Моя Маргарита (гет)

Гаара тоже по заведенной традиции отписался Гретте, что у него все в порядке. Ему было приятно, что ей не все равно, как у него дела, что она не забыла про него. Но он не хотел ее тревожить. Впрочем, у него было все вполне неплохо — Темари напекла печенья, и они закрылись в комнате с чаем, печеньками и фильмами подальше от отца. Темари всячески старалась растормошить и развеять Гаару, но он сходил с ума от беспокойства. Больше всего на свете ему хотелось полететь к Гретте на крыльях, обнять ее крепко-крепко и сказать, что она для него самая лучшая девушка на свете, что он никому её не отдаст и не сможет жить без нее. Но кому нужен такой, как он? Эти мысли не отпускали Гаару, они были сильнее него и превращались в настоящую фобию потерять Гретту. Ему постоянно снились кошмары, что она не вернётся, он просыпался, и Шуукаку буянил.

Прошло лишь несколько минут, показавшиеся Гретте бесконечной вечностью, пока к ней не вернулся дар речи. Губы с трудом разлепились и Гретта слабым голосом задала вопрос:

— Что за чертовщина?..

Почему-то от пустых и тёмных глазниц загадочной маски повеяло нехорошей насмешкой.

— Всё-таки она нашла способ избавиться от меня, — задумчиво прозвучало вместо ответа. — Умница, ничего не скажешь...

— Ты что такое? — смогла наконец набраться смелости Гретта, задав этот вопрос более требовательным тоном, однако её рука всё ещё дрожала от страха, вцепившись в телефон.

Еле видные нарисованные брови маски приподнялись:

— Смотря то, чего ты желаешь, дитя.

— Боже, я просто спятила, — Гретта прикрыла рот рукой, приходя к мысли, что на нервной почве к ней начали приходить галлюцинации. — Я срочно должна провериться у врача.

— А ты уверена, что твой отец, занятый репутацией вашей семьи, позволит тебе испортить её? — отозвалось зеркало.

— Что? — переспросила Гретта.

— Он ведь никогда тебя не слушал, ты и сама знаешь, — заметило зеркало.

— Значит, сама пойду. У нас есть школьный психолог, — возразила Гретта.

— И ты веришь, что он станет тебя слушать? До таких, как ты, им дела нет, отправят к психиатру, поставят на учёт. Опозоришь всю семью. И никто уже на тебя смотреть не станет. Даже он, — голос стал чуть грубее.

— Кто? Отец? — Гретта горько усмехнулась. — Я уже привыкла.

— А как же тот самый рыжеволосый парень?

— Откуда... Откуда ты всё это знаешь? У меня никогда не было никакой шизофрении. Что за бред происходит?

— Моё милое и невинное дитя... Хотя, может, не такое уж и невинное? В твоей голове так много интересных... картинок. Интересных и слишком непристойных для такого нежного возраста, — пустые глазницы немного прищурились, будто вглядываясь во что-то. Гретта обхватила голову руками, каждой частицей сознания борясь с посторонним и незримым вмешательством, не давая проникнуть в свои сокровенные и уязвимые воспоминания. Но он так непоколебимо и жёстко врывался в каждые из них и изучал так пристально, что её охватила паника от предчувствия, как ей может это потом аукнуться. Она слишком хорошо знала, чем заканчивается то, когда узнают о чём-то важном и непростом для неё. И ещё она боялась, что в его силах может оказаться способность стирать моменты, которые она сохранила в своей душе.

— Прекрати, пожалуйста... — взмолилась Гретта.

— Поверь, дитя, если тебя раньше никто не слушал, то и сейчас не станут, — заметило зеркало.

— Меня услышит Гаара! — почти крикнула Гретта.

— О, ты правда думаешь, что я дам ему меня увидеть? Чем докажешь, что я не галлюцинация? Он только больше убедится в том, что не стоило с тобой связываться, — продолжало зеркало вкрадчиво шептать.

— Что тебе вообще от меня нужно? — не выдержала девушка и подметила про себя, что при взаимодействии с ним ей стало тяжелее сдерживать весь свой негатив, который обычно она задвигала в тёмные углы. Обозлённый от невнимания, он точно напитался их темнотой и возрос в два раза сильнее, а услышав неизвестный и какой-то даже манящий голос, вознамерился выползти наружу и показать себя по-настоящему.

— Как я уже сказал, вопрос в том, чего желаешь ты, — нарочито любезным тоном повторила маска, её долгий и пронзительный взгляд гипнотизирующе действовал на внутреннего демона девушки, как если бы это зазеркальное нечто было уличным музыкантом, призывая спящую змею пробудиться и покориться его игре.

— Уфф, я так больше не могу, — Гретта выпрямилась, поискала в шкафу лишнюю простыню и натянула её на зеркало. К счастью и на удивление, голос замолк и исчез из её воспалённого сознания. Посидев неподвижно на кровати и попытавшись прийти в себя, Гретта в конечном итоге легла в постель и пообещала себе утром поговорить с тётей. Она ещё не знала, как будет преподносить информацию, но ей очень хотелось хотя бы взглянуть этой женщине в глаза, даже если все вопросы испарятся.

Гаара, конечно, не мог ничего этого знать, но смутное предчувствие не покидало его. Он и так всякий раз ударялся в тревогу, стоило Гретте хоть чуть-чуть задержать сообщение. Тем не менее, надо было вставать утром, ходить на тренировки, общаться с сестрой и друзьями, шуршать по дому. Сакура не находила себе места от беспокойства за Саске, который днями и ночами болтался на улице со своими дружками-бандитами — Хиданом и Таюей. Они пили, курили, могли разбить витрину магазина, и без устали повторяли, что жалкое подобие школы им больше не нужно. Сай ходил как в воду опущенный, Ино успела всем растрезвонить, какой он неудачник, но и ей самой приходилось несладко — она уже не раз упала в обморок от своей диеты, только теперь об этом никто не знал. Радовало только то, что Наруто и Хината все больше времени проводили вместе. Темари с Шикамару и Рок Ли с Тен-Тен тоже являли собой редкие приятные исключения — примеры здоровых отношений.

Утром неожиданно накатила слабость, так что Гретта полчаса не могла даже открыть глаза. Пару раз поддавалась дремоте, но её снова и снова разгоняли настойчивые стуки в дверь. Собравшись с силами, Гретта поднялась с постели и полусонная потянулась к одежде. Голова походила на вскипячённый чугунный самовар, а во рту пересохло так, будто она не прикасалась к воде неделю. Вяло спустившись на кухню, Гретта потянулась в холодильник, схватила первую попавшуюся банку, в которой оказался рассол, и жадно пристроила холодное горлышко к губам.

