Тень Квинтессона (джен)

Гигантский фабричный комплекс Мира Машин был как живое чудовище, чьи внутренности гудели, дышали и извергали багровый жар. Огромные трубы, извивающиеся, как вены, тянулись к потолку, теряясь в клубах чёрного дыма, что сгущались под куполом, словно грозовые тучи. Конвейеры, широкие и неумолимые, двигались с монотонным лязгом, их металлические ленты звенели, унося куски раскалённого металла в пасть плавильных печей. Багровый свет от этих печей заливал всё вокруг, отбрасывая длинные, зловещие тени, что плясали на стенах, как призраки павших. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом горелого масла, расплавленного металла и едкого озона, который жалил сенсоры. Каждый звук — скрежет шестерён, рёв огня, далёкие крики надсмотрщиков — сливался в симфонию индустриального ада, что сдавливала искры тех, кто осмеливался ступить сюда.

Орион Пакс пробирался через узкий проход между двумя массивными конвейерами, его красно-синяя броня, покрытая слоем ржавой пыли и сажи, тускло отражала багровый свет. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные гнетущей атмосферой, как звёзды, задушенные дымом. Его синяя оптика горела настороженным светом, но в ней отражались багровые отблески, придавая его взгляду тревожный, почти лихорадочный оттенок. Его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами от недавних схваток, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию. Он двигался осторожно, его броня скрипела, когда он пригибался, избегая искр, что сыпались с потолка. В его руке был дата-чип, холодный и неподатливый, как напоминание о миссии, что вела его в этот кошмар. Но его искра сжималась от увиденного — отчаяние, жестокость, рабство, что пропитывали этот мир, били по его идеалам, как молот по наковальне.

Мегатрон следовал за ним, его серебристая броня, покрытая вмятинами и тёмными пятнами машинного масла, звенела от каждого шага. Энергонный клинок в его руке гудел, его багровое свечение казалось ещё более зловещим в этом мире, как кровь, что ждёт новой жертвы. Красная оптика горела ярким, почти лихорадочным огнём, выдавая гнев, что кипел в его процессорах. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его щитом, но в его взгляде мелькала тень отвращения — не к Ориону, а к этому месту, к Квинтессонам, что создали этот ад. Его движения были резкими, почти вызывающими, как будто он бросал вызов самим стенам, что окружали их.

Орион остановился у края прохода, его синяя оптика сузилась, когда он взглянул на цех впереди. Гигантские механизмы, чьи тени нависали над ними, как горы, двигались с оглушительным скрежетом, их поршни поднимались и опускались, как дыхание титана. Плавильные печи извергали багровый жар, их свет заливал конвейеры, где куски металла превращались в оружие, части дронов или что-то ещё более зловещее. Орион сжал дата-чип сильнее, его пальцы, покрытые пылью, дрожали от напряжения. — Это сердце их машины, — прошептал он, его голос был тихим, но полным сдержанной боли. — Всё здесь… построено на страданиях.

Мегатрон шагнул ближе, его броня звякнула, когда он скрестил руки, его клинок всё ещё гудел в руке.

— Страдания? — прорычал он, его голос был низким, рычащим, пропитанным презрением.

— Это не просто страдания, Пакс. Это их сила. Они выжимают искры из наших братьев, чтобы питать этот ад. — Его красная оптика вспыхнула, отражая багровый свет печей, и его губы скривились в горькой усмешке.

— И ты всё ещё думаешь, что мы найдём здесь ответы?

Орион повернулся к нему, его синяя оптика встретила красный взгляд Мегатрона, и их глаза скрестились, как мечи. — Я не знаю, что мы найдём, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, несмотря на боль, что сдавливала его процессоры.

— Но Рэтч верил, что Камера Эха — их слабость. И если Нокаут здесь, он знает больше, чем мы. — Он сделал паузу, его оптика потускнела, но не погасла.

— Мы должны продолжать.

Мегатрон фыркнул, его броня скрипнула, когда он наклонился ближе, его тень упала на Ориона, как саван.

— Вера, — повторил он, его голос был полон яда, но в нём мелькнула тень усталости.

— Твоя вера нас погубит, Пакс. Но я не собираюсь умирать в этом пекле. — Он выпрямился, его клинок описал дугу, отбрасывая багровый блик на стены.

— Веди, пока я не решил разнести это место.

Орион сжал губы, его броня звякнула, когда он повернулся к цеху. Его взгляд скользнул по конвейерам, по трубам, что извергали пар, по теням, что шевелились, как живые. Он чувствовал, как гнетущая атмосфера давит на него, но воспоминание о Рэтче — его ворчливый голос, его вера — было как маяк в этом багровом аду.

— Тогда держись ближе, — сказал он тихо, его голос был полным сдержанной решимости.

— И не начинай бой, пока мы не будем готовы.

Мегатрон хмыкнул, его губы скривились в полуулыбке, но он последовал за Орионом, его шаги были тяжёлыми, но твёрдыми. Цех вокруг них ревел — печи извергали жар, конвейеры лязгали, а тени, густые и живые, наблюдали. Они были лишь двумя фигурами в этом индустриальном аду, их броня казалась крошечной на фоне гигантских механизмов, но их решимость — хрупкая, но несгибаемая — была их единственным оружием против тьмы, что ждала впереди.

Гигантский фабричный комплекс Мира Машин был как ад, выкованный из металла и огня. Багровый свет плавильных печей заливал цех, отбрасывая зловещие отблески на стены, покрытые копотью и багровыми символами Квинтессонов, что пульсировали, словно живые. Конвейеры гудели, их ленты с оглушительным лязгом несли куски раскалённого металла к прессам, чьи удары сотрясали пол, как сердцебиение титана. Огромные трубы, извиваясь под потолком, извергали пар, что шипел, смешиваясь с запахом горелого масла, энергона и едкого озона, который жалил сенсоры. Тени от гигантских механизмов, чьи поршни двигались с неумолимой точностью, шевелились на полу, как призраки, что следили за каждым движением. Атмосфера была пропитана отчаянием, жестокостью и гнётом, что сдавливали искры, как невидимый пресс.

Орион Пакс и Мегатрон притаились за массивным основанием конвейера, их броня почти сливалась с тенями, что укрывали их от багрового света. Орион, чья красно-синяя броня была покрыта ржавой пылью и сажей, пригнулся, его синяя оптика горела тревожным светом, отражая багровые отблески печей. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные гнетущей атмосферой, как звёзды, задушенные дымом. Его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая боль, что терзала его при виде этого ада. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был единственным якорем, что удерживал его от отчаяния. Он смотрел на сцену перед собой, и его искра сжималась, как будто каждый лязг конвейера бил по его идеалам.

