Тео. Теодор. Мистер Нотт (джен)

Последним занятием во вторник стала История Магии, случавшаяся раз в три недели, на которой профессор Биннс своим неизменно скучным голосом рассказал неизменно скучающим молодым волшебникам, меньше, чем двум десяткам слушателей, тему об участии магов в маггловской Мировой войне в начале века. Тео слушал её вполуха, своей ручкой прочерчивая на куске старой газетной вырезки про Турнир Трёх Волшебников, найденной в закромах своего саквояжа, линии границ графств Англии, Уэльса и Шотландии.

До конца срока, оговорённого с Шеклболтом, то есть до первого апреля, оставалась ровно неделя, а, значит, в субботу или понедельник ему надлежало каким-то образом передать темнокожему магу свои материалы. Субботняя вылазка в Ливерпуль дала ему небольшой глоток свежего воздуха, и он решил, что никакая перепись магов не нужна, чтобы определять числа магов в графствах. Маги были всегда кошками, что гуляли сами по себе, как писал Киплинг, и если они не хотели участвовать в британской магической демократии, то кто бы мог их осудить?

Единственным нерешённым вопросом оставалась пропорция. Пропорция выборных мест и наследных. Наследные места можно было продавать, но не более чем одно место одному роду, его главе, а род определялся по имущественному и историческому цензу. Если маг имел магических предков с тем же семейным именем, он считался членом этого рода, и даже родство через сквибов прогрессивно могло быть учтено. Выборные же места должны были обновляться каждые три года или по решению Верховного Чародея, которое должны были поддержать две трети кворума, в свою очередь, не менее половины и одного сверх.

Такое деление не было справедливым, но в магическом мире было мало справедливости, как бы магглам не хотелось её принести.

Пропорция делегатов при общем составе Визенгамота в сто одиннадцать магов была важна. При этом Тео допускал себе мысль, что магглы подотрутся результатами его измышлений, внесут свои собственные правки или отдадут на исправление Шеклболту, который внесёт туда любой чуши, но это его заботило не так сильно, как необходимость уложиться в срок.

Наконец, Биннс закончил путаться в материале, который читал, в отличие остального, с листа — и это было высоким достижением именитого при жизни историка, ведь он понимал и осознавал, что не владеет этим материалом, так как умер раньше, и честно пытался дать его по записям, сделанным кем-то другим, — и отпустил их.

— Мистер Нотт, — обратился к нему профессор-призрак.

— Профессор, — без энтузиазма откликнулся Теодор, вернувшись ниже. Терри задержался, чтобы дождаться его, а вот Арчи, оценив обстановку, подхватил сумку Браун и мило улыбаясь ей пошёл к двери. Насколько Нотт мог судить, у Лаванды были ещё Прорицания с окончательно запершейся в своей башне Трелони, и Артур пошёл сопровождать девушку.

— Кровавый барон просил передать вам, что директор Снейп ожидает вашего визита без промедлений, — проскрипел Биннс. — Пароль — «Великий змей».

С каменным лицом выслушав известия, Теодор кивнул и попрощался с призраком, который тут же развернулся и вплыл в доску на стене.

— И часто тебя вызывает Снейп? — посетовал Терри. — По-моему, в Уставе Школы не написано о интенсивности консультаций.

— Интенсивность консультаций? — переспросил Тео, пытавшийся понять, что именно хочет от него услышать Снейп. — Дамблдор вовсе никогда не вызывал префектов, всё делала Минерва. Снейп же вызывает меня чаще, чем бы я того хотел. Проклятый год.

Почувствовав раздражение приятеля, Бут не стал переспрашивать, и они молча поднимались выше и выше, пока Бут не направился к башне Райвенкло на очередной развилке, а Тео — к коридору, что вёл к гаргулье директорских покоев.

— Великий змей, — буркнул Нотт. Его настроение ещё сильнее испортилось, когда он вспомнил, что «неделя гноллов», отведённая Лестрейнджем, могла закончиться со дня на день, а он так и не передал никаких вестей.

Поднявшись по самодвижущейся лестнице (наблюдение за артефактом чуть успокоило его), он постучал в дверь и дождался, пока чары отворят её.

— Проходите, мистер Нотт, — устало кивнул ему Снейп. — Присаживайтесь. Чаю? Кофе? Музыку?

— Сэр? — переспросил Тео, обескураженный приёмом.

— Может быть, первый альбом «Битлз»? — размышлял усталым голосом зельевар. — Или у вас есть предпочтения к конкретной песне?

