Гибель отложим на завтра (джен)

Примечания:

Спасибо, что нажимаете на "жду продолжения". Хоть я и для одного-двух читателей с охотой публиковала книгу, но мне очень приятно, что цифра читающих постепенно растет. ?

К растерзанной, горящей спине Аданэя приложили что-то прохладное и влажное, но это не облегчило муки, наоборот, израненную кожу нещадно защипало, будто туда насыпали соли.

Он пошевелился и осознал, что лежит на диване в покоях Вильдэрина. Последнее, что помнил перед этим, так это как юноша вместе с Уиргеном тащили его вверх по лестнице, а он выл от боли. Значит, все-таки дотащили…

Аданэй повернул голову и наткнулся взглядом на сидящего подле него сморщенного незнакомца в темных одеждах — он и прикладывал к его спине примочки с мазью. Позади лекаря, сразу за кругом света от лампы, стоял, нахмурившись, Вильдэрин. Заметив, что слуга очнулся, он воскликнул:

— Безмозглый олух! Неужели нельзя было вести себя осторожнее? Теперь лежи и страдай!

— Тсс, — обернулся лекарь, приложив палец к губам.

— Извини, Дриман.

Аданэй поморщился и застонал от боли, и Вильдэрин смягчился.

— Потерпи еще чуть-чуть, — тихо сказал он. — Господин Дриман почти закончил. Главное, лежи спокойно, а то нити расползутся, и повязки тоже спадут.

— Да… я… спасибо…

Через несколько минут лекарь и правда закончил. Вытер руки о полотенце и, отойдя от дивана, обратился к юноше:

— Самые страшные рассечения я зашил, но пока что не позволяй ему двигаться самостоятельно. Я все тебе тут оставлю, завтра утром повтори, а я еще раз загляну послезавтра. И вот, — он протянул маленький пузырек, — можешь дать ему маковый сок, но не слишком много.

— Да, я понял. Благодарю за помощь, — склонил он голову в легком поклоне.

— Доброй ночи, — попрощался лекарь и не торопясь вышел.

Юноша налил в кубок немного разбавленного вина, капнул туда несколько капель из флакона, затем поднес к губам Аданэя.

— Вот, пей.

В лежачем положении это оказалось сложно сделать даже с помощью Вильдэрина, но все-таки удалось, и он даже не захлебнулся. Теперь оставалось надеяться, что маковые капли скоро подействует — иначе боль казалась невыносимой.

Юноша забрал опустевший кубок, поставил на стол и начал готовиться ко сну: снимать украшения, расплетать волосы, переодеваться…

— Вильдэрин, — позвал его Аданэй.

— Что? — не слишком-то любезно откликнулся тот.

— Ты меня спас…

— Так и есть, хотя, наверное, мне не стоило этого делать. — Он забрался в кровать, погасил лампу, и темнота поглотила комнату. — Надеюсь, твои стоны не разбудят меня посреди ночи, — проворчал он. — Надо было настоять, чтобы тебя положили в твою комнату, а не сюда. Или вообще спустили в общую невольничью залу.

— Постараюсь не стонать…

Вильдэрин помолчал, затем громко вздохнул.

— Ладно, извини. Просто я все еще на тебя немного злюсь, вот и говорю все это. На самом деле я так не думаю. Оставить тебя здесь вообще-то было моей идеей, так что не мне жаловаться. Если вдруг понадобится помощь, то разбуди меня, конечно. Я не стану тебя за это винить… Но надеюсь, капли скоро подействуют, и тебе удастся поспать. И мне заодно.

— Спасибо, Вильдэрин, — пробормотал Аданэй. — Мне кажется, тебя мне послали боги… Или ты сам богорожденный…

— А мне кажется, — фыркнул юноша, — что ты уже под властью маковых капель.

«Пожалуй», — подумал Аданэй, чувствуя, как мысли уносятся куда-то вдаль, и как затягивает в сон.

Разбудила его резкая боль, словно с тела сдирали кожу. Оказалось, что перед пробуждением он умудрился перевернуться на бок и привалиться израненной спиной к спинке дивана. И даже когда снова лег на живот, боль не утихла.

На его вскрик из соседней комнаты выглянул Вильдэрин с флейтой в руках.

