Тангор (гет)

«Берегись Тангора» — так, по словам Гильды Бирн, сказал Ринигер Роскатт на прощание своей сестре. Ни о чем другом он вроде бы не упомянул, но Эдит следовала его совету. Как ни старался Тангор за минувшие дни застать ее одну, это не удавалось: королева не отпускала ее от себя ни на шаг. Просить же Гильду устроить им встречу казалось не лучшим выходом — ревнивая и честолюбивая девчонка может испортить все дело. Кроме того, Эдит не слишком расположена к ней, особенно после той истории с письмом и опалой королевы.

Зато Эдит весьма сдружилась с Альвевой Бострой — видимо, нашли общий предмет для разговоров, усмехался Тангор про себя. Эта дружба могла оказать ему нужную услугу, особенно после того, как Гильда принесла новую весть, хотя и незначительную. По ее словам, девицы договорились встретиться в покоях графини Бостры после прогулки, когда ее величество обычно бывает у принца.

Подготовить встречу не составило труда. В комнатах графини Тангор обнаружил ее прислужниц, тех, что приехали с нею, — никого из дворцовой прислуги графиня к себе не допустила. Две молодые горничные тотчас оставили работу и низко присели перед женихом своей госпожи. Камеристка Гаэната, которая, как знал Тангор, обожает его и недолюбливает Роскатта, тут же излила свой восторг в пространной речи. Увы, риторское искусство почтенной дамы пропало втуне.

— Где ваша госпожа? — спросил Тангор, хотя прекрасно это знал.

— Графиня в саду, ваша светлость, с ее величеством и прочими дамами, — затараторила Гаэната, взмахивая полными руками. — О, ваша светлость, мы так счастливы видеть вас здесь! Не сочтите за дерзость, но…

— Пожалуй, сочту, — отрезал Тангор, и старуха мигом подавилась собственными словами. — Как вижу, девушки покончили со всеми делами, значит, ничто вас здесь не держит. Ступайте вон, все трое. А вы, сударыня, — он отозвал Гаэнату в сторону, чтобы служанки не слышали его слов, — окажите мне услугу: когда графиня явится, задержите ее насколько возможно, желательно подольше, и не позволяйте входить. И не вздумайте говорить, что это я приказал вам. Вы меня поняли? Графиня не должна войти сюда, пока я сам не выйду.

На миг по обрюзгшему, напудренному лицу камеристки пробежала тень подозрения. Но тотчас рассеялась: видимо, недалекая старуха решила, что жениху вздумалось приготовить некий сюрприз своей невесте.

В некотором роде так оно и есть. Только готовится сюрприз не здесь.

— О, слушаюсь, ваша светлость! — Затянутая в черный бархат туша Гаэнаты изогнулась в поклоне. — Не тревожьтесь, я задержу графиню, хоть на целый час…

— Этого вполне достанет, — прервал Тангор. — Теперь ступайте и не подведите меня.

Гаэната вновь присела, с трудом распрямившись, и принялась уверять, что все сделает как надо. Сурово поторопив обеих горничных, она вышла вместе с ними. Тангор вздохнул не без облегчения: старуха могла утомить даже человека со стальным терпением. Теперь оставалось только ждать.

В ожидании он сидел в кресле с богатой шелковой обивкой, почти не глядя вокруг, лишь слух его машинально улавливал, как бронзовый маятник резных напольных часов равнодушно отбивает четверти. Рассеянный взгляд Тангора скользил по пестрым узорам на ковре, а в сердце вдруг сделалось тесно, тогда как в голове — пусто.

Никогда прежде он не бывал влюблен, никогда прежде не изъяснялся женщине в нежных чувствах. Юным мальчишкам простительно выглядеть смешными и глупыми, но не зрелому человеку, к тому же политику. Что ему сказать ей, как заставить ее поверить? Ведь он желает только ее любви — взаимной, добровольной, а не вырванной насильно угрозами или страхом. «Ты умная девочка, ты не откажешь мне, когда поймешь, насколько искренне я люблю тебя. Но если не поймешь… если ты откажешь — во имя всех штормов, я не остановлюсь ни перед чем!»