— Так-так-так, — за спиной мимо прошёлся дядя, высокий худощавый мужчина со светло-русыми кудрявыми волосами. — Пили вчера мы, а похмеляется за нас сегодня Гретта?

Девушка поперхнулась и вытерла рот рукой.

— А она всегда так, — подошёл Астор и положил руку на плечо дочери, та съёжилась и поспешно отошла. — Особенно когда Хваён выпьет.

— А что это сразу я? — насмешливо подтянулась его жена и шутливо толкнула в плечо. — То-то ты у нас наичистейший трезвенник.

— А что, нет, что ли? — горделиво ответил муж, но Гретта уже не стала слушать, кто и что ему ответит, и незаметно ускользнула из их поля зрения прямиком в ванную. «Ни на минуту в гордом одиночестве не оставят, — грустно вздохнула она и посмотрела в круглое настенное зеркало. — Как же надоели эти тёмные круги под глазами. И лицо опухшее, ни дать ни взять шар воздушный. Как бы мне хотелось вставать каждое утро, а лицо — всякий раз свежее, аккуратное, худое, без этих уродских детских щёк. Хорошо моим сёстрам, им и без косметики можно ходить. А мне никакая не поможет, даже та, что тётя подарила. Ох, точно, кстати о ней...». Наскоро умывшись, девушка обошла весь дом, но когда не нашла щедрую дарительницу ни в одной из комнат, спросила с недоумением у дяди, куда она успела исчезнуть.

— О, она уехала к подруге, там что-то случилось. Не знаю, когда она вернётся. А что ты хотела?

— Да так... Про зеркало. Она давно им пользуется? — осторожно спросила Гретта.

— Да, ещё до нашего брака. Говорила, ей бабушка его вручила на совершеннолетие. А тебе как, понравилось? — полюбопытствовал дядя.

— Да, очень... завораживающее, — нервно улыбнулась Гретта. — Оторваться невозможно. Тётушка Хедвиг невероятно добрый человек.

Вернувшись в комнату, она пожелала в мессенджере доброго утра Гааре и боязливо уставилась на покрытое простынью зеркало. Теперь она не могла даже понять, сон ли это был или её разум действительно начал ей отказывать. С дрожью в теле Гретта сняла простыню и отошла подальше. Маски не было видно, как бы она не всматривалась. Даже если сон, как она тогда накрыла зеркало? Лунатизма у неё никогда не было. «Даже не знаю, как теперь его домой забирать. Отказаться — обижу. Ладно, может, когда приеду, что-нибудь придумаю», — и Гретта снова на всякий случай накрыла зеркало, опасаясь, что её обитатель может резко появиться вновь.

Тем временем на телефоне мигнул красный огонёк и экран засветился, показывая новое сообщение.

Гаара ужасно скучал по Гретте, но надо было видеться с друзьями, утешать Сакуру и Сая, тренировать Шуукаку, не покладая рук — Темари говорила, что он всё-таки должен подчинить себе демона, да и выхода не было, потому что Шуукаку буянил все чаще. А по вечерам Гаара и Темари пытались что-то приготовить на кухне, пользуясь редкими мгновениями свободы, пока отец не начнет орать. Тем не менее, он всегда находил время пожелать Гретте доброго утра, и сердце вновь пропустило удар, когда он получил ее сообщение.

«Доброе утро. Как ты сегодня?» — с замиранием сердца напечатал Гаара.

«Не выспалась, — призналась Гретта. — Ты свободен вечером?»

«Да, конечно! — сердце Гаары вновь подскочило и сделало сальто-мортале. — Для тебя всегда свободен!»

«Тогда созвонимся примерно в восемь или девять вечера? — предложила Гретта. — Сегодня мы поедем по городу гулять».

«Я буду очень ждать! Я сегодня увижусь с Наруто, Сакурой и Саем, надо обсудить все проблемы, а потом тебе расскажу», — пообещал Гаара.

«А говорят, это девушки падки на сплетни», — Гретта добавила смеющийся смайл.

Гаара тоже отправил смайлик. «Я люблю своих друзей и всегда пытаюсь им помочь, они моя семья, после тебя и Темари. Наверное, синдром спасателя».

«Все настолько плохо?» — встревожилась Гретта.

«Что именно? — уточнил Гаара. — Их дела, мои или семейные?»

«Ты же хотел с друзьями встретиться. Но мне важно узнать и про ваши с Темари дела», — Гретте было интересно про Гаару все.

«У друзей и правда не очень, учитывая все, что я тебе рассказал, то, что выкидывают Саске и Ино. У нас с Темари потихоньку, отец орет, как всегда, мы держимся вместе, так что из кровных родственников могу назвать семьёй только Темари. А ты вне конкуренции, ты неприкосновенна и незаменима», — заверил Гаара.

«Да я ни с кем и не конкурирую никогда. Просто сама по себе. Хорошо погулять тебе сегодня. Тогда до вечера?» — попрощалась Гретта.

«Ты самая лучшая! До вечера! Буду очень ждать!» — ответил Гаара.

В дверь комнаты постучали и, не дождавшись ответа, вошла мать. Она взглянула на зеркало и удивилась:

— Зачем ты его закрыла? Ведь никто не умер.

— Я убирала в шкафу, повесила простынь на зеркало на пару минут, но отвлеклась и забыла, — соврала Гретта. — Что-то случилось?

— Я пришла сказать, что мы сейчас поедем в Собор Пресвятой Девы Марии. Одевайся поскорее и поприличнее, мы ждём тебя на улице, — Хваён сняла простынь, сложила и убрала в шкаф. Гретта поджала губы, не решаясь смотреть в него.

— Да, конечно. После этого мы куда-нибудь ещё поедем? — уточнила девушка.

— Это уж как мужчины скажут. Давай, не задерживайся, — мать исчезла за дверью.

Просидев ещё минуту, Гретта вскочила и снова накрыла зеркало. «От греха подальше», — подумала она и на всякий случай ещё повернула его к стене.

Надев чёрное платье с рукавами по локоть и завязав волосы в хвост шёлковой ленточкой, Гретта взяла маленькую сумочку и спустилась к родственникам. Сёстры сдержанно улыбнулись ей и они все втроём сели на самое заднее сидение.

— Давно мы не ездили в церковь вот так все вместе, — нарушила неловкую тишину Линда.

