полое и совершенно пустое, но тут же над озером пронесся скрежещущий, потусторонний и пронзительный вой. Гермиона вскрикнула (этого не было слышно за жуткой какофонией звуков) и захлопнула яйцо.

— Господи! — воскликнула Гермиона, переводя дух. — Это что еще такое?!

Гарри тяжело дышал.

— Ужас какой. Мне придется кого-то убить?

Гарри судорожно думал, как ему разгадать это. Ничего на ум не приходило, и паника, немного отошедшая, пока он валялся в Больничном крыле, вернулась вновь.

— Гермиона, — сказал он. — Мне все-таки нужно Умострильное.

Гермиона поняла его с полуслова.

— Опять к Миртл?

— У меня есть книжка рецептов, подберем сначала нужный. Потом закуплюсь в Хогсмиде — надо дождаться, пока нас выпустят.

— А ты разве не используешь каталоги?

— А?

Гермиона закатила глаза. Казалось, ее знакомство с магическим миром иногда превосходит гаррино в разы.

— Каталоги для заказов. Одежды, ингредиентов, котлов. Не слышал? В «Ежедневном пророке» есть специальная рубрика, а Лаванда выписывает отдельно дополнительные брошюрки. Ой, пойдем!

В гостиной Гриффиндора они засели на самых дальних диванчиках и принялись листать «Настои, разум просветляющие». Гарри откинулся на подушки и расслабился — клонило в сон.

— Умострильное слишком простое, мы его будем скоро варить… — бормотала Гермиона, делая пометки на самоприклеивающихся стикерах. — В основном им пользуются, когда учат теорию перед экзаменами, а тебе нужно лучше видеть логические связи и выдавать идеи. Остальные выглядят поинтереснее. Лист благовонной мирцетты — в жизнь не найдем, это очень старое растение… С Невиллом, что ли, посоветоваться? А это настаивается три месяца, у нас столько нет. О, смотри — это вроде ничего.

Гарри, задумавшийся о Невилле — а ведь полезно иметь рядом кого-то, разбирающегося в Травологии, — повернулся с опозданием.

— Да? Что там?

Палец Гермионы указывал на страницу, испещренную графиками и рисунками. Гарри поморщился — зельеварение никогда не было его любимым предметом.

О Эликсире Ума Вознесенного

Vas hoc obsigno, instar arcae mentis. Maneat in istis herbis spiritus scientiae et discretionis. In honorem luminis veritatis.

Сие варево, от древле хранимое в Запечатанных Книгах Востока и Запада, именуемо есть Настоем Разума, иже просветляет тьму невежества, отворяет врата рассуждения, обостряет разум и делает чело восприемлющим тайны глубочайшие.

В варении своём требует оно трав зело редких:

— Желчь зверя броненосного;

— Порошок, из когтя дракона струженный;

— Мята перечная, в часы растущей Луны собранная;

— Лист гинкго двулопастного;

— Крылья златоглазки;

— Патока ипаточника;

— Камень цитрин, солнечным светом преисполненный;

— Шерсть единорога, зверя чистейшего, в защиту ума приложимая.

К сим прибавляется щепоть толченого серебра и капля крови мудреца (либо равнозначной жертвы, по старому уставу).

Варится при пламени синим, в сосуде стеклянном, непременно беззвучно — дабы не смутить духи, таящиеся в мыслях варящего. Испивший сего зелья не токмо быстр в умозаключении, но и прозревает суть вещей за пределами зримого. Однако злоупотребляющий сим эликсиром страждет: разум его перегорает, и становится он, по слову древних, пламенем без сосуда.

Пробежав взглядом инструкцию к приготовлению, Гарри кивнул.

— Покатит. Давай я тогда спрошу Лаванду насчет каталогов.

— С мятой будет совсем легко, она в первой теплице растет. Ее и Хагрид может показать, он ее постоянно в чай добавляет. И шерсть у него возьмем. А гинкго двулопастный только в Азии растет, его надо будет заказывать.

Сидящий на подлокотнике кресла Тревор недовольно квакнул.

А на следующий же день, в понедельник, Гермиона показала Гарри Добби. Он встретил их на кухне Хогвартса, и был счастлив, как будто выиграл джекпот.

Как только раскланялись, позади Гарри запрыгали шесть домовиков. Они несли большой серебряный поднос с чайником, тремя чашками, молочником и блюдом, полным пирожных. Уминая пирожные за обе щеки, Гарри думал, что ни за что не отдаст эльфов на растерзание Гермионе.

— Как сам, Добби?

— Чудесно, Гарри Поттер, сэр! — подпрыгнул на стуле Добби. — Неделю назад Добби попросился работать у директора Дамблдора, сэр! Вы не представляете, как тяжело домовому эльфу, которого уволили, найти новое место! Вправду, очень трудно!

— А Дамблдор прям принимает всех обездоленных, — хмыкнув, сказал Гарри Гермионе. — Хагрид, Люпин, теперь Добби…

Гермиона о чем-то задумалась.

— И что, Добби, как ты относишься к новому хозяину? — миролюбиво спросила она.

— Директор Дамблдор чудесный волшебник, юная мисс! Такой благородный, такой добрый! Он приютил Добби, приютил Винки, и даже дал Добби зарплату! И целый выходной! Добби теперь работает на кухне, а иногда убирает классные комнаты. Добби очень, очень сильно любит профессора Дамблдора.

Эльфы слушали с живым интересом и кивали, от чего их огромные уши раскачивались.

— Главное, нашу не убирай, — рассмеялся Гарри. — У меня там пергаментов насобиралась целая куча, и все нужны.

— А где находится ваша комната, Гарри Поттер, сэр?

— Да на третьем этаже, за портретом Веселых Ведьм. Вроде бывший класс Трансфигурации.

Добби активно закивал.

— Это заброшенный класс, сэр, туда редко кто заходит. У нас, эльфов, часто не бывает времени там убирать. Но мы очень стараемся всё успевать, да, сэр…

Эльфы стыдливо потупились, а Добби натянул уши на самый нос, и только огромные зеленые глаза поблескивали оттуда.

— Но почему волшебники не учатся в Комнате Так-и-Сяк? Она бы открылась Гарри Поттеру, стоит только представить!

Так они познакомились с Выручай-комнатой.

Поначалу Гарри ненавидел протез.

Он был слишком чужим. Слишком гладким. Рука поднималась медленно. Протез не слушался интуитивно — движения запаздывали на долю секунды, и всё, от зашнуровывания шнурков до оттачивания пера, казалось неестественным. Как будто часть его самого заменила тень.

Он срывался. Разбивал чернильницы, швырял учебники, едва не расплавил диван в гостиной. От него шарахались, и только Гермиона грустно смотрела на его вспышки.

Позже он почитал про магическую нейроадаптацию — про привязку артефактов к нервной системе, про то, как магия течёт через неживое. Стоило бы пойти к Грюму, но от одной мысли о том, что кому-то придется показать свою слабость, Гарри пробивало отвращение. Спасением стал старый дневник какого-то вздорного артефактолога: в нём говорилось, что магическая конечность — продолжение воли, а не просто тела. А это было интересно.

Он начал использовать левую руку постоянно, даже когда мог бы обойтись заклинаниями. Заставлял себя завязывать шарф, перелистывать страницы, чистить метлу. С тех пор Гарри почти не думал о потере. Только о силе.

А вот яйцо разгадке не поддавалось, хоть лопни. Оно продолжало орать на столь высокой ноте, что уши не выдерживали этого напора. Гарри не собирался затягивать с разгадкой до последнего, но раз за разом захлопывал яйцо и раздраженно забрасывал в сумку. Прочитать руны, используя один только справочник, у него не получилось, а Гермиона весь день где-то пропадала.

— Почему я не взял руны вместо прорицаний?..

Его бормотание услышала проходящая мимо Парвати. Она была без Лаванды, с которой обычно ходили вместе как шерочка с машерочкой, но рядом с ней шагала похожая на нее как две капли воды Падма.

— Прорицания тоже важны, Гарри, — с недовольством бросила Парвати, останавливаясь рядом. — Профессор Трелони из раза в раз тебя предупреждает, что тебя ждет опасность, и где ты оказался? На Турнире!

— Если каждый раз слушать Трелони, то я должен умирать каждый понедельник, — вяло огрызнулся Гарри. — А руны могли помочь расшифровать надпись на яйце. Привет, Падма.

Парвати сначала не поняла, но потом ее лицо просветлело.

— О, а там есть рунные цепочки? Дай-ка погляжу.

Падма, перекинув через плечо тяжелую темную косу, облокотилась на стену и лениво лопнула жвачный пузырь. Гарри, недоумевая и надеясь одновременно, пошарил рукой в сумке, достал яйцо и протянул Парвати. Она заинтересованно видом завертела его в руках.

— Хм. Сложная вязь, такой я еще не видела. Яйцо что-то в себе содержит, видишь символы, похожие на дома? Они задерживают что-то внутри, не дают этому уйти.

— Оно полое, — нехотя признался Гарри. — Только орет.

— Орет? Значит, яйцо задерживает звук. Нет, дальше разобрать ничего не могу, это высшая рунология. Меня, конечно, мама учила, но… Падма, посмотришь?

Падма посмотрела, нахмурилась и покачала головой.

Гарри почесал затылок.

— И зачем тебя этому учили? Это же просто старый язык.

Судя по виду Парвати, она не поверила собственным ушам.

— Ты чего? — засмеялась она. — Руны — это те же заклинания, только в другой форме. Можно звать удачу, сделать себя здоровее. Рожениц всегда заключают в рунные круги. Или, ну… если очень надо, можно кому-то напакостить. А ещё амулеты и обереги! Можно себя защитить просто, если руну вышить на мантии — и тепло себе сделать, и всякие неприятности отогнать. Ну и гадания — лучше профессора Трелони в этом точно нет. Руны, конечно, не лучше хрустального шара, их можно трактовать по-разному, но в принципе…

Гарри застыл на месте.

— Парвати, ты мне, может, жизнь спасла!

Хлопнув по плечу покачнувшуюся Парвати и махнув ее сестре, он понесся в библиотеку. Мерлин, он думал, Гермионе делать нечего, если она взяла руны на втором курсе! Он думал, это просто древний язык, вроде латыни или там древнегреческого. Он начинал думать, что все это время Снейп был прав, и он, Гарри, настоящий остолоп.

Гермиону он нашел вечером, в гостиной Гриффиндора. Она сидела за столиком у окна, зарывшись с головой в талмуды.

— Гермиона, — сказал он, запыхавшись, — мне нужно срочно выучить древние руны.

Гермиона совершенно не по-гермиониному засмеялась.

— Да че ты ржешь! Серьезно, я вообще без понятия, зачем я взял эти прорицания. Никакого толку. — Он рухнул на стул и взъерошил короткий ежик. — Я уже договорился с МакГонагалл, она мне разрешила поменять прорицания на руны и присмотреться к арифмантике, если я подтяну себя хотя бы до начального уровня. Это мне сто пудов поможет в Турнире. Смотри! — Под скептичным взглядом Гермионы он вытащил извечный блокнот и начал загибать пальцы: — Заклинательная магия. Можно призвать удачу, укрепить здоровье или причинить кому-то вред. Можно сделать амулеты и обереги, которые помогут приумножить внутреннюю силу. Гадания… Ладно, в это я не верю. Но можно исцелить физические болезни! Некоторые. И главное — боевая сфера. Гермиона, это будет прорыв! Можно защитить себя, просто начертив руну на одежде! Можно сделать одежду теплой! И все это без палочки! Я могу испугать Дадли без всякой магии, просто нарисовав Отвлечение на двери у себя в комнате. А скандинавские воины использовали руны для увеличения силы, когда…

— Когда отправлялись на войну, — кивнула Гермиона.

Гарри посмотрел на нее, как бы говоря «Ну?!» Гермиона выглядела заинтересованной, но колебалась.

— Не знаю, Гарри. Мы уже далеко продвинулись, мы ведь начали обучение еще в прошлом году.

— Покажи хотя бы, что вы проходите.

— Ох, это будет очень сложно объяснить. — Она помолчала, раздумывая, но потом посмотрела на Гарри, который смотрел на нее щенячьим взглядом, и вздохнула. — Ну вот, домашнее задание на завтра: расшифровать надпись на среднеднестровском амулете, который был найден в Кишиневе. Не знаю, как викинги туда дошли, но надпись точно сделана футарком. — Она развернула к Гарри свой блокнот и стала показывать пером руны. Гарри старался поспевать за ее мыслью, постаравшись выбросить из головы вопрос, где находится Кишинев. — Интерпретация смыслового значения амулетной надписи может быть следующей: вот руна R, альгиз, видишь? Идеограмматическое значение этой руны — «защита». Дальше идет лигатура трех рун ihi в идеограмматическом значении «лед — град — лед», причем в качестве палиндрома и магической формулы.

— Можно по-английски? — не вытерпел Гарри.

Гермиона, тяжело вздохнув, начала снова.

— Идеограммы — это символы, означающее не просто букву, но целое понятие, или связку понятий, контекст. Примером могут служить иероглифы Древнего Египта и маггловские дорожные знаки, — дождавшись, когда Гарри кивнет, она продолжила. — Вот руна R, которая означает «защиту». — Она обвела «буковку» ᛉ. — А вот три руны подряд: ihi. — Она обвела iᚼi. — Они идут слитно, без разделения в один миллиметр, поэтому считаются связкой, то есть лигатурой. Значит, трактовать их следует только вместе. Читается наоборот так же, как и обычно, значит, это палиндром. И означает это последовательность трех вещей: лед, град, и опять лед. Дальше. Руны R и ihi тесно сочетаются с расположенными ниже знаками v. Значит, эти знаки v тесно связаны с двумя первыми рунами — они их поддерживают и усиливают. Вообще, идеограмматическое значение этих знаков можно интерпретировать и как «язвенную болезнь», и как «факел», и как «ливень», однако это не несет уж сильно большого значения, потому что они служат только для поддержки двух первых рун, а на смысл существенно не влияют. Знак v в идеограмматическом значении руны u позволяет трактовать надпись как «защита от ливней, града и обледенения», а в значении руны k — как «защита теплом магического факела от обморожения при плохой погоде». Понятно?

Гарри кивнул.

— И что, следовательно, значит эта надпись? — с любопытством спросила его Гермиона.

— Ну. Заклинание, охраняющее от холодов.

Гермиона обрадовалась.

— Я не совсем тупой, Гермиона, — улыбнулся он.

— Тут было еще несколько загвоздок, поэтому это скорее задание со звездочкой, — продолжала болтать Гермиона, раскрыв толстенный словарь рун на закладке. — Смотри — схожее начертание, как у v, имеется и у руны m младшего футарка, и означает оно «человек». Но, во-первых, в магических связках редко используется младший футарк, им предпочитали писать магглы, а во-вторых, характер надписи — амулетный. А еще викинги часто использовали руны R старшего футарка в магических надписях с идеограмматическим значением «защита». Значит, это просто выпадает из контекста, и следует искать новые, более логичные значения. А вот еще один из вариантов реконструкции названия.

И Гермиона с удовольствием прочитала:

— Ливень — плач облаков, и гибель сена, и мерзость пастыря.

Гарри засмеялся.

— Вот теперь ничего не понятно. Ладно, звучит интересно.

— Правда? — обрадовалась Гермиона. — Ой, Гарри! Если ты нагонишь, мы сможем вместе ходить на лекции! Это действительно интересно, ты сможешь собственными глазами увидеть эти амулеты! Знаешь, в древности руны вырезали на всем: на камнях, домах, даже на волшебных палочках! Я спросила профессора Бабблинг, и она сказала, что сейчас руны тоже вырезают, просто они очень маленькие и заточены внутри.

Гарри ущипнул себя за переносицу.

— И почему мы не изучаем руны с первого курса?

— Ну… все считают руны скучными. Маглорожденные боятся сложных предметов, а чистокровные и так учатся практической части на дому. Она не такая объемная. А история им не нужна. А вообще, считается, что руны достаточно сложно рисовать, а у первоклашек почерк ни к черту. Тем более у тех, кто с детства не владел пером.

— Значит, возьму уроки каллиграфии. Мне бы теперь только понять, откуда начать. Скорее всего, твоя Бабблинг не обрадуется тому, что меня надо тянуть.

— Знаешь, мы довольно долго сидели на изучении истории древних рун, читали Старшую Эдду и все такое, — задумалась Гермиона. — Это ведь по большей части лингвистика, поэтому она нас в основном гоняла на переводах.

— И что ты переводила? — заинтересовался Гарри, кладя подбородок на сложенные руки.

Гермиона молча полистала пергаменты, вытащила один и воодушевленно сказала:

— Слушай.

Хочешь целителем быть — учись рунам леса,

Что ведают боль и исцеляют раны.

Вырезай их на коре и листьях деревьев,

Чьи ветви тянутся на восток.

Стремишься к мудрости — запомни руны разума,

Чтобы звался ты самым разумным из людей.

Их начертал и постиг

Хитроумный Хропт.

— Это еще что?

— Как раз Старшая Эдда. Но если тебе нужна только практическая сторона, дело пойдет быстрее.

Она задумалась и начала рассказывать, выводя символы на пергаменте, чтобы Гарри было понятнее:

— Смотри. Мы изучаем только футарк, то есть древнегерманские руны. Это, как бы, алфавит… Нет, лучше сказать «рунный ряд». Он раз­де­лен на три эт­та, по восемь рун в каж­дом. Первый этт — это си­лы, вло­жен­ные в каж­до­го че­лове­ка из­на­чаль­но по при­роде. На этом эта­пе идет рас­кры­тие спо­соб­ностей, та­лан­тов и по­нима­ние собс­твен­но­го пред­назна­чения. Это если коротко. Второй этт — это си­лы, ко­торые че­лове­ку не­об­хо­димо раз­вить в се­бе. Мас­терс­тво, уме­ние. А третий этт — это ре­зуль­та­ты. Их маг дол­жен дос­тигнуть пос­ле то­го, как осознает свои та­лан­ты, оп­ре­делит мис­сию и на­рабо­тает мас­терс­тво, поэтому третий этт идет последним. Мы его только начали. Но подобные символы следует понимать не как знаки, обозначающие звук, или букву, или элемент декора, а как священные и магические символы. Они наносятся на какой-либо материал, в определенных условиях, в них вливается магия, и они могут обрести свою силу. Например… — Тут Гермиона покраснела и запнулась.

— Например? — подтолкнул ее Гарри.

— Ох… Ну, в общем, Лаванда меня научила, что если хочешь защитить себя от мелких проклятий и сглазов, можно начертить определенную рунную цепочку на одежде, прилегающей к телу.

— И чего ты покраснела?

Гермиона побагровела еще сильнее.

— На трусах, что ли?

— Гарри!

* * *

Руны Гарри понравились. Раньше он думал, что талантлив только в квиддиче, но ощущать то самое чувство полета, сидя над рунными цепочками, было совершенно новым опытом. Разгадывая, что означает та или иная цепочка, он чувствовал себя детективом. Это было похоже на какую-то игру, и он, ведомый инстинктами, щелкал задания как орешки.

Время шло. В Хогвартс пришла мстительная зима, и студеный ветер гулял по углам и так мрачного замка. У Гарри иногда кружилась голова. Ощущение, что он погрузился в сон, всё не исчезало. Он просыпался с десятым будильником в семь утра, еще когда за окном было темно, давая себе выспаться. Долго сидел на кровати со спущенными штанами, дрожа от холода. Плелся в Большой Зал, полный запахов сосисок и сахарного чая, катал на подоконнике домашку на неприоритетные уроки. Потом они шли на занятия (Гарри пропускал Историю магии, а иногда и Травологию), а после — набирали на кухне побольше еды и сидели в «Выручайке», как ее между собой прозвали, разбирая древние руны. Часто ходили в библиотеку за дополнительными словарями. Гермиона неслась как угорелая по всем вступительным темам, понимая, что для Гарри большого смысла не имеет, в каком регионе или веке была совершена та или иная находка. Несколько раз она намекала ему, что он все равно должен это знать — для экзаменов, но ему было все равно. Кивая с осоловелым взглядом, он силой воли заставлял себя выныривать из дремы. Турнир стоял перед глазами как бездушный, нематериальный жрец, заносящий руку с зажатым в ней ритуальным клинком.

Он узнал, что каждый рунический знак являлся носителем потенциальной энергии. Каждая руна вмещала потенциал рисующего ее мага и определяла характеристики сил, которые действуют на него в физическом плане и вовне.

Рунная сила могла быть использована во благо или во зло. Например, огнем можно было воспользоваться для обогрева дома или приготовления пищи, но можно было той же руной с небольшими изменениями этот дом сжечь. Так, свастика являлась древним символом Колеса Жизни, обозначающим движение Солнца, то есть времена года. Но ее зеркальное отражение в нацистской эмблеме превратило свастику в символ смерти, хаоса и разрушения.

Вечерами они садились в гостиной, если там никого не было, и Гермиона прогоняла Гарри по пройденному, пока он, завернувшись в плед, сонно таращился в окно, где, как маленькие хрусталики, сияли звезды.

— Так, Гарри. Что это за руны?

Он фыркнул и подпер голову рукой.

— Петра — энергия трансформации, присутствующая в земных минералах и металлах. Сохраняет прочность и стабильность вещей.

— Где еще встречается похожая руна, в каких рядах рун?

— В пунктированном футарке?

— Молодец. А это?

— Винья, завершающая руна. Символизирует радость, возникающую в результате обмена энергией или завершения дел.

— Номер в рунном ряде?

— Седьмая, число совершенства. А это Тир, мужская сила — смелость, решительность и напор. Усиливающая руна.

— Так. Опиши эту рунную цепочку.

— Создание защиты для объекта, даст искру… нет, удар током — что-то вроде — как только до него дотронется кто-то кроме заклинателя. Эта цепочка изменяет размер одежды. А эта подгоняет что-то под что-то. Не пойму. Кольцо? Меняет кольцо под размер пальца?

Гермиона одобрительно кивала.

Он узнал, что в начертании рун имеет значение время проведения ритуала: так, позитивные руны, несущие в себе добрую энергию, рисовались на возрастающую луну, самый пик и мощность силы руны набирали в полнолуние (поэтому защитные руны рисовались только при полной луне), а если маг хотел привнести в руну негативную энергию, он рисовал ее на убывающую луну. Руны могли быть сочетаемыми, несочетаемыми, даже сплетенными.

Вскоре он научился строить простенькие рунескрипты. Подбирать к ним обратный шифр было задачкой посложнее, но Гарри только потирал руки. Ничего, он дойдет и до этого. В свое время. Еще Гарри позарился на сплетенные руны, но нашел их только в учебнике за седьмой курс. С игрой в толщину надписей тоже пока что пришлось распрощаться. Сначала он подумал, что эта тема просто очень сложная, но потом передумал. Строго говоря, в курсе было довольно много воды. Переводы древних текстов, расшифровка надписей на амулетах — еще куда ни шло, набивало руку, но в основном на рунах изучали историю, и это Гарри бесило невероятно. На уроках он сидел на задней парте, поэтому, когда дело доходило до невероятно скучных историй про путешествия викингов, он листал учебник и пытался создать рунные цепочки. Гермиона нашептывала ему советы.

— Смотри, эти линии должны соединяться вот тут. Удлини немного эту, чтобы пересечь основание следующей руны. Нет! Под линейку давай. Теперь бери транспортир. Шестьдесят углов. И черти оттуда линию… Ага, вот так. А теперь окружность, чтобы захватить первую руну. Ух ты, Гарри! У тебя руки из правильного места растут!

— А ты сомневалась, — проворчал Гарри. — Я, между прочим, лучшим на уроках рисования был.

Для первой цепочки ему не хватало лишь пары компонентов. Сделать их лигатурой или оставить расстояние? Начертить на пергаменте или выгравировать на камне? В какой период луны это лучше сделать, утром или вечером, в какую погоду? Гермиона ему помогала по мере сил, но предпочитала на уроке записывать конспект. В конце концов, уставший Гарри просто заказал дорогущее Прытко Пишущее перо, и теперь Гермиона могла отвлекаться на лекцию пореже. Впрочем, она и так делала это нехотя, и соглашалась пропустить очередной уход в историю от Бабблинг только ради Гарри.

Благодаря ей, такой активной и готовой к свершениям, Гарри мог мотивировать сам себя. Сонность его в последнее время зашкаливала — в один день он очнулся в коридоре, ведущем в библиотеку, хотя не помнил, что вообще хотел там взять и когда покинул гостиную, а на астрономии, где они изучали точное определение момента Зенита и Надира, заснул, завороженный движениями планет в луноскопе.

— С кем ты идешь на бал? — прошептал Гарри, когда они кормили печенкой соплов Хагрида на следующем уроке по уходу за магическими существами.

Гермиона слегка порозовела.

— Еще ни с кем. А что?

— Пошли вместе.

— Ну пошли, — сказала Гермиона, улыбаясь, и дала соплу явно лишний кусочек печенки.

Заказанные ингредиенты были уже доставлены двумя серыми сипухами — Гарри распаковывал посылку с невероятно счастливым лицом для чего-то, связанного с зельями. Нарвать мяты в теплицах записали на десятое декабря — как раз время растущей луны.

* * *

— Смотри, Гермиона, — Гарри толкнул ее локтем, чтобы она оторвалась от свитков. Она обернулась к нему с недовольным выражением лица. — А это не Лагуз?

Они сидели на своем диванчике в гостиной — месте, где заниматься было фактически невозможно. По вечерам гостиная Гриффиндора превращалась в сплошной базар. Бешеные сокурсники вопили, скакали по головам бесились, как черти в пекле. Рон (Гарри пытался на него не смотреть) строил карточный замок из взрывчатых карт. Гарри уже с полчаса задумчиво вертел в руках золотое яйцо и переписывал все встречающиеся на нем символы и руны в блокнот (редко когда встречалось что-то знакомое — наверное, это был не старший футарк), а Гермиона, обложившись справочниками, заканчивала эссе по Зельям.

Гермиона аккуратно взяла яйцо и внимательно его рассмотрела.

— Немного соединено с другими рунами… нет, должно быть, это отдельный символ. Хм. А действительно, похоже на Лагуз.

— Значит, вода?

— Вообще-то, еще Лагуз может отмечать окончание следующего цикла рунической цепи. Но может быть и водой, и влагой. Только если в этом языке нет просто похожей буквы. — Она замерла, невидящим взглядом вперившись в огонь. — А вообще звучит логично, да? В первом туре был огонь и воздух, во втором — вода. В третьем может быть земля.

— Но при чем тут тогда яйцо? Мы же говорили, что не имеет смысла давать задание на разгадку рун. Загадка, — Гарри потряс яйцом, — должна быть в яйце, в звуках. И это все равно никак не объясняет, в чем суть второго задания. Вариант первый — нам предстоит сражаться с кем-то из водяных тварей. Вариант второй — задание неизвестно, но испытание произойдет на озере.

— Или в озере.

— Так или иначе, нам надо понять, что это за вой.

Гермиона отодвинула свитки, подхватила крадущегося мимо Живоглота и уселась поудобнее.

— Так, давай думать. Что может означать пронзительный, как плач банши, вой?

— Плач банши.

— Записывай. Я серьезно, записывай. Без понятия, как звучат банши. Начнем сначала — это может быть кто-то живой или что-то неживое. Что из неживого может издавать такие звуки?

— Какой-то артефакт типа вредноскопа. Искаженный звук чего-то нормального, и яйцо надо починить, — думал Гарри. — Высвобождение большого количества энергии.

Гермиона вытаращилась на него.

— Ты это последнее откуда взял?

— Смотрел Дискавери, когда Дурсли уезжали, — смутился Гарри. — Там иногда были лекции по физике, и на одной из симуляций пустили просто отвратительный звук.

— Может быть, — задумалась Гермиона. — Может, такой-то ритуал?.. Нет, слишком сложно. Впрочем, все равно запиши. Я бы плясала от двух гипотез: либо звук — признак поломки, либо это оригинальная запись чего-то.

Они помолчали. Гарри смотрел через окно на безразличный полумесяц.

— Ладно, давай дальше, — махнула рукой Гермиона. — Больше ничего на ум не приходит. Теперь живые существа. Привидения, банши, оборотни…

— Люпин так не визжал, — не согласился Гарри. — И ведь животное уже было. Дамблдор сказал мне, что выдать нам какую-то мантикору они не смогут — иначе задание повторится.

— Может, это только указание на какое-то животное, а оттуда мы должны сделать еще один шаг. Банши… Что же еще, — она задумчиво постучала пером по губам. — Тролли? Тот вроде рычал, нет?

— Тот точно рычал. И ревел.

Гарри вдруг подскочил на ноги, свалив яйцо на ковер.

— Гермиона!

— Господи, Гарри! — дернулась Гермиона. — Что? Ты что-то понял?

Гарри сел обратно, но от возбуждения снова вскочил.

— Что, если это язык? — зашипел он, стараясь быть тише. Любопытные близнецы смотрели на него со своих мест. — Какой-то тупой, инопланетный язык типа великаньего?

— Сомневаюсь, что это великаний, — нахмурилась Гермиона. — И не называй чужие языки тупыми. Но мы можем всегда спросить Хагрида. Пиши.

Гарри уселся, придвинул блокнот и, высунув язык, записал: «Великаны. Хагрид».

— Впрочем, это действительно может быть не животное, а какой-то народ, — размышляла Гермиона. — Фонарники? Сирены?

— Сирены красиво поют, — возразил Гарри.

— Это в легендах они красиво поют. А у нас… Гарри!

Она взвизгнула так громко, что на этот раз все обернулись и с интересом уставились на нее.

— Извините, — сказала она всем, побагровев. — Это так… личное.

Когда народ вернулся к своим делам, она, сияя, радостно зашептала:

— Лагуз! Гарри, вода! Сирены! Мы должны это хотя бы проверить!

— О. Это логично. Символ Альбедо ведь — вода, очищение.

— Да, да, да!

Ответ они нашли в тот же вечер, когда Гермиона притащила откуда-то из-за стеллажей «Энциклопедию магических народов». Она быстро пробежалась по оглавлению, открыла нужную страницу и торжествующе вперила палец в желтоватую сухую страницу.

— Язык водяного народа, — начала зачитывать Гермиона тоном, который Гарри так не любил, но который сейчас мог бы разделить, — это особая форма акустического и вибрационного общения, используемая представителями подводных разумных видов: тритонами, ундинами, русалками, водяными, шелками и сиренами. Для человеческого уха вне водной среды речь водяных существ звучит как неприятный, пронзительный скрежет, перемешанный с визгом и ревом, что обусловлено разницей в акустическом восприятии среды. Однако в естественной для них водной стихии язык воспринимается волшебниками как четкий и структурированный, допускающий понимание и даже беглое освоение при соответствующих чарах дыхания. В маггловских легендах и сказках часто упоминается пение русалок и сирен как красивое и чарующее. Объясняется это легко: сирены и русалки не столько пели морским путешественникам, сколько их зачаровывали. Их голос несет в себе тонко настроенное магическое воздействие, способное проникать в разум магглов.

Они оторвали взгляд от энциклопедии и молча дали друг другу «пять».

Остальное было делом техники. Ванны в Хогвартсе принадлежали только старостам и преподавателям, так что этот вариант с сожалением отмели. Хотя Гарри, ухмыляясь во весь рот, сказал, что посмотрел бы на лицо Снейпа, который решил поплавать с уточками и наткнулся бы в своей ванне на наглую поттеровскую физиономию. Задыхаясь от смеха, они развили мысль о том, как Снейп проводит свои вечера — от накладывания масочек до спанья в «железной деве». Гермиона валялась на ковре, стучала кулаком об пол и хохотала так, что в итоге закашлялась и долго пыталась отдышаться.

В итоге они заперлись в своем классе (который уже называли просто «Класс» и в который бегали, чтобы не подниматься каждый раз на восьмой этаж) и наколдовали огромный таз теплой воды. Вода мерцала под лампами, отбрасывая волнистые отблески на стены. Посмотрели друг на друга тревожно — и вот Гарри уже опускает открытое золотое яйцо на дно таза.

Яйцо забулькало. Из-под воды донеслась непонятная мелодия, но Гарри не понял, что это за песня, пока и сам не засунул голову в воду.

…ели то забрать,

О чем ты будешь очень сильно горевать.

Ищи быстрей — лишь час тебе на розыск дали

На возвращение того, что мы украли.

Ищи и помни, отправляясь в этот путь,

Есть только час, потом пропажи не вернуть.

Это будто пели ангелы. Как будто мать взяла его на руки, и он мягко на них качался, как будто он плыл в небесах. Из головы мигом ушли все проблемы, прям как когда Грюм накладывал Империус… Черт! Если бы они немного сильнее подкрутили свою мощь, Гарри бы уснул прямо в воде.

— Блин, — сказал Гарри, выбравшись обратно. Вода стекала под ворот мантии, на полу медленно растекалась большая лужа. — Мы были правы, это какая-то песня. Но по мозгам она дает конкретно. Не успел всё расслышать… Подожди, нырну еще раз.

Он нырял еще два раза, собрав всю волю в кулак и выныривая только чтобы записать слова песни на приготовленном заранее пергаменте. Чернила нещадно растекались под натиском воды, и Гермиона с поджатыми губами то и дело махала палочкой.

— Ну что?

— Короче, они забрали что-то важное и дают на поиски час. Искать надо там, где они поют — под водой.

— Черное озеро, — тут же сказала Гермиона, и Гарри кивнул, тщательно вытирая протез от воды.

— В середине февраля, ага. Надо научиться и продержаться под водой час. Во-первых, чтобы не замерзнуть нахрен, а во-вторых, чтобы не выныривать подышать. Ставлю сотку, что они живут не на поверхности. Час на то чтобы их найти плюс время с запасом, чтобы вернуться. Плюс боевые заклинания, которые будут работать под водой. Малефикус о таком не писал.

Гермиона пригорюнилась и села на парту.

— Я о таком тоже не слышала… Интересно, как быстро можно научиться анимагии? Ты бы превратился в рыбу, и дело в шляпе.

— Сириус говорил, там только месяц надо лист мандрагоры под языком держать. Да и выбирать животное ты себе не можешь. Но умение полезное, запишем. Может, на третьем туре пригодится. Или в будущем, если оно у меня будет.

— Тогда, может, заказать лодку и акваланги?

— На крайний случай хорошая идея. Можно взять в Выручайке. Но судьям вряд ли понравится, если я буду использовать маггловские, — пальцами сделал в воздухе кавычки, — методы. А мне нужно набрать по максимуму баллов, меня Флер опережает. Нужно показать какое-то колдовство. И благородство.

— Да зачем тебе эти баллы, Гарри, — рассердилась Гермиона. — Баллы, баллы. Тебе главное — выжить!

— Ты книгу по Турниру затылком читала? — рассердился в ответ Гарри. — Если я получу последнее место, лучше будет удавиться, потому что ни в Хогвартс, ни в волшебный мир я больше не вернусь, дай Мерлин выживу. Только первое место, Гермиона. Помнишь, что сказал Дамблдор? «Кубок не прощает слабости»! Я и в прошлый раз думал, что готов на все двести, и то не дотянул. А если в первом испытании был дракон, что будет дальше? Вообще-то в прошлом году этот гребанный кальмар сожрал второкурсника, который озеро собрался переплыть!

Гермиона раздраженно фыркнула, но Гарри знал, что ее проняло. Она откинулась на спину и теперь разглядывала потолок, болтая свисающими с парты ногами. Гарри сел за соседний стол, подпер голову руками.

— Скоро каникулы, — наконец сказал он. — Отпрошусь в Лондон, надо закупиться в Косом.

— Ты точно уверен, что все правильно расслышал? Только час, иначе вещь украдут навсегда?

Гарри пристально смотрел на нее и промолчал. Ноги в черных колготках напряглись и перестали болтаться в воздухе, а вскоре Гермиона непонимающе приподняла голову.

— Наверное, придет тот час, когда ты не будешь считать меня дебилом, не способным понять несколько строчек.

— Я и не считаю! — Гермиона тут же села на парте. — Просто раньше ты был больше озабочен шахматами с Роном, чем учебой, вот и всё. Тебя даже за обычные домашки было метлой не загнать!

— Раньше у меня на кону Турнира не стояло. Ты сама знаешь, что проигрыш — это конец.

Гарри устало ущипнул себя за переносицу и начал диктовать своему Прытко Пишущему перу:

— Новая волшебная палочка, если найдется мощнее. Новая одежда: мантии, свитера, носки, белье, ботинки, туфли, кроссовки, брюки. Перчатки. Надоело мерзнуть… Шарф. Пять школьных форм. Комплект для гигиены. Ручки для письма. Еще один блокнот. Два. Сундук с чарами незримого расширения. Амулеты. Набор юного артефактора. Комплект для зелий. Новый котел, новые латунные весы. Пособия по рунам, по артефакторике, по зельеварению, по трансфигурации. Дальше… Для второго испытания. Подчеркнуть. Что-то, что поможет продержаться под водой полтора часа. Что-то, что поможет не замерзнуть. Есть ли у волшебников заменители водолазных костюмов. Знак вопроса. Для Святочного бала. Подчеркнуть. Гель для волос («Я тебе одолжу», — шепнула Гермиона). Вычеркнуть. Отбой.

Он откинулся на спинку стула и пробежал глазами список.

— Если МакГонагалл меня не отпустит, пойдем к Добби, пусть нас туда перенесет. Мне это нужно до усрач…

— Гарри Поттер! — притворно ахнула Гермиона. — Я притворюсь, что не поняла, что ты хотел сказать!

Гарри запустил пальцы в отрастающие волосы и расхохотался. Смех разнесся по классной комнате, отбиваясь от каменных стен. В заброшенном классе сидели два подростка и смеялись — звонко, светло, по-настоящему, не замечая ни пыли на партах, ни трещин в стенах, ни сквозняка, что с тихим воем шарил по углам. И было в этом смехе было нечто дающее надежду — вызов темнеющему Хогвартсу: мы все-таки живы, мы живы, мы живы.

Снег всё падал и падал, и вскоре замок с окрестностями оказался укутан в плотное белоснежное одеяло. Голубая карета Шармбатона увязла в сугробах, напоминая замерзшую тыкву, а с мачт и канатов дурмстранговского корабля свисали громадные сосульки.

На йольские каникулы четверокурсникам задали очень много уроков, поэтому Гарри сидел в библиотеке нон-стоп, иногда навещая Выручайку за новыми редкими книгами. Задолбавшись в конец разбирать заметки в блокноте, расчертил себе план самоподготовки: ежедневные задания, ежедневные заметки и идеи, еженедельный план, ежемесячный план. Несколько страниц заполнились мгновенно: поход в Косой переулок, список покупок, руны, домашние задания, дополнительная подготовка, планируемые зелья и вещи, которые можно будет использовать для Турнира. А у Гарри в ближайшие пару лет, помимо всего прочего, еще и сдача СОВ, ЖАБА, поступление куда-то (еще нужно решить куда) и разбирательство с жизнью, поэтому по всем предметам он обязался получать только «П».

Было бы прикольно, если он выживет, стать артефактором. Это было сложно, но интересно, и теперь у него не было под боком Рона, который при любом поползновении Гарри в сторону книг презрительно косил рот. Артефакторика требовала долгой и усердной работы: нумерология, руны, чары, зельеварение, трансфигурация. Не говоря уже о том, что дополнительно приходится изучать ювелирное дело, плотничество и поверхностно разбираться в юриспруденции. Впрочем, это могло немного подождать до конца Турнира.

Такое масштабное расписание казалось пугающим. Гермиона, обожавшая составлять расписания подготовки к экзаменам, помогла ему составить план и предупредила, что единственное, что не заставит Гарри разлениться и потерять эту самую энергию — строгое следование порядку. Вот как он встает каждое утро и бегает, так пусть и плану следует. Гарри согласился и умилился. Впервые его жизнь волновала кого-то так сильно. Гостиную посещать он почти перестал: канареечные помадки Фреда и Джорджа распространились по факультету, и ученики то и дело обрастали желтыми перьями.

Он бы предпочел, чтобы разгадка того, как научиться плавать целый час в ледяной воде, стала приоритетной, но пока они ничего толкового не нашли. С каждым разом собирать силы для следующего рывка было все сложнее и сложнее.

Он сидел за столом в библиотеке, в самой дальней секции, полускрытой в полумраке. На столе громоздились стопки книг. «Чистые Соли и Символы», «Лунные приливы: Как взаимодействовать с водой и не сойти с ума», «Очищение крови»... Что? Это откуда взялось? Он с недоумением пролистал талмуд и отложил в сторону. Наверное, случайно захватил. Перелистнул на следующую страницу «Лунные приливы» и сжал в руках перо. Пальцы слегка дрожали. Капля чернил капнула на пергамент, и Гарри, тихо ругнувшись, взмахнул палочкой. Пинс его убила бы.

Собравшись с мыслями, вчитался в текст, но ничего не понял. Так, еще раз. «Вода запоминает твои страхи лучше, чем ты сам — и если ты не научишься говорить с ней шёпотом, однажды она заговорит с тобой в шторм». Вроде все понятно. Стоп, что? Вода запоминает твои страхи… Нет, ну Гарри слышал, что вода имеет какую-то там память, но прям так… Зачем вообще писать научные труды как стихи… Он встряхнул головой.

— Вода запоминает твои страхи, — шепотом сказал он. — Лучше, чем ты сам. Что это вообще значит? Ты запоминаешь свои страхи хуже… Так, ладно. И если ты не научишься говорить с ней шепотом. Она заговорит с тобой в шторм. Мерлин, Гермиона, где ты?

Гарри потер глаза. Пойти бы спать, да только завтра вряд ли что-то изменится. Иногда сонный дурман наплывал и оставался с ним весь день, иногда — появлялся только утром и вечером. Никогда не угадаешь. Дрых бы в такие несчастливые дни, только позволить себе не может. Он сердито уставился в книгу, но слова плыли перед глазами, а буквы сливались в молочный туман. Он моргнул. Тяжелые веки. Ощущение, будто кто-то разлил белый свет внутри черепа.

В «Безбашенной магии для волшебника-сорвиголовы»… ничего нет. В «Руководстве по средневековому волшебству» тоже, в «Антологии заклинаний восемнадцатого века» ни слова о погружении под воду, и в книге «Страшные обитатели глубин», и в книге «Силы, дремавшие в вас: как с ними быть?» тоже ничего.

Ему вдруг показалось, что он маленький-маленький, лилипут, Алиса в стране чудес, сидящая в громадном кресле и держащая громадную ручку. Тряхнул головой — не прошло. Все казалось странно отстраненным. Уже что, ночь? Гарри посмотрел в окно, но не понял, какое за ним небо. Свет на столе был белесым, как от луны… Или просто все вокруг стало бесцветным? Даже собственные руки кажутся бледными, как у мертвеца.

— Чистота… холод… — мысленно повторил он первые пришедшие в голову ассоциации. Что угодно повторять, только чтоб не ускользнуть в этот непонятны…

Лбом — в раскрытую страницу. Голова тяжелая, будто наполнена свинцом. Он не может оторваться. И зачем… Так хорошо просто уложить голову и…

Он парил в белом пространстве — ни стен, ни пола. Ни ощущений, ни мыслей. Он что-то читал… Что? Тишина. Он не маль… чик. Он. Химическая промывка.

Гарри вздрогнул, как будто ему отвесили пощечину. Вскочил, недоуменно озираясь — никого. Он что, заснул? Уже поздно — в окно действительно светит луна, и в библиотеке никого, кроме мадам Пинс. Сердце до сих пор бешено стучало, но тело покрыл холодный пот. Он вытер щеку от чернил. Да к черту, надо уже поспать. Рухнуть на кровать и выдрыхнуться как в последний раз. Всё равно целый день работал.

Шаги глухим эхом отдавались в черепе.

* * *

Утром он отправился на пробежку в холодный туман. А за завтраком рассказал Гермионе, что вечер в библиотеке ничем хорошим не кончился. Гермиона резонно заметила, что о способах дыхания под водой можно поспрашивать в Косом переулке, а пока что можно сконцентрироваться на других вещах. Гарри, скрепя сердце, согласился, хоть ему это и не нравилось. В итоге расписание на следующие недели выглядело следующим образом.

На первые две недели (каникулы начались двадцатого декабря и длились до третьего января) запланировали основы тренировок. Не помешает все еще искать в библиотеке зелья и заклинания для подводного дыхания и согревания тела. Утренние тренировки он продолжал — бегал пока что по два километра и делал отжимания с прессом по несколько подходов. Он просто не знал, что еще можно сделать, пока не догадался попросить Выручайку приготовить ему тренажеры. Запланировали плавание и тренировку заклинаний под водой. Дополнительно он должен был уделять время на два предмета в день, чтобы не скатиться в оценках. Плюс, никогда не знаешь, где повезет узнать что-то новое. В магическом плане договорились начать тренировать Протего и атакующие заклинания — хотя бы по тридцать минут в день.

На январь решили расписание ужесточить. Начать плавать с утяжелителями и ввести дуэли, чтобы тренировать заклинания и реакцию. Ну и, наконец, февралю досталась самая жесть — финальная балансировка и корректировка плана.

В итоге режим дня, тщательно продуманный и записанный кривым гарриным почерком, выглядел следующим образом:

6:30-7:00 — Пробежка + физические упражнения + дыхательные упражнения

7:00-7:45 — Завтрак + планирование дня с учетом уроков

13:00-14:00 — Обед + отдых

После обеда: чередовать уроки с практикой ЗОТИ / Трансфигурации

18:00-19:00 — Ужин

19:00-21:00 — Магическая практика, плавание и теория

21:00-22:00 — Подведение итогов, отдых, легкое чтение

22:00 — Сон

Поговорили и с Добби. Впрочем, все началось с сорока минут разговора, в которых Гермиона с придирчивостью начинающего революционера расспрашивала Добби о его семье. Добби раздавал чашки и неловко перебирал пальцами.

— Эльфы не рождаются просто так, мисс… Это не как у людей. Эльфов вызывают ритуалом, поэтому мы и появляемся в богатых родах. У бедных людей или магглокровок попросту нет Родовых алтарей. А слабые маги не смогут платить нам магией. — Он смущенно покачал головой. — Простите, мисс Гермиона.

— Да ничего, — смурно сказала Гермиона. — Я понимаю. Так вам платят, просто не деньгами, а магией?

Добби кивнул.

— А когда эльфы умирают, — продолжал Добби, разливая чай, — в старых семьях отрезают им головы, чтобы они могли переродиться. Иначе эльфы просто умрут от старости, и никуда потом не отправятся. — В его глазах появились слезы, а Гермиона шокированно ахнула. — Но большинство магов этого не делает, это им не надо… Они не хотят тратить время на бедных эльфов и проводить ритуал, поэтому они нас просто уничтожают Эванеско.

И он шумно высморкался. Гарри и Гермиона сидели в шоке еще минут десять, неловко попивая горячий чай.

— Добрым мажатам, наверное, нужна помощь от Добби? — наконец робко буркнул Добби.

— Ах да, — очнулась Гермиона и протянула Добби лист пергамента. — Нам нужно приготовить меню для Гарри, чтобы он подготовился ко второму испытанию. Наши цели: повысить выносливость и силу, увеличить запасы энергии и поддерживать метаболизм… и способствовать восстановлению после тренировок. Нам бы не помешала помощь, я не знаю, есть ли у вас все подходящее.

Она выжидающе посмотрела на Добби, который опять натянул уши на глаза.

— Добби не знает, что такое метаболизм, мисси.

— Э-э-э… Да ладно, забудь. Остальное понял?

Добби обрадованно кивнул и, раздумывая, начал раскачиваться на своем стульчике. С колпаком для чайника, красовавшимся на его голове, это смотрелось комично.

— Добби надо посоветоваться с другими эльфами.

— Сейчас всё решим. Смотри, Гарри, на завтрак тебе нужны углеводы и белок, — размышляла Гермиона.

— А?

— Гарри, не тормози! — Она щелкнула пальцами перед его лицом и с беспокойством посмотрела на него. — Что с тобой в последнее время?

— Не знаю, — Гарри угрюмо сполз на стуле. — Постоянно спать хочется.

— Тогда тебе нужно побольше энергии. Так. Углеводы и белок — это овсянка с ягодами и медом, яичница, фасоль на тосте… Фрукты — обязательно, банан или яблоко. Хотя от яблок хочется есть, лучше не надо. И сладкий чай. Лучше взять у Добби орехи и сухофрукты на перекус.

Добби кивнул.

— У нас всё это есть, мисс.

— В обеде главное — восстановление, чтобы после уроков были силы заниматься дополнительно. Курица, рыба, тушеная говядина. Гарри, слушаешь? На гарнир — картофель или рис. Жареного избегай. Овощи нужны, можно бутерброд с сыром. Перед тренировкой — легкий углеводный заряд. Не запоминай, Добби! — воскликнула она, увидев, что огромные зеленые глаза наполняются слезами. — Это банан или сладкий тост, ничего такого. После тренировки восстанавливаемся. Возьмешь с собой сыр, орехи… Воду с солью. Ну и на ужин — лучше кашу.

— Ненавижу кашу, — проворчал Гарри.

— Ну как без каши? — возмутилась Гермиона. — Кашу — обязательно! Рыбу или мясо, тушеные овощи. А перед сном — пару орехов и ромашковый чай. Или мятный чай. Или молоко.

— Всё добудем, — воскликнул Добби.

— Отлично. — Гермиона тряхнула головой, и ее кудрявые волосы метнулись за спину. — Добби, можно будет это доставить в спальню?

— Конечно, — удивился Добби. — Мы постоянно так делаем для чистокровных мажат.

Гермиона поморщилась.

— А пироги? — хмуро спросил Гарри.

— Ну, пару раз в неделю можно, — задумчиво сказала Гермиона. — Но из сладкого лучше оставить только горький шоколад. Впрочем, можно и еще что-то подобрать, ты в последнее время страшно сонный.

Гарри только вздохнул. Её глаза были ясными, как стекло. Его — мутными, как дождь на окне.

* * *

Именно тогда они и сварили новый вариант Умострильного — так его назвала Гермиона. Пить сразу не стали. Разлили по флаконам — пусть ждёт часа, когда понадобятся. Зелье не из тех, с которыми шутят. Перебор — и от Турнира может быть куда меньше вреда, чем от побочки.

Варилось зелье недолго, долго пришлось настаивать. Делать всё решили в Классе, не в Выручайке. Та жила своей жизнью, и, как повлияет на смесь, никто не знал. Выбрали день, когда Гарри с утра был бодрым. Разложили все предметы перед собой: механический таймер, пробирки со штативом, мини-конфорку, разделочную дощечку с набором ножей, ступку, черпак, большую ложку и весы. Гермиона, волнуясь, отодвинула его и разложила все предметы по размерам. Потом подумала, и переложила их по порядку использования. Гарри закатил глаза.

Поставили стеклянный котел, на котором было выгравированы многочисленные руны, среди которых Гарри различил символ Воздуха (треугольник с горизонтальной линией), круг с крестом и полумесяцем — символ Ртути и перевернутый треугольник, изображающий воду. Котел благородно предоставила Выручайка.

Наконец разожгли синее пламя. Гермиона наливала воду в котел, Гарри закрыл помещение Звуконепроницаемым барьером.

Пока Гермиона, стянув волосы повязкой, молча и сосредоточенно мешала зелье, Гарри раскладывал ингредиенты в нужной последовательности. Проверил дозировку, вес, текстуру, что резать, что нет.

Они работали без слов. Варка шла три часа. Снаружи уже сгустились сумерки, когда Гермиона подала знак рукой, и Гарри протянул ей отрез прозрачной ткани из шерсти единорога. Подготовил два маленьких котла. Гермиона, не отводя взгляда от зелья, процедила его медленно, сжимая губы от напряжения. Гарри всыпал по щепоти серебра в каждый из котлов. Оба достали ритуальные ножи — те самые, что купили вместе с ингредиентами. Он открыл глаза. Нет, закрыл. Нет… глаза… где? Сосредоточься!

Гермиона выжидающе смотрела на него, и он ей кивнул. Острые лезвия прошли по пальцам почти одновременно. По одной капле — не больше. Гарри быстро отдернул руку, чувствуя, как кровь стянулась тонкой полоской. Гермиона подняла сжатый кулак — отсчитала пальцами. Раз. Два. Сосредоточиться! Три.

— Vas hoc obsigno, instar arcae mentis, — начали они вместе. — Maneat in istis herbis spiritus scientiae et discretionis. In honorem luminis veritatis.

Тогда он впервые увидел плетение чар над котлом. Зелье было идеального прозрачно-голубого цвета.

* * *

Двадцать второго декабря Гарри проснулся странно рано — часов в шесть. Наколдовал Темпус, застонал и откинулся на подушку. Спать в этот раз не хотелось, но и на пробежку не хотелось тоже. Постоянно отвлекаясь, покачал пресс и поотжимался. Новый этап Турнира принес с собой дополнительную головную боль. Само собой разумеется, Дурсли не водили его на уроки плавания, как и не брали на озеро или море. Программы по плаванию в его школе не было, бассейна не было тоже. Ему просто негде было научиться хотя бы держаться на воде. Наверное, это жутко сложно. И страшно.

Горячая вода, льющаяся в душе, напоминала о предстоящем испытании. Бездумно намыливая торс, Гарри смотрел на струйки, стекающие по телу. Струйки спокойно мерцали под пламенем свечей. Да, это не толща черной воды, которая скоро сомкнется над его головой. Проходить испытание в душе было бы круче. Что за мысли лезут в его голову?!

Хлюпая ногами, прошел к халату, энергично вытер голову полотенцем, почистил зубы, склонившись над каменной чашей. Отражение в старом потрескавшемся зеркале показало ему его бледное невыспавшееся лицо и уродливый, расползающийся на весь лоб, шрам, похожий то ли на молнию, то ли на перевернутое дерево. Чуть не поскользнулся, уцепился за колонну. Чертыхаясь, натянул серое худи и спортивные штаны.

Гермиона уже сидела в гостиной, попивая черный кофе, налитый из стоящего рядом кофейника.

— Пользуешься рабским трудом?

— Это же гарибальди, — закатив глаза, ответила Гермиона и отпила из кружечки с явным наслаждением. — Арабика и робуста. Такой мягкий вкус…

— Дай-ка и мне. — Гарри перегнулся через стол и налил себе кофейку. Посмаковал пару секунд, одобрительно причмокнул. — Слушай, за такое я Добби должен реально платить. Только кофе меня в последнее время и спасает.

Гермиона захихикала.

— Тебе будет странно это слышать от меня, но Добби будет просто счастлив сделать для тебя хоть что-то. «О, Гарри Поттер, великий сэр!» Он тебя обожает.

— Мне он тоже нравится, — хмыкнул Гарри. — Хотя нравился поменьше, когда чуть не проломил мне.. этим… бладжером, башку. Руки тогда чесались его придушить.

— Ну, не придушил же, — непривычно расслабленно отвечала Гермиона, надкусывая печеньку. — Кстати, ты знаешь, что для смягчения вкуса в кофе добавляют сливочное масло?

— Чего?! Извращенцы.

— Ты попробуй, попробуй.

— Я лучше сегодня попробую научиться плавать, — раздумывая, сказал Гарри.

Гермиона вытаращила глаза.

— Так ты совсем не умеешь?!

— Где бы мне было научиться, Гермиона? — устало ответил Гарри, разглядывая злосчастный гобелен, на котором маленькая фигурка, утаскиваемая кем-то в темноту, царапала пол руками. — И хорошо, что в школе не было плавания, Дадли бы меня на первом же занятии притопил.

Гермиона с грустью поджала губы. Она всегда так реагировала, когда речь заходила о жестокой гарриной семье.

— Пойдем в Выручайку, — раздумывала она, отряхивая руки от крошек. — Она нам организует приличный бассейн. В моей школе в Хэмпстед-Гарден-Сабербе были доски для пенопласта, тоже можно попросить. А надувные рукава лучше не брать — тебе нужно научиться плавать быстро, а они будут только мешать чувствовать воду.

Гарри лениво поднял руки, сдаваясь.

— Доверяю себя в твои умелые тренерские руки.

Гермиона и вправду оказалась хорошим тренером, применяя умения, которым ее научили в школе. Когда Гарри встал у края бассейна, то поежился — вода мерцала под лампами, отражая его размытый силуэт, и казалась страшной. Гарри стоял босиком, в шортах, чувствуя себя примерно так же глупо, как в первый день в Хогвартсе — только теперь без палочки и мантии.

