Позывной «Физик» (джен)

Сентябрь 2015 года

Сложив руки за спиной, Феликс с ленивым интересом смотрел видеотрансляцию из белоснежной палаты — одной из множества в его клинике. В палате обитал всего один пациент, хотя Коксу больше нравилось определение «подопытный». Он оторопело сидел на полу, прижавшись спиной к стене и обхватив руками колени. Лицо исказилось в крике, психиатр не слышал — видео оставалось беззвучным, — но знал, что от такого вопля дребезжат стекла. Подопытный выглядел так, словно видел привидение или еще чего похуже. Кокс смотрел трансляцию не особо внимательно, но от него не ускользали мелкие детали — блестящая испарина на лбу, бешено вытаращенные глаза, судорожно вцепившиеся в штаны пальцы, дрожащие губы, трясущееся в ужасе тело.

— Хорошо, — пробормотал Феликс, как раз когда к нему подошел низенький мужчина в белом халате и сообщил шепотом, в самое ухо, приподнявшись на цыпочки:

— Я все сделал.

Он исчез так же внезапно, как появился, быстро перебирая ногами и шустро размахивая руками. А Кокс расплылся в довольной улыбке. Интерес к человеку из трансляции мигом улетучился, но Феликс ни капельки не расстроился, он прекрасно знал, что этому подопытному осталось недолго. Совсем скоро крошечная молекула в его организме окончательно распадется и убьет своего безропотного «хозяина». Однако вряд ли палата будет долго пустовать.

Размышляя о судьбе своих пациентов, Кокс достал из халата блокнот, черкнул пару строк, поставил дату и время, а затем жирно подчеркнул написанное и вышел из комнаты.

* * *

Декабрь 2017 года

Диван в гостиной показался Феликсу жестким, он попробовал усесться поудобнее, но скоро бросил эту затею. В руках он сжимал свой блокнот — держал крепко, но бережно, словно для него не было ничего ценнее. Машинально погладив корешок, он раскрыл блокнот, перелистнул в самый конец и жадно вчитался в строки.

«Два с лишним года…» — подумал психиатр, произнести это вслух никак не получалось.

Кокс громко выдохнул и захлопнул блокнот. Он немного нервничал, не мог спокойно сидеть на месте, но и безудержно носиться по комнате тоже было не в его правилах. Правилах, которые он сам себе выдумал много лет назад. Следовать им не всегда оказывалось просто, иногда нутро просило свободы ото всяких ограничений, но Феликс не мог позволить себе такой роскоши — раскрыться перед всеми и показать истинное лицо. Для всех он талантливый психиатр — образ отточенный, вылизанный, без изъянов, и таким останется, до поры до времени.

Блуждая в собственных мыслях, Кокс чуть взволнованно сверил время — Физика, его лучшего и худшего одновременно подопытного, давно не было, хотя Феликс ни минуты не сомневался, что тот справился. Однако…

— Неужели взбунтовался? — усмехнулся психиатр и тут же рассмеялся.

Бывало, ему и правда хотелось, чтобы Серега показал характер, хотя бы немного, как тогда, при их знакомстве и первых встречах; чтобы заартачился. Но Феликс понимал, что это невозможно, уже невозможно, способность серьезно упрямиться, по крайней мере, по отношению к Коксу, не так давно атрофировалась.

Коксу снова стало смешно. Он коротко хохотнул и припомнил Рута — уже мертвого, уверенно подумал психиатр. Ему вдруг нестерпимо захотелось узнать, как умер его старый друг-недруг. Мучился? Успел сболтнуть что-то? А может, вообще ничего не понял? Впрочем, любопытство быстро потухло, а Физик все не появлялся. С недовольством глядя на входную дверь, Кокс взялся за телефон и набрал заученный номер.

— Ко мне, — тихо и чуть хрипло от подступившего напряжения велел он.