Гретта молча кивнула. Последний раз они собирались несколькими семьями на отпевании их почившей бабушки, почти пять лет назад.

Одетт и Линда пустились в споры о религии и правилах, о вечном и прекрасном, а Гретта лишь мысленно усмехалась, не вмешиваясь в их разговоры, а вместо этого глядя в окно машины.

Собор Пресвятой Девы Марии — а у немецкого народа именовавшийся как «Фрауэнкирхе» — представлял собой кафедральный собор и являлся самой высокой церковью Мюнхена, символом Баварской столицы и одним из главнейших памятников архитектуры Германии.

Фрауэнкирхе считался и усыпальницей династии баварских правителей Виттельсбахов, и красивейшим кенотафом (надгробием без останков усопшего) Людвига Четвёртого — самого яркого представителя этого феодального рода. В воспоминаниях Гретты всё так же чётко представали большая скульптура распятия Христа под сводами собора, прекрасные витражи и необычные механические часы, показывающие Солнечную систему, фазу луны и знаки Зодиака.

Однажды тётушка, большая любительница рассказов, поведала ей легенду о том, что когда собор начали строить, сам Сатана испугался, что такой большой храм в честь Пресвятой Девы Марии пошатнёт его власть.

Тогда он заключил сделку с архитектором: дьявол не станет мешать строительству, но собор возведут без единого окна. Сатана надеялся, что верующие просто не станут приходить помолиться в тёмный внутри храм, куда не может проникнуть солнечный свет.

Он явился в построенный собор до момента освящения здания, и находясь у входа внутри, окон не увидел. Их закрывали колонны, так что казалось, что окон и впрямь нет. Но сделав несколько шагов, дьявол увидел внутренности собора с другого ракурса и понял, что его обманули. В ярости он топнул ногой и удалился.

Из той точки, где был расположен знаменитый «след дьявола», окон действительно не было видно. И хотя сам след и его история считались вымыслом и никто не мог сказать, кто, зачем и когда сделал отпечаток и придумал легенду, но после врученного Гретте зеркала она уже не знала, что и думать. Ей хотелось верить, что всё остальное — просто сказки, но это могло показать только время.

Когда семейства хлопнули дверцами машин, их взору предстало огромное здание из красного кирпича с двумя 99-метровыми башнями, расположенными с обеих сторон от главного портала.

Гретта со скучающим видом наблюдала, как толпа туристов выходит из больших дверей. Взрослые, немного побеседовав, позвали с собой её и сестёр ко входу, не забыв предварительно перекреститься.

Несмотря на то, что Фрауэнкирхе являлся классическим образцом готической, строгой и величественной архитектуры, колонны же, расположенные внутри здания, были крайне нетипичны для готики: 22-массивные восьмиугольные опоры для крыши будто «съедали» пространство, и при своих внушительных внешних размерах, храм совсем не выглядел таким огромным внутри.

Гретта беспечно любовалась красочными витражами и следовала за родителями по пятам. Они взяли по свече и пошли ставить их перед каждой иконой.

Рядом утомлённо вздохнула Одетт. Гретта без слов её понимала. Вот только чем больше времени девушка находилась в соборе, тем сильнее нарастала острая боль в висках, темени и затылке, постепенно захватывая и левый глаз. Гретта присела на скамью, приложив руку ко лбу и стиснув зубы.

— Всё нормально? — донёсся до неё голос Линды, звучавший как бы издалека.

Краем глаза показалось, что за окном мелькнула чья-то рука, но Гретте было не до неё.

— Если хочешь, мы можем выйти, — не дожидаясь ответа, сестра схватила её руку и помогла медленно покинуть здание.

— Спасибо, — выдохнула Гретта, стало легче дышать.

— Тебе тяжело в местах с большим скоплением? — сочувственно спросила Линда.

— Нет, никогда такой фобии за собой не замечала, — нахмурилась Гретта.

— Наверное, у тебя стресс после экзаменов и перелёта. Ничего страшного, так бывает, а мы можем дождаться наших родных здесь.

Боль постепенно проходила, уступая терзаниям смутных сомнений. «Что это мной сейчас было?» — думала Гретта, глядя исподлобья на дверь.

День Гаары проходил более прозаично — ему приходилось думать не про Марс, а про кое-что поближе. Они с Темари воспользовались возможностью уйти из дома от вечно придирающегося отца, и увиделись с Наруто и компанией в любимой раменной. Сакура и правда переживала, Наруто беспокоился за нее, и Хинате это не очень нравилось. Но с другой стороны, сердце Сакуры было плотно занято Саске, а Наруто потихоньку отпускал свою несостоявшуюся любовь, переключаясь на любовь новую. Сай сидел как в воду опущенный, скупо поделился переживаниями за Ино и вновь углубился в рисование — он впервые находился в большой компании.

Вскоре к двум сёстрам вышла Одетт. Наскоро поинтересовавшись у Гретты, все ли в порядке, она вновь пустилась с Линдой в споры о вечном и прекрасном, о том, какие правила устарели, а какие не очень.

— А ваша мама рано утром уехала? — перевела тему не любившая спорить Гретта. — Я просто проснулась позже всех.

— А, да, — кивнула Одетт. — Ей ещё позавчера подруга написала.

— Так что там случилось? — нахмурилась Гретта.

— Без понятия, что-то с мужем, — пожала плечами Одетт.

— И когда вернётся? — спросила Гретта.

— Тоже неизвестно, — отмахнулась легкомысленная Одетт.

«Ой, как удобно, — мысленно усмехнулась Гретта. — Знать, что можешь нескоро вернуться, и сбагрить это проклятое зеркало. Есть вероятность, что её возвращение затянется, хотя это странно, ведь к ней родной брат прилетел. Никогда не понимала я своих родственников».

— А куда именно, вы и этого не знаете? — угрюмо спросила девушка.

— В Берлин. А что такое? — ответила Линда.

— К ней ведь брат приехал, если не говорить о нас с матерью, — напомнила Гретта.

— Да, очень грустно, что так получилось. Мама и сама сожалеет, — но Одетт все было как с гуся вода.

«Очень в этом сомневаюсь», — подумала Гретта, но на всякий случай оставила свои мысли при себе.

Вскоре вышли и остальные родственники.

— Ну что, куда теперь? — спросила Хваён мужа, когда все шли к машине.

— Вильгельм говорит, что можем без проблем сейчас поехать в Хофгартен. Поедим, погуляем, — отозвался тот.

