Бумажный папа (джен)

У Гарри подкашиваются ноги. Он падает на колени, закрывая руками голову.

У него нет ни одного аргумента против. Тьма вокруг него, и весь он состоит из тьмы. Есть ли смысл врать, что это не так?

Мама умерла, защищая его. А теперь из-за него погиб Северус. В нем нет ничего доброго. От него сплошные неприятности. Что ж, теперь понятно, почему.

― Ты отправлял мне письма? ― слышит он свой жалкий, будто придавленный голос. ― Отец писал, что любит меня… ты не можешь любить.

― Бедный наивный ребенок. ― Волан-де-Морт неспешно прохаживается перед ним, и Гарри видит его грязные растрескавшиеся ступни с черными ногтями и края блекло-серой мантии. ― Я всего лишь готовил тебя к тому, чего не миновать.

Гарри невольно поднимает голову.

― Мне нужна была твоя кровь, чтобы возродиться, ― говорит Волан-де-Морт таким тоном, словно это и так понятно. ― Я знал, что ты рано или поздно сам придешь ― ведь ты так хотел встречи со мной, искал меня повсюду. И вот ― нашел. Разве это не знаменательный день для тебя?

С каждым его словом Гарри теряет силы. Он не может даже встать, не говоря о том, чтобы поднять палочку и пустить самое простое заклинание. Да и хочет ли он этого? Если перед ним ― отец, то… стоит ли противиться судьбе?

― Я не убью тебя, Гарри, ― продолжает тот. ― Мне нужны такие смелые слуги.

― Слуги? ― Червячок сомнений пробирается в сердце. ― Ты же сказал, что я…

― Ты же понимаешь, что я не сентиментален, ― раздраженно бросает Волан-де-Морт. ― Для меня важно обучить тебя всему ― как своего сына, разумеется. Но вместе с тем ты ― мой слуга, как и все остальные.

Запахи… пряных трав, терпкой древесины, горячий пар над котлом и через него то и дело просвечивает родное лицо…

Гарри дергается, как будто его ударили током.

― Я на это не соглашался! ― Голос дрожит, сам он трясется, но с этими его словами в него будто вливается эликсир жизни ― пусть по капле, но ощутимо. На шатающихся ногах он поднимается. И вот, он стоит, хоть нетвердо, но все же…

― Ну-ну, ты опять за свое? Какой упрямый. ― Волан-де-Морт качает своей яйцеподобной головой. ― Не думал, что мне придется тебя упрашивать. Ты что, все еще надеешься на эту свою… как ее… ― он морщится, ― любовь? Да не смеши, ты же эгоист, каких еще поискать! ― Он смеется, издавая хрипло-шипящие звуки, которые зловеще отскакивают от стен маленькой комнаты и бьют по ушам. ― Ты такой же, как я. Вспомни…

Последнее слово с шипением, словно ядовитой змеей, проникает в его разум ― слишком глубоко. Гарри пошатывается, хватаясь за лоб. Картинки прошлого, эмоции, события, люди… все мелькает, словно кто-то просматривает фильм о его жизни, причем очень неумело и грубо, причиняя ему боль.

Злость. Огненная, бессмысленная злость, готовая испепелить того, кто ему просто не нравится. Вот профессор Снейп проходит по коридору и смотрит на него пристальным внимательным взглядом. Он будто хочет что-то сказать… но проходит мимо. Гарри видит в нем врага, покушающегося на его жизнь. Вот Снейп делает ему замечание на уроке. Чем не повод его люто ненавидеть? Вот Гарри перед всем классом раскрывает тайну его шпионской личности. Внутри ― всепожирающий гнев. Уничтожить… причинить ему боль!.. Волна ― ярко-оранжевая ― поднимается на два метра в высоту и с силой обрушивается. Гарри добился своего ― враг повержен. Тот самый, который чуть не лишился жизни, спасая его…

Он настоящий эгоист. Он никого не любит, кроме… да он и себя-то толком не любит. Ему на всех наплевать.

«Не противься тому, кто ты есть, ― слышит он в голове свистящий голос. Гарри пытается его вытолкнуть или заглушить ― ничего не выходит. ― Ты ― исчадие ада, порождение тьмы. Ты ― мой сын, идеальный преемник своего отца… Ты полон зла и холода, от тебя сплошные неприятности… Вспомни!»