— Простите, профессор, я не…

— Не стоит лгать, мистер Нотт, не стоит лгать, — Снейп сморщился, как от едкого лимона. — Вам повезло, что тот, кто вас заметил, мой глубокий должник. Что вы делали в клубе «Пещера» в Ливерпуле в субботу? Наслаждались музыкой?

Нотт лихорадочно потянулся рукой к галстуку, но, взяв себя в руки, прикрыл глаза, выдохнул и опустил обе ладони на подлокотники кресла, обращённого к столу директора. Для пущей уверенности он призвал детские воспоминания и взглянул в глаза Снейпу. Холодный и колючий взгляд усталого мага одновременно пригвазживал и обжигал.

— Мой отец, когда нас настигли бедствия, часто напевал песни Битлз, — ровно произнёс он. — События субботы меня выбили из колеи. Я не мог предположить, что кто-то распространит такие провокационные заголовки, и совершил иррациональный поступок. Простите, профессор, что злоупотребил вашим доверием.

— Конечно, злоупотребили, — удовлетворённо кивнул скривившийся ещё сильнее Снейп. — Поэтому я отзываю дарованную вам привилегию на посещение Лондона по понедельникам. Мне стоило сделать это сразу, как прочие ваши привилегии были отозваны, но я понадеялся на вашу добропорядочность. Жаль, что вы неоднократно подтвердили мои худшие опасения.

Теодор покрылся мурашками. Это было нечестно и неправильно, слишком многое было завязано на его возможность покидать Хогвартс — даже хотя бы в Актон или домой в Уэльс…

— Профессор, обещаю вам, этого больше не повторится! — выпалил Нотт в отчаянной попытке отменить это решение.

— Конечно. Я известил миссис Пинкертон о своём решении, Теодор. И будьте осторожны в своих словах сейчас, иначе можете попрощаться и со значком.

Нотт сконфуженно покраснел и опустил глаза.

— Чудно. Теперь о других вопросах. С грядущего понедельника в Школе Хогвартс вводится более строгий распорядок дисциплины, — Снейп откинулся на спинку собственного кресла. — Вполне вероятно, что вы-понимаете-Кто сразу, как узнает о призывах и лозунгах из этой мерзкой газетёнки, — его ноздри раздулись в гневе. Тео тут же вспомнил карикатуру на Снейпа, изображённую на передовице, и посочувствовал художнику, — потребует крови. Вполне вероятно, что причастные окажутся среди родных и близких нынешних студентов.

Теодор начал понимать тяжесть ситуации. Снейп умолк, будто бы ожидая идей от Нотта.

— Вы предлагаете спрятать тех, кто неблагонадёжен? — предположил он.

— Я не предполагаю никого прятать, Нотт, с чего вообще вам пришла в голову такая мысль? Напротив. Вы должны обеспечить полное повиновение префектов школы и через них — всех студентов каждого факультета. Передвижение на занятия — только через Большой зал орагнизованными колоннами, после завтрака преподаватели будут разводить по занятиям группы студентов. От кабинета к кабинету ведут преподаватели, а в случае возникновения необходимости покинуть аудитории занятий студентов будет сопровождать миссис Пинкертон.

— Но, сэр… едва ли миссис Пинкертон будет сопровождать юношей в уборные, — возразил он.

— Миссис Пинкертон имеет большой опыт в воспитании детей и подростков, — отрезал Снейп. — Она будет контролировать каждого до последней капли, если на то будет нужда.

Теодор не смог себе представить такую сюрреалистичную картину.

— После занятий все студенты возвращаются в гостиные. Только префекты и преподаватели будут иметь возможность открывать проходы в гостиные. Магия замка будет предупреждать меня, если в коридорах будут обнаруживаться недозволенные студенты, и их ждут суровые взыскания.

— Библиотека?

— В минувшие субботу и воскресенье ученики прекрасно справились без библиотеки, — отмахнулся Снейп. — Вечерний приём пищи так же будет заменён адресной доставкой еды в спальни и гостиные. Студентам не будет дозволяться перемещаться по замку лишний раз в течение дня.

Теодор лишь только вздохнул. Не все префекты были согласны на то, чтобы поддерживать и прошлые решения Теодора и администрации, что уж говорить о таком.

— В случае, если вам необходимо перераспределить значки префектов на более лояльных студентов — пишите список, мистер Нотт, — ободряюще оскалился Снейп. — Если вы подумаете о последствиях, конечно же.