Пока все разговаривали, Гретта успела сделать несколько снимков собора и пролезла на дальнее сидение к окну. Пока машина ехала на пути к парку, девушка включила мобильную сеть и прислала Гааре снимки.

«Ого, грандиозно! — ответил Гаара. — Мы с Темари ещё сидим в нашей любимой раменной с друзьями. Разговоры, правда, невесёлые. Ты как?»

«Что у них там случилось? — спросила Гретта. — Я пока в порядке, побывали в Соборе Пресвятой Девы Марии, это самая высокая церковь моего родного города. А сейчас мы едем в парк Хофгартен. Это такой живописный королевский сад в стиле барокко. Он считается одним из лучших мест для прогулок во всем Мюнхене. Я тебе его тоже потом покажу», — пообещала она.

«Ого, буду рад! Спасибо, что не забываешь, — Гаара и правда был от всей души ей благодарен — мгновения искреннего внимания от близких были для него бесценны. — А у них все то же — Саске шатается с бандитами, а Ино изводит себя диетами, но с Саем не общается, и он даже не может ей помочь».

«Какая-то аура безысходности там у вас, я даже через экран чувствую. Неужели даже еда не помогает?» — вздохнула Гретта.

«Еда помогает, куда мы без рамена? — Гаара отправил смайлик. — Но как-то надо вытаскивать Саске и Ино, менять их в лучшую сторону. Только тут и трактор не поможет. Может, лучше поменять Сакуру и Сая, а там и их герои грез поменяются».

«Как ты их поменяешь?» — удивилась Гретта.

«Не я, просто хорошо бы они научились больше уважать себя, тогда и их партнёры будут ценить их», — объяснил Гаара.

«Даже не знаю, какая должна произойти эмоциональная встряска, чтобы их приоритеты изменились», — задумалась Гретта.

«Саю не привыкать работать над собой, он всю жизнь делает невозможное, когда пытается адаптироваться, так что научиться общаться с Ино для него очередной квест. А вот с Сакурой сложнее, конечно, но должна же она наконец себя зауважать», — пустился в рассуждения Гаара.

«А вы скажите Саске и Ино представить, будто Сакуры и Сая больше нет. Неужели им совсем всё равно будет?» — предложила Гретта.

«Если бы они еще с нами разговаривали…» — вздохнул Гаара.

«Что ж, с другой стороны, это их выбор. Но и не на них одних свет клином сошёлся», — заметила Гретта.

«Сакура и Сай заслужили тех, кто будет относиться к ним лучше. Но, к сожалению, вряд ли мы сможем повлиять на их чувства», — подытожил Гаара.

«Да, ты прав. Прости, я потом тебе отвечу, мы уже подъезжаем».

Главный вход в парк находился с западной стороны сада — со стороны площади Одеонсплац, напротив Театральной церкви Театинеркирхе и дворца Мой.

Вход в парк входил в состав стены с аркадами и имел пять проемов: один большой центральный в виде арки и четыре боковых меньших размеров.

Стена главного входа с южной стороны примыкала к Мюнхенской резиденции, а с северной — к зданию Базара, которое имело симметричную форму, разделялось центральным павильоном и заканчивалось северным и южным угловыми павильонами, а также использовалось для магазинов, кафе, ресторанов, офисов и прочих коммерческих целей.

Семейство Винтеров и Лэнгов заказали в кафе с собой выпечку и переместились в сад. Гретта вспоминала, как они приезжали сюда, когда они с кузинами были ещё детьми, и их отпускали кататься на велосипедах и роликах.

Большинство туристов и местных жителей и по сей день приходили сюда, чтобы отдохнуть, посидеть на удобных лавочках и полюбоваться прекрасным видом на ухоженные аллеи, идеальные газоны, красиво засаженные клумбы, деревья, фонтаны со скульптурами и памятники архитектуры.

На территории регулярно проходили различные театральные представления, выставки, концерты и другие культурные мероприятия. И на взгляд Гретты ещё большее очарование этому месту придавало то, что в летнее время в павильоне «Храм Дианы» собирались люди, танцующие сальсу, в определённые дни кто-то исполнял аргентинское танго, а днём туристы, гулявшие по дорожкам в парке, могли насладиться выступлением уличных музыкантов. Здесь часто доносились звуки скрипки, кларнета или виолончели. Помимо это, парковая зона Хофгартена прекрасно подходила для различных подвижных игр.

Вот и сейчас Гретта с родственниками прошла мимо резвящихся детей, гоняющих на скейтерах и самокатах. С улыбкой вспомнила себя и сестёр в детстве. Как скоро и этим детям придётся оставить свои забавы, прежде чем реальный мир сдует с их глаз пелену невинной беспечности?

Музыка на сей раз играла у кого-то с телефона: девушка сидела за столиком на лавочке и с закрытыми глазами слушала Лану Дель Рэй.

Впечатлённая блаженной атмосферой парка, Гретта достала телефон и попыталась приготовить новую порцию фотографий, но солнечные лучи нахально падали на экран и не давали ничего разглядеть. Лишь когда взрослые нашли подходящую лавочку поближе к деревьям, куда падала тень, ей удалось хоть что-то нащёлкать. «Ближе к вечеру, если не уедем раньше, попробую сделать побольше». Зашуршали пакеты, запахло немецкой выпечкой. Гретта прислонилась к спинке лавочки и подняла глаза к безоблачному небу. «Такой хороший день... Как жаль, что не могу разделить его с Гаарой. Впервые каникулы тягостней школьных будней. Хочется поскорей его увидеть, не хватает запаха его парфюма и улыбки».

Гаара ещё немного посидел с друзьями, прежде чем они стали расходиться. Несмотря на все трудности, вместе все равно было тепло и уютно, но в его душе образовалась щемящая пустота — ему страшно не хватало Гретты. Гаара даже ощутил, как внутри начало свербить странное чувство вины, что он пошел на встречу с друзьями без Гретты. Хотя Темари битый час уговаривала его не киснуть дома, а вылезти хоть немного из четырех стен, иначе он просто-напросто сойдёт с ума. И в словах Темари была огромная правда, хоть Гааре и не хотелось этого признавать.

