Повязки на наших пулевых ранах (гет)

Временами Инеж брала близнецов навестить отца.

Конечно, это вряд ли можно назвать подвигом. Каз находился едва в минуте ходьбы от заднего крыльца, но в любом случае это всегда являлось особенным событием, поскольку, когда Инеж говорила, что они «навестят», это означало, что Джори и Реца смогут задавать вопросы об отце, чей голос стал теперь далеким воспоминанием.

Первый раз был самым тяжелым. Джори не понял, что Инеж имела в виду, и подумал, что па вернется, и в результате слезы текли не только у него. Инеж едва сумела справиться с заверениями, что па очень сильно любил их, после чего всё стало слишком невыносимо.

Со временем стало проще. К тому моменту, когда близнецам исполнилось восемь, Инеж рассказала им множество самых простых историй о нем — вроде того, как он сломал ногу, чем заработал прозвище Грязные Руки, как познакомился с дядей Джеспером и дядей Уайленом, тетей Ниной (Нина называла себя равкианским словом, означающим тетю, вместо керчийского, за что Инеж была бесконечно благодарна), и даже немного об их покойных дядях Джорди и Маттиасе.

— Маттиас? Как Мати! Это второе имя Рецы! — сказал Джори с расширившимися глазами. — И мое имя похоже на Джорди, да?

— Похоже, mejim, — прошептала Инеж сыну, заправив ему за ухо непослушные волосы. Он унаследовал волосы отца, и порой Инеж было больно на них смотреть. Как и на хмурое выражение Рецы. — Очень похоже.

В первый раз, после того как они наконец убили ублюдка, который отнял Каза у его семьи, после того как Инеж сняла с головы покрывало, после того как она наконец сказала духу Казу двигаться дальше, Инеж долго ничего не говорила, мягко проводя пальцами по словам, выгравированным на надгробии ее мужа.

— Мама, — неуверенно сказал Джори, ерзая на своем месте. Он был не способен сидеть спокойно, совсем как Джеспер, и Инеж практически чувствовала любящее раздражение Каза. — Мама, ты сказала, что расскажешь, как вы с па познакомились, когда мы подрастем.

— Мы подросли, — просто заметила Реца, тщательно очищая отцовскую трость, с особенной заботой вытирая кровь с серебряного набалдашника.

Инеж повернулась к ним, внимательно их осмотрев. Реца — невысокая и крепкая, волнистые каштановые волосы достаточно длинные, чтобы доходить до плеч, но стянутые в пучок на макушке, открывая сбритые бока. Она обладала сильной квадратной челюстью и теми проницательными расчетливыми глазами, которые Инеж так любила. Она метила на место Каза среди Отбросов и была во всех отношениях дочерью своего отца. Инеж не сомневалась, что она легко заберет трон у Аники, не то чтобы Аника стала за него бороться.

Джори, с другой стороны, был высоким и тонким, словно ивовая ветвь, весь из острых углов с юношескими чертами. Он держался с некоторым легкомыслием, и Инеж была уверена, он научился этому у Джеспера, и стриг черные волосы достаточно коротко, чтобы они не мешали ему лазить. Инеж была уверена, ее Джори забрался бы и по луне, если на ней только будет достаточно опор, и втайне надеялась, что он захочет стать пауком для Рецы, чтобы они могли охранять друг друга, когда она больше не сможет.

«Они уже такие большие, Каз», — подумала она, медленно выдохнув. Она достала свой самый любимый нож — Санкт Петр. Инеж больше не рисковала метать его, боясь потерять в океане, и он в любом случае был уже слишком старым, чтобы хорошо летать. Она осторожно положила его на траву перед собой, водя большим пальцем по плоской стороне лезвия.

— Это первый нож, который я получила, — тихо произнесла Инеж, проведя по потертой коже рукоятки. — Ваш отец дал мне его сразу после того, как вытащил меня из моей собственной могилы.

Реца подняла взгляд от трости, ее рука замерла, когда она сосредоточила всё внимание на матери — невозмутимая, как всегда, но Инеж узнала искорку интереса в ее глазах.

