ГП и Ткач-недоучка (гет)

Солнечный зайчик полз по потолку, а я лежал на спине, тихо млея под тяжестью женского тела. Бекки устроилась сверху, и медленно рисовала пальцем какие-то буквы на моей груди. Шёл первый день нашего брака, и мне уже было почти хорошо. Нам обоим было хорошо.

В эту долгую ночь магическая похоть превратила нас в пыхтящих животных, способных только совокупляться. Большая часть того, что произошло между нами, милосердно улетучилась из памяти, потому что приятного там не было ничего. Мы просто копулировали, спаривались, как два заведённых кролика-энерджайзера, а когда батарейки, то бишь силы, кончились, без всяких затей отрубились.

К счастью, проснулись мы тоже одновременно. Заспанная богиня, осознав тот ужас, который с нами случился, сорвалась в прекрасной наготе то ли бежать куда-то, то ли мне память вытирать прямо не отходя от постели. Но тут она весьма удачно споткнулась о мою ногу, я перехватил её руку с палочкой, стал нести какую-то успокаивающую фигню, наша возня загадочным образом перешла в ласки, и закончили утро мы полноценным сексом — не тем физиологическим «бум-бум», который случился ночью, а настоящим соединением двух тел, с чувством, толком и полным ощущением друг друга.

А потом, в тот самый момент, когда волна наслаждения захлестнула нас обоих, я почувствовал, как на левом запястье проявился брачный ободок — тонкое колечко магической связи, которая материализовалась благодаря объединению тел и чувств двух магов. И даже отсутствие алтаря не помешало!

Тонкие браслеты обожгли наши запястья короткой болью, вспыхнули мягким розовым светом, и растворились в коже. Всё, магический брак заключён, мы стали мужем и женой... Бекки застонала от удовольствия, а меня в грудину уколол изнутри острый кусок льда. Тот, который несколько минут назад был сердцем.

И вот уже после этого меня затрясло. Я успел брякнуть, что пойду приготовлю душ, и пока Бэкки нежилась в моём импровизированном гнёздышке, а бойлер грел воду на быстром режиме, накатило ошеломляющее до слабости в коленях понимание, что я предал свою любовь. Нет, я её просто кинул через хер! Да, богиня — прекрасная девушка, идеальная в каждом дюйме своего тела, но я же другую люблю! И этой ночью я зачеркнул всё — мечты, планы, надежды, — абсолютно всё, на что рассчитывал, и чего хотел добиться!

Ноги мои подкосились, я сполз по стенке — хватило сил не рухнуть мешком — и завыл, давя крик в горле, пока не сообразил вцепиться зубами в предплечье, чтобы физической болью перебить боль душевную, потому что пугать девчонку своими воплями не хотел. Вода смешала слёзы и кровь, боль отрезвила голову, и я даже успел заживить укус до того, как Бекки заглянула ко мне в душевую. Слава богу, к этому времени я успел намокнуть достаточно, чтобы размазать влагу по физиономии. Раз нет дождя, в котором можно спрятать слёзы, будем их прятать в воде.

— Ты дрожишь? — удивилась богиня, когда увидела меня в кабинке.

— Ага, вода была холодная поначалу, — я растянул в улыбке онемевшие губы. — Замёрз.

— Так тебе и надо, — прищурилась Бекки многообещающе, — чтобы больше не забывал, что у тебя жена — вошебница. Давай-ка я тебя согрею, мр-р-р...

Руки потянулись к ней совершенно автоматически, и я не успел удивиться своей прыти, как богиня устроилась в моих объятьях. Мягкое тепло девичьего тела и короткие поцелуи, которыми жена стала поклёвывать меня в шею, неожиданно вызвали ответное тепло в груди, и я ощутил, что холод и напряжение тают. Да что со мной такое? Это Криви так реагирует на свою первую женщину, или с мозгами у меня проблема?

— Я помогу тебе расслабиться... — жар её дыхания вызвал зуд в том месте, которое буквально пару минут назад казалось выжатым до последней капли. — Мама учила, как это делать...

Пальцы её начали рисовать знаки на моей груди, и с каждым штрихом, который мгновенной вспышкой освещал кожу, лёд, в который превратилось сердце, таял всё ощутимее. А потом я не выдержал, и впился поцелуем в податливые губы.

Бонусом той магической дряни, которая нам вчера вечером устроила незапланированную случку, оказался факт, что всенощное сексуальное бдение не закончилось чем-то неприятным с точки зрения физиологии. То есть, мышцы побаливали, и мозги были как с похмелья, но всего того, чем заканчивается изнасилование — раны в самых неожиданных местах, психический шок и прочие трудноудаляемые радости, — не было. Так что теперь, под струями тёплой воды, мы смогли ещё больше сблизиться друг с другом.

Тарахтел за окном трактор, переговаривались о чём-то арендаторы, то и дело взрёвывал движок молоковозки, которую мучил молодой Спикман, а мы нежно и осторожно раскачивали мир, пока он не взорвался фейерверком наслаждения. А потом повторили всё это ещё раз уже в комнате, куда я перенёс богиню на руках — просто потому, что кончилась вода в «титане».

И только потом пришла усталость — настоящая, не искажённая магическим вмешательством любовная усталость, и мы затихли в моём уютном гнёздышке за диванной спинкой. Бекки тихо сопела мне в грудь, скользила пальцами по коже, и, похоже, млела от удовольствия. Как и я, впрочем.

— А что ты мне такое нарисовала на груди, Бекки?

— Женская магия, — хихикнула она. — Мужчинам этого не понять.

— Угу. Может, и к лучшему...

Я помолчал, но беспокойство подталкивало к дальнейшему разговору.

— А про вчерашнее — что это было с нами?

Девушка вздохнула:

— Течка Пасифаи.

— Чего??

Пальчик преместился с моей груди на лоб, постучал в черепушку:

— Плохой студент, плохой! Совсем не учил про Древнюю Грецию!

— Как это не учил? Я даже про двенадцать подвигов Геракла эссе в четыре фута написал! И Дельфийский оракул помню — там ещё про первую наркоманию у европейских магов надо было упомянуть.

Девушка хмыкнула, и от её дыхания защекотало шею.

— Кто построил Лабиринт?

— Ну этот, как его... Де... Ду... Погоди, сейчас вспомню!.. Артефактор известный, один из самых сильных у древних греков... А! Дедал! И сынок у него был придурок, птиц бескрылый — Икар назывался!

— А кому он строил Лабиринт, помнишь?

— Владыке острова, конечно.

От ещё одного вздоха отчаянно захотелось почесать ухо, но теплая тяжесть на руке и груди расслабляла до полного изумления. Я извернулся и чмокнул белоснежный лоб. Бекки фыркнула:

— Тебе это не поможет. В общем, слушай, двоечник... У Миноса, владыки острова Крит, была прекраснейшая жена Пасифая. Верная жена, которую он очень любил, что в те времена случалось редко. Она рожала ему детей, он властвовал над островом, а потом наткнулся на свитки из Атлантиды, и решил завладеть всем, куда доплывут его корабли.

Одним из условий успеха было наличие магического концентратора, который давал заклятиям и артефактам необходимую мощь, поэтому он заказал Дедалу такой построить. Сегодня мы его знаем как Лабиринт...

— Я так понимаю, закончить его не удалось?

— Точно. К нашему общему счастью, потому что неизвестно, как бы атлантское безумие сработало в греческих руках.

— И что помешало нашему экспериментатору? Людей на жертвы не хватило?

— Похоть единственного сына помешала. Пасифая была очень красива, и Дедаловский последыш захотел с ней переспать. Разумеется, царская жена посмеялась над самонадеянным юнцом, а тот обиделся, и решил отомстить. Зельеваром он был неплохим, да ещё помогли ему, и появился в результате сильнейший афродизиак, действие которого нам с тобой пришлось испытать на себе. Вот эта мерзость и называется сегодня «течка Пасифаи» — надо объяснять, почему?

— Спасибо, я уже догадался. А как умер этот сексуально озабоченный?

— Почти как в маггловском мифе. Чтобы спасти сына, Дедал решил бежать с острова. Его даже магический откат прерванного контакта пугал меньше, чем смерть наследника. Дедал соорудил крылья, а над морем их атаковали стимфалийские птицы с известным тебе результатом.

— Сынок разбился?

— Угу. Где именно он погиб, и кто там старался больше всех, версий существует несколько, но результат один — сильнейший артефактор тогдашней Греции больше ничего серьёзного сделать не смог. До самой смерти. И потомки его тоже страдали творческим бесплодием, пока не исчезли уже в Средневековье в какой-то из тамошних войн. Так что справедливость восторжествовала, пусть и по-древнегречески...

Утомлённая долгим рассказом, Бекки заснула на моей груди, а я послушал-послушал тихое сопение, и последовал за ней. В конце концов, сегодня Криви потерял девственность, так что имею право расслабиться.

