Эрайнаико́ 偉いな移行 Erainaikou Великий Переход (гет)

Рина медленно открыла глаза и долго пыталась угадать в мутной молочно-белой пелене, покрытой расплывчатыми серыми пятнами, потолок лазарета с ровными рядами галогеновых ламп. В голове был шум и ни одной мысли, кристально чистое и пустое сознание. С трудом девушка узнала в звуке, заполнявшем черепную коробку, течение собственной крови по артериям и венам. «Наверное, давление высокое», — отчуждённо подумала она и тут же об этом забыла.

Разглядывая потолок, Рина подумала о том, что можно ведь повернуть голову. Слева от себя она увидела огненно-рыжую макушку. Это Аника, уронив голову на переплетённые руки, спала наполовину на стуле, наполовину на кровати. За ней почти в самом углу на маленьком неудобном табурете, привалившись спиной к стене и уронив голову на грудь, спал Кафка. Он снова лицом походил на мумию, только вчера потревоженную в своей гробнице и бесцеремонно выволоченную на свет божий.

«Как в прошлый раз…», — отрешённо подумала командир, снова воздев глаза к потолку — «А что было в прошлый раз? Я… нет, тогда умер Сё… А я всё плакала. Почему Саша взял такой странный позывной — Сёгун? Ему бы лучше подошло назваться булочкой с корицей. Он же милый, как ребёнок. Наивный, с веснушками, и волосы как пух. Одуванчик на ветру. Такой добрый и робкий. Зачем он пошёл в жнецы? Что ему было там делать? Мстить? Я бы сама отомстила за него. Я бы могла его защищать, а он должен был уйти из организации и поступить в институт. У него был талант в химии, отучился бы, создал семью, пришёл в научный отдел, помогал разрабатывать прозы. Не послушал меня… Зачем… Зачем полез в самое пекло? Я и сама бы справилась, и Кафка меня бы защитил… Сё подставился зря, в пустую… Отдал жизнь ради меня, хоть я и не просила. Лучше бы я в тот день сама…»

Рина почувствовала холодные бороздки от слёз, прочертивших мокрые полосы на её висках. Подушка уже давно стала влажной и ледяной от сквозняка, нахально гулявшего по лазарету. «Что я здесь делаю? И где я вообще? Командировка… Точно. В первый же день я совершила ошибку и незамедлительно за неё поплатилась. Ведь я могла успеть метнуть рубиновые прозы в оставшихся протуберанцев до того, как они успели максимально уплотнить материю. Что дёрнуло меня вопить, как испуганная школьница? Будто девиантов не видела никогда. И остальных сбила с толку. Подставила под удар. Снова. Черт… Размазня. Переутомилась она… Ненавижу. Так и надо, валяйся теперь в лазарете, нечего с собой церемониться и жалеть. Не умеешь головой пользоваться, предоставь её медикам, для опытов».

От горьких мыслей Рину отвлёк странный звук. Аника проснулась и тихо всхлипывала, глядя на неё. Когда командир повернулась к ней, ворожея обняла девушку и сквозь рыдания всё повторяла одно и тоже слово: «Прости…» — За что? — недоумённо спрашивала Рина, но Аника никак не могла успокоиться. Слишком уж отчаянно она рыдала и умоляла о прощении. Но лидер была жива, и даже руками и ногами свободно могла двигать. Она приподнялась на подушке и строго произнесла: — Аника, ты меня пугаешь, в чём дело?

Ворожея вскинула на командира свои огромные разноцветные глаза, наполненные слезами, и с трудом выдавила признание: — Мы не смогли спасти твоего ребёнка, прости, он погиб мгновенно, когда тебя волной швырнуло на камни. А ещё травма головы была обширной, ты потеряла очень много крови и впала в кому на неделю. Мы думали, ты уже не очнёшься. Все так испугались… Прости нас, прости, прости, прости… — вновь повторяла она, а Рина ошарашенно смотрела на Кафку, широко распахнув глаза и с трудом осознавая смысл только что услышанных слов. Жнец тоже смотрел на неё опухшими глазами, продолжая неподвижно молча сидеть в углу.

Долгие, томительные минуты Рина собирала себя воедино по крупицам, отскребая размазанное осколками мыслей по черепной коробке сознание. Ребёнок. Погиб. Не ошиблась. Кафка. Прости… — Прости… — просипела Рина, силясь подняться и не находя в себе воли шевельнуть и пальцем. Кафка подскочил со своего колченогого табурета, бросился к её постели, видя, что Рина проваливается в поволоку истерики, закричал на ревущую Анику, чтобы уходила и не мотала нервы, плюхнулся на колени и неистово целовал Рине пальцы, стирая горячими ладонями её неутешные слёзы, повторяя безудержно, словно мантру: — Нет, нет, ты прости, моя вина, только моя, не плачь, умоляю, ты ни при чём, это всё я, только я, — как заведённый, не умолкая ни на секунду, не давая командиру вставить и слова, попытаться его оправдать, очерняя себя.