Мыцик никак не отозвался, даже дыхание не слышалось в динамике — только звонкое молчание. Но Феликс не сомневался, что тот прибежит, поэтому яростно ткнул в экран и откинулся на спинку дивана. Он слегка растерялся. Решение по поводу Ронни забрело ему в голову совершенно неожиданно, и отчасти Кокс еще не свыкся с мыслью, что он теперь один хозяин всему, в том числе Сереге.

Напротив дивана стоял телевизор. Феликс машинально схватился за пульт, лежащий под рукой, и нажал на первую попавшуюся кнопку. Новости. Нажал еще — концерт. Нажал в третий раз — снова новости. Кокс поморщился, смотреть что-то, когда ничего толком непонятно, — сомнительное удовольствие. А русский язык психиатру так и не дался, даже дурной Ронни кое-как изъяснялся, а Феликс жутко терялся, когда слышал русскую речь и видел русские буквы. Такая ситуация казалась ему слегка комичной, но больше напрягала. С Физиком Кокс общался на испанском, по имени его никогда не звал, хотя записал на всякий случай. И обоих все устраивало.

Телевизор бормотал несусветную «абракадабру», поэтому Феликс, еще немного помучив слух, выключил «ящик» и снова взялся за черный блокнот. Он и сам не понял, зачем, ему просто не хотелось отрываться от работы. Работой его был Физик — конечно, не он один, но Мыцик точно числился самым… интересным.

«Несговорчив, отстранен, вяло агрессивен…» — прочитал про себя Кокс, перелистнув потертые белые страницы к самому началу блокнота. Он сделал эту запись практически сразу, едва посмотрел Физику в глаза, без слов, просьб, вопросов. Тогда психиатр не знал его имени, национальности, профессии, характера — ничего, но уже стал делать первые — вполне успешные — попытки читать нового пациента как книгу. Кокс довольно скоро понял, кто перед ним, он отчасти знал, как вести себя с такими людьми, но вот делиться открытием ни с кем не спешил — ни с хирургом, что вытащил пулю, ни с медсестрами, ни тем более с Ронни. Это была его тайна — восхищающая и пугающая одновременно.

Рут любил сравнивать Серегу с подарком судьбы для обоих — себя и Кокса, Феликс обычно отмалчивался, но и не спорил, только мысленно уточнял: подарок для одного, для него и только для него. Ронни и рядом не стоял, только пользовался способностями Мыцика и полным повиновением. У Феликса же планы были глубже — ему не нужен был бесхребетный исполнитель, его интересовал надежный инкубатор для препарата. Почему очередным инкубатором стал именно Физик? Кокс не сразу смог докопаться до истины, но все же понял — физически и психологически его случайный пациент был на голову, а то и две выше остальных подопытных. Те быстро ломались, выходили из себя, сходили с ума, пугались, превращались в бестолковые тени под действием препарата, а Серега держался, слушался, но не бездумно, обнажал клыки, когда Ронни перегибал палку. Препарат губил его постепенно и, что самое главное, незаметно для самого Мыцика. По подсчетам Кокса, осталось совсем чуть-чуть, и препарат — крошечная молекула, вшитая в организм Физика, погубит его.

Феликс бережно перебрал пальцами страницы блокнота и вновь перелистнул в конец. Он каким-то животным инстинктом чувствовал, что его эксперимент — главный эксперимент в жизни — стремительно подходит к концу. Но Кокс одновременно с предвкушением резко стал ощущать необъяснимую тревогу, словно к нему медленно, но верно подкрадывалась опасность.

Шаги. Шорох. Входная дверь внезапно осторожно приоткрылась, и вошел Серега. Он покорно, но чуть хмурясь посмотрел на психиатра, а тот вздрогнул и захлопнул блокнот, решив, что беспокойство мнимое.

* * *

Сентябрь 2015 года

— И все-таки я не понимаю, как эта штука действует, — со странным возбуждением произнес Ронни, звучно плюхнулся на стул и чуть не смел рукой вещи со стола Кокса — пару папок, календарь, блокнот и несколько пачек лекарств.