Зато разбудило меня прекрасноголосое чертыхание. Ещё с закрытыми глазами я умилился от того, как мелодично звучат «немытые яйца Мордреда» в устах богини, но решил не доводить её до состояния, когда женщина начинает вспоминать анатомические особенности половых органов Морганы. Моему взгляду предстала новоиспечённая жена, которая хмуро разглядывала телевизор, и из одежды на ней были только тапочки-зайки, необдуманно брошенные под столом. Вижу, начинается так любимое женщинами заграбастывание мужских вещей, — сначала тапочки, потом рубашки, а потом, как в классике: «Мне нужна твоя одежда, ботинки и мотоцикл». В смысле, квартира и сберкнижка. Уже боюсь.

— Могу я помочь, Бекки?

— Можешь. Где он включается, Мордред его забери?!

— Ты про телевизор?

— Уж точно не про миксер! — Богиня повернула ко мне разгневанное чело, закрыла глаза, помолчала мгновение, мягко улыбнулась: — Извини, я правда здорово разозлилась. Битый час вожусь с дурацкой коробкой, и ничего не могу понять — ни где тут кнопка, ни где переключение каналов.

— Вон та чёрная штука возле твоей правой руки называется пульт управления. Дашь мне его?

— Конечно.

Я за это время перебрался на диван, так что голая красавица тут же нырнула мне под бочок.

— Раскроешь глупой волшебнице это страшное маггловское колдунство? А то я так замёрзла, что уже не целовалась целый час.

— Конечно! Смотри — вот эта красная кнопка включает телевизор... Подожди, на моём теле такой кнопки нет! Ты не там ищешь!

В общем, краткий курс телепользователя несколько затянулся. Однако, через какое-то время, мы всё-таки смогли отправиться по волнам мирового эфира. Телевидение у нас было спутниковое, так что выбирать было из чего — от «Нэшнл Джиогрэфик» до каких-то французских и чуть ли не тайских каналов. Однако богиня довольно быстро взмолилась, что у неё кружится голова, и она просит что-нибудь спокойное и милое.

Я перешёл в программу, увидел, что на одном из каналов идёт «Джен Эйр», та, что 1983 года, с Зилой Кларк и Тимоти Далтоном, переключился на вечную английскую классику, и настроился на долгое смотрение. К чести моей волшебницы, она довольно быстро разобралась в особенностях истории, так что уже минут через десять жену я потерял — она вся ушла в переживания. На экране бедная девочка брела по английской провинции без денег и еды, богиня ёрзала от возбуждения, толкаясь острым локотком, а мне отчаянно захотелось пить.

— Бекки, коктейль хочешь?

— Угу.

— Молочный с ягодами, или с яйцом?

— Угу.

— Или с бананом?

— Угу. Милый, такой же, как тебе!

— Угу. Тогда я пошёл за бананами.

Организация питья заняла неожиданно много времени. Сначала оказалось, что молоко в холодильнике прокисло, потом — что бананов на кухне нет, а сахар в коробке закончился. Пришлось одеваться, выходить из дома к знакомым и приятелям, болтать с ними ни о чём, потом идти за продуктами в «штаб-квартиру», как отец называл собственноручно построенный сарай, возвращаться с грузом через чёрный вход, чтобы не отвлекать от кино, и только после этого заниматься тем, ради чего я оторвался от тёплого девичьего плеча.

С двумя стаканами тяжело добытого коктейля в руках я шагнул в комнату, и задохнулся от восторга, когда увидел богиню, которая устроилась на диване. Свернувшись калачиком, зарывшись в подушки и одеяла, она выглядела как истинное воплощение домашнего уюта — того самого, о котором мечтает каждый мужчина.

Я замер в двери, несколько мгновений впитывал это мирное тепло, а потом сунул посуду на ближайшую ровную поверхность, чтобы метнуться к шкафу за фотоаппаратом. К счастью, Бэкки слишком погрузилась в фильм, и забыла обо всём на свете. Там, на голубом экране, одинокий мужчина обнимал одинокую женщину, в уголках глаз моей богини поблёскивали слёзы, вечерний свет из окна мягко заполнял пространство, и лицо идеально вписалось в объектив на фоне плюшевого мишки. Идеально! И ещё раз! Боже, какой кадр!

Наконец мои манипуляции заметили. Бэкки вытерла кулачком слёзы, улыбнулась:

— Колин, что ты делаешь?

— Останавливаю мгновение, которое прекрасно!

Она смущённо хмыкнула, ледяная скорлупа недостижимого совершенства осыпалась с прекрасного лица, и следующий кадр запечатлел улыбку «девушки из соседнего двора». Господи, как у неё получается так меняться всего лишь за пару секунд? Удивительно!

— Ты меня смущаешь, муж мой.

— Прости, жена моя, но это сильнее меня. Я ведь фотограф — помнишь?

— Хочешь сказать, что теперь это будет мой жизненный крест?

— Ага! — радостно ответил я, хлопнулся рядом, прижался к тёплому боку, и отложил аппарат. — Всё, больше пока не буду.

— Хорошо, — муркнула Бэкки, забираясь поглубже мне под руку. — Вовремя ты пришёл. Мне ужасно не хватало твоих объятий...

— Мне тоже не хватало тебя, — прошептал я в розовое ушко. И чувствуя, как сжимает сердце холодная рука, добавил: — Всю жизнь...

Бэкки довольно вздохнула, и вновь погрузилась в перипетии сюжета, а я смог заняться мыслями. Да, она мне нравится, и да, я не люблю её. Пока не люблю. Из того, что подсказывает память Колина Криви, после консумации магического брака, когда на несколько бесконечных мгновений магические ядра слились в единое целое, процесс подстройки друг к другу занимает от нескольких месяцев до года — полутора. Супруги становятся похожи друг на друга, их характеры приобретают некоторые черты партнёра, и постепенно укрепляется взаимная связь, что-то между дружбой и любовью. По-настоящему сильное чувство проявляется нечасто, это надо действительно полюбить друг друга, но брак становится настолько крепким, что до измен и разводов доходит редко.

Если партнёры слишком разнятся, если брак заключён силой, если в стандартном контракте и ритуале были проведены изменения, один из партнёров подавляется другим. Насколько я понял, небезъизвестная Беллатрикс, которая Чёрная в девичестве, поехала крышей именно после брака. У старых семей такие жуткие тараканы иногда попадаются, что от костра и Авады их спасает только Непреложный Обет всех членов Рода. Там тебе и инцест, и групповуха, и даже зоофилия встречается. Не знаю, чем конкретно Лестрейджи балуются, но судя по состоянию Беллатрикс одной только поркой на родовом алтаре дело не закончилось.

И вот здесь выплывает на свет божий интересная деталь — среди Азкабанских сидельцев, тех, что с корявой татушкой на предплечье, есть как минимум шесть последних наследников старых семейств. Причём ни одного из Старых, а всё больше Благороднейшие да Древнейшие, на которых эти Рода и заканчиваются. Все осужденные будут чалиться в северном отеле «олл-инклюзив» до смертного конца, и шансов продолжить свою кровь в наследниках, а значит, сохранить всю ту грязь и ужас, что называются Кодекс Рода, у них нет. Не этим ли на самом деле занимается наш Светлейший и Добрейший директор — выпалыванием разного рода грехов, которые чуть ли не с Античности до наших времён тянутся?

Странные мысли в голову лезут, когда под боком тихо шмыгает носом прекрасная девушка.

— Бэкки, ты что — плачешь? Что случилось, милая?

— Вон... они там... — ладошка машет в телевизор как раз тот момент, когда герои расстаются друг с другом. Чёрт, совсем забыл, что это мелодрама! Бедная моя волшебница, она ведь совсем не подготовлена к современному кино!

— Чш-ш-ш, хорошая моя, с ними всё будет хорошо. Они помирятся, и будут счастливы...

— Правда? Он её не бросит?! — блестящие от слёз глаза пронзают меня насквозь, и я чувствую, как ледяная глыба, что сидит в груди, начинает таять, а напряжение постепенно отпускает. Я делаю глубокий вдох, ободряюще улыбаюсь: — Конечно не бросит. До конца фильма ещё много времени, они успеют помириться.

— Хорошо, что он её не бросит. И ты меня не оставишь, да?

Я замираю от неожиданности, на несколько мгновений забываю про то, что надо дышать, затем проталкиваю сквозь онемевшие губы:

— Нет, Бэкки, я тебя не оставлю.

Её взгляд, пару секунд назад пронзивший меня, словно булавка энтомолога, смягчается, и меня обдаёт теплом:

— Спасибо!

Бэкки выворачивается из объятий, вытягивается на диване, кладёт мне голову на колени, смотрит внизу-вверх.

— Я знаю, что ты меня не любишь, Колин... — очень бережно, словно величайшее сокровище, она берёт мою ладонь и целует её. Потом, не отрывая взгляда от моих глаз, кладёт ладонь на свою грудь, прижимая к себе. От податливой мягкости под пальцами у меня привычно перехватывает дыхание, а «нижний мозг» немедленно реагирует на прикосновение к бархату кожи.

Девушка одним гибким движением перетекает из горизонтального положения в вертикальное, и оказывается у меня на коленях. Неожиданно сильным рывком она срывает с меня рубашку, и пока я выворачиваюсь из рукавов, берёт моё лицо в ладони, приближается так близко, что я чувствую её жаркое дыхание на губах:

— Ты любил другую, муж мой. И всё ещё любишь...