Вакантными были места старост седьмого курса Гриффиндора, седьмого девочек Райвенкло шестого мальчиков Слизерина, и их действительно стоило заполнить.

— Тафт на шестой курс Слизерина, — тут же обозначил Тео. — Браун на седьмой девочек Гриффиндора.

Снейп кивнул и сделал какую-то пометку в бумагах на столе, взмахнув палочкой.

— Что же касается причин, — продолжил он. — Если гнев Повелителя будет достаточен, в замок направят несколько надзирателей, которые не будут церемониться со студентами. Поэтому в наших общих интересах сделать так, чтобы все обитатели Хогвартса соблюдали правила. В следующем году школа может измениться ещё сильнее, поэтому вольница, сложившаяся за годы директорства моего предшественника, должна быть значительно усечена уже сейчас.

— Простите, сэр, а как быть с квиддичными матчами? Плюй-камни? Шахматный турнир…

— Всё это отменяется, — отрезал Снейп. — Сейчас не время для квиддича. Роланда Хуч под подозрениями за соучастие в диверсиях против власти, в бегах, заменить её некем.

— Но тогда студенты взвоют! За три месяца было лишь два выхода в Хогсмид, а сейчас весна!

— Кстати, об этом, — сузились глаза директора от прищура. — Ванная комната префектов закрыта до особого распоряжения. Алкоголь, если он будет найден в замке, так же обернётся наказанием. Все отработки вновь заменяются вечерними централизованными работами под надзором миссис Пинкертон.

— А почта?

— Все письма, входящие и исходящие, будут досматриваться и вычитываться профессором Руквудом и миссис Пинкертон, — подумав, ответил Снейп. — Если в исходящих письмах будет обнаружена крамола, то будут приняты дисциплинарные меры.

Теодор лишь покачал головой. Это было можно сравнить с поднесёнными к кипящему котлу иглами дикобраза, когда от любого неверного движения игла могла рухнуть вниз — и варево от контакта с магоёмким ингредиентом оглушительно бы взорвалось.

— Когда вы хотите ввести в действие новые правила, сэр?

— С воскресенья, начала новой недели. Если у вас больше нет вопросов, можете идти, мистер Нотт.

* * *

Выйдя от директора, Теодор остановился перед оконной нишей. Солнце постепенно клонилось к закату, но ещё совсем не село. Над Запретным лесом тут и там поднимались дымки — он предпочитал думать, что это костры кентавров. Квиддичное поле было занято командой в желто-чёрных цветах, а рядом на мётлах летали просто охочие до хорошей погоды школьники того же Дома.

В сторону Озера по тропинке гуляли парами мальчики с девочками, а у своей хижины великан пропалывал вручную грядки.

«Скоро всё это изменится», — подумал Теодор.

Наверняка студенты не согласятся с любыми ограничительными мерами, и не было возможности никак это несогласие усмирить. Он и сам был категорически не настроен на соглашательство, а потому единственным выходом было поступить так, как завещал Маккиавелли. Не имея возможности победить толпу, нужно было возглавить её.

«Лонгботтом», — решил Нотт. — «Но прежде — диадема».

Стоило хотя бы попытаться уничтожить магическую сущность хоркрукса в артефакте, пока он не лишился возможности свободного передвижения по замку сам.

* * *

— Теодор, — хмуро поприветствовал его в дверях спальни Блейз. — Чего хотел Снейп?

Нотт оглядел лицо мулата, его высокие скулы и короткие тёмные кучерявые волосы, выбритые на висках. Тот сжал зубы от раздражения.

— Я не думаю, что говорить в коридоре — лучшая идея, — нейтрально произнёс Теодор.

Они оба вошли в спальню, и Теодор прикрыл дверь. Гостиная была полупустой. Всё же весна брала своё, близились переводные экзамены и СОВ, к которым готовились те немногие, кто имел для того силы и волю, а прочие наслаждались вечером вне подземелий. Или, напротив, прятались по спальням.

Пятикурсники тоже сумели откуда-то наладить появление сливочного пива, и только нежелание Теодора давать миссис Пинкертон лишнюю возможность обнаружить у него запрещённые артефакты — наследие Дамблдора или, например, вторую палочку, — вынуждало его ограничиваться выговорами икающим наутро парням во главе с префектом их же года.

— Так что? — повторил Блейз.