Снова яркая волна ― та самая ненависть, которая поглощает душу. Она захлестывает его и выносит на поверхность из глубин подсознания все, что было, что есть, и даже ― что будет.

«Папа, простой знай… я готов на многое ради встречи с тобой».

Вот он и добился своего.

Сколько еще людей должно умереть за то, чтобы все его прихоти исполнились?

«Просто скажи ― «да», и у тебя будет все, что захочешь, ― шипит голос в голове. ― Ты не можешь противиться тому, кто ты есть».

Ледяной ветер, обдувающий со всех сторон. Смерть, которая дышит в лицо, отрывает своими когтистыми пальцами его руку от перекладины лестницы на пике самой высокой башни Хогвартса.

«Ты ведь этого хотел, правда? Хотел, чтобы все пришли и плакали над твоим трупом. Хотел причинить им боль… Твоя подруга, эта Грейнджер… ты хотел, чтобы она осознала, наконец, что ты не просто глупый Гарри, а чего-то стоишь. Чтобы этот противный завистник Уизли обзавидовался твоей славе ― ведь об «умершем-мальчике-который-не-выжил» еще долго будут слагать легенды…»

Нет, он не хотел этого. Не славы. Он хотел… ну, наверное, любви? Да, чтобы отец пришел, отругал его и показал этим, что ему не все равно. Но отец сам ― зло во плоти, значит… все было бессмысленно?

Тьма. Холод. Снова тьма. Гарри хорошо в этой тьме. Он не хочет выходить, потому что там ― в этом мире ― не осталось больше ничего, за что хотелось бы зацепиться. Мрак поглощает, он тонет в нем, словно в болоте. Но что это? Что-то мерцает вдали. Как огонек от свечи ― мелькнул и погас. Снова мелькнул. Теперь он ближе. Он разгорается.

Становится тепло, будто его сознание закутывают в пуховое одеяло. И снова пахнет травами и пряностями, как комнате у Северуса.

Гарри гонит воспоминания прочь. Они больше ему не принадлежат. Но он не может противиться обволакивающему теплу, которое словно обнимает его внутри.

Может, он умирает? Или уже умер?

«Эй… ― слышит он голос ― так близко, словно он звучит в голове. ― Вставай сейчас же! Бери палочку! Помнишь, чему я тебя учил?»

― Северус? ― Гарри смотрит в темный угол, где ничего не изменилось.

«Не говори со мной вслух. Я и так слышу тебя. Не привлекай внимания. Делай вид, что меня нет».

«Северус, ты живой?» ― мысленно спрашивает Гарри, усилием воли отведя взгляд от того, что от него осталось. Он старается не плакать, стойко держится, вспоминая, как выглядел Северус, когда надевал непроницаемую маску шпиона. Кажется, у Гарри теперь тоже есть такая маска.

«Кажется, да, ― слышит он. ― Я все пытался пробиться к тебе, но ты все время меня выталкивал».

«Я ничего не делал! ― пугается Гарри. ― Я… я не хотел…»

Сердце сжимается. Знает ли Северус правду? Знает ли он, кто Гарри такой?

«Это неважно, ― перебивает его тот. ― Сейчас слушай меня. Ты должен победить в этой схватке».

«Но я пока еще ни с кем не дерусь», ― возражает Гарри и… постепенно уплывает в свое болото. Он не хочет слышать Северуса. Он не может быть рядом с ним. Они теперь по разные стороны баррикад.

«Ты не можешь бороться с тьмой, ведь она внутри тебя», ― слышит он змееподобный голос внутри себя и кивает, подтверждая эту истину.

«Почему ты так быстро соглашается на то, что тебе не принадлежит?»

«Уйди, Северус, тебя больше нет, ― мысленно произносит Гарри и всхлипывает ― теперь уже наяву. ― Ты все это говоришь, чтобы меня успокоить… ты врешь. Я знаю… ты больше не встанешь… так зачем дарить надежду?»

Он поднимает голову: прямо на него нацелена палочка Волан-де-Морта, злые холодные глаза которого готовы заморозить до треска в костях, до остановки сердца.