Коридор наполнился суетой: расходились служанки, покончив с уборкой во время отсутствия хозяек. Зазвенели юные, полные жизни и надежд голоса фрейлин, вернувшихся с прогулки. Тангор надеялся, что Гаэната справится с заданием; впрочем, графиня Бостра привязана к ней и вряд ли будет груба — придется ей пойти на уступки старой нянюшке. Новые шорохи в коридоре и шаги — быстрые, летящие. Всем своим существом Тангор ощутил приближение Эдит.

Сейчас. Все решится сейчас.

* * *

Со всех ног Эдит спешила к покоям Альвевы. По ее мнению, это было самое безопасное место во дворце: если канцлер и не казал куда носа, так это в комнаты своей невесты. Саму ее задержала королева, и Эдит решила дождаться в приемной. Правда, не слишком хотелось встречаться со старой ворчуньей Гаэнатой, камеристкой Альвевы, которая переносила на Эдит свою неприязнь к Ринигеру. «Одного поля ягодки, что братец, что сестрица, рыжие-бесстыжие», — бубнила она, когда думала, что ее не слышат. А может, нарочно, чтобы слышали.

Это было неважно. Эдит радовалась счастью Альвевы и Ринигера, обретших друг друга, пускай любовь их грозила им бедой. Порой мелькала в голове лукавая мысль: «Как бы гордился отец! Отбить у канцлера невесту — это в его глазах настоящий подвиг!» А сейчас их с Альвевой объединила общая тревога.

Альвева была уверена, что Тангору все известно. Скрепя сердце, Эдит подтвердила ее опасения. Поэтому она и боялась: все знали, что руки у канцлера длинные, и ему не нужно присутствовать лично, чтобы кого-нибудь погубить. Достаточно послать верных людей, и все будет сделано. А там, где идут бои, никто не станет доискиваться, от чьей пули погиб неугодный Тангору человек.

Но Ринигер был жив, Эдит знала это. Лишь однажды она получила от него письмо, короткое, но полное любви — не только к ней. Они с Альвевой читали его вместе, сидя голова к голове, и вместе горевали: по словам Ринигера, осада мятежного Коинта затягивается, а значит, возвратится он нескоро. Он писал, что здоров, хотя Эдит сомневалась — почерк казался слегка неуверенным. Но это была его рука, его слог — будто эхо родного голоса, летящее издали.

Предвкушая очередную беседу, которая хоть немного развеет тоску, Эдит вошла в приемную Альвевы. На удивление там оказалось пусто: ни Гаэнаты, ни Оры с Мальдой. Даже свечи никто не зажег, хотя за окном уже смеркалось. Эдит бросилась к дверям небольшого кабинета, что примыкал к спальне, и, затворив их за собой, не сразу заметила высокую фигуру в кармазинном наряде, сидящую в кресле поблизости. А когда заметила, было поздно.

Проворство канцлера сделало бы честь любому бывалому воину: тенью он скользнул к дверям и запер их, оттеснив Эдит. Она же невольно вскрикнула, но совладала с собой. На случай беды при ней кинжал, хотя врагу не стоит пока видеть его. Пусть сперва скажет, что ему нужно.

На миг Эдит показалось, что Тангор мог просто обознаться и принять ее за Альвеву, как бы странно это ни звучало: подруга выше ростом, полнее, да и спутать черное с рыжим можно лишь в кромешной тьме. Но первые же слова канцлера открыли ей правду. Он ждал — и ждал именно ее.

— Простите меня, велья Роскатт, за это вынужденное насилие, — произнес он с неглубоким, но изящным поклоном. — Слишком уж трудно застать вас одну. Послать вам приглашение я не могу, как и сам явиться к вам в комнату. Ее величество меня не жалует, так что путь в ее приемную мне закрыт. Остаются только подобные уловки.

— Что вам угодно, ваша светлость? — спросила Эдит как можно холоднее, хотя сердце ее безумно билось, а ладони взмокли.

Канцлер чуть вздрогнул при этих словах, лицо же его осталось непроницаемо. Просторная комната почти вся тонула в сумерках, лишь у двери в стенных канделябрах горели по две свечи — видимо, Тангор зажег их сам. В этом скупом свете его янтарно-карие глаза казались двумя влекущими безднами.

— Мне угодно, чтобы вы меня выслушали, Эдит, — сказал он.