Он неловко заерзал, будто стул был колючий, и чуть ли не влюбленными глазами вытаращился на Феликса. Тот хмыкнул и едва сдержался, чтобы не рыкнуть на наркомана, мол, пошел вон. Рута от праведного гнева спасло только приподнятое настроение психиатра, иначе действие некоторых лекарств, в том числе «этой штуки» он, вполне возможно, почувствовал бы на себе.

— Хочешь попробовать? — в тон ему отозвался Кокс.

Ронни мигом скривился и вздрогнул всем телом, будто ему нож в спину всадили, и быстро потерял интерес к медицинскому вопросу, хотя все же ненадолго. И скоро завел по новой: как да почему?

Феликса изрядно раздражало любопытство Рута, а еще больше просто мешало — он как раз намеревался поработать, а визит Ронни никак не входил в планы. Однако психиатр давно знал, что Ронни не отвяжется, пока не получит свое, поэтому монотонно заговорил:

— Возьмем нашего новичка, во время операции, когда вытащили пулю, ему вшили капсулу…

— Большую? Как она выглядит? — горячо перебил наркоман, а Кокс насторожился, что это Рут заинтересовался, хотя раньше, уже не один год, совершенно хладнокровно смотрел на всякие подробности процесса, больше волнуясь о результате.

— Маленькая капсула, не многим больше тех, что в аптеке продают, пористая, — затолкав назревающее подозрение поглубже, как ни в чем не бывало продолжил Феликс. — Распадается в организме она далеко не сразу, на это требуются месяцы…

У Ронни внезапно округлились глаза, словно его паралич разбил, и он вот-вот упадет со стула. Реакция Коксу понравилась, он скривил губы в улыбке.

— Хотя можно еще больше замедлить процесс, — глаза Рута округлились пуще прежнего, психиатр про себя отчаянно ликовал. — Что касается самого инкубатора, он может вообще не подозревать, что внутри него сидит… нечто…

— То есть? — недоверчиво пробормотал Ронни. — Но с ним же происходят изменения, если судить по тому же Медведю, например. Он беспрекословно слушается, не вспоминает о своем прошлом…

Феликс терпеливо выслушал и кивнул, хотя про себя смертельно скучал: Рут не понимал его, видел лишь оболочку — превращение человека в подобие робота. А Кокс мыслил глобальнее, раньше, в начале карьеры, когда его допустили до экспериментов с людьми, ему и правда было любопытно наблюдать, какими послушными и сговорчивыми становятся пациенты, в них как будто исчезает жесткость, но скоро такой подход и однообразные эксперименты надоели психиатру. Ему хотелось большего — забраться в самые потаенные участки мозга, понять, как рождаются эмоции и желания, как они управляют огромным и непредсказуемым явлением под названием человек. А еще больше ему хотелось помочь себе…

— Для Медведя и других инкубаторов их нынешнее состояние — само собой разумеющееся. Они не видят в этом ничего особенного. Да, возможно, иногда чувствуют, что с ними происходит что-то непонятное. Но такие вспышки прозрения быстро блокируются содержимым капсулы — маленькой молекулой.

— А как же прошлое? — завороженно спросил Рут.

— Что «прошлое»?

— Они ведь не забывают, как попали сюда, в клинику. Не забывают, как жили прежде. Неужели им не хочется домой? — Ронни искренне не понимал, как такое возможно.

Это одновременно забавляло и сердило Кокса. Но он продолжал терпеливо кивать, когда надо, и улыбаться. Так психиатр вел себя со своими подопытными, когда они начинали — совсем ненадолго — задаваться дурацкими вопросами. Так он действовал и с Рутом, особо не видя между ним и пациентами большой разницы. Феликс самоуверенно знал, что и наркоман, и инкубаторы, да и участники других экспериментов рано или поздно, но обязательно загнутся. Главное, чтобы перед этим успели послужить Коксу, остальное мелочи.

«Хочется домой…» — зацепившись за фразу друга-недруга, внезапно повторил про себя психиатр и чуть было яростно не стукнул по столу.