― Да или нет? ― шипит он, но уже вслух. ― Отвечай сейчас же, мальчишка, мне надоело с тобой возиться!

― Экспеллиармус!

Гарри инстинктивно защищается, желая обезоружить противника. И у него почти получается, если бы… не одно «но». Волан-де-Морт в последний момент отражает заклинание, а в его глазах можно прочесть растерянность ― он явно не ожидал. Гарри чувствует внутри себя торжество победы, хотя еще рано праздновать. И, кажется, что это кто-то другой радуется за него, а не он сам.

«Северус… ты еще здесь?»

Две палочки, словно псы, сцепляются друг с другом зубами, а точнее ― огненными молниями.

«Не надо уходить… Вернись. Пожалуйста…»

Чего-чего, но такого Гарри от себя не ожидал. Точнее ― от своей палочки.

«Ты мне нужен. Я глупость сказал. Снова».

Напряжение охватывает все тело, каждую его клеточку.

«Я здесь, сынок. Я тебя не брошу. Я с тобой до конца».

Гарри дергается. Рука с палочкой напрягается еще больше. Огонек между двух оглушительно трещащих молний выравнивается примерно в центре и замирает.

«Не называй меня так. Я… я не твой…»

«А чей же?»

«Я… во мне так много плохого… Я не могу быть твоим… я не хочу думать, что потерял… Я не вынесу, просто не вынесу…».

Палочка в руке вздрагивает, огонек молнии начинает двигаться в его сторону. Гарри чувствует нарастающую слабость все больше и больше.

«Правильно, Гарри, сдавайся ты меня не победишь... да и зачем тебе бороться с себе подобным?»

«Не слушай его… ты ― мой свет. Ты ведь не знаешь… Когда я увидел тебя, еще маленьким, то снова захотел жить, после всего… после всех ужасов, в которых я сам был виноват. Я и сейчас живу ради тебя… и вообще-то я еще не умер, прекрати об этом думать!»

«О да, свет и прочий бред. Я уж точно не бросаю слов на ветер, в отличие от некоторых! Ты станешь самым юным Пожирателем смерти, я наделю тебя своей силой, что по мощи тебе не будет равных... ты мой преемник, ты часть меня... Соглашайся ― и обретешь все, о чем мечтал. У тебя будет настоящая семья…»

Гарри весь дрожит и едва держится на ногах. Палочка нагревается так, что еще чуть-чуть ― и расплавится, а заодно и его пальцы. Огонек совсем уже близко… он постепенно сжирает его молнию, двигаясь к нему.

«Я знаю, Гарри, ты всегда хотел иметь семью... быть нужным… но тебя ее лишили. Тебя предали».

Голос Северуса молчит. Он больше не спорит с этим, змееподобным. Неужели смирился, сдался? А может… согласился? Тут же Гарри чувствует: в его разуме что-то происходит, словно там ведутся раскопки, чтобы вынуть на поверхность нечто важное.

И он видит. Видит как наяву: темная фигура врывается к Дурслям, защищая его. Эта же фигура склоняется над ним, проводит рукой по волосам и целует в лоб. Гарри чувствует нежность ― не свою, а чужую. Нежность, тепло, грусть… боль. Боль от расставания. Темная фигура медленно встает, не переставая смотреть на него, и с каким-то отчаянием поворачивается на месте, исчезая с легким щелчком.

А потом… что-то происходит. Гарри уже не участник событий, а видит все, как фильм ― со стороны.

Вот Северус смотрит ему в глаза своим пристальным взглядом, идя по коридору. А потом ― чего Гарри не мог видеть наяву, ― оборачивается и с тоской глядит вслед маленькой удаляющейся фигуре. В этот момент он совсем не похож на грозного профессора Снейпа, каким Гарри его тогда воспринимал. Он совсем на себя не похож, точнее, в эту секунду он забылся и стал… настоящим.

Вот Северус бросается к нему на отработке ― Гарри запутался в мантии и упал. Он поднимает его так бережно и прижимает к груди. Его взгляд полон сочувствия, когда он берет его за руку, чтобы вылечить. Его голос слегка дрожит, когда он сидит рядом и рассказывает тему, а сам он то и дело поглядывает на Гарри так нежно, как смотрят на своего ребенка, а не на какого-то очередного студента.