Ближе к обеду по парку разлилась игра скрипки, будто упрашивая всех прохожих разделиться на пары и пуститься в задорное танго. Первым вскочил Астор и потянул за собой жену, та засмеялась, но покорилась его приглашению. Некоторые прохожие оборачивались на них и смотрели, как супружеская пара решила вспомнить молодые годы. Гретта не могла скрыть улыбки: их лица редко так сияли, обращаясь друг к другу с доверием, а не с упрёками. Ей даже показалось, как магия музыки стирает с родителей морщину за морщиной, а движения делает резвей, как время отступает и позволяет вернуться обратно в лихую юность, когда их жизни ещё не знали испытаний брака и быта. Гретта была благодарна музыкантам, подарившим им всем такой миг радости и лёгкости. Когда одна композиция подошла к концу, Астор подхватил дочь и закружил в танце. И уже она подобно матери смеялась и немного неуклюже старалась попадать движениями под музыку, которая иногда замедлялась, а затем набирала темп и заставляла подпрыгивать. Сердце скакало, как ненормальное, и вместе с тем внутри разливалась теплая надежда, что этот момент хоть немного поможет родителям открыться ей, вспомнить, как здорово быть одной командой, как тогда, в детстве. Может, сейчас они вспомнят, что она их дочь, а не чужая бедная родственница? Она мысленно молила музыкантов не останавливаться, помочь донести родителям, как важна гармония в их отношениях, как сейчас, когда они держались за руки и широко улыбались друг другу. Разве не это главное? Почему их тяга к скандалам всегда брала верх? Почему они просто не могут жить в мире и понимании друг друга?

«Пожалуйста, услышьте меня хоть сейчас. Ведь ещё не поздно, пока мы ещё живы, всё можно исправить. Я так долго мечтала об этом, сделайте хоть шажочек мне навстречу!»

Но всему наступает конец, и отец и дочь вынуждены были сесть отдохнуть. Вслед за ними вышли Вильгельм и кузины Гретты. Но со временем игра музыкантов околдовала и остальных прохожих, превратив парк в бальный зал. Заражённые счастливо хохотали и улюлюкали, забыв об остальном мире. Все ссоры и недоразумения стали неважными, а разбитые сердца позволили ритмам музыки без лишних слов залатать трещины.

— Вот бы так было всегда! — старалась перекричать Гретта.

— Точно! — ответили ей кузины.

Вдоволь наплясавшись, они присели отдохнуть на лавочку, и теперь просто восторженно наблюдали за остальным.

— Жаль, что мамы здесь нет, — посетовала Линда.

— Можешь просто заснять это, — ответила Одетт.

— У меня телефон разрядился, к сожалению, — вздохнула Линда.

— Ничего, я сниму на видео и потом вам перешлю, — утешила сестёр Гретта и включила камеру.

Время постепенно близилось к закату, а зашумевшая листва оповестила о поднявшемся ветре. Уставшие кузины уже ждали, когда взрослые всласть натанцуются. Закончив со съёмкой, Гретта сначала отослала материалы им, а потом переслала Гааре.

«Натанцевалась, насиделась, хочу домой. Жаль, что с вами, ребята, не могу побыть сейчас», — написала она в сообщении.

«Красивые фото, — ответил Гаара. — Спасибо. Мне тоже жаль, что ты не рядом. Это ничего, что я без тебя пошел на эту встречу? Надеюсь, ты хорошо проводишь время, и все в порядке», — он немного волновался за нее, ведь знал, как родственники способны вынести мозг. Сам Гаара ни за что не выдержал бы с отцом и двух минут, они могли не разговаривать месяцами, живя в соседних комнатах. Если бы не Темари и друзья, Гаара бы совсем помешался от одиночества. Но теперь Гретта стала самым важным человеком в его жизни. Мог ли он подарить ей тепло и уют, если сам его не знал? Гаара боялся об этом думать.

«У меня пока всё хорошо, — успокоила его Гретта. — Не переживай, ты ведь и до меня как-то жил и общался с друзьями. С чего мне обижаться? С такими родственниками лучше держаться ближе к ребятам. А вечером постараемся созвониться, если ты ещё не устал».

Гретта писала сообщение и поглядывала на танцующих, мечтательно рисуя у себя перед глазами себя и Гаару, поддавшихся колдовству скрипки, а вокруг никого, кроме них.

«Я буду очень ждать твоего звонка! Ты моя душа, мой икигай! Если честно, Темари меня силой вытаскивает, чтобы я с ума не сошел от тоски. Мне очень плохо без тебя, я тебя очень жду», — наконец решился признаться Гаара.

«Чувствую себя бессердечной хозяйкой, уехавшей в командировку и оставившей кота одного, — пронеслись мысли в голове Гретты. — Даже не думала, что по мне так тосковать будут. А я тут сижу и опять мучным балуюсь».

Вздохнув, она написала:

«Твоя сестра права, лучше выходите почаще из дома, а то он так и будет давить своими стенами. Мне тоже не хватает тебя. Да и всех вас».

«Спасибо за поддержку. Ты самая добрая и прекрасная девушка, которую я знаю! Из дома выбираться надо, да, но у тебя теперь есть грустный кошачий Хатико, только Шуукаку», — Гаара как чувствовал, что Гретте не хватает тепла и внимания, возможно, потому, что они были из одного теста, и он понял, почувствовал душой, что необходимо дать ей понять, как она важна ему.

«Ну-у, мы хоть и второй день здесь, но у меня есть надежда, что мы не переедем обратно сюда. Хотела бы я обрадовать тебя чем-то большим, чтобы ты не грустил, но пока это не в моих силах. Прости», — Гретта виновато глянула на пакет с пирогом. И на что она надеялась, когда думала, что сможет перейти на правильное питание? Как она потом признается ему?

«Ты, главное, будь и береги себя, звони и пиши мне чаще! Я переживаю за тебя, не становись как Ино, а то вы, девчонки, горазды. А от близкого человека всегда хочется только одного — чтобы он был в порядке», — Гаара все больше чувствовал смутную тревогу за Гретту, все больше ему хотелось ее подбодрить. Он пытался успокоить себя тем, что это просто у него воображение разыгралось из-за проблем с друзьями, но сердце твердило, что не все так просто.

«Если я буду с тобой, тебя засмеют», — хотелось напечатать Гретте, но она едва удержалась.

«Со мной всё нормально. Извини, мои возвращаются, потом отпишусь», — вместо этого написала девушка.

И это не было ложью. Родители девушек подошли к ним, сообщили, что можно пройтись немного по городу и позже вернуться домой. Собрав сумки и пакеты, они отдали их водителю, чтобы он их увёз домой, а сами пошли куда глаза глядели. Хваён обняла дочь за плечи, Астор шёл рядом, разговаривая с зятем про ближайшие кафе, а кузины Гретты шагали впереди, рассматривая что-то в телефоне Оди.