Ему никогда не было дела до того, чего хотят жертвы его экспериментов. Он не воспринимал их как людей, считал просто сущностями — клетки, органы, кости, мышцы, кожа — вот и все, и каждый элемент мог пригодиться для работы. А у сущностей, твердо полагал Кокс, не бывает желаний. Они просто не способны чего-то хотеть, чувствовать, знать. Если же Феликсу попадались особо упрямые подопытные, которые отчаянно сопротивлялись препаратам, сами того не ведая, он предпочитал избавляться от них — быстро и безэмоционально.

— Главное свойство препарата — постепенная блокировка всех функций организма, — жестко и твердо отчеканил Феликс, не отвечая на вопрос напрямую. — То есть молекула рано или поздно «выключит» инкубатор, а значит что?..

— Человек умрет, — таким тоном, будто сто раз пожалел, что влез в эту тему, закончил Ронни и вздрогнул.

— Ответ правильный, — уже спокойно и даже, как обычно, доброжелательно похвалил Кокс.

Он легко приметил, как всполошился и трусливо съежился собеседник, поэтому решил больше не вдаваться в подробности и вовсе умолчать о некоторых — главных — деталях действия препарата. Еще немного понаблюдав за наркоманом, он посмотрел на время и поднялся — пора было проведать новый инкубатор.

* * *

Декабрь 2017 года

Когда Феликс подошел к Физику и пристально посмотрел сначала в глаза, а потом на руки, его охватила приятная дрожь. Он еле подавил на лице кривую улыбку и с чувством перевел дыхание.

— Как это было? — отрывисто, будто ему не хватает воздуха, прошептал Кокс.

— Быстро, — пожал плечами Серега и расслабленно, но все же при этом едва настороженно уставился на психиатра.

Внутри у него резко похолодело, он почуял опасность, но не от самого Кокса, а от его незримого окружения, от планов и мыслей, которые были Мыцику неизвестны, но все же не внушали успокоения. Не зря ведь Физик привык сравнивать Кокса с бомбой замедленного действия. Об одном не догадывался Серега — он и сам был такой бомбой.

По глазам отныне единственного шефа Физик почувствовал, что тот хочет подробностей — как всегда, кровавых, морально тяжелых и будоражащих воображение. Сам Серега давно воспринимал убийства как часть себя, как работу — кто-то лечит, кто-то программирует, а он вот убивает, поэтому рассказывать об этом ему было… не неприятно — просто скучно. Но Кокс умел цепляться, как пиявка, поэтому Мыцик обо всем послушно рассказал. О кафе, туалете, белом кафеле, крови и бритве…

Он и сам не сразу понял, как около года назад проболтался Феликсу о своем тайном оружии. Как так получилось, как звучал вопрос Кокса, насколько подробно раскрылся Серега — он этого не помнил, эти воспоминания, впрочем, как и многие другие, будто выпали из сознания. Тогда Физик долго корил себя и пытался припомнить, как док — единственный, кому удалось — развязал ему язык. Как?!

Кокса информация о столь необычном средстве защиты не особо впечатлила. Он лишь кивнул и сделал себе пометку — и в голове, и в блокноте. Его слабо интересовало, чем Серега убивает, главное — результат и кроваво-красные впечатления от него. Короткие и немногословные объяснения и рассказы Мыцика Феликс впитывал как губка. Он слушал его с искусно скрытым упоением, кивая, улыбаясь, изредка вставляя короткие комментарии и всегда один на один, даже без вездесущего Ронни. Это был его личный наркотик, лекарство, которое Кокс искал много лет. И никто не имел права, по мнению психиатра, отбирать его.

— Труп там оставил? — пересохшими губами пролепетал Кокс, а перед глазами у него расстилалась кровавая пелена.

— Разумеется. Не тащить же его на себе…

— Да-да, — закивал Феликс.