— Айн, как ты, что случилось?

— Ничего такого… просто повернулся неудачно.

— Встать можешь? — Он подошел ближе, отложив флейту на стол. — Давай я помогу. И тебе нужно поесть.

— Не хочу, я совсем не голоден.

Юноша пожал плечами.

— Я же не спрашивал, хочешь ли ты. Дриман сказал, что так нужно, чтобы ты скорее поправился. А это и в моих интересах тоже, я не собираюсь возиться с тобой вечно. Ну же, вставай! — Он склонился над Аданэем, помогая ему подняться и сесть на диване. Сам устроился напротив. — Скоро должны принести завтрак. Тебе и мне.

— Хорошо, как скажешь, — промямлил Аданэй, стараясь не шевелиться, но следующие слова произнес уже отчетливее: — Я очень благодарен тебе, что вызволил меня. И конечно, я не хотел доставлять неудобств, жаль, что так вышло.

— Да ладно, что уж теперь говорить. Не мог же я совсем бросить тебя в таком положении. Что на самом деле обидно, так это то, что я не вызволил тебя раньше, чем забрал палач. Но хорошо хоть, что успел в самом начале, иначе страшно подумать, что с тобой было бы. Спасибо тому стражнику, что рассказал…

— Стражнику?

— Не помню, как его зовут, — мотнул головой Вильдерин. — Рыжий такой… Один из тех, кто патрулирует коридоры и галереи на половине царей.

Аданэй прекрасно помнил рыжего стражника, который чуть было не поймал его за чтением чужой записки. Впрочем, он тоже не знал имени этого человека.

— Он подловил меня, когда я выходил с занятия сайхратским и как раз прощался с наставником, — продолжал Вильдерин. — Он спросил, верно ли, что ты чем-то передо мной провинился и что я велел тебя высечь. И что если это так, то не хочу ли я заменить слугу, у него есть человек на примете… Но дальше я не стал его слушать, а сразу пошел к Уиргену, чтобы все выяснить. Тем более что и впрямь не видел тебя с самого утра. Но я-то думал, что ты у Великой или у господина Нирраса… В общем, после Уиргена я отправился уже к самой повелительнице. Ну а дальше ты знаешь.

— Знаю. Если б не ты… — вздохнул Аданэй. — Хотя мне сложно понять, как так вообще вышло? Зачем царица сначала отпустила меня, а потом решила наказать настолько жестоко? Я даже не уверен, что выжил бы, если б получил все двадцать ударов. Я так сильно ее разгневал, что она захотела едва ли не моей смерти? Или все-таки нет, раз по твоей просьбе отменила наказание?

Вильдэрин потемнел лицом и отвел взгляд, нахмурившись. Промолчав почти минуту, наконец сказал:

— Ты не повелительницу так разгневал, Айн, а Рэме. Да, у владычицы был повод тебя наказать, и она правда велела тебя высечь, но только хлыстом. Хотя и тут, думаю, не обошлось без Рэме… А потом, когда Рэме передавала распоряжение Великой палачу и Уиргену, то как бы «случайно» перепутала прут и кнут. Вообще-то ты должен был сказать мне…

Его прервал стук в дверь. Вошли два кухонных прислужника с круглыми подносами в руках и по знаку юноши оставили их на столе: на одном находились медные блюда с овечьим сыром, вареными яйцами и запеченной форелью, на втором — керамический кувшин с медово-клюквенным напитком и сосуд с кофе для Вильдэрина.

Как только прислужники вышли, юноша взял поднос с едой и разместил на диване, где сидел Аданэй, а поднос с напитками и кружки поставил на пол возле него. Сам опустился там же, на одну из подушек для сидения.

Аданэю кусок в горло не лез, но под бдительным взором своего спасителя он отщипнул немного сыра, съел вареное яйцо, поковырялся в рыбе. Зато медово-клюквенный напиток — ароматный, кисло-сладкий, доставил ему удовольствие.

Когда Вильдэрин утолил первый голод и налил кофе в кружку, то продолжил оборванную фразу:

— Ты должен был сказать мне, Айн, что Рэме на тебя всерьез взъелась. Я видел, конечно, что вы не очень-то ладите, но не хотел влезать и не думал, что все зайдет настолько далеко. Уж не знаю, что между вами произошло, но в любом случае нужно было предупредить меня. Я бы с ней поговорил, и вчерашнего события просто не случилось бы.