Одно лишь фамильярное обращение по имени, уместное в устах мужчины лишь в беседе с возлюбленной или супругой, смутило и встревожило Эдит, воскресив все страхи, связанные с предупреждением Ринигера. В голове пронеслись в один миг сотни предположений. Эдит заставила себя отбросить пустые думы и сказала то, что сочла самым очевидным:

— Надеюсь, я ничем не вызвала гнев вашей светлости. Впрочем, — прибавила она с легкой усмешкой, — будь это так, мы бы беседовали в другом месте.

— Верно, сударыня, — склонил голову Тангор. Видимо, он заметил ее смущение, поэтому вновь обратился как подобает. — Но неужели вы можете стать причиной чьего-либо гнева? Разве что завистливого, ибо не все женщины наделены красотой и мало кто — добрым сердцем. А такими, как ваша красота и ваше сердце, никто больше.

Эдит еще сильнее смутилась, теряясь в догадках. Глаза Тангора походили на расплавленную медь, сверкая так, что затмевали свечи. Обычно бесстрастное лицо-маска оживилось и сделалось как будто моложе — и привлекательнее. Этот взгляд, как и выражение, были знакомы Эдит: один лишь раз она видела их у того, кто покоится ныне на дне Хиризийского моря. Но Тангор? Неужели он может, как бы странно это ни звучало, испытывать к ней нежные чувства?

— Именно поэтому я искал встречи с вами, сударыня, — продолжал Тангор. — Есть моменты, когда я предпочитаю говорить прямо и открыто. И я говорю: я люблю вас, Эдит Роскатт.

— Так вот почему… — невпопад прошептала Эдит, отступая и пряча лицо в похолодевших ладонях.

Такой прямоты она не ожидала. Она ощутила, что падает в пропасть, на дне которой ее ждет гибель. Спасение у нее одно — спрятанный на груди кинжал. Да, ее смерть станет страшным ударом для отца, матери и особенно Ринигера, но это лучше позора.

— Вот почему вы подстерегли меня здесь, — осмелела Эдит, чувствуя, как горят лицо и шея. — Но я не верю, что Альвева могла быть вашей пособницей, ни за что. А вы, безупречный царедворец… Вот как вы развлекаетесь на досуге! Думаете, что скромная провинциалка почтет за честь стать вашей игрушкой! Нет, сударь. Или вы отопрете дверь и выпустите меня, или кровь моя падет на вас, как и кровь прочих ваших жертв!

Про жертв Эдит добавила в порыве гнева, унаследованного от отца: сейчас она вполне разделяла все его предубеждения против канцлера. Но Тангор изумил ее. Так же изящно подойдя к двери, он щелкнул ключом в замке, приоткрыл дверь и сделал Эдит знак.

— Вы неверно поняли меня, сударыня, — сказал он. — У меня и в мыслях не было бесчестить вас, тем более насильно. Вы можете уйти немедленно, буде пожелаете. Но я молю вас выслушать меня до конца. Поверьте, вам ничто не грозит, слово Тангора.

«Много ли стоит твое слово», — прозвенел в голове Эдит голос, очень похожий на голоса отца и брата. И все же Тангор не походил на обманщика — сейчас, во всяком случае. Он стоял перед нею, высокий, стройный, величавый, словно статуя древнего героя, и в голову закралась неприятная мысль, что он похож на короля гораздо больше, чем нынешний государь. Такому человеку только восседать на троне самодержцем и решать одним росчерком пера участь тысяч людей. Впрочем, последнее он и так делает.

— Вы сказали достаточно, сударь, — осторожно заговорила Эдит, — чтобы испугать и встревожить меня. Но я не желаю вам верить. Это не может быть правдой. Чем сумела я привлечь вас?

— Многим, сударыня. И как бы ни были вы жестоки и недоверчивы, я говорю правду. Вероятно, вы с детства предубеждены, что правда и я несовместимы, как лед и огонь. Это не так. Вы одна можете сокрушить этот лед, которым я окружил себя за минувшие годы, и помочь разгореться моему пламени. Оно будет гореть для вас, Эдит, вы будете его повелительницей. Моей повелительницей.

Даже в мольбе он не терял достоинства. Сжав руки перед собой, он не сводил глаз с Эдит. Щеки его слегка заалели, взгляд по-прежнему завораживал, точно золотые глаза смертоносных змей далекой Вайи. Эдит не знала, что сказать в ответ, в голове отчаянно билось: «Не верю, не может быть!» Но, казалось, еще немного — и она поверит, ибо сила и власть этого человека потрясали, в том числе сила и власть его чувств.