Мегатрон, чья серебристая броня была покрыта вмятинами и пятнами машинного масла, стоял чуть позади, его энергонный клинок гудел в руке, отбрасывая багровое свечение, что казалось кровью в этом мире. Его красная оптика пылала лихорадочным огнём, выдавая гнев, что кипел в его процессорах, готовый вырваться наружу. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской ярости, но в его взгляде мелькала тень отвращения, как будто этот мир был зеркалом, что показывало ему худшее из того, против чего он боролся на Кибертроне. Его броня гудела, как грозовая туча, а пальцы сжимали рукоять клинка так, что металл скрипел.

Перед ними, в багровом свете цеха, работали порабощённые трансформеры — их фигуры, согнутые и измождённые, двигались с механической монотонностью, как марионетки, чьи нити держали невидимые руки. Их броня, некогда яркая, теперь была покрыта ржавчиной и копотью, местами разъедена кислотой или пробита грубыми швами. У многих в корпусах торчали импланты Квинтессонов — тускло светящиеся багровые кристаллы, что мигали, как глаза надсмотрщиков, контролируя каждый их шаг. Их движения были медленными, лишёнными жизни, а оптика — пустой, тусклый металл, где не осталось ни искры надежды, ни тени сопротивления. Они поднимали куски металла, подавали их на конвейер, их руки дрожали от усталости, но не останавливались, словно страх был сильнее боли.

Надсмотрщики — дроны Квинтессонов, чьи чёрные корпуса блестели, как обсидиан, — парили над рабами, их неоново-зелёные глаза мигали в унисон, сканируя цех. В их суставчатых конечностях шипели энергетические хлысты, чьи багровые нити рассекали воздух с резким свистом. Один из дронов завис над трансформером, чья броня была почти раздавлена, и хлыст опустился с треском, высекая искры из его спины. Трансформер издал слабый стон, но не остановился, его руки продолжали двигаться, как будто жизнь давно покинула его, оставив лишь оболочку.

Орион сжал кулак, его броня скрипнула, а синяя оптика потускнела от боли, что пронзила его при виде этой сцены. Его разум пытался найти логику, смысл в этом безумии, но всё, что он видел, было страданием, что ломало его веру в справедливость.

— Они… как тени самих себя, — прошептал он, его голос был тихим, почти сломленным, но в нём звучала решимость, что боролась с отчаянием.

— Квинтессоны забрали их искры… их волю.

Мегатрон, чья красная оптика вспыхнула ярче, стиснул зубы, его клинок дрогнул в руке, отбрасывая багровый блик на пол.

— Это не просто рабство, Пакс, — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным яростью, что готова была взорваться.

— Это их способ сломать нас. Превратить воинов в шестерёнки их машины. — Его броня загудела, как будто его гнев физически сотрясал его корпус, и его взгляд метнулся к надсмотрщику, чей хлыст снова поднялся над трансформером.

— Я разрублю их всех.

Орион повернулся к нему, его синяя оптика вспыхнула, и он схватил Мегатрона за руку, его пальцы сжали его броню с неожиданной силой.

— Не сейчас, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, но в нём звучала мольба.

— Если ты атакуешь, они поднимут тревогу.

Мы не поможем им, если нас поймают. — Его взгляд встретил красную оптику Мегатрона, и их глаза скрестились, как мечи, разделённые пропастью их убеждений.

Мегатрон вырвал руку, его броня звякнула, и он наклонился ближе, его тень упала на Ориона, как саван. — Ты видишь это и всё ещё хочешь прятаться? — прорычал он, его голос был полон яда, но в нём мелькнула тень боли, что он не хотел признавать.

— Они умирают, Пакс. Медленно, каждый цикл. И ты просишь меня смотреть? — Его клинок вспыхнул ярче, как будто откликаясь на его гнев, и его оптика сузилась, изучая Ориона, как врага или союзника.

Орион сжал губы, его броня скрипнула, когда он отвернулся, его взгляд снова упал на рабов. Крупный план одного из трансформеров — его лицо, покрытое ржавчиной, с пустыми глазами, где когда-то горела искра, — отпечатался в его сенсорах, как рана.

— Я не прошу смотреть, — сказал он тихо, его голос был полным сдержанной скорби.

— Я прошу дать им шанс. Если мы найдём Нокаута, Камеру Эха… мы сможем остановить это. — Он сделал паузу, его оптика потускнела, но не погасла.

— Но не кровью. Не сейчас.

Мегатрон фыркнул, его губы скривились в горькой усмешке, но он опустил клинок, его багровое свечение потускнело.

— Твоя надежда меня погубит, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень уважения.

— Но веди. Пока я не решил иначе. — Он отступил в тень, его броня звякнула, и его красная оптика всё ещё горела, наблюдая за надсмотрщиками, как хищник, что ждёт своего часа.

Орион выдохнул, его броня слегка расслабилась, но его взгляд остался прикован к рабам. Цех вокруг них ревел — печи извергали жар, конвейеры лязгали, хлысты надсмотрщиков свистели, а стоны трансформеров вплетались в этот зловещий хор. Их путь к Камере Эха, к Нокауту, был полон опасностей, но лица рабов — пустые, сломленные — были напоминанием, что их миссия была не только о выживании, но и о надежде, что всё ещё теплилась в их искрах, несмотря на тьму, что окружала их.

Фабричный комплекс Мира Машин был как разверзшаяся бездна, где огонь и металл сплелись в гимн жестокости. Багровый свет плавильных печей заливал цех, отбрасывая зловещие тени на чёрные стены, покрытые пульсирующими символами Квинтессонов, что мигали, как глаза, следящие за каждым движением. Конвейеры гудели с монотонным лязгом, их ленты несли куски раскалённого металла к прессам, чьи удары сотрясали пол, как громовые раскаты. Огромные трубы извергали пар, что шипел, смешиваясь с запахом горелого масла, энергона и едкого озона, который жалил сенсоры. Стоны порабощённых трансформеров, лязг цепей и свист энергетических хлыстов надсмотрщиков сливались в зловещий хор, что раздирал искры, как ржавый клинок. Атмосфера была пропитана отчаянием, гнётом и безысходностью, что сдавливали разум, как невидимый пресс.

Орион Пакс и Мегатрон всё ещё укрывались за массивным основанием конвейера, их броня растворялась в тенях, что защищали их от багрового света. Орион, чья красно-синяя броня была покрыта ржавой пылью и сажей, стоял неподвижно, его синяя оптика потускнела, отражая боль от увиденного — порабощённые трансформеры, их пустые глаза, их ржавая броня с имплантами Квинтессонов. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от падения в пропасть отчаяния. Но его взгляд был прикован к Мегатрону, чья ярость, как буря, готова была вырваться наружу.