— Меня как-то не приучили жаловаться, особенно на девчонок, — буркнул Аданэй и пожал плечами, тут же пожалев об этом: по телу с новой силой разлилась боль, и он поморщился, едва сдержав стон.

От Вильдэрина это не ускользнуло. Он убрал с дивана наполовину опустевший поднос, сгрузив его на пол, и сказал:

— Сейчас ложись обратно, Айн. Надо тебе ту мазь нанести, которую господин Дриман оставил.

Аданэй снова распластался на животе, и скоро ощутил на своей растерзанной коже руки Вильдэрина и жгучее густое снадобье.

— Рэме ведь не просто девчонка, — как ни в чем не бывало вернулся юноша к разговору. — Она ближайшая служанка царицы и она — Рэме. Этим все сказано. Она ничего не забывает и беспощадна к тем, кого считает врагами. И мстит она зачастую тоже несоразмерно. Вот как тебе. Вообще странно, конечно… Я помню, что ты ей раньше нравился. Что у вас случилось?

— Не ответил взаимностью на ее интерес.

— На тебя не подействовали ее чары? — усмехнулся юноша.

— Если они у нее и есть, то она их не использовала. Сука!

— Она больше не станет тебе вредить. Вчера вечером мы с ней крепко повздорили, но она все-таки пообещала, что отстанет от тебя.

— Повздорили?

— Это ничего. Конечно же, мы скоро помиримся. — Он нанес мазь на последний участок его кожи и встряхнул руками, смахивая с пальцев остатки. Затем вытер руки об один из тканевых лоскутов, а остальные в следующую минуту принялся накладывать ему на спину.

— Раз она такая злобная тварь, — покосился Аданэй на Вильдерина, — то как ты не боишься с ней ссориться? А что если и тебе она устроит какую-нибудь подлость?

— Мне? — переспросил юноша таким тоном, будто Аданэй выдал сущую глупость. — Нет, Айн, мне она ничего дурного не сделает. Не знаю, что должно произойти, чтобы она этого захотела. Я же говорил: Рэме ничего не забывает. Не только злое, но и хорошее. — Он наложил последний лоскут и отошел от дивана. — Всё, теперь лежи и не двигайся.

— Ты когда-то сделал для нее что-то хорошее? — спросил Аданэй, вывернув голову на юношу: тот уселся перед зеркалом и принялся копаться в шкатулке с украшениями, выбирая нужные.

— Знаешь, как мы подружились? В царском дворце дети, выбранные для воспитания, живут в отдельных помещениях, мальчики и девочки в соседних комнатах. И таких комнат несколько. Днем там проходят разные занятия, а на ночь расстилаются постели — прям там же, на полу. У каждого свое место. Мое было почти у самой двери. И однажды под ночь к нам прокралась девочка, чтобы спрятаться от… — Он запнулся и поправил серьгу в ухе, надел браслеты и принялся расчесывать волосы. — Ну, в общем, когда снаружи послышались шаги, она заметалась, и на ее лице такой ужас был, что я даже при ночном свете его распознал. Тогда я приподнял одеяло, и она скользнула ко мне, и я укрыл ее с головой, спрятал в своей постели. Она худенькая совсем была, и хотя старше меня, но маленького роста. И когда она вжималась в меня, то под одеялом было незаметно, что нас там двое, тем более в полутьме. И спасибо, что остальные мальчишки, которые были в комнате, нас не выдали. Иначе нам обоим не поздоровилось бы. Потом она еще несколько раз так пряталась…

— Хм… И опять в твоей постели?

Вильдерин глянул на него через зеркало, насмешливо приподняв бровь.

— Айн, ты что за вздор сейчас подумал? Мы же были детьми! Нам лет по семь-девять было.

— Да нет, это я так… И от кого же она пряталась и почему?

— Я не могу открыть тебе больше, чем уже открыл. Это же ее история, не моя. Пряталась — этого достаточно.

«Наверное, от какого-нибудь старого извращенца», — подумал Аданэй, однако не был в этом уверен.

