Волки и Овцы (джен)

Увидев направленные на него волшебные палочки, Малфой даже не успел испугаться. Может, дело было в усталости, но он почему-то не испытывал страха перед смертью или пытками. Кажется, сегодня он уже и без того превысил свой лимит сильных эмоций. Он вальяжно раскинулся в кресле и, щёлкнув пальцами, приказал эльфу принести виски. Долохов наблюдал за происходящим, всё сильнее хмурясь. Мальсибер же с каким-то весельем. Не уж-то ещё один любитель лезть в чужие головы без спросу? Этого ещё не хватало.

— Угощайтесь, — манерно протянул Люциус, потягивая прохладный напиток. Хорошо, что додумался разжечь камин парой часов ранее.

— Малфой, я понять не могу, ты мои нервы на прочность проверяешь или тебе просто жить надоело?

— День сегодня, уже вчера, выдался длинным и изматывающим. Имею я право расслабиться в собственном доме? — Должно было прозвучать зло, но вышло как-то лениво. Оно и к лучшему.

Мальсибер охотно принял предложение и, наколдовав себе кресло, с удовольствием принялся сооружать бутерброд с сыром и ветчиной. Долохов такой лёгкостью характера не отличался. Продолжая сверлить Малфоя яростным взглядом, он уже вознамерился проклясть его. Несильно. Просто, чтобы не зарывался. Люциус почувствовал, что переходит грань, и всё же, не решаясь более испытывать судьбу, вкратце рассказал о том, что ему было известно.

В душе он надеялся, что Рудольфус отнесётся с пониманием, но уверенности в этом не было. Но и утаивать было, в общем-то, нечего. Как не поверни, а суть ведь одна: они обсуждают, пусть и в тесном кругу не последних людей в жизни Лестрейнджа, довольно личные его тайны. Которые тот точно не пожелал бы делать достоянием общественности. И всё это буквально в паре метров от него, именно тогда, когда он наиболее уязвим.

Ситуация действительно паршивая. Но если у них получится совместными усилиями то, что не под силу самому Руди, пусть и при поддержке Люциуса, то так тому и быть. А Руди? Он справлялся и не с такими потрясениями. Наиболее ярко его сила духа проявлялась в последнее время. Ещё одно вмешательство в его жизнь его не убьёт. Во всяком случае, Малфой предпочитал думать именно так, не беря во внимание события этой ночи.

— Ну что я могу сказать? Разблокировать эти воспоминания теоретически возможно. Но не без активного содействия самого Рудольфуса, разумеется. Другой вопрос — стоит ли?

— Что ты хочешь сказать?

— Только то, что и так сказал. Стоит ли тормошить и без того травмированное сознание? Что это нам даёт? И не слишком ли высока цена?

— Полагаешь, это может ему навредить?

— А ты сам подумай, Люциус. Представь, ты живёшь, даже не подозревая, что кто-то, кто-то весьма могущественный, вырвал внушительный кусок из этой самой жизни, а всё, что с ним связано, изменил до неузнаваемости. При всём при этом, ты не последний менталист. Как думаешь, тот, кто это сделал, не подстраховался? Да даже если нет. Одна только мысль о том, что сокрыто в этих клочках памяти, привела нас сегодня сюда под весьма экстренным предлогом. Что может случиться, если Рудольфус не просто узнает или увидит, но именно вспомнит, что с ним происходило все те годы? Вдумайтесь только. Годы!

— Не думаю, что Лестрейндж настолько слаб, чтобы…

— Да при чём тут слабость? Дело ведь совсем не в этом. Ты просто, извини уж, не понимаешь сути вещей. Ты не владеешь ментальной магией такого уровня.

— Не за что тебя извинять. Я, к своему стыду, никогда не уделял этому разделу магии достаточно внимания. Теперь понимаю, что это прискорбное упущение. Однако, если ничего не делать, то откуда нам взять информацию? И как ты предлагаешь отговорить этого строптивца? Он ведь теперь не остановится.

— Разузнать, я уверен, можно и другими методами. Не спрашивайте, какими. Я ещё не придумал. — На это, до сего момента молчавший Долохов иронично хмыкнул, что, конечно, не осталось незамеченным. — Но я придумаю. Не сам, конечно. Да и права я такого не имею. Это не отговорка! Я над этим подумаю! Что касается несговорчивости Рудольфуса, тут уж я не знаю, как быть. Может, Басти удастся убедить его?

— Ты умом, случаем, не тронулся? Знаешь, что он с тобой сделает, когда узнает, что ты всё растрепал его брату?

— Думаешь, он с ним не поделился? Они ведь довольно близки.