Гретта вдыхала прохладный вечерний воздух, приносящий запахи жареного мяса и чего-то варёного. Желудок капризно урчал, как кот, который забыл, что его кормили пять минут назад, однако Гретта упорно его игнорировала всю прогулку, обходясь разве что бутылкой воды. Ей не хотелось нарушать умиротворённую атмосферу между родными людьми, а перекусить она могла и дома салатом из овощей.

— Астор, помнишь, как мы свадьбу отмечали вон там? — Хваён указала на восточный ресторан через дорогу. — Я тогда ещё туфлю обронила.

— Да, помню, моя Золушка, — кивнул супруг.

— Неправда, она госпожа, — дружелюбно вступилась Гретта.

— Тогда, может, это ты Золушка? Ты же у нас всегда посуду моешь и убираешься, — фыркнул отец.

— Я женщина, а не домработница, — полушутя, чтобы не вызвать негодования и не испортить вечер, парировала дочь.

— Ты ещё девушка, а не женщина, — продолжал спорить отец — не то в шутку, не то всерьез.

«Как будто это что-то меняет в твоём отношении», — закатила глаза Гретта, неудивлённая его любви к спорам и убеганию от темы.

Всю прогулку их диалоги хрупко балансировали между желанием доказать свою правоту и попытками сгладить наэлектризованную атмосферу, которая, впрочем, всегда царила между отцом и дочерью. Гретта сочувствовала матери и её вкусу на мужчин и сожалела, что та не в состоянии противостоять манипуляциям своего супруга. Она допускала мысль, что Хваён, когда-то поломанная тяжёлым отношением к ней своих родителей, вполне могла поддаться психологическим уловкам Астора ещё до свадьбы, но всё это настолько стало считаться чем-то нормальным и обыденным, что иногда и сама Гретта начинала невольно думать: «Может, они правы? Если так действительно у всех, то не я ли на самом деле сумасшедшая, когда хочу прекратить их нападки? Но я же помню, как мама рассказывала про ужасы из своего детства, и только камень не понял бы, с каким страхом и с какой болью она мне это говорила. Помню, когда она мне доверилась и я сказала ей, что я на её стороне, мне было этого мало. Мне хотелось повернуть время вспять, найти её ребёнком и обнять, всегда представляла, как бы мне хотелось утешить её, чтобы ей не было так страшно и одиноко. Чувствовать себя одиноким, живя под одной крышей с родными людьми — судьбы хуже не придумаешь».

В момент, когда они танцевали в парке, ей хотелось верить в чудо, что их отношения могут измениться. Да, конечно, они уже много лет состояли в браке, многое пережили и добились того, чего не было у их родителей, дали дочери то, чего не было у них, и она безусловно была благодарна всему, что у неё появилось, хоть они и не хотели во время ссор даже слушать о её благодарности.

«Но семья — это больше, чем просто дарить подарки, одевать и кормить, — боязливо крутились на языке давно созревшие слова. — Семья — это тыл, а в тылу не пытаются загнобить, лишь бы остаться победителем».

— О чём задумалась? — усмехнулся Астор. — Все уже за столик сели, проходи давай.

— Да так, о жизни, — и Гретта присоединилась к застолью.

Гаару тоже мучили мысли о семье. Посиделки с друзьями неминуемо заканчивались, и неумолимо приближалось время, когда придется идти домой и снова слушать придирки отца. Гаара ещё надеялся, что у них с Темари будет немного времени повозиться на кухне и приготовить шоколадное фондю для поднятия настроения. Прежде он был уверен, что лишь сестра — это его семья, и так будет всегда. Потом, когда Темари начала встречаться с Шикамару, было одиноко. Но вскоре появилась Гретта. Гаара привык, что он всегда один, всегда изгой, всегда исключение из всех правил. Его уже даже не обижало, когда над ним смеялись или называли странным — он считал это не то констатацией факта, не то вовсе комплиментом, потому что убедился, что странные люди — более цельные, более наполненные изнутри, великодушные и принимающие. Как говорится, «не могут быть красивыми глаза, которые не плакали ни разу». Глаза Гретты для Гаары были самыми красивыми на свете. Он хотел, чтобы она была в порядке и была рядом с ним, она поселила в него росток робкой надежды, что он может быть нужен и важен. А ничто остальное не имело значения.

Когда небо над шатром кафе уже давно покрылось пылинками звёзд и от холодного дыхания ветра погнулись упруго ветки, Гретте хотелось слышать лишь одного человека, пусть даже за тысячи вёрст, как пелось в одной старой песне, но пока долгим эхом друг друга оставались только её изрядно подвыпившие родственники, спорящие во весь голос.

Было горько осознавать, что даже находясь рядом с ними, дотронуться сердцем было не трудно лишь до того, кто находился сейчас в другой стране. Красная нить болезненно натягивалась, опять зовя куда-то за собой, уставшему от выслушивания громких дебатов сердцу хотелось покоя и вечной нежности. И пускай оно давно задыхалось, живя в краю наползающей тьмы, оно молило об одном: чтобы даже за гранью смертельного круга не расставаться с Гаарой, когда они вернутся в Японию. Ведь она терпела родственников и не показывала одну из своих самых уязвимых мест не для того, чтобы остаться для него всего лишь какой-то звёздной памятью.

Стол ломился от закусок и бутылок вина. Гретта скромно поклёвывала свой салат, стараясь не обращать внимания на тарелки с шашлыком, картофелем и кенигсбергскими клопсами (отварные тефтельки из телятины с добавлением вымоченного в сливках белого хлеба, яиц, анчоусов, лимонного сока и белого вина). С сёстрами они уже не разговаривали, но те иногда что-то спрашивали у дяди Астора, пока самая младшая из девушек молчала, напряжённо сжавшись на краешке скамьи. Иногда она ловила себя на том, что снова по привычке задержала дыхание, сидя неподвижной статуей, лишь бы о ней забыли и не тронули. Вонь перегара била в нос и бесконечно хотелось просто улизнуть.

Вдруг к ней обернулась Хваён и попыталась обнять дочь ватными руками, но та рефлекторно отшатнулась.

— В чём дело? — возмутилась мать. — Дай обниму!

Гретта вскользь уронила взор на её почти опустевший бокал и вздрогнула: в нём мельком отражалась та самая белая маска. Стало трудно дышать.

— Дома поговорим, — с угрозой сказала мать и отвернулась к мужу.