Я не успеваю заметить, как тело освобождается от одежды. Мгновение на осознание собственной наготы, и мы движемся навстречу друг другу, становясь единым телом. Бэкки коротко стонет от наслаждения, когда я проскальзываю в неё, обжигает губы яростным поцелуем, и начинает колыхаться в едином ритме со мной.

— Я не отдам тебя! Потерпи ещё чуть-чуть, и страдание уйдёт. Мама рассказывала, как это происходит! Всего лишь пара недель, и душевная боль слабеет, превращается в саднящее воспоминание о том, что было. А потом и вовсе исчезает, остаётся только память о прошедшем. Мы ещё улыбнёмся ушедшим страстям!

Я молчу, полностью ушедший в ощущения тела. Мы раскачиваем мир, ускоряя темп, потому что всё ближе ошеломляющий взрыв наслаждения, и тот зверь, который пробудился во мне в памятную ночь и бросил недостижимую ранее богиню на скомканные простыни в холодном доме, с каждым нашим толчком навстречу друг другу поднимается всё выше по позвоночнику, давит на мозг, и сознание замирает в сладком предвкушении оргазма. А потом, когда богиня, ставшая живой женщиной, выкрикивает долгое «А! А! А!», вбивая ногти мне в спину, я затыкаю раскрытый в наслаждении рот жадным поцелуем, и взрываюсь яростной судорогой победителя!

— Х-х-ха-а-а... — Бэкки распластывается на мне опустошённая до самого дна. Я чувствую, как её напряжение вытекает из тела с каждой каплей пота, запускаю в её волосы пальцы, которые ещё подрагивают от слабости, и мягко поглаживаю затылок и шею. Она поворачивает голову, мои пальцы скользят, едва касаясь, по нежной коже за розовым ушком.

— Мур... — прижимается девушка всем телом, словно пробуя поделиться со мной своим теплом.

— И всё равно ты — богиня... — выдыхаю, переполненный нежностью, а её голова покачивается в несогласии.

— Я всего лишь девушка из слабого Рода, Колин. И везло мне в жизни почти как бедной Джейн, пока не встретила тебя...

На следующее утро первой зашевелилась Бекки. Она вздохнула, изо всех сил показывая, как ей не хочется вставать из-под тёплого одеяла, но я решительно продолжал лежать, и тащить на руках в душ свою лучшую половину не собирался. Слишком тепло и уютно было в постели, да и силы ещё не до конца восстановились, если честно. Поэтому жене пришлось, тяжело вздыхая, выбираться на свет божий в одиночестве.

Но женщина не может оставить без ответа равнодушие в свой адрес, поэтому, увидев, как я разглядываю её прекрасную наготу, она тут же забыла про страдания. Повернулась ко мне вполоборота, чтобы рельефнее показать все выпуклости, сладко потянулась, чтобы совсем уж добить, а потом не то пошла, не то потанцевала в душ, отчаянно крутя попой.

Во дворе зарычал движок старого грузовика, — звук соседского тарантаса я с нашим «Ровером» никогда не спутаю, — Бекки дёрнулась от неожиданности, вскинула волшебную палочку.

— Мерлин, я совсем про них забыла!.. — буркнула она задумчиво.

Девушка повернулась к дверям, прищурилась, о чём-то раздумывая, подняла волшебный артефакт к глазам, и какое-то время разглядывала палочку так, как художник оценивает свой любимый карандаш перед тем, как нанести первые штрихи на полотно будущего шедевра. Потом богиня повернула ко мне идеальное лицо:

— Сколько здесь работает людей, Колин?

— Сосед с родственниками, да наш работник. Восемь всего.

— Замечательно.

Жена сунула ноги в тапочки-зайчики, пошлёпала к дверям, словно ожившая статуя в своей обнажённой красоте.

— Бекки, — окликнул я девушку, когда она уже собралась открывать уличную дверь. — Что ты собираешься делать в таком виде?

— Отбить охоту заглядывать к нам сюда, — пожала она идеальными плечами. — Это безопасно и безболезненно, просто они на время забудут про нас. Сейчас выйду, они сбегутся поглядеть на голую женщину, а я всех сразу зачарую, чтобы не вылавливать по одному.

— Подожди, — тормознул я Бекки. — У нас работает сквиб, которому лучше не попадать под ментальные заклятья.

— Вот как? Что с ним?

— Родовое проклятие. Повышенная уязвимость мозга ко всяким «Обливиэйтам» с «Конфундусами». Человек он хороший, и мне бы не хотелось причинять ему вред. Может, что-нибудь другое придумаем?

Девушка задумчиво прикусила губу, остановив взгляд на моей груди. Хвастаться там было ещё нечем, но даже сейчас волшебные зелья мадам Помфри, сдобренные ядовитой желчью Ужаса Слизеринских Подземелий, превратили цыплячью грудку подростка в нормальный торс молодого мужчины.

— Можно эту проблему решить, — задумчиво протянула Бекки, не отрывая глаз от молодой поросли на груди, — только надо будет в Косой переулок сходить...

— Давай вместе пройдёмся.

Она отмахнулась:

— Нет такой нужды. Я должна зайти в Министерство, отпуск оформить, а потом в Мунго, чтобы зафиксировать применение зелья похоти. Меня там хорошо знают, поэтому стоит появиться с неизвестным молодым человеком, как пойдут разговоры.

— Ты не хочешь говорить обо мне?

— Конечно! Пока ты не попадёшь в Хогвартс, надо молчать, иначе тебя убьют скорее, чем ты произнесешь слово «квиддич»!

— Почему?

Богиня вздохнула, посмотрела на меня с материнской жалостью:

— Муж мой, ты ведь понимаешь, что я — красивая женщина?

— Конечно.

— А ты не думал — почему я до сих пор свободна?

— Э-э-э...

Она покачала головой, хмыкнула:

— Мужчины... В общем, пока наша связь не укрепится, о браке мы говорить не будем никому. Пока. Хорошо?

Я пожал плечами — наверное, что-то действительно не понимаю в этом раскладе.

— Если ты считаешь нужным, хорошо, будем пока молчать.

— Спасибо, любимый, — она бросила палочку на стол, шагнула ко мне, прижалась всем телом:

— Потрёшь мне спинку?

Потом нам было не до разговоров, и мысль о том, что у моей жены как-то многовато тайн открывается, я сунул на задворки сознания, чтобы вернуться к ней позже. После исполнения супружеского долга нам удалось ещё выпить чаю, — по-прежнему нагишом , — но всё хорошее заканчивается быстро, так что Бекки заторопилась по делам, в первую очередь порадовав меня стриптизом наоборот. Вот уж не думал, что одевание может возбуждать так же, как раздевание...

Одним движением волшебной палочки девушка поправила что-то в своей внешности, улыбнулась мне на прощание:

— Не целую, а то опять на пару часов из жизни выпаду!

И шагнула в зелёное пламя камина.

Ну а я спустился в шкаф, где моя благоверная организовала «тёмную комнату» для обработки фотоплёнки и печати фотографий. Чары расширения пространства — это великая вещь! Да и подумать есть о чём, пока один тут вожусь.

Интересную деталь сегодня подметил — после наших любовных игр я чувствую усталость, а вот она прямо бурлит энергией. Разве не должно быть иначе? Хотя ведь ещё древние римляне говорили, что «каждое животное после совокупления печально, кроме петуха и женщины», так что я, наверное, сам себе голову морочу из-за непонятных знаков, которые мне богиня рисовала на груди. Надо бы поискать их подобия, только вот где? На руны каракули совсем непохожи, больше напоминая какой-то древний алфавит — такие змеиные извивы где-то мне попадались на глаза. Надо только вспомнить, в какой книге я их видеть мог.

Впрочем, коль скоро я оказался в святыне фотографии, пора заняться делом, а не тратить время на бесплодные раздумья. Уж очень мне захотелось показать Бекки первые её фото, а заодно проверить, как она получается на фотографиях. Известно ведь, что бывают такие люди, которых лучше не фотографировать вовсе, потому как их лица никакая ретушь не спасёт. Это я знаю лично, так как неоднократно сталкивался с подобным феноменом, — чай, не вчера камеру в руки взял.

Удивительное волшебство проявления того, что уже исчезло, меня увлекало с малых лет. Ещё батиной «Сменой», которую он купил в стройотрядовские времена, я не просто «щёлкал фотки», а чувствовал себя великим чародеем, в руках которого останавливается время. Но теперь, в теле Колина Криви, этот детский восторг получил реальное подкрепление, потому что печать колдофото позволяла увидеть кусочек жизни, а не застывшую картинку. Словно вместо гипсовой маски, из кучи строительного мусора я сотворил живое лицо! Реактивы почти те же самые, и температурный режим обработки чем-то особым не отличается, но стоит лишь добавить щепотку магии из пакетика, что куплен в Косом, да соответствующим образом махнуть волшебной палочкой, и меняется всё!

Бекки смотрит телевизор, Бекки хмурится, Бекки улыбается мне в ответ, Бекки бросает в меня подушкой, Бекки у кухонного стола в переднике, что открывает больше, чем скрывает. Я чувствую себя Пигмалионом! Мраморная статуя богини преобразилась в живую девушку, которая хохочет от моих шуток, греет об меня замёрзшие стопы и сопит в ухо по ночам.