— Я думаю, — продолжил Вильдэрин, — что она еще с тех пор слишком четко делила людей на друзей и врагов. Слишком. И с теми, кого она считала врагами, обычно бывала безжалостна. С главным своим недругом — тем самым — она расправилась, когда ей еще и одиннадцати не исполнилось.

— И как она это сделала?

— Яд, — спокойно сказал юноша, а в ответ на вопросительный взгляд пояснил: — В этом нет секрета, об этом знают все, кто давно живет во дворце. Ее тогда казнили бы ужасной казнью и не посмотрели бы, что она совсем девочка. Но, по счастью, тот враг Рэме одновременно был и врагом Великой. Поэтому царица защитила ее и взяла в услужение. Смогла защитить, хотя даже для нее это было непросто: тот человек принадлежал к знатному роду.

— А теперь, значит, Рэме решила убить и меня…

— Я не думаю, что она действительно хотела тебя убить, — протянул Вильдэрин, но уверенности в голосе не хватало. — Скорее, нанести как можно больший ущерб. Жаль, конечно, что ты оказался среди ее врагов… С друзьями она совсем другая: верная, отзывчивая, готовая помочь… Поэтому я и доверяю ее обещанию не делать тебе больше зла. Ведь она дала это слово не кому-то, а мне. Хотя мы с ней и поругались из-за того, что она провернула с тобой это все и за спиной владычицы, и втайне от меня, и даже не подумала, что вообще-то ты мне дорог.

— А я тебе дорог? — удивился и порадовался Аданэй.

— Ну разумеется, — откликнулся юноша, будто поразившись его вопросу. — Мы же с тобой каждый день видимся, разговариваем. Конечно, я к тебе привык, привязался, хоть ты меня и подвел. Разве у тебя не так?

— Так.

И Аданэй действительно так думал, но ему, в отличие от Вильдэрина, никогда не пришло бы в голову озвучить это, по крайней мере, вот так всерьез, без притворства. Ему вообще по-прежнему оставалось неясным, как юноша порой с такой легкостью говорит о своих мыслях и чувствах.

Вильдэрин наконец закончил приводить себя в порядок и отошел от зеркала.

— Мне пора на занятие, — сказал он.

— И зачем это тебе? И почему именно сайхратский?

Юноша пожал плечами.

— Хочу прочесть одну рукопись, она недавно появилась здесь, в книгохранилище. То есть сам хочу прочесть, а не в пересказе. Так что сейчас оставлю тебя в одиночестве. Наверное, лежать без движения скучно и сложно, но все-таки постарайся какое-то время не шевелиться, чтобы эти заживляющие штуки не сползли.

— Шевелиться еще сложнее, чем лежать без движения, так что выбора у меня все равно нет.

Юноша кивнул и двинулся к двери, но Аданэй окликнул его:

— Подожди! Скажи, а Рэме совсем ничего не будет за то, что она исказила приказ повелительницы?

Вильдэрин в неуверенности застыл на пороге, потом вернулся к Аданэю и присел возле него, чуть не споткнувшись обо все еще стоящие на полу подносы с посудой.

— Вообще-то Рэме обычно более осмотрительна, а тут как будто действовала порывисто, уж не знаю почему. Потом она сказала, что якобы спутала кнут и хлыст. Что ее никогда не секли, и она раньше не задумывалась о разнице между ними. Она слукавила, конечно. Поверит ли ей царица, если узнает? Может быть, да, а может — нет. А возможно, решит притвориться, что верит. Накажет ли ее? Не знаю. Такое вероятно. Но необязательно. В любом случае Великой сначала должен кто-то рассказать о ее проступке. Ты собираешься ей рассказать?

— Хотел бы. Но Рэме ведь тоже дорога тебе, я верно понял?

— Да.

— Тогда я буду молчать.

Юноша сжал его ладонь и, благодарно улыбнувшись, покинул комнату.

Аданэй посчитал, что такое разрешение вражды с Рэме будет даже лучше. Если мерзавку успокоит его проигрыш — то и хорошо, и пусть. Потом, если он достигнет желаемого, это будет уже совершенно не важно.

Он закрыл глаза и постарался расслабиться, но боль в спине никак не утихала. «Хоть бы сознание потерять, что ли, — думал он. — Мука невыносимая».