— Просто шагни и привыкни к воде, — сказала Гермиона, сидя на бортике, болтая ногами в воде. — И не паникуй, когда пойдешь глубже. Вода держит, если не дергаться.

Он шагнул и позволил теплой воде обволочь его. Немного походил на мели, привыкая, попробовал, как вода сопротивляется движениям рук.

— Теперь задержи дыхание и попытайся лечь на воду, — командовала Гермиона. — Не пытайся плавать, просто расслабься и притворись, что дремлешь. Если…

Ее голос из-за толщи воды перестал быть слышен. Паника рванулась внутри, но он вспомнил — дышать нельзя. Расслабиться. Притвориться, что дремлешь. После нескольких попыток он расслабил мышцы и вода медленно понесла его к поверхности. От удивления Гарри булькнул и забарахтался, пытаясь нащупать ногами дно. Гермиона посмеивалась.

Они попробовали уложить его на спину в форме «звезды», позволить легким волнам, идущим по поверхности качать его, как мать укачивает дитя. Держаться на воде оказалось удивительно легко — достаточно было выпрямить спину и поднять таз, запрокинуть голову немного назад, и вода не мешала телу спокойно лежать на поверхности.

Дальше тренировались с досками. Упорно работая ногами, Гарри думал, как дошел до такой жизни. В тайной комнате, учится плавать в сделанным собственным желанием бассейном, готовясь к ритуальному обряду, который мог выпить из него жизнь. В это мог вляпаться, кажется, только он. Непонятная мысль мелькнула по краю его мозга, и Гарри отметил словить и обдумать ее позже.

— Руки идут вот таким движением. Не просто колошмать по воде, а р-раз, и два, и три! Рука прямая, загребает воду и отталкивает ее назад, понял? Ладонь держи открытой. А ноги — шух, шух, шух, шух!

Гарри фыркнул от смеха, набрав рот воды.

— Прекрасно, Гермиона. Тебе бы в учителя.

Возмущенная Гермиона ударила по воде и запустила в него шторм брызг.

Первая попытка плыть без доски не удалась. Он усердно работал ногами и руками, начав с самого бортика бассейна, и силой воли заставлял активнее двигаться левую руку с протезом. Но когда он открыл под водой глаза и не увидел под собой мели, перепугался, замахал руками, захлебнулся и еле-еле уцепился за бортик.

— Ну, почти, — сказала Гермиона, стараясь не смеяться. — Еще раз.

Так он выучился, как правильно грести, как держать голову, как не уходить вбок. Через час он уже проплывал почти половину дорожки — криво, сбивчиво, но сам.

Когда он в очередной раз добрался до бортика и повис, уставший, Гермиона протянула ему полотенце и сказала:

— Будешь готов. Если не утонул здесь — в озере точно справишься.

Гарри отсалютовал ей двумя пальцами от виска. Вытер лицо, особо тщательно вытер протез и тяжело выдохнул. Конечно, справится. У него особо не было выбора.

* * *

В предйольский вечер он решил пойти спать рано. Снились ему почему-то беременные женщины, гладящие свои животы. Он пожалел о том, что проснулся, на следующее же утро: прямо на него в полумраке комнаты таращились круглые зеленые глазищи.

— Добби, еб твою качель… — Гарри выдохнул и откинулся на подушки, сердце бешено колотилось.

— Простите, Гарри Поттер, сэр! — виновато пискнул Добби. — Добби не хотел пугать Гарри Поттера, Добби пришел поздравить Гарри Поттера и подарить подарок.

— Как это мило, — усмехнулся Гарри.

Они обменялись подарками: Добби презентовал Гарри симпатичные носки, все в снитчах, а Гарри подарил Добби носки, меняющие цвет по пожеланию носителя. Счастливый Добби долго кланялся и наконец растворился в воздухе с тихим хлопком.

Дин, Симус и Рон возились, распаковывая свои коробки, и в их сторону Гарри даже не смотрел. А сам стал разглядывать другие подарки. Он и не ожидал какого-то размаха, учитывая, что с ним в начале года перестала разговаривать вся школа. Конечно, после первого испытания многие подобрели, но Гарри не собирался плакать от счастья и висеть на чужих шеях.

Гермиона прислала ему небольшой ящик для хранения нестабильных рунных камней и толстую книгу с названием «Боевые рунные связки». Гарри одобрительно хмыкнул. Сириус подарил складной перочинный ножик с отмычками для всех замков и шилом, которое мгновенно распутывает все узлы; Хагрид — огромную коробку лакомств. Миссис Уизли не прислала ничего. Конечно, перестал дружить с ее Рончиком и сразу стал не нужен. Гарри проигнорировал болезненный укол в сердце — он долго воспринимал ее как… да, наверное, как мать. С робкой надеждой, что это всё правда, и что кто-то действительно может хотеть о нем заботиться — хотеть искренне, тепло. Впрочем, неважно. Не в первый раз его жизнь колотит.

Сам он подарил Гермионе заколдованный гребень, укладывающий волосы в ровный, закручивающийся на концах шелк, и толстенную «Прикладные трансфигурационные решения для юных арифманторов». Решив не обижаться на учеников, не травивших его напрямую, но строить новые отношения, отправил Лаванде набор заколок, позволяющих делать сложные плетения, а Парвати — изящно украшенную парящую аромалампу с вложенным стеклянным пузырьком сандала. Колину достался водонепроницаемый бокс для фотоаппарата, с которым можно снимать под водой (актуально в свете второго испытания) и набор цветных фильтров. Невиллу — Лупу Травника, показывающую магические свойства растений тонким сиянием: яд, лекарственную силу, защитные реакции…

Дарить взрослым оказалось приятно, хоть и немного неловко. Гарри не доводилось раньше никому ничего дарить из взрослых, поэтому он был слегка взволнован. Школьные поделки, которые он когда-то мастерил, в доме Дурслей сразу летели в мусор. Но почему бы не начать эту традицию? Мадам Пинс лишь ахнула, увидев перчатки для реставрации книг из тончайшей драконьей кожи — ее пальцы замерли в воздухе. А Филч, увидев коробку, полную сладостей и кошачьих мышек, онемел: принял подарок дрожащими руками.

Весь день они с Гермионой сидели и готовились. Точнее, Гермиона готовила фут эссе для Флитвика, а Гарри изучал топографическую карту Черного Озера. Гарри планировал потренироваться в боевке и проверить, как работают заклинания под водой, но Гермиона посмотрела на него как на дурака.

— Гарри, уже пять часов вечера, я и так опоздала.

— Куда?!

— Сегодня Святочный бал, забыл? И я иду готовиться.

С этими словами она встала и закинула себе за плечо тяжелую сумку с учебниками.

— Уже?!

Но Гермионы уже и след простыл.

Гарри посидел еще немного, но мозг уже устал воспринимать информацию. Раздраженно собрав пергаменты, тоже направился в гриффиндорскую гостиную. Век бы не видеть пацанов. Ну, кроме Невилла, тот ему ничего не сделал.

Симус и Невилл уже облачились в праздничные мантии и неловко сидели на кроватях. Рон вертелся перед зеркалом в углу и пытался применить заклинание ножниц, чтобы срезать кружева, а потом бахрому. Гарри чуть не засмеялся, увидев Рона. Лучше бы уже шел в том, что было — прикинулся бы шлангом.

В холле яблоку было негде упасть, все нарядные школьники искали друг друга, пожимали друг другу руки, смеялись. Строгая МакГонагалл в мантии из красной шотландки пыталась утихомирить вопящих близнецов (Анджелина и Алисия хихикали, прикрывая рот ладошкой). Парвати и Падма стояли тут же — со своими незнакомыми Гарри партнерами — прекрасные в своих сари, расшитых золотом и парчой в национальный орнамент. Их худенькие спины тряслись от смеха под аккомпанемент старшекурснических шуток. Вдалеке Гарри заметил Малфоя, который вел под руку Пэнси Паркинсон. Она была в розовой мантии, обильно украшенной рюшами и бантами, и смахивала на поросенка. Гарри заметил взгляд Малфоя, скосил глаза на Паркинсон и сморщил нос. Малфой порозовел.

— Участники Турнира, пожалуйста, пройдите сюда, — прозвучал голос профессора МакГонагалл.

Да где же Гермиона?! Гарри обернулся, обыскивая взглядом зал, наткнулся на улыбающееся лицо какой-то красивой незнакомой девушки, метнулся взглядом левее… И вернулся.

— Гермиона? — Он улыбался до ушей.

Ее кудрявые пышные волосы были гладко расчесаны и скручены на затылке в красивый блестящий узел, оставляя у лица несколько легких завитков. Легкая мантия небесно-голубого цвета, нитка жемчуга на белой шее. Она шла к нему незнакомой плавной походкой, смущенно улыбалась, пытаясь скрыть выступающие зубы, и у Гарри отвалилась челюсть.

— Прекрасно выглядишь! Вау!

Гермиона все так же смущенно потупилась.

— Спасибо, Гарри. Мне нравится твоя мантия. Подчеркивает глаза.

Гарри улыбнулся, протянул ей локоть, и Гермиона лебедью поплыла рядом с ним. Малфой, заметивший ее у входа в Большой Зал, выглядел так, как будто кто-то дал ему под дых. Паркинсон перекосило. Виктор Крам почему-то угрюмо смотрел на Гарри, но ему было все равно. Он парил от радости. Это не прошло даже после пышного пира, на котором они попробовали и странный кислый суп — солянку, и отбивные, и дивный медовый торт. Гермиона запивала торт пуншем и неустанно краснела. Гарри не пил — не хватало еще уснуть прям на стуле.

А потом пришла пора открывать бал танцем, и Гарри отдался в тонкие, но крепкие гермионины руки.

* * *

Рон не сразу понял, что именно произошло. Сначала — просто замер, глядя на вход. Люди проходили мимо, смеясь, кто-то прокашлялся, кто-то засмеялся — всё звучало глухо, как будто он слышал это через вату.

Гермиона.

И Поттер.

Он сжал кулаки, чтобы не показать, как дрогнули пальцы.

Это было несправедливо. Она же всегда была рядом с ним, Роном. Рядом с ними, но особенно — с ним. Они ругались, мирились, делали домашку, спорили, переглядывались через стол. Да, в последнее время она с ним не общалась, но это же не значит, что… А теперь…

И в разгар танцев, когда Гарри и Гермиона подошли взять себе еще пунша, смеясь, улыбаясь, такие отвратительно радостные, потные после танцев, Рон взорвался, как перегретый котел. Всё сдерживаемое, жующее изнутри с самого начала бала, наконец прорвалось — неожиданно даже для него самого.

— Гарри Поттер, — процедил он, а жуткий гнев рвал его изнутри, — Герой, Чемпион, Спаситель страшных девчонок. Что, других не нашлось?

Гермиона растерянно моргнула, а Гарри уставился на бывшего друга так, будто тот говорил на каком-то другом языке.

— Рон, — медленно начала Гермиона, — ты в порядке?

— В порядке? — странно засмеялся Рон. — Да, просто в восторге! Ты как, Гермиона? Тоже никто не подобрал?

Гарри побагровел и сжал кулаки.

— Еще что-то скажешь про Гермиону, будешь зубы по полу собирать, — процедил он.

Гермиона не одернула его. Она смотрела на Рона, как будто только его узнала.

— Правда, Рон? Считаешь меня страшной? И давно? С самого начала, наверное?

Рон промолчал.

— Ведёшь себя как ребёнок, — холодно сказала Гермиона. — Если тебе что-то не нравится, имей смелость сказать это хотя бы упорядоченно.

— Да всё уже ясно с тобой, не переживай! — перебил он, голос у него надломился. — Прекрасно провела время — вот и отлично! Веселись без меня.

И с этими словами он резко развернулся, с шумом зацепив стул, и вышел прочь, оставив после себя неловкое молчание.

Праздничная музыка всё ещё играла — но бал на этот вечер будто закончился. Гермиона еле сдерживала слезы, и Гарри не знал что сказать.

— Никто, слышишь, вообще никто… На этом балу… Не сомневается в твоей красоте. Ты видела лицо Малфоя? Он выглядел, будто банку червей сожрал.

— Ага, — Гермиона замолчала, смаргивая слезы. — Блин, вся тушь из-за этого обмудка потечет.

— Что я слышу, мисс Грейнджер? — попытался пошутить Гарри, но Гермиона не отреагировала.

— Мне лучше уйти. Все равно…

Она не договорила и шагнула к выходу из зала, но Гарри мягко поймал ее за руку и повел в танец.

— Гарри, мне не до того, правда.

— Да ладно, Гермиона, — необычно серьезно сказал Гарри. — Смотри, какая прекрасная музыка. Как раз для того, чтобы поплакать на моем мужественном плече.

Гермиона немного истерично рассмеялась и сдалась. Положила голову Гарри на плечо, и они закружились в медленном грустном танце.

— Все будет хорошо. Он не стоит и твоего пальца. Просто очередное завистливое чмо типа Малфоя.

— И то верно. — Она уткнулась другу в плечо и обняла его покрепче.

А потом заиграли рок-н-ролл, и все ушли в отрыв. Чжоу с Седриком выделывали ужасные коленца, Поляков отплясывал на столе и орал во все горло. Крам с друзьями, еле сдерживая смех, пытались стянуть друга со стола. Флер Делакур с раздражением на прекрасном лице отталкивала Роджера Дэвиса, пускающего слюни ей на плечо. Флитвика несла на руках безумная толпа студиозусов.

Так что ушли Гарри с Гермионой одними из последних. Устало плелись к выходу (Гермиона держала туфли в руке), как тут…

— Гарри, постой!

Это был Седрик. Он неловко посмотрел на Гермиону, и она, поняв намек, улыбнулась и отошла, сев на ближайший стул.

— Послушай, Гарри, — начал Седрик. — Ты открывал золотое яйцо? Оно у тебя воет?

— Ну, воет.

— Тогда… прими ванну, ясно?

— А, я уже разгадал загадку. Спасибо.

— Вот черт, — Седрик взлохматил тщательно уложенные волосы. — Тогда я все еще у тебя в долгу! Обращайся, если надо будет.

Гарри улыбнулся.

— Обязательно. Слышал, ты настоящий мастер в трансфигурации.

— Да не очень помогла мне трансфигурация, — как-то грустно улыбнулся Седрик. Уловив непонятливый гаррин взгляд, он поднял брючину, и Гарри увидел металлический протез. Гарри покраснел.

— О. Прости, я…

— Да знаю, у тебя и свои дела есть.

— Да не в этом дело. Я думаю, у тебя был хороший план. Просто не повезло.

Седрик просветлел.

— Спасибо, Гарри. Ну, теперь придется стараться чуть больше, нет?

Он улыбнулся и, махнув Гарри рукой, медленно пошел вниз, где его ждала верная Чжоу.

Гарри не осмелился развить мысль, что если Седрик собирается стараться всего лишь «чуть больше», следующий тур он не переживет.

В этот раз учеников выпускали только двадцать шестого декабря, вечером, а не в начале каникул, чтобы все желающие смогли посетить Святочный бал. Зато потом к заместителю директора выстроилась целая очередь желающих рассказать своим семьям, как прошло мероприятие. МакГонагалл удивилась, не увидев в списке остающихся на каникулы Гарри.

— Мистер Поттер, вы поедете к своим родственникам?

— Да вот, — осторожно ответил мистер Поттер. Если МакГонагалл не отпустит его, вот будет история.

Но она приняла его ответ за положительный. Несколько раз повторила ему быть осторожнее и непременно вернуться к Турниру (думала, что ли, что он решил сбежать?) Он несколько раз покивал, взял старый рюкзак и впервые за всю школьную жизнь направился с остальными школьниками к станции Хогсмид по сугробам.

Утро для Гарри началось в полдень. Он заселился в «Дырявый котел» вечером, и услужливый бармен Том предоставил ему ту же комнату, в которой он жил. В комнате стояла все та же мягкая, удобная кровать, на которую Гарри плюхнулся со всем удовольствием, дубовая мебель была все так же отполирована до блеска, в камине потрескивал огонь, согревая комнату мягким теплом. Заказал молоко, долго валялся на кровати, покачиваясь на волнах сна, а потом наконец залез под теплое тяжелое одеяло и вырубился. Ему снилось, что он идет по снежному Запретному лесу. Вокруг него скакали разные животные: раскаленные добела саламандры, белые медведи, сливающиеся шкурами с сугробами, овцы и хагридовы соплохвосты. Проснулся он ошарашенный.

После обеда, сдобренного тремя стаканами молока, Гарри вышел на залитый солнечным светом Косой переулок. Он был решительно настроен потратить часть наследства с умом. Список был длинным — почти чересчур. Но в этот раз он хотел всё сделать правильно.

Косой переулок встречал Гарри шорохом шагов, гулом проходивших мимо людей (слава богам, их было поменьше, чем в конце лета), запахом пряностей и зельевых испарений. Над покатыми кривыми крышами колыхались вывески, мелькали совы. Гремели тележки.

Первым делом он посетил «Гринготтс». Долго ждал своей очереди, разглядывая высоченные гранитные потолки, украшенные старинными движущимися фресками, изображающими драконов. Колонны из неизвестного Гарри зеленого камня уходили вверх, теряясь в позолоченном полумраке. Когда пришла его очередь, заказал сквозной кошелек и обменял жменю галеонов на фунты. Правда, у стойки клерков выяснился неприятный факт — миссис Уизли так и не вернула ему его ключ от сейфа. Еще, кажется, с прошлого года. Старенький гоблин вцепился пальцами в жидкие волосы.

— Как же так, мистер Поттер! Давать кому-то ключ от своего сейфа! Какая… какая оплошность!

— Это произошло случайно, — отбрехался испуганный Гарри — а ну как сейчас его и вправду, как пророчили Дурсли, возьмут под арест? — Так вышло. Вот и пришел… Разобраться.

— Тот ключ мы, конечно, можем деактивировать, — сдался все еще шокированный гоблин. — Но новый никому больше не отдавайте! Ни. В коем. Случае!

— Да понял я, понял…

Из банка он вышел, только убедившись в том, что с его счета за последние пару лет не списывалось ничего лишнего и проведя инвентаризацию своего сейфа. Забрал кучу книг и артефактов. Было немного стыдно подозревать в чем-то миссис Уизли… но ему уже надоело чувствовать за все стыд. Имеет он право проверить подозрительную активность, или не имеет? В конце концов, и Дамблдор десять лет хранил его ключ. Ничего, правда, тоже не взял, но сам факт.

Ноги направили его к «Братьям-сундукам».

— Хочу, чтобы помещалось всё, и ещё немного. Чтобы вещи не путались, — сказал он молодому прыщавому продавцу, очевидно, замещавшего своего старшего коллегу за стойкой. — Отдельные отсеки для книг, одежды, ингредиентов для зелий. Рунная защита по контуру, обязательно.

— Такие саквояжи будут стоить дорого, — произнес волшебник, окидывая Гарри критическим взглядом. Черт, как знал, что надо будет купить новую одежду. — Сундуки тем более. Но что-нибудь подберем. Чистокровные наследники часто с такими отправляются в школу, если не какой-то заморочный Род… Пройдемте.

Он потянул на себя дверь и позвал Гарри за собой.

— Так саквояж или сундук? В сундук поместится больше, и организация вещей более удобная. Саквояжи скорее для путешествий, там отдельных отсеков нет, но дешевле.

— Я же сказал, с отдельными отсеками, — слегка растягивая гласные, ответил Гарри. Боже, храни Малфоя! — Или вы сомневаетесь в моей платежеспособности?

Волшебник смутился и отвесил легкий поклон.

— Конечно, нет, молодой человек. Э-э-э… Сундуки по правой стороне, — неловко добавил он. — Вот прекрасный вариант: черное дерево, магические тиснения, водонепроницаемый. Можно добавить трехступенчатую защиту: на кровь, на пароль и на ауру. Сейчас сундук распознает только ауру волшебника.

Гарри провёл рукой по крышке, и сундук тихо заурчал.

— Добавьте пароль. Секретный сейф есть?

— Обижаете.

— А на сейф — еще и кровь.

— Отлично! Тогда после покупки положите на сундук руку и произнесите «Мементо». И затем добавьте пароль! Если захотите изменить пароль — проделайте так еще раз. Когда будете зачаровывать сейф, просто капните на него каплю крови. Так, что у нас тут еще…

Он ловко открыл сундук и выдвинул вертикальный ящик, который разросся, взбухнув как деревянные половицы в затопленном доме.

— Та-ак, поглядим! Гардероб! — воскликнул он, с азартом распахивая деревянные дверцы. — Не как у министра магии, конечно, но для школы вполне себе. Состоит из общего отсека, вот, где вешалки… и четыре полки по бокам — хоть под свитера, хоть под бельё. Ниже — ящички: под обувь несколько, под галстуки один, один для запонок и всякой стильной мелочи. А перегородки тут регулируемые, щёлк — и готово, подгоняй под себя!

Он вопросительно посмотрел на Гарри, и тот кивнул.

— Библиотека! — гордо заявил продавец, открывая следующий, тут же «взбухнувший» ящик. — Вместимость приблизительно до двухсот книг. Вода сюда попадет, только если сами нальете, зачарован от плесени и разложения. Дальше у нас, — он с заговорщицким видом подмигнул, — гастрономический рай. Под чарами стазиса, конечно. Семь полок. Ставить можно что угодно — хоть молоко, хоть рыбу, хоть все вместе. Чары стазиса первого класса до ста лет, всё сохраняется в первозданном виде. Обновить можно в любом магазине сундуков и похожих товаров, до этого времени ничегошеньки не испортится. Отдельный ящичек для метлы — укладывать только метловищем вперед! И на десерт — «зельеварная». — Он хохотнул и вытащил новый ящик. — Здесь помещаются котлы, достаточно глубокое пространство. Тут ингредиенты — мешочки, баночки, особый отсек для опасных веществ. Здесь — ложечки, ножи, половники, всё на месте, всё прикрепляется, не гремит. Да я вам скажу — у вас с таким сундуком и лаборатория своя под рукой будет. И вот — секретный сейф. Вместимость с тумбочку, большего обычно не требуют. Ну как?

И продавец развел руки, будто ожидая аплодисментов. Гарри невольно улыбнулся.

— Больше, на что я мог рассчитывать.

Выйдя из «Сундуков», положил руку на сундук и шепнул: «Мементо». Сначала ему пришла в голову забавная мысль запаролить сундук на парселтанг, чтобы другие в жизнь туда не залезли, но потом откинул эту идею. А вдруг придется открывать сундук при других людях? Или ждать, пока они выйдут? Гарри и так досталось в этом году, нарываться на то, чтобы опять прослыть темным волшебником, он не будет. Поэтому он шепнул: «Альбедо» — первое, что пришло в голову.

Решив не скромничать, отправился смотреть «Твилфитт и Таттинг», где купил пять выпендрежных новых мантий (три летние и две зимние, из теплой шерсти) и, загрузив всё в сундучок, зашагал к «Мадам Малкин». Здесь Гарри пришлось набраться терпения: ткани, мерки, примерки… Он стоял, вытягивая то руки, то ноги, пока измерительная лента мелькала вокруг.

— Мне нужно всё, — сказал он. — Свитера, белье, носки, брюк две пары. Ботинки. Туфли. Кроссовки, если продаете, — мадам Малкин отрицательно покачала головой. — Тогда еще перчатки и шарф, желательно с подогревом. А, и шапку.

— Мальчик, ты будто в экспедицию собираешься, — усмехнулась мадам Малкин, но в глазах ее мелькнуло одобрение.

На самом деле Гарри не знал, почему даже на третьем курсе бегал в кроссовках, заклеенных скотчем. Носки подгибал под стопу, чтобы не было видно дырок, даже трусы — и то достались от Дадли. Штанам не помогал держаться даже ремень, в котором Гарри продырявил несколько новых дырок. Привык, наверное, что своих вещей у него никогда не было. Но почему Хагриду, который видел, в каком виде Гарри предстал перед ним в хижине на море, не пришло в голову посоветовать мальчику, что купить? У Гарри самого сердце сжималось, когда он смотрел фотографии со второго курса, сделанные неугомонным Криви — мелкий, забитый галчонок, волосы всклокочены, на щеке грязь, черная кайма под ногтями, одежда висит застиранным до дыр мешком, брюки пузырятся на коленях. Зато когда у Гарри взыграла «золотая лихорадка», и он захотел купить самый дорогой котел — Хагрид был тут как тут. Уперся, де, купим оловянный, и всё. О, с каким удовольствием он вышвырнет старые шмотки! Он заменит ВСЁ! У Гарри от предвкушения аж глаза разгорелись. Он, съевший собаку на стирке вещей у Дурслей, придирчиво рассматривал швы, пока не согласился на покупку. Мадам Малкин облегченно выдохнула.

После одежды по плану была косметическая лавка. Гарри собрал зачарованные средства гигиены, вроде самопенообразующего мыла, супердезодоранта и щетки, которая чистит зубы по команде, в деревянную корзину. Прохаживался по полкам и сгребал всё, что может пригодиться.

В аптеке Малпеппера его ждала первая победа — в ответ на его вопрос ему кивнули и провели его к пудре «Сухая кожа», наносящейся на тело («Только на голое тело, милый!») и удерживающей тепло в воде. Гарри чуть из штанов не выпрыгнул, так радовался. Тут же, в надежде скрестив пальцы, спросил: есть ли у них что-то, что поможет продержаться под водой полтора часа. И чуть не заорал, когда аптекарша (надо ли называть ее фармацевтом?) утвердительно кивнула. Решение загадки яйца оказалось легче, чем он рассчитывал.

— Средиземноморские жабросли. Есть сырые, есть настой из жаброслей. Сырые мерзкие, честно тебе скажу, — доверительно наклонившись, прошептала старушка, — пока их будешь жевать, сто раз стошнит, а потом еще и слабительный эффект по истечению срока действия. Обсеришься, милок, прям где плавал. Зато настой — вполне себе.

— Что они делают-то? — спросил Гарри, которого распирало от хохота.

— Вырастают жабры, перепонки, ласты. Не слишком распространённое растение, но искатели кладов его часто используют.

— Беру, — сияя, подтвердил Гарри. Ему хотелось прыгать и смеяться. — На полтора часа точно хватит?

— Пузырек рассчитан на час, но если надо ровно полтора, могу отмерить точную дозу. Делаем?

До самого вечера Гарри бродил по магазинам. В «Флориш и Блоттс», который на этот раз показался ему настоящей сокровищницей знаний, он просидел два часа, пока не нашёл всё, что искал. Его интересовали книги с наиболее полными перечнями заклятий — боевых, прикладных и бытовых. Он положил в корзину экземпляр с подробным описанием дезиллюминационных чар, несколько справочников по зельям, и, не устояв, набрал книг по темной магии — формально, разумеется, относящихся к курсу Защиты от тёмных искусств. Все покупки аккуратно уложил в новенький сундук.

В магазине артефактов выбрал набор юного артефактора («Ты начинающий?» — недоверчиво спросил продавец. — «Это для начинающих!») с рунными пластинами, зачарованными нитями и миниатюрным гоблинским резцом. Купил специальное перо, используемое мастерами рун, с регулируемым накалом.

В общем, купил почти всё, что планировал.

Олливандер его разочаровал. Сначала обиделся, что Гарри отказывается от старой палочки (хотя Гарри ему битый час утверждал, что это не так), затем — что Гарри, дескать, считает старую палочку слишком слабой (это, пожалуй, было правдой). Когда Олливандер остыл, предложил Гарри серебряный обруч на запястье — усиливающий артефакт, работающий в связке с палочкой. Скрепя сердце, Гарри кивнул. Артефакт так артефакт, но запасную палочку все равно хорошо было бы иметь. А Олливандер дополнительную палочку почему-то отказывался продавать. Впрочем… Что ему мешает поискать другие магазины палочек? И чего он сюда пошел?

Он с опаской заглянул за угол. Лютный переулок был другим миром — миром темным, куда, казалось, не проникало солнце. Он встретил Гарри серым, дымным воздухом, и легким запахом чего-то едва уловимо тухлого. Узкие паутинистые улицы, отходившие от переулка, проглатывали свет, а вывески над лавками скрипели на ржавых цепях. У каждого витража — тени, у каждого угла — шёпот. Капюшон мантии был накинут, лицо в тени, шаг неторопливый, но уверенный. Нельзя показывать страх. Это он понял в детстве, когда Дадли придумал «Охоту на Гарри». Но и зевать не надо — он еще помнил, как перед вторым курсом его чуть не разобрала на кучу маленьких Гарри толпа бродяг. Люди мимо проходили так же — к нужной лавке и обратно. Что-то внутри шевелилось — смесь тревоги, любопытства и очарования. Разукрашенные проститутки подпирали ногами стены, курили и почесывались. Глаза их были холодны, как у председателей профсоюзов.

Он знал, что Лютный существовал с начала восемнадцатого века, пережив эпохи, войны и многочисленные смены власти. Зачистить его было невозможно ни тщательно спланированными рейдами, ни внезапными налетами — он был пронизан сетью тайников и нелегальных ходов в маггловский мир. В случае серьёзной облавы вступала в действие древняя система сигналов, и тогда исчезали практически все, забирая своих детей. Уже не говоря о том, что авроры брали безумные взятки, и бюрократическая машина давала шанс напасть на Лютный крайне редко. Вообще, переулок увязал в парадоксах с начала своего создания. Обитатели Лютного твердо стояли друг за друга в одних ситуациях, и так же яростно грызлись в иных обстоятельствах. Презирали богатых и одновременно жадно завидовали им. Обитатели квартала веками пытались вырваться отсюда — впрочем, удавалось это лишь немногим, разве что девушкам, сумевшим родить ребенка от обеспеченного мага. Даже продажа невинности задорого не гарантировала продвижения по социальной лестнице — деньги складывались в общак клана, а девочке перепадало на мороженое. Талантивых малолеток здесь отдавали в ученики к мастерам-зельеварам, артефакторам, торговцам, но отсутствие диплома Хогвартса навсегда отрезало дорогу в легальный мир. Судьба остальных была печальна: бордель, сточная канава, воровская стезя, опасные работы, где от когтей и зубов хищников люди умирали в начале своей карьеры. Но объединяла их всех нищета. Гарри слышал истории о Лютном от Рона, и молча жалел его обитателей, несмотря на то что Рон лишь презрительно кривил губы.

Продавец, сухощавый старик с ногтями цвета ржавчины, долго смотрел Гарри в глаза, прежде чем впустить его внутрь.

— Палочка? — спросил он хрипло.

— Остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов. Мне нужна палочка посильнее.

Внутри лавка напоминала анатомический музей. Сухие коробки, треснувшие стеллажи, древесина, пахнущая старой кровью. Старик выдвинул один из ящиков. Внутри — несколько палочек, тёмных, не отполированных.

— А ну, — прошелестел торговец, протягивая хрупкую, черную палочку с прожилками, как у коры дерева.

Палочка вспыхнула у кончика багровым светом, и Гарри едва ощутимо укололо. Он поморщился и отложил ее.

— Что, слишком жесткая?

Это был риторический вопрос. Следующая палочка тоже была черной и немного искривленной влево. Гарри не захотелось брать ее в руки — слишком неаккуратная. Он помотал головой. Старик поднял брови, пожал плечами и достал третью, покрепче.

«Она, она», — запело что-то у Гарри в груди. Он взмахнул палочкой, и свист разрезал воздух, будто серый хлыст, слабо отразив уже привычное глазу плетение чар.

— Эта.

— Клык василиска, пихта. Только не используй ее на постоянной основе. Слишком конфликтная, для проклятий, боевки. А у тебя остролист, оберегающая палочка. Будет конфликт магий. Понял? Только для боевок. Если нужна постоянная, дальше поищем.

— Да нет, все в порядке. Сколько?

— Даром не дам, — усмехнулся продавец. — 15 галеонов и 3 сикля.

Гарри возмутился, но продавец похолодел.

— На ней не стоит обнаружитель, мистер. По-моему, это стоит названной цены.

И Гарри трусливо сдался.

После покупки палочки он планировал тут же покинуть Лютный, но остановился у тёмного витража с потускневшими буквами. «Горбин и Бэркес». А вот эту лавчонку он помнил! Лавка древних и опасных артефактов, где двенадцатилетний Драко Малфой засматривался на высушенную Руку Славы. Гарри замешкался и, движимый каким-то порывом, толкнул дверь.

Внутри пахло сыростью. Всё шептало: не трогай, не дыши громко. Он и не дышал громко. Как будто спал наяву. Старые зеркала, стоящие около входа, отразили его невысокую фигуру, где его глаза вспыхнули пугающим белым светом.

За стойкой сидел человек, похожий на иссохшую змею, уже знакомый Гарри Горбин. Он кинул на Гарри цепкий, проницательный взгляд — и, к удивлению Гарри, ничего не сказал.

— Я ищу… оружие, — примирительно, но с намёком сказал Гарри, подходя ближе. — Нечто маленькое, быстрое. Тихое.

Мужчина прищурился, кивнул и медленно, как будто не спеша наслаждаться моментом, поднялся. Прошелся по лавке, раздумывая. Завернул в подсобку, вернулся к столу и выдвинул ящик из-под стойки. Гарри вытянул шею, чтобы увидеть, что припас Горбин и не смог удержать восхищенный свист.

В шкатулке из темного дерева лежали два кинжала. У одного, сразу приковавшего взгляд Гарри, лезвие змеилось, расширялось к основанию, и у основания было инструктировано вязью, представляющей листья. Черная рукоятка напоминала рукоять пистолета. Другой кинжал был с прямым лезвием и рукояткой. От шкатулки исходил слабый сладковатый запах.

— Можно ли представить себе что-либо необычнее малайского криса? — тихо сказал Горбин, вытягивая изогнутый кинжал. — Рукоятка отогнута вниз — вытягивая кинжал, воин одновременно вдавливал лезвие в рану. Крепкий упор для ладони. Яд на лезвии впитывается в кожу при малейшем проколе. Мгновенное онемение, потом — паралич. И смерть.

Гарри взвесил другой кинжал в руке. Деревянная рукоять холодила кожу. Удобно ложится в ладонь. Гораздо было бы удобнее на первом курсе метнуть его в Квирелла Левиосой. Или потом — в василиска.

— Настоятельно рекомендую взять и ножны, уважаемый сэр, — холодно усмехнулся Горбин. — И закупиться безоаром.

Безоар — спасение от большинства ядов. Гарри усмехнулся в ответ и попомнил Снейпа добрым словом. Кто бы знал.

Когда Гарри вышел обратно на улицу, ему казалось, что темнота вокруг стала чуть податливее. А впрочем, почему бы тут не задержаться? Вот за углом интересный магазин, судя по скрипящей деревянной вывеске с изображением книги.

Выйдя в мир магглов, купил и кроссовки, и новые джинсы, и худи с капюшоном, и несколько футболок. Купил новенькие перьевые ручки Lamy цвета карельского дерева размера EF и синие чернила. Носился по торговому центру восторженней чем тетя Петунья. Ощущение было новым, блестящим, как только что выпущенные на рынок ботинки. С болезненной ясностью Гарри пришлось признать, что всё это время он испытывал неловкость при любом напоминании о своем достатке, если рядом был кто-то из Уизли. Например, Рон. Особенно Рон. Ему было стыдно выделяться среди них, и он изо всех сил старался казаться таким же, как они — будто равенство можно было купить притворной скромностью. Притворяться ничего не соображающим, не стараться на уроках, избегать книжек как чумы — как же, вдруг Рон назовет «ботаником». Гарри же всегда видел, как кривился Рон, глядя на Гермиону. Продолжать ходить в дырявых шмотках, стираемых каждую неделю в душевой, влажных на утро, потому что новенькая, с иголочки мантия была бы вызовом.

Зато теперь Рона не было, а была Гермиона — Гермиона, блистающая знаниями, носящая свои оценки как корону. Гермиона, дочь дантистов, одетая всегда в новенькое и чистое, с «Паркером», с серебряными часиками на левой руке. Гермиона, у которой все вещи были с иголочки.

Когда стемнело, он засел в «Amorino Gelato» на Чаринг-Кросс-Роуд, смотрел на проходящих мимо людей и впервые с момента объявления чемпионов чувствовал себя счастливым.

Следующие три дня он кайфовал, высыпался, ходил по магазинам и транжирил деньги, как в последний раз, еле одергивая себя каждый раз, как хотелось купить бесполезную дорогую штуку. Послал Сириусу пару номеров «Плейбоя». Пил горячий капучино в маггловских кафе, читал книги. Купил акваланг в качестве плана Б. Дурслей он все-таки посетил — вдруг с МакГонагалл бы сталось проверить. Это было самое странное посещение их дома. Во-первых, никого, кроме Дадли, в доме по Тисовой не было, и встретил его любимый кузен. Дадли распахнул дверь и его пузо выкатилось наружу. Потом выкатился и он сам.

— Поттер? — сказал он с изумлением. — Тебя-то что занесло в наш Пиздостан?

— Да в Лондоне гулял, решил заехать.

— А-а, — тупо протянул Дадли, не зная, что сказать. — Ну… заходи.

Вторым странным происшествием было то, что Дадли пригласил его за стол.

— Предков дома нет, — сказал он деловито, распахивая холодильник и выгружая жратву на стол. — Завтра приедут, поехали на какую-то выставку. Пиво будешь?

— Буду, — на автомате ответил Гарри.

— Ну че там, в твоей уродской школе?

Гарри закатил глаза. Кому бы излить душу, как не Даддерсу?

— Охеренно. Они устроили конкурс с другими школами и запихнули меня туда. Потом меня пинала вся школа — ты бы обрадовался.

— Конкурс типа олимпиады для додиков? — Дадли сморщился, устроил пятую точку на специально укрепленном для него кресле и глотнул «Гиннес». Вторую банку протянул Гарри, и тот ее открыл.

— Нет, конкурс типа кто победит дракона.

— Настоящего дракона?

Смотря на круглое дадлино лицо, перекошенное ужасом и любопытством, Гарри еле сдержал смех.

— Летом фотки привезу, если не веришь. Чуть не помер там.

Он задрал рукав и показал Дадли уже привычный протез. Дадли ожидаемо восхитился и долго его щупал.

С этого момента разговор разгорелся так, как никогда с Дадли и Гарри не бывало. Они переместились на диван, и до вечера перемывали кости старому мудаку Дамблдору, тете Петунье, которая заколебала Дадли своей заботой, и «тому огромному мужику, который хвост мне сделал». Когда Гарри уже повело от пива, он вспомнил, что забыл сказать.

— Точно, — хлопнул он себя по лбу и потянулся к рюкзаку. — Передашь родителям подарки.

Дадли фыркнул, и пиво полилось у него изо рта.

— Ты че, им подарки притаранил? Нифига ты добрый, — он ухмылялся. — Я думал, после того, как они тебя в чулане держали, ты когда-то реально их колданешь.

Гарри скривился.

— Ну вот когда наступит «когда-то», тогда и посмотрим. Смотри, что привез. Петунье — духи. Магическая лилия, она ж цветочными пользуется. Может понравится.

Дадли оценивающе повертел в руках вычурный флакончик.

— Бате твоему самозавязывающийся галстук.

— Это че?

— Дадли, ты дурак? Самозавязывающийся галстук. Завязывается сам, — пояснил Гарри, ухмыляясь. — Не мнется, не перекручивается, подстраивается под воротник рубашки.

— Нифига, — Дадли завистливо засопел. — Круто там у вас придумано. А у нас работать будет?

— Да будет, что с ним станется. Не будет — так просто галстук выйдет. А тебе вот, сладости из нашей деревни.

— Опять хвост вырастет? — насторожился Дадли.

Гарри засмеялся.

— Да ничего не вырастет. Смотри, это драже на любой вкус. Там и мята, и ушная сера, что хочешь. С сюрпризом короче. Шоколад, перечные чёртики, сахарные перья. Ничего такого. А это тебе понравится.

Дадли, ошеломленный магическими сладостями, взял небольшое карманное зеркало. Зеркало отразило его холеное лицо, вздрогнуло и приятным женским голосом произнесло: «Прекрасно выглядишь, дорогой!» Дадли заржал.

Гарри улыбнулся. Моргнул, а когда открыл глаза, оказалось, что он уже сидит на кровати в «Дырявом котле».

По приезду в Хогвартс Гарри обнял Гермиону и с гордостью показал ей новый сундук. Гермиона долго охала над идеальной рунной вязью и завидовала по-черному.

— Попрошу своих родителей тоже мне такой сундук купить, — деловито сообщила она, усаживаясь напротив него за столом в Большом Зале. — Сколько стоит?

— Девяносто галеонов.

Гермиона попыталась присвистнуть, но неудачно. Положила себе тушеных овощей на пару с Гарри и задумалась.

— Почти пятьсот фунтов?! Машину, конечно, не купишь, но все равно… Ладно, думаю, могут и раскошелиться. Зря, что ли, клинику открывали.

— Они же были стоматологами? — не понял Гарри.

— Они и есть стоматологи, только в этом году открыли свою клинику, «Грейнджер и Грейнджер». Сейчас там главные врачи.

— О… поздравляю.

— Спасибо. Ты сам как?

— Да ничего. Просто всё какое-то странное.

Гарри помолчал, отхлебнул молока.

— Чувствую себя зельем, которое кто-то мешает. Засыпаю на ходу.

— Устал? Может, тебе надо поменьше напрягаться?

— Да не то чтобы. Это раньше я просто уставал. А сейчас даже не чувствую… знаешь, не чувствую жизни на кончиках пальцев. — Он развел руки. — Будто я был пятном на доске, и меня просто стерли. Вообще ничего не чувствую, ни ветра, ни особой радости. Хотя иногда как будто просыпаюсь.

Гермиона выглядела испуганной.

— Я хотел стать сильным. Умным. Свободным. Без Дамблдора. Но я уже не помню, с чего начал. Я так-то думал, что Турнир даст мне силы. Что я стану сильным магом, и всё такое. А выходит, я стираюсь по частям. И постоянно холодно. И везде этот снег.

Обеспокоенная Гермиона открыла рот, чтобы что-то ответить, но заметила, что Лаванда и Парвати с интересом за ними наблюдают.

— Что нового, девочки? — раздраженно спросила она.

Лаванда, поняв, что им ничего не перепало, потрясла новеньким «Ежедневным пророком».

— Вы вообще знали, что Хагрид — полувеликан?!

Гермиона и Гарри с недоумением переглянулись.

— Ну, я догадывалась. И что?

— И что?! — свистящим шепотом спросила Лаванда. — Великаны в той войне были на стороне Того-Самого! Они славились своей жестокостью! Скитер всё разузнала.

— И откуда Скитер это узнала? Неужели сам Хагрид ей сказал?

Лаванда, проигнорировав вопрос, тряхнула газету и так же театрально зачитала:

— С недавних пор «Пророк» обладает неопровержимыми доказательствами, что Хагрид не чистокровный волшебник. Он даже не человек. Его мать не кто иная, как великанша Фридвульфа, чье нынешнее местонахождение неизвестно.

Великаны жестоки и кровожадны, весь прошлый век они воевали между собой и едва не истребили себя полностью. Горстка оставшихся в живых примкнула к Тому-Кого-Нельзя-Называть, и именно они виновны в самых чудовищных массовых убийствах маглов.

Большинство великанов — слуг Того-Кого-Нельзя-Называть были истреблены мракоборцами Министерства магии, но Фридвульфа каким-то образом уцелела. Возможно, бежала за границу и была принята в одну из горных общин великанов. Судя по урокам ухода за волшебными существами, сын Фридвульфы унаследовал свирепость матери.

Говорят, что Хагрид, как ни удивительно, дружит с мальчиком, благодаря которому Сами-Знаете-Кто лишился силы и могущества, после чего матери Хагрида, как и прочим соратникам Сами-Знаете-Кого, пришлось бежать. Гарри Поттер, возможно, не знает горькой правды о своем огромном друге.

Закончив читать, она посмотрела на Гарри, подняв красивую вычерченную бровь.

— Ну, теперь я знаю правду о своем огромном друге, — хмуро сказал Гарри. — И он продолжает быть моим огромным другом. Гермиона, нам надо срочно к нему.

— Вот коза, — еле слышно прошипела Гермиона, вылезая из-за стола.

Но Хагрида они так и не нашли. Не пришел он и на свой урок, на котором его заменяла незнакомая старая и суровая, как табуретка, волшебница Граббли-Дерг. В Хогсмид не пошли, надеясь высмотреть, когда в окнах Хагрида зажжется свет, но так и не дождались. Подавленные, поплелись в Выручайку — читать и заниматься. Гарри еле переставлял ноги. Коридор плыл, стены растягивались, как теплый воск, а пол казался зыбким, будто пустынные дюны.

Комната приняла теплые красные тона, соорудила два мягких кресла, а на полу разложила целую кучу пушистых пледов и подушек. В камине весело потрескивал огонь, но всю уютную атмосферу портили огромные окна во всю стену, которые никак в последнее время не хотели убираться. Вечно мерзнущая Гермиона с удовольствием закуталась в плед и придвинулась ближе к огню.

— Что у тебя сегодня? Эй, прием!

— Принципы сохранения массы и энергии по трансфигурации и сравнение латинских и рунических формул для чар, — угрюмо сказал Гарри. — Начну с практики, все равно ничего сейчас из книг не пойму. И протез этот задрал, — внезапно добавил он.

Гермиона тяжело вздохнула.

— Слушай, я понимаю… то есть не совсем понимаю, но… Ты же не потерял руку, да?

Гарри вскипел.

— Если я не потерял руку, значит, должен вообще на это забить?! Я и так пытаюсь об этом не думать!

— Я не это имела в виду, — испуганно прервала его Гермиона. — Просто… хорошо, что это тебе не мешает в реальной жизни. И что это левая рука.

Наступила пауза. Гарри угрюмо швырял заклинаниями в заботливо приготовленный Комнатой манекен. Злобно пнул подкатившуюся к ногам деревянную голову и рявкнул:

— Задрало всё! Добби! — В комнате раздался хлопок, и Гарри попытался успокоиться. Добби не заслуживал его ярости. — Тащи пирожные, братан.

Гермиона укоризненно посмотрела на него, но ничего не сказала. Это она еще не знала, что иногда, когда Гарри зарабатывал «В» по Зельям или когда Флитвик хвалил его за великолепное эссе, он награждал себя шоколадной лягушкой.

Добби появился через пять минут с подносом, полным сэндвичами с копченой олениной, пирожными, чайничком заварного чая и двумя стеклянными узорными чашками.

— Гарри Поттер, сэр. Добби слышал, что Гарри Поттер не нашел нужную книгу, Добби сам нашел ее.

— Ты о чем?

Добби испуганно оглянулся и зажал рот рукой.

— Страшный профессор без ноги позвал Добби в учительскую забрать мантии в стирку, и Добби слышал, сэр, как профессора обсуждают второе испытание. Страшный профессор спросил, догадается ли сэр Гарри Поттер обратиться за помощью к сэру Лонг-Батону.

— Лонгботтому? Невиллу, что ли?

Добби кивнул. Гарри непонятливо посмотрел на Гермиону, она ответила ему тем же.

— Добби узнал, что в этой книге, о которой они говорили, Гарри Поттер! Сэр должен использовать жабросли на втором испытании!

— Да я уже знаю, Добби, — сконфуженно признался Гарри. — Но спасибо тебе за помощь. Ты — настоящий друг.

Разочарованный Добби поклонился и исчез, оставив друзей в недоумении.

— Чего все заладили мне помогать? С чего бы Грюму вызывать Добби, а потом при нем обсуждать жабросли?

— Ну он же не знает, что вы общаетесь. Волшебники редко обращают внимание на эльфов, они для них — полезный предмет интерьера.

— Нифига. Всё он знает, он меня на Святочном балу спросил, откуда у меня носки со снитчами.

— Тогда это очень странно, — нахмурилась Гермиона. — Действительно, как будто специально хотел дать тебе подсказку. Почему он так уверен, что ты сам до этого не догадаешься?

Гарри пожал плечами.

— Он и перед первым туром спрашивал, догадался ли я, как решить задание. Зачем-то ему надо, чтобы я прошел Турнир.

— Ну, он школьный друг Дамблдора…

— Тем страннее. Дамблдор пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь. Или ты думаешь, что Дамблдор науськал Грюма, если они хороводятся?

Они помолчали.

— А МакГонагалл? Неужели она не знает, что мы с Добби общаемся?

— Может, она его не заметила.

— Не заметить это чудо в футболке Iron Maiden, гавайских шортах и разноцветных носках нельзя.

— Интересно, что, все-таки, они украли? — спросила Гермиона через полчаса, откусывая пирожное и другой рукой перелистывая рунический словарь.

— Я уже проверил сундук, — хмуро сказал Гарри, выпуская связку Протего и Экспеллиармус и новой палочкой поправляя плетение заклинания. — Вроде всё на месте. Шмотки? Можно купить новые. Ингредиенты, школьная фигня — то же самое. Но мотивация должна быть железная. И при чем тут благородство?

— Не знаю, Гарри… Обычно благородство — это защитить кого-то, спасти.

Они уставились друг на друга круглыми глазами.

— Копченый Волдеморт! Не могут же они похитить кого-то из школы?!

— И я не замечала, чтобы кто-то пропадал… Не могли же они украсть Хагрида?

— Да наверное, рано еще. Не будут же они столько времени ждать, пока Хагрид сидит в темнице?

— Точно… Да и Хагрид у нас большой. Надо подумать. Кто тебе больше всего дорог?

— Ну, ты, — растерянно сказал Гарри, пытаясь придумать, кто может быть дороже Гермионы.

— Что?!

— Первый раз вижу, как кто-то так реагирует на подобное признание, — неловко засмеялся Гарри.

Гермиона вскочила, и рунический словарь полетел на пол.

— Ничего подобного! Я запрусь в Выручайке и пусть рыщут хоть до морковкиного заговения!

— Морковкиного заговения? — заржал Гарри. — Ты откуда это вообще взяла?

Гермиона вцепилась в волосы, и они угрожающе затрещали от электрического разряда.

— Они же не могут… Не могут… Я к МакГонагалл!

И, забыв свою сумку, стрелой вылетела из Выручай-комнаты. Мда. Если это будет действительно кто-то живой, вряд ли Дамблдор позволит, чтобы заложникам что-то угрожало. Хотя, после первого тура, Гарри уже ни в чем не был уверен. Он обещал им безопасность, обещал и подвел… Как теперь ему в чем-то довериться? Если это очередная игра (а Гарри был уверен, что так и есть), ставки оказались слишком высоки. Но в теорию ритуала это ложилось отлично — как еще показать благородство, если не спасти близкого тебе человека? Значит, надо из кожи вон вылезти, но достать оттуда Гермиону. На час они ее защитят — и чарами согрева, и дыхания. Но что будет потом?

Гарри уже несколько дней не мог отделаться от мысли, что ему просто необходимо глотнуть Умострильного 2.0. Неведомые тайны, которые могли открыться перед его взором, поражали воображение, стоило только о них задуматься. Он поймет, чего хочет Дамблдор… Может быть, кто запихнул его в этот Турнир. Научится новым вещам, сможет понимать теорию, только прочитав книгу! По крайней мере, он на это надеялся.

Он достал стеклянный пузырек, который носил с собой в кобуре для зелий. Зелье переливалось холодным голубым цветом, и это напомнило ему бассейн в Выручай-комнате. В конце концов, не зря же они его варили? А то дойдет до конца Турнира, и так и не поймет… что можно было понять раньше. И почему не сделать этого сейчас?

Палец сам, медленно, сдвинул крышечку на пузырьке, и та беззвучно упала на пол. Всего глоточек! Ну, может два. В конце концов, он сейчас переживает не лучшие моменты жизни, и зелье… ну… компенсирует протез? Гермиона поймет. В конце концов, она тоже себе наварила приличное количество зелья. Гарри закрыл глаза, поднес пузырек к губам и глотнул.

Зелье обожгло мозг изнутри, нейроны пришли в бешеный хаос. Гарри скрутило на кресле, он не мог вдохнуть, не мог понять, где находится… Будто всё в его теле подчинялось уже не ему, а какому-то чужому, неведомому порядку.

Перед глазами заплясали чернильные пятна — как ожившие руны, как схемы, вспыхивающие и гаснущие, разрастающиеся в сложнейшие геометрии. Расползающиеся разноцветные фракталы, делящиеся, и делящиеся, и делящиеся… Боль, дрожь, жар. Он скрутился опять, и его затрясло. Прошиб холодный пот.

Когда наваждение отхлынуло, это было как глоток свежего воздуха, когда выходишь из парной душевой кабины, как прыжок в холодную воду. Шестеренки в мозгу с визгом раскрутились и заработали.

Мысли были его, но они больше не были отдельны. Гарри чувствовал каждую из них, как собственную конечность: цифры, слова, формулы, конструкции артефактов, школьные лекции, обрывки разговоров — всё это вдруг вспыхнуло в голове одновременно, наслаиваясь, переплетаясь.

А потом — тихий, холодный отлив. Гарри откинулся назад, с непониманием таращась на потолок. Понял, где находится. Вытер лоб и понял, что дышит — поверхностно, будто после бега. Сердце колотилось. Как будто с глаз снялась пелена, пыль и ржавчина. Словно кто-то вымыл внутри всё до скрипа. Ха! Еще бы люди подсаживались на эту штуку! Он чувствовал принцип работы чар, не только видел плетения.

— Протего!

Еле видимый серебряный щит возник по его приказу мгновенно — как всегда, но что-то неуловимо изменилось. «Я провожу магию», — как-то спокойно подумал Гарри. — «И она вырывается оттуда, где ее очень-очень много… И проходит через мой проводник, вызванная словом-ключом. Просто».

— Нет, ты представляешь, она сказала, что мне не о чем беспокоиться. Конечно, это утешение, но немного слабое, учитывая… Гарри? Гарри!

Гарри повернулся к ней — глаза его сияли — и покачнулся в кресле. Его понесло вбок, и он понял, что упал на подлокотник в полуобмороке.

— Что с тобой?! Господи!

— Приличные волшебницы поминают Мерлина, — пьяно улыбнулся Гарри.

— Ой, да в задницу… — Гермиона оборвала себя и бросилась к Гарри.

Он попытался встать, но упал на колени и с удивлением увидел, как пропитавшая футболку кровь капает на каменный пол.

— Я попробовал, — прохрипел он, пытаясь собраться с мыслями.

— Что? — растерялась Гермиона. — Ты о чем?

— Умострильное.

Гермиона ахнула и вмиг растерялась еще больше.

— Но зачем сейчас?

— А почему нет?

Она наколдовала платок, молча вытерла ему лицо от крови и пота, и опустилась на кресло, будто не понимая, что делает.

— И… и как?

— Не чувствую, что поумнел. — Он вдохнул и попытался сосредоточиться. Тело слушалось с задержкой, язык еле ворочался. — Скорее, процессы в голове идут быстрее. Действие зелья — около недели, мне этого хватит, чтобы быстро научиться чему надо. Потом испытание, и можно будет отдохнуть.

— Ты же не собираешься потом его постоянно принимать?

Гарри усмехнулся. Голова все еще кружилась.

— Есть такой соблазн. Но не буду. Любое лекарство полезно в умеренных дозах, иначе оно превращается в яд. — И он наставительно поднял палец.

— Парацельс. — Гермиона все еще выглядела взволнованной, руки вцепились в кресло. — «Всё есть яд и всё есть лекарство. Только доза делает лекарство ядом и яд лекарством». Хорошо, что ты это понимаешь.

Гарри до сих пор не пришел в себя.

— По крайней мере, поймем, что это за зелье. Какой простор для экспериментов, да, Гермиона?

Ее глаза засверкали смесью страха и любопытства.

— И что ты уже понял?

— Да я и не думал особо, — засмеялся Гарри. — Не успел. Я такой же, как и раньше, просто… Как-то всё разложилось по полочкам… Ну, например, уже очевидно, что никому нельзя доверять.

— Я так и обидеться могу.

Гарри растянулся на полу, облокотившись на кресло спиной, и откинул голову назад.

— Не, тебе можно. А вот с надеждами на остальных можно попрощаться. Не знаю, может эти мысли лежали на поверхности.

Гермиона ждала.