Мегатрон стоял, его серебристая броня, покрытая вмятинами и пятнами машинного масла, гудела, как будто его гнев физически сотрясал его корпус. Его энергонный клинок был опущен, но багровое свечение лезвия пульсировало, отражая багровый свет печей, как кровь, что ждёт новой жертвы. Его красная оптика пылала лихорадочным огнём, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было искажено яростью, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая бурю, что бушевала в его процессорах. Он смотрел на трансформеров, чьи согнутые фигуры двигались с механической монотонностью, на надсмотрщиков-дронов, чьи энергетические хлысты рассекали воздух, и его кулаки сжались так, что металл заскрипел, а броня загудела от сдерживаемой энергии.

Крупный план его лица: красная оптика вспыхнула ярче, отражая багровый свет фабрики, как пламя, что пожирает всё на своём пути. Его шрамы, высеченные битвами, казались глубже в этом свете, а его взгляд был как клинок, готовый разрубить саму реальность. В этот момент его разум унёсся в прошлое — короткий, резкий флешбэк, как удар молота. Шахты Каона, тёмные и душные, где он, ещё не Мегатрон, а Д-16, задыхался под гнётом Совета, где его братья ломались под ударами надсмотрщиков, где их искры гасли в цепях. Тогда он поклялся разрушить этот порядок, и теперь, в этом багровом аду, он видел то же рабство, ту же несправедливость, но в тысячу раз хуже, искажённое до предела Квинтессонами.

— Это не просто рабство, — прорычал он, его голос был низким, хриплым, как гром, что предвещает бурю.

— Это их способ плюнуть нам в искры. — Его клинок дрогнул в руке, багровое свечение вспыхнуло ярче, и его броня загудела громче, как будто его гнев был готов разорвать его изнутри.

— Они думают, что могут сломать нас. Меня. — Его красная оптика метнулась к надсмотрщику, чей хлыст снова опустился на спину трансформера, и его кулаки сжались так, что суставы заскрипели.

Орион, чья синяя оптика расширилась от тревоги, шагнул ближе, его броня скрипнула, когда он положил руку на плечо Мегатрона.

— Я знаю, — сказал он тихо, его голос был ровным, но полным боли, что отражала его собственное отчаяние.

— Я вижу это. Но если ты сейчас начнёшь бой, ты погубишь нас всех. — Его пальцы сжали броню Мегатрона, как будто пытаясь удержать его от пропасти, и его взгляд встретил красную оптику, полную ярости.

— Мы найдём Нокаута. Мы найдём Камеру Эха. Но не так.

Мегатрон резко повернулся, его красная оптика вспыхнула, и он сбросил руку Ориона, его броня звякнула от резкого движения.

— Не так? — прорычал он, его голос был полон яда, но в нём мелькнула тень боли, что он не хотел признавать.

— Ты видишь их, Пакс! — Он указал клинком на трансформеров, их согнутые фигуры, их пустые глаза.

— Они умирают, пока ты цепляешься за свою надежду! — Его тень упала на Ориона, как саван, и его голос стал тише, но опаснее.

— Я не буду стоять и смотреть, как наши братья гниют в цепях.

Орион сжал кулак, его броня скрипнула, а синяя оптика потускнела, но не погасла. Он чувствовал, как гнев Мегатрона эхом отзывается в его собственной искре, но его разум цеплялся за слова Рэтча, за веру, что их миссия может изменить этот ад.

— Я не прошу тебя смотреть, — сказал он твёрдо, его голос был как сталь, что не гнётся.

— Я прошу тебя бороться с умом. Если мы умрём здесь, их страдания будут напрасны. — Его взгляд был полным решимости, но в нём мелькнула тень мольбы, как будто он умолял Мегатрона не потерять себя в этой ярости.

Мегатрон стиснул зубы, его красная оптика сузилась, и он отвернулся, его взгляд снова упал на рабов, на надсмотрщиков, чьи хлысты свистели в воздухе. Его клинок опустился, но его броня всё ещё гудела, как вулкан, готовый взорваться.

— Ты и твои планы, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень усталости.

— Но если я увижу ещё один хлыст, я начну резню. — Он шагнул назад, его тень слилась с конвейером, но его красная оптика всё ещё горела, как маяки гнева.

Орион выдохнул, его плечи слегка опустились, но его синяя оптика осталась прикована к Мегатрону. Цех вокруг них ревел — печи извергали жар, конвейеры лязгали, хлысты надсмотрщиков свистели, а стоны рабов вплетались в этот зловещий хор. Их хрупкий союз, натянутый, как струна, был на грани разрыва, но их общая цель — найти Нокаута, найти Камеру Эха — была единственным, что удерживало их вместе в этом багровом аду, где ярость Мегатрона была как пламя, готовое сжечь всё на своём пути.

Фабричный комплекс Мира Машин был как адская кузница, где металл и огонь сплелись в гимн страдания. Багровый свет плавильных печей заливал цех, отбрасывая зловещие тени на чёрные стены, испещрённые пульсирующими символами Квинтессонов, что мигали, словно глаза неведомого зверя. Конвейеры гудели с оглушительным лязгом, их ленты несли раскалённые куски металла к прессам, чьи удары сотрясали пол, как сердцебиение машины, пожирающей жизни. Трубы, извивающиеся под потолком, извергали пар, что шипел, смешиваясь с запахом горелого масла, энергона и едкого озона, который жалил сенсоры. Стоны порабощённых трансформеров, лязг цепей и резкий свист энергетических хлыстов надсмотрщиков сливались в зловещий хор, что раздирал искры, как ржавый клинок. Атмосфера была пропитана гнётом, отчаянием и жестокостью, что сдавливали разум, как тиски.

Орион Пакс и Мегатрон всё ещё укрывались за массивным основанием конвейера, их броня растворялась в тенях, что защищали их от багрового света. Орион, чья красно-синяя броня была покрыта ржавой пылью и сажей, стоял неподвижно, его синяя оптика горела болью и решимостью, отражая багровые отблески печей. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные гнетущей атмосферой, как звёзды, задушенные дымом. Его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая скорбь, что терзала его при виде порабощённых трансформеров. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от отчаяния.

Мегатрон, чья серебристая броня была покрыта вмятинами и пятнами машинного масла, стоял рядом, его энергонный клинок опущен, но багровое свечение лезвия пульсировало, как кровь, ждущая жертвы. Его красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской ярости, но в его взгляде мелькала тень отвращения к этому миру, что отражал худшее из его прошлого. Его броня гудела, как грозовая туча, а пальцы сжимали рукоять клинка, готовые к бою.

Перед ними, в багровом свете цеха, порабощённые трансформеры продолжали свой изнуряющий труд. Их ржавая броня, изъеденная кислотой, скрипела, а импланты Квинтессонов — тускло светящиеся багровые кристаллы — мигали, контролируя каждый их шаг. Их движения были медленными, механическими, а пустые глаза смотрели в никуда, как будто их искры давно угасли. Но один из них, трансформер с потрескавшейся серой броней, внезапно споткнулся, его ослабевшие руки не удержали тяжёлый кусок металла, и он рухнул на колени с глухим стоном. Конвейер продолжал двигаться, угрожая раздавить его, а надсмотрщик-дрон, чей чёрный корпус блестел, как обсидиан, завис над ним. Его неоново-зелёные глаза вспыхнули, и энергетический хлыст взметнулся, готовый опуститься с треском.