— Именно поэтому. Ты плохо знаешь эту нечисть в человеческом обличии? Он в адекватном-то состоянии не терпит посягательств на свою частную жизнь. А ты возьми и втяни в это бездонное болото его брата и посмотри, что будет. Если будет чем смотреть.

Мальсибер с трудом проглотил надкусанный в начале монолога Долохова сэндвич, и теперь в его горле будто враз пересохло. Конечно, он был знаком с репутацией Лестрейнджа, и ему доводилось видеть того, так сказать, в деле. Но в последнее время он достаточно сблизился с Рабастаном и теперь частенько забывал, что этот во всех смыслах замечательный человек — не только заботливый, понимающий и любящий старший брат, но и самый настоящий монстр.

Да, он не любил «акции устрашения» в отличие от многих их «коллег», всегда предпочитая им противостояние с равными противниками. Но методы ведения боя у него были своеобразными, как и он сам. Он редко применял убивающее проклятие. Пытать ему, похоже, тоже не очень-то нравилось. Однако его изобретательность вызывала оторопь.

Чего стоил только один тот случай с аврорской засадой. Их ошмётки разлетелись футов на триста, а сам Мальсибер весь оставшийся вечер избавлялся от содержимого своего желудка, параллельно выпутывая из волос кусочки чьих-то мозгов. И ведь те авроры вполне могли отделаться малой кровью. Шанс у них был. Но и среди хранителей правопорядка Магической Британии порой встречались чокнутые садисты, наподобие Кэрроу. Если бы они не стали пытать Басти на глазах его нервного брата, упиваясь слабостью поверженного врага, они вполне могли бы выжить.

Вспомнив ту премерзкую историю, Мальсибер согласился с доводами старшего товарища. Может, это и неправильно, с его точки зрения, скрывать такую ужасную правду от самого близкого человека, которым, без сомнения, являлся Рабастан для Рудольфуса. Но если Басти и узнает её, то точно не от него. В конце концов, он ведь и правда не имеет никакого морального права лезть в их отношения. А если друг однажды обвинит его в укрывательстве фактов, Мальсибер всегда может сказать, что испугался за собственную жизнь. Так это или не совсем так, уже не важно. Главное — Басти его поймёт.

Мыслительный процесс Мальсибера бесцеремонно прервал Долохов:

— Ты говорил, что в голове Лестрейнджа наткнулся на что-то ещё.

— Да. Верно. Я за всем этим как-то отвлёкся от самого важного. Я уже говорил вроде, что ни с чем подобным ранее не сталкивался. Само по себе это ни о чём не говорит. Я не так уж и много времени посвятил изучению всяких необычных…

— Как и обычных. И изучению в принципе.

— Спасибо, Тони. Взял и сбил с мысли.

— Были бы те мысли…

— Вы можете оставить свои препирательства для более подходящего времени?

— Конечно. Я хочу сказать, что то, что я нащупал, очень сильно отличалось от моего привычного опыта. Я задел Это вскользь, совершенно случайно, а Оно будто тут же насторожилось, «принюхалось», а затем, вы можете мне не верить, Оно чуть было основательно не влезло в мою собственную голову. И Мерлин Всемогущий, я готов поспорить, что это был сам Рудольфус! Какая-то его часть, что ли. Повторюсь, я понятия не имею ни что это, ни как оно вообще может так действовать. Да, я уверен, что Рудольфус ни разу за это время не приходил в сознание! Я не идиот!

— Никто не сомневается в твоём профессионализме. — Предвещая очередной едкий комментарий в адрес умственных способностей их товарища, Люциус бросил предупреждающий взгляд на Антонина, и тот с явным трудом воздержался от уничижительных реплик.

— Знаете, что действительно странно? Когда я почувствовал, в тот самый первый момент, когда осознал, что напоролся на что-то странное, я ощутил некое подобие не эмоций, пожалуй, а скорее их отголосков. И это было жутко. Что бы это ни было, моё вмешательство оно восприняло как угрозу. Но едва моя паника улеглась, оно отступило.

— Почему?

— Думаю, потому, что от меня не исходило реальной опасности для него. То есть для самого Рудольфуса. Оно ведь пролезло в мою голову, я говорил? Я даже понять ничего не успел, а оно уже ушло.

— Час от часу не легче.

— И правда. Мало нам насущных проблем.

— Я не говорил, что это проблема! Я лишь сказал, что это крайне необычно. Весьма. Ну и да, жутковато. Но ведь это же Лестрейндж! Может, для них это вообще норма.

— Безумная семейка.

— Да брось! Этот титул давно принадлежит Блекам. Они не простят посягательств на свою корону. — Весёлость Мальсибера как-то незаметно разрядила гнетущую атмосферу. Всё же менталистика — не единственный его талант.