В тошнотворном забытьи прошло некоторое время. Рина кое-как привела мысли в порядок, пытаясь вернуть себе хотя бы жалкое подобие самообладания. Лучшим вариантом ей показалось расспросить о миссии. — Вы ходили на задания? — проскрипела командир севшим голосом. — Патрулирование и поиск людей под завалами никто не отменял, но я отходил от контузии и залечивал раны несколько дней, а после ухаживал за тобой. Кир сумел уладить это с Глебом. Все понимали, что от меня толку не будет, только мешаться стану. Остальных приписали к Киру. Шкет и Зеро успели отличиться, оберегая девчонок, побывали в лазарете. К счастью, отделались лёгким испугом. Ночь повалялись под чарами ворожей, те их быстренько подлатали, и на другой день снова в город.

— Так ты всё это время был здесь… — тихо прошелестела Рина. — А по мне не видно? — хмыкнул Кафка. Действительно, синяки под глазами у него были темнее смолы, блестящие, словно вакса или поплывшие чернильные разводы, чуть с желтизной. Кожа приобрела синюшный оттенок. Казалось, он не покидал эту комнату всю неделю, при этом забывая есть, пить и спать. Рина попыталась, превозмогая боль, титаническим усилием воли сесть на постели, но физических сил не хватило, ей удалось лишь слегка приподнять плечи, после чего она вновь рухнула на подушку, тесно сжав зубы, сдерживая стон. Всё тело было наполнено жгучей болью, словно конечности её были отсечены и лежали рядом на постели, а в местах отсечения их забыли прижечь, и потому потревоженные нервы взрывались калейдоскопом мучительных искр в каждой клеточке израненной оболочки.

— Лежи, пожалуйста, спокойно, — попросил Кафка, — я не хочу торчать здесь ещё неделю. Сделай мне одолжение, побереги силы. Позже вернутся ворожеи, они помогут. Инга сказала, что, когда ты очнёшься, дело останется за малым. Они вернули тебя практически с того света, проводя посменно много часов в лазарете возле твоей койки. Не обесценивай их труд. Рина слегка кивнула. Если это состояние — результат невероятной работы, проделанной таким количеством ворожей за огромный отрезок времени, то что же было с её телом неделю назад? Думать об этом не хотелось. А вот о том, как хочется жить, теперь думалось постоянно. И Рина поклялась мысленно, что не позволит погибнуть ни себе, ни другим. «Головой нужно работать по назначению, а не в качестве движущейся мишени для ЕС. Ну держитесь, паскуды».

* * *

Потянулись бестолковые, пустые часы пребывания в лазарете, теперь уже в ясном сознании. Кафка, убедившийся наконец, что жизни Рины ничего не угрожает, вернулся в отряд, каждый день отправляясь на задание с остальными. Рина больше не сходила с ума от волнения за них, понимая, что черту они уже прошли. Тогда, в первый же день, так ещё и по её вине. Беспокоиться теперь совершенно бессмысленно. Нужно думать, что можно предпринять, как увеличить шансы жнецов вернуться на свою базу в родном городе.

Вечерами приходил Кафка, всегда улыбчивый, но не всегда целый, то в копоти, то в ожогах, то в осколочных ранах, а то и вовсе заштопанный рукой не менее опытного медика, чем Степаныч. Рина тоже старалась ему улыбаться. Чувствовала вину. Хотела забрать это чувство у него без остатка. Жалела и терзалась, что предполагала и умолчала. А теперь поздно и говорить. Они вообще больше молчали, избегая новой табуированной темы. В этой войне, начавшейся вскоре после их рождения, Кафка и Рина, условно, конечно, теперь похоронили первое своё дитя. Им обоим ситуация виделась именно так. Это читалось во взгляде, и не нужны были слова. Осталась только боль сожалений. И чувство вины.

* * *

Рине всё-таки пришлось проваляться в лазарете ещё неделю до того момента, как её потрёпанное взрывом тело восстановилось полностью. К величайшему её удивлению и облегчению за это время на их базе никто не погиб. Новые командированные отряды освоились, сектор, выделенный этой базе, удалось разделить, и теперь, благодаря этому, жнецы могли патрулировать меньшую площадь, тем самым умаляя риски. Отряды Рины и Кира объединили, участок им выделили относительно спокойный, на нём большинство зданий сохранилось в практически первозданном виде, всех людей давно эвакуировали, и можно было спокойно сосредоточиться на поиске и устранении протуберанцев и спирит. Активность Эрайнаико значительно снизилась, парные порталы появлялись всё реже, количество гостей из врат тоже неуклонно снижалось. Казалось, Изнанка исчерпала себя, а ЕС переоценило собственные силы. Однако нырки, в виду нестабильности общего энергетического поля в городе, по-прежнему были под запретом.