Теодор сокрушённо вздохнул. Забини так и остался парвеню на Слизерине, и компания участников бывшего клуба самозащиты была для него основной. Сам Теодор давно не общался с Колином, чаще перекидываясь словами с его приятелем Терри Фогарти, любезно кивал, да и только, Невиллу, и всё реже находил время, чтобы поговорить, как в прошлые годы, с Арчи или Терри. Даже Забини, даром, что они спали в одном помещении, мог днями с ним ни о чём не говорить.

Вернее, Блейз тянулся к нему все эти годы. Теодор сам не ощущал стремления говорить с ним, опасаясь за свои и чужие тайны. «И куда меня это привело», — подумал он. Те же мысли уже приходили к нему в начале года, но снова и снова наталкиваться на них, словно бы на остов той же телеги в густом тумане, кружа раз за разом в неведении страшных событий мира вокруг, было неприятно. По меньшей мере говоря.

«Надо написать… нет, связаться с Тюбером», — решил он вдруг.

— Снейп предупредил, что Тёмный лорд не на шутку разъярён, — вздохнул Тео. — Известил о мерах по повышению дисциплины в замке. Я соберу вас завтра, мне нужно обдумать, как мы будем противостоять этому.

— Как мы будем противостоять этому, — эхом произнёс Блейз. — А кто эти «мы», Тео?

Нотт поджал губы.

— Клуб самообороны, конечно же.

Блейз улыбнулся и, ни говоря не слова, пошёл к двери, хлопнув его по плечу. Не решаясь как-то трактовать этот жест, Теодор проводил взглядом сокурсника — одного из двоих оставшихся, он никогда не забывал об этом, — и бросился к саквояжу. Нужно было торопиться. Он не считал себе астрологический прогноз на день — не умел, да и не особо верил, пусть и видел воочию результаты (тот диалог с представителями Дельфийского клуба до сих пор вызывал у него сомнения в реалистичности случившегося), — но чувствовал интуицией, чуйкой, что у него могло что-то получиться.

Шкатулка в виде монолитного куска альпийского гранита упорно долго не желала проваливаться в растянутое донельзя горлышко безразмерного мешочка, который по-прежнему хранил самые ценные его вещи, покоясь на груди.

Наконец, Теодор выбрался из саквояжа, выдохнув. В отсутствии сокурсников были и плюсы. Тео не сомневался, что Невиллу в его одиночестве гриффиндорской башни удалось найти преимущества, и одним из них была возможность проделывать сомнительные делишки. Как в такой ситуации бы выкручивались нынешние третьекурсники, которых на каждом факультете было больше полутора десятков, а кровати, как у Луи и Грима, были аж двухъярусными, ему даже не представлялось.

Впрочем, «программа Нотта» предполагала, что многие юные волшебники покинут Хогвартс уже после пятого курса и отправятся отрабатывать своё образование.

Теодор со спокойным видом пересёк гостиную, остановившись лишь для того, чтобы очистить ботинки пришедшего с улицы первокурсника, не удосужившегося это сделать самостоятельно. Мальчишка раскраснелся, а его приятели тут же задрали носы — они-то вспомнили о бытовых чарах.

Через половину часа, как свидетельствовали его часы, Теодор оказался напротив того самого гобелена с Варнавой Ноттом и троллями, что каждый раз разжигал в его душе пламя праведного негодования. «Всё было не так», но доброхоты разместили в замке именно такую сцену, и все запомнили Варнаву как Вздрюченного.

Наконец, в противоположной стене появилась дверь. Потянувшись к её ручке, Теодор вознёс Магии просьбу, чтобы никто не попытался нарушить его уединение, и, прикрыв глаза, зашёл внутрь.

К его удивлению, комната выглядела иначе.

Это была просторная светлая зала с большим столом по центру. Теодор бы назвал его «верстак» по своей первой ассоциации. Обилие инструментов: щипцы, зачарованные на какие-то дивные чары, молотки, сверлильные упоры, пилы, — бросалось в глаза, и, переводя взгляд с одного на другое, он подумал, что видит на самом деле не верстак, а какую-то медицинскую чистоту.

И вдруг понял. Он шёл, чтобы уничтожить хоркрукс. Но хоркрукс был одним из якорей, удерживавших душу Тёмного лорда. Он шёл вызволять душу, лечить её, и комната-по-требованию дала ему то, что он, возможно, и хотел.

Рядом с верстаком, в больших чашевидных поддонах, ваннах своего рода, стояли три чана, что появились в Хогвартсе благодаря действиям Теодора Нотта. Регинерирующее зелье, зелье ночного зрения, что можно было превратить в зелье невидимости каким-то там образом, который остался где-то на окраине сознания, и маггловская бочка «соляной кислоты».