Орион среагировал мгновенно. Его синяя оптика расширилась, и он, не раздумывая, рванулся вперёд, его броня скрипнула, когда он пригнулся, скользя в тень конвейера. Его рука, покрытая пылью и царапинами, схватила упавший кусок металла и отбросила его на ленту, а затем мягко, но твёрдо подхватила трансформера под локоть, помогая ему встать. Крупный план его руки: пальцы, сильные, но осторожные, сжимали ржавую броню раба, как будто пытались передать ему частичку надежды.

— Держись, — прошептал Орион, его голос был тихим, но полным сострадания, что пробивалось сквозь гнёт этого ада.

Трансформер поднял голову, его тусклая оптика, почти погасшая, вспыхнула слабым светом удивления, смешанного со страхом. Его лицо, покрытое ржавчиной и шрамами, было измождённым, а импланты на его груди мигали, как глаза надсмотрщика. Он смотрел на Ориона, как на призрак, не веря, что кто-то мог рискнуть ради него.

— Ты… кто? — прошептал он, его голос был хриплым, едва слышным, как эхо давно забытой жизни.

Надсмотрщик-дрон повернулся, его зелёные глаза сузились, и хлыст замер в воздухе, готовый ударить. Орион быстро отступил в тень, его броня звякнула, когда он прижался к конвейеру, его синяя оптика следила за дроном, сердцебиение систем ускорялось. Дрон просканировал пространство, но, не найдя нарушителя, вернулся к своему посту, его хлыст опустился, а трансформер, всё ещё дрожа, продолжил работу, его взгляд на миг задержался на тенях, где скрылся Орион.

Мегатрон, наблюдавший за этим из укрытия, стиснул зубы, его красная оптика вспыхнула раздражением.

— Безрассудство, Пакс, — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным неодобрением.

— Ты чуть не выдал нас ради одного сломленного? — Его клинок дрогнул в руке, багровое свечение отразилось в его оптике, как пламя, и его броня загудела, как будто его гнев искал выхода.

— Они все сломлены. Ты не спасёшь их, рискуя нашими искрами.

Орион повернулся к нему, его синяя оптика горела решимостью, но в ней мелькнула тень боли.

— Он не сломлен, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, несмотря на свист хлыстов и лязг конвейеров, что окружали их.

— Пока в них есть искра, они не сломлены. — Его рука сжала дата-чип, и воспоминание о Рэтче — его ворчливый голос, его слова о надежде — вспыхнуло в его разуме, как маяк.

— Если мы не поможем хотя бы одному, что мы тогда защищаем?

Мегатрон фыркнул, его губы скривились в горькой усмешке, но его красная оптика на миг потускнела, как будто слова Ориона задели что-то глубоко в его процессорах.

— Твоя доброта нас погубит, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень уважения, что он не хотел признавать.

— Но делай, как знаешь. Только не жди, что я буду вытаскивать тебя из-под хлыстов. — Он отвернулся, его тень слилась с конвейером, но его взгляд всё ещё следил за надсмотрщиками, как хищник, что ждёт своего часа.

Орион выдохнул, его броня слегка расслабилась, но его синяя оптика осталась прикована к трансформеру, которого он спас. Крупный план его лица: слабый свет в его оптике, тень удивления, что всё ещё теплилась в его ржавой броне, был как искра, что отказывалась гаснуть. Цех вокруг них ревел — печи извергали жар, хлысты свистели, конвейеры лязгали, а стоны рабов вплетались в этот зловещий хор. Их путь к Нокауту, к Камере Эха, был полон опасностей, но сострадание Ориона, рискованное и хрупкое, было напоминанием, что даже в этом багровом аду их миссия была не только о выживании, но и о надежде, что всё ещё жила в их искрах.

Фабричный комплекс Мира Машин был как живое воплощение кошмара, где металл, огонь и страдание сплелись в симфонию разрушения. Багровый свет плавильных печей заливал цех, отбрасывая зловещие тени на чёрные стены, испещрённые пульсирующими символами Квинтессонов, что мигали, словно глаза, следящие за каждым шагом. Конвейеры гудели с оглушительным лязгом, их широкие ленты несли раскалённые куски металла к массивным прессам, чьи удары сотрясали пол, как молнии, бьющие в сердце земли. Трубы, извивающиеся под потолком, извергали пар, что шипел, смешиваясь с запахом горелого масла, энергона и едкого озона, который жалил сенсоры. Стоны порабощённых трансформеров, свист энергетических хлыстов надсмотрщиков и рёв механизмов сливались в зловещий хор, что раздирал искры, как ржавый клинок. Атмосфера была пропитана гнётом, жестокостью и отчаянием, что сдавливали разум, как стальной капкан.

Орион Пакс и Мегатрон, укрывшиеся за основанием конвейера после рискованного поступка Ориона, теперь стояли перед новой угрозой — им нужно было пересечь работающий цех, чтобы продолжить путь к Нокауту и Камере Эха. Цех был лабиринтом движущихся механизмов: конвейеры, усеянные раскалённым металлом, двигались с неумолимой скоростью; прессы, чьи массивные плиты опускались с оглушительным грохотом, угрожали раздавить всё на своём пути; искры сыпались с потолка, как огненный дождь, оставляя дымящиеся следы на полу. Надсмотрщики-дроны, их чёрные корпуса блестели в багровом свете, парили над цехом, их неоново-зелёные глаза сканировали пространство, готовые заметить малейшее нарушение.

Орион, чья красно-синяя броня была покрыта ржавой пылью и сажей, пригнулся, его синяя оптика горела сосредоточенным светом, сканируя цех. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные гнетущей атмосферой, как звёзды, задушенные дымом. Его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая смесь решимости и тревоги. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его в этом аду. Его сенсоры анализировали движение конвейеров, ритм прессов, траектории искр, и его разум работал с холодной точностью, выстраивая маршрут через этот смертельный лабиринт.

Мегатрон, чья серебристая броня была покрыта вмятинами и пятнами машинного масла, стоял рядом, его энергонный клинок гудел в руке, багровое свечение лезвия отражало свет печей, как кровь, ждущая жертвы. Его красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его щитом, но в его движениях появилась настороженность, как будто даже он понимал, что этот цех — не место для слепой атаки. Его броня гудела, как грозовая туча, а пальцы сжимали рукоять клинка, готовые к бою.

Орион указал на узкий проход между двумя конвейерами, где тени были гуще, но ленты двигались с пугающей скоростью, а прессы опускались с интервалом в несколько секунд.