Я накатил фотографии на гладкую поверхность — у меня вместо глянцевателя для этих целей припасён здоровенный кусок бронестекла, очень удобно, — сел перед моими жёнами, и задумался. Да, я по прежнему её только ценю и уважаю, но холод, который стягивает живот при одной мысли о Гермионе, начинает постепенно слабеть. Видимо, сила магического брака начинает менять сознание. Похоже, теперь я знаю, как Нарцисса Блек стала Нарциссой Малфой...

А ведь собирался отбить Гермиону у рыжего придурка, провести с ней долгую и счастливую жизнь, наплодить детишек. Можно было бы вообще куда подальше рвануть — хотя бы в Австралию перебраться, поближе к родителям и шаманским практикам аборигенов.

Но теперь все эти планы остаются в прошлом, потому как моя жена к Волдемордовской бойне накаким боком не относится. Правда, скрываться нам всё равно придётся — я двух ублюдков на свой счёт записал, и хлопцы со стрёмными татухами этого мне никак не простят. Опять же, слишком Бекки привлекательна, а в гражданскую войну красивая женщина — ценный приз для каждого боевика. Только вот куда бы нам уехать до того, как резня начнётся? В Европу, Штаты, или вообще на другой конец света? И что здесь будет с героями книг мамы Ро? Если моё появление уже исказило канон, сами они могут и не вытянуть. А я не смогу простить себе, если Гермиона погибнет из-за меня...

— А вот и я! — радостный голос вырвал меня из тягостных раздумий. Бекки скользнула по ступенькам, прижалась к моей спине, обдав запахом фиалок. — Вижу, ты здесь гарем устроил, негодник?

— Точно, — чмокнул я в ответ ладошку, пока пальцы другой ерошили мне волосы. — Соскучился по жене, и подумал: а почему бы не устроить маленький гаремчик из лучших в мире красавиц?

— Хм-м-м... — задумчиво протянула Бекки, — а тебя не смущает, что они все какие-то на одно лицо?

— Хорошего слишком много не бывает, это я тебе как мужчина, то есть сатрап и сластолюб говорю.

— А почему тогда кого-нибудь получше не выбрал?

— Ты о чём?

— Ну вот смотри: у этой волосы всклокоченные, та губы кривит, а вон у той попа никакая.

— Да что ты в попах понимаешь, женщина? Замечательная попа — круглая, аппетитная и с ямочками!

— Не могу с тобой согласиться!

— А кого интересует мнение женщины? — зарычал я утробно. — Конг хотеть, Конг крушить!

Когда я знакомил Бекки с телевизором, мы наткнулись на «Кинг Конга», и бедная ведьмочка успела проникнуться печальной историей обезьяны-мутанта. Поэтому в ответ на мой рёв Бекки испуганно запищала, а я забросил тело на плечо, и отправился вверх по лестнице. Хотелось бы сказать, что понёсся, но не могу — опыта в переношении женщин маловато, да и кондиция для подвигов подкачала. Ну да ничего, до постели тут пара шагов, запыхаться не успею...

— Когда приезжают твои арендаторы? — Бекки глянула флакон на просвет, поставила его на скатерть стола рядом с изящным ридикюлем, который сопутствовал ей во время посещения Косого переулка. Судя по количеству уже вытащенного, на нём те же заклятия расширения пространства, что и на бисерной сумочке Гермионы. Так, надо обязательно этому научиться!

— Думаю, часа в четыре. В любом случае, до пяти здесь будут. А что?

— Мне к этому времени следует переодеться и немного потренироваться, — улыбнулась она загадочно в ответ на мою вопросительно поднятую бровь. — Сам увидишь. Тебе понравится.

— А как прошло твоё посещение чиновников?

— Всё хорошо. Три дня ничем не ограниченной свободы! -Бекки с наслаждением потянулась, высокая грудь отчётливо обрисовалась под моей рубашкой, которую по известной женской привычке девушка натянула на себя сразу после секса. Может, это у них как-то с тактильной чувствительностью связано? Типа, коитус уже закончен, но где-то в подкорке ещё теплится огонёк наслаждения, которое продляется благодаря одежде партнёра, как замене его объятий.

— А что в Мунго?

Бекки нахмурилась:

— Тоже всё нормально. Аврорат заявление принял, пергамент от колдомедика приложили. Всё нормально вроде бы...

— Но что-то не так?

— Не могу понять реакцию некоторых знакомых...

— Что конкретно?

— Начали меня убеждать, чтобы не писала заявление, потому что это, дескать, только чья-то глупая шутка. Но это совсем не то, что даже в Хогвартсе можно шуткой назвать.

— А это хорошие знакомые? Ты в них уверена?

— С моей внешностью, Колин, нельзя быть уверенной ни в ком.

— И во мне тоже?

— В тебе я смогу быть уверенной через месяц — полтора, когда наши магическая ядра закончат предварительную подстройку друг к другу. К этому времени ты перестанешь любить ту девушку, и станешь моим.

— А ты моей?

— Я уже твоя, муж мой, — улыбнулась Бекки. — Мы, женщины, проживаем это иначе, чем мужчины. Те, кто идёт Путём Левой Руки, те, кто служит Лунной Богине, не разменивают своих чувств. Так что я стала твоей уже после первого поцелуя...

Я подошёл к ней, прижал к груди покрепче, и шепнул:

— Я не предам тебя, Бекки...

— Знаю, — вздохнула она, — и поэтому я самая счастливая женщина на свете.

Потом мы просто молчали, обняв друг друга в тишине обезлюдевшего дома. Мне по прежнему страшно в этих стенах, я всё ещё не могу вытеснить из памяти смерть родственников, боль чужого Круцио и ужас смерти, которая заглянула мне в глаза белой маской Пожирателя. Поэтому я вжимался в доброе тепло богини, а она щедро дарила его мне всем своим телом. И когда в гулкой пустоте комнаты часы пробили три пополудни, мы вздрогнули оба. Девушка завозилась, с явной неохотой выскользнула из моих объятий:

— Колин, пора начинать сюрприз!

Загадочно усмехнувшись, она подошла к столику, раскупорила флакон, который принесла из прогулки в Косой переулок, бросила что-то внутрь, и выпила одним залпом.

Её передёрнуло, лицо пошло рябью, словно между нами появился горячий воздух — как марево над разогретым асфальтом. Несколько мгновений девичий силуэт дрожал, размывался, а потом женская одежда с тихим шорохом сползла на пол, а посреди комнаты остался стоять голый парень, высокий, белобрысый и с глупой ухмылкой на знакомой физиономии.

— Ну как? Нравишься себе, Колин? — сказал парень, и я невольно скривился: это что же? Вот так я выгляжу?

Парень увидел растерянность на моём лице, засмеялся, и бросился к зеркалу в чём мать родила.

— Чего замер? — обернулся он ко мне, улыбаясь во все тридцать два зуба, — иди сюда, сравним наши образы!

В зеркале отразились близнецы — одинаково светловолосые, высокие, с намечающейся мускулатурой, и почти одинаковым кретинским выражением на лицах.

— Здорово, правда? — мой двойник повернулся к зеркалу одним боком, развернулся другим, а потом вдруг полез ко мне в штаны.

— Эй, ты чего?! — я отпрыгнул от мужских объятий быстрее, чем сообразил, что хочет сделать Бекки. — Хватит дурачиться!

— Хорошо... — задумчиво протянула она, поворачивая в своих руках мой конец. В смысле, на моём теле, в которое обернулось её тело, женское.

— Ты злой, Колин, — серьёзно глянула на меня жена. — Я так хотела ощутить разницу, а ты не дал. Эгоист ты, вот кто.

— Ну хватит, Бекки! — взмолился я, не выдержав издевательств над здравым рассудком. — Я сейчас с ума сойду!

Парень, то есть я — в смысле, Бекки под Оборотным, улыбнулся, и пошлёпал к гардеробу.

— Хорошо, больше не буду, — протянула она, приложив рубашку к груди. — Как думаешь, в чём я буду лучше выглядеть?

— А что — есть разница? Бэкки, так ты хочешь появиться вместе со мной?

— Ну да, ты-меньший представишь меня, то есть себя-большого, как случайного знакомого из очень далёкой Новой Зеландии.

— А почему именно оттуда?

— У меня хорошо получается их акцент. И потом, я несколько лет прожила в Квинсленде, у меня даже колдофото оттуда есть.

Парень нахмурился:

— Папу убили маори, нам пришлось уезжать в Англию, потому что я к этому времени выросла достаточно, чтобы идти в Хогвартс.

— Извини, я не знал...

— Это не удивительно — я ведь ничего не рассказывала. Наши маги замкнуты на себя, и редко замечают, что творится даже на соседнем дворе. Что уж тут говорить о месте, куда добираться надо почти сутки, с четырьмя порт-ключами пересадки. И дорого, и утомительно, и самолюбие страдает, когда чистокровный английский сноб открывает, что на свете есть места, где на его кровь и магию всем плевать...