Флитвик тогда ни о чём не спросил его и ничего ему не сказал, выполнив свою часть сделки. Вероятно, он сделал какие-то свои выводы, но райвенкловец был разумным и мудрым магом. Многие знания означали многие печали. И даже райвенкловцы могли остановить себя от того, чтобы сунуть нос в чужие вопросы.

Теодор подошёл ближе и, вздохнув, потянулся к нагрудному мешочку. Через несколько минут и отборных моряцких ругательств, невесть откуда подчерпнутых, он извлёк тяжёлый кусок альпийского горного хрусталя и расположил его на металлическом столе.

— Хм… — Теодор заодно извлёк свою палочку с пером феникса внутри. Она по-прежнему напоминала скорее ветку, чем палочку, имея ширину в самом толстом месте под полдюйма. — Эдельвейсы.

Он коснулся палочкой шкатулки, и, зажмурившись на мгновение от яркого света, обнаружил шкатулку, скрытую под таким затейливым видом. Даже Лестрейндж не знал, что это за «кусок камня», как вспомнилось Теодору. Покойный министр Скримджер, вручая ему этот брусок, был кисел — и немудрено. Кто знает, как бы сложились обстоятельства, заимей Руфус Скримджер маховик времени.

Маховик всё так же покоился внутри шкатулки рядом с диадемой. Теодор видел магию в обоих артефактах, но только сейчас, при ярком свете сверху, смог оценить разницу между ними.

Серая дымка хоркрукса Тёмного лорда вызывала желание сплюнуть, отвести взгляд, внушала отвращение, словно бы несмытое дерьмо в унитазе или тухлая снедь. Она была отвратительна, и под этой дымкой совершенно не было заметно никакого магического фона диадемы Райвенкло. Не желая даже брать в руки этот артефакт, Теодор заклинанием поднял плохо поддававшуюся тиару и рассмотрел её со всех сторон, медленно поворачивая. Сапфиры, инкрустированные в серебряный обод, выглядели неряшливо. Несколько из них вовсе покрылись тугой сеточкой, будто бы только чудо удерживало их от того, чтобы рассыпаться в мелкую труху.

Он провёл так пару минут, и как ни всматривался, не смог увидеть никакой магии. От этого пристального разглядывания у Нотта застучала кровь в висках, а в глубине души появилось желание проверить действенность артефакта, надев его на голову, но он вовремя вспомнил про свой предыдущий опыт ношения диадемы Ровены Райвенкло и с презрением уронил украшение обратно в шкатулку.

Маховик времени же, напротив, сиял и блистал. То и дело Теодор соскальзывал взглядом на его ауру, теперь то вспыхивавшую зелёным, то вновь становившуюся рыжей. Завихрения на золочёном корпусе тщательно отделанного артефакта будоражили душу, манили к себе, и Тео позволил себе погладить подушечками пальцев крышку этих удивительных часов.

Ему вновь захотелось постигнуть магию сношений со временем.

Но времени у него было немного.

Усилием воли он отложил магический артефакт обратно, пообещав себе заняться им в свободное время летом, на кани… после окончания Хогвартса. Пообещал — и спохватился, вспомнив, что он совершенно идиотским образом забыл здесь же, в выручай-комнате, защитные элементы из кожи дракона, оставленные рядом с бочками.

Лихорадочно обернувшись, Тео испуганно вскрикнул от неожиданности.

Позаимствованные на время у Блейза Забини фартук, налицевой кожух и перчатки из драконьей кожи оказались прямо на деревянной подставке, сделанной будто бы специально для такого обмундирования. Теодор Магнус Нотт, глава рода Ноттов, был готов поклясться, что на этом месте не было никакого обмундирования.

«Может, Хогвартс тоже хочет избавиться от Тёмного лорда?» — посетила его крамольная мысль. Столько было кривотолков, что должность преподавателя Защиты кем-то проклята — не им ли? Теодор понимал, что это звучит странно, но мир Магии состоял из странностей. К тому же, эта мысль придала ему уверенности.

Облачившись за несколько минут, скинув с себя школьную форму и оставшись в исподнем, на голое тело надев тяжёлые фартук, налобник, перчатки и налокотники, он несмело подошёл обратно к шкатулке. Тёмная магическая аура диадемы словно бы запульсировала, предчувствуя что-то. Им удалось уничтожить комплекс чар разума, манивших и приманивших Теодора тогда, но суть Тёмного лорда глубоко внутри осталась неизменной.