— Мы можем пройти там, — прошептал он, его голос был тихим, но твёрдым, несмотря на рёв механизмов. — Нужно двигаться быстро, между ударами прессов. — Его синяя оптика метнулась к Мегатрону, и в его взгляде мелькнула тень вызова.

— Ты сможешь?

Мегатрон фыркнул, его красная оптика вспыхнула раздражением, но его губы скривились в горькой усмешке.

— Сомневаешься во мне, Пакс? — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным сарказмом.

— Я пробивался через шахты Каона, пока ты читал свои архивы. — Его клинок описал дугу, отбрасывая багровый блик на стены, и его броня загудела, как будто его гнев подпитывал его силу.

— Веди. Но если ты замешкаешься, я не буду ждать.

Орион сжал губы, его броня скрипнула, но он кивнул, его синяя оптика сузилась, сосредоточившись на маршруте.

— Тогда держись за мной, — сказал он твёрдо, его голос был как сталь, что не гнётся. Он рванулся вперёд, его броня звякнула, когда он проскользнул между конвейерами, его движения были быстрыми, но точными, как у воина, что танцует со смертью. Динамичный кадр: его фигура мелькала в багровом свете, тени от движущихся механизмов играли на его броне, а искры сыпались вокруг, как огненный вихрь.

Мегатрон последовал за ним, его серебристая броня гудела, когда он двигался с хищной грацией, его клинок был готов к удару. Его шаги были тяжёлыми, но ловкими, и его красная оптика следила за каждым движением Ориона, как будто он ждал, что тот ошибётся. Пресс впереди опустился с оглушительным грохотом, сотрясая пол, и Орион замер, его синяя оптика вспыхнула, рассчитывая ритм. — Сейчас! — крикнул он, и они рванулись вперёд, проскальзывая под прессом за долю секунды до того, как он снова опустился, его плита ударила по полу, выбив искры.

Конвейер рядом гудел, его лента несла раскалённый металл, чьи края шипели, оставляя дымящиеся следы. Орион перепрыгнул через неё, его броня звякнула, когда он приземлился, и он обернулся, его синяя оптика встретила взгляд Мегатрона. — Быстрее! — крикнул он, его голос перекрыл рёв цеха. Мегатрон прыгнул следом, его клинок рассёк воздух, отбрасывая багровый блик, и его броня скрипела от напряжения, когда он приземлился рядом с Орионом.

Надсмотрщик-дрон, парящий над цехом, повернулся, его неоново-зелёные глаза сузились, сканируя пространство. Орион схватил Мегатрона за руку, его пальцы сжали его броню, и потянул его в тень за массивной трубой, где пар скрывал их от взгляда. — Тише, — прошептал он, его голос был напряжённым, но твёрдым. Его синяя оптика следила за дроном, сердцебиение систем ускорялось, а воспоминание о Рэтче — его слова о стратегии, о надежде — вспыхнуло в его разуме, как маяк.

Мегатрон зарычал, его красная оптика вспыхнула, но он подчинился, его броня скрипела от сдерживаемой ярости.

— Ты и твои укрытия, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень уважения.

— Если этот дрон нас заметит, я разрублю его пополам.

— Его клинок дрогнул, готовый к бою, но он остался в тени, его тень слилась с трубой.

Дрон пролетел мимо, его зелёные глаза мигнули, и цех снова погрузился в свой зловещий ритм. Орион выдохнул, его плечи слегка опустились, но его синяя оптика осталась прикована к маршруту впереди. Динамичные кадры: их фигуры мелькали между конвейерами, тени от прессов и искр играли на их броне, а багровый свет заливал всё вокруг, как кровь, текущая по венам этого ада. Они были лишь двумя искрами в этом индустриальном кошмаре, но их ловкость, их решимость — хрупкая, но несгибаемая — была их единственным оружием против механизмов, что угрожали раздавить их на пути к Нокауту и Камере Эха.

Фабричный комплекс Мира Машин был как адская машина, чьи шестерни перемалывали не только металл, но и искры тех, кто попал в её когти. Багровый свет плавильных печей заливал цех, отбрасывая зловещие тени на чёрные стены, испещрённые пульсирующими символами Квинтессонов, что мигали, словно глаза, следящие за каждым движением. Конвейеры гудели с оглушительным лязгом, их ленты несли раскалённые куски металла к прессам, чьи удары сотрясали пол, как раскаты грома. Трубы под потолком извергали пар, что шипел, смешиваясь с запахом горелого масла, энергона и едкого озона, который жалил сенсоры. Стоны порабощённых трансформеров, свист энергетических хлыстов надсмотрщиков и рёв механизмов сливались в зловещий хор, что раздирал разум, как ржавый клинок. Атмосфера была пропитана гнётом, жестокостью и отчаянием, что сдавливали искры, как стальной капкан.

Орион Пакс и Мегатрон, только что миновавшие смертельный лабиринт конвейеров, укрылись в узкой нише за массивной трубой, чья поверхность была покрыта копотью и ржавчиной. Тень трубы защищала их от багрового света, но не могла заглушить рёв цеха, что бил по их сенсорам, как молот. Орион, чья красно-синяя броня была покрыта ржавой пылью и сажей, пригнулся, его синяя оптика горела сосредоточенным светом, сканируя пространство. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные гнетущей атмосферой, как звёзды, задушенные дымом. Его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая смесь усталости и решимости. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его в этом кошмаре.

Мегатрон, чья серебристая броня была покрыта вмятинами и пятнами машинного масла, стоял рядом, его энергонный клинок опущен, но багровое свечение лезвия пульсировало, как кровь, ждущая жертвы. Его красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его щитом, но в его взгляде мелькала тень нетерпения, как будто он готов был разнести этот цех, чтобы вырваться из его цепей. Его броня гудела, как грозовая туча, а пальцы сжимали рукоять клинка, готовые к бою.

Перед ними, в багровом свете цеха, порабощённые трансформеры продолжали свой изнуряющий труд. Их ржавая броня скрипела, импланты Квинтессонов — тускло светящиеся багровые кристаллы — мигали, контролируя каждый их шаг. Их движения были медленными, механическими, а пустые глаза смотрели в никуда, как будто их искры давно угасли. Но один из них — тот самый трансформер с потрескавшейся серой броней, которого Орион спас от хлыста надсмотрщика — двигался чуть иначе. Его шаги были такими же медленными, но в них чувствовалась осторожность, а его тусклая оптика на миг вспыхнула, когда он взглянул в сторону ниши, где укрывались герои.