Он чувствовал, как бешено колотится сердце, как дрожит и хрипит голос, как мурашки бегают по коже и как одновременно его охватывают липкий страх и безудержный восторг. Как же отчаянно ему хотелось поменяться местами с Физиком, отхватить от него хотя бы чуточку того, чего в нем никогда не было — мужества, силы, способности убивать собственными руками, а не через кого-то. Долгие годы Кокс был вынужден существовать, как шакал. Он жаждал крови и жестокости, мечтал убивать, но страх и трусость всегда брали верх. Феликс уверенно руководил, умел убеждать, мог приказать убить и был вынужден обходиться следами чужих преступлений — смотрел, слушал, представлял. Но ни разу не сумел самостоятельно убить. Всегда были кто-то или что-то — управляемые психи, послушные инкубаторы, препараты. Вот и сейчас Кокс жадно, как в последний раз, пытался выудить из Физика подробности о том, как умер Ронни.

— Ладно, иди пока, — наконец-то кое-как насытившись впечатлениями, разрешил психиатр, а когда остался один, снова рассмеялся.

Он вспомнил, как много лет назад, когда у него не было ничего — ни власти, ни денег, ни клиники, а до знакомства с Ронни оставалось еще несколько лет, его пригласили принять участие в государственной программе по разработке препарата для подавления жестокости у преступников. Группа ученых уже не первый год изучала возможности человеческого мозга, старалась создать препарат, который превращал бы даже самых грозных преступников в безобидных граждан. Ученые потратили немало времени, сил и средств, угробили не один десяток подопытных, прежде чем сообразили — сначала нужно довести участников эксперимента до пика агрессии, а уже потом научиться подавлять жажду жестокости. Так начались попытки создания препарата, который пробуждал бы в людях невероятную жестокость.

Как раз на этом этапе к ученым присоединился Кокс. Он был по-настоящему талантливым психиатром, но им двигал не научный интерес, а личный. Плевать он хотел, по большому счету, на подавление жестокости, его увлекала только первая часть эксперимента — усиление жестокости. Феликс предполагал, что серьезный уровень агрессии легко сломает всякие барьеры и блоки, в том числе страх. Тогда даже отъявленный трус сможет убить. Например, такой трус, как он. И больше Коксу не придется «подъедать» за другими, он сам превратится в убийцу и сможет сполна утолить жажду убийств — когда захочет и сколько захочет.

Эксперимент затянулся. Он стоил правительству огромных денежных вливаний, с каждым месяцем и годом энтузиазм создателей программы мерк, а Кокс — напротив — загорался. У него появилось все необходимое для работы, для помощи себе — лаборатория, оборудование, подопытные. А со временем — и частные инвесторы, Ронни в их числе, благодаря им Кокс перебрался в собственную клинику психиатрического профиля. В нем умудрялись существовать две личности — психиатр и несостоявшийся маньяк, причем первый был сильнее, пока, и это дико угнетало Кокса.

Он упрямо продолжал эксперимент, посвятив в него лишь самых верных. Для вида работал на обоими этапами программы: пытался разработать два типа препарата — против и для усиления жестокости. И лишь недавно добился значительных успехов. Феликс разработал мощную молекулу, она вшивалась прямиком в организм и начинала воздействовать на человека. Подопытный зверел на глазах, тогда как прочие эмоции притуплялись. Однако были и побочные эффекты — некоторые сходили с ума, у других отказывали органы, третьи теряли всякий контроль над собой. Были и эффекты, которым Феликс не мог дать четкой характеристики — хорошо или плохо. Провалы в памяти и беспрекословное послушание входили в их число. С одной стороны, это радовало Кокса, а с другой — огорчало, ведь ему была важна только жестокость.

Зато частным инвесторам «эффект марионетки» очень нравился. Особый восторг высказывал покойный Ронни и с энтузиазмом использовал подопытных для собственных нужд. Кокс смотрел на это сквозь пальцы. Все внимание он нацелил на главный минус препарата — постепенное уничтожение человека. Избавляться от гибнущих как от холеры подопытных ему уже осточертело. Тогда-то Коксу и посчастливилось получить подарок судьбы в лице Мыцика.