Ладно, хватит о печальном. Давай-ка обсудим, что будем говорить магглам. А может, всё-таки палочкой их, а?

— Нет уж, дорогая, давай-ка по простому, как у обычных людей принято!

Когда соседский трактор въехал во двор, мы уже были готовы. Как только народ стал выбираться из местного аналога такси, я открыл дверь и шагнул на ступеньки.

— Эгей, соседи, давно не виделись!

— Колин, я уже начал забывать, как ты выглядишь! — мой приятель по школе бросился навстречу, и неловко тормознул, когда из комнаты вышел я-взрослый. Чтобы усилить разницу во внешности, мы приклеили Бекки маленькие усики, такие, чтобы потом не жалко было «типа сбрить», и чуток добавили щетины на подбородке.

— Добрый день — улыбнулся мой двойник, — рад вас видеть!

— Привет, — настороженно протянул Билли. — Я друг Колина ещё со школы, Билл.

— А я Ник Макласки, — пожала протянутую руку Бекки. — Из Новой Зеландии.

— Тебе говорили, что ты на Колина похож?

— Мы впервые увидели друг друга буквально пару дней назад. Колин обращался в деканат по личным вопросам, а я оформлял документы на работу. У нас там пол-школы сбежалось, чтобы посмотреть на случайных почти что близнецов. Вот Колин и пригласил меня, чтобы показать настоящую английскую деревню. У нас-то на островах всё больше овцы да коровы...

— Так вы не родственники?

— Ни капли общей крови, клянусь веслом маори!

— Какая интересная штука — жизнь. Па, смотри, кого Колин привёз!

Остальное знакомство прошло быстро и скомканно — у людей была работа, а нам хотелось избежать лишних распросов. Так что народ отправился в коровник, а мы обратно в дом, предупредив всех, что я увожу гостя в поля, и вернёмся мы нескоро.

— Ну вот, а ты боялся, — улыбнулась Бекки, когда я закрыл входную дверь. — Никто ничего не заподозрил.

— Угу, — я торопливо сунул в рот ломоть ветчины, потому что от всех этих нервов жрать захотелось космически. — Вот ещё в гости к соседям сходим на ужин, и можно будет вздохнуть с облегчением.

— На ужин? — заинтересовалась девушка. — Туда, где готовят тот волшебный пирог?

— Именно, — улыбнулся я. — Сегодня миссис Спикман узнает, что у бедняжки Колина появился новый друг, а завтра нас позовут на ужин. Ты ведь гость с другой стороны света, можешь много интересного рассказать.

— Уже боюсь! — поёжилась Бекки. — Надо срочно вспомнить парочку историй из детства.

— Зато в награду получишь ревеневый пирог.

— О! — решительно подтянула брюки моя волшебная половина, — я готова! Когда идём?

Перед тем, как показать Бекки окрестности, мне захотелось предупредить Стиви — просто на всякий случай. Я отправил жену на задний двор, там, где калитка выходит в поля, а сам выскочил к работникам. Наш бродяга как раз толкал тележку с бидонами молока.

— На секунду! — махнул я рукой. Он кивнул, что-то сказал напарнику, захрустел гравием навстречу.

— Этот двойник для тебя кто? — сразу спросил он.

— Моя жена.

— Чего-о??! — от удивления очередная сигарета вывалилась изо рта.

— Магическая жена, Стиви, прямо по волшебной классике.

— Ого! Вот это ты попал! — сочувственно протянул он, выковыривая очередную сигарету из мятой пачки. Дрожащие пальцы слушались его плохо.

— Что, со мной всё так плохо? — не выдержал я.

— Не знаю, Колин, — затянулся он сигаретой наконец. — Обычно в таком браке больше выигрывает тот, у кого Родовой камень сильнее. А у тебя его нет вообще, ты свежеиспечённый маг, так что сам понимаешь...

— У неё тоже Род слабый. Камня нет, домашний эльф только один, сама сирота.

— Это ещё ни о чём не говорит. Родственники могут появиться в самый неожиданный момент.

— Понял, буду знать. Ещё одной проблемой больше... Кстати, а ты не помнишь, что у вас дома говорили про Путь Левой Руки и Лунную Богиню? В учебниках нашёл только случайные упоминания, когда про вымерших друидов писали.

— Это жена у тебя спрашивала? — как-то резко подобрался Стиви.

— Нет, упомянула случайно, что Лунной Богине служит.

— Сколько она у тебя здесь пробудет? До начала учебного года?

— Не знаю, наверное да.

— Тогда я буду пока держаться от дома подальше. Спасибо, что предупредил.

Стиви развернулся на пятках, и заторопился к трактору, на который уже начали грузить бидоны с молоком.

— Подожди, ты ведь ничего не рассказал!

— Извини, — бросил он через плечо, — ничем не могу помочь.

Да что за тайны мадридского двора!

Я посмотрел на испуганного сквиба, и отправился к Бекки, показывать ей окрестности.

На краткий просмотр местных красот ушло часа два. Мы прогулялись до моего дуба, послушали под ним жаворонков, затем дошли до ручья, который разделял фермерские участки, пощипали ежевику на поле старика Бена — у него, на солнечной стороне, ягода уже успела набраться сладости, вся окрестная детвора его кусты в первую очередь обрывает. Бекки всё ещё оставалась в моём теле, а я с серёжкой в ухе, так что регулярно накатывало ощущение нереальности от разглядывания себя со стороны.

Нас успели заметить несколько соседей, я узнал последние новости про Верхний Мидсаммер, кто кому расквасил нос в пабе «Под старой короной» — местном гадюшнике на манер Аберфортовской забегалки. Только наша была почище, потому что маги про санэпид не слышали, а у нас он свирепствует. Вернулись мы уже под вечер, уставшие и довольные.

— Хорошо у вас, Колин, — промурлыкала моя богиня уже в своём натуральном облике. — Через пару дней покажем меня как девушку твоего друга, и дело сделано.

— Точно, — согласился я. — Как эта мысль мне самому в голову не пришла? Спасибо за подсказку.

— Я о себе забочусь, — улыбнулась Бекки. — Может, мне хочется с тобой почаще целоваться.

— На людях?! — ужаснулся я, и засмеялся, когда увидел порозовевшие щёки собеседницы. — Тогда садись есть, потому что для поцелуев надо иметь много сил.

Мы зашуршали бумагой, и сосредоточились на традиционном английском перекусе — «фиш энд чипс», то бишь жареной рыбе с картошкой. Я хватал пальцами жирные, ещё горячие, куски, улыбался раскрасневшейся жене, а сам думал, как всё-таки сильно меняется человек.

Готов поспорить, что в старом теле я бы от такой еды отказался, или съел бы её только с большой голодухи, а вот английский подросток трескает непритязательный закусон с огромным аппетитом, и от самого запаха слюна капать начинает, как у собаки Павлова. Теперь ещё по пивку, и можно будет сказать, что день удался.

Кстати о пиве! В чулане ведь ещё оставалось батино светлое, традиционный английский биттер от нашего деревенского пивовара!

Пока Бекки колдовала над грязной посудой, я метнулся по-быстрому, и приволок несколько бутылок прохладненького. С негромким пшиком пробки слетели с длинных шеек, а янтарная жидкость забулькала в стаканы-пинты, с традиционным кольцом-расширением у самого верха, по которое следует наливать традиционный английский напиток. Жена почувствовала запах хмеля, выразительно потянула носом:

— Это то самое, о чём я думаю, муж мой?

— Точно! Английский биттер от лучшего производителя в нашем околотке. После жирной рыбки самое то!

— Никогда не пробовала магловского пива, — задумчиво протянула она, и качнула стакан. Лёгкая пена мазнула прозрачную стенку.

— И пены почему-то мало...

— Потому что маги живут в девятнадцатом веке, и пьют пиво, которое у нас тогда называлось «молочный стаут». Именно из-за количества пены название получило, кстати, потому что была она густая, как сливки, и было её много. Однако мир не стоит на месте, у людей появилось огромное количество самого разного питья, а наши маги по-прежнему тянут древний напиток.

Бекки бросила на меня нечитаемый взгляд, осторожно пригубила пиво.

— Неплохо, — подняла на меня удивлённые глаза. — Очень неплохо!

— А то! Криви плохого не посоветуют!

Дегустация так увлекла мою дражайшую половину, что пришлось раскупорить ещё парочку бутылок. Напиток, не слишком крепкий для привычного организма, ударил волшебнице в голову — она явно ничего крепче той сладковатой бурды, что называется кремовым пивом, не пила. Лицо порозовело, язык стал заплетаться, она глупо хихикала и дурачилась, как ребёнок.

После недолгой возни мы упали на диван, который пьяная богиня на полном автомате превратила в огромный траходром. Но в этот раз мы оба оказались слишком расслабленными, чтобы заняться чем-то более серьёзным, поэтому просто развалились на постели, блаженно растянувшись как хочется. День был утомительным, как ни крути — сначала нервы, потом многочасовая прогулка.

— Бекки, а ты давно служишь Лунной Богине?

— С самого рождения. Меня посвятили ещё в утробе матери.

— А мать тоже ей служила?