Орион заметил это, его синяя оптика сузилась, и он слегка наклонился вперёд, его броня скрипнула, когда он напряг сенсоры. Трансформер, словно почувствовав его взгляд, замедлил движение, его ржавая рука, покрытая шрамами, скользнула к куску металла на конвейере. Но вместо того, чтобы поднять его, он быстрым, почти незаметным жестом начертил что-то на поверхности металла, его пальцы дрожали, но двигались с точностью, как будто этот жест был отрепетирован тысячи раз. Крупный план его руки: пальцы, изъеденные ржавчиной, выводили символ — круг, перечёркнутый двумя линиями, что слабо засветился багровым, прежде чем металл унёсся по конвейеру.

Орион замер, его синяя оптика расширилась, отражая слабое свечение символа.

— Это знак, — прошептал он, его голос был тихим, но полным сдержанного волнения.

— Он пытается нам что-то сказать. — Его разум заработал быстрее, анализируя символ, и воспоминание о Рэтче — его слова о сопротивлении, о том, что даже в тьме есть те, кто борется, — вспыхнуло в его процессорах, как маяк.

— Это может быть указание на Нокаута… или на Сопротивление.

Мегатрон, чья красная оптика вспыхнула раздражением, фыркнул, его броня загудела, когда он наклонился ближе.

— Знак? — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным сарказмом.

— Это ловушка, Пакс. Или ты думаешь, что эти сломленные всё ещё могут сопротивляться? — Его клинок дрогнул, отбрасывая багровый блик на стены, и его взгляд метнулся к трансформеру, чья фигура уже растворилась среди других рабов.

— Он рискует своей искрой ради каракулей. Почему?

Орион повернулся к нему, его синяя оптика горела решимостью, но в ней мелькнула тень боли.

— Потому что он не сломлен, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, несмотря на рёв цеха и свист хлыстов, что доносились издалека. — Он видел, что я помог ему. Он доверяет нам. — Его рука сжала дата-чип, и его взгляд снова упал на конвейер, где символ исчез в багровом свете.

— Этот знак — их надежда. И наша.

Мегатрон стиснул зубы, его красная оптика сузилась, и он отвернулся, его тень упала на трубу, как саван. — Надежда, — повторил он, его голос был полон яда, но в нём мелькнула тень сомнения, как будто слова Ориона задели что-то глубоко в его процессорах.

— Если это ловушка, Пакс, я разрублю его первым. — Он шагнул назад, его броня звякнула, но его взгляд всё ещё следил за рабами, как хищник, что ждёт засады.

Орион выдохнул, его броня слегка расслабилась, но его синяя оптика осталась прикована к месту, где трансформер начертил символ. Крупный план его лица: слабый свет в его оптике, тень решимости, что боролась с гнётом этого ада, был как искра, что отказывалась гаснуть. Он чувствовал, как его искра сжимается от предчувствия, но этот символ — круг, перечёркнутый линиями — был как шёпот сопротивления, что пробивался сквозь тьму. Надсмотрщик-дрон, парящий над цехом, повернулся, его зелёные глаза мигнули, но он не заметил ничего подозрительного, и его хлыст снова опустился на другого раба, чей стон эхом отозвался в цехе.

Цех вокруг них ревел — печи извергали жар, конвейеры лязгали, хлысты свистели, а стоны рабов вплетались в этот зловещий хор. Их путь к Нокауту, к Камере Эха, был полон опасностей, но шёпот сопротивления, переданный через этот символ, был напоминанием, что даже в этом багровом аду были те, кто всё ещё боролся, и их хрупкий союз с Мегатроном, натянутый, как струна, был их единственным шансом донести эту искру надежды до цели.

Шахты энергона Мира Машин были как чрево древнего зверя, где тьма и отчаяние сливались в единое целое. Узкие, обваливающиеся туннели, высеченные в чёрном камне, извивались, словно вены, ведущие к сердцу этого ада. Стены, покрытые трещинами и ржавыми потёками, блестели от влаги, а местами вспыхивали тусклым багровым светом энергонных жил, что пульсировали, как живые, но их сияние было холодным, почти мёртвым. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом сырости, горелого металла и едкого газа, что жалил сенсоры, вызывая тревожные помехи. Звук работающих буров — низкий, вибрирующий гул — смешивался со стонами порабощённых трансформеров, чьи голоса эхом отдавались в туннелях, как крики заточённых душ. Опасность обвалов витала в воздухе: камни осыпались с потолка, а пол дрожал под ногами, напоминая, что эти шахты были не только тюрьмой, но и могилой. Атмосфера была клаустрофобной, гнетущей, пропитанной безысходностью, что сдавливала искры, как невидимый пресс.

Орион Пакс и Мегатрон, следуя символу, начертанному рабом в цеху, спустились в шахты через ржавую лестницу, чьи ступени скрипели под их весом, угрожая рухнуть. Орион шёл впереди, его красно-синяя броня, покрытая пылью и сажей, тускло отражала багровый свет энергонных жил. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком шахт, как звёзды, задушенные тьмой. Его синяя оптика горела настороженным светом, сканируя туннель, а его лицо, с резкими линиями и царапинами, было напряжено, выдавая смесь решимости и тревоги. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его в этом кошмаре. Его сенсоры улавливали каждый звук — скрип камней, далёкий лязг буров, стоны рабов — и его искра сжималась от предчувствия, что этот путь вёл не только к Нокауту, но и к новой опасности.

Мегатрон следовал за ним, его серебристая броня, покрытая вмятинами и пятнами машинного масла, звенела от каждого шага в узком туннеле. Его энергонный клинок был убран, но его рука лежала на рукояти, готовая к бою. Красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли в полумраке. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его щитом, но в его взгляде мелькала тень подозрения, как будто он ждал, что туннель вот-вот станет ловушкой. Его броня гудела, как грозовая туча, а его шаги были тяжёлыми, но осторожными, как у хищника, крадущегося в логове врага.

Туннель был тесным, стены почти касались их брони, а потолок нависал так низко, что Ориону приходилось пригибаться. Клаустрофобные кадры: их фигуры, освещённые тусклым багровым светом энергонных жил, казались крошечными в этом каменном лабиринте, а тени, отбрасываемые их бронёй, извивались на стенах, как призраки. Камень под ногами хрустел, осыпаясь, и Орион замер, его синяя оптика сузилась, когда слабый гул газа донёсся из глубины туннеля. — Осторожно, — прошептал он, его голос был тихим, но твёрдым, перекрывая далёкий стон раба. — Здесь могут быть выбросы. Держись ближе к стенам.

Мегатрон фыркнул, его красная оптика вспыхнула раздражением, но он прижался к стене, его броня скрипнула, когда он уклонился от осыпающегося камня.

— Ты и твои предостережения, Пакс, — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным сарказмом.

— Этот символ, за которым мы идём, лучше не быть пустышкой, или я разнесу эти шахты вместе с их хозяевами. — Его пальцы сжали рукоять клинка, и его взгляд метнулся к энергонной жиле, чей багровый свет отражался в его оптике, как кровь.