Лекарь, как и обещал, пришел через день.

— Никогда такого не видел… — пробормотал он, разглядывая спину Аданэя, которая все еще сильно болела, но уже не так невыносимо, как вчера и позавчера.

— Что-то не так? — забеспокоился Вильдэрин.

— Многое не так… Я ни разу не видел, чтобы подобные рассечения так быстро затягивались, — протянул господин Дриман и обратился уже к самому Аданэю: — Скажи-ка мне, парень, а остальные шрамы на твоем теле от каких ран остались? И долго ли длилось заживление?

— В основном от плетей, от кнута, — ответил он. — Я не помню точно, как долго они заживали.

На самом деле довольно быстро, чему он сам, помнится, удивлялся. Но лекарю решил об этом не рассказывать, а то неизвестно, к чему приведет любопытство ученого мужа. Если начнет осматривать его внимательнее, то наверняка отличит шрам, оставшийся от удара мечом, от всех прочих. А если об этом узнает и царица, то неизвестно, какие мысли родятся у нее в голове.

— Хм… хм… любопытно, — приговаривал Дриман, осматривая его спину и накладывая мазь, но уже не прикрывая кожу тканевыми лоскутами. — Как на кошке заживает, ну надо же. И это всего два дня минуло. Поразительно! Если так и дальше пойдет, то шрамы останутся не страшнее тех, что уже есть. Думаю, на днях можно будет снять швы. Повезло тебе, парень, со здоровьем. Обычно подобные рассечения затягиваются долго и мучительно и оставляют грубые уродливые рубцы. — Он поднялся со стула и повернулся к Вильдэрину. — Загляну еще раз через пару дней. А пока пусть поменьше двигается и побольше ест. И вот, держи свежеприготовленную мазь. — Он протянул юноше плотно закрытый керамический горшочек и, попрощавшись, ушел.

— Вот видишь, Айн, как славно! — воскликнул Вильдэрин, глядя на него сверху вниз. — Ты быстро идешь на поправку. Скоро опять начнешь шататься по дворцу и творить глупости. Если, конечно, твой мудрый друг тебя не остановит, — рассмеялся он и, довольный, ушел в музыкальную комнату, где, кажется, отрабатывал очередной танец.

Аданэй приподнялся на локтях и осторожно, стараясь не повредить шелковые нити, стягивающие края ран, сел на диване: он просто-напросто уже не мог валяться на животе. Сидеть тоже оказалось не слишком-то удобно и весело, но все-таки это была смена положения, и можно было, по крайней мере, смотреть в окно, что он и сделал. Там моросил дождь, растекаясь по мутному стеклу, но если постараться, получалось увидеть в расплывчатых водных струйках чьи-то лица и даже целые города. Хоть какое-то развлечение.

* * *

Ниррас забрал Аданэя через неделю. Ему связали руки и посадили в четырехколесную повозку позади военного советника. На его вопрос, зачем связывать, мужчина ответил, что в глазах правительницы и ее приближенных Айн не считается невольником, заслуживающим доверия. Вот если бы куда-то везли Вильдэрина или Рэме, то эти двое сидели бы свободно, ведь им точно сбегать незачем.

Возница пустил коней рысью по широкой главной дороге, вдоль которой росли бутылочные деревья, а за ними виднелись светлые богатые дома. Впрочем, Аданэй немногое успел рассмотреть — жилище Нирраса находилось поблизости от царского дворца, а потому добрались до него слишком быстро.

Столичный дом военного советника удивил Аданэя — слишком скромный, невзрачный для такого важного человека. Вытянутое каменное строение всего в один этаж скрывалось за каменным же забором и деревянными воротами. Между забором и жилищем не били фонтаны, не красовались изваяния, не росли цветы и садовые кустарники с деревьями. Вместо них раскинулась пыльная воинская площадка и пролегала к крыльцу присыпанная гравием дорожка.

Внутри дом тоже выглядел полупустым. Внешне неприглядная, хоть и добротная мебель занимала только часть приемной залы: скамья, пара стульев, низкий диван и стол с книжным шкафом. Вместо изящных канделябров здесь стояли широкие бронзовые подсвечники. В углу виднелся открытый сундук, в котором беспорядочной кучей лежали книги, свитки и карты.