— Ну, например, очевидно, что Рон Уизли — самовлюбленный мерзавец. — Гермиона вздрогнула. — Не знаю, на что я надеялся. Он бросил меня, когда я нуждался в нем больше всего, а потом напал. Ведомый своей выдуманной обидой, выдуманной, чтобы прикрыть свою зависть и ненависть к моей славе, моим деньгам. Его мозг не обращал внимания на мою одежду, на мое неумение вести себя — он это игнорировал, потому что деньги и слава для него были важнее. По ним он меня и оценивал. Ленивый, но амбициозный, завистливый, но не желающий шевельнуть и пальцем, чтобы чего-то добиться. Ему было «прикольно» ждать, когда я встречусь с драконом. Рассчитывал увидеть страх на моем лице, признание моих ошибок. Верил ли он, что я бросил свое имя? Наверное, в глубине души нет. Но желание пихнуть меня лицом в грязь было выше. Это было поводом, и Рону сорвало крышу. Я забыл, что он видел на первом курсе в Зеркале Еиналеж… Капитан команды по квиддичу, староста, лучший ученик. Стоящий один, без друзей и братьев. Пусть умоляет, хоть ползет через весь Большой зал — никаких прощений, ни сейчас, ни потом. Я был глуп. Всё понимал, но надеялся, что он однажды подойдет и скажет: «Гарри, как же я был неправ».

Гермиона грустно смотрела на него. Ей было нечего сказать.

— А остальные?

Гарри задумался.

— В прошлом году я доверял Люпину. Он учил меня Патронусу — меня одного из всех учеников, кому это было нужно. А тогда это было нужно всем. Он был другом Дамблдора и был верен ему собачьей верностью. Видишь связь? Тогда я думал, что он просто скромный, добросовестный учитель. А потом он забыл принять зелье. Что ему стоило выпить его и потом пойти в Визжащую хижину? Ладно, забыл, не подумал. Но как можно о таком не подумать? Как можно не купить напоминалку, зачаровать какой-то браслет, чтобы било током перед каждым полнолунием? А ещё он где-то жил всё моё детство — и ни разу обо мне не вспомнил. Не пришел ко мне. Не знал, где я живу? Хорошо. Но он не отправил мне ни единого письма, хотя, как мы потом узнали практическим путем, письма ко мне прекрасно доходили. Точно так же как Рон упивается своей завистью, Люпин упивался своей болезнью. Он не нашел работу в магическом мире, хотя кто его бы спрашивал, оборотень ли он? Никто даже в Хогвартсе не знал этой его тайны, он не регистрировался в Министерстве. Несколько выходных в месяц — вполне можно было договориться. Но он работал в каких-то шарашкиных конторах, перебивался с места на место. И у магглов, которые бы никогда не заподозрили его в ликантропии, работы не нашел. Посчитал, что для бывшего старосты зазорно махать метлой? Ведь даже дворники могут себе позволить оплачивать жилье, покупать одежду. А продавцы? Весь потрепанный, потасканный… А ведь подержанные мантии стоят не так дорого, и в Хогвартсе он не тратился ни на еду, ни на жилье. Впрочем, это всё не важно. Про Сириуса вообще молчу — тех же щей, да погуще влей. А с Дамблдором…

Он замолчал. Гермиона не торопила его, слушала.

— Вот скажи мне. Зачем взрослому волшебнику подталкивать ребёнка, который только пару раз сумел создать телесный Патронус, к незаконному использованию хроноворота? Он что, не мог провернуть этот план сам? «Достаточно трёх оборотов», да? А почему именно трёх? Можно же было отловить Петтигрю. Или проследить, чтобы Люпин принял зелье. Но, конечно, дело не в этом. Воспитание, — протянул Гарри с долей отвращения. — Он играет с людьми в Большую Игру. И да, это хорошо. Ребенок, которого заставляют есть овощи, недоволен, он плачет и кричит, но ведь цель оправдывает средства? Он пытается вложить в нас хоть немного понимания реальности, воспитать в нас правильное отношение к жизни, научить нас чему-то… Но он перебарщивает. Иногда это… — Гарри задыхался. — Знаешь, Дамблдор почти весь второй курс провел в стенах Хогвартса, а о том, что чудовище Тайной комнаты — василиск, догадалась второкурсница. Он прекрасно знал, где умерла Миртл. Прекрасно знал. Это всё ложь.

Гарри уставился в стену; слезы навернулись на глаза.

— А на первом курсе — эти испытания, придуманные для школьников. Знаешь только, где он ошибся?

— Где? — тихо спросила Гермиона.

— Дьявольские силки. Как думаешь, для кого они были? Чье это было испытание?

— Невилл.

— Невилл.

Гарри с трудом перебрался на кресло и глотнул остывший жасминовый чай.

— Присылать забрать меня Хагрида, а не МакГонагалл. Просить тебя помирить меня с Роном. Он видел, что меня травили, но не делал ничего. Это тоже его воспитание? Самая безопасная в мире школа, где детей ведут на отработку в Запретный Лес. Зачем? Ведь он знал, что там кто-то убивает единорогов, чтобы возродиться. По крайней мере, догадывался, кто это. Надеялся, что Авада еще раз отрикошетит от моего лба? И, конечно же, в этой школе не водится никаких опасных тварей. Ни дементоров, ни одержимых, ни василиска, ни Турнира, который зачем-то надо проводить именно сейчас. А держать меня у Дурслей — тоже было воспитанием? Я… меня лупили так, что я не знал, останусь ли я в живых. Мне даже первое письмо пришло «в чулан под лестницей». Дамблдор должен был об этом знать. Скажешь, нет?

— Он говорил вам с Роном, что в Хогвартсе каждый получает помощь, если в ней нуждается, — разглядывая туфли, хмуро произнесла Гермиона.

— О, конечно, — фыркнул Гарри. — Помощь в Хогвартсе получает каждый, кто ему чем-то полезен.

— Да нет, — грустно произнесла Гермиона. — Я со всем согласна. Я тоже заметила… что что-то тут не так.

— Вот и я чувствовал, да и про Дамблдора уже думал, но никак не мог собрать всё воедино. А еще есть один важный вопрос.

— Какой?

— Берта Джоркинс.

— Прости?

— Я кое-что вспомнил. Про нее писали в газетах, да? Что она исчезла во время отпуска в Албании, и ее никто особо не хотел искать. Скитер еще проехалась по Министерству.

— Ну?

— Помнишь, я рассказывал о том, как летом у меня заболел шрам?

Гермиона напряглась и села поудобнее.

— А как это связано с Бертой?

— Кроме того, что Волдеморта тоже видели в последний раз в Албании? Есть кое-что. Я вспомнил свой сон, который тогда мне снился. Когда заболел шрам. Не весь, но вспомнил. Я тогда вам рассказывал, что видел его во сне — его и Петтигрю. Короче, они обсуждали, как меня убить.

Гермиона ахнула.

— Так мы были правы! Турнир — это…

— Да, — в нетерпении прервал ее Гарри. — Я просто не хотел вас волновать. Но суть тут в Берте. Несколько пунктов. Понимаешь, Хвост сказал, что для чего-то им можно обойтись и без меня, можно, де, использовать другого мага. У них есть какой-то план. Еще Волдеморт сказал, что он окреп, и что не выжил бы, если бы Хвост не доил Нагайну — его змею. А еще упомянули Берту Джоркинс! Сказали, что ее исчезновение заметят, но она им тоже была нужна для какой-то информации… И они в итоге ее убили. Ах да, еще Хвост обиделся, когда Волдеморт сказал, что к ним присоединится его верный слуга. И вот тогда, уже потом, Волдеморт убил того старика.

Эмоции захлестнули его, и у него снова потекла кровь. Он быстро вытер ее рукавом. Гермиона в шоке открывала и закрывала рот.

— Значит, Берта мертва. Но как он убил старика? Я имею в виду… Раз он окреп достаточно, чтобы держать палочку… Он обрел тело?

— Об этом и речь. Может быть, с помощью Берты?

— И что она могла сделать?

Гермиона вскочила, зашагала к двери, но, что-то поняв, обернулась.

— Ох, я такая глупая! Комната, дай нам, пожалуйста, книги, в которых будет про… обретение тела духом.

На стоящей рядом со стеной тумбочкой появилась стопка из двух внушительных фолиантов такой древности, что казалось — тронь и развалятся.

— Гермиона! — заорал Гарри восторженно. — Ты гений! Даже без Умострильного!

— Умострильного второй версии, — польщенно уточнила Гермиона. — Мне даже самой интересно, как он это проделал. Некромантия, конечно, запрещена на территории Британии, но вряд ли его это беспокоило. Но сама я в некромантии не понимаю ни черта.

Она взяла первую книгу, вторую протянула Гарри.

— «Призраки и привидения»? На первом курсе он говорил, что был хуже, чем призрак.

— Да просто пролистаем. Мало ли, что найдем.

Но они ничего не нашли. Видимо, Комната могла достать не все книги. Может, только бывшие в шаговой доступности, или оставленные тут другими учениками. Так или иначе, в книгах были только теории, что такое призраки и возможно ли вернуть им тело. Книги говорили — невозможно, так как призраки — не душа, а лишь отпечаток души.

— Отпечаток души. Значит, Волдеморт — цельная душа?

— Можем представить, что когда Авада отбилась от тебя, его развоплотило. — Гермиона встала и заходила по комнате. — Допустим, он вырастил себе тело с нуля и вселился в него. Или опять вселился в чужое тело, но оно оказалось слишком слабым.

— Или облек себя в тело сразу.

— Слишком мало информации, — нахмурилась Гермиона. — Пошли в библиотеку.

Но в библиотеке они тоже ничего не нашли, хоть и сидели там несколько дней подряд. Мадам Пинс пришла в шок, когда услышала, что они хотят найти, но ничего не сказала.

За руны Гарри взялся еще тщательнее — зелье помогало выбирать нужные рунные варианты и приспосабливать их правильно. Будто под чужой указкой, рука его выводила аккуратную — никогда бы сам так не начертил! — линию, мозг догадывался соединить связку там, где надо, нашептывал, где может быть прокол. Он взял «Основы скандинавской рунической матрицы», «Силовые формулы и заклятия в рунической письменности» и «Руны: истоки и применение в современной артефакторике» и штудировал их перед сном. Симус и Рон смотрели на него презрительно. Рон фыркал каждый раз, как видел Гарри с книгой. Гарри было смешно.

В первом классе его начальной школы им раздали прописи, и сказали тренироваться выписывать буквы. Гарри старательно вырисовывал нужные крючки, которые на первый взгляд не имели смысла, но, как и все, научился хорошо писать. Тетрадь с уже нанесенными контурами рун для отработки резьбы была теми же прописями. Заточив перо (перьевой ручкой руны не вырисовывались), он принимался за работу и посвящал этому двадцать минут в день. Всего двадцать минут, а какая практика. Странно, но руны лучше всего получались, если хорошенько настроиться — представить воду, когда рисуешь Лагуз, представить, что идешь на войну за своих родных, когда рисуешь Тейваз.

Освоив рунические алфавиты, выучив значения рун, их сочетания и расшифровки, заучив основные формулы, способы начертания, магического наполнения и замыкания кругов, магу оставалось приступить к практике.

Он продолжал пробовать сооружать легкие амулеты, пытаясь корректировать иногда видимые им плетения. С практикой и гермиониной помощью это начало получаться. Постепенно, конечно. Пока что он сделал амулет с руной Альгиз, который носил на шее во время их тренировочных дуэлей, и нарисовал Райдо на подошве ботинка, чтобы скользить на каменном полу. Просто проверял, подействует ли. Подействовало — ногу дернуло так, что Гарри шлепнулся копчиком на пол и взвыл от боли. Зато подействовало!

Да, иногда руны не срабатывали вообще. Иногда срабатывали слишком сильно. Он попробовал начертить Кеназ и Перт — просто попробовать, что выйдет — и не смог заснуть, потому что свет исходил из всех уголков сундука. Промучившись ночь, он с облегчением вздохнул, когда руны «выветрились». Да, надо ставить ограничение по времени. И научиться эти руны деактивировать.

Он ненароком подумал, что можно было вырезать на медальоне руну для подводного дыхания, но на это ушло бы слишком много времени. Соединить Лагуз, Ансуз и Перт, рассчитать область покрытия головы, указать, что это должна быть именно голова (чтобы не создать пузырь вокруг условной левой ступни), установить время работы амулета… Он, конечно, начал работать над этим, но на многое не надеялся. Зато сделал дополнительный рунический ключ на сумку для учебников, повесив кожаный брелок на ручку сумки. Руны были такими интересными, что ему хотелось плясать.

Гермиона гоняла Гарри, заставляя разбирать созданные им круги, взламывать рунную и обычную защиту, используя активные рунные цепочки. Гарри выл, но делал. Без зелья он бы точно не смог в этом продвинуться так быстро. Хотя для зелья он уже придумал свой рунный ритуал, только вот доработать его никак не мог. Ритуал описывался в брошюре, как дополнение к Умострильному 2.0, только по возрасту Гарри никак под условия не подходил.

Если коротко, существовал небольшой рунный ритуал, позволяющий погрузиться в осознанный сон — состояние, где время текло медленнее, а сознание оставалось ясным. В этом искусственном сне человек мог без страха сортировать воспоминания, а заодно и строить запутанные лабиринты из фальшивых образов — надежную защиту от так называемой легилименции. Объяснять, чем полезна сортировка воспоминаний, Гарри не требовалось — знания укладывались в голове по полочкам, память начинала работать, как заведенный мотор, а намерения становились четче, что позволяло сделать магию более послушной. Единственным условием для проведение ритуала было совершеннолетие участника — с детьми ритуалистам было работать не с руки. Гермиона пообещала поломать над этим голову, и Гарри тоже не собирался отлынивать.

В другой практике Гарри себе тоже не отказывал. Выручайка оказалась идеальным укрытием. Пользуясь этим, он заказывал почтой разнообразные редкие компоненты и варил с их помощью составы разного назначения — от лечебных до отравляющих. Руки быстро привыкали к точным дозировкам, а внимание — к нюансам цвета, запаха и текстуры. Гермиона в шоке смотрела, как он мастерски нарезал корни и помешивал зелье. От испарений не помогала и вытяжка, и Гарри приходилось мыть сальную голову каждый день. Может, забить на это, как сделал Снейп?

Готовые зелья он тут же разливал по стеклянным флаконам и прятал в продуманные коробочки для эликсиров в своем сундуке. Среди уже приготовленного было зелье из бадьяна, мгновенно затягивающее раны, противоожоговая мазь, восстановительный бальзам, костерост, крововосполняющее, обезболивающее и противошоковое зелья, а еще лечебная настойка растопырника. Для полноценного аврорского набора не хватало только противоядия от магических отрав — слишком сложного и требующего недельной выдержки. Да и вообще закон Голпалотта (как сообщила ему Гермиона, листая учебник по зельям для шестого курса) гласил, что противоядие от яда, созданного путем смешивания несколько других ядов, не может быть создано путем нахождения противоядия от каждого отдельного яда и смешивания их вместе. А значит, собирать у себя в сундуки все возможные противоядия всё равно не выйдет.

Умострильное будто наконец-то пробудило его от сонного состояния, в котором он пребывал с момента выхода из Больничного крыла. Немного охренев от великолепия мира, брызжущего прямо в мозг, Гарри опомнился и купил себе новые блокноты. Вдруг после того, как зелье закончится, пойдет такой откат, что станет хуже, чем было? Вдруг он забудет свои идеи, формулы, теории? Рисковать было нельзя, так что он опять одолжил у заворчавшей Лаванды каталоги и выбрал себе несколько синих блокнотов с чарами расширения, вмещающих несколько тысяч страниц.

Записывал он в принципе все, что приходило ему в голову. Ритуалы, рунические связки, магические схемы, наброски заклинаний Гермионы, разработки артефактов, арифмантические выкладки той же Гермионы. Вопросы, которые должны быть заданы преподавателям.

* * *

Директор Хогвартса стоял у окна своего кабинета, глядя на заснеженные вершины Запретного леса, но не видел их. Его пальцы сжали край подоконника; магия в воздухе казалась натянутой, словно струна.

За последние месяцы что-то изменилось. Гарри начал закрываться. Нет — не просто закрываться, а отстраняться. Он стал умнее, точнее, хищнее в действиях. В его вопросах сквозила жажда силы, но не той, что исходит из любви и защиты. Он начал видеть вещи сквозь иную призму — слишком зрелую, слишком темную. Мадам Пинс, к счастью, рассказала, какие книги тот ищет. Неужели история повторяется?

Дамблдор вздохнул и обернулся.

— Дружок, позови мисс Грейнджер, — тихо сказал он Добби. — Пожалуйста, без лишних слов. Это важно.

Гермиона вошла через десять минут, тревожная и собранная. Она всегда старалась быть вежливой с директором, но сейчас чувствовала себя как на допросе.

— Вы звали, директор?

— Да, мисс Грейнджер. Благодарю, что пришли. Присаживайтесь.

Он говорил мягко, но в его взгляде была острота, к которой она не привыкла.

— Чаю?

— Нет, спасибо, — сказала Гермиона пересохшими губами.

— Ну что ж. — Дамблдор налил себе чаю из расписного чайника, и запах трав и цитруса разнесся по всему кабинету. — Я кое о чем узнал недавно, и, честно говоря, это меня взволновало.

«Мадам Пинс», — обреченно поняла Гермиона. — «Нам конец».

— И почему вы с мистером Поттером искали информацию по обретению тела?

Он положил подбородок на сложенные пальцы рук, но глаза его весело поблескивали. Притворяется, зараза, сто процентов что-то подозревает. Гермиона потупилась, чтобы он не заметил выражение ее лица. Они повели себя безрассудно, но другого пути уже не было, кроме как самим искать книги в библиотеке. Теперь следовало быстро решить, стоит ли об этом говорить. О том, что у Гарри болел шрам, Дамблдор знает. Но знает ли он о снах? Гарри рассказывал об этом Сириусу — вкратце, но все же, — а верить Сириусу… Он, конечно, хороший человек и настоящий гриффиндорец, но он верен Дамблдору.

Гермиона подняла взгляд от мысок туфель.

— Гарри снился сон, где был Сами-Знаете-Кто.

— В начале лета? — быстро спросил директор.

— Да.

Дамблдор кивнул, будто нашел чему-то подтверждение; глаза его довольно блистали. Сириус. Это Сириус донес Дамблдору. Гермиона не стала акцентировать на этом внимание и продолжила.

— Там он держал палочку. Мы подумали… вдруг это не просто сон? Вдруг он обрел тело? Только мы не поняли, как. Может, он снова вселился в кого-то, но тело оказалось слишком слабым…

Осознав, что она отвечает как на уроке, Гермиона порозовела и снова опустила голову. Дамблдор молчал, и она настороженно покосилась на него. Директор казался уставшим и больным.

— Да… — Он встал и прошелся по кабинету; его тяжелая мантия колыхалась вокруг сапог. — Это вряд ли…

Он казался задумчивым, но Гермиона поставила себе в уме галочку. Значит, вряд ли.

— Почему?

— Некоторых вещей лучше не знать, мисс Грейнджер, — улыбнулся Дамблдор с грустинкой в глазах. — Но если бы тело оказалось слабым, оно бы просто не выдержало бы поселенца. А если его тело слабое — это его новое тело. Впрочем, дело не в этом. Меня больше беспокоит Гарри.

— А что с Гарри? — испуганно спросила Гермиона.

— О, я надеюсь, с ним всё в порядке. — Дамблдор замолчал, словно подбирая слова. Сел в кресло. — Иногда человек начинает изменяться... не потому, что этого хочет, а потому что обстоятельства ведут его в том направлении. А иногда и наоборот. Я не сомневаюсь в добром сердце Гарри. Но мне кажется, он... немного отклонился от намеченной Кубком тропы. Вы же знаете, что Турнир — прообраз алхимического Делания?

Гермиона кивнула. Дамблдор взглянул ей прямо в глаза.

— Что-то запустилось, и теперь движется само. Но путь, на который он встал, не ведёт к Свету. С тех пор как его имя вышло из Кубка... он стал более решительным. Холодным. — Дамблдор задумчиво провел пальцем по столу, убирая пыль. — Он начал делать то, что раньше даже не рассматривал. Ходит на Руны, на «Выше ожидаемого» сдает зелья. Закрывается на восьмом этаже. И начал проявлять небывалую активность как для Испытания Альбедо. Альбедо — это Луна, тени… вода. Неясное состояние ума. Это ощущение — тоньше воздуха, который пронизывает солнце. Магический ход событий достаточно опасно нарушать.

Она молчала, бледнея.

— Что меня больше всего волнует, так это… стал ли он другим?

Она сжала губы. Дамблдор кивнул, закрыв глаза, и казался таким расстроенным, что Гермиона невольно почувствовала себя виноватой.

— Мне бы всего лишь дать ему понять, что он не один. Хорошо, что вы все-таки рядом. Человек без друзей становится ретортой без наполнения. — Он улыбнулся. — Гарри не помешало бы не забывать, кто он такой. Добрый, хороший мальчик с большим горячим сердцем. Есть многие способы пройти Турнир, но надо сделать это правильно.

Против воли Гермиона почувствовала желание спорить. Добрый, хороший мальчик… Почему-то Дамблдора не волновало, что этого хорошего мальчика, как оказалось, пинают в коридорах. Ладно она не узнала, но у директора в школе была целая агентурная сеть из призраков и портретов. Она вскинула голову, и в ее глазах Дамблдор увидел что-то, от чего едва заметно дернулся.

— А если он уже изменился?

Дамблдор смотрел на неё очень долго.

— Тогда боюсь, что может стать слишком поздно для исправления моих ошибок. Видит Мерлин, я не хотел того, что произошло. Но прощение… прощение — это великая сила. Не прощение ради того, чтобы тебя оставили в покое, не ради дружбы. Не игнорирование того, что произошло. Просто теплое снисхождение, жалость к порокам других людей.

Гермиона промолчала, хотя ей казалось, будто какое-то зелье толкает ее развязать язык. Она только кивнула. Директор вздохнул.

— Я действительно надеюсь, что он не закроется навсегда. В конце концов, вы тоже его друг, мисс Грейнджер.

Разговор с директором повлиял на Гермиону сильнее, чем она могла бы ожидать, и она злилась на саму себя. Растрепала все на духу, как какая-нибудь Лаванда! Надо было улыбнуться и заткнуться нахрен… Она так быстро и злобно летела по коридору, что не услышала, как ее зовут.

— Гермиона! Гермиона!

Она затормозила и развернулась на каблуках. Мантия захлестнула лодыжки.

— Гарри! — Ей вдруг стало стыдно.

— Чего он от тебя хотел?

Гарри забрал ее сумку, и они медленно побрели к гриффиндорской гостиной.

— Расспрашивал, изменился ли ты и стал ли новым Темным Лордом, — буркнула Гермиона.

Гарри расхохотался, и Гермиона улыбнулась. Все-таки это ее Гарри, тот самый мальчишка с непослушными вихрами, который когда-то спас ее от тролля.

— Пусть держит карман шире. Стоит начать учиться — ты тут же Темный Лорд. Странно, что тебя еще не записали в Темные Леди.

Гермиона пихнула его в протезное плечо, и Гарри захихикал.

— А еще он сказал, что вряд ли Сам-Знаешь-Кто вселился в слабое тело. Сказал, что если тело слабое — оно не переживет вселения. Значит, это его собственное тело.

Гарри посерьезнел.

Январь ознаменовался снежными бурями, диким ветром и, что зимой бывает редко, дождем. Мачты дурмстранговского корабля в один день вдруг засияли бледно-голубыми языками света. Они плясали на реях и вантах, как призрачные свечи. Ели в Запретном Лесу гнулись к долу, скидывая с ветвей тяжелые комья мокрого снега. Мокрый от бурана Хагрид, голося и зовя Клыка, опять укрылся в своей хижине и оттуда не выходил. Хорошо хоть удалось с ним поговорить, и уладить его расстройство от статьи сучной Скитер. Время шло, но Гарри не терял воодушевленности духа. Парадоксально, но когда ты занят каждый день разными задачами, появляется масса энергии.

Сегодня Гермиона непривычно строго заявила, что больше времени терять не может, и ей самой нужно готовиться к урокам, чтобы опять не получить «В». Гарри ее понял и всеми руками проголосовал «за». Она день за днем то и делала, что помогала ему, не оставляя себя времени ни на домашки, ни на банальный отдых. Ей бы не помешало расслабиться и посидеть с какой-нибудь Парвати с масочками на лице.

— Отдохни лучше, — с улыбкой сказал он, и Гермиона жемчужно улыбнулась в ответ.

Поэтому этот день Гарри посвятил зельям — разбирал свойства ингредиентов, повторял теории взаимодействий разных групп зелий и фазы варки. Из «Класса» вышел ближе к полуночи, сообразив, что детское время давно миновало, накинул на себя Мантию и привычно достал Карту Мародеров. Точки с именами Филча и миссис Норрис колыхались у себя в кабинете. Вроде бы все уже спят, кроме Пивза, который носился в Зале Славы на этом же этаже. Гарри двинулся в другую сторону, как вдруг заметил на Карте какое-то новое движение.

В нижней комнате слева — в кабинете Северуса Снейпа мечется точка, подписанная «Бартемиус Крауч».

— Здрасьте…

Он поднес Карту к самым глазам. Крауч как будто болен, даже на работу не ходит, и на Святочном балу не был. Что же он делает в час ночи в Хогвартсе, когда спокойно мог бы прийти к Снейпу и так? Точка сновала по всей комнате, останавливаясь то в одном углу, то в другом. Такой правильный, законопослушный, вдруг среди ночи забрался в чужой кабинет? А все-таки что-то было не так с его гитлеровскими усиками. И вообще — неужели в замок может попасть любой, кому заблагорассудится, и даже не потревожит сигнальные чары, которых на Хогвартсе навешано, как игрушек на елке?

Гарри в нерешительности помедлил, но любопытство пересилило. Удивленно покачивая головой, он сложил Карту, аккуратно обошел ступеньку-ловушку на лестнице, агрессивно дернувшейся в ответ, и направился к Снейпу.

Ночь была в самом разгаре, и коридоры подземелий были темны и тихи. Гарри, укрывшись мантией, крался вдоль стены, каждый шаг отдавался в груди стуком. Дверь кабинета Снейпа была приоткрыта, и Гарри заглянул внутрь.

Его взгляд прошелся по темно-изумрудным каменным аркам, увенчанным готическим шрифтом латинских фраз, скользнул по тьме, клубящейся в углах, и наткнулся на мощную фигуру в потертом плаще. Пальцы с отросшими когтями быстро перебирали стеклянные пузырьки на полке. Спина вторженца была напряженной, как будто он кого-то ожидал.

Что-то было не так.

Что-то было ужасно не так.

— Гуляем по ночам, Поттер?

Гарри чуть не подскочил. Дебил! Грюм ведь может видеть через мантию-невидимку. С виноватым лицом он стащил ткань с головы.

— Простите, профессор. Я…

Грюм подошел ближе, ухватил Гарри за локоть и, нервно оглянувшись, потащил его в соседний подземный ход.

— Ну?

А, чего терять. В конце концов Грюм тут тоже был несанкционированно.

— Искал жабросли, сэр, — и Гарри, как честный человек, посмотрел Грюму в глаза.

Щербатый рот Грюма расплылся в улыбке.

— Разгадал вторую загадку, значит? Так держать! — Он хохотнул, и хлопнул Гарри по плечу. Его изуродованный нос поехал куда-то влево, и Гарри немного испуганно проводил его взглядом. — А вот воровать у Снейпа себе дороже, так и запомни. Он тебе этого хрен простит.

— А вы?..

Грюм посуровел.

— Много будешь знать — скоро состаришься.

— Вы ведь его подозреваете? — Играть так играть. — Последнее время тут происходит много непонятного. В «Пророке» об этом писали… Черная Метка на Кубке мира, Пожиратели смерти, да и вообще…

Волшебный глаз Грюма заворочался в глазнице, показав белое яблоко.

— А ты, гляжу, парень не промах. — Грюм засопел. — Скажу тебе одно, сынок. Если я кого ненавижу, так Пожирателя смерти, который разгуливает на свободе.

Гарри с интересом стрельнул взглядом в сторону кабинета Снейпа, но промолчал. Неужели Снейп правда Пожиратель? По нему, кстати, и заметно.

— Надеюсь, тебе не надо говорить держать рот на замке? — Гарри помотал головой. — Тогда увидимся утром.

И, ухмыльнувшись так, что глаз заходил ходуном, Грозный Глаз, клацая металлической ногой, ушел. Сердце Гарри готово было выскочить из груди.

* * *

Разумеется, он обо всем рассказал Гермионе. Она ожидаемо пришла в ужас.

— Но тогда получается, что он нас учил все это время?

— Я в этом уверен. Он вел себя так с начала учебного года, этому нельзя научиться за пару дней. Когда мы пили Оборотное с Крэббом и Гойлом, сам не знаю, как Малфой нас сразу не раскусил. И то заметил что-то не то.

— Подожди… нет, это не может быть мистер Крауч. Они же были в одном зале на Приветственном пиру.

— Значит, это другой мистер Крауч. Какой-то другой Бартемиус, родственник. Или он использовал маховик? Но ведь нельзя встречаться с самим собой!

Гермиона кусала губы и вышагивала вокруг стола.

— Нет, маховик вряд ли. Здесь должны быть подшивки. Может, это его отец или сын. Или братьев назвали одинаково, чем черт не шутит. Скорее всего, дальний родственник. Подожди.

Она отошла за стеллажи, огороженные ржавой цепью, и провела там минут двадцать, очевидно собирая нужные газеты. Гарри, постукивая ногой, листал новоприобретенное «Руководство для змееуста», заказанное через Парвати специально из Индии и переведенное каким-то хорошим человеком на английский в начале XX-го века. Очевидно, после роспуска Британской Ост-Индской компании, когда управление Индией перешло непосредственно к британской короне, англичане получили доступ к тайным индийским знаниям. А в Индии змееустов было хоть пруд пруди. Интересно, сестры Патил тоже умеют говорить со змеями? Если да, он их не винил за молчание на втором курсе — загнобили бы, как его.

С Парвати он поговорил неожиданно и вполне результативно — в гостиной она подсела к нему, предложила гулаб джамун из родительской посылки и спросила, как движется работа с рунами на яйце. Наверное, так на нее подействовал его неожиданный подарок на Йоль. Вдруг разговорились, и она сказала, что да, наверняка половина рун взята из другого языка. В таком случае называть это «рунами« можно было только по привычке, потому что в основном руны — это именно древнегерманская письменность. Но откуда взяты эти символы, Парвати не знала. Слово за слово, и она, вертя в смуглых пальчиках золотой кулон, поделилась, что у них в Индии были распространены «руны» на змеином, и что Гарри это должно быть интересно, с его-то даром. Гарри, конечно же, стало интересно, и Парвати пообещала помочь чем сможет. Вот, помогла. Раджеш Патил прислал ей старую книгу, которую она передала Гарри за несколько золотых.

Руководство неожиданно помогло Гарри иначе взглянуть на свой дар: не как на «черную метку», которую ему вручил Волдеморт, а как на инструмент силы и трансформации. В конце концов, что было плохого в том, чтобы уметь говорить со змеями? Признак темного мага? Да ради Бога. Или Мерлина — как кому удобнее.

Книжка долго, но интересно разглагольствовала о происхождении дара змееуста. Дар считался древней формой ментальной магии, восходящей к временам до разделения языков — змеи не могли слышать звуки так, как слышат их люди, так что обычный разговор между змеей и человеком просто не мог быть возможен. Слизерин был единственным змееустом в Британии — дары встречались в закрытых родах, ведущих свои линии от Салазара, но маги это умение ожидаемо не афишировали. А почему змееусты считались темными магами объяснялось просто — змея символизировала тайное знание, инициацию и смерть. Поэтому змееустов считали хранителем границы между жизнью и тьмой, а там и до «хранителя тьмы» сократили.

Умения змееустов открывали новые двери, и Гарри от этого был в полном восторге. Командование змеями любого типа, волшебными и обычными, умение услышать и расшифровать змеиные руны, которыми промышляли маги Индии, создавать и использовать змеиные заклинания (которые в основном были темные, чего греха таить), а еще использовать язык как ключ к древним дверям и артефактам, реагирующим только на парселтанг. Впрочем, были и минусы — чрезмерное использование парселтанга могло ослабить связь с человеческой речью и мышлением, вызывая своеобразную «змеиную тень» в сознании. Так что при злоупотреблении проявлялись некие новые черты: усиливалось недоверие к людям, скрытность, стремление к контролю.

Главная сложность в работе со змеями заключалась в том, что заклинания на парселтанге были не столько словесными формулами, сколько воплощенными образами. Сам язык змей не был хоть сколько рациональным или, Мерлин упаси, академическим, он был ближе к первобытной магии, где звук, ритм и образ сливаются в одно. И большинство ученых, приближающихся в свое время к этой загадке природы, советовали использовать стихотворную речь, позволяющую вложить в слова не только сухой приказ, но и образность — картинки, атмосферу и ощущения. Плюс, в поэтической речи дыхание и магия текли равномернее. Так что эти заклинания, по сути, уходили корнями в ритуальную магию шаманов и жрецов. Там-то слово никогда не было просто словом.

Когда Гарри сосредоточенно начал выписывать змеиные стишки, вернулась Гермиона с подшивками старых газет. Без лишних слов распределили их поровну, и Гарри шепнул поисковое заклинание.

— Бартемиус Крауч созвал Визенгамот в связи с… Бартемиус Крауч выбран новым главой Департамента… Лестница в небо: карьерное продвижение Крауча…

— О, слушай.

Лишь заняв кресло главы Отдела магического правопорядка, Бартемиус Крауч-старший принялся за дело с жесткостью, которая потрясла даже самых закаленных сотрудников Министерства. Под его руководством были стремительно приняты новые законодательные меры, значительно упрощающие процедуры следствия и привлечения к ответственности.

Начинается беспрецедентная кампания против Пожирателей смерти, уважаемые слушатели. Методы нового главы просты: на террор он принял решение террором, на жестокость — еще большей жестокостью, как было объявлено на последнем заседании Совета. Так, мракоборцы получили расширенные полномочия и фактически начнут действовать как карательный корпус. Пойдет ли это на пользу нашему обществу?

Особое возмущение и тревогу среди добропорядочных граждан вызвало решение разрешить применение Непростительных заклятий в ходе допросов и операций.

Его сторонники говорят: «Он сделал то, что должен был сделать — защитил нас любой ценой». Противники называют его методы варварскими и опасными, а самого Крауча — «человеком, слишком похожим на тех, с кем он боролся».

Каким будет след его наследия — временем героя или предвестником диктатуры — решит история. Но одно ясно уже сейчас: эра Бартемиуса Крауча навсегда изменит облик магического правосудия Британии.

Гермиона удивилась.

— Ого, ничего себе. Я думала, он обычный чиновник, а он, оказывается, стоял во главе борьбы с Сам-Знаешь-Кем.

— Пора бы уже начать называть его по имени, — усмехнулся Гарри.

— Знаешь, на первом курсе я то и дело называла его по имени, но все так реагировали… — скривилась Гермиона. — Уже привыкла. Ты заметил еще кое-что интересное?

— Заметил. Он — Бартемиус старший. Квайро «Бартемиус Крауч-младший», — мрачно произнес он и взмахнул палочкой над подшивками.

Страницы, на которых было указанное словосочетание, засветилось слабым голубым цветом, подчеркивая нужное предложение.

— Бартемиус Крауч-младший, гениальный ученик, награжденный… Ничего себе, он сдал двенадцать СОВ!

Гермиона завистливо ахнула.

— Он взял все факультативы! Ему тоже выдавали маховик?

— Да наверняка, иначе не знаю, как это возможно. Осужден… Стоп, что?

— Осужден? За что?

Побелевший Гарри поднял палец и сначала дочитал статью.

— Такого даже я не ожидал. Слушай. Хотя нет, лучше сама прочитай.

«Сын правосудия оказался на скамье подсудимых: Бартемиус Крауч-младший приговорен за пытки»

Специальный репортаж «Ежедневного Пророка»

ЛОНДОН, ВИЗЕНГАМОТ — Общество потрясено новым витком послевоенной трагедии: на скамье подсудимых оказался Бартемиус Крауч-младший, сын уважаемого главы Отдела магического правопорядка. Молодой волшебник, с высшими оценками выпущенный из Хогвартса, был обвинен в одном из самых жестоких преступлений, совершенных не только после падения Того-Кого-Нельзя-Называть, но и во время войны.

Согласно материалам следствия, Крауч-младший в составе небольшой группы фанатиков Сами-Знаете-Кого, в которую также входили Беллатриса, Рабастан и Рудольфус Лестрейнджи, похитил и подверг жестоким пыткам мракоборцев Фрэнка и Алису Лонгботтом. Жертвам было нанесено не только физическое, но и необратимое психическое повреждение. К сожалению всей редакции, супруги Лонгботтом утратили рассудок и в настоящее время находятся в больнице Святого Мунго. У Лонгботтомов остался годовалый сын.

Суд, проходивший в ускоренном порядке, признал Крауча-младшего виновным. Вопреки домыслам о возможной протекции, его отец, Бартемиус Крауч-старший, лично председательствовавший на заседании, публично отказался от сына и настоял на максимальном наказании. «Никто, даже моя плоть и кровь, не выше закона», — заявил он в своей финальной речи.

Крауч-младший был приговорён к пожизненному заключению в Азкабане. Многие считают, что этот поступок укрепил репутацию Крауча-старшего как беспристрастного борца с Темными Искусствами — но не обошлось без слухов о холодности и безжалостности столь показательного отказа от родства. Бартемиус Крауч-старший был понижен в должности и вряд ли будет участвовать в предстоящих министерских выборах после подобного скандала.

История напомнила всем: война окончена, но ее отголоски еще долго будут разрушать судьбы.

Подробности на странице 3.

Гермиона сжала в руках газеты, и они смялись под ее пальцами.

— Так это что? — Она склонилась над столом, заговорила шепотом. — Нас учил Пожиратель?

— Предлагаю с этого момента шифроваться, — оглянувшись, сказал Гарри. — Пусть он будет Сыночком.

Гермиона, на лице которой еще отражался страх, фыркнула.

— Сыночек так Сыночек.

— А еще он мне помогал пройти Турнир. Интересовался, как у меня с первым заданием, прислал ко мне Добби. Я вчера заговорил с Невиллом — блин, я вообще не знал, что случилось с его родителями, — так он сказал, что Грюм дал ему книгу по земноводным растениям. То есть он специально дал Невиллу книгу, а потом, когда я к нему не обратился, подослал Добби подслушивать в учительскую.

— Значит, он не хочет, чтобы ты погиб на Турнире, — задумчиво сказала Гермиона. — Несчастный случай было бы легко подстроить. Да и убить тебя, когда ты ходишь где-то один, было бы тоже легко — убил бы и сбежал. Ой, Гарри!

Гарри устало разгладил газеты.

— Я уже привык, что кто-то хочет меня убить. Но он хочет, чтобы я прошел Турнир. Он сбежал из Азкабана, и никто не узнал… Иначе дело Сириуса не набрало бы такого резонанса. Зачем? Хочет провести меня прямо к Волдеморту? А я ведь говорил Бродяге, что он хочет убить меня сам!

— Интересно, что он ходит весь год под Оборотным, и даже Дамблдор не заметил, что с его другом что-то не то. Либо он гениальный актер…

— Либо Дамблдор знает, — хмуро закончил Гарри. — Не понять, что под личиной твоего друга скрывается кто-то другой — даже я бы так не смог. Не думаю, что они в сговоре, это было бы слишком, но он может догадываться. Он же тоже хочет, чтобы я прошел Турнир. И это бы объяснило, почему МакГонагалл обсуждала жабросли при Добби — она тоже в деле.

— Походит на теорию заговора. Ладно. Но зачем ждать? Сыночек мог бы тебя выкрасть и перенаправить к В-волдеморту сразу же. Позвал бы тебя на разговор на опушку, оглушил, превратил в статуэтку — и вуаля! Но он помогает тебе!

Гарри задумчиво потер протез.

— Умострильное подсказывает мне, что я нужен им живым — хотя бы на первое время. И им нужно, чтобы я прошел через Делание. Это поможет им в чем-то меня использовать.

— Надо узнать, в каких ритуалах используется сильный враг… В… Сам-Знаешь-Кто наверняка считает тебя самым злейшим врагом, это тоже не надо забывать.

— Думаешь, в библиотеке такое найдется? Во «Флориш и Блоттс» тоже вряд ли будут раздавать такую информацию с легкой руки.

Гермиона надулась. Еще бы — такие полезные знания, и скрытые за завесой цензуры!

— У нас несколько задач, и они даже важнее, чем Турнир, — решился Гарри. — Первое — узнать, как Волдеморт обрел тело. Может, это поможет понять, зачем я ему. Второе — найти ритуалы, в которых используется живой враг. Может написать Сириусу? Он наверняка может проникнуть в Лютный и поискать там книги. Или отпроситься у МакГонагалл, типа мне нужны книги, которых в библиотеке нет. Хотя нет, так она донесет Дамблдору… Можно просто сказать, что это мне надо для испытания.

— Гарри, в Лютном и так опасно.

— Да ладно, я туда на каникулах ходил, — махнул рукой Гарри. — Там никто никого не трогает.

Гермиона ахнула, но Гарри только упрямо замотал головой, предупреждая последующую лекцию. Сердитая Гермиона собрала подшивки и встала, чтобы унести их обратно на стеллаж.

— Надеюсь, Гарри, Дамблдор был неправ. С такими вещами заигрывать так просто нельзя.

— Мне надо быть сильным, чтобы больше не быть жертвой! — прошипел Гарри, наклоняясь через стол.

Гермиона, гордо взмахнув косой, удалилась.

Сириус просил Гарри сообщать ему обо всем необычном, что делается в Хогвартсе, и Гарри тем же вечером написал, что Бартемиус Крауч побывал в кабинете Снейпа — без подробностей. Он еще подумает, надо ли упоминать, что это был Грюм — скорее всего нет. Сириус бы доложил Дамблдору, а для последнего знания Гарри могли быть помехой в планах. Нарваться на Обливиэйт не чесалось.

* * *

На вечер запланировали первый «пробег» по Черному озеру — потренироваться плавать с пудрой и эссенцией жаброслей. Разделся до плавок, дрожа от дикого холода, быстро обсыпал себя пудрой. Отвернувшись от Гермионы, сыпанул жменю в трусы. Сразу стало горячо. Глотнул жаброслей, скривившись от отвратительного вкуса.

— Мерлин, чуть не стошнило, — простонал он, отдавая флакончик Гермионе. — Ну и… Подожди…

С неотвратимой четкостью Гарри почувствовал, словно ему на лицо наложили невидимую подушку. Он задергал руками, судорожно вздохнул, и у него закружилась голова. Слева и справа на шее словно полоснули бритвой…

— Ныряй! — крикнула Гермиона.

Он оттолкнулся от берега, нелепо бросился в озеро и, молясь, чтобы всё подействовало, глотнул воды. И будто глотнул жизнь. Голова перестала кружиться, второй глоток воды плавно прошел сквозь новообразованные жабры, и мозг насытился кислородом. Гарри отплыл глубже, погрузился в воду на пару метров. Поглядел на руки. В зеленой озерной воде они казались призрачными, а между пальцами выросли перепонки. Голые ступни вытянулись и тоже сделались перепончатыми. И видел он теперь ясно и далеко, и можно было не моргать. Гарри снял ненужные очки и, держа их в руке, заработал ногами. Его несло вперед. Мутный пейзаж озера — с подводными камнями, серебристыми рыбками и проплывающими мимо смазанными темными силуэтами — развернулся перед глазами, как в кинотеатре.

Поплавав еще немного, чтобы сошло действие эссенции, Гарри выбрался наружу. Взволнованная Гермиона ждала его с полотенцем в руках.

— Спасибо, — он энергично вытер волосы. — Пудра отличная, до сих пор тепло.

— Давай я тебя высушу, — Гермиона взмахнула палочкой, и мокрые плавки, липнущие к телу, мгновенно стали сухими.

— Эй! Хорошо, что ты меня не сожгла!

Гермиона смутилась.

— Одевайся давай. Уже стемнело, пора в замок.

— Отпразднуем победу?

— Тебе лишь бы праздновать, — сказала Гермиона, но Гарри заметил, что она улыбалась.

Уже уходя с территории озера, Гарри заметил блики костра на опушке Запретного леса, и пихнул Гермиону локтем.

— Смотри, кто-то пикник зимой устроил. Пошли глянем.

Но, когда они подошли ближе, увидели разложенные на бревнах красные шубы дурмстранговцев. Вокруг костра слабо мерцал согревающий купол, и небольшая компания, развалившись на бревнах, над чем-то смеялась. Снега в диаметре купола не было — согревающие чары растопили мерзлую землю. Парень, сидевший ближе к подошедшим Гарри и Гермионе, обернулся к ним.

— Извините, — смутилась Гермиона. — Мы думали, это кто-то из Хогвартса. Пошли, Гарри.

Она потянула его за рукав мантии, но дурмстранговец замахал руками.

— Нет-нет, подсаживайтесь. Хоть познакомимся с кем-то из вас. Я Димитар Костов.

Димитар Костов был коротко стриженным парнем с длинным носатым лицом. Он сразу же встал, отряхнул руки и потянулся за рукопожатием. Гарри пожал его сухую ладонь. Гермионе парень отвесил легкий поклон, от чего она смутилась еще больше.

— Да ладно, не хотели бы вас смущать… — забормотал Гарри, но Димитар уже подвинулся, освобождая для них место.

— Это Гжегож Шумэк. — Светлый парень улыбнулся и помахал рукой. — Это Василка Григорова. А это Олэна Каминьска.

Василка Григорова помахала рукой, когда назвали ее имя — смуглая высокая девушка в маггловских джинсах и ветровке. Олэна Каминська сидела рядом — угрюмая девочка с длинными каштановыми косами. Гарри вспомнил, что видел ее стоящей рядом с Поляковым. Поляков еще указал на Гарри, типа «это же знаменитый Гарри Поттер». Она не выглядела хрупкой — черная рубашка обтягивала стройную фигурку и точеные мышцы. Скорее всего, они не всегда носили свою парадную форму, в которой появились в день приезда. Тогда они все были как на подбор — все в гимнастерках и чем-то, напоминающим гусарский ментик, на плечи накинуты кроваво-красные шубы. Мальчики были подстрижены под ежик, так что весь набор учеников напоминал военный кадетский полк. Девочек среди них было удивительно мало — то ли Каркаров был махровым женоненавистником, то ли в Дурмстранге не было полового равновесия.

— Мы слышали о тебе, — радостно сказала Василка. — Гарри Поттер. У меня тоже есть шрам, — она засмеялась и показала широкий шрам на лбу, находящий на бровь. — Правда, меня собака укусила.

Гарри не знал, что сказать, но улыбнулся в ответ. Он еще не понял, как относиться к тому, что его шрам стал предметом шутки.

— Приятно познакомиться, — кивнул он. — Я действительно Гарри Поттер, а это моя подруга, Гермиона Грейнджер.

— Мы знаем! Крам все уши мальчикам прожужжал о тебе.

«Мальчики» недовольно заворчали, а Гермиона нахмурила брови.

— Крам? Виктор Крам? Он обо мне говорил?

— И еще заговорит, — цыкнул Димитар. — Он так плохо говорит по-английски, что к тебе так и не подошел, да еще и твой кавалер… Вы вроде с Крамом вместе в библиотеке сидели, но он скоро понял, что у него нет шансов.

Все опять заржали, а Гарри закатил глаза. Гермиона тут же вступилась за его честь.

— Мы просто друзья.

— Да мы и не против. Садитесь давайте, чего стоять. Будете сосиски? Хотя вы, наверное, на ужине наелись.

— О, нет, — запротестовал Гарри. — Благодаря Гермионе я сижу на диете. Но сосиску буду.

Они уселись на бревно и с благодарностью взяли по шампуру с нанизанными на них сосисками. Костер потрескивал, мирно разбрасывая искры, и из-за наложенного купола было еще теплее. Гермиона скинула пальто.

— Хорошо, что хоть кто-то следит за собой, — проворчал Димитар, откручивая крышку на бутылке с чем-то янтарным. — Хогвартс, конечно, умеет удивить.

— В смысле?

Димитар смущенно почесал затылок, очевидно, поняв, что был немного груб.

— Вы слишком… нежные, — подобрал подходящее слово Гжегож, но скрасил обидную правду улыбкой. — У вас такая… пышная еда. Пышная, да? За вашим столом один парень ел курицу двумя руками!

— Мясо, птицу и девицу берут руками, — скривив губы в улыбке, сказала Олэна, и парни зафыркали от смеха.

— Ага, в Средневековье. И все у вас пользуются волшебными палочками! У нас есть и палочки, и посохи, но вы не задумываетесь о том, что будет с вами, если у вас отберут палочку, или вы ее потеряете. Вы так к ней привыкли, что без нее не сможете постоять за себя. А у нас постоянные тренировки невербальной магии. Только у магглорожденных есть шанс, потому что до какого-то возраста — не знаю, когда у вас принимают в школу, у нас в семь лет — потому что до какого-то возраста жили без палочек. Вы же не обижаетесь? Мы привыкли так общаться между собой.

— Да, мы заметили, что вас муштруют, — улыбнулся Гарри. — Всё в порядке.

Гермиона с удовольствием вгрызалась в сосиску и вытирала жир заботливо поданой салфеткой.

— Спасибо. Может, расскажете о Дурмстранге? Мы почти ничего о нем не знаем, кроме того, что там изучают темные искусства.

— Изучают, — кивнула Василка. — Но самые жесткие вещи не практикуют — после Гриндевальда люди стали более… заботливыми? Стали более заботиться о таких вещах. Что вам рассказать? Дурмстранг был основан в двенадцатом веке. Девиз — «Sturm und Drang». «Буря и натиск» с немецкого. Но это не значит, что мы живем в Германии! — Дурмстраговцы расхохотались, как будто услышали старую смешную шутку. Даже Олэна улыбнулась, показывая внезапно очаровательные ямочки на щеках. — Нам вообще запрещено говорить, где находится замок, но он заключен в пространственный карман, так что при всем желании сложно будет его найти. Учатся у нас люди из многих стран. Вот я и Димитар из Болгарии, Крам тоже. Гжегож из Польши, из самого Кракова. А Олэна — из Магической Руси. У них есть своя школа, Колдовстворец, но она почему-то пошла к нам. До сих пор не говорит, почему. — Олэна раздраженно ткнула Василку в бок. — Что еще? У нас тоже есть озеро и горы, и холоднее, конечно, чем у вас. Иногда нас выгоняют в горы, в поход. Это, конечно, тяжело. Зато весело. Постоянно вместе проводим ритуалы. Вы поверьте, таких друзей, как в Дурмстранге, нигде не найдешь.

— Какие ритуалы? — нахмурился Гарри. — Разве они не запрещены?

— Колеса Года. У нас ничего не запрещено, у нас же не Британия.

Все заржали. Кроме Гарри и Гермионы, конечно.

— У нас это практически темная магия, — пожаловалась Гермиона. — Если бы нас поймали на таком, я боюсь, что бы случилось.

— Что ж такого темного в Колесе Года? — удивилась Олэна.

Гермиона промолчала.

— Приходите вдвоем к нам на Имболк, — предложила Василка. Аккуратная Гермиона ей понравилась. Она закрутила гермионин локон вокруг пальца и улыбнулась. — Интересно будет глянуть на тебя в естественной для магичек среде обитания.

Гермиона немного поотбивалась, но потом согласилась. Судя по ее красным щекам, ей всё это немного польстило.

Гарри был счастлив, несмотря на всю эту муть с Турниром. Он лежал на мантии, уставившись в звездное небо, пахнущее сосисками и костром, и в ушах его звенел чистый смех новых знакомых.

— А почему у вас так мало девочек? — интересовалась Гермиона, потянувшись за огурцом, лежащим на тарелке с овощами.

— А, интересная тема, — кивнула Василка. — Не все выдерживают тренировок. О, нет, они не умирают! — замахала она руками, заметив искаженные в шоке лица Гарри и Гермионы. — Просто отчисляются или переводятся в другие школы. Все-таки физические тренировки для девочек сложны. Но бывают исключения. — И она напрягла бицепс, ухмыляясь. — Но всё не так уж плохо, процентов примерно… тридцать у нас — девчата. Просто сюда Каркаков взял самых сильных старшекурсников.

— От скромности не умрешь, — заметил Гжегож и подбросил в костер еще веток.

— Настоящий маг не боится правды.

Они просидели еще два часа, и Гарри было невероятно интересно слушать дурмстранговские истории. Гермиона, казалось, скоро порвется от любопытства. Гарри в какой-то момент задумался, когда она вытащит блокнот и начнет записывать.

В отличии от Британии, где ведьм жгли на кострах, на Руси волхование не считали чем-то преступным. Отношение к магам зависело от того, приносила волшба пользу или вред — женщин, крадущих молоко у соседей, могли и за волосы оттаскать. Однако уже после прихода христианства появились церковные суды, которые рассматривали дела о волховании, колдунах и зелейниках. Колдовство, в свою очередь, отличалось от привычных махов палочкой — кроме этого, в народе славян — от болгар до русичей, активно проводились ритуалы. Например, в отпечаток ступни на земле могли насыпать специальный порошок, чтоб заговоренный начинал болеть, чахнуть и тосковать. С Рунами, о которых Гарри и Гжегож могли говорить часами, было тоже интересно — древнегерманские руны у славян использовались редко, у них была своя письменность, заимствованная у хазар. Вспомнив кое-что, Гарри аж вскрикнул.

— А вы не знаете, что за руны были на том золотом яйце, которое мы доставали у драконов?

— Да, это хазарские руны, — кивнул Гжегож. — В основном. Наша школа предоставила эти яйца. Вы — драконов, мы — яйца. И не пробуй расшифровать, даже мы до конца не знаем, что там.

— Говорят, это те самые яйца, созданные Кощеем, — мечтательно добавила Олэна. — Увидеть бы его хоть глазком.

— Это кто? — спросил Гарри, подкидывая в костер картошку.

— Ты не знаешь Кощея?! А ты?

Гермиона помотала головой.

— Вы что! В наших землях о нём шепчут с малых лет. Его боятся даже призраки.

— Он был могущественным черным магом, — хмуро сказал Гжегож. — И до сих пор есть. Был больше, чем человеком, победил смерть.

Гарри напрягся.

— У нас тоже есть один… победивший.

— Мы слышали, — кивнул Гжегож. — Волдеморт. Тоже могущественный маг. А Кощей спрятал свою смерть в игле, что в яйце, что в утке, что в зайце, что в сундуке, что под дубом, что на острове Буяне, — проговорил он, загибая пальцы. У Гарри закружилась голова. — Многослойная защита. Алхимия, жертвы, древняя магия. Её уже никто не помнит почти.

— Говорят, тело его со временем стало костяным, а потому что душа ушла слишком далеко, — проговорила погрустневшая Олэна. — Его называли Бессмертным, но это было проклятие, не дар.

Она выдержала паузу и добавила:

— Волдеморт просто копировал Кощея, но Кощей был первым. Настоящим. Его имя нельзя вычеркнуть из памяти. Много зла нам принес, но какую великую магию творил…

Ее глаза слегка затуманились, и Гарри внезапно вспомнил Олливандера, который тоже назвал волдемортовские дела ужасными, но великими. Да, наверное, все-таки великими в плане магической мощи. Он откинулся на бревно и поклялся, что уж эту информацию он не забудет. Обернулся к Гермионе — та смотрела на него широко открытыми глазами. Умница, тоже поняла, а ведь даже не пила Умострильного.

Гермиона, естественно, тут же спросила, есть ли у них книги о Кощее.

Олэна бросила быстрый взгляд на мальчиков.

— Есть сказки и легенды…

— Только сказки? — разочарованно протянула Гермиона.

Василка улыбнулась и сдала всех с потрохами.

— Еще есть сборник староверских преданий, копия с комментариями по некроалхимии. Безумно редкая штука, хранилась у меня в семье в железном ящике.

Все нервно переглянулись.

— У вас, конечно, такое запрещено, — беспечно сказала она, закидывая в рот кусок огурца. — Не боишься?

— Это важнее, чем кажется. — Гермиона сжала пальцы на мантии. — Волдеморт…

— Ладно, не говори, — посерьезнела Василка, — раз уж так важно. Ночью проберусь и вынесу.