— Как вы оба знаете, я была рождена и воспитана не в Керчии, — начала она, потирая Санкт Петр, просто чтобы чем-то занять руки. — И уверена, вы уже догадались, что меня… похитили работорговцы. Украли прямо из кровати, бросили в трюм корабля с десятками других пленников, и когда мы наконец причалили, я оказалась в совершенно незнакомом месте, — она медленно выдохнула. — Мне было всего четырнадцать. На год старше, чем вы сейчас.

Джори бросил взгляд на Рецу, после чего снова посмотрел на Инеж со знакомой искрой ярости в глазах.

— Тебя привезли в Кеттердам, — тихо произнес он.

Она кивнула:

— Меня вытащили на пристань, где… со мной обращались так, будто я всего лишь домашний скот, который надо осмотреть. Ко мне подошла женщина и осмотрела меня… а потом она меня купила. Она вручила мне контракт и заставила подписать его, связав меня договором. Я не знала ни слова на керчийском и тем более не умела на нем читать, так что понятия не имела, что только что передала в чужое пользование не просто свою жизнь, но и свое тело.

— Па спас тебя тогда, да? — прошептал Джори, но она видела, что он не верит в это по-настоящему.

— Я год была сулийской Рысью в том борделе. Мужчины платили, чтобы получить меня на ночь. Хелен одела меня в поддельные сулийские шелка и нарисовала пятна на моих плечах, и всё что я хотела — вернуться домой, — пробормотала Инеж, потянувшись, чтобы положить ладонь на щеку Джори. — Каждую ночь, проведенную там, я теряла часть себя. Казу, вашему па, только исполнилось шестнадцать, когда мы впервые встретились. Он несколько лет был с Отбросами, ходил с тростью уже примерно полтора года, и покупал у Хелен информацию. Она ему не нравилась — на самом деле, он ненавидел ее. Он избегал подобных мест, насколько мог. Но покупал у нее, поскольку информация есть информация.

Она прочистила горло, сделав паузу, прежде чем продолжить:

— Однажды вечером я подкралась к нему незаметно, даже с колокольчиками на ногах, и сказала, что могу помочь ему. Он бросил на меня один взгляд, после чего развернулся и вышел за дверь, и я думала, что на этом всё закончилось. Я думала, что умру в «Зверинце».

Возможно, эта история немного мрачновата, чтобы рассказывать ее детям, задумалась Инеж на мгновение. Пока не вспомнила, что всего несколько дней назад они пытали человека, который убил их отца. Они с Казом никогда не хотели скрывать свою жизнь от детей — в конце концов, они будут надежнее вооружены с информацией.

— Но он вернулся, — сказал Джори, широко распахнув глаза. — Правильно? Па не бросил тебя там.

Инеж улыбнулась, глаза слегка жгло.

— Я узнала об этом только годы спустя, но Каз провел всё утро, споря с Пером Хаскелем, который в то время был лидером Отбросов, убеждая его выкупить мой контракт, чтобы я могла стать их пауком. Он поставил на меня всё: свои крюге, свою репутацию, свою гордость, — и всё потому, что увидел тень девушки и разглядел во мне потенциал. Гнев, задор, опасность, надежду. Он увидел меня за внешним фасадом. На следующий же день он вернулся и предложил мне выбор: уйти, чтобы присоединиться к Отбросам, или остаться с Хелен. Он показал мне мой контракт, даже достал мне копию на равкианском, чтобы я смогла прочитать его. Он привел меня в Клепку, достал мне новую одежду и комнату, запирающуюся на замок, а когда заметил, что я не сплю, привел меня в свой кабинет и дал мне это.

— Паук, который не может держать глаза открытыми, бесполезен для меня, — хрипло произнес Каз, пронзительно глядя на нее. — Так что мы исправим это и исправим быстро, — он взял со стола нож и протянул его рукояткой вперед. — Возьми, он теперь твой. Можешь пырнуть любого, кто не уважает твои границы, они быстро уловят намек. Я бы предпочел обойтись без смертельных случаев, но, если будет кто особенно дурной или настойчивый, дай мне знать — я разберусь.

Мгновение Инеж стояла, разинув рот, после чего неловко потянулась взять кинжал. В караване ее обучали метать ножи, но это всегда было больше трюком тети Дойбы, и метание ножей сильно отличалось от кинжалов.