В тот день, вернувшись с очередного задания целыми и невредимыми, за вычетом ментальных ран, полученных от спирит, и стандартного набора ссадин и царапин в награду от взбесившегося девиантного протуберанца, которому не хватило-таки янтарной прозы в этот раз, и его взрывной волны, Рина вспомнила нечто крайне важное. Она, воспользовавшись тем, что Анику вызвали в научный центр, и ворожея не узнает о приватном разговоре командира с медиумом, отвела Лику в комнату парней, выгнав их предварительно на плац под предлогом дополнительной тренировки, и расспросила о том, как девушка провела своё восемнадцатилетие. Лика грустно улыбнулась и тихо произнесла: — Без тебя это был не праздник, конечно, и Кафки там не было. Но ребята постарались сделать для меня этот день чуточку лучше. Мне надарили милых безделушек, а Зеро преподнёс, ты не поверишь, кулон, который он выточил сам.

С этими словами Лика вытащила из-под ворота платья покачивающийся на прочном шнурке деревянный амулет, напоминающий то ли славянский оберег, то ли кельтский талисман от духов. Рина мягко улыбнулась: — Значит, решился всё-таки этот трус на смелый поступок. Одобряю, рада за тебя. Береги его. Лика кивнула: — Вся его бравада трещит по швам, когда мы одни. Я удивлена, каким он может быть хрупким, эта махина-то. Конечно, я буду его беречь. И ты береги Кафку, пожалуйста. Он без тебя просто не существует, словно дух. Не терзай его, личная просьба от меня. И немножко от Зеро. Рина нахмурилась, не зная, как реагировать. Как-то это было жутковато, что ли.

— С каких пор это у нас яйца курицу учат? — недобро ухмыляясь, строго спросила она. — Не сердись, — стушевалась медиум, — я не хочу тебя обидеть и тем паче что-то навязать. Это просто просьба, не более. Рина расслабилась и потрепала медиума по волосам: — Я тебе честно скажу, вы меня достали. Все. Но я прислушаюсь. Вы мне очень дороги. И я ценю вашу заботу. Спасибо. А теперь рассказывай всё. — Что? — изумилась Лика. — Луноликая, не шути со мной, ты прекрасно знаешь, о чём я говорю, — хитро прищурившись, пропела командир. Лика густо покраснела и замолчала. Но после всё же решилась и, запинаясь, сбивчиво стала пересказывать Рине события того вечера.

* * *

На другой день патрулирование проходило как обычно, ничего не предвещало беды. Прочесав свой участок, Рина связалась с Глебом чтобы убедиться, что остальные отряды не запрашивали помощь, и организовала привал. Кир отпустил своих подчинённых пройтись, а сам остался с Риной, Кафкой, Ликой и Зеро. Шкет с Аникой свинтили в неизвестном направлении вместе с ранцем, набитым прозами, и Рине это категорически не нравилось, но всё же она не позволила себе их остановить, сочла такой поступок малодушным. Ведь это и значит — жить. Дурачиться и веселиться, проводить важные, наполненные нежность минуты с самыми близкими. Рина только задумалась о том, что сама лишает этого Кафку, как отвлеклась на неясное мельтешение возле одного из зданий. Ей махал руками что есть сил, аки взбесившаяся мельница, Шкет.

Кир отвлёкся на гитару Зеро, которую этот аферист умудрился раздобыть даже в Н, и Рина, повинуясь внутреннему чутью, не стала его отвлекать. Дёрнула Кафку за рукав и повлекла за собой в ту сторону, где обретался Шкет. Приблизившись, Рина увидела, что жнец прикладывает к губам палец, вынуждая не шуметь. За его спиной маячила встревоженная Аника. Подойдя вплотную, Рина зашептала: — Что у вас здесь? — Идём, — коротко бросил Шкет и молча вошёл в здание. Кафка недоумённо переглянулся с Риной, та вскинула взгляд на Анику, но та была вся бледная, белее, чем обычно, и хранила гробовое молчание. Рина заволновалась. Проскользнув бесшумно в дом вслед за Шкетом, командир оставила на стрёме Кафку и Анику, а сама след в след кралась за подчинённым, силясь понять, к чему такая секретность, если спириты всё равно их почуют, но без прямого приказа ЕС ничего предпринимать не станут, а для этого поблизости должны быть врата, которые медиумы давно бы уже почувствовали. Протуберанцам же вообще всё по барабану, они в поиске целей ориентируются на нечто неосмыслимое для людей.

Внезапно Шкет остановился на подходе к просторному помещению, лишённому двери, и замер за углом, знаками указывая командиру притаиться и наблюдать за происходящим внутри. Рина едва сдержала отчаянный вопль, увидев наконец в дальнем конце помещения жуткую картину. Возле стены спиной к дверному проёму, не замечая слежки, стояли Мина и Стим, подчинённые Кира. Они не разговаривали, не реагировали ни на что, уставившись в кусок бетона, словно это был плазменный экран. Но шокировало Рину не это. Девушка и парень стояли в толпе спирит, совершенно безразличных к людям, сгрудившихся вокруг них плотным кольцом, так же уставив свои прекрасны глаза и жуткие лица в пустую стену, составляя в общей массе единое кишащее светящееся полотно. Создавалось впечатление, что спириты не случайно не замечают Мину и Стима. Как будто они среди своих. Внимают невидимому собеседнику.