— Если об этом узнает Каркаров, то лучше нам всем будет паковать сундуки и пёхать в Сибирь, — нахмурившись, произнес Гжегож.

— Не ссы.

— Я не ссу, — соврал Гжегож.

— Ну вот и не ссы. В конце концов, это моя книга, а не великие тайны Дурмстранга, — Василка вытаращила глаза.

Посидели немного, перемывая кости Каркарову, а затем парни передали Гарри ту самую таинственную бутылку, трансфигурировали камни в стеклянные бокалы, и Гарри, гукнув, опрокинул в себя янтарную жидкость.

— Гермиона, не пробуй… — прохрипел.

Гермиона пригубила жидкость, скривилась и тут же отдала бокал.

— И вправду не для меня. Я уж лучше так.

Обсудили разницу в предметах (в Дурмстранге руны и арифмантика были обязательными, как и общая физическая подготовка), заклинаниях и магии. Оказалось, что Олэна почти не использует латинские заклинания, и недавно взяла курс по созданию новых заклятий на основании фольклора. Родовой Дар, который надо было развивать.

— Покажи им что-то, — обернулся к ней Димитар.

— Да ну… — как-то странно скрючилась Олэна и завертела в руках косичку.

— Да покажи! — настаивала Василка. — Ту, с костром.

Олэна закатила глаза.

— Ладно. — Она припомнила. — Iskro, zrodysia z nichnoyi tyshy, zharom zhyvym u doloniach dyshy, polumia, stanʹ! Rozhorysʹ, zahory!

Длинные косы в развороте закрутились вокруг тела, обвившись живыми змеями. Одновременно с выкинутой рукой, костер взметнулся, заревев, к ночному небу. Все с воплем отшатнулась, Гермиона опрокинула сосиски на колени.

— Ой… Я же говорила, не надо!

— Она у нас еще не контролирует силу, — тяжело дыша, признала Василка. — Но жжет, конечно. Стихи на ходу придумывает.

— Это был русский?

— Украинский. Она с-под Киева приехала, из села. У нее бабка только по-украински говорила.

— Еще всю мою биографию расскажи, — проворчала Олэна, отряхивая руки. — Я и по-русски говорю, только колдуется по-украински как-то привычнее. Наловчилась в детстве. Давайте я лучше вам другую магию покажу, безопаснее.

Олэна порылась в рюкзаке (чары невидимого расширения, видимо, действовали по всему миру) достала крутобокую гитару и неожиданно весело подмигнула.

— Споем?

— Давай Наутилус, познакомим их с шедеврами.

Олэна задумалась, поперебирала аккорды. Ее черные косы падали на гитару и отсвечивали в свете костра теплой рыжиной. А потом полилась песня — такая красивая, что Гарри опять ощутил то странное лиминальное состояние, когда тебя несет на волнах, укачивая, окутывая теплом, унося в небеса.

— S prychala rybachyl apostol Andrei,

a Spasytel’ khodyl po vode.

I Andrei dostaval iz vody peskarei,

a Spasytel’ — pogibshykh lyudey.

I Andrei zakrichal — ya pokynu prychal,

yesly ty mne otkroesh’ sekret.

I Spasytel’ otvetil:

Spokoyno, Andrei, nikakogo sekreta zdes’ net.

Она ударила по струнам и запела высоким ангельским голосом:

— Vidish’ tam, na gore, vozvyshaetsya krest.

Pod nim desyatok soldat. Povesi-ka na nyo-hom.

A kogda nadaest, vozvrashchaysya nazad,

gulyat’ po vode, gulyat’ po vode, gulyat’ po vode so mno-hoy!

— О чем это? — шепнул Гарри Гжегожу.

— Вообще библейский сюжет. Апостол Андрей спросил Христа, как тот ходит по воде, но Христос сказал, что на горе есть крест, на котором нужно повисеть, и тогда научишься гулять по воде. Это новая песня у Наутилусов. — Он отхлебнул из своего бокала и добавил: — Хотя вообще это больше притча, чем пересказ Библии.

Гермиона положила голову на гаррино плечо, и Гарри почувствовал пряно-древесный аромат ее геля для душа. Было тепло.

— Vidish’ tam, na gore, vozvyshaetsya krest.

Pod nim desyatok soldat. Povesi-ka na nyo-hom.

A kogda nadaest, vozvrashchaysya nazad,

gulyat’ po vode, gulyat’ po vode, gulyat’ po vode so mno-hoy!⁽¹⁾

---

1) Наутилус Помпилиус — Прогулки по воде 1993 https://youtu.be/vQFiR0JhWFE?list=OLAK5uy_mjvWBKOdjUMoCZU3BTYcW6RD-neNnGK3k

Вернуться к тексту

— Отдыхаем полчаса и принимаемся за ритуал.

Гарри вымученно застонал и повалился рядом с Гермионой на подушки.

— Блин, я же устал…

— Там и надо быть уставшим. — Гермиона уже подтянула к себе сумку и начала в ней рыться. Достала записи, перевернулась на живот и ткнула пальцем в пергамент. — Цепочку сделали, все на сто процентов правильное. Я уточнила у профессора Бабблинг, и она сказала, что всё именно так и делается, когда ритуалисты хотят снизить возраст арканиста. Осталось только капнуть кровью, и всё.

Они немного полежали на животе, болтая ногами в воздухе.

— Ладно. Раньше начнем — раньше закончим. Сегодня семнадцатое января, время еще есть. Ко второму испытанию приготовились более или менее, надо побыстрее понять, чего хочет Волдеморт.

Для ритуала нужен был только мел, нож и вода, так что приготовления завершили быстро. Гермиона нервно убрала все отражающие предметы и занавесила окно, три раза поправив ткань. Пока Гарри перепроверял, всё ли они спрятали, Гермиона уже четкими движениями рисовала замкнутый круг.

— Давай помогай, — сосредоточенно позвала она, не отрываясь от работы. — Внутри круга спираль по часовой стрелке, на пересечении витков три точки. И руны…

— Я и так помню, — немного раздраженно ответил Гарри.

Гермиона кинула на него недовольный взгляд.

В центр круга капнули гарриной крови, а самого Гарри облили водой с ног до головы. Было откровенно холодно, и настроение Гарри стремительно ползло вниз, несмотря на новые перспективы. Какого черта постоянно нужно чем-то жертвовать — он не понимал.

Следующие минут пятнадцать прошли в сплошных мучениях. Он стоял на карачках над чашей с водой, держа нож острием вниз, чтобы он касался воды, и таращился на свое отражение, пока оно не изменилось. О!

— Я взываю к себе за гранью сна. Покажи мне забытое, сохрани нужное, сотри лишнее. Войду — и не потеряюсь. Проснусь — и сохраню форму.

Гермиона молчала, судорожно крутя кулончик на шее. Гарри окунул пальцы в воду и разомкнул круг мела одним движением. Лег на пол, прямо в круг, и закрыл глаза.

Когда Гарри проснулся, было совсем темно, и свет не проникал в комнату даже через шторы. Бледная Гермиона сидела в углу комнаты, не шевелясь, и как только Гарри сел, кинулась к нему.

— Я уже подумала, что-то пошло не так! Ты проспал часа два вместо часа!

— Наверное, мой мозг был порядочно забарахлен, — пошутил Гарри, разминая шею. — Всё в порядке. Отсортировал почти всё по зельям.

Гермиона радостно хлопнула в ладоши.

— Й-йес! Гарри, почему только тебе достаются все плюшки?

— Так никто тебе не запрещает пробовать то же самое, — расхохотался Гарри.

— Ну уж нет, — сдала назад Гермиона. — Ты у нас пока испытуемый. Да и вообще играть с этим Умострильным не хочется.

— Скоро эффект спадет, — серьезно сказал Гарри. — Я всё отсортирую, и в ближайшее время его не буду использовать. Честно-честно.

— Ага, курильщики тоже так говорят. «Скоро брошу, честно-честно».

— Гермиона, дай мне хотя бы шанс.

Гермиона в сомнениях мяла плиссированную юбку.

— Пошли в гостиную, спать хочется ужасно. И так сбились с графика. Поплаваем уже завтра.

— Ты же два часа продрых!

— Я тяжело работал, — с чувством сказал Гарри, и Гермиона рассмеялась.

* * *

Ночь опустилась и на кабинет директора. Портреты бывших директоров притворялись спящими, сквозь прищуренные ресницы опасливо наблюдая за двумя фигурами у камина.

Северус Снейп стоял в тени, неотличимый от тьмы своей черной мантией. Дамблдор занял свое любимое кресло, но Северусу это не мешало. В этот раз директор выглядел непривычно уставшим.

Он так старательно строил свой план. Началось всё еще задолго до рождения даже родителей Гарри Поттера, когда Дамблдор, вознесенный восторженными руками толпы до самых небес, понял, что второй такой войны нельзя допустить. И он, истинный, казалось бы, гриффиндорец, начал потихоньку слизеринить. Он долго готовил планы, вычерчивая и перечеркивая понятные только ему символы на пергаментах. Выставлял на шахматной доске фигурки, раздумывая над новой личностью на политической доске Британии. Тренировался и пробовал новые техники на отдельных людях. Отлично получилось с кланом Уизли — таинственное пророчество о снятии проклятия Предателей Крови благодаря служению стороне так называемого Света заставило Молли и Артура выкладываться на полностью. Хоть собственную дочь под непонятного сиротку подложить, хоть исподволь натравливать шестого сына на “темных магов” и слизеринцев” до тех пор, пока у того от злости и гнева не приливала кровь к щекам.

Он следил за людьми, тщательно их изучая и собирая потихоньку огромную коллекцию досье. Изучил маггловскую статистику и психологию. Ораторское искусство. От обработки индивидуальных личностей переходил постепенно на манипулирование общественным мнением. Вовремя, когда его начали побаиваться свои же, надел вырвиглазные мантии и восточные туфли, отпустил длинную бороду, хоть был не так стар, и внезапно подобрел. Ему должны смотреть в рот, ему должны верить — иначе ничего не получится. Иначе овцы разбредутся по полю, и их никогда не направишь туда, куда нужно. А дело было важное.

Конечно, в этом плане основную роль пешки играл Гарри Поттер. “Пешка” — это, конечно же, не оскорбление. Просто мальчика нужно было направлять… Невероятно важным было провести его по правильному пути… Хоть и пожертвовать им потом. Да, бывало Дамблдор, усевшись на своей кровати, жалобно, по-старчески, плакал. А потом вставал и принимался за работу. Долг. Долг прежде всего.

— Он ко мне больше не прислушается, Северус, — сказал Дамблдор глухо, не отрывая взгляда от пляшущего огня. — Он… начинает думать сам. Слишком рано.

Снейп холодно смотрел в огонь.

— Камень не задаёт вопросов, Альбус. А мальчишка начал их задавать.

— Я дал ему знания, наставления… — продолжал директор. — Я направлял его. Он должен был пройти через боль, но не утонуть в ней. Мисс Грейнджер должна была поддерживать его в этом, и я ясно дал ей об этом понять. Они общаются, сидят вместе в Большом Зале. А Гермиона — хорошая, светлая девочка. Да. Свет во тьме светит, и тьма не объяла его…

Он подумал немного и продолжил:

— Он не сможет одолеть Тьму Тьмой. Лишь когда он это поймёт, у него появится шанс по-настоящему победить Волдеморта. Тьму рассеивает только Свет, и это понимает каждый, кто входит в темную комнату с факелом. Волдеморта погубит не сила мрака, а неспособность вынести тот чистый, пульсирующий Свет, который исходит от Гарри.

Ноздри Снейпа затрепетали. Он отвернулся к окну, и, помолчав, признался:

— Кажется, он начал изучать древние ритуалы. Пинс донесла, что он брал «Маргиналии к соляному расслоению». На восьмом этаже варит зелья, от него пахло полынью. Альбус, я видел у него амулет с выжженной Турисаз. Это… агрессия. Вызов.

Дамблдор резко поднял взгляд. Наступила тишина. Только треск углей да зловеще длинная тень от орлиной головы Фоукса, неподвижного на насесте.

— Нам нужен противовес, — прошептал Дамблдор. — Очевидно, мисс Грейнджер не хватает.

— И что вы предлагаете?

Дамблдор не ответил сразу. А когда ответил, это, как обычно, свет на его планы не пролило.

— Он вернется, Северус. В конце концов, ему всего четырнадцать лет.

Снейп сухо кивнул, но в глазах его читалось сомнение.

— И если не вернётся?

— Тогда, — медленно сказал Дамблдор, побарабанив пальцами по резному подлокотнику, — мне придётся признать, что я ошибался.

Он встал и не спеша подошел к насесту, на котором сидел настороженный феникс.

— Что скажешь, Фоукс? Вернется к нам наш Гарри?

Фоукс крикнул и клюнул старого директора за кисть. С шипением Дамблдор отдернул руку.

— Свинья ты, а не феникс, — укоризненно сказал он.

* * *

Гермиона тем временем воевала с Джинни. Девочка взяла в привычку приходить к ней перед сном, заваливаться на кровать, и, болтая ногами, мечтательно рассуждать о том, когда же великий Гарри Поттер поймет, что она — его судьба.

Обычно Гермиона поддерживала разговор, как могла, но в этот вечер всё это было некстати. Она ужасно устала за последнее время — помощь Гарри с рунами, с плаванием, с дуэлями. Чтение целой кучи книг в попытке узнать, как Волдеморт обрел подобие тела. Выматывающие, хоть и редкие, разговоры с директором, который мягко, но настойчиво пытался узнать, как идет подготовка Гарри к Турниру. Расписание тренировок, списки зелий, которые надо было сварить. Уроки. Джинни зашла в этот список с ноги, уселась на шею и не собиралась облегчать Гермионе жизнь. Гермиона утопала в делах, пергаментах и планах, пытаясь быть настолько собранной и серьезной, насколько возможно, пока остальные студенты беззаботно наслаждались хорошей погодой и длинными переменами. Как они существовали? Она не понимала. Поэтому Гермиона сидела перед туалетным столиком Лаванды — единственным на всю спальню девочек — и яростно расчесывала волосы.

— Он такой стеснительный… — продолжала Джинни, лежа на кровати и задумчиво смотря в потолок. — Ты видела, как он улыбается? Как будто не привык улыбаться. Как думаешь, это из-за того, как он жил у родственников?

— Не лезь ему в душу, — резковато ответила Гермиона, пытаясь распутать особо упрямый колтун. — Он обычный пацан.

— Да конечно, обычный, — фыркнула Джинни. — Это же Гарри Поттер.

— И что? — Гермиона раздраженно повернулась к ней. — Имя — Гарри, фамилия — Поттер. Ничего особенного. Слушай, Джинни, чем скорее ты перестанешь относиться к нему, как к божеству, тем выше шанс, что станешь его подругой.

— Но я не хочу быть его подругой, — заныла Джинни.

— Ну а как ты станешь его девушкой, если у вас не будет ничего общего?

Честно говоря, Гермионе было плевать, будут ли Гарри и Джинни вместе. Мечты Джинни, в общем-то, не имели связи с реальностью.

— Как это ничего? — округлила глаза Джинни и стала загибать пальцы. — Мы оба на Гриффиндоре…

— Так? — слегка насмешливо подтолкнула ее Гермиона. Лаванда, валявшаяся на кровати с «Ведьминым досугом», еле слышно фыркнула.

Джинни задумалась.

— Он дружил с Роном.

— Дружил. Прошедшее время.

Джинни раздраженно перевернулась на живот, спихнув Живоглота на пол. Гермиона раздраженно сцепила зубы и принялась заплетать косу. Гарри ее в последнее время волновал все больше и больше. Гарри действительно немного изменился. Он стал мрачным, отстраненным, погружённым в книги и руны. Она, конечно, была рада что обрела союзника, но изменения были слишком радикальными. Он говорил странными словами, делал амулеты, а под глазами у него давно пролегли тени. Гермиона не понимала, что происходит, но чувствовала, что это что-то неправильное.

— Мне кажется, Рон хочет с ним помириться. Все болтают, что Гарри на самом деле не кидал свою заявку в Кубок.

— Ну, после того, что сделал Рон, шансы у него невелики.

Гермиона смотрела на Джинни, задумчиво нанося гигиеническую помаду. Волдеморт завладел девчонкой через заколдованный предмет, артефакт, в котором содержался отпечаток его души. Не призрак, но воспоминание. Мысль крутилась на периферии сознания, но Гермиона не могла ее поймать. Ей пригодился бы глоток Умострильного. Или человек, который уже его пил. Она вскочила.

— Забыла книгу в гостиной, сейчас приду.

— Наконец-то! — обрадовалась Лаванда и, толкнув Гермиону покатым бедром, уселась за столик. — Мне как раз еще крем нанести.

Джинни только махнула рукой. Ей было не до того.

Гермиона накинула халат и слетела по лестнице. Может, Гарри поймет, в чем там дело? Гермиона была уверена, что это могло быть как-то связано. Да, Дамблдор сказал, что Волдеморт вырастил свое тело, а не занял чье-то чужое, но… Она дернула ручку, открывая дверь мальчишеской спальни, и тут же вскрикнула, отворачиваясь.

— Гермиона, — шипел Невилл, натягивая пижаму и забираясь в кровать, — ты бы научилась стучать, пожалуйста.

— Прости, прости! Просто забыла!

Вся красная, прикрывая лицо рукой, она прокралась к кровати Гарри и подергала его за плечо. Гарри спал, по-детски открыв рот, и долго не отзывался.

— Гермиона? Что случилось? — Он сел на кровати, испуганные глаза расширились.

— Мне срочно надо с тобой поговорить. Ты еще под Умострильным?

Гарри, все еще сонный, задумался.

— Вроде да, но оно уже выдыхается. Гермиона, в чем дело?

— Слушай, это всё как-то связано. Том Реддл завладел Джинни через дневник, так? — Гарри не реагировал, молча слушая. — Дневник, в котором содержался отпечаток его… скажем, души. До этого он вселялся в Квирелла своей душой. А сейчас он… поселил свою душу в выращенное тело.

Он взбил подушку, закутался в одеяло, улегся поудобнее.

— И?

— Как это связано, Гарри?

— Кроме того, что он играет с магией душ? Да не связано оно, он точно использовал разные ритуалы. Он умеет вселяться в людей, в неодушевленные предметы. Знаешь, Дадли как-то в школу принес яйцо…

Гермиона тихо вскрикнула.

— Что?

— Я знала, что ты мне поможешь! Знала!

— Да что?

— Гомункул! Гарри, дай мантию-невидимку. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Она молитвенно сложила руки, и когда Гарри устало махнул ей рукой, чуть не завизжала и чмокнула его куда-то в скулу.

Гермиона чуть ли не хихикала от предвкушения, когда неслась к библиотеке под Заглушающим. Ноги топали по полу, взбивая пыль из ковров, портреты недоуменно поворачивались к невидимке, которая тревожила их покой. Как хорошо, что в библиотеке нет дверей! Она ворвалась в зал, мельком убедившись, что мадам Пинс уже покинула свой пост, и ринулась к разделу Алхимии. От книг шел знакомый пряный запах, который на секунду заставил ее почувствовать себя счастливее.

«Tabula Smaragdina», «Mutus Liber», Философский розарий. Не то. Быстро пролистала «Очерки о проклятых науках», не останавливаясь на изображениях змей. Современник Моисея, «Mulcentem tigres et agentem carmine quercus», церковные гонения… Не то. Ее взгляд зацепился за странную фразу, и она не сразу поняла, что именно привлекло ее внимание. «Свет, согласно каббалистам — это уникальная субстанция, обусловливающая движение, неувядаемая и вечная, которая породила всё и в которую всё возвращается в свое время: общее вместилище флюидической жизни и смерти, где, посреди остатков вчерашнего, возникает зародыш завтрашнего». Зародыш. Вот что ей надо. Зародыш.

«Книга Белого Пепла и Черной Соли», «Алхимия» Альберта Великого… А вот и оно. Обложку черной книги венчало позолоченное изображение двух лиц, растущих из одной головы.

Наступил понедельник, и она едва не выла от осознания, что могла бы догадаться чуть раньше и потратить выходные на дело. На девять утра была назначена травология (и она запретила Гарри пропускать уроки), на одиннадцать — уход за магическими существами, а с двух дня и аж до шести вечера у нее была сдвоенная арифмантика. Гарри так и не подтянул себя до нужного уровня, хоть ему и позволили посещать уроки, поэтому она была его подспорьем, и пропустить этот урок тоже не могла себе позволить. Да почему МакГонагалл выдала ей Маховик в прошлом году, а не в этом!

Она заскочила в душевую кабинку, нанесла на мочалку «Molton Brown», чуть не выронив тяжелый флакон. Мысли скакали в голове ошалевшими конями. Рассказать Гарри, нарыть еще больше книг. Надо ли искать Волдеморта, чтобы уничтожить его, пока он слаб? Надо ли рассказать Дамблдору?

— Гермиона, закажи у родителей пару флакончиков, — заныла Лаванда, после того как Гермиона с замотанным на голове полотенцем устроилась за ее столиком. — Я тебе потом отдам. Я уже не могу от этих магических гелей, страшная же вонь…

— Ладно, — ответила Гермиона, сосредоточенно высушивая волосы пассами волшебной палочки. Кудри не укладывались в аккуратные локоны, хоть умри. — Только ты же знаешь…

— Да-да, помню, что дорогой. А, и то мыло… Как там его?

— «Imperial Leather»?

— Точно! Закажи, ну закажи…

— Да закажу!

Она собрала сумку, подтянула чулки и надела натертые до блеска туфли. Довольная Лаванда цепляла золотые кругляшки к ушам, и уже не обращала ни на что внимания.

На завтраке Гермиона подпрыгивала на месте, еле дожидаясь, пока Гарри доест овсянку с ягодами, и Василка, толкнувшая ее, проходя между столами, и втиснувшая ей в руку записку, не уняла ее волнения.

Она вся извертелась. На травологии чуть не подставилась под Сангвинарию Висельника (Невилл вовремя дернул ее за руку), и только у Хагрида смогла сообщить Гарри, что нашла кое-какие интересные книги про гомункулов.

— Я думал, это всё сказки, — сказал в ответ Гарри, цепляя поводок на сопла.

— А если нет? Он вселялся в дневник, мог занять и сделанное тело. И то, и это — неодушевленные предметы, и ему бы не пришлось бороться с хозяином за контроль.

Вечером она начала с «The Magus» Франсиса Барретта, но ничего там не нашла. Прямого, практического описания создания гомункула там было. Всё было описано достаточно завуалированно и метафорически — Гермиона даже засомневалась, знал ли он, что гомункулы существуют. В конце концов, он был магглом. Или нет? Парацельс вот не был. Скорее всего, Барретт популяризировал Парацельса и других ранних авторов. Однако Барретт предоставлял магико-философский контекст, в котором идея создания искусственной жизни был высшим уровнем овладения природой через магию, смесь воли, знания астрологических влияний, алхимии и Божественного Слова. Вряд ли Волдеморт интересовался Святым Духом, да?

Гермиона хмуро долистала Барретта и оставила две другие книги на потом. Времени катастрофически не хватало.

Во вторник она отказала Гарри в вечерних занятиях, но он ее понял.

— Мне Волдеморт сейчас кажется важнее Турнира, — шепнул он ей, пока они заходили в класс зельеварения. — Дай мне тоже какую-то книгу, полистаю.

С завистью наблюдая за тем, как мастерски он резал ингредиенты на зельях — выбирая правильный нож, прикладывая его под правильным углом, добавляя щепотку мяты, когда чувствовал, что ее надо добавить, и аккуратно выпаривал шлаки — она даже отвлеклась от постоянных мыслей. Наверное, это ритуал так подействовал. Немудрено, учитывая, что теперь у Гарри в голове есть целый осознанный плацдарм для работы над чем угодно. Снейп от злости, наверное, сжует собственный галстук. Если у него есть галстук.

— Мисс Грейнджер!

Она подскочила и высыпала зубы дракона в зелье.

Вечером она пробралась в лодочный сарай и взяла у Василки здоровенную стопку книг. Одну, запрещенную, запихнула под мантию.

— Тебе они скоро будут нужны? Я верну, как только всё прочитаю, честное слово.

Василка только рукой махнула.

— Срочности нет. Успеешь до нашего отъезда — и ладно.

Гарри сторожил вход в сарай, подкармливая сидящих рядом чаек рыбой из оставленной Хагридом корзины.

— Все взяла?

Гермиона кивнула. Василка прошла мимо них, делая вид, что их не знает.

— Что у нас по гомункулам осталось?

— Было три книги, осталось две. «Оккультная философия» Агриппы Неттесгеймского и Элифас Леви. Чур Леви мой.

— Отлично. «Оккультная философия» звучит прикольно.

Гарри и Гермиона поспешили в Выручайку, чтобы никто не мешал. Поздоровались с Падмой, которая, отдуваясь, тащила огромный хрустальный шар, прошли мимо Снейпа, подозрительно прищурившегося в их сторону. Выручайка вновь приняла вид уютной комнаты, с огромным диваном, парочкой кресел, кофейным столиком и десятком подушек, разбросанным по пушистому красному ковру. Гермиона вытащила из сумки Агриппу. Гарри подставил руки, чтобы словить тяжелый том, но Гермиона, укоризненно поджав губы, передала его из рук в руки.

— Я есть хочу, — застонал Гарри через несколько часов, переворачиваясь на диване. — Сколько уже можно читать.

— Конечно, это же не Турнир, — тут же фыркнула Гермиона. — Всего лишь Темный Лорд.

— Добби?

Доев фрукты, они растянулись на подушках. Уставшая, но довольная Гермиона терла глаза.

— Нашла что-то?

— Нашла. Что у тебя?

Гарри перелистнул страницы.

— Ну, прямого рецепта здесь нет. В основном здесь о теории и о герметической философии. Влияние звезд, сил природы, ангелов, духов, чисел, и всего такого. Говорят о возможности «оживления форм» и управлении духами. Точнее… сейчас… точнее, он говорит, что маг может, следуя воле Бога, «подражать природе». А у тебя что?

— А у меня Леви написал рецепт. — Гермиона ухмыльнулась, когда Гарри застонал.

— Блин, почему ты выбрала Леви!

Гермиона устроилась поудобнее, облокотившись на диван.

— Я бы на твоем месте мне не завидовала, — посерьезнела она. — Это какой-то кошмар, если Волдеморт такое проделал. Слушай.

Чем дальше Гермиона зачитывала «рецепт», то и дело запинаясь от смущения, тем больше у Гарри глаза лезли на лоб. По Леви, материалы, необходимые для создания гомункула, включали человеческую сперму (тут Гермиона запнулась), корову или овцу — в общем, животное женского пола, а также кровь животных. Сам процесс состоял из искусственного осеменения женского животного (тут Гарри закрыл лицо руками и застонал от отвращения), смазывания гениталий осемененного животного кровью другого животного и кормления исключительно кровью другого животного. Беременное животное в итоге должно было родить бесформенную субстанцию, которую затем помещали в порошок из молотого солнечного камня, серы, магнита, зеленой тутии (сульфата железа) и сока белой ивы. Когда сгусток начинал обрастать человеческой кожей (на этом этапе он выглядел как кусок сырого мяса), его нужно было поместить в большой стеклянный или свинцовый контейнер на три дня. После этого его нужно будет кормить в течение семи дней, прежде чем он станет полностью сформированным гомункулом. Чем кормить гомункула, Леви уверен не был, но предполагал, что кровью обезглавленной матери.

— Чего? — только и смог сказать Гарри, когда Гермиона дочитала свои заметки и замолчала. — Подожди… ты хочешь сказать, что это реально кто-то делал? Это не шутка?

Он закрыл лицо руками и простонал:

— О, Мерлин... Я больше никогда не смогу нормально смотреть на корову… Лучше уж Дадли со своим яйцом…

— Он ведь не мог так низко пасть? — с какой-то странной надеждой произнесла Гермиона.

— Вообще-то мог. Там же была змея, Нагайна. Чем тебе не животное женского пола? И Петтигрю ее доил.

— Прям доил? Может, гомункула надо было кормить не кровью, а ядом?

— Или молоком?

— Боже, Гарри, змеи ведь не млекопитающие. У них нет молочных желез.

— Ладно, ладно! Так это значит что? Волдеморт теперь сам себе отец?

— Это Петтигрю мог осеменить змею. Если у Волдеморта до этого не было тела, как бы он смог… Ну, ты понимаешь.

Тут уже Гарри не согласился.

— Понимаю, но Волдеморт скорее бы умер, чем позволил бы такому жалкому червю участвовать в главной роли.

— Может, это был Сыночек. В любом случае, не важно. У Волдеморта есть слуги в распоряжении.

Гермиона вскочила на ноги.

— Это... это просто отвратительно! — выдохнула она, с отвращением захлопывая книгу. — Кто вообще мог считать это наукой? Это же варварство, а не алхимия!

Она начала расхаживать по комнате, словно стараясь вытряхнуть из головы прочитанное.

— Осеменение животного человеком? Смазывание кровью? Это такое Средневековье. Неудивительно, что Леви считали безумцем.

Она взглянула на Гарри и чуть сбавила тон.

— Я понимаю, что он пытался разгадать тайны жизни, но такие методы… Это не наука. Это какая-то... некрофилия! А может, это апокрифическая версия или алхимическая аллегория? Многие трактаты того времени были написаны эзоповым языком.

— Вряд ли, — мрачно отозвался Гарри. — Уж если я что и знаю про Волдеморта, так это то, что он бы не гнушался такими методами. Слушай, Гермиона, если ты когда-нибудь предложишь мне повторить этот опыт ради науки — я сразу сбегу в маггловский мир и стану зубным техником. Без всякой магии. Без коров. Навсегда.

Гермиона расхохоталась.

— Ну а что потом происходит с этим омлетом? Он развивается, или как?

— Нет, — нахмурилась Гермиона. — Это же гомункул. Он вызревает в течение сорока дней, а потом таким и остается.

— Но его тело слабо, — запротестовал Гарри. — Он еле палочку держит, как он может расс… Ага…

— Что такое?

— Вот зачем я ему нужен, — спокойно сказал Гарри. — Разве это не лишено смысла? Он помогает мне пройти Турнир, он хочет, чтобы я стал сильнее, и только потом пришел к нему. Он мог сто раз меня похитить, но он этого не делал, мы это обсуждали. Никаких покушений, никаких телодвижений во время первого испытания. Ни. Че. Го.

— Ты не можешь этого знать, — с дрожью в голосе ответила Гермиона. — Мы еще не нашли…

— Значит, найдем. Но я и так уверен, зачем я ему нужен. Его приоритет сейчас — это вернуть себе нормальное тело, разве нет? По крайней мере теперь мы знаем, куда копать — в сторону выращивания полноценного тела из гомункула.

* * *

— Хочу големов, — как-то сказал Гарри, начитавшись алхимических трактатов. — Они будут меня защищать, и вообще… Слушай.

Гермиона, в начале скептически относящаяся к этой идее («Ты же знаешь, Гарри, что всё это религиозная концепция?»), заинтересовалась, увидев соответствующие книги.

— «Голем, по-еврейски…» — не могу прочитать — «искусственная человекоподобная фигура, сотворённая из первоматерии (глины, камня, металла, дерева, кости) и оживленная посредством магических формул, чисел и Имени. Наиболее известное упоминание — голем, созданный каббалистом рабби Иехудой Лёвом в XVI веке в Праге, однако упоминания о подобных существах встречаются в более ранних каббалистических источниках.

В основе практики создания Голема лежит Сефер Йецира — древнейший каббалистический текст, описывающий механизм мироздания посредством двадцати двух еврейских букв и чисел. Посвящённый, овладевший этой системой, способен воспроизвести акт творения, создав «второго Адама» — бездушного, но живого.

Создание Голема не может быть выполнено в одиночку: требуется участие одного или двух адептов, соблюдающих полное ритуальное очищение и облачённых в белые одежды. Материя Голема — девственная земля, взятая из мест, где никогда не ступал человек, замешанная на родниковой воде, взятой прямо из источника.

Некоторые источники утверждают, что физическое создание является лишь вторичным этапом. В первую очередь Голем возникает в медитативной визуализации: формирование каждой конечности сопровождается ритмическим пением сакральных букв и Тетраграмматона. После завершения мысленного образа он проецируется в физическую форму, которую можно оживить.

Имя Бога, заключенное в формах числовых и буквенных матриц (12-, 42- и 72-буквенные Имена), есть источник анимации. Слово эмет, “истина”, наносится на лоб Голема. Удаление первой буквы…» ладно, тут детали…

«Тепло, зарождающееся внутри Голема, действует как катализатор оживления. Оно испаряет влагу, делая внутренние соединения подвижными. Такая гибкость сравнима с природным феноменом итаколумита — редкого песчаника, способного изгибаться под собственным весом. Увлажненная глина в соединении с природной водой позволяет формировать суставы, покрытые тончайшими пленками влаги, что дает эффект скольжения между элементами материи.

Голем не обладает волей, не обучен и не обучаем по собственной инициативе. Он представляет собой чистый лист (tabula rasa), готовый выполнять любые поручения хозяина: охрана, служба, труд». Ну короче. Понятно?

Гермиона следила за ним остекленевшими глазами.

— Я его сделаю! Делов на пару часов.

Впрочем, за пару часов соорудить голема не удалось. С усердием, достойным пуффендуйца, Гарри забрался в Лес и накопал там земли, нашел заклинание, призванное вызывать родниковую воду. Написал текст ритуальной речи, несколько раз отрепетировав, заказал белые одежды.

— Шанти, Шанти, Дахат, Дахат!

Но ничего не получилось. Глина замерла на полу огромным печальным куском. Может, следовало лучше представлять результат?

За две недели Гарри не преуспел в своем начинании, как бы не помогала ему подруга.

— Я слишком слабый, — злился он. — Если бы я был магом посильнее, всё бы получилось.

— Гарри, ты хороший маг, — устало увещевала его Гермиона. — Помнишь твоего Патронуса? Всё получится… если, конечно, всё это правда.

— Это правда, — уперся Гарри.

Тринадцатый голем дернулся и издал угрожающий рык. Гарри, абсолютно не надеявшийся на результат, испуганно вскрикнул и тут же стер букву алефа, превращая слово «эмет» в «мет». Голем буркнул и тут же замер, а Гарри заскакал по Выручайке как бешеный, закружил завизжавшую Гермиону на руках и издал победный вопль.

— Что-то получилось! Ты видела?! Видела?!

— Поставь меня!

Гарри опустил Гермиону и с горящими глазами затряс ее за плечи.

— Мне надо больше медитировать. Мне надо научиться представлять результат, как в трансфигурации. Просто в трансфигурации мы представляем предмет, в который хотим что-то превратить, а здесь надо представить целый комплекс задач, который я хочу в него вложить.

— Мерлин, Гарри…

После этого Гермиона плюнула, решила взять всё в свои руки и объявила, что впредь Гарри будет каждый день по часу медитировать вместе с ней.

— Ноги сложи, — диктовала Гермиона, листая книгу. — Расслабь челюсть, вытяни спину.

Прошло пять минут, длящихся целую вечность. У Гарри зачесался нос, и он поерзал. Зуд только усилился. Гарри дернул носом.

— Сиди спокойно, — строго сказала Гермиона.

— Да чешется всё, — начал жаловаться Гарри, но Гермиона цыкнула на него.

— Сам решил этим заниматься.

Следующие десять минут прошли в молчании.

Он жутко утомился, и только природная упертость заставила его продолжать сидеть. Он водил языком по зубам, раздувал ноздри, шевелил пальцами ног.

— Дыши глубоко, сосредоточься на дыхании. Оно проходит сквозь тело и выходит…

Она посмотрел сквозь ресницы — ничего не увидел — приоткрыл глаза шире и увидел раздраженную Гермиону.

— Сиди спокойно.

Гарри мысленно застонал и подчинился.

Гарри понимал, что без умения медитировать ему нечего делать в трансфигурации, но ничего не мог противопоставить бурлящей в нем энергии.

У него дико чесалась бровь, и он яростно растер ее.

— Считаем сначала, — спокойно объявила Гермиона.

— Да епт!

На следующий день они опять расселись на подушках в позах лотоса.

У него болела спина, ноги, ягодицы. В голове крутилась всякая муть. Сцены, воспоминания, диалоги, обиды. То и дело казалось, что ничего вообще не получается и не получится.

Силуэт Рона в темном коридоре.

Гарри нахмурился.

Прошло еще пять минут.

«Хвост, мне нужен человек с головой на плечах…»

Сердце забилось быстрее. Что там еще говорил Волдеморт? Откуда вообще прозвище такое — Волдеморт? Мерзкое маленькое тельце, тонкая ручка, поднимающая палочку… Фу.

Он шмыгнул носом.

— Что-то не так.

— Сиди.

Он дернул головой, пытаясь унять щекотку в затылке. Сердце билось, как подстреленная птица, было тяжело дышать.

Животный ужас, голова кальмара, похожая на затонувший корабль.

Он продолжал сидеть.

Так они продолжали тренироваться. Каждый раз, когда Гарри начинал думать о чем-то, он пытался возвратить себя и сосредоточиться на теле. Получалось всё лучше.

Узнав, что он накупил в Лютном, Гермиона устроила ему истерику.

— Давай без пены, — поморщился Гарри. — Гермиона, в Темных искусствах нет ничего такого. Я знаю, как это звучит, но… — Он обескураженно взлохматил себе волосы. Гермиона смотрела на него с ужасом. — Я не хочу никого убивать, или там пытать, но это всё… Так, послушай. Идем со мной.

— Куда?!

— В спальню. Не съем тебя, — раздраженно бросил ей Гарри, направляясь к выходу. — Книгу там оставил.

В комнате никого не было, так что Гарри порылся в библиотечке сундука и вытащил старый талмуд.

— Вот, сейчас.

Он начал судорожно листать книгу; Гермиона с усталым видом забралась на его кровать и откинулась на подушки.

— Ну?

— Слушай. «Тёмные искусства, друг мой, — суть Обмен. Обмен с великой буквы, нерушимый закон равновесия. Рано или поздно всякий, кто владеет чарами, доходит до порога своей силы, и стоит ему вздумать переступить его — как сталкивается с границей, что не поддаётся ни знанию, ни воли. Это и называется Темными искусствами — поскольку находятся они за пределами потенциала волшебника и требует вливания энергии извне. Пути эти иногда мрачные, искривленные, чуждые Света. Но только овладев Тёмными Искусствами, маг обретает доступ к силе, что не рождена в нём самом. Иногда — через связь симбиотическую. Иногда — через силу, отнятую силой у иного. А порой — через дар, врученный по воле. Как алхимик знает цену преобразования, так и практик Тьмы должен признать: ни одно движение в магии не происходит даром. Общество боится Темных искусств не потому, что они злы по природе, а потому, что они обнажают саму суть магии: она не награда, не украшение, не дар с небес, а договор — суровый, древний и холодный. Темные искусства — это зеркало. Если ты наполнен страхом — он отзовется ужасом. Если ты враждуешь с собой — вражда выйдет наружу. Если же в тебе есть воля, сосредоточенность и жажда истины — Тьма примет форму твоей воли. Заблуждаются те, кто видит в них лишь отравленный клинок. Истинный знаток знает: заклинание, высеченное в муках, сгорит, если замысел заклинателя не чист». Понятно?! Это просто чужая магия, и всё! Когда ты занимаешься светлой магией, ты тянешь энергию из себя. Твой потенциал конечен. Но если прибегаешь к темной магии, то меняешь что-то на доступ к силе, которая тебе бы иначе была неподвластна!

— Это какая-то ошибка. — Гермиона замотала головой. — Не может быть. Дамблдор…

— Да хватит верить Дамблдору! — Гарри рассердился, глаза его сверкали. — В жопу Дамблдора. Это человек, да, мощный, но человек, который разрабатывает свои планы. Он стратег, Гермиона, а не какой-то там светоч добра.

— Он никогда не хотел власти…

Гарри рассмеялся.

— О, да. Никогда не хотел власти и даже отказался от должности министра магии. Вместо этого предпочёл стать директором Хогвартса. Простым хозяином замка, в которых семь лет подряд растут дети, поколение за поколением. Простым Верховным чародеем Визенгамота. Простым директором Международной Конфедерации Магов. Как удобно — занять все важные посты, убедив всех, что он не стремится к власти, и построив на этом свою репутацию. А почему бы людям не отдать Дамблдору очередной пост, если они убеждены в том, что ему не нужна власть? Но похер на это.

Гарри забрался с ногами на кровать, уставился на растерянную Гермиону.

— Самое главное, то что он — директор школы.

— Я поняла, ты думаешь, что он влияет на умы…

— Именно влияет! А все книги по Темным искусствам, хотя в них ничего такого страшного нет по большей части, запрещены в Хогвартсе! И никто не рассказывает нам, что это просто обмен. Никто не дает нам выбора. Забавно, да? Как будто кто-то специально скрывал эту «неправильную» — Гарри изобразил кавычки, — информацию. Потому что так было выгодно. Кто-то десятилетиями переписывал суть магии, вычищал всё, что не вписывалось в удобную картину. Чтобы тёмная магия выглядела пугающей, грязной, аморальной. Чтобы ты, очередная ученица, испытывала от ее одного упоминания только страх и отвращение. Чтоб никто не задавал лишних вопросов. Да, Непростительные относятся к по-настоящему черной магии, потому что ты меняешься внутри. Но в некоторых случаях такого не происходит! И вообще, темную магию полезнее знать, чем иметь необходимость ей воспользоваться, но не знать! Важные дисциплины преподаются факультативно, а остальные вообще удалены из программы… А он втайне сдерживает наши способности, ограничивает нас в ресурсах. И особенно — маглорожденных!

— А при чем тут маглорожденные? — затупила Гермиона.

— Ну как? Ведь у чистокровных есть библиотеки, имения, семьи, которые опытны в колдовстве. У них есть древние портреты, которые с ними разговаривают и делятся семейными тайнами колдовства. А у нас — шиш с маслом! А ведь в то время как чистокровные растут, обучаясь колдовать вместе с тем, как учатся говорить, мы только подавляем свой источник. Мы боимся этих выбросов и не понимаем их. Мы не расцениваем магию как естественное продолжение себя. И вместо того, чтобы обучать нас, делать нас более привычными к магии, из нас делают маглов с палочкой!

— Хорошо. Допустим, он просто боится, что из нас повырастают Волдеморты. Допустим, он нас ограничивает. Но в то же время он и помогает…

— Ты помнишь наш разговор в Выручайке? Он помогает только тем, кто потом будет ему обязан, Гермиона, или сможет ему что-нибудь дать! Уизли, Люпину, Винки, Добби, Хагриду. Эльфов он принял на работу, Хагрида — оставил в школе, хотя его исключили, Люпину позволил вообще здесь учиться. Нет отбросов — есть кадры. Все смотрят на Уизли свысока, на одном акре с ними срать не сядут, а Дамблдор помогает им, ходит к ним на пироги... Он набирает армию сторонников, которые будут ему верны, а ты продолжаешь думать, что он святой? Гермиона, я не говорю, что он плохой, но он стратег! И всё это связано! Кто идет за ним — чистокровные, что ли? Да хрена с два, в основном это маглорожденные, которые мало что знают и понимают.

Гарри глубоко дышал. Гермиона вцепилась взглядом в одеяло, перестала на него реагировать.

— Вспомни себя, когда ты только приехала сюда. Хогвартс, волшебная школа, новые возможности. Я увидел Дамблдора на вкладыше от шоколадной лягушки, и сразу поразился. Рон столько про него рассказывал — и всё хорошее. Конечно, обладатель Ордена Мерлина, победитель Гриндевальда. Конечно, он имеет власть и ей пользуется, он же величайший волшебник всех времён!

Гермиона застонала и натянула на голову подушку. Крыть ей было нечем.

— Лучше посмотри, что я купил.

— Опять какие-то темномагические книги?

— Да нет, — улыбнулся Гарри, копаясь в сундуке. — Это по поводу трансфигурации.

Он протянул ей тонкую книжицу. Гермиона заинтересованно открыла ее и увязла взглядом в абракадабре.

— Это что? Это зачем?

— Упражнения на развитие магического зрения, — отдуваясь, отозвался Гарри, закрывая сундук, из которого торчали книжки. — Перестроить линейное мышление на синкретическое, научить держать противоречия в уме.

— Способ перестроить мышление? — заинтересовалась Гермиона, пролистывая оглавление. — Почему нас такому не учили на первом курсе? «Этот модуль поможет развитому магу разрушить привычное восприятие реальности, научиться видеть невидимое в очевидном. Не каждый сможет понять, насколько важным для магического зрения является раскрытие восприятия других уровней бытия: визуальных, звуковых, логических»⁽¹⁾... Блин, интересно.

Она раскрыла сборник на середине, вчиталась в предложение и нахмурилась.

— Это должно быть ужасно сложно. Та-та-та… процесс перемены местами внешней и внутренней поверхностей сферы в трехмерном пространстве в рамках условий дифференциальной топологии… допускается самопересечение поверхностей, но в каждый момент времени она не имеет разрывов и сохраняет гладкость… Так это математика!

Гарри непонимающе повернулся к ней.

— Это же парадокс Смейла.

— И что, он решен?

— Да, если пробовать в классе C гладких изометрических погружений…

— Так, всё, — замахал руками Гарри. — Я понимаю, что ты у нас гений, но это уже чересчур. Я, пожалуй, по старинке. И вообще, не читай с середины, упражнения надо делать по порядку.

Гермиона с сожалением закрыла модуль.

— Я тоже попробую. Это должно облегчать трансфигурацию в разы!

— Тут два модуля. В первом вообще не понимаю, что делать. Сказали читать. Я несколько часов на это убил, так ничего и не понял. — Он сел на кровать и помрачнел. — Но я буду не я, если это не добью.

Гермиона засмеялась.

— Какое упорство в учебе!

* * *

Они переписали план занятий, включив туда медитации и упражнения по модулю. Так они и проводили вечера после уроков — запирались в Выручай-комнате, рассаживались по углам каждый со своим проектом и сосредотачивались. Упражнения были непонятными, мозговыворачивающими и приводили Гарри в чистейшее бешенство. Сто раз он вскакивал, швырял модуль на пол и вопил, какая это чушь, а потом возвращался к книге и угрюмо продолжал ее читать.

Он представлял медленно расплавившуюся металлическую статую, а потом мысленно формировал ее от капли к целому. Представлял до каждой мелочи бытовые предметы — чайники, кубки с золотыми узорами — и рисовал по ним чертежи, писал в уме целые книги, медитировал, представляя, что опускается по лестнице — глубже и глубже, ощущая, как тело тяжелеет, а шум окружающего мира постепенно угасает. Строил в уме лабиринты, пытаясь удержать в памяти все стены, перестраивал пространство. Упражнение, в котором требовалось вообразить звук, которого никогда не существовало, опять привело его в ярость, и он обнаружил себя, избивающий модуль о пол, пока не отвалилась обложка.

Он учился слышать истинные имена вещей и распознавать магическую структуру языка, необходимую для заклинаний. Понимал, как можно видеть сразу несколько слоёв реальности, боковым зрением, в отражении, в тени. Структуры изменялись, искажались, сливались между собой, и он, лежа на диване в трансе, чувствовал, как они перед его взором распадаются на отдельные понятные слова.

Гермиона с застывшим взглядом таращилась в учебник, и вокруг нее по разным траекториям летали заколдованные гайки. Она, такая рациональная, с трудом продиралась там, где интуитивный Гарри парил в своем воображении, и сейчас была еще на этапе жонглирования предметами.

Он читал абракадабру, продираясь сквозь шумящий лес не связанных между собою букв, сквозь мешанину мертвых языков, сквозь зеркально отображенные символы, пока слова не начинали просачиваться в его мозг извне.

Его големы с каждым разом становились всё детальнее. Упражнения вгоняли его в сладостную жуть.

— Всё в порядке, Поттер? — хлопнул его по плечу Грюм.

Гарри смотрел на него.

Грюм завел его в свой кабинет, и всё говорил о том, что темная магия — самое опасное, что придумали колдуны, что она затягивает и искореживает, что ты же, Поттер, нормальный пацан, а не то что эти мерзкие слизни…

— Я не занимаюсь темной магией, — ровно отвечал Гарри, смотря куда-то в стену. — Это вас Дамблдор подослал?

Грюм кричал, хлопал рукой по столу, но Гарри только улыбался. Всё это было так забавно.

Вечерами, когда его уже тянуло спать, он ложился на диван, набирал полную грудь воздуха и представлял себе длинный ряд взаимосвязанных образов, никогда не существовавших на свете, но воссозданных его воображением. Он составлял буквы в слова, слова в предложения, предложения в заклинания. Раздельные образы в цепочку прекраснейших картин. Понятия могли измеряться числами, выражаться знаками, и сливались в странный молочный поток, переплетаясь и сотворяя новые сущности.

Гарри вдыхал запах озона, оставшийся после потрескивающей в воздухе магии, и с легкой улыбкой думал о странной, почти совершенной гармонии мира — о красоте точных логических связей, вплетенных в ткань реальности, и о вспышках случайностей, что вдруг всплывают будто бы из ниоткуда, чтобы осветить точность, ясность и хрупкое равновесие всей магической изнанки бытия.

---

1) Да, это оммаж в сторону "Vita Nostra")

Вернуться к тексту

Вскоре они приступили к переводу сказок и статей про Кощея. Продираться сквозь русский текст было сложно, учитывая, сколько старых слов и архаизмов было там использовано. К счастью, Василка добавила им словарь, поэтому Гермиона засела за перевод, пока Гарри делал для них домашнее задание.

В этом году учителя будто взъярились и постоянно напоминали им о том, что в следующем году придется сдавать СОВ. Ладно, СОВ действительно были важными — это повлияет на предметы, которые им будет позволено выбирать на старших курсах. Но времени это занимало ужасно много. Так что Гарри писал про свойства лунного камня в противоядиях и жалел себя.

— Я перевела первую часть, — сказала Гермиона через несколько дней, протягивая Гарри блокнот. — Мне кажется, это основное, но я на всякий случай проверю другие источники.

Гарри взял блокнот и пролистал в начало записей о Кощее, подставив блокнот под свет щербатой луны. Начал читать вслух, чтобы лучше понять.

О Смерти Кошчеева, иже есть Царь Незримый: Изводъ магическый и образ тайный. Ведомость из древлего сказания, изложена словесем старины. Писана от руки Гавриила Пустомельца, студита книжнаго, от Лета 7025 (1517)

Во летех древних, в пределах славянских, бысть повесть о князе чернокудром и зело страшном, иже наречён бесть Кощей Безсмертный. Не стареет он, ни умирает, ни в землю не падает, но властвует над смертью яко над рабом. И мнози ведают: смерть его не в теле его, но скрыта за девятью печатями, за девятью пределами.

Глаголется в былинах: Кощей — князь мрачный, духом тверд, чародея величайший. Имеет очи златые, зрак костляв, перси иссохшие, а глас его хладен, яко зимний вихорь. Не яст хлеба, не пиет меда, но питается чарою да волею людскою.

Глаголют ведуны, яко смерть свою Кощей великую сберег в сосуды и образы неведомыя. Тако поведают:

Смерть Кошчеева находится в игле.

Игла та во яйце.

Яйце в утке.

Утка в зайце.

Заяц в сундуке железном.

Сундук зарыт под дубом высоким, на острове Буяне, меж морем студеным и лесом мглистым.

Охраняет смерть сия зверь дикий и птица черна, и буря бесконечна.

Сие укрывательство смерти — не токмо страх телесный, но ритуал великий, алхимический. Мудрые мужи, елико Агриппа и Парацельс, яко и жрецы восточные, ведают подобное: смерть, упрятанная вне тела, суть олицетворение переноса сознания в вещь, вне плоти. Тем же обретается бессмертие.

Тако повесть сия, что бессмертный царь упрятал сущность свою в символах сложных и страшных, дабы не ведал её ни человек, ни бог. И кто взыщет смерть Кошчеева, тот пройдёт путём ведьмовским, путем разрушения форм, вплоть до сути сокровенной — иглы, что колет бытие само.

Да будет ведано мудрым, а неразумным забыто.

Гарри захихикал, представив Кощея, который, высунув язык от усердия, упихивал яйцо в утку и утку в зайца. Гермиона нахмурилась.

— Я начала не со сказок, а со статьи. Мне кажется, в сказках будет всё то же самое, только в метафорической форме. И… Гарри, в твоих книгах было кое-что… Ритуал, который используется для заточения смерти во что-то материальное. Честно говоря, это хуже коровы.

— Читай, — ровно сказал Гарри.

— Соль мёртвой земли, сера, извлеченная из трупа зверя, ртуть, извлеченная из крови человека, кровь жертвы и предмет, в который войдет душа. Рисуется руна разрыва душевной оболочки кровью жертвы, смешанной с собственной. Он должен был выпить извлеченную кровь трупа. Гарри, это пародия на «solve et coagula». Разделяй и соединяй, — добавила она.

— Я знаю, что такое «solve et coagula». Начитался, когда готовился к Турниру. И?

— Это по-настоящему черная магия. — Гермиона сидела бледная, руки яростно расчесывают запястья. — Душа разделяется и соединяется с материей, ты больше не сможешь переродиться… Попасть в Рай или Ад. Ты не можешь умереть. По сути, эта вещь — они называют ее крестражем — становится «анти-философским камнем». Не источник жизни, а закрепление смерти. Ведь в классической алхимии целью ставится трансформация души и материи в совершенное и божественное. Волдеморт делает противоположное.

Гарри молча листал гермионины записи.

— Смерть, упрятанная вне тела, суть олицетворение переноса сознания в вещь, вне плоти, — повторил он. — Волдеморт куда-то спрятал свою смерть, поэтому и не умер?

— Похоже на то. Подожди, — сказала Гермиона и подняла указательный палец, словно ей только что пришла в голову важная мысль. — Даже если допустить, что Кощей действительно существовал, и если он, как в легенде, спрятал свою смерть… это может быть метафорой.

Гарри молча смотрел в огонь. Он только что вернулся с тренировок в бассейне, у него до сих пор гудели руки, и в висках билось эхо. Он не сразу ответил.

— То есть, чтобы убить его, нужно пройти весь путь? — спросил Гарри. — И не просто пройти, а преодолеть каждую стадию. Психологически, магически.

— Именно, — кивнула Гермиона. Она смотрела на старую карту, разложенную перед ними. На ней не было Буяна — но Гермиона почему-то настаивала, что остров должен быть символом, а не географической точкой. — Каждый элемент — как слой защиты. Яйцо — это начало, зародыш. Утка — дух, душа. Заяц — тело, хрупкое и быстрое. Сундук — материальный мир. А дуб — древо миров. Они всё это выстроили, чтобы только тот, кто понимает смысл, мог приблизиться к его смерти.

Гарри нахмурился. В нем зашевелилась какая-то жесткая, неприятная мысль.

— Скорее он и не хотел, чтобы кто-то нашёл его смерть. Что, если весь этот путь — ловушка? Вообще, Гермиона, мы живем в мире магии. И Олэна была уверена, что Кощей существовал. Они все говорили, что это был старый маг, который раздвинул границы магии. Ученый. Почему ты так уверена, что это всё метафора?

— Не знаю, — поежилась Гермиона. — Мне кажется, это слишком жутко, чтобы быть правдой.

— Как раз потому что это жутко, это может быть правдой. Помнишь корову?

— Не напоминай.

Они помолчали. Гермиона сидела, сжав голову руками.

— Ладно, допустим, это правда. Волдеморт спрятал где-то свою смерть, а потом, когда умер, выжил. Тело он потерял, но остался его дух. И он смог воплотиться в Квирелла…

— Дневник! — воскликнул Гарри.

— Ну? — не поняла Гермиона. — Он спрятал свою смерть в дневник? Но тогда получается, что…

— Что дневник был не один. Он был уничтожен клыком василиска, а раз так, то вместилища больше не было.

— Кто тебе сказал, что душа была уничтожена вместе с вместилищем? Может, он просто… улетел.

— Нет, Реддл страдал. Он бился, визжал… А потом сгинул. Не улетел, как после смерти Квирелла.

Его охватило острое и кислое предчувствие.

— Профессор… Реддл сказал, что я похож на него… Странное сходство, говорил он…

— Он так сказал? — Дамблдор внимательно глядел на Гарри из-под густых седых бровей. — А ты сам что об этом думаешь?