Орион повернулся к нему, его синяя оптика горела решимостью, но в ней мелькнула тень усталости. — Это не пустышка, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, несмотря на гул шахт и стоны, что эхом отдавались вокруг.

— Тот раб рисковал своей искрой, чтобы передать нам этот знак. Он верит в нас. — Его рука сжала дата-чип, и воспоминание о Рэтче — его слова о надежде, о том, что даже в тьме есть те, кто борется, — вспыхнуло в его разуме, как маяк.

— Мы найдём Нокаута. И Камеру Эха.

Мегатрон хмыкнул, его губы скривились в горькой усмешке, но он не ответил, его красная оптика сузилась, сканируя туннель.

— Вера, — пробормотал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень уважения, что он не хотел признавать.

— Она тебя погубит, Пакс. Но веди. Пока я не решил ускорить дело. — Он шагнул вперёд, его броня звякнула, когда он уклонился от падающего камня, и его тень слилась с багровым светом шахт.

Туннель внезапно расширился, открывая вид на шахту, где рабы, их ржавая броня и тусклые импланты едва виднелись в полумраке, долбили стены бурами, чьи лезвия визжали, вгрызаясь в камень. Энергонные кристаллы, вырванные из жил, падали на пол, их багровый свет озарял измождённые лица трансформеров, чьи пустые глаза не поднимались от работы. Надсмотрщик-дрон, чей чёрный корпус блестел, парил над ними, его энергетический хлыст шипел, готовый ударить. Орион и Мегатрон прижались к стене, их броня растворилась в тенях, но их взгляды были прикованы к рабам, чьи стоны эхом отдавались в шахте.

Орион сжал кулак, его синяя оптика потускнела от боли, но он заметил слабое свечение на стене — тот же символ, круг, перечёркнутый двумя линиями, начертанный едва заметно, как шёпот.

— Он здесь, — прошептал он, его голос был полным сдержанного волнения.

— Мы на правильном пути. — Его взгляд метнулся к Мегатрону, и в его оптике мелькнула тень вызова, как будто он ждал, что тот снова усомнится.

Мегатрон лишь хмыкнул, его красная оптика вспыхнула, но он кивнул, почти незаметно.

— Тогда шевелись, Пакс, — бросил он, его голос был хриплым, но твёрдым.

— Эти шахты не будут ждать твоих раздумий. — Он двинулся вперёд, его шаги были тяжёлыми, но осторожными, как у воина, что знает, что каждый шаг может быть последним.

Клаустрофобные кадры: их фигуры, освещённые багровым светом энергонных жил, мелькали в узких туннелях, тени от падающих камней и имплантов рабов играли на их броне, а гул шахт бил по их сенсорам, как молот. Они были лишь двумя искрами в этом подземном аду, но символ, начертанный на стене, был как шёпот сопротивления, что вёл их к Нокауту и Камере Эха, несмотря на тьму, что грозила поглотить их.

Шахты энергона Мира Машин были как бездонная пропасть, где тьма и страдание сплелись в удушающий кошмар. Узкие туннели, высеченные в чёрном камне, сжимали пространство, их стены, покрытые трещинами и ржавыми потёками, блестели от сырости и тусклого багрового света энергонных жил, что пульсировали, как угасающие вены. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом сырого камня, горелого металла и едкого газа, который жалил сенсоры, вызывая тревожные помехи. Гул работающих буров, низкий и вибрирующий, смешивался со стонами порабощённых трансформеров, чьи голоса эхом отдавались в туннелях, как крики, заточённые в вечности. Камни осыпались с потолка, а пол дрожал под ногами, напоминая о постоянной угрозе обвалов. Атмосфера была клаустрофобной, гнетущей, пропитанной безысходностью, что сдавливала искры, как невидимый капкан.

Орион Пакс и Мегатрон, следуя символу сопротивления, начертанному рабом, пробирались глубже в шахты, их броня едва помещалась в узких проходах. Орион шёл впереди, его красно-синяя броня, покрытая ржавой пылью и сажей, тускло отражала багровый свет энергонных жил. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком, как звёзды, задушенные тьмой. Его синяя оптика горела настороженным светом, сканируя туннель, а его лицо, с резкими линиями и царапинами, было напряжено, выдавая смесь решимости и боли. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от отчаяния. Его сенсоры улавливали каждый звук — хруст камней, визг буров, стоны рабов — и его искра сжималась от предчувствия новой угрозы.

Мегатрон следовал за ним, его серебристая броня, покрытая вмятинами и пятнами машинного масла, звенела от каждого шага. Его энергонный клинок был убран, но рука лежала на рукояти, готовая к бою. Красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли в полумраке. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его щитом, но в его взгляде мелькала тень подозрения, как будто он ждал, что шахты вот-вот сомкнутся вокруг них. Его броня гудела, как грозовая туча, а его шаги были тяжёлыми, но осторожными, как у хищника в логове врага.

Туннель вывел их к широкой шахте, где багровый свет энергонных кристаллов озарял измождённые фигуры рабов, долбящих стены бурами, чьи лезвия визжали, вгрызаясь в камень. Их ржавая броня скрипела, импланты Квинтессонов — тускло светящиеся багровые кристаллы — мигали, контролируя каждый их шаг. Их пустые глаза не поднимались от работы, а стоны, вырывавшиеся из их корпусов, были едва слышны под рёвом механизмов. Но сцена, что развернулась перед Орионом и Мегатроном, заставила их замереть в тени выступа, их броня растворилась в полумраке, но их взгляды были прикованы к жестокости, что разворачивалась в шахте.

Надсмотрщик-Квинтессон, не дрон, а живое существо, чей корпус был как кошмар из металла и плоти, возвышался над рабами. Его тело, покрытое чёрной бронёй, испещрённой багровыми кристаллами, извивалось, как змея, а множественные щупальца, шипящие от энергии, извивались вокруг него, держа энергетический хлыст, чьи нити сверкали, как пойманные молнии. Его лицо — маска из металла, с единственным неоново-зелёным глазом, что горел холодной злобой — было лишено эмоций, но его движения были полны садистской точности. Он завис над трансформером, чья броня, некогда серебристая, теперь была покрыта ржавчиной и пробоинами. Раб, чьи руки дрожали от усталости, уронил бур, и его слабый стон эхом отозвался в шахте.

— Ты осмелился остановиться? — голос Квинтессона был как скрежет металла, холодный и шипящий, пропитанный презрением. Его хлыст взметнулся, и с оглушительным треском ударил по спине раба, высекая искры и багровую жидкость, что брызнула на пол. Раб рухнул на колени, его оптика потухла, но Квинтессон не остановился. Его щупальца схватили трансформера за плечи, поднимая его, как куклу, и хлыст ударил снова, разрывая броню с ужасающим звуком.

— Ты — ничто. Ты — инструмент. Работай или исчезни.