Гретта не могла больше терпеть, ноги сами поспешили скорее выйти из-за стола и отойти куда-нибудь к деревьям, чтобы прийти в себя. А затем её стошнило.

Гаара вернулся домой. Они с Темари действительно ещё немного пошуршали на кухне, Темари авторитетно заявила, как врач, что заземление — это полезно. Гаара изо всех сил пытался отвлечься от щемящей боли, но тоска по Гретте становилась все сильнее, ему до боли в груди, до отчаяния захотелось ее обнять. Интересно, как она там?

Когда нам наносят физические травмы, их могут заметить все и, если повезёт, кто-то обратится в полицию, а агрессор тут же будет заключён под стражу. Мы можем ходить ещё долгое время с ссадинами и переломами, кто-то проявит нам сочувствие, пожалеет и по возможности предложит помощь. В зависимости от тяжести ранения можно открыть даже больничный и остаться дома, где есть вероятность, что нас окружат заботой и вниманием. А после выздоровления мы выходим на улицу и постепенно учимся жить дальше.

И только одно остаётся в тени. То, что каждый день прячется под вежливой улыбкой, солнечным настроением и шутками. Про это не напишешь в заявлении, по этим ранам не проведут осмотр, а подобные побои не снимешь. И никогда не докажешь, чьи отпечатки остроязычия и бессердечности остались на твоей душе, даже по слезам. Потому что ты давно привык, что стоит им сказать, что ты всё придумал, и все услышат именно их. А они уйдут и закроют дверь, зная, что будут повторять это снова и снова, пока ты не сойдёшь с ума.

Гретта привыкла не до конца. Пробовала вычеркнуть из памяти, бросить в самый тёмный чулан вместе со всеми негативными чувствами. Она сочувствовала родителям, через что им пришлось пройти, особенно матери, ведь им было гораздо тяжелее, чем ей и её кузинам.

Возвращаясь домой на машине, Гретта с трудом пыталась успокоить массажем дрожащие от тревоги руки, но у неё никак не получалось. Тремор всё сильнее захватывал всё тело, переходя от рук к ногам, а вместе с тем хотел закупорить лёгкие. Тело обдавало то холодом, то жаром.

«Та-ак, а сейчас медленно дышим, — приказывала себе всю дорогу Гретта. — Вдох: раз, два, три, четыре. Задержка дыхания: раз, два, три, четыре. И вы-ыдох: раз, два, три, четыре. Ещё раз...».

Но присутствие матери и её ощутимое недовольство всё равно мешало и не давало иногда сосредоточиться: Гретта автоматически вздрагивала, когда та поднимала руку или внезапно заговаривала с водителем.

— Выходи, — сурово сказала мать и нарочито громко хлопнула дверцей, от чего Гретта снова вздрогнула. Оставив борьбу с дыханием, она взяла сумку и на ватных ногах прошла в дом.

— Иди в свою комнату, я сейчас приду, — бросила ей мать.

— А что случилось? — спросил Астор и икнул.

— А ты не лезь.

Подниматься по лестнице в этот вечер было сродни скалолазанию по Эвересту. Пока Гретта дошла до комнаты, её лоб вспотел. Она присела на кровать и попробовала повторить упражнение, но её прервала ворвавшаяся мать, закрыв при этом дверь.

— Ты совсем совесть потеряла? — глаза Хваён метали молнии, а губы сильно поджимались, наверняка сдерживая очень многое.

— Я ничего не сделала, — пролепетала напуганная Гретта, дыша с трудом.

Мать подошла ещё ближе, дочь отодвинулась на миллиметр. Перегар снова неприятно ударил в нос, от чего бедная девушка задержала дыхание, но это не сослужило ей хорошую службу.

— А что тебе сделала я? Почему ты мать родную обнять не можешь?

— Мне просто неприятно с пьяными быть, — пробормотала Гретта.

— Там не только я пила, — возразила мать.

— Мне всё равно неприятно, я не люблю обниматься с пьяными, — отвращение было сильнее Гретты.

Хваён оскорблённо скривилась:

— Но я же не кто-то, я твоя мать.

— Не любить обниматься с пьяными людьми — это нормально, — возразила Гретта.

— Мы с отцом тебе противны? — Хваён сорвалась на визгливые, почти истеричные нотки.

Паника всё больше одерживала верх над Греттой, она пыталась то приобнять себя, то прижимала руки ко лбу, когда мать гнула свою линию. «Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста... Хоть кто-нибудь!».

Ком подступил к горлу. Гретта никак не могла его сглотнуть. Она вся дрожала, как осиновый лист, и не могла даже встать.

— Нет, просто... — пробормотала она снова, уже теряя нить разговора.

— А что тогда? — тон матери стал требовательней.

«Такое чувство, будто меня сейчас стукнут либо за молчание, либо за любое объяснение», — стремглав пролетело в сознании, и Гретта, как зажатая в углу побитая собака, проронила робкое признание:

— Мне это напомнило бабушку. Но я ведь тебе рассказывала в прошлом году, что она делала, когда уходила в запой... Когда я была у неё на каникулах в детстве...

Хваён раздражённо вздохнула и категорично отрезала:

— Бабушки давно нет. Это давно пора отпустить и забыть. И я — не она. Я твоя мать.

— Но мне страшно, — Гретта глотала слёзы, лишь бы не разозлить её ещё больше.

Но голос Хваён лишь больше наполнялся ядом, полностью безучастным к кошмарам прошлого своей дочери:

— Знаешь что? Я тоже много чего пережила и навидалась... И не перебивай меня! Слышишь? Никогда не перебивай старших! Ты проявляешь неуважение! Взять хотя бы моих коллег...

— Они тоже пили? — с недоумением спросила Гретта, хлюпая носом.

— Там много чего было, — махнула рукой Хваён. — Не в этом суть. И я ещё раз говорю тебе — не перебивай. Так вот. Я тоже многое видела и терпела, всё приходилось проглатывать и принимать. И свою маму, какой бы она ни была, в каком состоянии бы ни приходила домой, я принимала её в любом случае, потому что это мама! Пускай она била меня, пускай пила, но её нужно любить и уважать в любом случае! Ты меня поняла?

Гретта не могла ничего ответить. Сколько раз за этот разговор она открывала рот, чтобы ответить, но мама даже не давала вставить ей и слово. И чем сильнее был её напор, тем теснее сжимали кандалы на шее и на обледеневших от страха конечностях.