Аданэй скользнул взглядом в смежную комнату за приоткрытой дверью. Разглядел только приземистую кровать и серое суконное покрывало на ней.

Сначала он удивился скупой обстановке и лишь затем понял: Ниррас, судя по всему, относился к той части воинской знати, которая в пику «придворным неженкам» презирала роскошь и всячески это подчеркивала. Вильдэрин рассказывал ему про таких людей, характеризуя их как странных.

Слуги и невольники, вышедшие встречать хозяина, тоже выглядели соответствующим образом: простые люди в самой простой одежде — шерстяной и посконной. Ничего общего с утонченными прелестницами и красавцами, которыми полнился царский дворец.

— Отведите этого раба в подпол, — велел Ниррас.

Он подтолкнул его в спину, отчего Аданэй чуть не взвыл: затянувшиеся раны все еще болели. Один из слуг военачальника — высокий курносый мужчина — схватил его за плечо и увлек за собой к двери, за которой находилась кладовая, а в полу, под тяжелой деревянной крышкой, уходила вниз крутая, почти отвесная лестница. Со связанными руками Аданэй чуть не навернулся на ней.

Внизу слуга запалил от факела лампу и подвесил ее на крюк на стене. Теперь можно было лучше разглядеть подпольное помещение, которое, впрочем, мало отличалось от увиденного наверху. Здесь стояла скамья, стол и два стула, а также узкая деревянная кровать, сейчас пустая, голая — ни тюфяка, ни покрывала.

Аданэй уселся на нее и принялся ждать Нирраса, ругаясь про себя, что тот так и не догадался развязать ему руки.

Наконец под тяжелыми шагами заскрипела лестница, и военный советник, плотно закрыв крышку над головой, спустился вниз.

— Может, развяжешь? — сходу спросил Аданэй.

Мужчина без слов снял — не разрезал — стягивающие его запястья веревки. Затем опустился на стул напротив.

— Что, сильно тебе досталось? — спросил он, намекая, видимо, на порку кнутом. В голосе, впрочем, не звучало никакого сочувствия.

Аданэй пожал плечами.

— Спасибо Вильдэрину, иначе могло быть и хуже.

Ниррас фыркнул:

— Спасибо мне, а не Вильдэрину. По чьему, ты думаешь, поручению, мальчишке сообщили, что тебя собрались пороть? Я ж так и знал, что этот малохольный побежит тебя спасать. И гляди-ка, не ошибся.

— Так тот рыжий стражник, который ему рассказал, твой человек? — осторожно уточнил Аданэй.

— Аххарит? Обычный стражник, — буркнул, отмахнувшись, мужчина. — Как и все. Просто под руку попался именно он. Вот я и велел ему, чтобы невзначай донес до щенка нужное сообщение.

— Что ж, тогда спасибо и тебе, — склонил голову Аданэй.

— Ладно, давай ближе к делу. У меня здесь толстые стены и потолок, нас не подслушают. Нам надо решить, какие сведения дать царице, чтобы она удостоверилась, что ты будешь для нее исключительно полезен. И одновременно надо подогреть ее к тебе интерес. Но действовать придется осторожнее, чем раньше. Царица говорила о тебе на совете, и теперь все, в том числе и наши недруги, узнали о твоем существовании.

— На совете? Обо мне?

— Да. Она решила убедиться, что ты именно тот, за кого себя выдаешь. Но тут уж моя задача — убедить ее. Также она считает, что ты должен знать имена выживших противников кхана, вот и приказала тебя расспросить. Даже пытать, если сам не расскажешь. Тут я тоже подготовлен и кое-какие имена мне известны. Но, может, и ты все-таки сможешь еще кого-то подсказать? В конце концов, ты долго жил среди отерхейнской знати, хоть и рабом.

Аданэй все еще не понимал, зачем Ниррас до сих пор так усердно делает вид, будто не знает, что перед ним кханади Отерхейна. Почему не открывает ему до конца их с Гилларой замысла, о котором сам Аданэй узнал от служанки Ли-ли, подслушавшей господ? На эти вопросы у него не было ответа, но пока что он готов был подыгрывать советнику.