— Конечно. Думаешь, почему предки уехали из Штатов? В Инвелморни всегда криво смотрели на Старую Веру. Это индейских шаманов они терпят из-за Нерушимого договора, а таких, как мы, давят без жалости.

— Не любят, когда людей сжигают в плетёных корзинах? — понимающе хмыкнул я, и она хихикнула в ответ.

— Нет, этим друиды увлекались, хотя против римской магии человеческие жертвы им не очень помогли. Путь Левой Руки не нуждается в такой ерунде, поэтому не бойся, никто тебя в костёр не потащит.

— А куда потащат?

— Да ничего страшного, — пьяно махнула рукой жена. — Может, поделишься кровью с сёстрами, или оплодотворишь кого-то, если Ковен захочет.

— Может и не захотеть?

— Конечно, — заёрзала под боком уже почти заснувшая Бекки. — Мне очень с тобой повезло, знаешь. Мужской донор должен быть совершенно обычным, без каких-либо уродств, странностей и отличий. А ты и после Круцио выжил, и после магического выброса повзрослел сразу лет на десять. Это очень хорошо, потому что сёстры тебя не захотят, и не надо будет тебя с кем-то делить. Знаешь, как мама злилась, когда отца на шабаш забирали? Неделю ещё в себя приходила, пока он зельями отпаивался. А уж когда его в Звёзды посвятили...

А ты у меня необыкновенный, и такого в производители не захотят. Ты только мой, Колин. Никому тебя не отдам, пусть они хоть лопнут со своими дриадами...

Жена тихо засопела в подушку, а я остался наедине со своими мыслями.

Какие неожиданные вещи открываются под благословенным воздействием алкоголя... Ведьминские шабаши, о которых ни слова не сказано в хогвартских учебниках, тайные культы и почти легальные убийства. И всё это рядом, тихо дышит под бочком. Я начинаю себя постепенно ощущать не Девкалионом, который силой чувств оживил статую, а мужским вариантом той самой Рипли, что несколько фильмов с «чужими» боролась. Что же я такое расковырял, переспав нечаянно с незнакомой девушкой?

И ещё мне очень не понравилась реакция Стиви. Он действительно испугался, когда услышал мои слова. У кого же про старые культы спросить? К МакГонагал обращаться боюсь — та родственница Бекки, и может столько неожиданностей из расспросов вылезти, что хоть из Хогвартса беги.

Опять же, как эти ведьмы, судя по всему настоящие, из самой глубины веков традицию передающие, к Волдеморту относятся? То, что в моём доме убиты два Пожирателя — факт, который нельзя сбрасывать со счетов. Даже если их Ковен спокойно воспринял убийство двух магов недочеловеком, то бишь мной, ещё не известно, как он воспринимает идеи Главного придурка всея Британии.

Мысли навалились толпой, закружили в голове, под их тяжестью веки опустились так естественно, что я не заметил, когда заснул. Просто лежал, ворочал потяжелевшими после пива извилинами, а потом раз, и мир выключился.

Зато утро оказалось удивительно приятным, потому как первое, что ощутил мой организм — запах жареного бекона и яичницы. О, это божественное шкварчание жира на сковороде, которое поднимает даже полумёртвых!

— Мерлин!.. — простонала Бекки. — Что со мной?

— Похмелье, дорогая, — улыбнулся я заспанной мордашке. — А на кухне кто хозяйничает?

— Бинки, молодой господин! — возле печи материализовалось лопоухое создание в наволочке через плечо. Доморощенную тогу украшали розовые цветочки. — Осмелилась приготовить завтрак для малышки Би!

— Спасительница! — прошептала жена, пытаясь выкарабкаться из-под одеяла. — Как же мне плохо...

— Ничего, сначала душ, потом добрый английский завтрак, и моя красавица снова оживёт.

— Да ты смерти моей жаждешь, изверг!..

— Что, ноги не держат?

— Угу... Всего три бутылки, и так опьянеть... Из чего маглы делают своё пиво?

Я подхватил страдалицу на руки, и понёс её в душевую. Перед дверями вспомнил, что у меня в обьятьях английская немочь, а не русская женщина с конём и горящей избой в анамнезе. Неожиданные холодовые процедуры ей на пользу не пойдут.

— Бинки, здесь у меня бак с холодной водой. Можешь его нагреть, а то у меня руки заняты?

— Уже, — тряхнуло ушами лупоглазое создание, — хозяйка будет довольна!

Процесс мытья занял у меня времени больше, чем ожидалось. Бекки неожиданно вспомнила, что секс помогает от всех болезней, и решила подлечить своё состояние. Мы настолько увлеклись оздоровительными процедурами, что мыться пришлось два раза — в процессе, и после.

Тем временем исходящий умопомрачительными запахами завтрак ожидал нас на столе, и за вилки мы ухватились, не успев одеться. Глаза Бекки блестели от удовольствия, лицо разрумянилось, и умирающую нимфу она больше не напоминала.

— Что это за пиво такое, Колин? — продолжила начатый разговор волшебница, уничтожая очередную сосиску. — Я ведь не затворница, пива в Хогсмиде мы выпили с девчонками немало. Только я никогда ранее не теряла голову так быстро.

— Думаю, здесь два фактора сыграли свою роль: малоалкогольное сливочное пиво, которым балуются волшебники, то есть отсутствие привычки к более крепким напиткам, и какие-то особенности магического организма, который отличается от организма обычного человека.

— Точно?

— На Земле есть целые народы, которые не могут сопротивляться действию алкоголя. Индейцы Северной Америки, например, эскимосы опять же, кочевники какие-то — всех не упомнишь.

— А почему так получается? Что маглы об этом думают?

— Учёные считают, что это связано с разделением человечества на охотников и земледельцев тысячи лет назад. Дескать, те из них, кто больше питался растительной пищей, выработали в ходе эволюции механизм быстрого расщепления спиртов, потому что спирт, как ни крути, всё-таки яд, а в дикой природе он довольно часто встречается — те же яблоки, которые перезрели, осыпались и забродили, например.

А вот те, кто охотился и питался в основном мясом, в таком защитном механизме не нуждались, потому что пьяные яблоки случайно найти можно, а вот пьяное мясо — нет.

— Значит, мы произошли от охотников,- улыбнулась Бэкки, и тут же захрустела жареным беконом. — Это хорошо. Я всегда любила мясо!

— Я тоже. Но пиво у нас вкусное, согласись.

— Точно. Вот если бы ещё не это похмелье...

— Искусство требует жертв! — решительно заявил я. — Да и средство от болезни ты знаешь.

Бекки хмыкнула, и смущённо спрятала взгляд. Ну да, мы всего лишь пару дней вместе, она ещё не привыкла. Хорошо, что у неё нормальный характер без особых тараканов, а то выросла бы какая-нибудь гипертрофированная скромница, что даже раздевается в темноте. Или раскрепощённость Бекки — это следствие её служения Лунной Богине?

— О чём задумался, муж мой? — игриво стрельнула глазками девушка.

— О Лунной Богине.

О тарелку звякнула вилка, выпавшая из девичьих пальцев.

— А зачем ты о ней думаешь?

— Приходится этим заниматься, коль скоро ты её жрица. Раз в наших учебниках о ней практически ничего не пишут, это должно быть что-то очень древнее?

— Очень, Колин, — медленно проговорила Бекки, — с каменного века. Это матриархат, муж мой.

— А почему сегодня мы о нём не знаем?

— Потому же, что вы практически ничего не знаете о друидах, волхвах, итальянских стригге. В христианском мире им места нет, потому что никто не хочет делиться силой.

— Кто такие стригге я знаю, жена моя. И про друидов кое-что слышал. Только вот никак не могу отделаться от впечатления, что ты пытаешься заморочить мне голову. Я прав, жена моя?

Бекки сосредоточилась на тщательном пережёвывании бекона.

— Давай я попробую угадать. Просто так, развлекаясь милой болтовнёй. Друиды — это мужская магия, а Путь Левой Руки — женская?

— Да...

— Из того, что я помню про шаманов, первобытные культы и прочие Кетцалькоатли, их отличительная черта — абсолютное пренебрежение к человеческой жизни, потому что важно только племя, Род?

— Да...

— И учитывая, что культ Лунной Богини женский, в первую очередь жертвами оказываются мужчины?

— Мы никого специально не убиваем! Мы служим жизни!

— Чтобы выжить тигру, ему надо съесть козу. Или ягнёнка. Так кому вы служите — тигру или ягнёнку?

— Ты не понимаешь! — бедная жена вскочила из-за стола, и бросилась в сад.

Я вздохнул, поднялся, оставляя недоеденный завтрак. Эльфийка с укором посмотрела на меня:

— Хозяйка любит господина, а господин заставляет её плакать!

— Можешь рассказать, как умер старый хозяин?

Эльфийка обеими руками заткнула рот, испуганно вытаращила на меня базедовые глазищи.

— Ну вот, — укоризненно покачал я головой. — Не хочу умереть на жертвенном камне. Даже ради любви Бекки.

— Молодой господин не подходит, — хмуро буркнула эльфийка. — Грязная магия, Великая Мать такую не примет.

Хоть одна добрая новость за утро...