Каз нахмурился на нее, взгляд метнулся к ножу в ее руке, а потом коротко кивнул.

— Хорошо. Начнем тренироваться на рассвете. Иди отдыхать, я не стану делать для тебя скидки, если ты не отдохнешь как следует.

Инеж слабо улыбнулась воспоминанию — даже в те ранние дни Каз так верил в нее, а она не знала. Частично, думала она, это из-за того, что он был одиноким мальчиком — оставшимся в одиночестве в страшном мире. Джеспер был рядом всего ничего и уже переворачивал всё в жизни Каза вверх ногами, и Инеж знала, это по-прежнему временами нервировало его перед смертью. Понятно, что он увидел кого-то, кто был способен прикрывать ему спину, не будучи замеченным, и тут же вцепился в нее как в спасательный жилет. Она была так благодарна, что ей выпала возможность играть для него эту роль, что Инеж стала синонимом безопасности для бедного юного мальчика.

— Он велел мне делать то, что я посчитаю нужным, чтобы защитить себя, а если этого будет недостаточно, он сам позаботится об этом. Однако в первую очередь он хотел, чтобы я была способна защищаться сама. Он знал, как это важно в Бочке, особенно после того, через что прошли такие дети как мы с ним, — она посмотрела на надгробие, потянувшись, чтобы мягко провести пальцем по слову «ворон». — Он сам обучил меня. Он хотел обучить вас двоих, когда вы подрастете.

Долгое мгновение Реца смотрела на Инеж, после чего ее взгляд упал на трость.

— Па убил Хелен, как ты в итоге убила Роллинса? — просто спросила она.

Инеж улыбнулась:

— Он придумал лучше — частичка за частичкой забрал у нее всё, загнал ее в угол, а потом сказал мне, где она, в качестве… Подарка, наверное, — она отвела взгляд в сторону, улыбка погасла. — Я убила ее сама.

Одна из немногих душ, за которых Инеж не могла заставить себя молиться.

Ее дочь резко кивнула, а Джори уставился на нож на земле между ними. Инеж видела, как между его пальцами мелькают отмычки, пока он думает.

— Тебе пришлось выкупать свой контракт у па? — наконец спросил он, избегая смотреть ей в глаза.

О.

— Нет-нет, он… это… Официально мой долг по контракту перешел к Перу Хаскелю. Вашему па это не слишком нравилось, но он обеспечил, чтобы к контракту относились скорее как к ссуде. И… — в горле пересохло, когда Инеж вернулась мыслями в ванную отеля «Гельдреннер». — В какой-то момент никто из нас не был уверен, что мы выберемся из неразберихи, в которой оказались, и ваш па… Каз ликвидировал все ценные вклады, что у него были, чтобы оплатить мой контракт, и отдал мне документы, чтобы мне больше не пришлось беспокоиться о том, что я кому-то принадлежу. Он, конечно, хотел, чтобы я уехала, спасалась сама и бросила остальных.

Горло сдавило, Инеж отвернулась на мгновение, переведя дыхание.

— Такой эгоист, ваш па. Его Вороны были для него важнее всего на свете, — она коснулась щек своих детей. — Хотела бы я нарисовать его лицо, когда он взял на руки вас обоих, — она тихонько засмеялась. — Он только начинал учить сулийский и, склонившись над вами, прошептал: «Мehr myu sămsăm».

Джори фыркнул, глядя на нее.

— Не-е-ет.

— Да! — весело подтвердила Инеж. — Он назвал вас своими маленькими супами, вместо воронов.

Ее сын хихикнул, а Реца улыбнулась:

— Sămsăm, săntsănt, — пожала она плечами с весельем в глазах. — Легко перепутать.

Инеж вытерла слезы, которые потекли, пока она смеялась.

— Ваш бедный па так смутился, когда я сказала ему. Он неделю отказывался говорить со мной на сулийском, пока не научился произносить правильно, но я слышала, как он практикуется с вами, когда не мог заснуть.

Она посмотрела на могилу Каза, выражение ее лица смягчилось.

Вороны не забывают лица, Каз. Они помнят, кто был жесток и кто был добр, кого остерегаться и кому помогать. Они помнят тех, с кем установили связи, тех, кого любят. Твои маленькие вороны не забудут тебя. Я позабочусь об этом.