«Я был так счастлив, ― слышит он в голове, не отрывая взгляда от картин, которые разворачиваются перед ним. ― Эти отработки были для меня отдушиной. Я не хотел с тобой расставаться, хотел продлить это время, насколько возможно…»

Гарри слышит, как наяву, смех Северуса, когда они играют в шахматы, а потом дурачатся в его гостиной. Видит его улыбку ― которая так необычно смотрится на его всегда застылом лице, ― когда он его обнимает, говорит о разных пустяках, и словно нет никакого непреложного обета, необходимости шпионить, черной метки и самого Темного Лорда. Тут же хаотично врываются другие воспоминания: Гарри сидит в «могильнике» на полу возле кровати и гладит его по руке. Северус несколько мгновений смотрит на него с нескрываемой нежностью, несмотря на плохое самочувствие. И тут же, словно спохватываясь, надевает маску ― которая на этот раз вышла слишком уж нарочитой, ― после чего звучит: «И что это такое?»

И снова тихий смех. Это Северус в голове. Он счастлив и веселится, хотя, кажется, сейчас не самый удачный момент для веселья, разве нет?

«Ты помнишь это? Ты приходил каждый день, а я не мог тебя прогнать всерьез. Ведь я так боялся, что ты обидишься и действительно больше не придешь. Я был не слишком убедительным, правда?»

Вот Гарри прижимает к себе фотографию ― чтобы не позволить Северусу стереть с карточки маленького черноволосого мальчика, сидящего рядом с его мамой.

Вот Гарри ― смелый, как гриффиндорский лев ― заставляет директора отправиться на поиски Северуса сейчас же, не думая, что это грозит ему плохими оценками по всем предметам или вообще отчислением.

Вот Гарри пробирается по закоулкам Хогсмида. Ему страшно, но он двигается вперед. Что двигает им? Какая-такая неведомая сила?

Огонек вздрагивает и начинает двигаться в сторону от Гарри ― слишком медленно и почти незаметно. Нет, он не сможет… не сможет победить. Он не может бороться с себе подобным…

«Любовь в тебе ― огромная сила. Помнишь, я говорил, да? Ты ему не принадлежишь, потому что внутри него нет ничего человеческого. Твоя любовь сводит его с ума, поэтому он хочет ее погасить. Включи ее на полную мощь, давай же! Вспомни…»

Северус обнимает Гарри после того, как чуть не потерял. Его сердце бьется с его собственным в унисон, звучит в голове, как набат. Эти удары заполоняют все его естество и будто проговаривают с каждым стуком: «Я люблю тебя». Он не хочет его отпускать, он держит его у себя до тех пор, пока Гарри не начинает вырываться. Но на самом деле в глубине души он хочет продлить этот миг.

Он закутан в пахучую мантию, такую теплую и родную, которая почему-то превращается в постель с пуховым одеялом. А рядом ― тумбочка, заваленная пергаментом. На полу ― разлитая чернильница. В руках у Гарри ― последнее письмо отца, написанное размашистым свободным почерком Северуса, который просто не успел его заколдовать перед вызовом к Волан-де-Морту.

«Как оно к тебе попало? Я не отправлял… Ой, я забыл заколдовать почерк… В общем, это неважно, правильно мыслишь, думай об этом письме, думай!»

Что это значит? Выходит, что бумажного папы и не существовало вовсе. Всегда был настоящий. Живой. Который чувствует и страдает. Который приходит по ночам и гладит по голове, целует в лоб ― это ведь было взаправду, верно? Который готов все отдать, готов рискнуть репутацией, должностью, уважением директора, да и самой жизнью ― ради него. Который не дрожит, глядя в лицо опасности, но вместе с тем ― ужасно боится его потерять.

Северус продолжает перебирать воспоминания в его голове. Он листает их, как слайды, бережно прикасаясь к каждому. Вот Гарри с нетерпением ждет очередной отработки, потому что соскучился. А вот он со смехом пытается вырваться, когда они в шутку борются. Вот он всерьез задумывается применить Испепеляющее… Здесь слайды приостанавливаются, будто тот, кто их смотрит, особо заинтересовался и хочет разглядеть это получше. Гарри нервничает и пытается скрыть воспоминание ― ох… что ему за это будет! Удивительно, но Северус не против. Он не задает вопросов и листает дальше, вынимая на поверхность все самое светлое и теплое, что зажигает душу радостью и придает сил.