— Думаю, что совсем не похож! — слишком громко выпалил Гарри. — Я ведь учусь в Гриффиндоре…

Он умолк, в душе у него вдруг зашевелилось сомнение.

— Профессор, — через мгновение продолжал он, — Волшебная шляпа сказала, что лучше всего мне было бы в Слизерине. И многие думали, что наследник Слизерина — я, ведь я могу говорить на змеином языке.

— Ты говоришь на языке змей, Гарри, — ответил Дамблдор спокойно, — потому что на нём говорит Волдеморт — единственный оставшийся потомок Салазара Слизерина. Если не ошибаюсь, он нечаянно вложил в тебя толику своих сил — в ту ночь, когда наградил этим шрамом. Уверен, сам он этого не хотел.

— Волдеморт в меня вложил… частицу самого себя? — прошептал Гарри как громом пораженный.

— Судя по всему.

Теперь он знал, почему шрам болит. Почему он видел те сны. Почему, когда смотрит в зеркало, иногда не узнает себя.

Он согнулся и часто задышал. Гермиона хлопотала вокруг, но Гарри не слышал этого — в ушах раздавался шум, как будто яростное, черное море билось в его голове.

— Что такое? Гарри! Гарри!

Он свернулся в кресле в позе эмбриона и замотал головой. Говорить — не то что рассказывать — не было сил. Гермиона села на пол рядом с его креслом и дотронулась прохладной ладонью его лба.

— Это шрам?

Он опять помотал головой.

— Дай подумать.

Гермиона, помявшись, отошла. Наверное, устыдилась своей эмоциональности. Или испугалась, подумав, что сейчас не стоило мешать.

Мог ли он быть местом заключения смерти? Откуда взялся шрам, если Авада не оставляет следов? Может, Волдеморт проделал с ним какой-то грязный ритуал? Его затошнило, и в глазах вскипели слезы. Он лихорадочно вытер их рукавом.

Гермиона все еще сидела, нервно потирая запястья. Гарри поднял на нее глаза и слабо улыбнулся. Улыбка вышла натянутой, но ему нужно было успокоить Гермиону. А потом рассказать свою теорию.

* * *

Гарри так и не смог заснуть. Конечно, Гермиона плакала и порывалась перерыть все книжки мира, чтобы доказать, что Гарри не прав. Но тяжелое осознавание не давало ему свободно дышать. Слишком это все было похоже на правду.

За окном свистел ветер — не буря, но пронзительный зимний шорох, от которого казалось, что стены слегка дрожат. Остальные уже спали; кто-то даже похрапывал. Он ворочался в кровати, прокручивая всё снова и снова. Кутался в одеяло, поправлял подушку. Ничего не помогало.

Где-то за занавесками скрипнула кровать. Кто-то вздохнул, сел, и зашуршал тяжелым пологом.

— Ты тоже не спишь? — спросил Невилл шёпотом.

Гарри обернулся. Свет от заклинания, едва заметный, струился сквозь невилловы пальцы, отбрасывая длинные тени на полог.

— Не могу. Голова гудит. А ты?

Невилл вздохнул, нашарил тапки и побрел к нему. Кровать прогнулась под его медвежьим весом.

— У меня так каждый раз перед сном — как будто кто-то ждёт, когда я глаза закрою. У меня дома светильник был, а здесь такая темень…

Гарри хмыкнул.

— Не, я к темноте привык.

Он сдвинулся, освобождая больше места на кровати. Где-то внизу вскрикнул и засмеялся ученик — наверное, старшаки засиделись допоздна. Башенные часы где-то далеко пробили час.

— Знаешь, Гарри, — начал неуверенно Невилл. — Я не сильный маг, но могу что-нибудь подсказать. Ну, знаешь, с Турниром.

— Турнир меня не тревожит, — ответил Гарри, хмуро разглаживая складки на одеяле. — Это все Волдеморт.

Невилл дернулся и тихо ойкнул.

— А что с ним?

Положа руку на сердце, Гарри надоело держать все проблемы в себе, посвящая в него только Гермиону. Он недооценивал, как сильно скучает по Рону, который был их громоотводом. Рон был простым как два кната, но эмоциональным, а Гермиона… Гермиона все-таки держала всё в себе. Гарри был благодарен ей за помощь, и он любил ее всем сердцем, но иногда ему было немножко одиноко. Наверное, одиноко и Невиллу. Рон с первого курса прицепился к Гарри, Дин ходил с Симусом, а Невилл остался один. Почему бы ему не довериться Невиллу хоть раз в жизни?

— Есть подозрение, что он не совсем умер, — хмуро сказал Гарри, начав издалека. — Помнишь, у нас на первом курсе был Квиррелл?

— Ну?!

— Ну и вот…

Шептались они часа три, и разговаривали бы и дольше, если бы Невилл не начал отчаянно зевать. Они успели слопать целый кулек конфет, торжественно вытянутый из тумбочки, обсудить целую гору вещей от Волдеморта до травологии (кто бы знал, что эти две вещи окажутся в одном списке) и два раза разбудить хихиканьем Симуса.

— Так скажи бабушке, что в память об отце оставишь палочку на полке. Типа боишься сломать. А лучшим способом почтить его память будет стать сильным магом.

— Знаешь, хорошая идея…

В Невилле не было роновой подлости, ему незачем было завидовать Гарри. К деньгам он относился с легким недоумением юного волшебника, которого еще не начали обучать основам ведения дел, к славе — со страхом, а к самому Гарри — как к Гарри, а не как к Мальчику-Который-Выжил. С Невиллом было приятно разговаривать, и еще приятнее молчать.

— Знаешь, мы можем поделиться книгами. Лонгботтомы ведь — друидский род, мы многие растения выращиваем для Британии…

Разошлись по кроватям уже когда за окном начало светать, а холодный зимний рассвет бросил свой отсвет на стены спальни. Гарри с наслаждением закутался в одеяло и вытянул ноги. Даже если Волдеморт использует его для сохранения себе жизни… у него будет время с этим разобраться. В жизни были радости, в жизни был смысл и без омрачающих их вещей, и находить их внезапно было приятней вдвойне.

Январь закончился резко, как будто его обрубили топором. За это время они с Гермионой успели переделать такую кучу дел, как не удавалось, пожалуй, никогда.

Они разгадали загадку яйца и нашли к нему решение, тренировались в чарах, зельях и трансфигурации, пытаясь установить форму через визуализацию и медитации на образ. Дуэлировали (иногда к ним присоединялся Невилл, с которым Гарри сдружился после памятной ночи). Устраивали интенсивы (связки заклинаний подряд без остановки). За январь Гарри попробовал Умострильное, провел ритуал для его закрепления, упорно учился плавать с утяжелителями и бросать заклинания под водой. Он основательно поднаторел в рунах и нумерологии, сварил целую аптечку зелий, а еще начал тренировать на змеях свои познания из «Руководства по змееустам». Они начали медитировать. Сдружились (каким бы громким это слово не было) с компанией дурмстранговцев, и иногда сидели вместе с ними у костра, слушая сказки, наполненные черепами со светящимися глазницами, волшебными гребнями, из которых мог вырасти лес, и богатыршами. Вместе провели Имболк. Они учились дурмстранговской магии: длинным речитативам, шепоткам и наговорам, заговорам на солнце и луну. Один раз даже пробрались на корабль, постоянно хихикая и говоря шепотом, чтобы не услышал Каркаров. За январь они обнаружили, что в замке под прикрытием Грюма обитает Пожиратель, а сам Волдеморт живет в теле гомункула и намеревается воссоздать свое тело с помощью Гарри. Вполне понятно, что ритуалов, помогающих обрести тело, было не много, и они не смогли ничего найти в школьной библиотеке. Так как Дамблдор был замешан во всю это котовасию с Турниром, его решили о помощи не просить. Наконец, разгадали тайну бессмертия Волдеморта. В общем-то, можно было подвести черту и признать, что январь удался, несмотря на то, сколько усталости и боли он принес.

В конце месяца к нему подошел Рон и опять попытался помириться. Несмотря на то что Гарри уже не испытывал той ярости, которая обуревала его после первого испытания, его накрыла неприязнь.

— Гарри, мы же были хорошими друзьями, — вполголоса говорил Рон, следуя за Гарри по темным коридорам. — Ну вспомни первый курс, мы же сразу подружились! Да, я был неправ, позавидовал…

— Ты хоть сам верил, что я бросил имя в Кубок? — ровно спросил Гарри.

Рон замялся.

— Не верил, — подвел черту Гарри. — Просто нашел повод на меня ополчиться. Я вроде бы ничего тебе плохого не делал, но разве ж это важно?

— Слушай, сам бы попробовал… — зашипел Рон, но мгновенно сжал зубы и замолчал.

— Рон. Если ты так на меня сердишься, если я тебе до сих пор не нравлюсь, зачем всё это? — Гарри обвел рукой. — Че тебе это защемилось?

— Иногда самый храбрый поступок — это извиниться, даже если ты не знаешь, простят ли тебя, — пробурчал Рон.

— Изви… стоп, что? Тебя что, Дамблдор науськал? — вскипел Гарри. По тому как покраснел Рон, Гарри понял, что попал в точку. — Знаешь что… Иди куда хочешь и дружи с кем хочешь, только не со мной.

— Гарри…

— Отвали от меня!

Февраль ворвался в их жизнь, выбив дверь с ноги, и вместе с тем, как кончилось действие Умострильного, Гарри снова посетила странная дремота, не дававшая ему жить в начале зимы. Ее он испугался. Столько всего предстояло сделать, он просто не мог позволить себе дрыхнуть. Сидя у камина в гостиной, разморенный весело потрескивающим пламенем, он читал фолиант, где описывались наиболее эффективные защитные заклятия, и уныло цедил новую порцию ароматной арабики. Невилл сидел на диване, сосредоточенно обрабатывая листья какого-то очередного кусачего растения вонючим лаком.

Очнулся он от того, что кто-то сел рядом с ним, закрыв своим телом свет огня. Гарри непонимающе завертел головой, и увидел, что перо, болтающееся в его пальцах, оставило кляксы на полях блокнота. Он чертыхнулся.

— Снова?

— Ага. — Гермиона смотрела внимательно. — Слушай, тело и так не выдерживает, а ты еще по ночам не спишь. Только мучаешься.

Он потер лицо ладонью, глаза были мутные и покрасневшие.

— Если остановлюсь — всё развалится. Только двигаешься — и ещё как-то держишься. А как только присядешь…

Гермиона чуть отодвинула его перо в сторону, чтобы тот не заляпал еще полстраницы.

— Я знаю, — мягко перебила она. — Я тоже так делала. Помнишь, на третьем курсе? Но это не помогает. Тебя только затягивает сильнее. Послушай, Гарри. Ты ведь хорошо подготовлен…

— Недостаточно хорошо, — жестко обрубил Гарри.

Он помнил каждое слабое Щитовое, каждое запоротое зелье, все бесконтрольные всплески магии. И всегда был виноват он. Всегда можно было сделать лучше, выжать больше, постараться сильнее — но он лажал, и с отчаянием наблюдал, как из-за этого ломается его контроль. Он не знал, как стать идеальным. Он рвал жилы, но ничего не получалось. И всё из-за сраного Альбедо, да какого черта он должен проходить через это…

— Всё как в тумане. Люди говорят, смеются, а я будто под водой. Смотрю на них — и не понимаю, что они от меня хотят. Может, опять навернуть Умострильного?

— Может, тебе нужна помощь, — непреклонно сказала Гермиона и подтянула к себе кружку с холодным чаем. — Ни в коем случае не пей Умострильное, слышал? Это опасно. Твое состояние пройдет, ничего страшного не происходит.

Гарри смотрел на неё долго, не моргая.

— Ты че, издеваешься?

Гермиона вздернула бровь.

— Я жду извинений.

— Гермиона, твою мать, меня ждет испытание! Задания будут всё сложнее и сложнее, я уверен!

— И ты уже все умеешь…

— Нихрена я не умею! — взорвался Гарри. — Перед драконом я тоже был уверен, что готов, и что в итоге?!

Он потряс рукой перед ее лицом, намекая на протез. Гермиона слегка побледнела, но только сильнее сжала губы.

— Мне ПИЗДА, Гер…

— Следи за языком!

Невилл испуганно поднял голову, и почему-то это пристыдило Гарри. Он хмуро опустился на кресло.

— Извини.

— Не слышу?

— Извини!

Гермиона помолчала.

— Иди спать, Гарри. С утра я возьму тебе Бодрящего. Хорошо?

Он не спорил. Просто опустил голову на согнутую руку, свернулся в клубок, и его медленно и тихо затянуло в клубящуюся темноту. Вскоре его дыхание стало ровным и медленным.

Гермиона села поудобнее, поправила плед, который стащила с кресла, и тихо разложила перед собой учебники.

Пускай поспит. Хотя бы немного.

Конечно, Гарри Гермиону не послушал. Желание делать хотя бы что-то не ушло. Ему нужно было быть готовым не на сто и не на двести процентов, ему нужно быть лучшим, а иначе все время учебы потрачено впустую.

Заклинания должны быть идеальными.

Гарри перестал спать.

Глаза покраснели и распухли. Голова гудела от бесконечной зубрежки. Однажды вечером, когда Гарри зашел в библиотеку за новыми книгами, столкнувшись на пороге со Снейпом, он никак не мог вспомнить, что ему было нужно.

— Гарри. Посмотри на меня.

Он резко выдохнул и усилием воли сфокусировал взгляд. За соседним столом сидела Гермиона. Он поплелся к ней.

— Пожалуйста, я прошу тебя, спи больше, — попросила она. Его сердце сжало сожаление — ее запястья были красными, как будто она без устали проходилась по ним ногтями. Она часто так делала, когда нервничала.

— Осталось меньше месяца, — прошептал Гарри, и его сердце забилось так быстро, что он пошатнулся.

— Ох, Гарри…

— Пожалуй, я действительно пойду спать, — внезапно сказал Гарри. Гермиона застыла с раскрытым ртом. — Я уже соображать не могу.

Но даже когда он забрался в кровать, ошалелый от усталости, сон не принес ему облегчения. Перед взором мелькали беспорядки на Чемпионате по квиддичу. Задранная сорочка магглы, висящей под черным небом. Кровь, пропитавшая ткань, лилась вниз, к талии. Маленькая головка младенца, болтающаяся туда-сюда, крик, разносящийся по лесу. Черные капюшоны голосом Дамблдора скандировали: «Тьма, тьма, тьма». «Гарри, нет!» — закричала Гермиона-из-сна. — «Не проваливайся во тьму! Не оставляй меня!» Ее волосы были сострижены, оголяя бледный череп, глаза впали, ноги казались щепками, выступая из костлявого таза. Она была голая, вся в крови. Гарри дернулся от ужаса, открыл глаза, сдерживая крик. Тяжело повернул голову на другой бок — в комнате было еще темно — но не смог проснуться и провалился в другой сон.

Проснулся с гудящей головой. Что это был за нахер? Он еле слышно застонал. Все, чего ему хотелось — это завернуться в теплое, такое манящее одеяло, и провалиться в сладкий сон. Разумеется, он словил себя на этом и быстро сполз на каменный пол, подвернув ногу. Стало так больно, что Гарри мигом проснулся. И кое-что понял.

Следующие две недели ознаменовались для него настоящим душевным подъемом. Его ноги были исполосованы багровыми следами от заклятий. Он не жалел их каждый раз, когда начинал засыпать над очередной книгой.

Утро каждого нового дня было пасмурным и дождливым. Потолок Большого Зала был хмур и строг, и сквозь тяжелые серые облака лился холодный белый свет. Ученики ходили ошалевшие и сонные, заваленные домашними работами. Гарри же вдобавок чувствовал себя разбитым и уставшим с самого утра. Мышцы ломило, как будто его температурило. Голова гудела.

Они собирались в библиотеке и вместе делали домашние задания, готовились к Турниру, к Финальной Битве. Травля к тому времени сошла на нет, так что иногда компания подобралась большая — близняшки Патил, Невилл, Гермиона, непонятно как к ним затесавшийся Терри Бут. Все сидели за одним большим столом с кучей разложенных книг, перьев, маггловских тетрадей и пергаментов. Гарри просил Гермиону проверять его заклинания, гонять его по теории. Вместе с Невиллом, гением-травником, они разбирали составы зелий. И когда они отворачивались, Гарри направлял палочку на свои ноги. Это было… хорошо. Он вновь владел своим телом, не сон, не зелья, а он сам. Заклинания прижигали кожу, и на сердце у Гарри появлялся покой.

— В этом семестре мы изучим правильную технику создания пар связок, гравировки, поэкспериментируем с величиной и продолжительностью эффекта… тонкости резонансных связей и речевого проявления…

— Итак, давайте повторим векторное программирование, только на этот раз приложим изменения пространства вокруг объекта…

— Стоит рассмотреть и слитки… различной формы и веса в Восточной Европе встречаются рано, иногда вместе с римскими монетами, но еще чаще с куфическими, византийскими и западноевропейскими…

— Гарри, — шипела ему на ухо Гермиона; ее волосы пушистым облаком окутали Гарри, и он с наслаждением вдохнул древесный запах ее шампуня. — Гарри!

— Итак, тождественны ли понятия «внутренняя форма» слова и «образ»?

— Гарри…

— Мистер Поттер, хватит спать!

Ближе к дате второго испытания он перестал есть. Выглядел он жалко. Гермиона сдалась и перестала уговаривать его спать, только следила за тем, чтобы он оставался в тонусе. Бодрящие почти не помогали, и иногда он просыпался на уроке от своего тихого храпа, а вокруг него летали смешки услышавших его учеников.

На зельях ему достаточно перепало. Благодаря ритуалу он сварил зелье идеально, так как помнил инструкцию назубок, но Снейпу все равно ничего не понравилось. Он ничего не сказал, но, проверяя его зелье, зачем-то взмахнул палочкой. Может, не верил, что Гарри не смухлевал? Невидимый порыв ветра задел гаррино лицо, и он сморщился и моргнул. В голове пронесся непонятный образ, и Гарри пошатнулся.

На следующую ночь ему опять приснился Чемпионат по квиддичу, но на этот раз он, Гарри, был под черным капюшоном. Он направил палочку на Гермиону, и она страшно закричала, выгибаясь. Заклинание ломало кости и пузырило кожу. «Гарри, вернись ко мне! Вернись!» Он дернулся, чуть не упав с кровати.

Он боялся, что не сможет высидеть следующее собрание их клуба по интересам. Но каким-то образом солнечный свет, разлившийся молочной бледностью посреди зимы, скрежет перьев по пергаменту и спокойный, ясный голос Гермионы заставили его измученный разум сосредоточиться. Они гоняли Добби в Лютный и обсуждали способы возрождения Волдеморта — пока кровь врага использовалась только в ритуале «кость-плоть-кровь». Это вписывалось в общую канву реддлова плана.

Бывали периоды, когда любое движение давалось ему с огромным трудом, и эти периоды все удлинялись. Он волочил за собой ноги так, будто они были сделаны из свинца. В такие дни он обращал внимание на вещи, которые в обычное время не замечал: шелест листьев, когда они срывались с деревьев и мягко опадали на землю; тихое завывание ветра в заброшенных классах; потустороннее движение старых елей Запретного леса за окном; скрип старой лестницы в предрассветные часы; трещины, испещрившие стену в спальне Гриффиндора. Он откидывался на подушки и рассматривал их часами, не будучи способным думать и понимать, но это помогало ему оставаться на плаву.

«Только пять минут», — говорил он себе, переворачиваясь в кровати, но вместо балдахина над его головой возносились старые ели, кровать зарастала мхом, замок рушился, будто прошли тысячелетия. «Еще пять минуток».

Его тело казалось расслабленным, размытым, как лужица горячего воска. Пространства вокруг сжимались и вытягивались, время застывало, будто тягучее варенье, сползающее по ложке.

«Собираться на урок».

Он перевел взгляд на приоткрытую дверцу шкафа. «Сундук». Надеть одежду. Взять книги. Пергамент. Пора на занятия.

Он двигался в толпе, кивая новоприбывшим; рот привычно огрызался на слизеринцев. Гермиона шутила — Гарри не слышал ее, но видел, как изгибаются в улыбке ее губы, и смеялся в ответ.

В Выручайке, как обычно разбирая руны, Гарри долго не мог сосредоточиться на пергаменте — руки дрожали, глаза закрывались. Он почувствовал тепло руки Гермионы, и зажмурился. Было худо и тошно.

Он не помнил, о чём они разговаривали. Он не помнил, ложился ли вчера спать — день казался бесконечной чередой сменяющихся кадров.

— Чем тебе помочь? — тихо спросила Гермиона.

Он не знал, чем ему помочь. Он вдруг вспомнил парк в Литл-Уингинге, где он прятался от Дадли. Солнце, сияющее сквозь кроны деревьев, кружащий голову запах липы, мягкую траву. Он вспомнил, как ему было хорошо лежать там, притворяясь, что он существует в этом мире в одиночку, без Дурслей и их придирок.

Воспоминания лениво перекатывались в голове. Надо закончить рунную цепочку, а потом приняться за зелья. Для второго испытания всё готово, но лучше бы перестраховаться и собрать свою аптечку. Вдруг кому-то понадобится помощь? А надо ли помогать?

— Ты же знаешь, что я всегда с тобой? — проговорила Гермиона шепотом, поворачивая его голову к себе. Он посмотрел на нее больными глазами. О чем она? Он дернулся, но Гермиона только сильнее сжала его руку. Он хотел отшутиться, отмахнуться, сказать, что все будет хорошо, но не мог придумать слов.

— Братик.

Он сжал теплую гермионину ладонь и молча заплакал.

* * *

Гермиона высоко над головой подняла его «Молнию» и хихикала, а Гарри скакал вокруг, пытаясь вырвать метлу из ее рук.

— Ну, достань! Ну, допрыгни! — смеялась с издевкой Гермиона.

— Не могу, — кричал Гарри и пытался схватить метлу. — Отдай, ну отдай!

Гермиона ткнула его в бок древком метлы и захохотала.

— Больно же! Ай…

— Гарри Поттер должен проснуться.

— Не толкайся…

— Добби должен разбудить Гарри Поттера, сэр. Гарри Поттер должен проснуться.

Гарри открыл глаза. Он лежал в кровати в одежде, одеяло разметалось по кровати, очки сползли на лоб. Перед ним стоял испуганный Добби.

— Гарри Поттер должен спешить! — пискнул Добби. — До второго испытания десять минут! Гарри Поттер…

— Десять минут? — осипшим спросонья голосом спросил Гарри. — Десять… Как, десять?!

Он поглядел на часы.

— Разве уже двадцать четвертое?! Вчера же… оставалась же неделя…

— Гарри Поттер должен спешить! — Добби дернул Гарри за рукав. — Гарри Поттер должен быть у озера вместе с другими, сэр.

— Блять! Гермиона!

Гарри мигом слетел с кровати и принялся нашаривать кроссовки. Метнулся к сундуку и лихорадочно начал раскидывать ингредиенты, пытаясь найти пудру и жабросли. Добби стоял рядом и нервно грыз ногти. Наконец Гарри сунул все в карман мантии и умоляюще посмотрел на Добби.

— Дружище, можешь выйти? Мне буквально переодеться.

— Удачи, сэр, — только и пропищал Добби на прощание.

Гарри переоделся в купальный костюм, путаясь в ногах, нацепил мантию и вылетел из спальни.

Какого черта произошло? Что он делал в последнюю неделю? Неужели проспал… Нет, Гермиона бы обязательно подняла бы кипиш. Значит, он что-то делал, но почему он ничего не помнит? Вдруг он выучил что-то полезное, и забыл?

Его трясло от шока и страха. В вестибюле еще копошились запоздалые студенты, они только что позавтракали и шли из Большого зала к озеру поглядеть на второе испытание; все на него оглядывались и отпрыгивали в сторону. Гарри выскочил в раскрытые дубовые двери и скатился вниз по парадной лестнице, сбив с ног Колина и Денниса Криви.

На улице было солнечно и морозно, на противоположном берегу озера высились трибуны. Студенты оживленно переговаривались, и невнятный гомон, отражаясь от воды, доносился до Гарри. На ближнем берегу у самой воды стоял покрытый золотой парчой стол судей, и Гарри помчался туда напрямик вдоль озера. Седрик, Флер и Крам уже стояли у судейского стола и ждали его.

Гарри подбежал и с разбегу остановился у стола, забрызгав грязью мантию Флер.

— Я… здесь… — запыхавшись, проговорил он.

— Где ты был? — с укором спросил Перси Уизли, сидящий за судейским столом. — Испытание должно было начаться пять минут назад.

Гарри согнулся и уперся руками в колени, тяжело дыша. В боку кололо, словно между ребер загнали нож.

— Ну-ну, — вмешался Бэгмен, облегченно вздохнув при появлении Гарри. — Дай ему хотя бы отдышаться.

Дамблдор дружелюбно улыбнулся Гарри, Каркаров и мадам Максим холодно поглядели в его сторону, сразу было видно, что они его не ждали.

Внутри у Гарри всё сжалось — не страх, а нечто гуще, вязкое, как свинец, разлитый по груди. Руки дрожали так, что он едва удерживал палочку. Он забыл, как дышать, и только волевым усилием заставлял себя втягивать воздух: вдох… выдох… еще раз. Страх поднимался к горлу, перекатывался тошнотворной волной, сбивая с толку, застилая сознание. В висках стучало, мир вокруг покачивался, и казалось, ещё немного — и он утонет в этом холодном, липком ощущении предстоящей беды.

Время второго испытания пришло.

Флер любила свою страну так сильно, что эта любовь временами становилась болезненной. Франция играла в ней, как согревающее вино. Каждый узнаваемый запах, каждая приобретенная в стенах альма матер привычка, каждый звук родного языка — всё это становилось единственной отдушиной, когда она вспоминала, что здесь, в чужой школе, ничего подобного нет и не будет.

Она и любила свою родину в основном за то, что во Франции к существам вроде вейл относились без предвзятости и ограничений. Именно поэтому клан вейл, во главе с её грандмаман, переселился во Францию много десятилетий назад. Полная свобода, как у любого мага или колдуньи — редкость даже в других странах Европы. Уже промолчим про Болгарию или Венгрию. И уж тем более закостенелую Британию. Флер поморщилась и повернулась боком к зеркалу, придирчиво разглядывая мантию.

Когда в начале года мадам Максим объявила о предстоящем Турнире Трёх Волшебников, Флер загорелась. Шармбатон был, честно говоря, школой среднего уровня, хоть и назывался академией. Демократия окончательно развалила все устои, которые формировались в магической Франции долгие годы. Свобода, равенство, братство — всё это хорошо, пока не приходила пора СОВ, на которых разнеженные мягким отношением преподавателей ученики не лажали на каждом вопросе. И тут — Турнир! Кто защитит честь ее школы, как не она? Эта заносчивая дура Жозефин? Разве Флер не доказала упорными тренировками, что лучше каждого из их курса? Хотя, было тут и нечто глубоко личное. Ей просто было необходимо доказать всем — и родителям в первую очередь — что она не просто вейла, но и талантливая колдунья. Звание Мастера Чар маячило перед глазами, как наваждение. Лежа долгими темными ночами в кровати, Флер куталась в одеяло и мечтала, как она выйдет на ринг, и все презрительно поморщатся — что может вейла? Заколдовать судей? А потом придет ее звездный час.

Вспоминая о своих мечтах, Флер улыбнулась. А вспомнив о том, что делала для достижения своей мечты, нахмурила светлые брови. Чтобы не подвести директрису, Флер тренировалась изо всех сил, посвящая все свободное время совершенствованию чар. Она готовилась с ожесточением, которое пугало ее маман. Часами отрабатывала заклинания, пока пальцы не сводило судорогой, читала, пока глаза не слезились от усталости. Она снова и снова произносила формулы, будто пыталась заглушить внутренний голос, твердящий: «Ты всего лишь красивая оболочка. Порочная вейла». К черту их всех!

Полет в Британию вызвал интерес, карета была роскошной, но Хогвартс разочаровал: огромный серый замок, величественный, но мрачный и темный. Что в нем находят? Внутри замок выглядел не лучше: жуткие привидения, скандальный полтергейст, ворчливый завхоз, парящие свечи, доспехи в нишах, запутанные коридоры… Жизнь здесь казалась неудобной и страшной. Английский, которым она так гордилась, подвел ее, как только им задали писать эссе. Школьники либо пускали на нее слюни, либо смеялись над ней, считая дурочкой. Конечно, во второй категории были сплошь девчонки. Стервы, крысы! И все, как один, тыкали ее лицом в то что она вейла. Какая разница, что она не совсем человек?! Она что, выбирала такую судьбу? Всё было чужим, враждебным, слишком суровым. Первую ночь она проплакала в карете, скучая по Шармбатону изо всех сил своего сердца. Она понимала, что ведет себя как малолетняя дура, но ее тянуло домой.

Впрочем, отбор прошёл успешно. Флер стала представителем Шармбатона, и когда Жозефин рыдала, положив голову на стол, сердце Флер пело от радости. От Дурмстранга чемпионом стал знаменитый Виктор Крам, и это лишь добавило перчинки. В Восточной Европе Темная магия достаточно распространена, чтобы не воспринимать соперника всерьез. Ей надо быть хитрее, изящнее и готовиться ко всему. О Седрике Диггори она ничего не знала. Парень как парень, симпатичный. Она для проформы построила ему глазки, пытаясь понять, что это за фрукт, но он казался простым как пень.

А вот вторым чемпионом Хогвартса стал четырнадцатилетний Гарри Поттер, известный своими подвигами еще с младенчества. Подвиги подвигами, но этот мальчишка был гораздо младше ее. Mon Dieu, обычный заносчивый пацан, решивший, что схватил Мерлина за бороду. Не смешно.

Флер подняла подол мантии, грустно рассматривая шрамы на ногах, которые не удалось убрать никакими мазями. Она всегда щепетильно относилась к своей красоте. Гордилась ей. Так привыкла быть красивой, что по-другому уже не могла. Она могла часами рассматривать свое лицо в зеркале — пухлые губы, вздернутый носик, большие голубые глаза. Ровные белые зубы, тонкие пальцы, игривая родинка над губой, ямочки на щеках. Всё это было оружием, как же относиться к этому легкомысленно? И она поставила это оружие на кон в Турнире. Что ж, бывают в жизни и проигрыши. Мама, наверное, будет плакать, когда увидит, что с ней сделал дракон.

Бал прошёл в тумане: спутник пускал слюни и был невозможно глуп. С раздражением спихивая его руки со своей пятой точки, Флер мрачно думала, что уж лучше бы пошла с этим мрачным преподавателем зельеварения — всяко было бы интереснее. Она ждала этого бала с предвкушением, думая, что будет на нем королевой. А в итоге — оттоптанные ноги и облапанная задница. Великолепно.

Впрочем, плевать, где наша не пропадала. Флер скорчила зеркалу рожицу. Не будь она Флер Делакур, она еще покажет бриташкам, кто такие вейлы!

Людо Бэгмен расставил участников вдоль берега озера на расстоянии десяти футов друг от друга. Гарри стоял с краю, рядом с ним Крам с волшебной палочкой наготове.

— Все в порядке, Гарри? — прошептал Бэгмен, отставляя Гарри от Крама еще на несколько футов. — Знаешь, что делать?

— Ага, — ответил Гарри, потирая бок.

Бэгмен вернулся к судейскому столу, направил волшебную палочку на горло и произнес: Сонорус! — его голос тут же понесся через озеро к высоким трибунам.

— Ну, что ж, наши участники готовы ко второму испытанию. Начнем по моему свистку. За час они должны найти то, что у них отобрали. Итак, на счет три: раз… два… три!

Часы над чёрным зеркалом озера отсчитали последние секунды. Холодный неподвижный воздух огласил пронзительный свист, трибуны взорвались криками и рукоплесканьями. Гарри быстро скинул ботинки, сбросил мантию, аккуратно положил очки на землю, щедро обсыпался пудрой (коробочка упала на землю) и поднес пузырек с жаброслями ко рту.

И, как только он ступил в воду, теплую, как парное молоко, он почувствовал, как привычно начинает кружиться голова, а шею пронзает острая резь. Без дальнейших раздумий Гарри сделал то, что только и можно было теперь сделать — нырнул в воду.

Гарри вытянул руки, сильным гребком развел в стороны вдоль тела, заработал ногами-ластами и поплыл вдоль дна.

Тишина давила на уши. Вода у дна была мутная, и Гарри подготовленным движением палочки рассеял темноту. Новые виды словно выскакивали из темноты, но у него не было времени рассматривать пейзажи. Он судорожно взмахнул палочкой:

- Kwitsas aderech!

Тело рванулось вперёд, будто за пояс тянул невидимый трос; струя пузырей потянулась за ним серебристым хвостом. Он еще сильнее оттолкнулся ластами и помчался вперед со скоростью стрелы, чувствуя давление воды на своем лице. Перед ним проносились целые леса черных трепещущих водорослей, широкие илистые луга с редкими валунами, маленькие серебристые рыбки. Глубина переоделась в черно‑зеленую муть. Никого — других участников Турнира, русалок с тритонами, гигантского кальмара — видно не было, или он их не заметил.

Он крутанулся, выставил палочку:

- Указуй!

Острие дрогнуло, ткнуло чуть правее осевого курса: туда, где под слоистыми тучами воды ждал город русалок. Отлично. Он выплыл дальше и остановился, потрясенный. Настолько далеко он не заплывал.

Насколько хватало глаз, внизу простиралась долина зеленых водорослей высотой фута в два. Гарри перехватил палочку поудобнее, и уже собрался плыть дальше, как вдруг кто-то схватил его за ногу. Какого черта, он же не спускался ниже!

Конечно, это был гриндилоу. Маленькое, рогатое водное чудище схватило Гарри длинными пальцами и оскалило острые клыки. Два его товарища, злобно оскалив зубы, вцепились в гаррины шорты.

— Релассио! — беззвучно крикнул Гарри. Гриндилоу обдало струей кипятка, и они закричали, отвратительным писком разрезая воду.

Гарри вырвал ногу из костистых пальцев и быстро поплыл прочь, через плечо наудачу посылая в чудищ новые потоки кипятка. Гриндилоу то и дело хватали его за ноги, но он отбрыкивался и, в конце концов, угодил пяткой одному прямо в лоб. Разозлившись, Гарри обернулся и вспомнил уроки Люпина.

— Вы нарвались, — пробулькал он и, ухватившись за пальцы гриндилоу на его одежде, резко рванул пальцы в обратном направлении. Пальцы сломались с едва слышным, приглушенным хрустом. Гриндилоу завизжали, метнувшись от него подальше, и пострадавшая тварь схватилась за пальцы, изогнутые назад.

Злобные, как стая псов, из‑за валунов выскочила стая гриндилоу. Тонкие перепончатые руки обвились вокруг лодыжек. Гарри крутанулся, зачерпнул полный пригоршень пузырящейся воды, нагрев заклинанием до кипения, и плеснул в ближайшие морды. Некоторые рванулись прочь от боли. Он сцепил пальцы, сломал хрупкие суставы двух самых назойливых тварей - мерзкий хруст донёсся сквозь толщу воды.

Гарри отплыл подальше, стремительный, как рыба. Тишина давила сильнее; он описал круг, напряженно глядя вдаль. Вдалеке мелькнуло алое, и Гарри обрадовался, что нашел пленников. Может, кто-то надел блузку… Но это была кровь.

Гарри непонимающе уставился на крошево голубого полотнища купальника. Над девичьим телом вилась вторая стая гриндилоу, и тело уплывало вниз, в гущу темных водорослей. Это была Флёр, и в ее грудной клетке зияла кровавая раскуроченная дыра, из которой вилась, будто в танце, кровь, оставаясь висеть в воде красными разводами. Флер смотрела вдаль — беспомощно, с недоумением.

Гриндилоу обернулись, хищно ощерились.

— Конфринго! — взревел Гарри; от ярости помутнело в глазах.

Он вложил столько боли в свое заклинание, что его отбросило отдачей. Он задрожал и повторил:

— Конфринго! Конфринго! Конфринго!

Он плакал, он чувствовал жжение в глазах, но слезы мгновенно растворялись в темной воде, медленно окрашивающейся в алый. Мясо гриндилоу медленно растворялось вдали, остальные в панике бросились в водорослях и скрылись.

Ему надо было спешить. Он не мог оставаться здесь, не мог помочь Флер, остекленевший взгляд которой уже почти скрылся под толщей водорослей. Ей не поможешь. Ей. Не. Поможешь. Его тошнило, но он дрожащей рукой сколдовал Kwitsas aderech, и его вновь рвануло вперед знакомым давлением.

Палочка все указывала направление серебряным пунктиром. Впереди темнело что-то… что-то непонятное. Сначала Гарри подумал, что это затонувшее судно: из мрака медленно поднимался громадное тело, обросшее водорослями и известковыми наростами. Потом силуэт зашевелился.

Гарри не сразу понял, что смотрит на живое существо. Из мутной бездны медленно выплывало нечто, чьи очертания отказывались подчиняться логике. Сначала — пятно тьмы, бесплотное и расплывчатое, будто сама вода задрожала и обрела плоть. Оно не плыло — оно просачивалось, изгибалось в несоразмерных плоскостях, как будто мир под ним складывался, искажаясь, как пергамент под каплей яда.

Из складок тела выползли многочисленные щупальца — длинные, как якорные цепи. Глаз не мог сосчитать, сколько их было — они казались то шестью, то сотней. Один из отростков скользнул по дну, оставив на иле след, который начинал шевелиться сам по себе. Гарри застыл от ужаса, забыв все свои планы, и жуть скрутила его внутренности. На месте, где должен быть глаз, у чудовища зиял не зрачок, а воронка — в ней играло тусклое, багровое свечение, как у угасающего угля. Кожа была усеяна трещинами, древними зарубками. Из щелей текла чернильная тьма. Головная часть резко сужалась, венчаясь костяным выступом, как будто шлемом, — и этот шлем украшали водоросли, спутавшиеся в подобие венца.

Гарри почувствовал, как холод заползает внутрь ребер. Не по коже — по сознанию. Магия отшатнулась в нем, как зверь, почувствовавший волка. Это существо не было частью природы. Оно было остатком чего-то, что не должно было дышать, что должно было остаться запертым под печатями, под свинцом, под молитвами. Оно даже не смотрело — оно вспоминало его, будто знало Гарри по имени до его рождения.

Он не плыл — он скользил. Не разрезал воду, а сгущал её вокруг себя. Гарри ощутил дрожь от чего-то древнего, заложенного в костном мозге: это существо было слишком старым, слишком неправильным, слишком живым. Твою мать.

На миг ему показалось, что один из щупальцев указывает прямо на него. И в это мгновение вода стала казаться не жидкостью, а мясным бульоном. И он сам — просто куском мяса, который кровожадный повар вскоре вытащит и с наслаждением съест.

Гарри выдохнул, и пузыри поднялись вверх, унося с собой крик, который он не успел издать. Обомлев от страха, он заработал ластами, и, наплевав на возможных гриндилоу, спрятался у кромки водорослей. Щупальца водорослей прилипли к ногам. Он рывком высвободился и ушел еще ниже, кожа горела ожогом водорослевой слизи. Из зелени темной воды возникла массивная пасть, рядами зубов забирая полтонны воды. Гарри спустился в штопор, запутался в водорослях, и кальмар, потеряв цель, медленно уплыл во тьму.

Гарри дернулся, но водоросли держали его за ноги. Водоросли были тяжелее стали, из-за паники мысли затуманились. Чем больше он брыкался, тем сильнее сжимали ноги растения, утягивая на дно.

Успокойся. Гарри заставил себя выкинуть из головы все мысли. Успокойся. Ни боли, ни страха, полная пустота. И наконец его охватила та тихая ясность, которая позволяла думать. Так, он не утонул. Время жаброслей еще не вышло. Еще остались силы. Работаем.

Гарри, не моргая, скрутился, потянулся вниз и несколькими быстрыми движениями развернул водоросли, обвившиеся вокруг ног. Отлично, Гарри. Просто грести. И Гарри немедленно, еле двигая руками от панического, жуткого, глубокого страха, поплыл вдаль, оборачиваясь то и дело назад и держась повыше водорослей — от греха подальше.

На поиски… мы

Тебе… лишь час…

Господи. Мерлин. Песня, точно. Гарри перевел дух — руки тряслись даже в воде — и поплыл вперед. Флер. Флер. Флер. Растерзанная грудь. Билось ли ее сердце, когда она уплывала все дальше от него? Почему он уплыл, почему ее не проверил? Поздно метаться…

Дорогу ему перегородили хищные водоросли: плотная гроздь темно‑фиолетовых лент, всасывающаяся к коже липкими присосками. Гарри резанул их яростным движением палочки, но плети вновь срастались, как затягивающаяся рана. Он рванулся вверх, как в психозе, и проскользнул в проем, оставив на ткани майки клейкие полосы, жгущие солью.

…Минуло полчаса — спеши!

Скорей пропажу забери…

Песня казалась странной, и он вновь почувствовал себя как тогда, когда он запустил голову в наколдованный таз, пытаясь услышать песню и одновременно остаться в своем сознании. Приглушенный гул, потом ясные ноты, как если бы кто‑то постукивал по стеклу изнутри. Голос множился, вязал мысли, и вдруг Гарри увидел их.

Облик мамы и отца. Мягкий свет вокруг, мамины волосы расплывались нежной волной. Они улыбались, манили дальше, к затененной галерее. Руки сами потянулись вперёд; всё, что было важным, сжалось до одной точки - дотронуться. Только бы дотронуться…

«Это не они!»

Гарри метнул в них заклинание. Галлюцинация попятилась, растворилась. Вместо матери показалась иссиня‑зелёная русалочья фигура с пустыми глазами. Гарри метнул Ступефай, вода вспыхнула красным, и он рванулся прочь.

Лёгкий зелёный свет мелькнул впереди — подводные руины. Каменные арки, колонны, пустые окна - всё это выглядело, словно афинский храм, рухнувший в бездну. Он сверил направление: Указуй повело левее, и Гарри, ведомый дурной надеждой, метнулся в проход между колоннами. Арка, коридор, просвет - и он оказался в пустынных лабиринтах подводного города. Здесь всё напоминало декорации сна: плавали затонувшие статуи, каменные головы русалок, проросшие ракушкой. Гарри кружил между коридорами, пока стрелка заклинания хаотично дергалась, словно потеряв ориентир. «Я заблудился», - мелькнуло со стылым ужасом.

В темных окнах храма виднелись лица. Серая кожа и длинные зеленые волосы, желтые глаза, острые зубы, на шеях — ожерелья из гальки. Гарри плыл мимо, а они злобно на него глядели.

И тут он их увидел. В середине площади высилась статуя тритона, высеченная из цельного куска скалы, перед статуей выстроился русалочий хор и пел песню. Ниже по склону, распластавшись на воде, висели связанные силуэты. Гермиона — он узнал ее по волосам — маленькая девочка с серебристыми косами, Чжоу и кто-то еще. Он подплыл ближе, и с удивлением увидел Гжегожа.

Толстые скользкие веревки, которыми привязали пленников, были из водорослей и очень крепкие. Гарри вытащил перочинный ножик, что подарил ему Сириус на Йоль, и отцепил Гермиону первой. Гермиона поднялась на метр и зависла, медленно покачиваясь, распятая на толще воды.

Но что это было? Нерешительность? Расчет? В голове мелькнул холодный голос: Дамблдор смотрит. Покажи, что можешь больше. Поэтому Гарри подплыл к маленькой девочке и попытался перерезать и ее веревку. Его тут же схватили несколько пар рук. Пять или шесть тритонов тянули его прочь и со смехом трясли головами.

— Забирай одного пленника, — сказал один из них, — и плыви…

— И не подумаю! — выпустил пузыри Гарри.

— Ты должен забрать только своего друга… другие останутся…

— Пошли нахер! — булькнул Гарри.

«Спасу всех. Пусть Дамблдор видит». Он должен показать благородство, это было важнее всего.

Гарри поднял волшебную палочку.

— С дороги!

Тритоны его поняли, потому что перестали смеяться и, расширив желтые глаза, глядели на палочку. Их много, а Гарри один, но понятно по их испугу, что волшебники из них херовые. Это были не гриндилоу.

— Считаю до трех, — выпустил Гарри изо рта струю пузырей и на всякий случай показал тритонам три пальца. — Раз (он загнул один палец)… два (загнул другой)…

Тритоны разлетелись кто куда. Гарри кинулся к маленькой девочке и принялся пилить ее веревку. Он обхватил Гермиону вокруг талии, схватил девочку за воротник мантии и поплыл вверх. Вода впереди была черная.

Плыть. Плыть. Плыть. Просто плыть.

И наконец под водой проскользнул зимний свет: бледный, молочный, равнодушный, как будто все произошедшее — лишь пена на поверхности озера. Будто не было Флер, не было… Одним движением палочки Гарри расколол лед и вырвался на поверхность, таща за собой два бесчувственных тела.

Когда они показались на поверхности, Гарри первый рухнул на деревянный настил. Кислород вошёл судорожно, он захлебнулся собственной водой, его вырвало прямо на доски. Слёзы текли, смешиваясь с озёрной влагой. Далёкий шум трибун звучал приглушенно, будто через стены.

Он понял, что рыдает, не заметив, как это началось. Горло сжалось, зубы стучали.

Гермиона перевернулась рядом с ним, обхватила его руками и гладила по голове. Она еще не знает, что там случилось. Как же он допустил, чтобы она вообще туда попала… Он же планировал ее спрятать в Выручайке, какого черта он пропустил последнюю неделю…

— А ну-ка, иди сюда! — раздался над ним чей-то женский голос. Крепкие руки подхватили его, завернули в шерстяное одеяло, влили в рот обжигающего зелья.

— Флер мертва, — выдавил он синими губами. Гермиона рядом ахнула.

— Мерлин. — Помфри немедленно оставила его и понеслась к судейскому столу.

— Ce n’est pas vrai! — накинулась на него маленькая девочка; косы струятся по плечам, мантия прилипла к телу. — Ce n’est pas vrai! Tu mens, connard!

Кто-то ее утащил.

Они сидели с Гермионой, завернувшись в одеяла, прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы. Безучастно смотрели, как Крам вытаскивает Гжегожа, на плаву превращая свою голову из акульей в человечью. Как Седрик вытаскивает Чжоу. Несколько человек, обмундированные по высшему классу, прыгнули с помоста в озеро и скрылись во тьме под хрупким льдом.

— Дамы и господа, — раздался тяжелый голос Бэгмена. — Предводительница русалок и тритонов поведала нам, что в точности произошло на дне озера. К нашему глубочайшему сожалению, Флер Делакур, чемпион Шармбатона, не пережила встречи с гриндилоу.

На трибунах закричали, шум взметнулся к небесам, перекрывая все слова. Гарри обернулся. Кто-то уже рыдал, кто-то в неверии оглядывался на своих соседей. Лица сливались в одну сплошную полосу распахнутых ртов. Гермиона сжала его руку.

— Мы выражаем искренние соболезнования ее семье, друзьям и школе. Турнир Трёх Волшебников... ох… всегда был опасен, и сегодня мы вновь вспомнили, насколько высока может быть цена храбрости. Будет начато разбирательство, так как выяснилось, что между гриндилоу и вейлами давно разжигались конфликты.

Он шумно выдохнул, словно забыл, что говорил под Сонорусом.

— Она была настоящей ведьмой. Смелой... по-настоящему смелой. К сожалению, Турнир оказался ей не по плечу. Почтим ее минутой молчания.

Гарри устал. По настоящему устал. Он не хотел ничего слышать, но должен был. Осталось три участника — все по своему пострадавшие — но Кубок не простил бы ему слабости. Сраный Кубок… Он уткнулся в плечо Гермионы и смежил со всей силы веки. Темный багрянец рванулся в глаза.

— Итак. Как бы нам не хотелось дать вам время, чтобы оплакать свою подругу, нам необходимо объявить результаты. Мистер Седрик Диггори мастерски использовал заклинание головного пузыря и пришел вторым, — пуффендуйцы на трибунах разразились мрачными аплодисментами. — Мистеру Диггори мы ставим сорок очков. Мистер Виктор Крам продемонстрировал неполное превращение, что, впрочем, не помешало ему выполнить задание, и он вернулся третьим. Его оценка — тридцать пять очков.

Каркаров захлопал громче всех. Кажется, его вообще не тронула смерть Флер. Уродливый, мерзкий…

— Мистер Гарри Поттер с успехом воспользовался жаброслями и согревающей пудрой, — продолжал Бэгмен. — Он вернулся первым, и знатно проредил ряды гриндилоу. Мы долго обсуждали его моральные качества… — Бэгмен неприязненно глянул на Дамблдора, — однако это же не считается преступлением, не так ли? Чешуя и органы гриндилоу даже используются в зельях! Плюсом также стало то, что мистер Поттер стал свидетелем гибели мисс Делакур и пожелал вернуть на сушу не только своего собственного пленника. Оценка мистера Поттера — сорок пять очков.

Табло щелкнуло цифрами, и имя «POTTER» вспыхнуло на самом верху.

Он первый.

Судейский стол взялся за аплодисменты неуверенно, словно сами арбитры сомневались, можно ли сегодня хлопать, одна мадам Максим сидела неподвижно, с посеревшим лицом. Где‑то в конце трибун кто‑то робко свистнул, но звук тут же утонул в странной пустоте, которая нависла над озером.

— Третье и последнее испытание состоится на закате двадцать четвертого июня, — продолжил Бэгмен. — За месяц до этого чемпионам Турнира объявят, что это будет за испытание. Благодарю вас всех, что поддержали наших чемпионов.

Гарри сидел, прижимая к груди полотенце, но пальцы утыкались не в ткань, а в грубый шов на ладони — память о водорослях. Он не почувствовал ни радости, ни гордости. В голове всё еще плескалась мутная вода, и вместе с ней - алая тень, растёкшаяся вокруг Флёр.

— Высшая оценка, Гарри. Ты молодец.  - Гермиона говорила тихо, будто боялась скатиться до обычного тона. Он кивнул — горло сжало холодом.

Перед глазами всплыла мертвая, белая ладонь Флёр. Он вспомнил, как вода облизала её пальцы, как беспомощно развевались белые волосы. Чем дальше, тем отчетливее он видел этот снимок, словно кадр, вмерзший в сетчатку.

- Это всё неправильно, - выдохнул он.

Гермиона тихо взяла его за локоть:

- Пойдём отсюда, ладно?

Он позволил увести себя, и пока они шли вдоль помоста, Гарри слышал стук собственного сердца. Она больше не пройдется коридорами Хогвартса, не нажалуется на тяжелую еду. Не откинет свои блестящие светлые волосы, оборачиваясь через плечо, кидая озорную улыбку Седрику. Баллы ей больше не нужны. Он сжал кулак, и костяшки хрустнули, но горечь не отступила.

Он получил высший балл.

Это звучало абсурдно громко на фоне тишины, которая теперь казалась неизбежным продолжением каждого вздоха.

Март выдался сухой и ветреный. Смерть Делакур встревожила британское Министерство — естественно, из-за резкого падения их престижа — так что оно разродилось целым ворохом декретов, призванных улучшить и разнообразить жизнь учеников. Выделили целое состояние на новые метлы, эльфы были отряжены чинить и убирать все помещения, двигающиеся лестницы были остановлены, исчезающие ступеньки починены. В течение пары недель по темным коридорам перестали гулять сквозняки, и стало гораздо теплее в гостиных. В гостиных открыли новые спальни, расселив студентов по двое, и новые душевые. Ввели дополнительные факультативы — в том числе Введение в бытовую магию, Основы артефакторики и, неожиданно, Экономику. В общем, Хогвартс со скрипом и недовольством преображался под новым руководством.

Бурая сова, которую Гарри отослал к Сириусу с запиской о дне посещения Хогсмида, вернулась только в пятницу во время завтрака, вся растрепанная и взъерошенная. Только Гарри отвязал от ее ноги записку с ответом Сириуса, как она тут же улетела в страхе, что ее снова куда-нибудь отошлют.

Сириус, как и в прошлый раз, писал кратко.

В два часа дня в воскресенье будь у перелаза при повороте на Хогсмид (со стороны «Дервиш и Бэнгз»). Захвати с собой побольше съестного.

Гарри сложил записку, спрятал в карман и призадумался.

— Почему он опять не залез в камин?

— Тучи сгущаются, — мудро сказала Гермиона. — И не забывай, что он общается с Дамблдором.

— И что? Типа Дамблдору надо все знать? Но через камин…

— Дамблдор должен получать всю информацию немедленно, а не ждать несколько дней, пока Сириус получит твое письмо. А в камине обстоятельно разговаривать не совсем удобно.

— Да, ты права… Почему мне кажется, что Дамблдор только и делает, что дергает за ниточки?

— Потому что, скорее всего, это правда.

У дверей класса зельеварения сбились Малфой и его зондеркоманда. Стояли в кружке и тащились, как удавы по стекловате. Пэнси высунулась из-за толстого плеча Гойла и задорно глянула на Гарри и Гермиону.

— Глядите-ка, наши голубки идут! — хихикнула она, и кучка слизеринцев распалась. У Пэнси в руках оказался «Ведьмин досуг». На обложке красовалась какая-то кудрявая ведунья, улыбалась во все тридцать три зуба и держала волшебную палочку над пирогом.

— На-ка, Грейнджер, почитай, — крикнула Пэнси и швырнула журнал Гермионе, та вздрогнула от неожиданности, но поймала. Дверь подвала распахнулась, показался Снейп и махнул им, чтобы заходили.

Гермиона и Гарри устроились, как обычно, за последней партой. Снейп повернулся к доске, взял мел и принялся писать ингредиенты для нового зелья, а Гермиона украдкой раскрыла под партой журнал и стала листать. Статья, что она искала, оказалась в середине журнала. Гарри и Рон наклонились поближе. Сверху страницы была фотография Гарри и Гермионы, сидящих в обнимку у Черного Озера, а под ней шла коротенькая заметка.

«Юный Герой и Его Леди»

Эксклюзив Риты Скитер для «Ежедневного пророка»

В минуту опасности сердце раскрывает свою истину. А в глубине чёрных вод раскрылась и она — история, которую так долго отрицали.

Не так давно Гарри Поттер, Чудо-Мальчик, переживший немыслимое, снова оказался в центре трагедии и триумфа. Второе задание Турнира Трёх Волшебников завершилось блистательным успехом Поттера, который не только спас свою спутницу из глубин Черного озера, но и продемонстрировал, по словам судей, «поразительное благородство», попытавшись спасти чужого заложника. Но кто же был тем, ради кого Гарри рискнул жизнью?

Гермиона Грейнджер — скромная, но одарённая ученица с маггловским происхождением, известная не только своими отличными оценками, но и непоколебимой преданностью Гарри Поттеру. Слухи об их особой связи ходят по Хогвартсу уже давно. Совместные посиделки в библиотеке, шепотки за общими завтраками, а теперь — глубокое погружение в темные воды.

Источники из числа старшекурсников утверждают, что Гарри вынырнул из воды не с лицом победителя, а с лицом человека, увидевшего самое дорогое в своей жизни. Глаза, полные ужаса, руки, не отпускающие её даже на суше. Даже профессор МакГонагалл, обычно строгая и невозмутимая, была замечена рядом с юными участниками, аккуратно предлагающей им пледы — необычный по своей теплоте жест. Оставим домыслы, насколько профессор осведомлена о не совсем дружеской связи своих учеников, в стороне.

Напомним, что Гарри Поттер — не первый в своей семье, кто обратил внимание на маглорожденную. Его отец, Джеймс Поттер, даже женился на такой — всего через год после выпуска из школы. Не исключено, что мисс Грейнджер надеется повторить этот уже проверенный маршрут из грязи в князи.

Обладая исключительной хваткой к учебе и не менее цепким вниманием к людям с перспективами, юная мисс, кажется, интуитивно чувствует, где будет её место в будущем. И если этот путь к социальному возвышению требует ночных визитов в школьный лазарет, переживаний, совместных слез и даже опасности для жизни — что ж, некоторые называют это дружбой, а другие — инвестициями в будущее.

Сама мисс Грейнджер, конечно, отказывается комментировать даже близким приятелям. «Просто друг», — сухо говорит она, отводя глаза. Но разве так смотрят на друзей? Разве друзья сидят плечом к плечу часами?

