В странном человечьем мире (джен)

Эрколе не мог понять, как очутился посреди этого золотистого поля, которому не было ни конца, ни края. Колосья густой пшеницы покачивались без ветра, будто живые, и светились, точно налитые солнечным светом. Но особенно удивило юношу ощущение странной свободы и лëгкости, словно он был создан из воздуха. Эрколе шëл сквозь ласковые волны нежных колосьев, и чем дальше он уходил, тем выше они поднимались. Когда пшеничные заросли поднялись выше его роста, он раздвинул их, и увиденная картина поразила его: под деревом, усыпанным розовым цветом, сидела Марионелла. Живая, настоящая Марионелла, сажающая фиалки. И вдруг Эрколе доподлинно осознал: он умер. Покинул свой родной мир, и оказался в потустороннем измерении, куда год назад уже попала его возлюбленная. Ужаснее правды он никогда при жизни не испытывал. Но душа его содрогнулась ещë сильнее, когда он заметил, что любимая видит его. Поражëнная столь неожиданной встречей, она зажала губы ладонями и не проронила ни слова. Точно так же она глядела, зажав губы, в день своей гибели... Эрколе так ясно вспомнил еë последние слова, прозвучавшие на роковой скале, что не выдержал еë взгляда и отступил на шаг. А Марионелла вдруг стремительно бросилась к нему... и заключила в крепкие объятия... Эрколе охватило совершенное недоумение. Он даже думать не мог, как может девушка быть столь чистой, чтобы до сих пор любить своего убийцу.

— Зачем ты... меня?.. — этот вопрос сорвался у него почти непроизвольно. А она взглянула на него своими бирюзовыми, как морские волны, глазами и тихо произнесла:

— Мне жаль, тебя, Эрколе.

Эти простые, но полные сострадания слова горячим пламенем обожгли его трепещущую душу.

— За что? — воскликнул он вполголоса.

— Через моë сознание мне приходила каждая новость о тебе, — пояснила Марионелла, — и когда я узнала, что ты кончаешь с собой, я постаралась всеми силами напомнить тебе ту мысль, к которой ты в день моей смерти не прислушался. Может, если бы прислушался, то и не вспомнил бы так поздно...

Только тут Эрколе понял, что лицо Марионеллы, привидевшееся ему в минуту самоубийства, и та мысль, вдруг так неожиданно пришедшая, были не случайностью, а посланием из мира иного. Эта великодушная девушка, которую он своим же дурным поступком умертвил, пыталась спасти его! А он ещë при жизни отверг еë совет, который, быть может, уберëг бы его от непростительного безумства!

— Нет... Нет!.. — вскричал он. — Это худшая, худшая ошибка в моей жизни! Я не понимал тебя, пока был жив, и смог понять только перед лицом смерти, когда уклоняться было слишком поздно!

В полном отчаянии и горе юноша, сжав голову, пал на колени. Если бы в этом мире можно было плакать, то заплакал бы непременно. Но Марионелла нежно провела рукой по его волосам и утешила:

— Судьба зачастую сурова, но иногда Еë милосердию нет придела: чувствую я, что ещë можешь ты вернуться, что даëтся тебе ещë второй шанс.

В глазах Эрколе мелькнул луч надежды. Он был изумлëн, что возвращение из этого царства покоя возможно, но особенно удивляла его доброта и милость девушки, которую он при жизни не любил, а лишь играл еë пламенным сердцем. Не сдерживая чувств, он крепко прижал еë к себе.

— Маринетта, любимая моя... — шептал он, зарывшись лицом в еë волосах. — Как я был слеп, когда не понимал твоей любви и пользовался твоей пречистой душой!.. Простишь ли ты меня, за всю мою ложь и жестокость, хоть я и не достоин прощения?

Ответ на этот отчаянный и неимоверно значимый для него вопрос должен был либо поранить его душу вечной тоской, либо исполнить сладкого покоя. Это был единственный, самый последний случай умолить несчастную жертву его обманов не таить на него вечного укора. А девушка улыбнулась светло и нежно, и произнесла тихим голосом:

— Прощаю. Ибо всякий раскаявшийся да прощëн будет. После смерти я продолжала волноваться за твою судьбу, поэтому и узнавала о тебе всë. А теперь, при виде твоего раскаяния, моя любовь к тебе только укрепилась. Прощаю тебя, любимый, ты был и останешься моим единственным.

Еë слова тëплыми волнами овевали его измученную душу, наполняя великим счастьем и облегчением. Своей почти невесомою рукою Марионелла пригладила чëрную прядь его волос и легко коснулась губами его щеки.

— Прощай, Эрколе. Пришëл твой час. Не забывай меня и исправь свою ошибку.

— Прощай, Маринетта! — сказал юноша, взяв еë за руки. — Я буду помнить и любить тебя вечно! А теперь пришло моë время... жить...

Он произнëс последние слова, чувствуя, что и правда исчезает из этого мира, чтоб возвратиться в свой, где будет гораздо нужнее...