Гарри выпрямляет ослабевшую спину. Он чувствует и видит, как перевес сторон выравнивается. Он концентрируется на любви, которая есть в его душе. И эта сила помогает ему не сдаваться.

«Сынок, держись, ты справишься! Ты победишь».

Краем глаза Гарри видит движение. Но просьба не смотреть туда зудит в мозгу, хотя очень хочется. Он так все испортит, ему нельзя отвлекаться. Палочка в руке нагревается, он ее вот-вот уронит… Слишком горячо… Она уже плавится в его руке…

В самый критический момент давление спадает. Молния исчезает ― словно оборвали провод и выключили источник энергии. Волан-де-Морт застывает со странным выражением лица, палочка выпадает у него из рук.

Гарри все же смотрит… туда.

Северус жив. Он не врал. Он уже стоит на дрожащих ногах, медленно, будто с большим трудом, выпрямляясь. Его правая рука направлена на Волан-де-Морта. Он что-то монотонно бормочет про себя нараспев, а из его ладони вырывается плотный луч света. И сам он начинает светиться ― все ярче и ярче. Гарри различает слова, которые звучат все увереннее и громче:

― Ab igne veniet ignis. Ego te in cinerem redigam. Perdam te… Ab igne veniet ignis…

Из огня произойдет огонь… Это фраза, которая написана на поверхности каждого котла, которые покупают студенты перед учебным годом.

Но никто даже не догадывался, что это не просто красивые латинские слова, а смертельное Испепеляющее заклятие. Даже Гермиона.

Смертельное?..

«Нет, остановись!» ― хочет закричать Гарри, но из горла вырываются лишь хрипы. Он пораженно замолкает, когда луч крепнет, становится толще и охватывает Волан-де-Морта полностью. Он его держит в оковах ― этот безумец ничего уже не может сделать. А второй безумец прямо сейчас добровольно расстается с жизнью, чтобы избавить весь волшебный мир от бессмертного убийцы.

Из-за набежавших слез яркий луч двоится в глазах и рассыпается на искры. Гарри ненавидит себя. Почему… почему он разрешил Северусу пробраться в свой мозг? Почему он ― не нарочно, но все же ― рассказал ему об Испепеляющем? Зачем Гарри подал ему эту идею? Зачем…

Он срывается и бежит. Остановить... спасти… Но вокруг Северуса все еще выстроен магический барьер, который отбрасывает Гарри в сторону, когда он делает всего несколько шагов. Он падает, проезжая немного по гладкому мраморному полу, и видит, как двери комнаты распахиваются, и в них вбегают… нет, не Пожиратели. Свои. Они вооружены, но без масок. У них живые глаза и добрые лица. Они тут же останавливаются, замерев. Они глядят на свет, который настолько мощный, что на него больно смотреть. Его невозможно ни загасить, ни прервать.

А потом они все ― Гарри и члены ордена Феникса ― видят, как Волан-де-Морт, не успев отпраздновать первый день своего возрождения, рассыпается в прах. В буквальном смысле: на полу остается лишь серая горстка пепла.

Луч света тут же исчезает ― как будто его вобрал в себя носитель. Северус перестает светиться. Он становится таким же, как обычно. И странно: на его лице и руках нет ран и крови, словно этот луч очистил его или ― во что сложно поверить ― исцелил.

Но так ли это? Его лицо слишком бледное ― почти белое, потерявшее все краски. Он смотрит перед собой невидящим взглядом. Его ноги подкашиваются, и он падает лицом вниз, как будто единственное, что держало его в вертикальном положении ― тот плотный луч света, который иссяк, и его жизненные силы вместе с ним. Гарри поднимается с пола и бежит к нему. На этот раз его не отталкивает магический барьер, а оттесняют в сторону взрослые. Они ведут себя так, будто знают, что делать, хотя Гарри не уверен, что они хоть что-то знают… Поняли ли они, что сейчас произошло? Гарри был бы рад никогда не читать тех газет и не знать неутешительного факта, что ни один человек, пославший Испепеляющее заклинание в своего врага, еще не выжил.