Бекки далеко не убежала. Она сидела под кустом черёмухи, прямо у стены, за которой начиналась стежка в поля, и тихо шмыгала носом. Я пристроился рядом — плечи девушки напряглись, — мягко прижал к себе:

— Не обижайся, пожалуйста. У каждого из нас есть свои скелеты в шкафу. Но пойми и ты меня: очень странно обнаружить себя женатым на служительнице древнего культа. В голову сразу начинает лезть всякая ерунда.

— Это не мои тайны!

— Знаю, знаю. Не переживай ты так — эльфийка уже порадовала, что душить священной косой из лобковых волос сорока одной девственницы меня не будут, потому что магия не годится.

— Что-о?! Какой косой?! Из чего?! — глазки моей жрицы оказались почти как у эльфийки, а на заплаканном личике нарисовалось такое изумление, что я не смог удержаться от смеха.

— Шутка, Бекки! Это шутка у меня такая! Раз жить буду, то грусть и печаль отменяются.

Волшебница успокоилась, обмякла у меня в объятьях. Я прижал её к себе, шепнул в ухо:

— Ну что, полегче уже? Больше плакать не будешь?

— Нет...

— Вот и славно. Пошли, доедим, а то эльфийка старалась, готовила...

По-английски жирную еду мы залили горячим сладким чаем, и перебрались в сад, на гамак. Бекки увеличила его одним царственным движением палочки настолько, что теперь раскачиваться в нём можно было сразу вдвоём, уютно прижавшись друг к другу.

— Что у нас дальше в программе развлечений? — расслабленно протянула Бекки.

— Фотосессия. Меня она сделает знаменитым, а тебя прославит в веках.

— Я не хочу славы.

— Хорошо, сделаем фото в высоком и низком ключе, а потом выберем, что больше понравится. Гарантирую, ты себя не узнаешь.

— А что это за ключи такие?

— Степень освещения. На фотографии или очень много света, или очень мало, так что видны только самые важные элементы изображения, то, на чём фотограф хочет сосредоточить внимание зрителей.

— Ты хочешь сказать «на груди»? — хихикнула девушка.

— Всё бы вам, женщинам, о сиськах думать, — проворчал я. — Нет чтобы о высоком, вдохновенном.

— Мне совсем не хочется вставать, муж мой. Так бы лежала весь день, и качалась, качалась...

— Не получится. Видишь вон то облачко? Над рощей слева?

— Да, симпатичное такое.

— Уже довольно скоро оно увеличится, подберётся к нам, и прольётся дождём. Так что всё равно придётся вставать.

— Жаль...

— Мне тоже. Но делу время, а потехе — час. Идём, красавица, будем творить маггловское волшебство без палочек и заклинаний.

Когда я беру в руки фотоаппарат, время останавливается. Я сосредотачиваюсь на изображении в видоискателе, на силе света, на лучшем подборе «главной тройки» — экспозиции, диафрагмы и светочувствительности. Я хочу остановить мгновение, но так, чтобы оно навсегда осталось прекрасным. На иное я несогласен!

Может, поэтому и занимался больше пейзажной фотографией, а потом урбан-экстримом, где неожиданный ракурс превращает скучный до оскомины образ в кадр из другой Вселенной, другого мира, путь в который знаю только я. Гордость и тщеславие, согласен. Но как же здорово смотреть на лица тех, кто видит мои фото впервые! Удивление, растерянность, восторг — и всё это заслуга моих рук, моего опыта и профессионального взгляда!

И вот сегодня я изменил своим привычкам с Бекки, занявшись портретом. Освещение, чтобы долго не возиться, я расставил вокруг камина, выбрал штатив покрепче, и показал бедной волшебнице, что такое «высокий ключ» и «низкий ключ», благо плёнки разной светочувствительности хватало, и можно было выбрать ту, которая даст минимальное зерно для конкретных условий. Я мимолётно пожалел, что время цифровых мыльниц ещё не пришло, сунул первую катушку в фотоаппарат, и начал волшебство.

Самое сложное здесь — обеспечить модели безопасность и комфорт. Если она это чувствует, то раскрепощается, и даёт из себя всё, как цветок, который максимально раскрывается на самом ярком свету. Вот и моя волшебница постепенно расслабилась, и позволила одеть себя в современное платье, которое после долгих уговоров трансфигурировала из каталога готовой одежды — семья Криви часто такими пользовалась благодаря хорошим скидкам, и лежала их у нас целая куча.

Платьице было по нашим современным меркам самое обычное, но Бекки надевала его с порозовевшим от смущения лицом — то ли голые плечи под бретельками её смущали, то ли почти открытые коленки, — не знаю. Но этот блеск отчаянной решимости в глазах и румянец меня так «завели», что удержаться помог только фотоаппарат, иначе было бы это платье немедленно приведено в самый непотребный вид.

Зато сессия удалась! Богиня принимала самые смелые позы, призывно смотрела в объектив, и, наверное, чувствовала себя как на съёмках в каком-нибудь «Плейбое», потому что я прямо ощущал, как пышет из неё стыд и бесшабашность. И это при том, что ни сантиметра лишнего тела в кадре не появилось, всё было максимально скромно и целомудренно!

Если называть вещи своими именами, фотосессия у нас получилась самая что ни на есть обычная, потому как были времена, когда я не в пример более отважными вещами занимался, которые от порнографии тонюсенькая граница отделяла. А здесь девушка поворачивалась, улыбалась, смотрела — выражала эмоции, показывала чувства, — но, боже, как она всё это делала! У меня руки тряслись, дыхание перехватывало, когда она всего лишь поворачивала голову, чуть искоса взглянув на меня с едва заметной улыбкой на вспухших от поцелуев губах.

И я не выдержал. Остатков самоконтроля хватило лишь на то, чтобы аккуратно передвинуть штатив с аппаратом в сторону, дабы не зацепить его случайно, а потом мы бросились на друга с такой силой, что не устояли на ногах.

— Наконец-то! — выдохнула богиня, оказавшись сверху. — Я уже не могла дождаться! Р-р-р!

Треснула рубашка, полетели в стороны пуговицы, я отчаянно вывернулся из последних оков цивилизации. Бекки тем временем просто убрала с себя одежду одним движением волшебной палочки — за мгновение до того, как я впился в её губы долгим поцелуем...

— А ты опасный, Колин, — задумчиво протянула жена, когда мы обессиленно растянулись на полу после очередного увеличения энтропии вселенной. Она снова лежала на мне, словно на костистом матраце, и видел я только её макушку.

— Ты про тепловую смерть Вселенной? — хмыкнул я. — Согласен, при таких выбросах энергии, как у нас, будущее человечества под угрозой.

— Чего?? — богиня подняла голову, уставившись на меня с искренним изумлением. — Ты о чём, Колин?

— Про уровень Хаоса во Вселенной, конечно. Ты ведь помнишь, что выработка тепла увеличивает уровень беспорядка, и это когда-нибудь приведёт к мировому коллапсу, правда? Энтропия не спит, поэтому нужна постоянная бдительность!

В глазах богини мелькнула растерянность, и я не выдержал, рассмеялся:

— Да шучу я, Бекки, шучу! Просто вдруг вспомнилась какая-то ерунда из старого журнала.

Девушка нахмурилась:

— Вот я и говорю, что ты — опасный человек. Зубы заговариваешь так, что я просто не успеваю понять, как реагировать. Я ведь только хотела сказать, что мне надо внимательно просмотреть всю твою коллекцию фотографий, потому что мне, как твоей жене, следует знать, кого ты ещё так снимал, развратник.

— Никого, милая, — улыбнулся я, — до тебя мне нравилась пейзажная фотография, а групповые фотки я шлёпал больше для друзей, чтобы Гарри Поттером поделиться, или ещё чем интересным.

— Точно? — подозрительно прищурилась красавица. — Не врешь?

— Бородой Мерлина клянусь! Ну или всеми бубенцами Дамблдора, если хочешь.

— Не хочу, — потянулась богиня. — Мерлин, какое счастье, что я решила спрятаться у тебя, а не бежать в Мунго...

— Кстати, а действительно — почему ты решила заглянуть ко мне?

— Потому что любого взрослого мага я бы изнасиловала сразу, как увидела. Вот и подумала остатками рассудка, что надо перетерпеть приступ у единственного знакомого мальчишки, — на ребёнка я точно не брошусь. Кто же знал, что меня встретит молодой бог...

Вот тут я покраснел. Щёки запылали жаром, и осталось только порадоваться, что богиня по прежнему распласталась на моей груди, и физиономии не видит. Бедная девочка — вот эту бледную немочь, которую я в зеркале вижу по утрам, за красавца принять. Нет, женщин я никогда не пойму!

— Но о фотографиях мы ещё поговорим, — мурлыкнула богиня. — Не думай, что я тебе отпущу.

— Бекки, я готов доказать свою искренность прямо сейчас. Хочешь, покажу самое красивое место в округе? Убедишься, что оно по-настоящему прекрасно, и никакие малолетние хогвартские пигалицы рядом даже не стояли.

Бекки заинтересованно подняла голову:

— Точно?

— А то! Идём на экскурсию!