— И посмотри, как ты ведёшь себя. Грубишь, не слушаешься, когда тебе что-то говорят, морщишься с отвращением, отталкиваешь, смотришь так, будто мы с отцом тебе враги. Что? Что ты лоб трогаешь? Чего сжимаешься? Что ты тут руки заламываешь? — Хваён издевательски передразнивала все действия дочери и что-то в её лице девушке подсказывало, что маме доставляет удовольствие выставлять её «пришибленной», как иногда её называл отец, когда она защищалась от его выходок. — Сидишь вся скрюченная, как больная какая-то. Родилась бы ты мальчиком, били бы тебя каждый день, чтоб знала, как себя вести. Столько для тебя делаем, а ты ни во что нас не ставишь. Невоспитанная.

Когда мать замолчала, Гретта заставила себя сделать хотя бы один вдох. Паника никуда не ушла, железной напористой рукой она согнула девушку пополам, в колени упёрлись локти. Никто не видел, как много цепей опутывали её. И если от отца и прочих мужчин она всегда ожидала что-то уничижительное и обесценивающее, но никто не приносил ей гораздо более глубокого разочарования, чем родная мать. Та женщина, которая привела свою дочь в этот мир и обещала быть поддержкой. Та, чью боль Гретта всегда принимала близко к сердцу, как свою. «Мне всегда казалось, что между нами взаимопонимание. Я ведь поддерживала её насчёт работы и говорила, что несмотря на то, что бабушка отрицала свои поступки, я всё равно на стороне мамы. Я думала, что нашла ключ к её сердцу. К той маленькой девочке, которая была покинута даже на праздниках и замирала, когда её мать хваталась за садовый шланг. Я думала, что она... хотя бы немного благодарна. Я не ждала слов признательности, но она просто... просто обвинила меня в том, что я прочертила границу. Чем я заслужила это?..».

— Больше я с тобой разговаривать не хочу. Хоть племянницы меня не сторонятся, в отличие от родной дочери. Вот это действительно настоящие умницы и красавицы, — с этими словами Хваён вышла из комнаты, снова громко хлопнув дверью.

Наступила звенящая тишина. Дрожь не проходила, но трясло уже не от страха. В груди закипал яд от слов родной и близкой женщины. Закипал, бил молотом по сердцу, отравлял кровь, текущую в жилах, пока не достиг головы. Перед глазами поплыл туман. Закачавшись сидя на кровати взад-вперёд от бьющих гейзером эмоций, девушка встала с кровати и ровными шагами подошла к зеркалу. Сняла с него несчастную простынь и повернула назад к себе. Подышала на стекло. В комнате похолодало и потускнел свет от лампочек, но будто в поддержку Гретте осталась одна лишь луна, пролившая свой бледный свет на девушку и зеркало.

Наконец мёртвую тишину разрезали слова Гретты:

— Свет мой зеркальце, скажи,

Пред тобою я нагая -

Всю судьбу мне покажи,

Жизнь мне моя важна земная.

Жажду будущее знать :

Именами заклинаю!

Варианты и пути -

Влагу жизни проливая.*

Сначала в зеркале ничего не было видно, пока не нарисовалось подобие улыбки, которое в первый день только напугало Гретту. И въедливый, как сажа, голос не смог оставить несчастную без ответа:

Слушаю, моё дитя -

Вопрошаешь — так внимай!

Нить судьбы твою сплетя -

Покажу её. Взирай.

Пока платишь — я служу -

Пока льётся дождь кровавый.

Всё тебе я расскажу -

В Явь из Нави, в Явь из Нави.*

И тут отражение померкло, вспыхнуло, померкло и снова вспыхнуло, затрясся пол и зазвенели трясущиеся лампочки на потолке. Гретту шатало, но она не могла ни за что ухватиться, её как нарочно держала на месте невидимая сила. Пока в зеркале не показалось, как день изо дня без остановки она заедает стрессы едой, как над ней измываются одноклассники, как стыдливо отгораживается Гаара, а родственники гоняют её по хозяйству, гнобят за каждую провинность и держат изо всех сил под колпаком, лишь бы она не опозорила их семью своим уродством. И всё это повторяется и повторяется по очереди каждой картинкой до тех пор, пока её не находят лежащей на земле в огромной луже крови.

«Ты не выдержишь напряжения, — ворвался в голову шёпот с напускным сочувствием. — Тебе будет так до невозможности мерзко от самой себя, что ты просто разлетишься на куски. И все-е-ем будет плева-а-ать».

— Нет...

«Да-а...».

— Что же тогда?..

«Всё, что было вожделенным — в обладание. Будоражит?»*

Гретта с минуту посмотрела на дверь и снова обратилась к зеркальному демону.

— У меня есть кое-что на уме.

«Тогда скажи, чего желает моё дитя?»

— В народе недаром говорят, что красота спасёт мир. Помоги мне заткнуть грязные рты.

«Я тебя услышал, но и ты должна помочь мне».

— Что взамен? *

«Ближних хладно истязая — знай, что на пути ты верном». *

— Что? Я не могу убивать родственников.

«Ты их не убиваешь. Ты просто отдаёшь их мне для воспитательных целей».

— Я могу предложить кого-нибудь другого?

Маска некоторое время молчала, пока не растянулась в довольной улыбке:

«Волей моею -

Всё будет так, как нужно -

Зёрна посею -

И они взойдут послушно».*

Губы Гретты сами собой прошептали за ним:

— Я всё исполню -

Пункт за пунктом сделки адской,

Щедро наполнив

Жизнью существо под маской.*

Она не знала, откуда взялось знание, как обращаться к маске, но знала точно, что больше не может оставаться в стороне. Оставалось только договориться о мелких деталях, в которых, как правило, всегда крылся дьявол. И никто не останется без её внимания.

После ужина Гаара ушел в свою комнату. Его не покидали тревожные мысли. Паника ледяной рукой сжимала сердце — вечером Гретта не отписалась, хоть и обещала даже позвонить. Стоило ей хоть немного задержать сообщение — Гаару уже трясло. В последнее время он жил ради нее. Страшно представить, что будет, если с ней что-то случится. А ведь Гретта не в порядке — он это очень сильно чувствовал. И умирал от тревоги и чувства вины, что не может ее обнять и защитить от всего мира. Темари пробовала болтать с братом, чтобы отвлечь его, несла какую-то смешную околесицу и рассказывала страшилки, как всегда делала в детстве, но это мало помогало. Она уже всерьез начинала беспокоиться за психику брата.

* — песня "Волей моею"