Видимо, Тангор ощутил ее страх и слегка смягчил и взгляд, и голос.

— Прошу, не сомневайтесь во мне, Эдит, — произнес он. — У меня самые честные намерения. Я не уподобляюсь таким, как Ивиммон и прочие при дворе, и не стану делать вам гнусные предложения. Я вас люблю, всей душой. Да-да, моя красавица, даже такие, как я, которые кажутся вам холодными, расчетливыми и бессердечными, способны испытывать чувства. И это не сиюминутная прихоть. Я люблю вас почти год, с тех самых пор, как вы появились при дворе, я изучил ваш нрав, и он пришелся мне по душе. Даже не всегда простые отношения с вашим братом не заставили меня разлюбить вас. Теперь же, если вы станете моей женой, мы все сможем примириться.

Именно последние слова Тангора, упоминание о «примирении», помогли Эдит вырваться из тенет, которые он ткал вокруг нее. В душе ее ожили смутные подозрения: когда они с Ринигером прощались, ей показалось, что он скрыл от нее что-то, чего никогда прежде не бывало. Неужели Тангор просил у Ринигера ее руки и точно так же предлагал «примириться»? А если учесть, что он знает про то, что ее брат любит Альвеву, то выходит… Выходит самая гнусная, жестокая и изощренная интрига, какую только можно вообразить.

— Я так не думаю, — ответила Эдит, прежде чем успела довести мысль до конца.

— Отчего же? — сказал с улыбкой Тангор, полностью подтверждая все подозрения Эдит. — Ваш брат получает руку моей бывшей невесты, я — вашу, и все мы счастливы.

— А что мой брат думает о вашем щедром предложении? — не без яда поинтересовалась Эдит.

На миг глаза Тангора округлились, и это неподдельное изумление могло бы потешить многих его врагов. Но оно тотчас исчезло, сменившись улыбкой, тонкой и любезной.

— Я восхищен вашим умом, Эдит, — произнес Тангор. — Еще больше восхищен, чем вашей красотой и преданностью брату. Именно поэтому я так люблю вас и желаю, чтобы вы стали моей супругой. Вы могли бы сделаться для меня настоящим помощником и союзником. Более того, такая женщина, как вы, достойна самого высокого положения, какое женщина вообще способна занять.

— Прошу вас, сударь, не тратить напрасно время на пустую лесть, она не к лицу вам, — в тон ему отозвалась Эдит. — И она неприятна мне. Вы ждете моего ответа — извольте: я вам отказываю. Полагаю, мой брат ответил вам так же, и я могу лишь просить у вас прощения за резкость, которую он, возможно, позволил себе. Если вы пожелаете просить моей руки у моего отца, то получите такой же ответ, если не резче. Что до меня самой, то я не желаю выходить замуж.

— Не желаете вообще — или не желаете выходить за меня? — уточнил Тангор, прищурившись.

— И то, и другое, сударь, — ответила Эдит. — Я не люблю вас и не полюблю никогда. Но я не полюблю и кого-либо другого, как бы хорош он ни был и что бы ни сулил мне.

— Я знаю о вашей привязанности к покойному господину Вартаниссу, — сказал Тангор. — И всей душой сочувствую вашему горю. Именно оно говорит сейчас вашими устами, Эдит. Сейчас вам кажется, что жизнь кончена, — поверьте, это не так. Зачем вы преждевременно хороните вашу юность, не вкусив тех наслаждений, которые она может принести вам? Клянусь, я сделал бы что угодно, лишь бы вернуть вам былую радость, лишь бы видеть вас счастливой. Я готов посвятить этому всю мою жизнь, Эдит.

— О, я не желаю столь страшной и великой жертвы, сударь, — сказала Эдит, усилием воли овладев собой, хотя упоминание имени Паэна и это двусмысленное «привязанность» обожгли ее каленым железом. — Я могу лишь благодарить вас за оказанную мне честь, ибо это, бесспорно, честь. Теперь же, если наш разговор окончен, я желаю удалиться. Надеюсь, вы не станете препятствовать мне?