Может ли быть так, что в сердце Золотого Мальчика зреют чувства, о которых он и сам не решается подумать? Или мисс Грейнджер стала для него чем-то большим — якорем в мире, где слишком часто всё рушится? И если так — как долго они смогут притворяться, что всё это просто дружба?

Остаётся лишь наблюдать. А мы, как всегда, будем следить за каждым шагом этой волнующей истории.

— Рита Скитер, специальный корреспондент «Ежедневного пророка»

Гермиона поглядела в сторону слизеринцев, ухмыльнулась, помахала им рукой и вместе принялась доставать ингредиенты для зелья прибавления ума.

— Наверное, у нее совсем иссякают идеи, — шепнула она Гарри.

Гарри только улыбнулся. Их отношения были сложнее, чем дружба, но чище, чем любовь. Он знал, что она никогда его не предаст — и этого было достаточно. А он никогда не предаст ее — и Рите Скитер с ее тягой к скандалам и ворошению грязного белья никогда этого не понять.

Этот урок ознаменовался и появлением Каркарова, что вызвало удивление и любопытство учеников.

— Нам надо поговорить, — сказал он, подойдя к Снейпу. Каркарову явно не хотелось, чтобы кроме Снейпа его кто-нибудь услышал, поэтому он едва открывал рот и походил на плохого чревовещателя. Гарри продолжал тщательно резать корень имбиря, а сам навострил уши, но за несколькими партами почти ничего не слышал.

— После урока поговорим… — так же тихо начал Снейп, но Каркаров перебил его.

— Нет, сейчас! Тебе некуда… Северус. Почему ты меня избегаешь?

— После урока! — громче отрезал Снейп.

Каркаров до самого конца второго урока ходил за спиной Снейпа. Гарри хотелось узнать, зачем пожаловал Каркаров, и за две минуты до звонка он нарочно опрокинул пузырек желчи броненосца. Остальные ученики шумно собирались, потом толпились у выхода из класса, а он присел за котел, стал вытирать разлитую желчь и прислушался.

— Ну? Что за срочность? — прошипел Снейп.

Каркаров ответил неслышно, и Гарри выглянул из-за котла: Каркаров закатал левый рукав мантии и показал Снейпу что-то у себя на предплечье.

— Ну? — тихо спросил Каркаров, почти не шевеля губами. — Неужели не ясно?

— Спрячь! — вскрикнул Снейп, и его глаза забегали по классу.

— Неужели ты не… — взволнованно начал Каркаров.

— Потом, — оборвал его Снейп. — Поттер, вы что здесь забыли?

— Собираю желчь броненосца, профессор, — невинными глазами глядя на Снейпа, ответил Гарри и показал мокрую тряпку.

Каркаров, встревоженный и злой, развернулся на каблуках и вылетел вон из класса. Гарри торопливо побросал учебники и ингредиенты для зелий в сумку и поспешил убраться из подземелья. За дверью поджидала Гермиона, и ему не терпелось рассказать ей, что он услышал.

На следующий день после обеда Гарри и Гермиона отправились в Хогсмид. Солнце жарило плечи. Гарри нес в сумке еду для Сириуса.

Тропинка часто петляла, дома попадались все реже и реже, скоро они вышли из деревни и пошли к горе. Тропинка вильнула последний раз, и у ее конца обнаружился перелаз. Опершись на него передними лапами, с газетой в зубах, их поджидал тощий черный пес.

— Здравствуй, Сириус, — радостно поприветствовал пса Гарри.

Черный пес потянул носом воздух, удовлетворенно вильнул хвостом, развернулся и затрусил к каменистому подножию холма. С полчаса они взбирались по крутому каменистому склону, лямки сумки резали плечи.

Потом Сириус вдруг куда-то исчез, они подошли и увидели в скале узкую расщелину. Они протиснулись внутрь и очутились в прохладном темном гроте. В дальнем конце грота сидел Клювокрыл. Тем временем Сириус обернулся, и Гарри удивленно поднял брови.

На Сириусе была поношенная серая мантия, которую он носил с тех самых пор, как сбежал из Азкабана. После разговора с Гарри через камин волосы у него отросли еще больше, были немыты и спутаны.

— Курица! — воскликнул он хриплым голосом, вынув изо рта старые номера «Пророка» и бросив их на землю.

— Ты чего, все это время с момента побега был в этой мантии? Люпин тебе не помог?

Сириус будто застыл от удивления, не зная, что ответить.

— Да вот… — наконец ответил он, развернул еду, сел прямо на пол и запустил в курицу зубы.

— Что ты здесь делаешь, Сириус?

— Исполняю обязанности крестного, — ответил тот, обгрызая куриную ножку. — Да ты не беспокойся, я очень даже дружелюбный пес.

Он снова улыбнулся, но заметил упорство во взгляде Гарри и прибавил:

— Хочу быть поближе. Ты в последнем письме… ну, в общем, тучи сгущаются. Я краду старые газеты, и, судя по тому, что пишут, не я один это чую.

Гарри на этом не успокоился.

— И ты залетел сюда на гиппогрифе?

— Ну, Дамблдор помог…

— А Дамблдор тебе не мог организовать квартиру?

Сириус совсем смутился.

— Да ладно, я пока то здесь, то там…

Гермиона толкнула Гарри локтем в бок и передала ему номера «Пророка», указав на две статьи. Одна шла под заголовком «Таинственная болезнь Бартемиуса Крауча», вторая — «Поиски работницы Министерства. Министр магии берет расследование под свой личный контроль».

Гарри пробежал глазами статью о Крауче. Каждая фраза так и кричала: «…никто не видел с самого ноября… дом, кажется, пуст… в Больнице св. Мунго нам отказались разъяснить… Министерство не подтверждает слухи об опасной болезни…»

— Он, и вправду, плохо выглядел, когда я его видел в последний раз, — протянул Гарри.

— И ничего удивительного, — сказала Гермиона. — Выгнал Винки, вот теперь и мучается.

— Крауч выгнал своего эльфа?

— Да, во время Чемпионата мира по квиддичу, — ответил Гарри и рассказал о том, как появилась Черная Метка, и как Винки поймали на месте преступления с волшебной палочкой Гарри в руках, и как мистер Крауч при этом рассердился.

К концу рассказа Сириус встал и принялся мерить грот шагами.

— Стало быть, дело было так, — спустя минуту сказал он, размахивая очередной куриной ножкой, — сперва вы увидели эту эльфийку на трибуне. Она заняла Краучу место. Так?

— Так.

— Но Крауч на матч не пришел. Так?

— Да, — ответил Гарри, — кажется, он сказал, что был слишком занят.

Несколько минут Сириус молча кружил по гроту.

— Гарри, а ты проверял свои карманы после того, как вышел со стадиона? Волшебная палочка была при тебе?

— М-м, — задумался Гарри. — Нет, не проверял. Ты думаешь, тот, кто послал Черную Метку, украл мою палочку еще там, на трибуне?

— Винки не крала твоей волшебной палочки, — отрезала Гермиона.

— Ну, положим, эльфийка не одна была на трибуне, — заметил Сириус, нахмурившись. — Кто, кстати, еще сидел позади тебя?

— Да много кто, — ответил Гарри. — Болгары… Корнелиус Фадж… Малфой…

— И Людо Бэгмен.

— Бэгмена я не знаю, — сказал Сириус. — Что он за человек?

— Бесячий до ужаса. Все предлагает мне помочь выиграть Турнир.

— Неужели? — Сириус нахмурился еще больше. — Это ему еще зачем?

— Говорит, я ему приглянулся.

— Он был в лесу перед тем, как появилась Черная Метка, — сказала Сириусу Гермиона.

— Так, ладно, — потер ладони Сириус. — Бэгмен там был, запомнили. Кто-то наколдовал Черную Метку, потом нашли этого эльфа с палочкой Гарри, и что сделал Крауч?

— Побежал в кусты поглядеть, — ответил Гарри, — и вернулся ни с чем.

— Ну да, ну да, — пробормотал Сириус. — Кто угодно, только не собственный эльф… и потом, значит, он ее выгнал?

— Да, выгнал! — воскликнула Гермиона. — И только за то, что она не осталась в своей палатке и попалась с чужой палочкой.

Сириус провел рукой сверху вниз по небритому лицу и крепко задумался.

— Во время матча он все время куда-то пропадает… заставил эльфа занять ему место на трибуне, а сам даже не зашел поглядеть на матч. Потом изо всех сил старается снова устроить Турнир и, в конце концов, перестает приезжать и на Турнир… Не похоже это на Крауча. Клювокрыла съем, если Крауч раньше из-за болезни пропускал на работе хоть день.

— Так ты знаешь Крауча? — спросил Гарри, Сириус помрачнел, и на лице у него появилось такое же страшное выражение, как и в ту ночь, когда Гарри увидел его впервые и подумал, что он убийца.

— Уж я-то его знаю, — тихо сказал он. — Это он приказал засадить меня в Азкабан — без суда и следствия.

— Шутишь?! — опешил Гарри.

— Нет, какие там шутки, — покачал головой Сириус. — Крауч тогда еще работал начальником Департамента по магическому законодательству. Его прочили на место Министра волшебства. Тогда черте-что творилось, каждую неделю приходили сообщения о новых убийствах, новых исчезновениях, новых замученных пытками… Министерство не знало что делать. Ужас, паника. Крауч начал настоящую охоту на сторонников Волдеморта. Мракоборцам дали новые полномочия, они чаще стали убивать, чем арестовывать.

«Не так уж и плохо», — подумалось Гарри, но он благоразумно промолчал.

— А потом всё рухнуло. Сына Крауча поймали с кучкой Пожирателей смерти. Как Малфою, ему не удалось отмыться, — невесело хохотнул он. — Умер в Азкабане. А Малфой теперь, урод, все возле Фаджа вертится, кошельки ему сует.

Гарри и Гермиона переглянулись. Они знали правду, но не разговаривали о том, что надо знать самому Сириусу — и, следовательно, Дамблдору.

— А Каркаров? И Снейп? — быстро спросил Гарри. — Они разговаривали после урока, и Каркаров реально о чем-то беспокоился. Показывал Снейпу что-то на руке.

— На руке?

— Да, говорил, что всё стало ясным… Что-то вроде того. А Снейп сказал ему спрятать руку. Что там могло быть на руке?

— Ну Каркаров известный Пожиратель… Разве что его оправдали, потому что он сдал своих, — протянул Сириус. — Да и Снейп раньше среди них был, типа наш шпион… Вы же знаете, как Волдеморт клеймил своих сторонников?

Гарри и Гермиона помотали головами.

— У них на левой руке Черная Метка, — процедил Сириус. — Заклеймил этих идиотов как скот. Это татуировка, по которым можно распознать Пожирателя. Они по ней связываются, как по парным блокнотам.

— Значит, кто-то связался по Метке с Каркаровым? Волдеморт, что ли?

Гермиона чувствительно наступила ему на ногу. Тема начинала быть скользкой. Но Сириус этого не заметил, увлеченный курицей.

— Подумать надо… — свернул с темы Сириус. — Кстати, я слышал, как ты прошел испытание! Молодец! Поделом этим гриндилоу. Знаешь, Хогвартс никогда не был приятным местом, но сейчас я подумал, что они просто сошли с ума.

Гарри помрачнел.

— Погибла Флер.

— Да, я читал, — кивнул Сириус и замолк. — Хотя в статье о ней написали скорее вскользь… Все-таки вейла.

— Слушай, Сириус… У нас тут такое дело. Мы понимаем, что ты не можешь заявиться в Косом переулке, но может профессор Люпин сможет?

— А что надо? — заинтересовался Сириус, выуживая из бумаги очередной кусок хлеба.

Гарри замялся. «Описание самых темных ритуалов этого мира, которые Добби не смог найти, крестный!» Помогла ему Гермиона.

— Мы думаем, что Волдеморт действительно возродился как гомункул… И теперь ему понадобится обрести свое тело. Дамблдор знает, — быстро прибавила она, когда Сириус от шока выронил хлеб. — Он с нами согласен. В общем… как бы сказать… нам надо знать, зачем ему для этого Гарри. Мы думаем, что его цель — не чтобы Гарри погиб на Турнире, а чтобы он в нем выиграл и добрался до Кубка.

Сириус молча отхлебнул сок, наблюдая за Гермионой потемневшими глазами.

— И нам нужна литература, — добавил Гарри твердо, забирая внимание на себя. — Нам надо узнать, в каких ритуалах задействован сильный враг. Только знаешь, Сириус… Дамблдору об этом знать не обязательно.

Сириус помедлил. Гарри привалился к стене и закинул ногу на колено, наблюдая за Сириусом прищуренным взглядом.

— А почему вы думаете, что Волдеморту не нужен ослабленный враг?

«Нет», — тут же решил Гарри, который перед встречей с Сириусом об этом долго думал. — «Ни в коем случае не надо давать Дамблдору знать, что мы в курсе его игр с лже-Грюмом».

— Потому что я пока что выигрываю, — легко ответил Гарри, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, и, откусив от яблока здоровенный кусок, покачал ногой. Солнце светило в глаза через вход пещеры, заставляя щуриться. — А еще, потому что только лидирующий чемпион имеет больше шансов добраться до Кубка и встретиться с Волдемортом лицом к лицу. Ты же не станешь отрицать, что он использует все возможности, чтобы меня прикончить самостоятельно? Но еще ему нужно сильное тело, и как его вырастить, если не провести какой-то ритуал? Короче, мы думаем, это как-то связано.

— А почему вы не хотите, чтобы об этом узнал Дамблдор? — хитро спросил Сириус, но у Гарри уже был готов ответ.

— Потому что он будет против, если мы будем читать такую литературу, Сириус. Но мы уже не дети, — надавил он. — И если мы будем меньше знать, хотя бы теории — о большем не просим, тем будет хуже нам же.

Гермиона решительно кивнула.

— Ладно, — протянул Сириус. — Мы поищем, чем вам помочь. Пошлю какой-то неприметной совой, если что-то найду. Есть у меня одна библиотека на уме…

— Будьте осторожны, Сириус, — немного виновато протянула Гермиона. — Мы совсем не хотим, чтобы вас поймали.

— С чего это он говорил о Крауче? — сказала она, когда они с Гарри взбирались по ступеням замка. — Думаешь, он как-то связан с Турниром? Я имею в виду…

— Ты имеешь в виду, связан ли он с делами Сыночка, — мрачно сказал Гарри. — А что, может быть. Может Сыночек его заколдовал, чтобы под ноги не лез. Или они действуют сообща.

— Нет, — активно мотнула головой Гермиона. — Судя по описанию Крауча, который своего сына кинул дементорам, он не такой человек. Тут либо какой-то шантаж, либо… либо Империус. Это в том случае, если Сыночек до него добрался.

— Знаешь, на Чемпионате с Краучем и Винки действительно происходило много странного, — протянул Гарри. — Бэгмен может быть замешан. А еще Винки действительно могла украсть палочку — если ей приказал хозяин.

— Думаешь?..

— Ну, у нас остается Пожиратель, он же тоже является хозяином Винки. Он мог приказать ей украсть палочку, а потом наколдовать Метку.

— Но Крауч ничего не нашел в кустах — только Винки. У нее была палочка.

— Которую подбросил Сыночек! А может, он и сам был в тех кустах, и Крауч его прикрыл! — горячо сказал Гарри.

— Тогда Крауч точно под Империо… Или я чего-то не понимаю.

— Давай держаться пока этой теории. А еще, знаешь… думаю, Дамблдор не хочет, чтобы мы узнали, как зовут Сыночка раньше времени. Если наша теория о том, что он дергает Сириуса за ниточки, то ему было сказано, чтобы он рассказал нам о нем хотя бы в общих чертах. И Сириус говорил только о Крауче и о Бэгмене, не дал понять, что Грюм не настоящий, хотя сто пудов знает об этом. Впрочем, неважно, вроде бы всё выстраивается в общую картину. Понятно, почему активизировались Метки Пожирателей, да? У Реддла есть тело, и они могут это чувствовать. А значит, от Снейпа об этом знает Дамблдор. А в августе Волдеморт сказал, что для обретения тела хочет использовать именно меня, и Дамблдор тоже об этом знает. Малфой-старший что-то тоже мутит, он ведь общается с Фаджем. Наверняка стопорит расследование об исчезновении Берты и науськивает Фаджа против Дамблдора. А Дамблдор обо всем знает, потому что принял на кухню Винки, и потому что не тупее нас. Короче, сейчас главное — подготовиться к третьему испытанию и понять, как Волдеморт собирается делать себе тело. И хорошенько ему поднасрать.

Гермиона даже не возмутилась, только мрачно кивнула.

— Боже, поверить не могу, что Дамблдор толкает тебя к нему. Зачем ему это?

— Ну, либо он дает Реддлу возродиться на своих условиях, либо он возрождается сам, непонятно когда и как.

— Всё равно не понимаю. Должно быть что-то еще. Какая ему польза от того, что вы встретитесь?

— Если Волдеморт использует «кость-плоть-кровь», то он получит мою кровь, ведь так? — Он задумался. — Кровь сильного врага сделает его сильнее. А еще в моей крови есть защита матери.

Гермиона вскрикнула.

— Да… Может, это сработает, как прививка, и Волдеморт сможет меня убить.

— А Дамблдору-то что от этого?

— Мы будем близнецами. — Гарри закрыл глаза. — У нас похожие палочки с одинаковой сердцевиной. Волдеморт вряд ли об этом знает. Теперь он модифицирует мою защиту, и моя кровь будет течь в его венах — и это второе совпадение. Наконец, мой шрам. А вот сможет ли он меня при этом убить — вот вопрос. В конце концов, меня необходимо будет убить, чтобы добраться до смерти Волдеморта. Заяц в утке, утка в сундуке… Может, это позволит мне выжить в конце.

— Но ведь начнется война, Гарри. — Гермиона остановилась и посмотрела на него такими беспокойными глазами, что Гарри стало жутко. — Почему просто… не знаю…

— Я тоже не понимаю, зачем мной прям так рисковать, — глухо ответил Гарри. — Я просто надеюсь, что у него есть план. Но так или иначе, Турнир я выиграю, по другому нельзя. А значит, встречусь с Волдемортом.

Гермиона странно дернулась и обняла Гарри — внезапно и крепко.

— Гарри, мы продумаем самый детальный план. Пожалуйста, пожалуйста, только не умри там.

Гарри обнял ее в ответ. Было тошно.

А потом Гермиона получила в конверте гной бубонтюбера от злостных фанаток Гарри, и стало еще тяжелее.

— Быстрее! Какого черта, Гарри? Ты же ловец!

Гермиона опустила палочку и раздраженно уставилась на него, как будто он специально ее злил.

— Это что, я виноват? А давай-ка поменяемся местами, а?

— Это не мне сдавать Турнир, — отрезала Гермиона и опять нацелилась на Гарри. — Депульсо!

Гарри закричал и отпрыгнул в сторону.

— Совсем сдурела?!

Гермиона устало расхохоталась.

— Блин, Гарри… Хоть бы палочку поднял.

— Дай отдышаться, — огрызнулся Гарри и подошел к столу выпить воды.

— У тебя все хорошо с огнем, но воздушная стихия совсем слабая.

Несколько секунд стояли молча. Гермиона поигрывала палочкой в руках, уставившись в огромное окно.

— Ладно, давай. Последний раунд.

Гарри стоял справа, уже в стойке, волшебная палочка в напряженной руке. Гермиона напротив — сосредоточенная, с тем выражением лица, с которым она решала задания на экзаменах. Гарри не стал тянуть.

— Экспеллиармус!

Гермиона вцепилась в палочку и четко отбила заклинание:

— Протего! Риктусемпра!

Гарри едва успел перекатиться, заклинание ударило в пол и рассеялось. Он выпрямился и, почти не думая, бросил комбо:

— Ступефай — Экспеллиармус!

Гермиона отшатнулась назад, её защита дрогнула, но она восстановилась.

— Старайся в связках использовать заклятия короче, — бросила она. — И не налегай на Экспеллиармус. Импедимента!

Гарри отпрыгнул, но Гермиона упредительно ударила в то место, куда он приземлился. Гарри замедлился, как будто что-то тянуло его движения сквозь сироп, и заскрипел зубами.

— Ты тренировалась с Роном?

Гермиона ухмыльнулась.

— С книгой. «Магические дуэли для начинающих и одаренных».

Он с трудом сбросил заклинание. В следующую секунду между ними снова заплясали искры. Теперь они двигались быстрее — и Гарри начал менять ритм. Он притворился, что атакует слева, и метнул Ступефай с ложного угла. Гермиона не ожидала — её отбросило на подушки, палочка вылетела из руки.

Гарри подошёл, протянул руку, чтобы помочь.

— Сорян. Слишком резко?

— Нет, — сказала она, чуть озадаченно. — Просто… ты начал думать нестандартно.

— Вот это поворот, да?

Она встала, отряхнула юбку.

— Продолжаем?

— Ага.

— Рикту…

— Ступефай! — взревел Гарри, и Гермиона опять не успела выставить защиту. С пола она взвизгнула свое заклинание, перекатилась с подушек на колени (юбка слегка задралась, но Гарри не отвлекся), вскочила и дернулась в сторону.

— Коллошу — Силенцио!

Жалящее заклинание Гермионы сбило его комбинацию, и он досадливо взвыл.

— Экспульсо!

Гарри был к этому готов и отпрыгнул в сторону. Заклятие ударило в пол, оставив после себя обугленную щербину. Окружив себя Щитовыми чарами, он отбежал к колонне. Воздух прорезал луч заклинания.

— Импедимента! — вскричала Гермиона.

— Ступефай! — он выглянул из-за колонны, молниеносно отправляя заклинание в ответ.

Еще одна вспышка совсем близко, после которой от колонны брызнула каменная крошка. Твою мать, когда она успела выучить невербалку?! Мелкие осколки больно ущипнули его в руку, но большая часть, к счастью, пришлась на протез. Вот он и помог, умничка. Сгруппироваться, выглянуть, отправить ответное. Пора менять позицию.

Он обновил Щит, пригнулся и решил сработать на шоковой терапии — выскочил прямо перед ней и пульнул заклинание ей в лицо. Она это предвидела и уже припала коленом к полу.

Новая вспышка, звон стекла от разлетевшегося стакана. По полу пробежали прозрачные ручейки. Он увернулся от стекла, уперся ногами в пол, чтобы не поскользнуться, и выстрелил в Гермиону Оглушающим.

Когда она рухнула на подушки, Гарри смог перевести дух. У него ушло какое-то время на то, чтобы вернуться в реальный мир. Глаза заливал пот, в горле было сухо, а от пары стеклышек, воткнувшихся в руку, растекались багровые ручейки. Он вытащил осколки заклинанием и залечил раны. Это тоже удалось выучить еще на первом курсе, когда он понял, что Хогвартс такое.

Гермиона тем временем очнулась и с трудом уселась, потирая грудную клетку.

— Сильно.

— Я победил, — улыбнулся Гарри, опять протягивая ей ладонь. Она только шлепнула его по руке.

Судьи не соблаговолили рассказать чемпионам, в чем будет заключаться третье испытание, но Гарри не мог сидеть на месте смирно. Плывущей дремоте Альбедо пришла на место активность, ярость, собранность. Поэтому они с Гермионой и Невиллом собирались в библиотеке и шепотом обсуждали, как можно подготовиться к следующему этапу Турнира.

Он появлялся на уроках собранный и уверенный, с тщательно завязанным галстуком. По требованию МакГонагалл составлял на доске формулу трансфигурации и ни разу не ошибался.

Тогда же он и провел свой первый ритуал. В конце концов, надо же было сказать Магии «спасибо»?

Всё было проще, чем изначально казалось. Каждое произнесенное заклинание с помощью палочки было по сути, упрощенным ритуалом. Маги совершали малую форму колдовского действа, сведенную к движению артефактом и вербальному (или невербальному) слову. Но для сложных магических конструкций вместо палочки использовался ритуальный круг с тщательно выверенными символами, рунами, жертвоприношениями и иногда многочисленными расчетами. Постепенно колдуны и колдуньи постепенно отказались от громоздких обрядов, оставив их лишь для сложных форм магии и воззваний. Воззвания притягивали Гарри, как металлический шарик к магниту.

Петух, купленный в Хогсмиде, высунул голову из мешка, резко клюнул в руку и бешено закричал. Гарри равнодушно взмахнул ножом, и крик оборвался на высокой ноте. Кровь хлынула на сухую землю, брызнула на камизу, и Лес взревел, отзываясь на ритуал — листья зашумели, тронулись с места ветви. Откуда столько крови?.. Гарри смочил два пальца, нарисовал на лбу руну. Подставил дрожащую тушку под ревущее пламя и вылил в костер эль и молоко.

Тьма сгущалась быстро, небо нависало, а жар костра становился всё плотнее. Угли дышали багрянцем, лепестками пламени вырываясь вверх. В лицо ударил жар, петушиная кровь зашипела в пламени, наполняя воздух обугленным металлическим запахом. В темноте между деревьями мерцали неясные силуэты — ветер или старые тени, пробужденные после долгой тишины.

— Кровь, текущая в заре багровой,

Ты из живого стань огнём.

Семь капель — в землю, семь — в небеса,

Семь — во мне отныне, да семь — в лесах.

Слово плотью, плоть — в ответ,

Да будет выкуплен завет.

Ноги вывели его к центру кострища и развернули лицом к пню, на котором уже копошились муравьи и жуки, привлеченные запахом крови; голова его запрокинулась, и он впервые увидел благодарное Черное Солнце.

Всё происходящее казалось древним, неизбежным. Но он знал, что всё это было правильным — будто этот момент ждал его с самого рождения.

Но впереди его ждали более масштабные планы.

* * *

Глава VII: Порог Тени. Третья категория посвящения

Внутренние обряды древних орденов, будь то колдовские братства Трансильвании, шаманские круги Сибири или подземные академии предмагической Европы, всегда разделяли посвящения на несколько ступеней. И если первые две категории — обряд социального признания и перехода в возрастную касту — можно было отнести к коллективному и внешнему переживанию, то третья категория посвящения (магическая) начиналась там, где заканчивалась поддержка.

Эта инициация отрывала личность от всего, что связывает ее с человеческим и повседневным: от матери, от рода, от языка, от логики и телесных удобств. Неофит переступал границу — и переставал быть ребёнком. Именно поэтому большинство известных ритуалов такого рода происходили в абсолютной изоляции: в пещерах, ледяной воде, специально вырытых могилах. Считалось, что неофит должен умереть, но не физически — душевно. Его эго, имя, желания, связи — всё это должно было раствориться, чтобы уступить место новому существу, вышедшему за пределы человеческого.

Это отличало ритуал мага от ритуала обычного смертного. Маггловские инициации всегда социальны: племя поддерживает, старшие обучают, община принимает в свои ряды. Магическая же инициация — предельно одинока. Никакие учителя не могут войти с тобой в Предел. Они могут лишь стоять у порога и ждать, вернёшься ли ты обратно. Шаманская инициация учила страдать без видимого смысла. Без надежды на похвалу. Без оружия в руках. Учила входить в контакт с тем, чего невозможно описать — с первозданной Силой, с Мать-Магией, с Лунной Тенью.

В некоторых школах считалось, что только те, кто переступали через страх и завершали ритуал своей Волей, несмотря на ждущую их неизвестность, становились «сыновьями огня» — полноправными магами. Насколько жесток был ритуал, настолько сильным считался маг, вышедший из него.

В связи с этим стоит упомянуть мужские союзы (Männerbünde), которые вырабатывали в юношах силу, выносливость и боевую злость, пригождавшиеся позднее в инициациях третьей категории.

Разумеется, это состояние не возникает само по себе. Оно требует особой подготовки — ритуального возбуждения, культивируемого в отдельных братствах воинов, тесно связанных с культом предка-зверя. В племени, где юноша должен стать «сыном волка» или «воплощением медведя», ему внушают: чтобы воевать, ты должен перестать быть человеком. Такие племенные имена, как Лувены, Гирпины, Дахи, Гирканцы и др., означают, что подобные братства произошли от Героя-Волка и могут вести себя как волки — свирепые воины, дикие звери.

Древние германцы называли эту силу «вут» — термин, который Адам Бременский переводил как «ярость» («furor»). Это своего рода демоническое безумие, которое повергает в ужас противника. Ирландский «ferg» («гнев»), гомеровский «μένος» — почти точные эквиваленты того же устрашающего сакрального состояния, характерного для героических поединков.

Воин в этом состоянии неуязвим не потому, что его нельзя поразить, а потому что он перестает бояться смерти. Страх исчезает вместе с человеческим в нем. Он как бы оборачивается волком — не внешне, но внутренне. Этот образ часто закрепляется и внешне: скифские и германские «люди-волки» надевали на себя волчьи шкуры, выли, охотились ночами, жили вдали от других воинов, вели себя как звери. Но всё это — не игра, а способ сохранить контакт с тем состоянием, которое делает их сосудами ярости магического мира.

Воины, прошедшие такую инициацию, зачастую не возвращались в племя в полном смысле. Им отводились особые места, их не судили по законам других…

Всё началось не с озарения, а с ощущения пустоты. Гарри давно уже не верил, что кто-то может объяснить ему, кем он должен стать. Слова Дамблдора стали пеплом — красивые, правильные, беспомощные. Гермиона смотрела с тревогой. А он чувствовал, как внутри него что-то зреет, что-то неукротимое, что не укладывается в школьные уроки или моральные схемы.

Он просыпался по ночам со сжатыми кулаками, с жаром в висках, будто сквозь сны его звала другая сила — старая, дикая, настоящая. Временами он чувствовал ее почти физически: под кожей, в крови, как огонь, стекающий по костям. Она не была злой — но и не была светлой. Это была чистая мощь, голая, как камень до имени, как заклинание до слова.

Выживший мальчик. Орудие в чужой войне. Надежда других. Кем он был?

И вот тогда пришла мысль. Хотя нет, не мысль. Зов.

Он, в общем-то говоря, не должен быть чьим-то символом. Не должен был подражать или следовать. Что он должен был сделать, так это вырвать себя из того, что наложили на него другие. Узнать, кто он вне школы, вне чужой воли. Ему было мало Делания.

Тогда он и нашел эту книгу про ритуалы инициации. Книга про Турнир доброжелательно предложила ему масштабную библиографию, половина книг из которой просто не нашлась в стенах библиотеки. Но оказалось, подобные ритуалы были страшно популярны и среди магглов — Африки, Австралии, Европы. Писал об этом Мирча Элиаде («Аспекты мифа»), Арнольд ван Геннеп («Обряды перехода»), Виктор Тёрнер, Йохан Хёйзинга… Но страницы, шершавые от времени, шептали и о магическом ритуале инициации — не школьной, не человеческой, истинной. А потом, в Лютном переулке, он заглянул в книжный. Честно говоря, описания некоторых ритуалов холодили кровь. Это было настолько… мерзким, противоестественным. Каннибализм, куски плоти сквибов, вымоченные в маринаде из крови Древних Богов. Что это вообще за Древние Боги? Но книга предложила ему один ритуал, который казался не таким жестоким, как остальные.

Да, он был занят подготовкой, медитациями, големами, еще черт знает чем. Но ритуал Маамар Шель Хашукхи все же был начат в начале мая, без наставников и без церемоний.

Он так и не признался Гермионе. Она бы пыталась остановить его, спрашивать, обвинять, предлагать другой путь. Она всё ещё верила в Свет. Но разве Свет спасет? Разве он спас Флер? Он валялся под чужими пинками в темных коридорах Хогвартса, в пылающем летним зноем парке Литтл Уингинга, в своих снах — и выжил только потому, что научился закрываться. Научился, мать его, молчать и лелеять свою злобу, превращая ее в решительность. В конце концов, Гермионе не обязательно знать обо всем.

Гарри закрыл за собой двери старого подземелья — то ли старый класс, то ли заброшенное хранилище, в котором стены пахли мокрым камнем и сыростью. Потолок терялся в темноте, стены были гладкими, будто выточенными временем. Здесь, конечно, не было окон. Свет не проникал даже трещинами. Он предупредил учителей, что не будет посещать уроки в течении некоторого времени. Они знали, что он готовится к Турниру, более того — что имеет право пропускать занятия, поэтому, разумеется, согласились. Он предупредил Гермиону, что будет отсутствовать. Предупредил — не спросил совета. Она, к его удивлению, не протестовала, хоть и была испугана.

Ему почему-то было тоскливо. Хотелось свернуться в клубок и спать, спать, спать, валяться в кровати весь день и только и делать, что сучить ногами под теплой тканью пододеяльника. Но причины уходить отсюда не было, особенно после затраченных усилий.

Так что Гарри разделся донага, забился в дальний угол, сел и скрестил ноги. Надел маску. Малфой бы долго ржал, но лицо Малфоя давно растворилось в памяти, стало неважным. Он, хоть и чистокровка, не смог бы понять: лицо надо скрыть от самой Магии, пока ты не знаешь, кто ты. Закрыть глаза.

Содержимое фляги напоминало горький чай.

Наступила ночь. Гарри медитировал в темноте.

Сначала это казалось невозможным, и он пришел в отчаяние. Он не мог усидеть спокойно. Через шесть часов желудок сжался в тугой узел, мысли вертелись только вокруг еды. Но потом голод стал настолько всеобъемлющим, что перестал ощущаться. Он стал чем-то вечным, привычным, фоновым.

Как там Гермиона? Доделала ли она Кроветворное?

Может, не следовало так на нее давить? Почему он вообще принял как должное, что она ему помогает? В конце концов, у нее есть и свои дела, тем более что Снейп начал ее конкретно валить…

Сраный Снейп, чтоб ему пусто было.

В Гарри взлетела и расправила крылья старая ненависть. Поглотила все. Сидя со скрещенными ногами, он дергался от гнева, пока не устал. Его мысли скакали, сердце билось как у пойманной птицы. Он злился, потому что до сих пор был. Он ещё не исчез. Ощущения обострялись: каждый шорох, каждый стук сердца казался громом.

Примерно на второй день тело стало ватным. Он сидел, пошатываясь от слабости. Желудка будто больше не существовало. Гарри задумался: был ли он вообще когда-то?

На третий день голова стала странно легкой. Его сознание двигалось вместе с дыханием — вдох, выдох, вдох… Так бывает всегда, когда долго бежишь — сначала думаешь, что больше не выдержишь, но потом открывается второе дыхание.

Потом время сломалось. Всё либо происходило слишком быстро, либо не происходило вообще.

На какой-то еще день он провалился в пустоту. Тело стало таким неподвижным, что исчезло. В какой-то момент у него зачесался палец — и это было как крик из мира живых. Он не пошевелился. Просто чувствовал зуд, как чужое явление. И через вечность зуд прошел.

Он стал неподвижным камнем.

А потом в темноте начали мелькать фигуры — ни цвета, ни формы, ни смысла. Только движение, странное и чужое. Хаос. Руки были в ранах — иногда он выцарапывал на полу руны, линии, круги, не зная, почему и зачем.

Он ощутил себя светлячком, пойманным в стекло. Может, прошел уже месяц.

Он перестал считать дни. Он вышел за пределы времени. Там, где минута равна году, где «вчера» и «завтра» — просто пыль.

Существование. Несуществование. То, что между ними.

Времени больше не существует, и, возможно, никогда не существовало.

В следующее мгновение, или через год, он лежал на голом камне, и волны дурмана кружились вокруг него. Густая тьма стекала ему в горло, и в этой черни, он увидел демонов. Они не нападали — они препарировали его. Словно он был куколкой, из которой нужно достать что-то древнее.

Они вырезали ему глаза, выламывали ребра, шептали о том, кем он был на самом деле, и он смотрел на себя сверху, осознавая, как мало значит оболочка. В этих видениях не было боли.

Он учился не бояться тьмы, а впитывать её в себя. Жить в ней. Прятаться внутри неё.

В темноте возникали силуэты, тени предков, звери с глазами, полными света. Ему снились странные сны.

Голый старик, стоявший у огромного котла. Старик схватил его, отрезал ему голову, а тело расчленил на маленькие куски и все это бросил в котел. Он варил его три года, затем выловил из котла его кости, составил их вместе и покрыл плотью.

И наконец, когда в нём не осталось ничего — ни имени, ни прошлого, ни сомнений — тишина закончилась, и в его мир проникли звуки.

Гарри стоял в центре зала. Магия школы, которую он в последнее время так явственно ощущал, привычная, теплая, как свежий пирог с патокой, перетекла во что-то другое и теперь пахла пеплом, камнем и чем-то металлическим, пронзающим ноздри. Кроме этого, он не чувствовал ничего. Маска исчезла.

Стоял долго, склонив голову на бок. Есть не хотелось, пить и спать — тоже. Он уже забыл, зачем он это делал, но помнил, что еще предстояло. Так что он медленно подошел к сумке, передвигая непослушные ноги, достал оттуда мел и принялся чертить круги. Он тренировался делать это последние две недели — не считая, конечно, времени, проведенного в темноте — руки дрожали, а круги не получались ровными, но должны были чертиться от руки. Было их три. Внешний, символический, со знаками стихий, средний — из соли и порошка обсидиана, и внутренний, кровавый, едва темнеющий на старом камне. Гарри начертил его ножом, порезав себе ладонь. Почему он должен был резать именно ладонь, а не плечо или лодыжку, он не знал. Очевидно, магия была той еще насмехающейся сучкой. От боли ладонь загорела жаром, кожу защипало. Голова закружилась. Хер с ним, даже если упадет в обморок. Встанет и всё доделает.

Но в обморок он не упал. Начертил круг, сжимая кулак, чтобы кровь стекала активнее. Он чувствовал, как магия под ним вздрагивает, голодно и внимательно. Прохладный ветерок, просачивающийся сквозь трещины, холодил голую кожу.

На круги у него ушел час, да еще и гексаграмма. Ее, кстати, чертить было легче всего — она допускала использование подручных предметов. Вот и пригодился огромная линейка, которую он под покровом вечера тащил, как дурак, по всему Хогсмиду в замок через подпольный ход в Сладком Королевстве.

Гарри только начал познавать магию. Так сказать, только копнул поверхность. Знал только теорию, да и ту, конечно, далеко не всю. Он понимал, что каждый штрих ритуала имел своё следствие. Внесение рун, расстановка особых свечей и начертание символов неизменно задавали именно те свойства, которые рассчитывал привнести в ритуал чародей.

— Инсендио. Инсендио. Инсенди…

Свечей было дофига, и он, злясь на себя, что не достал где-то обычные спички, пошатывался от потраченной магической энергии. Потом плюнул и начал просто подносить новые свечки к уже горящим. Пламя горело ровно и не тухло.

Помявшись, он пошарил в сумке и высыпал на алтарь дробно застучавшие о камень артефакты — щепку дерева из метлы, перо, которым писал с начала года, старую монету из Гринготтса, оторванный край письма от Сириуса. В конце, сжав губы, положил фотографию его родителей. Мама улыбалась со снимка, махала тонкой рукой. Всё — часть пути, часть боли. С этим он входил в круг.

Древние арамейские слова литании, заученные назубок, перекатывались по языку будто камешки.

— Zakinta Em Ḥayê, Em D'Raza, Atê Ḥesdakh 'alayn!

О Мать Жизни, Мать Тайны, ниспошли свою милость на нас.

— Rḥemti de-Sitrin, shlach ḥilukh l'našmatin!

Ты, Милосердие Скрытого, пошли силу свою в наши души.

— Tiqra' be-shem d'Naḥama, be-zikhron d'Ara' Kadma!

Во имя Утешения, в памяти Первоземли, мы зовём.

— Teyṭi Em D'Ḥashukhā, Em-Mel'ta, savvi rukhakh ba-gawwan!

Приди, Мать Тьмы, Мать Слова, наполни нас своим Духом.

Вены наливались огнём. В груди вибрировала сила, беспокойная, чуждая, но манящая. Он видел образы — змею, сплетающуюся с фениксом, череп с короной из рун, камень, трескающийся изнутри, будто в нем рождалось солнце, но свет, пузырящийся из трещин, был багряным, как закат перед бурей. Перед глазами краснела тьма. Мощь, которую он не мог осознать. Он видел коричневых женщин без одежды, танцующих в багрянце и золоте, тела извивались как шелковые ленты. Их браслеты звенели, и звон ввинчивался в уши, с наслаждением усиливая свой напор.

Магия не текла в него — чувство было такое, будто что-то вытаскивали клещами откуда-то изнутри его тела. Руки тряслись. Он чувствовал, как в глазах проступают слезы, и позволил им катиться по щекам. Они мягко соскользнули с подбородка, неслышно упали в центр круга и исчезли.

— Em D'Ḥashukhā, shelḥi ẖelakh be-tawḥidā,

Teḥasi 'al b'nay nafshā, de-bḥeshukhā mitgalin.

Он попытался переступить с ноги на ногу, но обнаружил, что парит в воздухе в дюймах от пола.

— Ba-tar d'melta, d'milkha be-rūḥā,

Nezil b'orḥa de-lo itgalya le-ḥayyīn.

Голос дрожал. Он перевел дыхание, и продолжил на последнем рывке, уже ничего не видя и не ощущая:

— Em D'Sitra, de-khṭiva b'safarē atiqin,

Pitḥi tre bāva, de-minhon naẖil ruzin.

С каждой секундой становилось всё холоднее. Пламя свечей, торчащих повсюду, как люминесцентные грибы, задрожало и одно за другим угасло. Комната погрузилась во мрак. Пространство наполнилось густым, удушающим облаком серы, внутри которого извивались и клубились многорукие черные тени. Стены стонали. Где-то вдалеке раздался крик, тысячекратно отраженный эхом.

— Šmaya v'ara niḥsafin ḥesdakh,

Uv'qol d'sheqita — ruḥakh mitḥayyen.

Боль ударила под дых, выбила дыхание из легких, подкинула в воздух. Его мотыляло, швыряло, било. Он попытался повернуться, но вдруг сверзился с высоты на пол, выбив каменную крошку. Любое биение пульса в теле отбивало молотом в лобную кость, даже шрам в самые плохие ночи не болел так сильно. От боли подкатила тошнота, он перевернулся и его вывернуло густой слюной. Слух полностью пропал, сменившись глухим дребезжанием. Что если кто-то сейчас зайдет? Что за глупость… Никто не знает об этом ходе. Что, если Дамблдор знает? Почему его волнует это только сейчас? Переворачиваясь на другой бок дергаными движениями, осознал, что сучит ногами как бешеный. Он горел в огне. Гарри бы закричал, но у него не было рта.

Голоса, лица, обрывки воспоминаний, странные ассоциации вихрем проносятся у него в голове: запах дымящегося растительного масла на плите, кухня тети Петуньи, запах костра, возле которого они сидели с дурмстранговцами, взмывающее вверх пламя, Олэна, вытянувшая вперед руку, запах жареного мяса, которое он уминал в первый день в Хогвартсе и до сих пор не забыл, он оборачивает голову — рядом сидит взрослая Гермиона, почему она взрослая, ведь это первый курс? Ее губы шевелятся, глаза сияют, на заднем фоне маячит рыжая ронова шевелюра, и внезапная боль приводит его обратно в сознание, и он ощущает свое тело — тяжелое, горящее, распадающееся на части, и с новым приливом магии в тело боль делается белее белого, словно солнце окончательно свихнулось и раскалилось.

Гарри пришел в себя, лежа на полу. Руки и ноги непроизвольно дергались и дрожали, горло охрипло. Он даже не поставил заглушку, а наверное, орал как резанный… Сквозь ресницы медленно осмотрел зал — там все еще никого не было. Он попытался поднять руку к голове, но получилось только перекатить голову по полу. Было холодно. Лихорадило.

Он лежал так четыре часа. Потом перевернулся на бок и увидел, что свечи потухли, а кровавый круг на полу вскипел и почернел, и от него доносился сладковатый мерзкий запах карамели и металла. Откуда тогда свежая кровь? Где мокро? Гарри попытался сосредоточиться на своем теле, но сознание утекало тонким ручейком. Еле сконцентрировался. Вытер уши и нос, оставив на руке красные полосы, а дальше всё заволокла тьма.

Очнулся он еще через несколько часов, с температурой. Когда-то в детстве он заболел гриппом (даже тетя Петунья, избегавшая любого контакта с ним, снизошла до вызова семейного доктора), и лежал пластом в кровати с температурой под сорок. Еле открывал глаза, в которые будто насыпали песку, и сквозь ресницы тупо смотрел на темные силуэты, мелькавшие за дверью. Тогда его положили в спальню Дадли, которому это ужасно не понравилось — но вряд ли врач бы спокойно воспринял то, что маленький семилетний мальчик живет в чулане. Его прокололи болючими уколами, и с тех пор он ни разу не болел. Так вот, в этот раз чувства были примерно такими же.

Из круга до сумки он добирался целую вечность: ноги ныли, так что пришлось по-глупому сгибать колени и подтягиваться на локтях. Пока полз, один раз заснул. Хотя, скорее всего, потерял сознание — боль стягивала мышцы жгутом, хуже самой паршивой судороги.

К чертям, он выдержит, выхода нет. Путь, который он выбрал, был его и только его. И если он ступил в, назовем это так, Тьму, то не для того, чтобы в ней заблудиться — а чтобы научиться видеть в темноте.

Вообще, интересным было то, что этот ритуал из кровных запретили в последнюю очередь. Статут был принят в тысяча шестьсот восемьдесят девятом, и кровные ритуалы начали практически сразу же постепенно сокращать. Сначала запретили маггловские жертвоприношения — что за неожиданность! — а потом принялись за дела поменьше. Телились долго (некоторые взбунтовавшиеся группки волшебников то и дело пытались заколдовать молодых маглянок покрасивше, и притащить их к себе на мэнорные алтари), но потом дошли и до некоторых редких практик. Которые, естественно, смогли найти. Этот ритуал в популярные не входил — некоторые, послабее, сходили с ума от боли, наказанные Магией, которая не приняла их жертвы. Со временем таких магов становилось все больше и больше, а аристократы, не желающие терять драгоценную кровь, сами пошли навстречу Министерству и запретили использование Маамар Шель Хашукхи. Да и известен он был не особо даже в высших кругах — пришел с Сирии, и долгое время все от него сторонились. Мало ли, какая там магия, у варваров. К тем же египтянам предпочитали вообще не лезть, даже если те добровольно предлагали сотрудничество. Впрочем, тогда территория Сирии входила в состав Османской империи, и, соответственно, прямых дипломатических отношений между Сирией и Великобританией как таковых не существовало... Но с империей-то они торговали… Стоп, откуда вообще такие мысли?

Гарри понял, что уже какое-то время лежит на полу, вперив взгляд в каменную стену, и думает всякие думы. Он пошевелился (ноги закололо, так сильно они затекли), со стоном сел и сжал гудящую голову руками. Посидев так несколько минут, размял шею. Проморгавшись, осмотрел тело и с радостью не обнаружил ничего переходящего границы.

Не думая, Гарри взмахнул рукой и почувствовал, как теплая волна воздуха мягко смывает с его шеи, ушей и лица засохшую кровь. Коже сразу стало свежо. Все еще дрожащими руками он оперся на пол, шатаясь, встал, собрал свою сумку, натянул мантию на потное тело, и ещё одним махом руки стер с пола все следы своего пребывания. У него получилось. Получилось.

До кухни он еле дошел — стены замка качались перед глазами. Приближалось утро, и в коридорах никого не было, кроме призраков, серебристые тени которых он заметил. К счастью, они завернули за угол и исчезли. Впрочем, ему было уже все равно.

Добби на кухне не было. Очевидно, был занят другими делами или спал. Эльфы, держащие вахту, обрадовались ему, как обычно, будто для ученика нормально — приходить на кухню посреди ночи в таком состоянии. Притащили булочек, от которых Гарри отказался (эльфы долго рвали на себе уши), мясо, горячий черный чай, пирожных. Пирожные он слопал, откинув муки совести. Ему сейчас нужен сахар, нужна энергия. Обожравшись как слон, повалился на стол и закрыл глаза. Надо поговорить с Гермионой, раз дело уже сделано. С мыслями об этом пришла легкая боязнь. Вот интересные дела — призвал практически демона, поиграл с Великими силами, а Гермиона все равно страшнее.

В общем, с час он сидел на кухне, пытаясь собрать все свои мысли в кучу. Но когда пришел обрадованный встречей Добби, Гарри скривился и заплакал, сквозь слезы видя, как улыбка на лице эльфа сменяется растерянностью и испугом.

— Гарри Поттер, сэр…

Он уткнулся в тонкую наволочку Добби и зарыдал.

— Я так устал, Добби, — еле выговорил он. — Блин, прости.

Тонкие ручки гладили его по голове. Собрав все силы, Гарри отвернулся. Ему нужно было отдельное место, ему нужна была сепарация. Никого не видеть. Какого черта с ним творится.

Он закрылся в кладовке и тихо выл, засунув кулак в рот. Он не понимал, почему плачет, но это совершенно точно было связано с ритуалом. В смысле… он перевернул вообще все в его теле и душе. Смолол все в коктейль как в блендере, взболтал, плюнул и растер. Гарри не понимал больше кто он. Он так рыдал, что горло вновь сжали спазмы и его вывернуло.

— Черт. Эванеско.

И это его немного отрезвило. Он выдохнул, собираясь с силами. Ничего страшного не случилось, как бы это не прозвучало. Он просто не понимает, что происходит, и немного потерян. Это пройдет.

Когда боль в груди ослабела, он поднялся на ноги и вытер с лица слезы и рвоту. С третьего раза наколдовал зеркало и подождал, пока краснота в глазах станет менее заметной. Надо будет извиниться перед Добби за эту истерику. Завтра — или скорее сегодня — он встретится с Гермионой, и всё вернется на старые рельсы.

Гермиона встретила его под аркой внутреннего двора — случайно. Она как раз сидела с толстой книгой в руках, уставившись в пустоту невидящим взглядом, и ветер трепал легкие пряди её волос. Первые три дня ее тошнило от волнения. Гарри предупредил ее, что исчезнет — но она не знала, что он делает и когда вернется. А вдруг он пошел в Запретный Лес… за каким-то ядом акромантула? Господи, зачем она его отпустила.

На пятый день она закрылась. Перестала чувствовать. Построила стену в своем мозгу, и загнала туда все чувства. Она ходила на уроки как робот, перекладывала перья, читала книги.

Когда Гарри появился — в потертой мантии, с впалыми щеками и нечитаемым выражением лица — она не сразу узнала его. Скользнула взглядом по появившейся во дворе фигуре, вернулась к книге и тут же, наконец узнав его, встала.

— Где ты был?! — бросила она.

Он остановился в двух шагах. Это не был тот Гарри, с которым они смеялись в библиотеке, спорили у камина. Она не узнавала его лицо.

— Там... — он выдохнул, — ...нет слов.

— Тебя не было две недели. Две. Я чуть… я чуть не пошла к Дамблдору. Ты хоть представляешь, что я пережила?

— Кто понял жизнь, тот не спешит, — вяло пошутил Гарри, но Гермиона не улыбнулась. — Ладно… Это было важно. Понимаешь?

— Важно?! — Гермиона шагнула к нему. — А ничего, что ты мог умереть? Что я ходила по замку, как сраная Серая Дама? Сидела каждый чертов день у больничного крыла.

Он отвел взгляд.

— Я всё расскажу, правда. Я не мог объяснить раньше. Ты бы не поняла.

— Не поняла? — её голос дрогнул. — Я защищала тебя перед МакГонагалл. Перед Флитвиком. Перед собой, Гарри. А ты… ты просто исчез. И теперь возвращаешься — весь такой мудрый, просветленный, и смотришь на меня, как на ребёнка. Сука!

Она ударила его кулаками в грудь и заплакала.

— Отвечай! — закричала она. — Имей смелость, черт возьми!

Проходящие мимо ученики окидывали ее странными взглядами.

— Я не знал, сколько времени это займет. Гермиона. Я не мог стать тем, кем должен… если бы остался прежним. Это была моя дорога. Я должен был это сделать один.

— Это всегда только твоя дорога, да?! Ты всё решаешь сам. Уходишь сам. Возвращаешься сам. — Гермиона расхохоталась сквозь слезы. — А я тут для чего? Статист? Черлидерша?

— Ты не понимаешь, Гермиона.

— Так объясни!

Он закрыл глаза. Сдержал дыхание.

— Прости, Гермиона. Я там буквально умирал. Каждый день. Никто не мог пройти это за меня. Всё же хорошо теперь.

— Я тебя не узнаю, — с горечью сказала она.

Ветер швырнул ей волосы в лицо. Гарри промолчал, только уставился в землю.

— Я не мог рассказать, — упрямо сказал он.

Гермиона сгорбилась, будто все чувства наконец прорвались сквозь ее построенную в разуме плотину. Она понимала, что он должен был что-то там сделать сам, но обида жгла ее сердце.

— Хрен с тобой, — махнула она рукой. — Я устала. Идем… куда-то.

— Озеро?

— Как хочешь.

Она помолчала.

— Ты ранен?

Он улыбнулся.

— Не так, как ты думаешь.

Они сдвинулись с места, и через долгие, молчаливые пятнадцать минут дошли до берега озера. Их любимый вяз стоял на своем месте, как знак, что ничего в этом мире глобально не меняется. Гермиона почувствовала себя странно. Кажется, это называлось жамевю... Столько раз они лежали на этой траве под тенью огромного замка, а теперь всё вокруг стало маленьким, незнакомым и искусственным. Шатаясь, она пошла к вязу, не оглядываясь, следует ли за ней Гарри.

Гарри подстелил мантию, молча сели.

— Короче. — Он откашлялся, не в силах вытолкнуть слова из горла. — Ритуал инициации. Я дам тебе почитать. — Он не мог рассказать ей, что он пережил. Этого было слишком много, слишком много интимного, но он продолжал подбирать слова. — Темнота. Я не спал, не ел. Видел вещи… нет, чувствовал.

Он замолчал, словно прислушиваясь к чему-то внутри.

— Я вообще думал, что умру. Потом — исчез. А потом… меня снова собрали.

Она сжала голову руками, и слезы, медленно скатывающиеся по ее щекам, промочили ткань ее мантии. Гарри положил ей руку на плечо и мягко сжал.

— Я должен был, — ответил он почти беззвучно. — Я не прошёл бы через это, останься я таким, каким был. Слишком живым. Понимаешь?

— Ты всё ещё жив.

Между ними повисла пауза.

— Хочешь всё рассказать? — скрещивая руки на груди, спросила она, и раздраженно вытерла глаза. — Только нормально, без всех этих загадок.

Гарри заговорил. Гермиона слушала его воспоминания о холодной пустоте звезд, и от его рассказов кровь стыла в жилах.

Гарри потрясло, когда Гермиона обняла его за плечи. Он бы опять расплакался, но внутри угнездилась лишь тягучая боль, словно его нутро выскребли тупым ножом и оставили только сосущую пустоту.

* * *

Да, что-то в нем точно изменилось. Он потратил три дня на восстановление, чтобы пройти от масштабной усталости и отрешенности до подобия своего прежнего себя. Были ли эти изменения чем-то хорошим, он еще не знал. Он чувствовал, будто долго спал, и вдруг проснулся. Или долго бодрствовал, но потом заснул? Ходил по замку, дотрагиваясь до холодных стен, игнорируя взгляды проходящих мимо людей. Ему была больше не нужна палочка, все будто стало рудиментом.

Он получил доступ к первородной, неотшлифованной магии, которая не полагается на заклинания в их привычной школьной форме. Под его пальцами пульсировала энергия замка. Движущиеся лестницы приветствовали его горячим жаром — и когда он разрезал палец, приложив его к пыльным ступеням, они жадно зачавкали и всосали его кровь. Замок должен был кормиться не только страхами студентов — ему были нужны жертвы. Хоть и такие маленькие. Лестницы, словно напитавшиеся его магией, насытившись его пережитой смертью, стали перемещаться от пролета к пролету в нормальном темпе. Это было правильным.

Гермиона волновалась, хоть, все еще обиженная, старалась этого не показывать. Она была в ужасе — Гарри видел это, когда колдовал мановением руки. Но он также знал и Гермиону, поэтому для него не было секретом, что она боялась не его, а того, что ему такую силу подарило.

Теперь он ощущал пульс энергий. Как легко теперь можно было вмешиваться в ход чар, менять их в процессе, накладывать спонтанные эффекты. Он гасил факелы одним своим желанием, движением пальца, и несся по темным коридорам, напитываясь тьмой, которая просачивалась из углов. Радость, животное счастье росло из его сердца, и он летел, распростав руки, хохоча во весь голос, не боясь, что его услышат. Магия росла из его тела, обвивала его корнями, кровожадно рвалась в мир. Глупые, наивные волшебники создали себе препятствия в виде палочек и ограничителей, когда сырая, пульсирующая жизнью и смертью магия была рядом — хоть руку протяни. Почему? В какой момент история пошла по этому пути?