Одного взгляда и пары тестов хватило, чтобы Феликс понял — перед ним представитель спецорганизации. Он не особо разбирался в этом, но точно знал — туда берут лишь лучших из лучших, такая политика распространялась на спецслужбы всего мира. Психологически устойчивый, физически сильный и выносливый, в меру упрямый, способный убивать голыми руками — таким был старший брат Кокса, потому-то Феликс и знал хотя бы слегка «внутреннюю кухню» вояк и ни за что не собирался упускать такой шанс — поставить эксперимент над по-настоящему сильным организмом.

Провожать Физика на тот свет, как его предшественников, Кокс никак не хотел, поэтому на свой страх и риск стал работать над совершенствованием молекулы, предварительно вшив ее в Мыцика. Первые месяцы Феликс тихо наблюдал, чувствуя как гибнут нервные клетки и чешутся руки. Потом осмелился ввести в организм препарат-помощник, который замедлял действие основной молекулы. Так он выиграл время на разработку новых средств.

Все в целом шло по плану — Физик, сам того не замечая и лишь смутно чувствуя, менялся, становился агрессивнее и покладистее. Он ни разу не спрашивал Феликса о своем прошлом, не просился домой, не пытался сбежать.

«Эффект марионетки начался», — записал Кокс в своем блокноте.

В это же время Ронни каким-то чудом уговорил Феликса одолжить ему Серегу для личных нужд. Психиатр согласился с тяжелым сердцем. Ему очень хотелось по полной программе использовать смертоносный потенциал Мыцика, а для этого требовалось дать ему полную свободу, чего и просил Рут. Но вместе с тем Кокс жаждал держать главный инкубатор при себе, под боком, чтобы постоянно наблюдать.

Примерно через полгода к «эффекту марионетки», опять же без серьезного сопротивления прибавились провалы в памяти. А еще через год он стал максимально внушаем, и Ронни предложил сыграть на этом. Его план по возвращению в Россию и организации диверсии показался Феликсу диким… но интересным. Он согласился с противоречивым чувством. Развязать Мыцику язык и узнать о его прошлой жизни ему не составило труда, было даже интересно узнать о подопытном столько нового.

«Хочешь отомстить им?» — однажды после «промывки мозгов» спросил Кокс, перед этим хорошенько внушив Физику о том, что друзья его бросили.

Ему не пришлось вдаваться в подробности. Он лишь с острым акцентом и ломая себе язык прочитал из блокнота несколько имен и позывных. Они сработали как надо — в голове у Мыцика произошел настоящий взрыв, все, что он знал, запуталось, затерялось, сломалось. Прошлое и настоящее безнадежно и крепко смешались, так что никаким образом не отделить и не вернуть на свои места. Воспользовавшись сильнейшим замешательством, Кокс обрисовал ситуацию с выгодой для себя: друзья — не друзья, Россия — больше не твоя страна.

Продолжая сидеть на диване в гостиной после разговора с Серегой, Кокс тихо восхитился воздействием молекулы на сознание человека. Он припомнил расспросы Ронни — как это было давно, и сам не смог объяснить, как эта крошечная штучка умудряется медленно, сначала выборочно, но обязательно убийственно «ломать» человека.

«Стирает воспоминания, но не все, рисует новые, какие внушишь, блокирует жалость, радость, боль, сочувствие, трусость, стимулирует жестокость и агрессию…» — Феликс мог мысленно продолжать еще очень долго и отыскивать в своей разработке кучу мощных эффектов.

Однако одно омрачало картину — молекула убивала своего носителя. Да, Кокс уже научился растягивать ее распад в организме с помощью препаратов-помощников, тем самым откладывая смерть, но перспектива постоянно глотать таблетки и колоться, чтобы оставаться жестоким, решительным и живым его не прельщала. Да и другие побочные эффекты покоя не давали. Поэтому сам он откровенно трусил вшивать молекулу в себя.

А время шло, Феликса душила жажда крови, тогда как Физик — Кокс чуял это — мог вот-вот присоединиться к предшественникам. Он понял это по глазам и по полному безразличию очередного инкубатора.