— Да, я думаю, кого-то смогу назвать. Мои господа нередко обсуждали при нас самые разные темы. Почему-то они воспринимали рабов как невидимых, глухих и слепых.

— Я такой ошибки не допускаю. И поэтому мы с тобой говорим не там, — он кивнул наверх, — а здесь.

Мужчина пододвинул стул поближе к столу и снял лампу с крюка, поставив ее рядом. Затем достал из перекинутой через плечо тканевой сумки небольшую восковую дощечку со стилосом и подозвал Аданэя, указав на скамью с другой стороны стола.

— Давай, называй все имена, которые знаешь, и опиши всё, что тебе известно об этих людях.

— Ты будешь записывать?

— Ну конечно, дурачок. Или думаешь, что я все запомню? Давай, говори.

— Я могу рассказать лишь о тех, кто поддерживал… Аданэя до того, как Элимер стал кханом. Но я понятия не имею, что они думают сейчас и живы ли вообще.

— Мне нужно хоть что-то. Мы не можем допустить, чтобы тебя пытали, верно? Иначе выболтаешь все и приведешь нас на плаху.

Аданэй собрался с мыслями и начал перечислять былых сторонников, а Ниррас вытягивал из него подробности их жизни, расспрашивая о нравах, связях, слабостях и достоинствах. И если бы советник и впрямь не знал, кто такой Айн на самом деле, то у него неминуемо возникли бы вопросы, откуда рабу известно столь многое.

Все записав, Ниррас пробормотал:

— Вот и хорошо, вот и ладненько. — Завернув восковую табличку в тряпицу, он засунул ее обратно в сумку и откинулся на спинку стула. — Теперь давай поговорим, как тебе поскорее попасть к ней на ложе.

По-прежнему не слишком понимая, зачем это вообще нужно, Аданэй не терял надежды избежать этой части замысла.

— Господин Ниррас, послушай, — заговорил он, стараясь придать голосу убедительности, — это ведь самая бесполезная часть задумки и самая рискованная. Вы с госпожой Гилларой хотите, чтобы в определенный момент я оказался рядом с Великой и вложил ей в голову какую-то нужную мысль, так? И за это я стану свободным и получу в жены знатную иллиринку, верно? Но ведь для этого мне необязательно делаться наложником царицы. Она приблизит меня и так, просто чтобы побольше узнать об Отерхейне.

Чем дольше говорил Аданэй, тем сильнее хмурился Ниррас. Наконец не выдержал и гаркнул:

— Довольно! Ты не настолько для нее значим, чтобы суметь что-то ей внушить, не оказавшись в ее постели. Поэтому делай что говорю. И не смей затевать никакую подлость за моей спиной!

— Ну что ты, подлость у нас с тобой общая, — съязвил Аданэй.

Мужчина пропустил это мимо ушей.

— Слушай: ей нравится потакать желаниям своих любимцев. Этот щенок, — он махнул рукой куда-то в сторону, — давно мог бы получить что угодно, если б только захотел и не был бы настолько зелен и наивен. Хотя с течением времени, пожалуй, даже он сообразил бы… Можно сказать, нам повезло, что он пока еще пустоголовый юнец, а ты уже привлек внимание царицы. Это хорошо.

— Это не то внимание, на которое я рассчитывал. Вообще-то сначала она хотела отдать меня своей рабыне, а потом приказала высечь.

Ниррас по-своему истолковал его слова.

— Рэме хотела отдать? Вот видишь, я же говорю: она обожает потакать своим любимцам. Вот и стань им. И сейчас, когда она тебя заметила, и ты больше не невидимка, пришла пора избавиться от мальчишки.

— Что?! — от неожиданности Аданэй вскочил с места. — Нет, не смей его трогать!

— Успокойся, ну! — прикрикнул мужчина, тоже поднимаясь со стула. — Никто не собирается его убивать, если ты об этом. А то она, чего доброго, еще страдать начнет, и ей станет не до тебя. Мальцу достаточно будет, например, свалиться с лестницы и сломать себе ногу. Так, чтобы какое-то время не мог к ней ходить. Самое страшное, чем ему грозит поломанная нога, — плясать больше не сможет.

— Но для него это важно…

Мужчина будто не услышал.