Красавица вскочила на ноги, полная сил, и бросилась из комнаты, забыв про остатки одежды, разбросанные по полу:

— Я делаю бутерброды, а ты пока прибери здесь!

Повёл жену я в рощу за лугом Томпсонов, туда, где пробивается ключ с самой вкусной водой в окрестностях. Народ сюда приезжает, когда приходит время консервировать пикули, а в остальное время только случайные парочки вроде нашей забредают. Когда-то именно из этого ручья брали воду для местного пива, но изменился климат, ручей усох до ручейка, а потом в деревне пробили артезианскую скважину, и здесь стало пусто и спокойно. Даже туристы появляются тут редко, потому что от основных трасс далеко, а каких-то достопримечательностей нет, один только вид на поля.

Впрочем, пара лавочек здесь стоит — несколько лет назад буря повалила старые грабы, и хозяин земли решил облагородить когда-то популярное место. Сколотили нарочито грубые «деревенские» лавки, и на одной из них мы уселись, чтобы дать отдых гудящим ногам. Бекки тут же скинула ботинки, уложила мне стопы на колени, а сама откинулась на спину:

— Как здесь красиво...

— Да... — согласился я абсолютно искренне. Вид перед нами расстилался изумительный. За спиной негромко шелестели листья, а перед глазами убегал вниз по склону жёлтый ковёр пшеницы. В далёкой дымке таяли домики Верхнего Мидсаммера, а за ними до самого горизонта тянулись разноцветные лоскуты полей. На этом пятнистом ковре зеленели рощицы, слева широкой полосой темнел лес, за которым прятался манор моего в скором времени приёмного отца. Было просторно, спокойно и очень тихо на душе...

Момент, когда всеобщее благолепие закончилось, я поймать не успел — просто почувствовал вдруг, как напряглась Бекки, секунду назад гревшая мне колени. Я подался вперёд, чтобы встать, но тело обвили магические верёвки, Бекки вскочила с палочкой наперевес, а я хлопнулся обратно на лавку.

— Спокойно, сестра, это всё ещё свои, — раздался властный голос, и девушка заметно расслабилась. Она опустила палочку, сердито нахмурилась:

— Зачем вы это сделали?

— Можешь предложить что-то иное? — женщина, которая появилась перед глазами, была одета, как волшебница, двигалась, как волшебница, и вела себя, как волшебница из чистокровного Рода. Тот самый вариант, который я ненавижу больше всего: вы тут все навоз, а я цвету и пахну.

Верёвки плотно стянули руки и ноги, но головой крутить не мешали, так что удалось сразу же осмотреться. В кустах, почти не видимая за ветками, стояла ещё одна волшебница, почти девочка, а возле Бекки улыбалась третья, самая симпатичная из троицы незваных.

— Дорогая, это не твоя родня, надеюсь? — вырвалось у меня на автомате. Блин, надо работать над самоконтролем!

— Нет, Колин, это только старые знакомые.

— Надеюсь, хорошие? — промурлыкала симпатяшка. Она внимательно посмотрела мне в глаза. — Колин, да?

Я почувствовал себя неуютно под этим взглядом учёного-энтомолога, который разглядывает очередного жучка перед тем, как наколоть его на булавку для коллекции. Не маньячка ли она часом?

— Могу я узнать, с кем имею честь? — постарался я улыбнуться как можно шире: обычно мне удаётся робость и страх прятать за улыбкой. В этот раз трюк не прошёл, дамочка только хмыкнула.

— Конечно. Конечно можешь...

Длинными холодными пальцами она взяла меня за подбородок, и с неожиданной силой задрала голову, словно собираясь полоснуть по горлу. Я услышал громкую пощёчину, пальцы с лица исчезли.

— Алиса! — рявкнула моя Бекки, — Прекрати!

Странная красотка потёрла щеку, по которой начало расползаться алое пятно, одарила жену тяжёлым взглядом:

— Ты что себе позволяешь, сестра?!

— Это мой муж! Прояви уважение!

— Уважение?! К кому — тебе, или этому..?!

— Хватит! — оборвала их старшая, и обе мгновенно сдулись. Она окинула холодным взглядом задир, процедила:

— Мы все видим, что это муж. Любой артефакт рядом с вами заверещит. Почему ты не сообщила сёстрам?

— Не успела.

— Ну да, конечно. Судя по вспухшим губам, послать сову не было ни времени, ни сил.

Бекки порозовела от смущения, опустила глаза, а я поёрзал на скамейке. Заклятье наложено правильно, путы удерживали тело прочно, не вырваться, но в самом способе воздействия было что-то неправильное. Мы ведь отрабатывали эту технику на ЗОТИ, и тело прекрасно помнит, как магический шнур вяжет руки и ноги почти что в кокон.

Только вот обычное заклинание можно терпеть долго, оно не несёт особого неудобства, если не считать того, что ты чувствуешь себя мухой в паутине. А здесь в плетение волшебства была добавлена какая-то непонятная деталь, потому что уже за эти несколько очень недолгих минут тело начало терять чувствительность. Словно руку отсидел, а так не должно быть, это нечто другое.

Я прислушался к ощущения, отбросил бабский трёп — старая выговаривала моей жене за нарушение дисциплины, а молодая ей подгавкивала, — ушёл в себя ещё глубже. Неудобство... Паутина... Да эти обезьяны магию мне блокируют!! Внутренним взором я увидел, как грязно-коричневый шнур раппорта тянется из моего нижнего даньтяня в заросли, где торчит ихняя малолетка! Мрази!

Тяжело бухнуло сердце, сбиваясь с ритма, во рту появился резкий металлический привкус, и я потянулся всем своим телом к этой мелкой вампирше. Что-то странное в её магии отталкивало меня и притягивало одновременно,ощущаясь словно отвращение и наслаждение, объединённые в одном теле.

Поэтому я почти не удивился, когда осознал, а потом и увидел, что она нижней частью своего псевдо-человеческого тела проросла в наш лесок, словно фикус в горшке. Омерзительные корешки-черви, белесые жирные псевдоподии, в которые переходили её ноги, тошнотворным клубком копошились в земле, проникали в ткани деревьев и кустов, тянули силу из всего, что окружало незваных магичек. ЯРОСТЬ! НЕНАВИСТЬ! Мир вокруг поблёк, потерял глубину, и я чудом удержался от ухода в то жуткое состояние, когда пространство становится плоским, а расстояние исчезает. Остатков здравого смысла хватило понять, что хелицеры и паучье брюхо волшебниц не порадуют, и мне придётся их всех убить. Либо они убьют меня, БУРДЮКИ С ДЕРЬМОМ!

Лавируя на грани сваливания в безумие, я скользнул по плоскости леса к непонятной дряни, которая шибала в рецепторы деревом и смолой больше, чем человеческой кровью, завязал её «корешки» в специально сплетённом коконе, а затем, когда она задёргалась от неожиданности, потянул её к нам за тот самый раппорт. Ты хотела энергии, сучка? А вот попробуй теперь отдать свою!

Старшая поперхнулась на полуслове, когда мелкая тварь с треском и хрустом веток проломилась к дамской тусовке прямо сквозь бурелом.

— Это делает он, — просипела девочка неживым голосом, — я не могу сопротивляться!

Ведьмы замерли в неудобных позах — я оплёл их паутиной своего раздражения совершенно незаметно, и теперь пришла их очередь чувствовать себя, как мухи в паутине.

— Мне не понравились твои подруги, милая, — поднялся я со скамейки. Затёкшее тело напрягалось с трудом, да ещё внутреннее напряжение помехи давало, поэтому двигался я как дряхлый пенсионер. Но двигался, вашу магическую мать! — Я очень надеюсь, что у нас их больше не увижу. Ты ведь не будешь за это на меня сердиться?

С этими словами я разорвал главную нить — ту самую, которая, как поначалу казалось, была связана со странной малолеткой, а на самом деле объединяла всех троих. Волшебницы исчезли с наших глаз сразу, без дешёвых эффектов вроде хлопка или стремительного вращения вокруг своей оси — просто я моргнул, и их не стало. Подружки теперь по колено торчат в навозе, в щелястом сарае километрах в пятидесяти отсюда — удачно я вспомнил экскурсию на старую ферму, когда нам в школе рассказывали об «экологических» хозяйствах.

Бекки вздрогнула, стала дико озираться вокруг, потом ринулась ко мне, схватила за одежду:

— Что ты с ними сделал?! Где они, Криви?!

— Далеко отсюда, в коровнике, где много навоза и деревенских ароматов. Людей там немного, думаю, никто этих куриц не увидит, пока они пёрышки чистить будут.

Дикая боль взорвала голову, я успел оттолкнуть жену, и рухнул на колени.

— Буа-ак! — сгусток чёрной крови плюхнулся под ноги. Спазмы начали корчить тело, алые капли брызнули из носа. Я вытер мокрый от пота лоб, глянул на ладонь, понял, что это кровь выступила сквозь поры, согнулся в приступе рвоты. Снова кровь...

Прохладный ветерок дунул в лицо, я увидел, как бледная решительная Бекки что-то колдует, успел прохрипеть до того, как тьма захлестнула сознание:

— Только не в Мунго, Бекки!..