Он выходил на опушку по ночам, не боясь слежки, и выпускал наружу свою магию. Каждое заклинание давалось в десятки раз легче и было в десятки раз сильнее. Вокруг него танцевало пламя. Пьянящее великолепие и счастье от величия собственных возможностей переполняло его до краев, выплескивалось в мир.

Гарри не уставал. Колдовал без ограничений, использовал заклинания Малефикуса, после которых в начале года терял сознание. Магия, узрев просвет, через который может вырваться в мир, жадно лезла вперед, питала его, насыщала. Он жрал ее, как жрали лошадиное сердце неофиты в Африке — кровь текла по подбородку, сырой запах заползал в ноздри, а мышцы распирала сила.

Он знал еще из школьных уроков в прошлой, маггловской жизни, что эволюция путем естественного отбора искореняет любое достоверное восприятие реальности. Птенцы видят только красное пятно на клюве своей матери, но не саму мать, потому что иначе было бы неэффективно. Люди точно так же не видели всю реальность, но теперь ее видел Гарри. Ему не нужны были очки артефакторов, чтобы видеть вязь заклинаний, всплески энергий, пронзающие весь мир острыми натянутыми струнами.

Он чувствовал землю под ногами, как продолжение самого себя. Он шевелил рукой — и деревья Леса качались, будто они были одним и тем же. Он чувствовал холодный воздух на лице, запах дыма и можжевельника, еле заметный запах вереска, украшающего склоны гор. Он смотрел на Хогвартс — его дом, пахнущий древней диковатой и живой магией — и Хогвартс, которому они кланялись, проплывая к нему на лодках, принимал его и смеялся в ответ. Он чувствовал холод подземелья, тепло деревянных половиц, по которым недавно прошли ученические ступни, он взмывал в небо вместе с высокими стенами, шпилями замка… Птицы летали над ним с распростертыми длинными крыльями. Подражая им, он раскидывал руки, вбирая в себя весь замок и его окрестности; его душа начинала расти, раздуваться, становиться пространством и временем, и над ним сияло неудержимое, необъятное Черное Солнце.

Он брал метлу и забирался в Запретный Лес, на сумасшедшей скорости пролетая мимо оттоптанных кентаврами полян, узловатых деревьев, тянущих к нему свои почти-человечьи руки. Деревья плотно обнимали друг друга могучими ветвями, запустив корни глубоко в цепкий ил болота, мешали ему идти. Он не разрубал их — он сам был Лесом. Он был дома, там, где должен был быть всегда. Он ложился на землю и впитывал ее запахи. Кентавры, на чью территорию он заходил — полный чистой опасности и жестокого смеха — меняли свое движение и скрывались за густыми кустами.

Он шел в Лес, когда весенние грозы гремели над Хогвартсом, когда испуганные ученики скрывались под сводами древнего замка. Деревья шептали ему страшные песни, но по-доброму, слегка насмешливо.

— Я ваш сын, — шептал он, подставив лицо под упругие струи ливня. — Я твой сын!

И лес шумел, грозно и глухо, рокоча темным смехом, освещенным холодным светом молний.

Да, у Крама и Седрика такого никогда не будет. И он, осознав это, захохотал.

* * *

Но школьная жизнь шла своим чередом. Двадцать третьего мая профессор МакГонагалл задержала его в классе после урока.

— Сегодня в девять часов вечера вам надо будет пойти на площадку для квиддича, Гарри, — сообщила она. — Мистер Бэгмен объяснит вам и другим участникам, что вас ждет в третьем туре.

Наконец-то! Магия в нем горела, жаждала действий. В половине девятого Гарри понесся к условленному месту, а Гермиона осталась в башне Гриффиндора. В холле Гарри нагнал Седрик Диггори, он тоже направлялся на площадку.

Они вместе вышли из дверей замка. Вечер был пасмурный, темные тучи гнались друг за другом по небу.

— Как думаешь, что будет в третьем испытании? — спросил Седрик Гарри, когда они стали спускаться по каменной лестнице.

— Сложно сказать, — легко ответил Гарри. Он уже знал, что Рубедо проверяет их Силу — и Сила у него была. Но помогать Седрику? Чего ради? Он пахал весь этот год, пока Седрик зажимал Чжоу по углам. Он заслужил свои будущие баллы, и он не позволит никакому ленивому хрену его убить — пусть и косвенно.

Они прошли темной лужайкой к стадиону. Гарри счастливо раскинул руки. В нос ударил запах сирени, ландышей и приближающейся грозы. Седрик только окинул его странным взглядом. Пофиг.

В тот момент, когда он умер — в том глубоком, безвозвратном смысле, когда исчезло всё, кроме пустоты, — Тьма нашла путь внутрь. Гарри не почувствовал, как она вошла. Она не ломилась, не кричала, а просто села рядом.

Наверное, она была там с самого начала, и только когда он слился с холодной, бездушной пустотой космоса, горящей яростным огнем звезд, мягко скользнула внутрь холодной змеей. Он хотел раствориться в ней, чтобы стать чем-то большим, чем человек. Чтобы перестать чувствовать. Перестать быть слабым. И вот теперь она дождалась.

Да, магия всё ещё была с ним — яркая, пульсирующая, как зарево под кожей, более мощная, чем прежде, но в ней теперь что-то изменилось. Чистое стало глубоким, тяжелым и знакомым.

Тьма не пугала, просто обволакивала. Она принимала его таким, какой он стал, во всей своей темной правдивости.

— Что с ней сделали? — с возмущением воскликнул Седрик, и Гарри перевел взгляд с неба на площадку для квиддича.

Она всегда была ровная и гладкая, а теперь на ней выстроили длинные низенькие стены, которые шли во всех направлениях и пересекали друг друга.

— Это живая изгородь, — сказал Гарри, наклонившись поближе.

— Эй, идите сюда! — весело окликнул их Людо Бэгмен.

Он стоял в самой середине площадки, а с ним Виктор Крам. Гарри и Седрик пошли к ним, перешагивая через стены живой изгороди.

— Ну, что скажете? — довольный собой, спросил Бэгмен, едва только Гарри и Седрик перебрались через последнюю стену. — Здорово растет? Глядишь, через месяц футов в тридцать вымахает. Ничего, ничего, — прибавил он, — Турнир кончится, и получите вы свою площадку для квиддича назад, не волнуйтесь. Ну что, поняли, что это такое?

— Лабиринт, — скучающе ответил Гарри и потер шрам.

— Точно, лабиринт! Так что, третье задание простое. Кубок Трех Волшебников поставят в центре, кто первый до него дотронется, тот и выиграл.

— Надо просто проходить лабиринт? — удивился Крам.

— Тут будут препятствия, — потер руки Бэгмен, раскачиваясь на пятках. — Хагрид приготовит всяких волшебных существ… и заклятия тоже будут, надо будет и их обойти… ну и все такое прочее… Брать метлы нельзя! — Бэгмен улыбнулся Гарри. — Первым в лабиринт войдет мистер Поттер, потом мистер Диггори, и, наконец, мистер Крам. У каждого из вас будет возможность победить, все зависит оттого, как вы справитесь с препятствиями. Что, здорово?

Гарри было хорошо известно, что за существ Хагрид приготовит для такого случая, и он подумал, что будет не до веселья. Придется их убивать, и Хагрид будет полностью разбит. Но что важнее — его жизнь или жизнь соплохвостов? И, надо же, какое чудесное совпадение — Гарри целый год их изучал. Он вежливо кивнул вместе с другими участниками.

— Ну ладно, если нет вопросов, тогда пойдемте в замок, что-то стало холодать…

Да, стало холодать, и этот холод был неестественным. Он проникал в кости, вымораживал душу. Гарри нервно оглянулся — нет ли рядом дементоров. Их не было.

Спотыкаясь и дрожа, вернулся в башню Гриффиндора, не понимая, что происходит. Беспокойство разносилось по венам, щекотало нервы, как будто под кожу забрался жучок. Счастье исчезло, будто слизанное холодным чужим языком. Гарри махнул рукой Гермионе, открывшей было рот, заперся в комнате, задернул балдахин и скорчился на кровати.

Сон пришел незаметно, но не был спокойным. Он не мог понять, сколько времени он провел в дреме, но было уже темно, и храп Рона разносился по всей комнате.

Он не мог снова уснуть. Каждое прикосновение простыни было как наждак по коже — будто всё тело вывернули наизнанку, и теперь любое движение причиняло боль. Гарри сбросил ботинки, в которых забрался на кровать, и стянул носки. Стало хуже. Он свернулся в тугой комок, вжавшись лбом в колени, обхватив себя руками, как младенец. Он раскачивался туда-сюда, словно это могло хоть как-то унять дрожь. Вены горели, словно туда закачали кипящее олово, сердце чесалось. Руки дрожали, мышцы сводило судорогами. Пальцы не слушались.

Его трясло. Колотило. Пот лился градом, холодный и липкий, как змеиная слизь. Боль накатывала волнами: тупая, глухая, как если бы кто-то бил изнутри. Он уже не знал, где заканчивается тело и начинается ужас. Было только это — дрожащая, вспыхивающая снова и снова точка боли, в которой он жил. Или прятался. Или умирал.

Он не замечал, как царапал себе грудь, руки, живот. Он хотел содрать с себя кожу, но жучки под ней забегали активнее и активнее. Он почувствовал страшное возбуждение, как будто что-то пульсировало внутри. Черт. В Лес. Срочно в Лес.

Свалившись с кровати, он дополз до нового сундука, достал оттуда метлу, чуть не обломав прутья, распахнул окно (Невилл проснулся и уставился на него ошалевшими глазами) и вылетел прочь. Под сенью деревьев — слышно было аж отсюда — издевательски чирикали козодои.

В Лесу ему полегчало — не нужно было сдерживаться. Гарри катался по земле, как безумный, пытался вывернуть руки, чтобы унять надвигающийся зуд. Палочка сама оказалась в его руке, и кончик ее загорелся угрожающим огнем. Ему нужна была магия. Темная магия. Она тянула его к себе, дергая за ниточки, дерзко хохоча.

— Круцио, — на выдохе произнес Гарри, делая резкий выпад. Крыса, пробегающая мимо, дернулась и тонко, пронзительно завизжала.

Он проснулся, отплевываясь от грязи. Видимо, потерял сознание, и на лице запеклась корочка глины. Гарри не мог дышать и ничего не видел. Грязь отваливалась колючими струпьями.

Он с трудом перевернулся, с пять минут лежал неподвижно, а потом поднялся.

Стоять прямо не получалось — его качало. Гарри никогда не испытывал такого странного состояния: сухость во рту и тупой звон в висках. Мышцы слабо ныли, и тянуло болью, когда Гарри дотрагивался до кожи, ощупывая себя.

Что ж, он мог шевелить руками и ногами. Он видел, слышал, дышал и держался на ногах. Остальное — потом.

Он двинулся в сторону Хогвартса; каждый шаг отзывался в голове пульсирующей болью.

* * *

Гермиона сжалась в кресле, маленькая и усталая. Только сейчас Гарри заметил темные круги под ее глазами, выцветшие волосы, трещинки на губах. Ее магия пахла жженными листьями. Она устала, хрен знает когда, помогая ему с Турниром, дожидаясь его с ритуала, а он так ничего и не замечал.

Гарри сел у ее ног.

— Что? — устало спросила она.

— Прости, — грустно сказал он. — У меня вечно какие-то проблемы.

— Сейчас скажешь, что я такого не заслуживаю, и гордо уйдешь? — сухо спросила Гермиона.

Вообще-то Гарри так и собирался сделать, но теперь засомневался.

— Н-нет.

— И правильно. Умей быть ответственным за свои действия. — Она взъерошила волосы, стоящие колтуном, и отчаянно посмотрела на него. — Ты ввязался в темную историю, Гарри. Я не хочу для тебя такого будущего.

— И что мне теперь делать? Мучать крыс каждый раз, как это начнется?

— Смотрел «Мы, дети со станции Зоо«?

— Нет. Это фильм?

— Да, биографический. Там играет такая красивая рыжая девочка. Это было в Берлине. — Она помолчала. — В общем, героиня становится полностью наркозависимой и начинает заниматься проституцией, чтобы достать наркотики. Там была такая жесткая сцена…

— Подожди, ты хочешь сказать, что я зависим от Темной магии? — ужаснулся Гарри.

— Не знаю. Похоже ведь, правда? Зуд, желание быть ближе. Как часто это происходит?

— В первый раз вчера. Может, пронесет?

Гермиона сплела пальцы домиком и задумалась.

— Смотри. Ритуал приблизил тебя к магии. Ты начал ее видеть, лучше ей управлять. Скорее всего, магия теперь рвется наружу, и все больше начинает на тебя давить.

— И чего она хочет?

— Чего хочет безумное божество, нашедшее свой выход наружу? — на повышенных тонах спросила Гермиона. — Не знаю! Сожрать все, что видит? Дорваться до других учеников?

Она потерла глаза, пытаясь успокоиться. Гарри было тошно и мерзко.

— Ладно, прости. Прости, пожалуйста. Я не думаю, что ей нужны другие ученики. Знаешь, когда я после летних каникул беру палочку, то чувствую такую радость… И когда покупала палочку у Олливандера, это было как… возвращение домой. Как будто знакомое тепло разлилось в груди. — Она задумчиво смотрела в окно. — Магия была рада вернуться туда, где ей место. Может быть, у тебя то же самое, просто более интенсивное. Не уверена, что лучше — просто больше не использовать магию? Или использовать ее больше?

— Но я хотел использовать именно Круцио, — тихо сказал Гарри. — Это темная магия, не простой Люмос.

Вскоре Гермиона расхаживала по комнате, иногда возвращаясь к столу, чтобы записать новую мысль, и расспрашивала Гарри по нескольку раз о подробностях его ночного путешествия. Гарри раздражался, но отвечал. В конце концов, ему не улыбалось… что там делают наркоманы? Короче, всё это.

Его размышления вновь прервала Гермиона. Она присела рядом на диван: пальцы и лоб в чернилах, запястья растерты до красноты.

— Я думаю, тут два варианта. Один похуже, другой получше.

— Начинай с плохого.

— Магическая зависимость, — прямо сказала она. — Ритуал мог быть не просто инициацией, а открытием канала. Эти силы, которые ты получаешь, они скорее темны по природе: древние, сырые, безличные. Их нельзя просто «использовать» — они требуют плату, и чем больше ты берешь, тем больше должен отдать.

— В последнее время я только и жил в этой магии, — признался Гарри.

— Вот! Потом магия ритуала запустила цепь трансформаций. Теперь внутри тебя есть своего рода магическая «воронка», которая тянет на себя всё подобное. Чем больше ты используешь тьму, тем глубже проваливаешься в нее. Своего образа энергетическая инерция.

— Так, а второе? Получше?

— Психологическая зависимость.

— Ничего себе получше!

— Ну лучше же?! Слушай, ты пережил сильную травму. Нет, не отрицай, пережил. Такое бесследно не проходит. А потом на эту травму намазал экстаза. Ой, перестань краснеть. Я об удовольствии от использовании сильной магии. Было?

— Ну было, — нехотя признал Гарри. — Ты бы сама попробовала, оторваться бы не смогла. Чувствуешь себя по настоящему сильным… прям как будто на своем месте.

— И теперь жаждешь этого ощущения, даже если оно связано с болью или жестокостью, — подвела черту Гермиона. — Темная магия ведь быстрее светлой, мощнее. — Она вновь расхаживала по комнате, загибая пальцы. — Дает преимущество. Конечно, тебе хотелось бы ее использовать. В общем, Гарри, будь с этим аккуратнее. Возвращайся в мир живых, и посмотрим, что будет.

— Никаких темных заклинаний?

— Никаких темных заклинаний.

Да, эта мысль Гарри не очень понравилась. Может ну его… Это же всего лишь крысы. Но он сжал зубы и только кивнул. Магия может хотеть чего-то от него, но он не обязательно должен давать это взамен. Он не превратится в какого-то Волдеморта с его размытыми границами добра и зла. Не превратится же?

Следующие дни стали сложными. Уже через двое суток он нервно ходил по спальне, то и дело запуская в волосы пальцы. Его трясло, и в глазах то и дело темнело. Есть и спать не хотелось.

Его весь день рвало, и он не слазил с толчка, выпивая по противорвотному после каждого приступа, а потом выпивая по нескольку стаканов воды в попытке заглушить сухость во рту. Вечером Гермиона предложила ему уйти в Выручайку — такими темпами с соседей станется позвать на помощь мадам Помфри. Как Гарри дошел до Выручайки, он не помнил, осознавая только тепло руки Гермионы под его локтем.

Гермиона отобрала у него палочку, но у него чесались руки свистнуть ее у Рона или кого-то еще. Он бросился на кровать и сжал зубами одеяло. Чертова стерва! Он ее ненавидел, хотел вцепиться пальцами ей в лицо и выдавить глаза.

* * *

Комната была окутана тусклым, мутным светом. Заклинания на шторах не пропускали ни солнца, ни луны — только густой серый полумрак, в котором очертания теряли четкость. Воздух казался стоячим, тяжелым.

Гарри лежал на кровати, скрюченный, как сломанная ветка. Простыни сбились в комки, пропитались потом. Его руки дрожали даже во сне, зубы скрипели. Иногда он вздрагивал всем телом, глухо стонал, и из горла вырывался сдавленный шёпот, на грани внятной речи:

— Пусто… дай… ещё… я… могу…

Гермиона сидела на полу, спиной прислонившись к стене. Рядом стоял таз с водой, три мокрых полотенца и книга, которую она уже давно не пыталась читать. Её руки были исписаны следами ожогов. Это были следы, оставленные, когда Гарри рванулся к ней в приступе, пытаясь найти ее палочку, и его магия разрядилась, как хлыст. Он даже не понял, что произошло.

— Не найдешь, — холодно отрезала она. — Я ее спрятала.

— — Ыгнайих… — зашипел Гарри, выгибая руки с крючковатыми пальцами. — Ы‑бтнк… х’ьейе н’гркдл’лх…

— Замолкни! — страшно взвизгнула Гермиона и хлестнула его по рукам.

С тех пор прошло несколько часов. Она успела поплакать, стоя перед зеркалом, отвешивая себе пощечины и уговаривая себя собраться.

Его лицо изменилось всего за пару дней: скулы впали, а под глазами пролегли тени. Временами глаза открывались — и в них отражалось что-то такое, что Гермионе хотелось отвернуться. Так смотрит человек, у которого изо рта вырвали кусок мяса — злость и дикий голод. Иногда он с кем-то болтал, иногда смеялся, иногда раскачивался, впившись пальцами в колени.

Она не разрешала себе спать, не привязав его к кровати. Он вырывался и расчесывал кожу до крови. Может, пойти к Флитвику? Но он догадается, что происходит с Гарри, или прямо спросит — а Гермиона не могла об этом рассказать. За практику темных искусств Дамблдор упек бы его в Азкабан как пить дать — ему нужен был светлый мальчик.

Гермиона подошла ближе. Села на край кровати, чуть коснулась его лба. Гарри горел, пот скапливался на висках и затекал на подушку. От него исходил тошнотворный маслянистый запах, кровавый жирный пот покрыл всё тело. Жир пах металлом и водорослями.

— Я здесь, — прошептала она. — Я всё ещё здесь, Гарри. Ты не один.

Он застонал.

— Солнце… не хочу… больн…

— Тогда не сдавайся, — Она накрыла его ладонь своей. — Ладно?

— Я тебя ненавижу, — сказал он, давясь слезами.

— Всегда пожалуйста.

Он захрипел, вывернулся в веревках, и его магия затрещала угрожающим огнем. Гермиона вытащила палочку, не зная, что можно сделать.

— Гарри. Ты мне нужен. — Ее голос дрогнул от испуга. — Особенно сейчас. Прошу, выбери меня, а не это. Ты зашел слишком далеко.

Он заплакал, и плакал, пока не уснул.

* * *

— Сколько я… спал? — прохрипел он, пытаясь разлепить глаза, склеенные корочкой.

— Трое суток.

— Ты что, все это время здесь сидела?!

Он был шокирован. Посмотрел на часы, еле фокусируя взгляд. Час дня. Трое суток, вот черт, целых трое суток из-за того, что он экспериментировал с магией!

— Меня сменял Добби, — ответила уставшая Гермиона, перелистывая страницу какой-то книги. — В душ пойдешь?

Гарри потер сухие глаза. Во рту был мерзкий привкус, язык пересох, будто Гарри много часов облизывал соляные копи. Он подвигал туда-сюда ноющей челюстью, мрачно собрал тапки по полу и побрел в предоставленный Выручайкой душ.

В зеркале отразился настоящий мачо. Белки налились кровью, радужки потемнели. Под глазами — Гарри аж приблизился к зеркалу, подумал, что сошел с ума и у него появились веснушки — лопнувшие капилляры образовали сеточку красных точек. Губа треснула, и запекшаяся кровь собралась на ней пятном. В половину щеки красовались мятые полосы от отпечатавшегося одеяла.

Он сидел в душе, скорчившись в комок. Было холодно, и горячая вода не спасала положение. Холод был внутри. Магия обозлилась на него, он чувствовал это, но отступила. И что ему делать потом — никогда не использовать магию? Ему казалось, что он загнал себя туда, где нет выхода, и придется идти на ковер к Дамблдору, стоять там, пламенея от стыда, слушать разочарованный ровный тон. Гарри встал, держась за каменную стену — голова кружилась — и хорошенько вымыл голову.

— Выглядишь все еще кошмарно, — тонко улыбнулась Гермиона.

— Очень мило, — только и произнес Гарри. — Спасибо большое.

Гермиона закрыла книгу, заложив ее пальцем.

— Учись это контролировать. Как хочешь, Гарри. Эти несколько дней — просто кошмар.

— Я знаю, — прошептал он, растерявшись от нападок. — Просто… Она хочет…

— Этого ты хочешь.

— ЭТО БОЛЬНО! — заорал он, превозмогая набат в голове. — БОЛЬНО!

— Значит, наплюй на боль, — закричала в ответ Гермиона. — Нет ничего такого, с чем не справилась бы дисциплина! Научись контролировать магию!

— Да как?!

— Если ты считаешь, что не справишься, то иди к Дамблдору, — безжалостно продолжила она. — Потому что магия будет разъедать тебя, превратит в своего раба и вымучает все вокруг, все, что ты любишь и что тебе небезразлично. И однажды ты пожалеешь, что не пошел к Дамблдору раньше.

— Я справлюсь, — хмуро ответил Гарри, усаживаясь за стол. Он выгорел. — Дай мне шанс. Что это у тебя на руках?

Она проигнорировала его.

— Добби?

— Это я сделал?

— Что хотела мисс? О, Гарри Поттеру стало лучше!

— Это я сделал?

— Господи! Да, Гарри, ты! Легче стало? Добби, принесешь ему чего-нибудь поесть, пожалуйста?

Гарри тошнило. Добби смотрел на них, уши прижаты к голове. Есть ли смысл извиняться? Можно ли за такое извиниться? Да что он за чудовище?

— Это твоя магия, — вздохнула Гермиона. — Я знаю, что ты ее не контролировал.

— От этого не легче, — ответил он.

Она промолчала.

Когда Гермиона ушла на Нумерологию, Гарри поменял потную постель, всю в кровавых мазках. Сел, устало вытер лоб. Его опять начинало трясти. Хотя нет. Он посмотрел на свои руки — всё было в порядке.

Что тогда было не так? Или он просто забыл как это — жить без боли? Да вроде нет.

Пространство.

Вот оно что. Пространство стало вязким. Движения — чуть запаздывающими. Язык стал чужим — шероховатым, неуклюжим. Гарри встал, прошелся. Каждый вздох отдавался в голове туманным эхом, словно его уши залили водой. Всё казалось чуть-чуть знакомым и одновременно чужим.

Словно кто-то медленно выключал свет внутри головы — прикручивая лампу виток за витком.

Он моргнул. Потянулся к голове, пощупал затылок. Будто кто-то раскалил медную монету у него в черепе.

Он понял, что не может подобрать слова. Что-то назревало. Приближалось. Что-то непрошеное, что выходит из подсознания. Он никогда не терял сознания так плавно, так медленно…

Тело знало раньше, чем ум.

«Скоро», — подумал он, охваченный смесью ужаса и тупого смирения, — «ещё сек…»

Гарри летел на спине филина по голубому небу к старому увитому плющом дому, дом стоял на склоне высокого холма. Приятный ветер дул в лицо. Они спускались все ниже и ниже и, наконец, влетели в темное разбитое окно в верхнем этаже дома. Миновали полутемный коридор, влетели в дверь в конце коридора и очутились в слабо освещенной комнате с наглухо заколоченными окнами.

Филин пролетел через комнату, завернул прямо в кресло и исчез. На полу рядом с креслом двигались две темные фигуры.

Одна принадлежала большой змее, другая человеку. Человек был маленький, лысый, остроносый. Он лежал, скрючившись, на коврике перед камином, всхлипывал и хрипел.

— Тебе повезло, Хвост, — раздался ледяной голос из глубины кресла, куда опустился филин. — Очень повезло. Ты сделал грубую ошибку, но все обошлось. Он мертв.

— Господин, — с трудом произнес человек на полу. — Господин мой, я… я так рад… простите…

— Нагайна, — продолжал ледяной голос, — тебе сегодня не повезло. Я пока не позволю тебе пообедать Хвостом. Ну, ничего, ничего, Гарри Поттером полакомишься.

Змея зашипела, и Гарри увидел ее трепещущий язык.

— Вот тебе еще, Хвост, и помни, больше ошибок я не потерплю.

— Не надо, мой господин, умоляю…

— Круцио!

Хвост закричал как животное, разрываемое клещами. Гарри захлебнулся в этом звуке — он не слышал ничего, кроме этого мучительного, бесконечного рева, шрам вспыхнул белым огнем. Гарри кричал, кричал, кричал, не осознавая этого — от боли и ужаса, терпкого звериного страха — красные глаза найдут, тонкие пальцы потянутся за ним…

Он очнулся на полу, рыдая от боли, двумя руками вцепившись в лоб. Его трясло, а по полу от штанин растекалась теплая лужа. Он перевернулся, лихорадочно всматриваясь в темные углы комнаты, отползая прочь от Волдеморта, прочь от боли.

Звать Добби было выше его сил. Он лежал — в глазах было темно — и судорожно подергивал ногами.

Гарри перевернулся, наконец встав на дрожащие колени, поморщившись, убрал лужу.

Он не понимал, как сумел подняться. Ещё мгновение назад сидел на полу, пытаясь справиться с головокружением, а в следующий — уже шел, цепляясь за спинки кресел, потому что не мог восстановить равновесие и удержаться на ногах. На губах чувствовался вкус крови, но он так и не понял, откуда она взялась.

— Гермиона?

Ответа не последовало.

— Гермиона?

Гермионы не было.

Пошатываясь, он побрел в душ, потирая глаза в попытке лучше рассмотреть творящееся вокруг и прийти в себя. В голове бил набат. В зеркале отразилась искаженная рожа — шрам, разветвляющийся по всему лбу, кровоточил.

Со сдвоенного урока нумерологии Гермиона пришла в половину седьмого, когда сумерки только начали опускаться на замок. Гарри, мрачный, сидел в кресле.

— У меня опять был сон, — встретил он ее. — Про Волдеморта.

Гермиона, вмиг напрягшись, села на диван, скинув сумку на пол.

— Кто-то умер, и это пошло на руку Волдеморту. Но Хвост перед этим совершил какую-то ошибку, и Волдеморт его за это наказал. Ну и он, как обычно, планирует убить меня, но тут ничего нового.

— Нет, мне все-таки интересно, почему ты видишь эти сны.

— А ты не понимаешь? — Он вскочил и заходил по комнате. — Во мне все-таки часть его души…

— Не говори так!

— …может, я вижу эти сны, когда слаб, или еще что-то…

— Гарри. Мы не доказали, что в тебе его душа, или смерть, или что бы там…

— …хотя летом всё было нормально, просто недоедал…

— Гарри.

Он посмотрел на ее, раздраженный и взъерошенный.

— Пойдешь к Дамблдору?

— Уже сходил, пока чувствую себя в адеквате. Он, конечно, мудак, но мы на одной стороне. — Гарри потянулся.

— И что?

Гарри вздохнул.

— Он думает, что сны вещие — естественно. Или как называются сны, когда ты видишь, что происходят в настоящем? Короче, типа шрам у меня начинает болеть, когда Волдеморт близко и питает ко мне — цитирую — особенно сильную ненависть.

— А во сне ты чувствовал его ненависть?

— Я и в первом ее не чувствовал. Не знаю, чего он вдруг взъярился. Короче, Дамблдор думает, что всё связано: Берта, какой-то старик, который жил в деревне отца Реддла, и Крауч.

— А что Крауч?

— Ах, да! — вспомнил Гарри. — Я ж тебе не рассказал. Крауч мертв.

Гермиона тихо вскрикнула и прижала руки ко рту.

— Какая-то Чарис Крауч, вроде его сестра, пришла в Министерство, и сказала, что родовой гобелен показывает дату смерти. Двадцать третьего мая.

— Господи…

Гермиона молчала несколько минут, уставившись в огонь.

— Слушай, Гарри. Вспомни, что Дамблдор тебе еще говорил. Или спрашивал. Вообще, как себя вел — паузы, жесты, всё.

Гарри задумался, перебирая воспоминания, благодаря Умострильному ритуалу теперь уложенные в аккуратные штабеля.

— Так… Он подтвердил, что Сириус ему всё рассказывает, сказал, что сам привел Сириуса в пещеру.

— Ага, так и знала.

— Я спросил, становится ли Реддл сильнее, он так внимательно посмотрел на меня. Еще сказал, что его слова о том, почему я чувствую Волдеморта — всего лишь предположение.

— Ну, его предположения часто оказываются правдивыми.

— Еще спросил, видел ли я Волдеморта.

— А это ему зачем знать? Он же в курсе, что у него новое тело. И что ты ответил?

— Что видел только спинку кресла.

Гермиона еще немного сидела, раздумывая, а потом мрачно усмехнулась.

— Ну конечно. Естественно. — Она фыркнула. — Он в курсе того, что ты… ну, что в тебе душа Волдеморта.

— А ты сомневалась? Стоп, и что?

— А то, что ему было интересно, как ты видишь Волдеморта в своих снах — сбоку или… или его глазами. Очевидно, было бы плохо, если бы ты начал вселяться в его сознание, м?

Гарри передернуло.

— Что еще?

— В конце пожелал мне удачи в третьем туре, — хмуро ответил Гарри. — Позвал меня, долго молчал, а потом пожелал удачи. Всё он знает, Гермиона.

И Гермиона зашипела, как разъяренная кошка.

* * *

Следующие будни прошли относительно скучно. Она все равно ходила на уроки, оставляя вместо себя Добби и бегая в Выручайку каждую перемену. Гарри было лучше — вроде бы. Иногда он расхаживал по комнате, заламывая пальцы, иногда замирал и всматривался в окно. Ел плохо, но питание началось налаживаться к огромному облегчению Гермионы и счастью Добби. В пятницу его опять затрясло, и он два дня провалялся в кровати, воя и раздирая себе грудную клетку, пока Гермиона, сдерживая слезы, его не связала. Он не спал, хоть и был уставший донельзя. Его тошнило, и весь бульон, съеденный днем, оказался на полу. Гермиона, не поведя и бровью, взмахнула палочкой.

Она смотрела на него, когда он спал, и любовь к нему — ее брату, ее семье — переполняла сердце пышущим жаром. Они знали друг друга интуитивно — костями, кровью. «Бери, что хочешь. Рви, ломай, выжигай. Я буду ненавидеть тебя за это, Гарри, но и любить тоже буду вечно. Даже если ты сотрёшь всё, что у нас было, и то, кем ты есть. Даже если от меня ничего не останется, только пепел».

Через два дня он открыл окно, высунулся в него наполовину, и с наслаждением вдохнул запах приближающегося лета.

Ломка прошла, но жуткое, сладкое желание слиться с Магией проникало в сны, ввинчивалось в ноздри. Гарри не мог заснуть по нескольку часов, вертелся и многократно переворачивал подушку холодной стороной, а потом проваливался в дрему, где к нему подбирались многопалые черные чудовища.

Сегодня Гарри снилось, что он парит в полной тишине, где нет ни верха, ни низа, ни дыхания. Космос был пуст, но этот вакуум давил сильнее любой стены. Впереди, в бесконечной черноте, росло и пульсировало Солнце. Оно было черным, как уголь, и его протуберанцы взвивались резкими всполохами. Как он отличил черноту Солнца от черноты космоса?

Он летел к этому Черному Солнцу. С каждой секундой оно становилось ближе, и холод усиливался, пока не превратился в боль, пронизывающую каждую клетку тела. Вокруг Солнца начали проступать силуэты — они не имели формы, только намеки: щупальца, углы, слишком много глаз, крылья. Боги смотрели на него, не чувствуя, что он живой, и от этого было страшнее всего. Одно из существ — слишком огромное, чтобы его осознать — шевельнулось. Волна беззвучного крика прокатилась через пространство, и Гарри понял, что звук родился в его голове.

— К’тхаа й’аах, зхаур. Фтагн-р’леех… Фаахр’л Шуб-Ниггурат.

Он не мог сопротивляться. Черное Солнце теперь занимало всё небо. Оно раскрылось, как гигантская пасть, и тогда Гарри увидел невообразимое и завопил.

Он проснулся, захлебываясь криком и дрожа от холода.

Наступил июнь, и все в замке опять заволновались, не могли дождаться последнего тура соревнований. Гарри каждую свободную минуту практиковался в разных заклятиях, только изредка выходя прошвырнуться с Невиллом по берегу Озера.

Вставал он еще до рассвета. Быстро перекусив, шел на восьмой этаж. Некоторое время разминался, а потом с тяжелым вздохом приступал к тренировкам. Он продумал целый комплекс тренировочных модулей, которые выторговал в Выручайке, и с утра до ночи скакал между тяжелых шаров, с гулким свистом пролетающих мимо, и пропадающих половиц. Тренировался метать кинжалы. Этому Гарри учился в одиночестве. Научился крепко стоять на ногах, чтобы его не могли сбить. Научился правильно смыкать кулак, всегда защищать лицо и плавно смещать точку равновесия. Учился создавать максимально ударную силу. Он держал ноги на весу долгие минуты, пока не начинал дрожать от напряжения. Уклонялся от заклинаний манекенов. Скакал по препятствиям с завязанными глазами. Пытался падать и подниматься из самых неуклюжих позиций. Бегал с мешками песка — по два кило на каждую конечность. Когда надоедал тренировочный зал, выбегал в коридор и начинал забег по лестницам замка. В середине дня обедал, отдыхал около часа, читая книги, после чего шел к турнику. Там он подтягивался, крутился, качался — и так до позднего вечера, пока не падал на кровать абсолютно мокрый и изнеможденный. Сил не было даже на душ. Сколько недель прошло в подобном режиме, было страшно подумать.

Благодаря Малефикусу и целой куче дополнительной литературы Гарри быстро овладел чарами Помех и Щитовыми чарами, Взрывным заклятием, Компасным, несколькими темными проклятиями. Он учился очищать дыхательные пути, трансфигурировать животных в червей, жалить и отрезать, замедлять и парализовать. Энциклопедия в голове пополнялась и пополнялась, но он не позволял себе радоваться. Тащил Гермиону дуэлировать, и они прыгали по всему залу, швыряясь заклинаниями, усилием воли контролируя силу луча, делая их невидимыми, связывая и переплетая одно проклятие с другим.

Когда он возвращался в спальню, то валился на кровать, раскинув руки. Как же хорошо было вновь почувствовать себя живым и активным. Интересные задания, требующие всех сил и знаний, выматывали его, и он с обожанием тянулся к ним, пил из этой чаши еще и еще.

Снились ему дивные вещи: ракеты и космические корабли, атлетичные пловцы, прыгающие с трамплинов в гигантские фонтаны, взрывающиеся лавой вулканы. Иногда эти сны пересекались с поистине мрачными видениями черной бездны, звавшей его сотнями шепчущих голосов, лунными грибами, сияющими зловещими цветами, голыми черными камнями незнакомых планет, устремленными в небеса исполинскими глыбами.

Просыпался он с такой сильной эрекцией, что ему хватало пары движений, чтобы достичь пика, и с таким сильным ужасом, что только задыхался, пытаясь схватить воздух ртом. Горло почему-то перехватывало предвкушением.

Наступающий на пятки третий этап Турнира пугал, как никогда. Гарри шарахался от проходящих мимо учеников, и проводил целые часы, раздумывая, не замыслили другие чемпионы чего-то… экстра. Он пытался медитировать, стараясь угнать находящую тревожность, но сердце билось, будто хотело выпрыгнуть из груди. Руки тряслись, живот крутило спазмами. Несколько раз он едва успевал в туалет, а потом хихикал, представляя, как обделался бы прямо на Чарах. Наверняка, этот смех тоже был… своего рода тревожным. Ярость билась в груди, достигая своего предела — наверное, это было последствием страха. Он срывался на ни в чем не повинных одноклассников, швырялся перьями в гостинной, пока испуганная Гермиона не вытаскивала его прочь.

С приближающимся двадцать четвертым июня, Гарри снова начал прижигать себе ноги. Боль действовала почти успокаивающе — в ней было что-то странно привычное и знакомое. Он давно усвоил: чтобы добиться результата, нужно что-то отдать взамен. Труд, пот, слезы. И такие жертвы почти всегда сопровождались болью. Значит, боль — это путь к успеху. В этом не было ничего странного.

* * *

В день Турнира во время завтрака за гриффиндорским столом было особенно шумно. Совиная почта принесла Гарри открытку от Сириуса с пожеланием удачи — всего только кусок пергамента с отпечатком грязной собачьей лапы, но у Гарри все равно потеплело на сердце. Как обычно, прилетела сипуха, принесла Гермионе свежий номер «Ежедневного пророка». Она развернула газету и поперхнулась, забрызгав всю первую страницу тыквенным соком.

— Что там? — спросил Гарри. — Снова Рита Скитер?

— Нет, — ответила Гермиона и попыталась куда-нибудь деть газету.

Малфой уже кричал из-за стола слизеринцев:

— Эй, Поттер! Поттер! Надеюсь, ты нас не покусаешь?

У Малфоя в руках была та же газета. Слизеринцы рассмеялись и, как один, повернулись в сторону Гарри. Гарри повернулся к Малфою, оскалился и показал средний палец. Малфой побагровел.

— Слишком много спеси для такого как ты, Поттер. Трахнул свою грязнокровую подружку и вообразил себя мужиком?

Гарри в бешенстве рванулся к столу Слизерина.

— Слышь, малафья, а говна на лопате?!

— Гарри!

— Я, сука, ебало тебе обглодаю!

Гермиона поймала его за руку. Малфой немного струхнул, но все еще пытался высокомерно ржать.

— Не трогай, смердеть не будет.

Она презрительно посмотрела на Малфоя и надавила на плечо Гарри, чтобы он наконец-то уселся на лавку. Он хмуро повиновался; от бешенства его трясло.

— Дай газету, или я нахер взорвусь.

Гермиона неохотно повиновалась. Гарри развернул газету и увидел фото под огромной шапкой:

ГАРРИ ПОТТЕР «НЕЗДОРОВ И ОПАСЕН»

Мальчик, сокрушивший Того-Кого-Нельзя-Называть, сейчас нездоров и, возможно, опасен, — сообщает наш специальный корреспондент Рита Скитер. — Недавно стали известны тревожные факты, касающиеся странного поведения Гарри Поттера. Эти факты вызывают серьезные опасения: сможет ли он дальше участвовать в столь трудном соревновании, как Турнир Трех Волшебников, и даже вообще учиться в школе «Хогвартс».

«Ежедневному Пророку» удалось выяснить некоторые тревожные обстоятельства, касающиеся Гарри Поттера, которые директор Хогвартса Альбус Дамблдор утаил от магической общественности.

— Поттер — змееязычный волшебник, — сообщил нам Драко Малфой, четверокурсник из Хогвартса. — Пару лет назад в замке был совершен ряд нападений на учащихся. Многие подозревали в них Поттера: в Дуэльном клубе на глазах у всех он в приступе ярости приказал змее напасть на своего однокашника. Но тогда все это замяли. Кроме того, у Поттера в друзьях оборотни и великаны. Похоже, стремление к власти может толкнуть его на что угодно.

Змееязычие, т. е. способность разговаривать со змеями, давно считается одним из видов Темных Искусств. Не зря самый известный змееязычный маг современности — Тот-Кого-Нельзя-Называть. Член Лиги Защиты от Темных Искусств, пожелавший остаться неназванным, заявил, что, по его мнению, необходимо возбудить расследование в отношении всех змееязычных волшебников.

— Лично я, — сказал он, — испытываю большое недоверие к каждому, кто умеет разговаривать со змеями, поскольку этих тварей часто используют в самых зловещих видах черной магии и они традиционно ассоциируются со злом в чистом виде.

И конечно, все, кто водит дружбу с такими носителями зла, как оборотни и великаны, не могут не обладать склонностью к насилию.

Конечно, мы помним, как несколько месяцев назад в статье моего коллеги Стивена Райта утверждалось, что Гарри Поттер прибегает к черной магии, практикует древние ритуалы и готов на всё ради победы. Связаны ли с этим приступы ярости, которые наблюдали некоторые одноклассники Поттера?

Альбусу Дамблдору следует серьезно подумать, допускать ли такого ученика к участию в Турнире Трех Волшебников. Существует опасность, что Поттер, обуреваемый безрассудным стремлением выиграть, не остановится ни перед чем, ведь сегодня вечером заключительное состязание Турнира.

Гарри побледнел от злости.

— Дискредитация. Как вовремя.

Гермиона непонимающе, но на всякий случай сочувственно взглянула на него.

— Если я скажу, что Волдеморт возрождается, никто мне не поверит, — зашипел Гарри, наклонившись к ней. Малфой и его прихлебатели корчили дебильные рожи за спиной Гермионы. — Эта Скитер — подстилка старшего Малфоя! Сегодня он возродится, а значит, им надо меня дискредитировать! Хорошо, что они не узнали про шрам, иначе…

— Поттер, все участники Турнира собираются после завтрака в комнате, примыкающей к залу, — раздался над ним знакомый голос.

— Но ведь соревнование начнется вечером! — воскликнул Гарри, поворачиваясь к МакГонагалл.

— Конечно, Поттер. В комнате собрались семьи участников Турнира. Они приглашены посмотреть последнее состязание.

С этими словами она отошла от стола.

— Конечно, перед казнью надо дать человеку… Стоп, что? Дурсли, что ли, приехали?

Он был прав. В комнате с потухшим камином, вдали от черноволосых родителей Крама, мать Делакур и отца Седрика, стояла Петунья Дурсль.

Неловкая, слишком нарядная, в кремовом жакете, с рукой, судорожно сжимающей маленькую сумочку.

Гарри застыл.

— Что вы здесь делаете?

Миссис Дурсль тут же фыркнула и превратилась в саму себя.

— Надо было усерднее прививать тебе воспитание, мальчишка.

— Вы ведь… ненавидите всё это, — только и выговорил Гарри. — Как вы сюда попали?

Петунья потупилась.

— Что ж. Я думала, если буду это ненавидеть, всё исчезнет. Но оно не исчезло. Ты вырос. Стал другим. — Она посмотрела прямо ему в лицо. — Навестил Дадли, подарил нам… — Она запнулась. — В общем, ваш Дамблдор, который подбросил тебя нам, как щенка, был так мил, что пригласил меня сюда. Сказал, что я какой-то сквиб.

Сквиб? Она фыркнула еще раз, но Гарри улыбнулся. Было здорово видеть здесь человека из другого мира. Если она приехала сюда — значит захотела. Либо увидеть магию, либо Гарри, либо и то, и то вместе. И черт с ним, со сквибством.

— Показать вам замок?

С тетей Гарри провел весь день — показывая Выручайку, домовиков (Петунья масштабно перепугалась), окрестности замка. Поздоровались с Гермионой, когда она вернулась с экзамена по Истории магии. Гермиона тете понравилась, потому что выглядела прилично по меркам волшебницы — мантия убрана в сумку, легкая рубашка сияла белизной, пышные кудри заплетены в аккуратный колосок, а тонкие гольфы натянуты чуть ли не по линеечке. На фоне взрывающихся карт, промчавшихся мимо кричащих младшекурсников и Рона, который вырулил из Большого Зала с хмурым лицом, кетчупом на щеке и выпростанной из брюк рубашкой, она была настоящим спасением. Петунья цепким взглядом оценила кожаный ремешок от Mulberry, учуяла легкий аромат Jo Malone и вцепилась в Гермиону как клещ.

Гермиона подошла к разговору с той же, вероятно, старательностью, с которой древнегреческие жрецы выбирали быка для гекатомбы. Соловьем разливалась о погоде и не забывала отвешивать комплименты. Повторяла мимику, жесты и подстраивалась под громкость и скорость речи.

— Это Хагрид, Гарри рассказывал, что вы с ним встречались… Ой, простите, я забыла. — И Гермиона улыбнулась ослепительной улыбкой, которой научил её Локхарт. — Давайте лучше посмотрим на гудящие нарциссы, они как раз сейчас цветут. А это профессор Вектор, она у нас ведет… м-м-м… математику. Да, я из South Hampstead. Мои родители стоматологи. Они хотели отдать меня в Оксфорд, но, к сожалению, мне пришло письмо отсюда. А Гарри рассказывал, что ваш муж работает в фирме по производству дрелей, это правда? Очень достойное занятие! О, вы тоже выращиваете розы? Мама всё время борется с тлей — это просто беда...

Гарри слушал поставленный голос разводящей версаль Гермионы и пытался спрятать усмешку. Конечно, интересно ей. Она Петунью на дух не переносит — просто пытается сделать следующее лето Гарри более терпимым. От этого становилось теплее на душе.

В конце концов Гарри не выдержал. Ему просто необходимо было тренироваться, а часы тикали все яростнее, поэтому он затащил Гермиону и тетю в Выручайку, представив ее залом, смахивающим на гостиную Дурслей, попросил Добби подать чай по высшему классу и удалился в другую комнату — размяться. Тетя не переживала. Когда Гарри заворачивал в дверь, он увидел, что его спутницы уже устроились на мягких креслах и увлеченно чесали языками. Ну и прекрасно.

Очнулся он только тогда, когда Гермиона забарабанила в дверь.

— Гарри, время ужина. Скоро лабиринт.

Он вытер кровь с щеки — поцарапался, проходя препятствия — и вытер футболкой лицо.

— Сейчас, переоденусь и выхожу.

Его вещи давно были перевезены в Выручайку, поэтому проблем с этим не возникло. Он быстро принял душ, нацепил драконоборческий костюм (на всякий случай), взял с собой кобуру и тщательно уложил туда зелья. Захватил кинжалы, купленные в Лютном, рунные камни, предварительно связанные в браслет, нацепил на руку, мантию запихал в карман. Палочки отполированы. Прекрасно.

— Готов!

Петунья смотрела на него странным взглядом — и если бы Гарри знал ее получше, он бы предположил, что она за него переживает. Гермиона, вся бледная, вцепилась в запястье ногтями.

— Помнишь план?

— Сложно забыть, если ты меня по нему столько времени гоняла.

В Большой Зал спустились молча; тетя Петунья держала свою сумочку так крепко, что трещал кожзам. Она уже не взвизгивала, когда к ней подлетала движущаяся лестница, так что путь вниз прошел без шума и пыли.

За столом для преподавателей сидели уже и Людо Бэгмен, и Корнелиус Фадж. Бэгмен, как всегда, весел и оживлен, Фадж — мрачен и неразговорчив.

Несмотря на обилие праздничных блюд, Гарри почти ничего не ел: его уже била нервная дрожь.

— Смотри, как он сидит, — прошипел он Гермионе, показывая глазами на безмятежного как никогда Дамблдора. — Сейчас начнется война, а он спокойный. Жрет тарталетки.

Гермиона сжала его плечо.

Постепенно волшебный потолок менял синеву дня на алые закатные краски сумерек. Наконец директор поднялся на ноги, и зал затих как по его велению. В тишине Зала можно было бы услышать, как падает перо.

— Леди и джентльмены, через пять минут я приглашу вас пойти на поле для квиддича, где начнется третье, последнее состязание Турнира Трех Волшебников. А сейчас прошу всех участников проследовать на стадион за мистером Бэгменом.

Гарри сжал руку Гермионы, безвольно упавшую на стол, и встал. Вместе с ним встали гриффиндорцы.

— Ну, удачи. — Петунья подняла было руку, будто хотела что-то сделать, но опустила ее.

Гарри кивнул.

— Будем ждать тебя на трибунах, — веселым тоном сказала ему Гермиона, но ее трясло, и она взяла Петунью под руку, чтобы хоть как-то успокоиться. — Со щитом.

Гарри поднял вверх кулак.

— Идущий на смерть приветствует тебя!

Гермиона стукнула его по плечу.

Поле для квиддича изменилось, но для Гарри это не было сюрпризом — пару дней назад он облетел поверху лабиринта на метле, укрывшись мантией-невидимкой, и хорошенько его зарисовал. Сто процентов лабиринт будет меняться — иначе бы было слишком просто — но хотя бы для начала прохождения сойдет. В центре лабиринта, как он выяснил, стояла какая-то беседка, но Кубка там еще не было. По крайней мере, не было видно его света. Он осмотрел пути подхода к центру — туда вели всего две тропинки — сложно будет подкрасться к нему, будучи незамеченным.

Небо окрасилось в густой исчерна-синий цвет, и на нем зажглись первые звезды. Воздух наполнился взволнованными голосами и звуками сотен шагов — зрители торопились занять отведенные им трибуны. К Бэгмену и участникам подошли Хагрид, МакГонагалл, Грюм и Флитвик.

— Мы будем патрулировать снаружи, — сообщила МакГонагалл. — Если кто-нибудь почувствует, что требуется подмога, пошлите в воздух сноп красных искр, и мы незамедлительно придем на помощь. Все ясно?

Чемпионы кивнули.

— Удачи, Гарри, — шепнул Хагрид, и патрульные разошлись в разные стороны, каждый на свой пост вокруг лабиринта. Коснувшись палочкой горла, Бэгмен произнес:

— Сонорус!

И тут же его усиленный волшебством голос разнесся по всему стадиону:

— Леди и джентльмены, третье и последнее состязание Турнира Трех Волшебников начинается! Разрешите мне напомнить вам турнирное положение участников на сегодняшний день! Первое место — мистер Гарри Поттер, школа «Хогвартс», восемьдесят пять очков!

Крики, гром аплодисментов разбудили птиц в Запретном лесу, и они с тревожным гомоном поднялись в темное ночное небо. Лица с распахнутыми ртами плясали на трибунах смазанными пятнами. Уроды, плюющие в него всю осень, вдруг проснулись? Ты посмотри. В Гарри заворочала головой, заворчала ярость.

— На втором месте мистер Седрик Диггори, школа «Хогвартс», семьдесят три очка! — снова гром аплодисментов. — И на третьем месте — мистер Виктор Крам, институт «Дурмстранг», семьдесят очков!

Сделав глубокий вдох, Гарри сжал челюсти. Он должен стать безжалостным. Страха, мать его, отныне не существует.

— Итак, Гарри, начнешь по моему свистку! — пророкотал Бэгмен. — Три… два… один…

Он резко свистнул, и Гарри устремился внутрь лабиринта.

* * *

Звуки стадиона тут же стихли, едва он вступил во тьму лабиринта — аж заложило уши. Выбранная им дорожка была совершенно пустынной. Он повернул вправо и прибавил шагу, подбросив в воздух светящийся шарик света. По земле лабиринта струился зеленоватый туман, не причиняющий на первый взгляд вреда.

Гарри то и дело оглядывался. К нему опять вернулось привычное ощущение, что за ним следят чьи-то глаза. Небо с каждой минутой становилось чернее, тени сгущались и в лабиринте.

Дорожка привела к очередной развилке.

— Указуй, — прошептал он палочке, держа ее на ладони.

Палочка сделала один оборот и замерла, указывая направо, в густую изгородь. Значит, север там, а центр лабиринта — на северо-западе. Самое лучшее — свернуть влево и при первой возможности взять правее.

— Инсендио, — попробовал он.

Стена вспыхнула, но точно так же быстро погасла. Ладно, не сработало. Но у него был дополнительный план.

— Bi-s-siḥri ʾaksiru al-ʿaqabah.

В отличие от Инсендио, заклинание проделало дыру в стене, и Гарри удовлетворенно улыбнулся. Игра начинается. Пора выпустить голема.

Гарри достал кусок глины из кармана, повернул палочкой и прошептал:

— Шанти, Шанти, Дахат, Дахат.

Человечек вырвался из его руки, упал на землю и, выросши в размерах до семилетнего ребенка, любопытно склонил голову.

Впереди по-прежнему никого. Гарри свернул направо, и там пусто, никаких препятствий. Всё еще ни одной опасности. Лабиринт как будто заманивал в ловушку, усыпляя внимание. Сердце Гарри забилось быстрее, и живая изгородь заколыхалась в ответ.

— Что…

Он струхнул, руки задрожали, изгородь с жутким сосущим звуком двинулась к нему, и он побежал. Вылетел из-за угла следующей развилки и чуть не воткнулся в дементора. Голем несся за ним. Черт! Изгородь бушевала, колыхалась, как будто над головой у Гарри разверзлось небо, и чем больше он паниковал, тем громче она выла…

Так, по порядку. У него семья, у него счастливая семья, мирная жизнь…

— Экспекто патронум!

Из палочки вырвался серебряный олень и поскакал навстречу дементору, который при виде оленя сделал шаг назад и запутался в полах плаща. Изгородь замерла.

— Подожди! — крикнул Гарри вдогонку патронусу. — Это же боггарт! Риддикулус!

Боггарт с громким треском взорвался и растаял в облачке дыма. Гарри заполошно оглянулся. Изгородь была спокойна, как гладь воды в штиль. Почему на нее подействовал Патронус? Думай, Гарри, думай! Он зажмурился. Стены — как дементоры. Они питаются эмоциями, болью, страхом. Точно — страх. Гарри же испугался!

Он прислушался и, беззвучно ступая, двинулся вперед, пытаясь дышать как будто ровнее. Вдох на четыре, выдох на четыре… Вдох на четыре, выдох на четыре…

Налево… направо… снова налево… опять сгусток тумана… два раза уперся в тупик. Где он?

Повернул направо, обратно, и увидел шевеление изгороди, из которой выползало незнакомое Гарри рыжее существо с пятью ногами. Гарри только успел заметить, как подвернутые внутрь ступни напрягаются, и в страхе выкрикнул:

— Защищай!

Голем с низким рычанием накинулся на существо, а Гарри повернулся и драпанул, что было сил.

Налево. Направо. Опять заблудился.

Пошатываясь, Гарри остановился и опять применил заклинание Компаса. Шевеления сзади не было видно, значит, голем справлялся с работой. Палочка показала, что он слишком уклонился к востоку.

Проделал дыру в изгороди, свернул направо и увидел перед собой зеркало.

Оно висело на когтистых толстых лианах, плетущих свое начало из живой изгороди, и его поверхность была покрыта ржой. Гарри подошел ближе и увидел свое бледное, напряженное отражение.

Он повел палочкой.

Отражение осветилось, и Гарри увидел Гермиону, сидящую около него. Что? Он обернулся — никакой Гермионы не было, лишь прижавшийся к его ноге голем. Но она отражалась в зеркале. Это что-то вроде Еиналеж? Там отражается его желание?

Он присмотрелся к зеркалу, наколдовал Экскуро, чтобы убрать вековую пыль. Гермиона была одета в… Гарри даже зажмурил глаза. Открыл. Гермиона по-прежнему была одета в тонкое платье, открывающее грудь и ноги, призывно и благодарно улыбалась. Гарри-в-отражении погладил ее по голове, как собаку, и в настоящем Гарри колыхнулось отвращение. Ты че себе позволяешь? Он присмотрелся и к себе.

Он был взрослее. Его руки покрывали руны, рубашку на груди распирали мышцы.