Эдит показалось, что Тангор намерен вновь запереть двери, лишь бы не выпускать ее. Но он только повел рукой в безразличном жесте, словно говоря: «Воля ваша». Не успела Эдит подобрать юбки и сделать хотя бы шаг, как он сам подошел к ней. Лицо его вновь заледенело, а пламя глаз сделалось откровенно пугающим.

— Вы можете идти, сударыня, — холодно произнес он. — Но прошу вас подумать. Все слова имеют последствия. Особенно слова «да» и «нет» — и особенно сказанные мне.

— Хуже, чем сейчас, сударь, мне уже не будет, — не без горечи заметила Эдит.

— Вам — возможно, — отозвался Тангор. — А другим? К примеру, лейтенанту Роскатту под стенами мятежного Коинта?

Сердце Эдит подпрыгнуло к горлу, а струящийся по телу пот слово сделался кипятком.

— Это низко, сударь! — почти прошипела она, возмущенная до крайности. — Хотите добиться моей любви угрозами? Для вас это самый верный способ лишиться даже моего уважения!

— Я не угрожаю, сударыня, — пока. — Тангор коротко поклонился. — Я предупреждаю.

— А я поражаюсь вашей дерзости. Вы смеете просить моей руки, когда его величество сосватал вам графиню Бостру. Вы не боитесь гнева короля, если он узнает об этом?

Тангор рассмеялся, и прозвучало это жутко в пустой полутемной комнате.

— Если его величество узнает, хуже будет не мне, сударыня. Ведь мы с вами тоже знаем кое-что — например, в кого на самом деле влюблена моя дражайшая невеста и с кем она встречается в королевском саду, у замшелой стены… Не так ли? Пожалуй, не будь его величество всецело поглощен мятежами, ему было бы любопытно узнать о проделках своих гвардейцев, которых он столь щедро осыпает милостями.

Эдит не нашлась с ответом, лишь уронила руки. У нее вырвался испуганный возглас, а глаза зажгло от подступающих слез — слез бессильной ярости. Воистину, это человек без сердца, как бы он ни изливался перед нею в своих якобы нежных чувствах.

— Но вам лично, сударыня, — продолжил Тангор, — я не желаю никакого зла и не намерен вредить вам. Поэтому думайте. Думайте о своем брате и будьте мудрее его. И лучше бы вам не распространяться о нашей беседе. Как бы ни хотелось вам поделиться, например, с ее величеством или с вашей подругой, которая зовется моей невестой, помните о силе слов. Одно слово в самом деле может погубить — а может спасти.

Ответа он не дождался. Эдит молча вышла, не взглянув на Тангора, но ощущая на себе его жгучий взгляд. Точно так же он смотрел на нее тогда, на балу — о, как же это было давно! Знала бы она, что сулил этот взор!

Эдит спешила в свою комнату. Королева все равно сейчас с принцем, так что времени достанет, а пустая болтовня и смех других фрейлин только будут мешать. Не хотелось никого видеть, даже Альвеву…

Мысль о подруге встревожила: ей нельзя рассказывать, ни за что. Эдит не сомневалась в благородстве Альвевы, но знала, хотя и понаслышке, что в любви каждый сам за себя. Порой даже над лучшими из людей берут верх отнюдь не лучшие качества. Нет, эту тайну придется скрыть, похоронить глубоко в сердце — и молиться, взывать к небу всей душой, чтобы угрозы Тангора не сбылись.

Если он правда любит — как может он прибегать к насилию, к угрозам? Эдит понимала и другое: такой человек не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. От этих мыслей сердце падало в бездну, холодели руки и ноги, и оставалось лишь молить о смерти как о лучшем выходе. Потому что зачем сопротивляться напрасно, биться, как мотылек в паучьей сети, если от судьбы все равно не уйдешь?

— Нет, — прошептала Эдит, уже очутившись в своей комнате и закрыв дверь. — Я буду бороться, я не сдамся, но… Но, Создатель, как же тяжко быть совсем одной! Ах, Паэн, зачем ты оставил меня? Будь ты жив и рядом со мной, все было бы иначе! Ты теперь не можешь прийти ко мне — значит, я сама к тебе приду. Если Тангор не намерен выбирать средств, то и я не стану.

Эдит стояла у окна в темной комнате, слыша за дверью шаги служанок, спешащих зажечь свечи. По лицу ее бежали горячие слезы, а рука сжимала холодную чеканную рукоять.