Он моргнул, сосредотачиваясь на мире вещей, и увидел не особо красивый, бедно сделанный по сравнению с украшениями девятнадцатого или тем более двадцатого веков предмет убранства, который не внушал ничего, кроме лёгкого любопытства его происхождением.

Вздрогнув, он преисполнился решимости, и подошёл к бочкам. То, что называлось магглами, соляной кислотой, было закрыто плотно, плотнее, чем он оставлял, и Теодору пришлось отложить диадему, чтобы открыть крышку с помощью палочки. Мысль пришла к нему мгновенно: он взял палочку в руку вновь, ту, что была с пером феникса. Зачем было рисковать собой, когда можно было не рисковать?

Наложив чары головного пузыря, он направил палочку на диадему.

— Вингардиум Левиоса! Мобиликорпус!

Повинуясь его палочке, сквозь неожиданное сопротивление, что оказывал артефакт, пытавшийся — Тео бы не поверил, если не видел бы это собственными глазами — столкнуть с себя нити чар, управлявших его движением. Но воля мага была сильнее.

Преодолевая сопротивление диадемы, он поднёс её прямо к поверхности кислоты, выделявшей сизый пар. Поднёс и — на миг потеряв контроль — отпустил.

Жуткий крик заполонил пространство, магический импульс разорвал толщу воздуха, отразившись от стен и вернувшись назад, разорвав бочку, в которой была налита кислота. Капли жидкости, сотни их, оросили всё вокруг, вспыхнув болезненными укусами на коже юноши. Сам он отлетел назад, приземлившись на спину, и замер в ужасе.

Над чаном, в котором стояла бочка, в жутких конвульсиях бился призрак. Полупрозрачная фигура взрослого мага, черноволосого и белокожего, страшно кричала и сжимала своё лицо ладонями. Сизые клубы пара поднимались вверх, а силуэт, напротив, всё опускался ниже, будто бы тонул.

Крики, что издавало существо, отзывались жутким холодом, первобытным страхом в душе юного волшебника. Ему хотелось сжаться в комок, уткнуть голову в колени и плакать, надеясь, что Древнее Зло пройдёт мимо, но он держался. Не потому, что был очень храбр или готов принести себя в жертву. Напротив. Потому, что этот страх так пригвождал его к полу, к холодным камням, что он не мог и пошевелиться.

Так прошла Вечность. Или же один миг. Теодор Нотт, семнадцатилетний волшебник, не мог сказать определённо. Призрак мужчины опустился, став похожим на разлагающийся труп, и вовсе скрылся за стенками, и тогда всё замолкло, ограничившись всхлипами. Возможно, это всхлипывал сам Теодор, а, может, кто-то другой, но жуткие крики отступили. Тео поднялся сначала на колени, потом, сплюнув вязкую слюну, нетвёрдо опираясь на подставку под драконью кожу, на ноги. Пересилив свой страх и ужас, он, снова крепко сжимая палочку с пером феникса внутри, подошёлк чану и заглянул вовнутрь.

Страх и отвращение овладели им. Хоркрукс будто бы вылупился. Вместо диадемы Райвенкло, вместо маггловской жижи, что вся стала сизым дымом, там лежало отвратительное существо. Не грызун, не человек, неведома тварь, имени которой не было, но всем видом своим эта тварь вызывала желание уничтожить её, устранить ошибку, вернуть баланс в магию…

— Авада Кедавра! — Теодор швырнулся этим проклятьем, не до конца осознавая свои действия. Зелёный луч ударил в тварь — и только тогда он понял, что это не было никакое существо. Это была аура, плотная аура магии, выглядевшая так отвратительно вокруг потускневшего серебра диадемы. Зелёный луч пронзил и развеял эту ауру, вспыхнув снопом зелёных искр в остатках жидкости на дне.

Тео с испугом посмотрел на свою руку с палочкой. Он дал слабину, а ведь применение против живого существа этого проклятья было равноценно Азкабану. Вдруг в чане раздалось шипение, и в бурлящей жидкости на дне Нотт успел заметить лишь ладонь с большим пальцем, тающую в несуществующих глубинах… и всё кончилось.

Давление магического фона вдруг куда-то пропало. Руки, обожжённые кислотой, отозвались острой болью, а мысли вдруг улетучились. Мир потускнел и завалился куда-то наверх — а Теодор провалился в бездонную пустоту.