Шрам на лбу исчез, зато голая ступня была поставлена на голову с бледным лицом, багровыми полузакрытыми глазами и змеиными ноздрями-щелками. Волдеморт. Гарри в отражении усмехался.

— Ты можешь стать мной, — заговорил Гарри-в-отражении.

— Неинтересно, — отрезал Гарри и развеял зеркало. К чертям собачьим, он еще помнил, как заманивал его в отражении Еиналеж Волдеморт.

Он пробежал вперед, и, не доходя до отрезка пути, где в воздухе висела странная золотистая дымка, невинно мерцавшая в лунном свете, рванул вправо.

Минут пять не было ничего, кроме тупиков. Дважды он свернул не туда. Огонек, бежавший впереди него, отбрасывал скачущие тени на изгороди. Гарри вылетел из-за поворота, и очутился нос к носу с соплохвостом. Так-с, обычные заклинания тут не подойдет. Гарри попятился, снимая с браслета руну, и, пока сопл его не заметил, швырнул камушек в него, шепча кодовое слово.

— Слаф!

Камушек упал рядом с соплом и взорвался синей аурой, обволакивая запаниковавшего сопла сверкающим куполом. Через купол Гарри увидел как зверь повернулся, устало выпустил пару искр из сопла и, перевернувшись на спину, задрых.

Отлично, это было просто. Взял направление на северо-запад и бросился было вперед. Но вдруг услышал над головой шуршание. Гарри повернулся и успел увидеть только черную тень, соскочившую со стены.

Это была Гермиона. Голем зарычал.

— Я пришла тебе помочь, — запыхавшись, сказала она. Ее красные глаза блестели.

— Гермиона? — неверяще спросил Гарри. — Но как?.. Подожди, — нетерпеливо приказал он голему.

— Перелезла по стенам, — махнула рукой Гермиона. — Да разве это важно? Давай, идем, я тебе помогу. Вторая палочка не бывает лишней.

Что-то было не так, но Гарри не мог понять, что.

— Как тебя не заметили?

Гермиона сдула локон со лба. Ее пушистые волосы мотнулись из стороны в сторону, когда она закинула голову назад в раздражении.

— Господи, Гарри, пошли быстрее!

— У тебя красные глаза, — ровно сказал Гарри, поднимая палочку. — И утром у тебя была косичка. Кто ты?

Гермиона дрогнула.

— Ты о чем? Это просто свет…

— Тут нет красного света, — рыкнул Гарри и отшвырнул Гермиону к стене воздушным потоком. Порыв был мощным, но силуэт Гермионы вывернулся в свете луны и с неимоверной силой ринулся к нему. Гарри яростно вырывался, пытаясь выписать формулу палочкой, но пространства для размаха не хватало.

Гермиона сжала его горло, и Гарри задергался в ее хватке. Он не мог дышать. Он упал на колени, пытаясь сбросить Гермиону с себя, вывернулся. Она обхватила его сзади ногами.

— Раз, два, три, четыре, пять, — сказала Гермиона чужим голосом и засмеялась. — Я иду тебя искать, я иду с тобой игра-а-ать…

Он задыхался — ее руки царапали его лицо, растягивали ноздри, лезли в глаза. «Голем, ко мне!» — изо всех сил подумал он и услышал топот маленьких ножек. Тогда он остановился. Затих. Сосредоточился — Гермиона непонимающе потянула его за волосы — и, через плечо схватив Гермиону за лицо, выпустил всю энергию, которую накопил, не кормя замок кровью.

Тварь завизжала и отпрыгнула вбок. Ее лицо покрылось ожогами и нарывами. Голем набросился на нее сзади и повалил на себя, к земле, удерживая ее глиняными ножками.

— Как больно, Гарри! Боже, зачем… — плакала Гермиона.

Гарри подполз к нему, стараясь не смотреть в глаза. Его трясло, горло сдавливало рыданиями. Что, если это Гермиона? Что, если он ошибся, неправильно расслышал?

Гарри собрал больше магии в ладонях и вцепился в гермионино лицо.

— Прошу тебя, — рыдала Гермиона. — Прошу, остановись.

Ноздри Гарри заполнились запахом горелой плоти. Он задыхался, но не отпрянул.

— Это всё темная магия, — невнятно простонала Гермиона, царапая ему руки. — Прошу, не надо. Ты ведь не можешь меня убить.

— Могу и убью, — прошептал Гарри. — Могу и убью.

Кость проломилась под его рукой, медленно исходя дымом. Лицо медленно превращалось с каждым выбросом энергии в месиво из плоти, костей и мышц. Лицо полностью утратило форму, и Гарри задохнулся от ужаса.

Тварь больше не двигалась. Через две секунды, когда Гарри остановился и с недоверием рассматривал ее изувеченное лицо, она тихо осыпалась прахом в его руках.

Гарри откатился из лужи крови и сделал большой, тяжелый вдох. Это была не Гермиона. Гермиона бы не рассыпалась.

А потом его вырвало.

Он не мог оставаться на месте, но и не мог идти вперед. Он сделал пару шагов, уперся рукой в изгородь, отдышался. Из глаз лились слезы, тело сотрясалось в рыданиях. Забудь об этом. Не сейчас. Это не Гермиона.

Он прошагал несколько метров, почти не понимая, что делает. Зашел в очередной сгусток тумана и упал на четвереньки, не в силах идти дальше.

За изгородью послышались голоса, и Гарри устало повернул голову.

— Что ты делаешь? — внезапно громко закричал Седрик. — Ты что, гад, делаешь?

И голос Крама выкрикнул:

— Круцио!

Седрик издал нечеловеческое визжание. Он кричал так громко, что Гарри пошатнулся, закрыл уши руками. А что?.. Одним участником меньше… А что, если Крам убьет Седрика? Гарри замер у изгороди, не в силах пошевелиться. Мерлин, он так устал… Но если Седрик умрет, то сам виноват, нечего было доверять Краму. Это лабиринт, опасность таится везде… А у него, у Гарри, теперь нет преимуществ — они находятся рядом, разделенные лишь изгородью. Он должен первым добраться до Кубка, иначе…

Крик замолк, и Гарри пробрала дрожь, но тут же Крам выкрикнул:

— Ступефай!

У Гарри отлегло от сердца. Ну и слава богам. Он вскочил, выпрыгнул из-за изгороди и проревел:

— Инкарцеро!

Крам рухнул лицом вперед, обвитый появившимися из палочки веревками; раздался отчетливый хруст. Гарри отошел обратно и, пятясь, скрылся в темноте. Угрызений совести он не чувствовал. Битвы между чемпионами не были запрещены, а Кубок пропустить мимо своих рук было никак невозможно.

— Нет, ну это, блин, слишком, — прошептал он в сердцах.

Он прошел несколько метров, из-за тумана не мог видеть свои руки.

«Нет, ну это, блин, слишком».

«Инкарцеро!»

«Могу и убью. Могу и убью»

Гарри замотал головой. Что за странные голоса… Как будто время зациклилось… Прошло пять минут или пять часов? Он не понимал, зачем он идет дальше, иногда вспоминая, что его ждет Кубок.

Противники пока что нейтрализованы… если прошло пять минут. Иначе они могли бы расколдоваться. Где он вообще?

Гарри сверился с палочкой-компасом, и с ужасом понял, что зашел слишком далеко на восток. Он огляделся. Вокруг были тупики.

Палочка на руке дрожала, крутилась, замирала, а потом упрямо указывала назад, в сторону, откуда он только что пришёл.

Так, давай заново.

Он вгляделся в изгородь, пробежал по ней пальцами, но не нашел никаких признаков того, что здесь кто-то проходил. Не было обожженных следов, поломанных веток не было тоже.

— Указуй, — шепнул он, добавляя направление через образ. На этот раз он сосредоточился не на севере, а на Гермионе. Словно его воля переориентировала магию: палочка слегка дрогнула, пошатнулась и остановилась.

Туда.

Пока он шел, туман исчез, и это сделало лабиринт еще темнее, чем он был раньше.

Блин! Туман! Как он мог не понять, что туман не так прост? Естественно, что это был какой-то дезориентирующий яд! Гарри выругался и стукнул себя по колену. Ринулся вправо, свернул от тупика на еле заметную тропинку, пробежал несколько метров. Развилка. Опять вправо. Он двинулся по дороге, но ему опять почудилось шевеление. Он замер и поднял руку. Свет огонька озарил огромное существо.

Это был сфинкс с телом льва, головой женщины и тяжелыми когтистыми лапами. Когда Гарри приблизился к ней, она медленно обратила к нему могучую голову.

— Ты близок к цели, — произнесла сфинкс низким голосом. — Кратчайший путь лежит именно здесь. Отгадай мою загадку. Отгадаешь с первой попытки — путь открыт. Не отгадаешь — нападу. Ничего не ответишь — пойдешь назад, восвояси.

Гарри устало опустил палочку.

— Ладно, — сказал он. — Слушаю вашу загадку.

Женщина-львица уселась посреди дорожки и произнесла такой стих:

Перед тобою — дом старинный,

Встречает тебя коридор длинный.

В доме нет и не будет магии -

Не наколдуешь заклинанья всякие.

Входишь — двери: раз, два, три,

За каждой дверью мрак внутри,

Смерть за каждой — вот беда.

Назад — нельзя, лишь вперёд, сюда.

Первая — лев, он голоден, дик,

Разорвёт тебя за короткий миг.

Вторая — злодея с ножом рука -

Убьет тебя наверняка.

Третья — проклятие вековое -

Кончишь ты мукой неземною.

Но выход всё же один найдётся,

Если разум твой не споткнётся:

Какую дверь ты откроешь, герой,

Чтобы не встретить вечный покой?

— Нет и не будет магии? Ты что, серьезно? — улыбнулся Гарри.

Сфинкс нахмурилась.

— Говори ответ, мальчишка.

— Вы мне сейчас кое-кого напомнили. Ответ: третья дверь, потому что в доме нет магии.

Сфинкс медленно опустила лапы, глаза ее сверкнули холодным огнём.

— Радуешься, юный смертный? Твоя хитрость вырвала тебе лишь временную передышку, но истинная тьма ещё впереди.

Она скривила губы в едкой улыбке и отвернулась. Проигнорировав ее слова, Гарри рванул вперед.

Он наверняка у цели, наверняка… палочка сказала, он на верном пути… Если больше ничего страшного не случится, он выиграл….

Он провалился ногой в болото, и запаниковал, пытаясь вспомнить правильные руны, которые могли бы ему помочь. Применил Левитацию на свои кости и, весь грязный, вылез на сушу. Дальше, быстрее, быстрее. Он сцепил зубы и прибавил скорости. Усталость зудела во всем теле, но все происходящее было личным делом. Ему надо было доказать всем, что можно быть первым. Он — боец.

Снова развилка.

— Указуй, — прошептал он, палочка, сделав круг, указала направо. Гарри бросился по правой дорожке, и услышал, что вдалеке раздались крики. Наверное, это очнувшийся Седрик. Гарри побежал быстрее, благодаря пробежкам и тренировкам сердце его не кололо, как обычно, и Гарри от души себя поблагодарил.

Изгородь здесь перетекала в каменные стены, образующие беседку, возвышающуюся над головой. На стенах истекали красной краской руны, зловеще блестящие в свете луны. Красный отблеск рун пульсировал и создавал неприятное ощущение, что Гарри заходит в чрево огромного зверя. Сеть замыкалась в полусферу, которую венчал красный круг с точкой. Рубедо. Конец трансформации.

На постаменте стоял Кубок Турнира.

Гарри отшатнулся, как будто увидел страшное чудовище. Он совсем забыл, что ждет его в конце, несся, как очумелый по этим дорожкам… Нет уж, его не обдуришь. Только не сейчас. Он не может себе этого позволить.

Гарри вытянул из кармана мантию-невидимку и накинул на себя. Сделал пару шагов и отшатнулся опять. Возвышаясь над кромкой изгороди, по перпендикулярной дорожке, стремительно двигалось что-то огромное. Гарри не стал ждать, пока оно появится перед ним. Сорвал руну, прижал к губам, прошептал кодовое слово и швырнул ее.

Взрыв разнес изгородь вместе с непонятным существом. И только когда Гарри врезался спиной в изгородь, мягко отпружинившей его на землю, он понял, что его сшибло с ног. Он поднялся — штаны были процарапаны землей. Из под завалов виднелась мохнатая лапа размером с тело самого Гарри. Акромантул.

Второй акромантул оказался тут же — если только первый не мог раздвоиться.

— Нападай, — скомандовал Гарри, и голем ринулся на акромантула, разрывая его на части. Полетело мясо, и Гарри кинул в бурлящую схватку пару заклинаний.

Акромантул завалился на голема, конвульсивно подергивая лапами. Гарри неслышно вскрикнул и полез разбираться.

Паук находился на последнем издыхании, и легкое заклинание Малефикуса помогло окончательно с ним расправиться — было достаточно направить луч палочки на открытое, мягкое брюшко. Но голем был искалечен паучьим ядом. Его голова была раздроблена, а значит, не было возможности восстановить руны, дающие ему жизнь.

Глиняные глаза, которые Гарри так долго вырезал, будто выражали мольбу и недоумение — наверное, это была игра воображения. Гарри пару секунд смотрел на него, а потом, повинуясь глупому ощущению, провел голему по векам.

Е-мое, акромантулы! Они выпустили на них акромантулов!

Гарри нервно расхохотался и тут же зажал рот рукой. Впрочем, шпионы, если они здесь были, могли и так понять, что он здесь — он заметал свои следы каленой метлой. Но никто не нападает, значит, встреча с Волдемортом ждет его после того, как он заберет Кубок.

Оглядываясь, он просканировал местность Гоменум Ревелио. Никого. Руны отбрасывали на Кубок символы, переливающиеся в темноте. Магия в воздухе слегка потрескивала, как далекий костер.

— Фините.

Ничего не произошло. Что ж, ожидаемо, но стоило попробовать.

— Ревелио.

Тоже ожидаемо. Заклинание открыло полупрозрачную вязь рун, тянущихся в воздухе как сплетенная паутина. Гарри уперся ладонями в колени. Так, и что тут за руны?

— Так, — зашептал он. — Турисаз. Защита, колючая магия. Окей. Кеназ — это легко, очищение, огонь. Наутиз — необходимость, плата. Альгиз — магический щит.

Он задумался. Однажды зимой они сидели в библиотеке, когда жизнь не казалась такой интенсивной, и Гермиона читала книгу о древнескандинавских защитных системах. Гарри читал вместе с ней, разбирая каждую главу, и запомнил, что сеть рун создает не барьер, а условие. Пока условие не исполнено — предмет связан. Это тоже было логично.

Но какое было условие?

Вокруг Кубка был создан магический щит, и чтобы его разрушить, надо чем-то заплатить… или что-то сделать. Огонь… при чем тут огонь? Угроза?

Гарри походил вокруг. Вдалеке раздавалось шуршание изгороди. Она не спала, а угрожающе дышала, а это значило — Седрик уже близко.

Думай! Какой ключ?!

— Ага, — внезапно сказал он, останавливаясь. — Огонь. Ну конечно. Зачем угрожать, когда есть подсказка? Это не защита от огня, это защита, которую нужно сжечь.

И легким движением руки он направил маленький огонек в центр сети.

Сеть вспыхнула красным, угрожающим пламенем, и Гарри испугался, что он понял что-то не так, но щит треснул и медленно сгорел в воздухе.

Не скидывая мантии, он подошел к Кубку и всмотрелся в его сияющую поверхность. За спиной раздался топот и крики.

«Ты мой», — с нежностью подумал Гарри, не оборачиваясь. — «Ты только мой».

И, как влюбленный юноша дотрагивается до ладони своей девушки, Гарри дотронулся до Кубка.

В то же мгновение Гарри почувствовал знакомый рывок где-то под ложечкой. Ноги оторвались от земли. Кубок куда-то понес его сквозь завывание ветра и пестрый вихрь красок.

Удар о землю был таким сильным, что из легких выбило воздух. Кубок, выскользнув из руки, откатился куда-то в сторону. Гарри отработанным движением ловца поймал очки, водрузил их на нос, сгруппировался, откатился, огляделся и только потом поправил мантию, убеждаясь, что до сих пор невидим.

Местность вокруг ничем не напоминала Хогвартс. Не было гор, окружавших замок, похоже, он преодолел несколько миль, может даже сотню. Он стоял посреди темного густо заросшего кладбища, справа за огромным тисом чернел силуэт небольшой церкви. Слева — холм, на склоне которого старый красивый особняк. Кубка нигде не было, потому что вокруг было темно, хоть глаз выколи.

Кладбище. Отличные декорации. Гарри, скрытый мантией, скрылся за надгробием.

Из-за могил к нему приближался человек. Роста невысокого, лицо скрыто капюшоном, в руках сверток, который он несет с осторожностью. Расстояние между ними сокращалось, человек подошел совсем близко, и Гарри увидел, что у него на руках младенец… а может, просто сверток с одеждой?

И тут случилось то, чего Гарри ожидал, но к чему не мог быть готов: шрам взорвался такой болью, какой он никогда прежде не испытывал. Палочка выпала, он закрыл лицо руками, и упал на траву, как подкошенный. Он ничего не видел, чувствовал только, что голова раскалывается от боли.

Что ж. После практик темной магии, Дадли и приступов, он боли не боялся. Пришло в голову ему лишь одно, и он хлестнул себя по ноге жгучим заклинанием.

Он надеялся, что огонь на своей руке поможет ему хоть на секунду отвлечься от ужасной боли. План сработал, и ему полегчало.

— Где он? — спросил высокий, холодный голос.

— Мой господин, — растерянно проговорил Петтигрю.

Петтигрю! Сука!

Значит, он всё-таки не ошибся, когда подумал, что Турнир приведёт его к Реддлу. Безумие. Сколько сил было потрачено, чтобы заманить его сюда… Всё сработало именно так, как они с Гермионой и думали. Кубок Огня, внезапно сошедший с ума. Лже-Грюм, всё это время будто бы помогающий ему. Крам, напавший на Седрика — наверняка под Империусом. Да Сыночек буквально за руку провел его к победе, только чтобы он оказался первым у портала.

Что ж. Им не повезло, что Гарри сам решил сюда прийти. Он уже выиграл Турнир, он уже прошел ритуал. Если бы не ситуация, Гарри бы зловеще расхохотался. Но вместо этого он достал свою вторую, темную палочку, нацелил ее на недоумевающего Петтигрю, оглядывающегося по сторонам, и со всей яростью, которую мог вложить, выкинул первое заклинание.

Честно говоря, он рассчитывал, что попадет. Не попал — Петтигрю, будто учуяв печенкой приближающийся вихрь магии, ловко развернулся, еле прикрылся Щитовыми чарами и выпустил какое-то мерзкое заклятие, отдающее пожухлой травой.

Гарри ушел перекатом, откатился вправо, в сторону работающей руки, и выбросил в Питера несколько огненных шаров. Петтигрю выпустил из палочки клубы дыма, крутанулся и исчез. Гарри рванул вперед — крыса не могла уйти далеко без своего хозяина, значит, приготовил пакость. Он угадал, потому что с неба на место, где он стоял, обрушились огненные сети. Вот сученыш.

Он разбил стоящее рядом надгробие Бомбардой и, взбешенный, отправил осколки во все стороны. Раздался стон. Быстрое движение слева — Петтигрю? — показало ему темный скользящий по земле силуэт.

Гарри глянул вниз — по траве вокруг надгробия скользит огромная змея — перекатился, вспрыгнул на на могилу и яростно зашипел, ускользая от заклинаний Петтигрю:

— Тихо лежи, как камень во тьме,

Доверься, змеиная сущность, мне.

Зубы сложи, яд урони,

Навечно замри, змея, покорись.

Тупой стишок, но что придумалось экспромтом. Вибрация слов заставила змею задрожать; она обвилась вокруг себя, мучительно выскальзывая из колец… Застыла в неверии к тому что происходит, раскрыла огромную пасть…

— Секо! — А затем обернулся к Питеру, спотыкающемуся в направлении темного дерева, и страшно прошептал: — Dolus Internus.

Петтигрю рухнул на землю, выронив сверток, как будто ему подрубили ноги, и страшно закричал.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Питер, — нежно произнес Гарри, скидывая мантию и отряхивая с нее куски змеи. — Органы сжимаются, сердце сгорает изнутри, кости трескаются под давлением. Думаешь, всё пройдет так просто?

— Поттер! — крикнул сверток.

Гарри подошел ближе и улыбнулся.

— Полежи пока здесь, Том. Мне надо кое с чем разобраться.

Петтигрю дернулся, поднял палочку, но Гарри пинком отбросил ее в сторону. С того мгновения всё стало проще. Чище. Грязнее.

Гарри поднял руки, взывая к энергии, которой пытался не пользоваться, чтобы не стать зависимым. Что ж, этого момента он ждал достаточно долго, и был готов рискнуть. Воздух вокруг него заискрился, и темная магия, долго ждавшая его мольбы, жадно ринулась ему на помощь. Их с Петтигрю отсекло сверкающим куполом — всё, что ему было надо.

Он посмотрел в испуганные глаза и потянулся к Черному Солнцу. Ненавидеть было так легко. Ненависть заполняла пустоту внутри. Это было так приятно. Это было так чудесно. Он слышал свой хохот так явственно, как будто он сам себе хохотал в ухо. Он мог перемахнуть горы одним прыжком. По венам растекалась эйфория.

Гарри врезал первым.

Петтигрю визгливо заорал и вцепился ногтями в лицо Гарри, но тот, не моргнув, вогнал кулак ему под скулу. Питер захлебнулся соплями, дернулся, пнул — Гарри оступился, но тут же подмял его под себя, преодолевая отвращение, вцепился зубами в ухо.

Кровь. Вкус металла и плесени.

Питер заскулил, царапаясь, как крыса в ловушке. Он вслепую лупил по Гарри, пальцами, руками, — быстро, панически — и полоснул ногтями Гарри по лицу. Гарри врезал ему по губам. Голова Петтигрю запрокинулась.

Кулаки, дыхание, кожа и кости.

Гарри не чувствовал пальцев. Только жар, тяжесть, удары, как глухие колокола. Где-то вдалеке кричал сверток, магия, исходящая от него, билась в воздухе.

Петтигрю в отчаянном рывке извернулся, быстро и молча пополз к своей палочке. Гарри, даже не стараясь, перевернул его на спину и занес кулак. Питер закричал.

— Гарри, это же я! Я твоим крестным мог бы быть! Мы были -

Гарри плюнул кровью ему в лицо.

— Ты убил их, — прошипел Гарри. — Ты их сдал. Ты всё это начал.

Петтигрю отвернулся, стараясь увернуться от удара, и ушел в оборону. Это был идеальный миг — большего было не нужно. Гарри в ярости и панике пошарил рукой по земле — где-то валялась его палочка — но пальцы наткнулись на холодный, ровный камень.

Пойдет.

Он ударил Питера камнем в висок. Хрустнула кость. Гарри собрал последние силы и снова ударил по голове. В порезе у правого глаза собралась кровь, словно в раздумьях, а потом потекла ручьем. Наверное, они оба кричали, но Гарри слышал только гулкий стук крови в ушах.

Питер отбивался всё слабее. Они перекатывались по земле, нанося друг другу все слабеющие удары. Гарри вывернулся из хватки, пинал его в бок, снова и снова, пока тот не свернулся, хрипя. Под ботинком Гарри хрустнуло что-то хрупкое — может, ребро или палочка.

Питер вскинул руку в мольбе — и Гарри сбил её, наступил ему на запястье.

Стук. Хруст. Кровь. Земля.

Он бил, пока не осталось ни слов, ни слёз. Только удары, только то, что внутри.

Но Питер не умирал. Он просто стонал. Гарри остановился. Дышал часто, хрипло. Смотрел — и не узнавал лицо. Мясо, кровь, слякоть.

— Я хочу, сука, чтоб ты страдал, — прошипел Гарри ему в лицо. — Забудь о своих ебаных планах.

Вот она, разница. Вот она — тьма.

Гарри посмотрел на свои руки. Они дрожали. И были в крови. Костяшки содраны до мяса.

Он неуверенно поднялся — мир качнулся. Остался Волдеморт, что-то вопящий на заднем плане. Гарри повернулся к нему — руки дрожали от ярости — и пальцы его сомкнулись на кинжале, прикрепленном к ноге.

Кинжал полетел по ровной дуге и с мягким свистом вонзился в младенческое изуродованное тело. Волдеморт дернулся — его маленькая ручка выпросталась из мантии — и странно всхлипнул.

— Глупец, подстилка Дамблдора, — прохрипел он. — Ничтожество, вышедшее из грязи, сын грязнокровки, которому разрешили поиграть в кого-то стоящего.

Том не умирал. Кинжал обработан ядом, и скоро дух Волдеморта вновь покинет свое тело — но, собрав все силы и магию в маленький детский кулак, гомункул дышал, прокачивая кровь через свое сердце. Забавно. Гарри нагнулся к нему — магия трещала вокруг него, не пропуская невербальные проклятия.

— Ты думаешь, я не знаю, что ты здесь замышлял? Кость, плоть и кровь, не так ли? Жалкая пародия на алхимию, — с отвращением протянул он. — Неужели ты предпочел бы вырастить из этого жалкого тельца не менее жалкое подобие человека, чем отправиться за Грань?

— Ты…

— Ты ничтожество, Реддл, — просто сказал Гарри. — Ничтожество, уверенное, что никто не разгадает его планы. Но ты не сможешь победить меня. Не сейчас и не здесь. Ты серьезно думал, что человек, прошедший через Турнир, не сможет напитать свою силу магией кладбища, как намеревался сделать ты?

Земля под ногами слабо дрогнула. Легкая вибрация росла, расходясь по кругам, будто гладь воды, потревоженная падающим камнем. С каждым мгновением она крепла, превращаясь в низкий, зловещий гул, прокатывающийся по воздуху. Гарри почти не слышал криков Волдеморта. Он чувствовал только власть. Чёрная энергия наполняла его изнутри, разливаясь по венам, растекаясь по коже, пульсируя в кончиках пальцев. Он позволил себе не сдерживаться. Впервые не поставил границ сущности, которая в нем жила. И это ощущение было восхитительно.

— Гарри Поттер… — прошептал свёрток, голосом, мягким как шелк. — Я чувствую твою силу, и она прекрасна. Когда-то я тоже был таким — сильным, дерзким, юным. Но со временем пришла мудрость. Я перешагнул пределы, Гарри. Раздвинул границы магии настолько, насколько это вообще возможно. Я могу направить тебя. Научить контролировать эту силу… приумножать её. Вместе мы способны на большее, чем ты можешь себе представить. — Его голос обвивал разум, как змея: скользкий, тихий, завораживающий. — Вместе мы изменим этот мир. Вернем тёмной магии её былое величие.

Гарри резко рассмеялся — звонко, резко, почти дерзко. Смех ударил в тишину, как пощечина.

— Всерьёз считаешь, что я на это куплюсь? Ты прикольный. Нет, спасибо. Пожалуй, я отправлю тебя в очередное путешествие по Албании, а сам отправлюсь на Канары пить испанский ром. Кстати.

Волдеморт напрягся, пытаясь освободиться от кинжала, пытаясь пробить защиту Гарри.

— Я с тобой расправлюсь по-маггловски, Том.

Гарри подошел ближе, улыбнулся, вытащил кинжал и нанес еще несколько ударов — прямо в лицо.

Удар.

Удар.

Удар.

Он сидел на земле у надгробий, вдыхая холодный летний воздух полными легкими. Голова кружилась. Прошло несколько минут, может час. Он почти жалел, что Реддл мертв, что он не может убивать его снова и снова, каждый раз с восторгом замечая проблеск страха в его глазах, прежде чем яд погасит их свет навсегда. Он хотел вбивать голову Петтигрю в землю, пока она не расквасится как переспелый арбуз. Он не мог себе этого позволить — крысу надо было вернуть и показать Министру. Но месть тянула его, звала завершить начатое, была похожа на наркотик. Его затапливало восторгом. Он смотрел на чернеющие в наступающей ночи останки получеловека, убившего его родителей, и чувствовал себя лучше, чем когда-либо.

* * *

Какова вероятность того, что Дамблдор, планировавший Турнир, поставил испытание на вечернее время, чтобы никто не видел исчезновения Гарри и не стал его искать? Гарри устало привалился на надгробие и призвал Кубок. К чертям собачьим, он отправляется домой.

Кубок влетел в руку, как родной. Гарри сжал его… и остался сидеть на земле, как дурак.

— Черт!

Он сплюнул на землю. Идиот. Зачем «Грюму» делать двусторонний портал?! Даже с Чемпионата по квиддичу их телепортировал не башмак, а автомобильная покрышка, значит, не так всё просто было с двусторонними порталами. И почему он не купил портал в Косом?! Он бы выложил тысячу галлеонов за возможность мгновенно удрать, это было так очевидно.

Злясь на себя, он заходил вокруг надгробий. Думай, Гарри, думай. Самое сложное ты уже прошел. На крайний случай ты просто отправишься в Лондон на своих двоих.

Он думал, и приходил только к одному выходу.

Аппарация. Никакие рунные круги, никакие заклинания тут не помогут, сколько не думай. Аппарация — и всё, аппарация, которую Гарри тренировал всего пару раз в Хогсмиде, и то — под наблюдением Гермионы, которая так волновалась что его расщепит, что после его тщетных попыток не выдержала и не запретила ему пытаться аппарировать. Блин!

Гарри стукнул кулаком по колену и поднялся. Что ж, попытка не пытка. Он хорошо научился медитировать на образ, это ему поможет. Если его расщепит — это будет самая тупая смерть в мире.

Что там?

Нацеленность. Настойчивость. Неспешность.

Он подошел к бессознательному Петтигрю и с отвращением взял его за руку. Вдохнул свежий воздух и попытался сконцентрироваться на Хогсмиде. «Три метлы»... улица, выложенная мощеным камнем… Воздух проходит сквозь тебя, и ты сам воздух. Так… Он собрал волю, повернулся вокруг себя, сжал палочку и внезапно ощутил, как вокруг него сжимается тугой обруч воздуха. Получается!

Но он не мог дышать. Не мог двигаться. Его протискивало сквозь обруч, его тянуло и мучало… Какая-то часть его зацепилась за невидимую грань, и его растягивало в разные стороны, Боже, какая боль…

Его тянуло, пока он не выпал на восхитительно твердую землю и не заорал от боли. Он кричал, кричал и кричал: спасите меня, сделайте хоть что-нибудь, хоть кто-нибудь…

Он не мог дышать. Что-то было неправильно. Неестественно. Он попытался пошевелиться, сдвинуться хоть куда — но тело не слушалось.

Под ним быстро расползалась тёмная, тёплая влага. В ушах стоял звон. Палочка вывалилась из руки. Гарри попытался заглянуть вниз — и сразу отпрянул от увиденного, но не смог даже отвернуться. Он пошевелил рукой, вляпался в кишки, застонал, уже не в силах кричать…

— Он расщепился! Розмерта, колдомедика! Немедленно!

Всё плыло. Он пытался сосредоточиться на чьём-то лице, но видел только ночное небо. Ледяной ветер обжигал щеки, но он почти не чувствовал его. Может, не так уж и плохо — умереть в такую звездную ночь?

* * *

Конечно, он не умер. Аппарация иногда кончается расщепом, но колдомедики быстро реагируют на такие вызовы. Впрочем, если бы они опоздали… Если бы он сконцентрировался неправильнее…

Он открыл глаза в Больничном крыле, весь обмотанный бинтами, и вновь посмотрел на кессонный потолок. Водоворот звуков оглушил его и сбил с толку. Голоса, шаги, крик доносились отовсюду… Лицо его исказила болезненная гримаса, как будто вся эта какофония была лишь ночным кошмаром, который непременно пройдет…

— Гарри!

Над ним немедленно склонилось встревоженное лицо Альбуса Дамблдора, и Гарри засмеялся, всем своим нутром чувствуя выжигающую боль. Он страдал, но не мог остановиться, и хохотал, хохотал, хохотал…

— Успокоительного, быстрее.

Чьи-то руки подняли его, влили ему в рот мятную жидкость. Он выплюнул половину, подавился, но рук настойчиво залили в него остаток пузырька.

— Он не вернулся, — медленно, тягуче проговорил Гарри, откидываясь на подушки. — Я его убил. А Петтигрю почти убил.

И он опять засмеялся.

Лицо Дамблдора исказилось шоком.

— Что случилось, Гарри?

— Кубок — это портал, — ответил Гарри, хихикая. — Он перенес меня на кладбище… а там был Волдеморт… лорд Волдеморт, ничтожный сверток. У него были такие маленькие ручки. — И он вновь захихикал, уставший, вымотанный. — Где Гермиона?

Дамблдор проигнорировал его вопрос.

— Как ты его убил, Гарри?

Но Гарри вспомнил кое-что важное.

— Петтигрю! Где Петтигрю?! Его тоже расщепило?

Дамблдор вздохнул.

— Как раз с ним всё в порядке, если можно так назвать. Он сидит в запертом классе. Кстати, как и наш фальшивый — как оказалось — преподаватель. Скоро прибудет министр… Ах, а вот и он.

В палату ввалилась толпа людей — лица мелькали перед взором, как на быстро идущей кинопленке.

— Дамблдор, это скандал! Кто зачаровывал Кубок?! Какого черта он перенес Поттера непонятно куда?

Гарри посмеивался.

— Минерва?! Почему вы здесь? Я просил вас постеречь Барти Крауча…

— В этом больше нет необходимости, Дамблдор! — взвизгнула МакГонагалл. — Министр позаботился об этом!

Гарри никогда не видел, чтобы профессор МакГонагалл теряла контроль над собой. Ее щеки пылают от гнева, ладони сжаты в кулаки; ее всю трясет от ярости.

— Когда мы сообщили мистеру Фаджу, что нами пойман Пожиратель смерти, ответственный за все, произошедшее сегодня ночью, — тихо произнес Снейп, — он, похоже, решил, что под угрозой находится его собственная безопасность. Он настоял на том, чтобы вызвать дементора для охраны. С этим дементором он явился в кабинет, где Барти Крауч…

— Я предупреждала его, что вы не согласитесь, Дамблдор! — вмешалась профессор МакГонагалл. — Я сказала ему, что вы никогда не позволите дементорам переступить порог замка, но…

— Моя дорогая! — взревел Фадж. — Поскольку я являюсь министром магии, то именно я решаю, брать ли с собой охрану, если мне предстоит допрашивать потенциально опасного…

Но профессор МакГонагалл перебила его:

— И как только этот… это существо вошло в кабинет, — крикнула она, — оно набросилось на Крауча и… и…

— Туда ему и дорога! — вспыхнул Фадж. — Похоже, на его совести несколько убийств!

— Но теперь он не сможет свидетельствовать, Корнелиус, — заметил Дамблдор. Он не сводил с Фаджа взгляда, как будто впервые разглядел его по-настоящему. — Теперь он не сможет рассказать, почему он убил этих людей. Хорошо, хоть Питер Петтигрю был заперт в специальной камере и не испытал…

— Почему он их убил? Ну так ведь это и без того понятно! — горячо возразил Фадж. — Он же просто сумасшедший! Судя по тому, что рассказали мне Минерва с Северусом, он думал, что выполняет указания Сами-Знаете-Кого! А с Петтигрю и Блэком мы разберемся, будьте уверены!

— Он действительно выполнял указания лорда Волдеморта, Корнелиус, — ответил Дамблдор. — Смерть этих людей была лишь побочным следствием плана, который должен был помочь Волдеморту вернуть себе былое могущество. План, кажется, не удался.

Фадж явно не поверил своим ушам. Растерянно моргая, он уставился на Дамблдора. Министр магии выглядел так, будто его только что ударили по голове мешком с песком.

— Вы о чем? — с трудом выдавил он. — Абсурд! Дамблдор, это нелепость…

— Без сомнения, Минерва и Северус уже сообщили вам, — продолжил Дамблдор, — что мы слышали признание Барти Крауча. Под воздействием Сыворотки Правды он рассказал нам, как ему помогли бежать из Азкабана и как Волдеморт, узнав от Берты Джоркинс о его освобождении, явился, чтобы избавить его от отца и использовать для захвата Гарри.

— Послушайте, Дамблдор, — начал Фадж, и Гарри увидел, как министр заулыбался, — вы… неужели вы всерьез верите этому? Конечно, Крауч мог верить в то, что выполняет указания Сами-Знаете-Кого, но верить словам сумасшедшего, Дамблдор…

— Когда Гарри прикоснулся к Кубку Трех Волшебников, тот перенес его прямо к Волдеморту, — настойчиво продолжал Дамблдор.

Фадж продолжал загадочно улыбаться. Он тоже посмотрел на Гарри, затем обернулся к Дамблдору и спросил:

— Вы… э-э… готовы поверить Гарри на слово, Дамблдор?

— Да ладно, министр, — протянул Гарри. — Пытался возродиться и пытался, какая разница. У нас в школе это происходит не в первый раз. — И Гарри опять захихикал. Мадам Помфри тревожно потрогала ему лоб и пошла за другим флаконом Успокоительного.

— Простите?

— Директор вам расскажет, — загибался от смеха и боли Гарри. — У него миллион планов… просто миллион…

— Гарри, — настороженно прервал его Дамблдор. — Корнелиус, я вам всё объясню, если вы пройдете в мой кабинет.

— Я не знаю, чего добиваетесь вы и ваши сотрудники, Дамблдор, но я услышал достаточно, — отдуваясь, ответил Фадж. — Добавить мне нечего. Завтра я свяжусь с вами, Дамблдор, чтобы обсудить вопросы руководства школой. Я должен вернуться в Министерство.

Он замер на полпути к двери, резко развернулся и подошел к кровати Гарри.

— Твой выигрыш, — сухо сказал он, вынимая из кармана внушительный мешочек с золотом, и кладя его на тумбочку. — Тысяча галлеонов. Церемония должна была бы состояться завтра, но в сложившихся обстоятельствах…

— Нет-нет, министр, — прервал его Гарри. — Я боролся на Турнире не для того, чтобы пропустить церемонию. Бабки можете оставить себе, но хрена с два я не выпью из Кубка. И знаете, — хитро прищурился он, — я даже могу не говорить о Волдеморте.

Дамблдор дернулся, как будто хотел достать волшебную палочку. Фадж остановился, пристально глядя на Гарри.

— Что ж, мистер Поттер… Выбор только ваш.

Он водрузил котелок на голову и решительным шагом вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Воцарилась напряженная тишина.

* * *

Кабинет Дамблдора был тише, чем когда-либо. Ни шороха, ни скрипа, даже ни единого посвиста из портретов бывших директоров — будто само время здесь затаило дыхание. Гарри сидел в кресле, всё ещё запятнанный чужой кровью. Его палочка висела мертвой тяжестью в руке.

— Итак, Гарри, — директор внимательно посмотрел на него.

— Что?

— Волдеморт…

— Не возродился.

— Ты уверен в этом?

— Он собирался провести некромагический ритуал: кость, плоть и кровь, — сообщил Гарри, потягиваясь. — Впрочем, вы и так это знаете. Но не провел. Я его с собой не протащил, мало ли какая волна бы поднялась.

— И он не попытался убить тебя? — прищурился Дамблдор.

— Не мог, — ухмыльнулся Гарри. — Это было на кладбище.

— Понятно, — протянул Дамблдор.

— Ничего не понятно! — разъярился Снейп. — Какого черта произошло?!

— Если человек проводил определенные ритуалы… кладбище бы поддержало его, — спокойно ответил Дамблдор, соединяя кончики пальцев. — Ведь ты проводил эти определенные ритуалы?

Гарри молча кивнул.

— Северус… будь добр, посети то кладбище, о котором мы говорили, — произнес Дамблдор, слегка повернув голову. — Скорее всего, Том будет там.

Снейп помедлил, раскачиваясь на носках, и, резко развернувшись, вышел из кабинета.

— Что ж, Гарри, — медленно проговорил Дамблдор. — Ты прошел чуть дальше, чем я бы мог ожидать. И много чего узнал.

— Узнал, — спокойно сказал Гарри. — Я вообще много о чем знал. И вы — знали, это уже не секрет. Вы знали, что мое имя окажется в Кубке. Что я пройду через это. Что я потеряю друзей, поверю в ложь, убью в себе доверие. Вы знали.

— Твоя жертва была необходима, — хрипло и странно сказал Дамблдор. — Без боли нет перерождения.

Гарри раздраженно сжал подлокотник. Он давно не чувствовал того благоговения к директору, которым был так преисполнен раньше.

— И вы хотели этого. Меня использовали, направляли, подталкивали, как лабораторную мышь. Я был сырьем, не человеком. Топливом для Великого Делания. Ну так вот я. Философский камень.

На мгновение Гарри показалось, что Дамблдор покачнулся в своем кресле, его голубые глаза расширились, а из груди вырвался легкий вздох.

— Что ж, было ясно, что такое Турнир. — медленно продолжил Гарри. — Великое Делание — это не было тайной. Тайной было скорее то, что вам это было на руку, ведь такие алхимические операции подобны процессу индивидуации. Искания, которые вы поддерживали, продолжались бы до тех пор, пока ценности бытия окончательно не усвоились сознанием.

Гарри встал, прошелся по кабинету, задевая кончиками пальцев серебряные блестящие артефакты.

— А изучение алхимии с древнейших времен было связано с поиском философского камня. Говорили, что этот камень может превратить любой металл в золото, подарить бессмертие. Но ведь главная трансформация — это трансформация самого алхимика. Точно так же, как в руках ювелира камень превращается в бриллиант, так и алхимик полирует свою душу до такой степени, что каждый ее атом начинает излучать Свет.

Дамблдор молча наблюдал за ним; грудь его мерно вздымалась.

— Семь процессов создания камня. Семь курсов Хогвартса. Вот такое совпадение. Эх, семь. Самое мистическое и магическое из чисел. Отчужденное, одинокое, уникальное. Всё началось ещё с первого курса, да? Вы не могли бы пропустить меня, бросить меня на волю судьбы и случая. Прокаливание — вот с чего начинается Делание. Со жгучего недовольства собой и своей жизнью, со страстной мечты о высшем. С распада природного «я». О да, я был недоволен своей судьбой, живя у Дурслей. Днями и ночами я мечтал о том, чтобы меня забрали какие-нибудь добрые родственники, взявшиеся неизвестно откуда. И недаром я к ним попал, ведь правда? Хогвартс меня забрал и воспитал — воспитывал до тех пор, пока я, закалившись, не кинулся на Квиррелла, не давая ему получить Камень. Почему? Ведь мне было даже все равно на Камень. Это было не мое дело. Но я ведь поступил правильно. Как вы хотели.

Он обернулся, посмотрел на Дамблдора с неким сочувствием.

— А второй этап создания Камня, — тихо продолжал он; артефакты отстукивали свой счет, — это солюция, растворение. Процесс глубокого самоанализа и преодоление отвращения к себе. Глубинные установки, предрассудки, пристрастия, вся структура эмоций и реакций растворяется. Как я плакал, когда все меня считали наследником Слизерина, директор. Меня тошнило от змеиного языка. Я считал себя хорошим человеком… и вдруг узнал, что внутри меня живет частица Волдеморта, чистейшее зло. Что ж, ваша цель всё равно была достигнута — я смог вытащить меч Гриффиндора.

И, конечно, разделение — третий этап — сопровождало меня весь третий курс. Сириус, Питер, тайна Гермионы. Дементоры, отделяющие душу от тела. Я был истощен, еле передвигался по замку, который стал моим домом и тюрьмой.

А четвертый курс должен был собрать меня обратно, так? За сепарацией ведь следует конъюнкция. Достижение равновесия и примирения между враждующими противоположностями. Сколько усилий вам занято, чтобы уговорить всех провести Турнир?

Вы добились своего, — продолжал Гарри; Дамблдор сидел неподвижно. — Школы магии объединились для участия в конкурсе, ученики объединились на балу… а еще должны были соединиться мы с Реддлом через соединение крови, кости и плоти. Только вот не вышло. Я не пошел как телок на убой, а тщательно приготовился, используя все возможные ресурсы. Волдеморт не возродился, а ваш план пошел в тартарары. Вы на меня злитесь?

Дамблдор только вздохнул.

— На пятом курсе было бы гниение, путрефакция… Вы бы создали мне целый ворох проблем, загнали бы меня в мистическую «смерть«, меланхолию, беспомощность и отверженность, духовное гниение. Что бы вы для этого придумали? Отсекли бы меня от Гермионы и Невилла? Не пытались бы контролировать «Пророк», который бы продолжил меня поносить? Слава Мерлину, что шестой курс прошел бы легче. Зато в конце!

Гарри всплеснул руками.

— Наша встреча с Волдемортом. Превращение неблагородного металла в золото — зло превратится в добро, ненависть в любовь, черная душа станет белой, а тело останется живым. Для этого вы подобрали мне волшебную палочку? Для этого ведь хотели, чтобы Волдеморт взял именно мою кровь? Вам требовался Лев — смелый, непослушный, нарушающий правила, стойкий и дерзкий герой-гриффиндорец. Человек с недостатками, который, пройдя семь ступеней развития, достигнет совершенства. А что, всё сходится. Лев стоит в оппозиции Черной Змее. Я доказывал вам из года в год, что я именно такой человек. Я шел по пути вашего воспитания, даже не осознавая, что вы хотите сделать. Весь мой путь с первого курса был просто. Частью. Ритуала. Жаль, что в этом году я начал чуть больше читать.

Дамблдор помолчал.

— Да, ты прошел трансмутацию, Гарри. Из объекта в субъект, из послушного ученика — в независимого мага.

— Но вы недовольны этим, так? — спокойно спросил Гарри. — Вы подослали ко мне «Грюма», Рона… Пытались воздействовать через Гермиону. Я вам не нравился, я мог сломать Игру, и сломал ее. Вы же хотели тотальной войны. Ладно, не хотели, но рассчитывали на нее. Вы знали, что Фадж подчиняется Малфоям, значит, работали бы в других направлениях. Великаны — благодаря верному вам Хагриду. Оборотни — благодаря Люпину. Вы держали руку на пульсе всего, что происходит с Пожирателями через Снейпа. Что ж, вы и правда потрясающий человек. Добровольно взвалили себе на плечи Турнир, не забывая про свою Большую Игру, готовились к Большой Войне. А я вас разочаровал.

— Я действительно вел тебя по этому пути, Гарри, — тихо сказал Дамблдор, глядя в стол. — Что ж, прости. Ученики иногда переигрывают учителя… Но я ни о чем не жалею. Разве что о том, что моя Игра провалилась. Окончательная гибель Волдеморта отсрочена, но… да, это должно было закончиться не так. Он бы принял часть жертвы твоей матери. Кровь убитой текла бы в венах убийцы. Это была бы сильная магия.

Дамблдор закрыл глаза, словно каждый вдох причинял ему боль.

— Да, — прошептал он. — Ты свернул. Ты прошёл не через Magnum, а через Tenebris. Темное Делание. Преображение через боль, гнев, гордость, жертву без просветления. И когда ты выбрал этот путь — ты перестал быть тем, кем должен был стать. Не Камень. — Он помолчал. — Не Свет.

— Я не хотел… — вдруг сказал Гарри. — Я просто хотел жить. Хотел понять. Хотел… чтобы боль имела смысл.

— О, и она имела, — грустно сказал Дамблдор. — Но смысл не всегда совпадает с добродетелью. Камень рождается из смирения. А ты выбрал волю. Я стар, Гарри. Слишком стар, чтобы судить. Ты не стал Камнем… но ты стал Человеком. И это… что ж, возможно, даже больше. — Он помолчал, отвернулся к окну. Заря рассвета осветила морщины на старческом лице. — Но кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою потеряет?

— Но вы ведь знали, — тихо сказал он. — С самого начала. Что он будет там. Что мне придётся… убить его.

Дамблдор не ответил сразу. Он сидел за столом, руки сцеплены, взгляд устремлён сквозь Гарри, куда-то в вечность.

— Я знал, что всё приведёт тебя туда, — наконец произнес он. — Но не то, каким ты вернёшься.

Гарри шагнул вперед.

— Я победил, — сказал он, будто уговаривая сам себя. — Он мёртв. Я сделал то, чего вы не ожидали.

— Да, — кивнул Дамблдор. Его глаза были печальны, но спокойны. — Но каким способом, Гарри?

Тишина в комнате уплотнилась.

— Мне пришлось, — выдохнул Гарри. — Он бы убил меня. Я защищался.

— Нет, — мягко возразил Дамблдор. — Ты пресек его жизнь, когда мог был её не брать. И ты знал это. Потому теперь и стоишь здесь, с пустотой в груди, и ждёшь, что я скажу: «Ты поступил правильно».

Гарри опустился в кресло, лицо его стало серым.

— Это было легко, — вдруг признался он. — Я не почувствовал отвращения. Только силу.

— Это и есть Тьма, Гарри. Не ярость. Не боль. А равнодушие. Спокойное, ледяное ощущение, что у тебя был выбор — и ты сделал его. Этот выбор теперь будет с тобой.

Гарри закрыл лицо руками. И вдруг, без слов, его плечи задрожали. Он не плакал вслух, но всё тело его сжималось в тишине.

— Я... не тот, кем вы хотели, чтобы я стал, — прошептал он. — Я убил. Избил Петтигрю. Я наслаждался этим, правда наслаждался. Это чувствовалось так… хорошо.

Дамблдор встал, подошёл ближе. Протянул старую руку, и пальцы едва коснулись плеча Гарри.

— Что теперь?

— Теперь, — мягко ответил тот, — ты идёшь дальше. Без Делания, без плана. Просто тем, кем ты стал. И пусть ты сам решаешь, что дальше делать.

Гарри вышел, не попрощавшись, не видя перед собой ни зги. Дверь за ним захлопнулась мягко, но в его ушах она грохнула, как приговор. Каменные ступени уводили вниз, но Гарри не спешил. Шёл, будто сквозь туман: башни, портреты, огоньки в окнах — всё потеряло цвет, звук, вкус. Всё было стерильным.

Герой, Победитель, Мальчик-который-выжил, Убийца.

Слова звенели в голове, насмешливо сменяя друг друга. Ни одно не подходило. Ни одно не успокаивало. Ни одно не объясняло того, что он чувствовал, глядя в безжизненные глаза Волдеморта — и свои собственные, отраженные в луже крови.

Он остановился у окна и согнулся, не в силах больше бороться и держать спину прямо.

Он думал, что почувствует свободу. Облегчение. Победу. Когда он пил из Кубка смешанную с вином кровь остальных чемпионов, тонкой струйкой стекавшую за воротник, он ожидал торжествующего рева чудовища, сидевшего внутри. Магия бушевала в нем жестокой, мощной бурей. Это должно было быть приятно. Но всё, что он чувствовал — это как что-то в нём замолкло. Тупая мысль, будто Волдеморт был не врагом, а противовесом, и, уничтожив его, Гарри нарушил какую-то внутреннюю симметрию. Больше не было режиссеров, не было сценария. Всё, что было — сгорело там, на кладбище. Дамблдор ни словом не укорил его, но теперь Гарри чувствовал себя невероятно одиноким.

Еще на втором испытании, где надо было проявить благородство, он пошел по другому пути. Он вытащил двоих заложников. Он знал, что не сделал это ради них. Ни ради Гермионы, ни ради крохотной сестры Флёр. Он вытащил их не потому, что не мог оставить. Он вытащил их, потому что знал, что на это смотрит Дамблдор. Потому что понимал, как это будет выглядеть. Какой жест. Какой месседж. И это сработало. Они восхищались. Они провозглашали его героем.

Он обжёг гриндилоу кипятком, слыша, как трещит плоть. Он ломал их пальцы. И всё это они наградили аплодисментами.

Он не вернулся за Флер. Она снится ему постоянно, но он не вернулся за ней.

Он был уставшим, злым, холодным до костей. Он хотел победить, испить из Кубка и убить Волдеморта. Он бил его с наслаждением, вколачивая кинжал промеж красных глаз. С животным удовольствием, закручивающимся под ложечкой наслаждением.

Он затащил с собой Гермиону. Она боялась его, пыталась его удержать, говорила, как опасно использовать темную магию. Он не слушал, одержимый желанием выжить. И чем же он отличается от Волдеморта?

Он убил, убил, чтобы убить, не для победы — и остался жить. Он больше не посмотрит себе в глаза.

Он сполз на холодный пол и зарыдал — глухо, с надсадой, как ребенок, потерявший дом. Никто не слышал его. Никто не обнял. Только пламя плясало в глазах, хохочущее Черное Солнце, поглощая остатки гордыни, искаженной добродетели, всех этих ложных побед.

Они лежали на выжженных солнцем полотенцах, прямо на песке. Гарри закрыл глаза, но сквозь веки всё равно видел оранжевое солнце. Где-то вдалеке играли дети, кто-то продавал мороженое, чайки визжали, как безумные. Всё это казалось неправдой — до тех пор, пока Гермиона не сдвинулась рядом и не положила ладонь на его плечо.

— Ты в порядке? — спросила она негромко.

Он открыл глаза. Щурясь, повернул голову в её сторону. Она лежала на животе, подбородок уткнулся в согнутую руку, волосы выбились из пучка и липли к шее.

— Не знаю, — ответил он честно. — Иногда мне кажется, что да. А потом — будто провалился в черную дыру.

Она закрыла глаза.

— Это не пройдёт быстро, — сказала она. — Ты… многое сделал.

— Я убил его, — выдохнул Гарри. — Но не чувствую ничего, кроме пустоты.

— А облегчение?

Он пожал плечами.

— Наверное. Просто это не похоже на победу. Это… будто я сломал что-то важное. Хорошо хоть крестраж в Мунго вытащили.

Они замолчали, слушая шум прибоя.

— Когда мы были на втором курсе, — сказала вдруг Гермиона, — ты спас Джинни, помнишь? Из Тайной комнаты.

Он кивнул.

— Тогда ты тоже убил. И Тома Реддла, и василиска. Только никто так это не называл. Тогда ты спасал.

— А сейчас я мстил, — закончил Гарри. — Я знал, что делаю. И мне понравилось, Гермиона. Понравилось, что он не может больше ничего сказать, что не может мне противостоять. Я чувствовал себя сильным.

— Это естественно, — сказала она мягко. — Ты был пешкой. А потом перестал быть ей. Но, Гарри… это не делает тебя чудовищем.

Он долго смотрел в небо. Солнце слепило глаза. Нормальное, человеческое солнце — не Черное — и от этой боли становилось чуть легче.

— Я не знаю, кем это меня делает.

— Тем, кто жив и может выбрать. — Она посмотрела на него, серьёзно. — Что ты будешь делать дальше?

Он молчал. Потом сел, смахнул с плеча прилипший песок.

— Не знаю, — сказал он. — Наверное, больше я не позволю другим выбирать за меня.

Он посмотрел на неё и впервые за долгое время улыбнулся.

— Может, поеду учиться. Магии теперь во мне предостаточно.

— Артефакторике?

— Хочу жить обычной жизнью, — помрачнел Гарри. — Знаешь, — он повернулся, устраиваясь удобнее. — Мне кажется, некоторые люди не предрасположены для мирной жизни. Вообще не знаю, кто я теперь. Не знаю. Дамблдор сказал, что проследит за остальными крестражами. А я хочу узнать, как устроен мир, когда в нем нет Темных лордов. Может, стану врачом, какая теперь разница. Или, как попустит, запишусь в подмастерья к какому-то артефактору.

Гермиона усмехнулась и тоже села, подоткнув под себя ноги.

— Это неожиданно. Но звучит… правильно. Ты должен продолжать жить, Гарри.

— Должен… Знать бы, как теперь жить. Я думал о том, чтобы сменить школу и вообще обо всем этом забыть. Поехали в Дурмстранг?

Гермиона улыбнулась.

— Главное не используй больше черную магию. Тебе повезло, что ты окунулся в это целиком и быстро, а не шел в эту яму шаг за шагом.

Гарри в ужасе замотал головой.

— Не, больше никогда. А ты что будешь делать?

Она вздохнула.

— Я даже не знаю, кто я, если не «та, кто всё продумывает».

— Что ж, мы оба в поиске.

Она протянула ему руку.

— Начнем отсюда?

Он сжал её ладонь и подмигнул.

— С пляжа, солнца и ледяного мороженого.

Волна плеснула им в ноги, обдавая прохладой.

Впереди начиналась жизнь.