— Ты станешь трепетно за ним ухаживать и как можно чаще докладывать ей о его состоянии. А там, глядишь…

— Ниррас, — прервал его Аданэй, намеренно упустив обращение «господин», — ты утверждал, что здесь нас никто не подслушает и можно говорить свободно?

— Верно, — недобро прищурившись, бросил мужчина, от которого, похоже, не ускользнуло отсутствие нужного обращения.

— В таком случае я запрещаю тебе трогать Вильдэрина. Вообще.

Советник округлил глаза и даже отшатнулся, потрясенный. Потом расхохотался с издевкой и гаркнул:

— Ты?! Запрещаешь?! Или забыл, кто ты, а кто я?! Еще раз такое услышу, отправишься подыхать в тот карьер, из которого тебя вытащили! А на твое место я найду еще с десяток смазливых степняков, уяснил? Ишь! Нахальный сучонок! Да кто ты такой, чтобы мне указывать?

— Дадут боги, твой будущий повелитель, — негромко ответил Аданэй, вскинув подбородок и с вызовом глядя на Нирраса. — И ты об этом знаешь. Но раз у тебя на примете есть еще с десяток отерхейнских кханади, то, конечно, можешь отправить меня обратно на каменоломню.

Советник как-то разом притих, качнул головой, отвел глаза, затем снова посмотрел на него. И усмехнулся:

— Что ж. Аданэй Кханейри, значит. И давно ты понял, что мне это известно?

— Давно. Еще там, у Гиллары. И я знаю, что вы с ней задумали на самом деле: я и Аззира должны стать иллиринскими правителями. Не понимаю только, зачем вы скрыли от меня большую часть этого замысла? Разве у нас не общая цель?

Ниррас пожевал губами, повздыхал и спросил:

— Откуда ты все это узнал?

— Какая разница? — огрызнулся Аданэй. — Подслушал.

— Ладно, — сдался советник, — может, оно и к лучшему. По крайней мере, теперь можно говорить откровеннее. Мы не сказали тебе всего и сразу только из соображений безопасности. Чтобы если вдруг царица начала о чем-то подозревать и решила бы тебя допросить, ты выдал бы только известную тебе часть плана, а не весь план. Впрочем, даже этого было бы достаточно, чтобы обвинить нас с Гилларой в измене. Но хотя бы Аззира в этом случае осталась бы не замешана.

— Я все равно не понимаю, зачем мне становиться царским любовником, но ладно, пусть так. Я постараюсь. А ты поклянешься не причинять вред Вильдэрину. Обойдемся как-нибудь без этого. Но учти: если солжешь, я тебе этого не забуду.

— Хорошо-хорошо, — поморщился Ниррас. — Уж не знаю, отчего тебя, высокородного кханади, так беспокоит этот малохольный раб, но хорошо, клянусь, что не трону его.

— И другим не прикажешь.

— И другим не прикажу, — послушно повторил советник. — Теперь мы можем продолжить?

— Да, конечно. — Аданэй опустился обратно на скамью, а Ниррас на стул. — Чего царица хочет добиться? Междоусобицы в Отерхейне? Ее непросто будет вызвать.

— Ну и что? Сейчас это нужно не нам, а Лиммене. Невелика беда, если у нее ничего не выйдет. Зато потом, когда в Иллирине появится новый царь, а в Отерхейне об этом узнают, — Ниррас усмехнулся, — то междоусобицы там вспыхнут сами собой.

— Я об этом не думал…

— А зря. Думать вообще-то полезно, — подколол Ниррас.

Они беседовали еще около двух часов: и о царице, и об Отерхейне. Он также пытался больше разузнать об Аззире, но советник отделывался общими фразами, что только усугубило подозрения Аданэя по поводу душевного здоровья его возможно будущей жены.

Следующий день он провел в безделье, отдыхая в доме советника. Сам Ниррас до вечера с кем-то тренировался на воинской площадке, а на закате опять связал Аданэю руки, усадил в повозку и предупредил:

— Помни: здесь тебя долго допрашивали, ты еле избежал пыток. Обязательно пожалуйся на это мальчишке. И не забудь притвориться измученным перед царицей, если она вздумает говорить с тобой.

— Да мне и притворяться не придется, — с тяжелым вздохом признался Аданэй.