Мрачные, напряжённые кадры: крупный план лица раба, его тусклая оптика, полная боли, мигала, как угасающая искра; багровая жидкость, стекающая по его ржавой броне; хлыст Квинтессона, чьи нити сверкали, оставляя дымящиеся следы на камне. Другие рабы продолжали работать, их головы были опущены, но их движения стали ещё медленнее, как будто страх сковал их суставы. Багровый свет энергонных жил отражался в лужах на полу, создавая иллюзию крови, что заливала шахту.

Орион сжал кулак так, что его броня заскрипела, его синяя оптика потускнела от боли, что пронзила его при виде этой сцены. Его искра сжималась, как будто каждый удар хлыста бил по нему самому. Он чувствовал, как его вера в справедливость трещит, как ржавый металл, но воспоминание о Рэтче — его слова о надежде, о борьбе — вспыхнуло в его разуме, как маяк.

— Это не должно продолжаться, — прошептал он, его голос был тихим, почти сломленным, но в нём звучала решимость, что боролась с отчаянием.

Мегатрон, чья красная оптика вспыхнула яростью, стиснул зубы, его энергонный клинок дрогнул в руке, готовый к бою. Его броня загудела громче, как вулкан, готовый взорваться, и его взгляд был прикован к Квинтессону, как к добыче.

— Это не продолжится, — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным ненавистью.

— Я разрублю эту тварь и её хлыст. — Его пальцы сжали рукоять клинка так, что металл заскрипел, и его тень упала на стену, как предвестие бури.

Орион повернулся к нему, его синяя оптика расширилась от тревоги, и он схватил Мегатрона за руку, его пальцы сжали его броню с неожиданной силой.

— Не сейчас, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, несмотря на рёв шахты и крики раба, что эхом отдавались вокруг.

— Если ты атакуешь, они поднимут тревогу. Мы не поможем им, если нас поймают. — Его взгляд встретил красную оптику Мегатрона, полную гнева, и их глаза скрестились, как мечи, разделённые пропастью их убеждений.

Мегатрон вырвал руку, его броня звякнула, и он наклонился ближе, его тень поглотила Ориона.

— Ты видишь это и всё ещё хочешь прятаться? — прорычал он, его голос был полон яда, но в нём мелькнула тень боли, что он не хотел признавать.

— Они умирают, Пакс! А ты цепляешься за свои планы! — Его клинок вспыхнул багровым, отражая свет энергонных жил, и его оптика сузилась, изучая Ориона, как врага или союзника.

Орион сжал губы, его броня скрипнула, и он отвернулся, его взгляд снова упал на раба, чья броня дымилась под ударами хлыста.

— Я не прячусь, — сказал он тихо, его голос был полным сдержанной скорби.

— Я борюсь за них. За всех. Но не кровью. Не сейчас. — Его рука сжала дата-чип, и его синяя оптика горела решимостью, как звезда, что бросает вызов ночи.

Мегатрон зарычал, его красная оптика вспыхнула, но он отступил в тень, его броня скрипела от сдерживаемой ярости.

— Твоя вера меня погубит, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но твёрдым.

— Но если я увижу ещё один удар, я начну резню. — Его тень слилась с багровым светом шахты, но его взгляд всё ещё горел, как маяк гнева.

Шахта вокруг них ревела — буры визжали, хлысты свистели, стоны рабов вплетались в этот зловещий хор. Их хрупкий союз, натянутый, как струна, был на грани разрыва, но их общая цель — найти Нокаута, найти Камеру Эха — была единственным, что удерживало их вместе в этом подземном аду, где жестокость Квинтессонов была как клинок, вонзённый в их искры.

Шахты энергона Мира Машин были как разверзшаяся бездна, где тьма и страдание сплелись в удушающий кошмар. Узкие туннели, высеченные в чёрном камне, сжимали пространство, их стены, покрытые трещинами и ржавыми потёками, блестели от сырости и тусклого багрового света энергонных жил, что пульсировали, как угасающие вены. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом сырого камня, горелого металла и едкого газа, который жалил сенсоры, вызывая тревожные помехи. Гул работающих буров, низкий и вибрирующий, смешивался со стонами порабощённых трансформеров, чьи голоса эхом отдавались в шахте, как крики, заточённые в вечности. Камни осыпались с потолка, а пол дрожал, напоминая о постоянной угрозе обвалов. Атмосфера была клаустрофобной, гнетущей, пропитанной безысходностью, что сдавливала искры, как стальной капкан.

Орион Пакс и Мегатрон, укрывшиеся в тени выступа, были свидетелями жестокости, что разворачивалась перед ними. Надсмотрщик-Квинтессон, чей корпус из металла и плоти был как кошмар, возвышался над рабом, чья ржавая броня дымилась под ударами энергетического хлыста. Его щупальца, шипящие от энергии, извивались, а неоново-зелёный глаз горел холодной злобой. Раб, чья оптика мигала, как угасающая искра, рухнул на колени, его стон эхом отозвался в шахте, но Квинтессон поднял хлыст для нового удара, его голос — скрежет металла — шипел: — Работай или исчезни.

Мегатрон, чья серебристая броня, покрытая вмятинами и пятнами машинного масла, гудела, как вулкан, не выдержал. Его красная оптика вспыхнула яростным огнём, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, исказилось от ненависти, а его кулаки сжались так, что металл заскрипел. Его энергонный клинок, обнажённый в мгновение, загорелся багровым светом, отражая энергонные жилы, как кровь, ждущая жертвы. Его броня загудела громче, как грозовая туча, готовящаяся разразиться, и он рванулся вперёд, его шаги сотрясли пол шахты.

— Хватит! — прорычал он, его голос был как гром, перекрывший гул буров и стоны рабов. Его клинок рассёк воздух, врезавшись в щупальце Квинтессона с оглушительным треском, высекающим искры. Щупальце, шипящее от энергии, отлетело, дымясь, и Квинтессон издал визг, полный ярости, его зелёный глаз вспыхнул, как маяк. Динамичный бой: Мегатрон двигался с хищной грацией, его клинок описывал дуги, рассекающие воздух, а багровый свет лезвия отражался в его оптике, как пламя, пожирающее всё на своём пути. Его броня звенела от ударов, когда второе щупальце Квинтессона хлестнуло по его плечу, оставив дымящийся след, но Мегатрон лишь зарычал, его ярость была как щит, что не пробить.

Орион, чья красно-синяя броня, покрытая ржавой пылью и сажей, скрипела, рванулся следом, его синяя оптика расширилась от тревоги. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком шахт, а его лицо, с резкими линиями и царапинами, было напряжено, выдавая смесь ужаса и решимости. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от отчаяния.

— Мегатрон, стой! — крикнул он, его голос был твёрдым, но полным мольбы, перекрывая лязг боя.

— Ты поднимешь тревогу! — Он бросился к Мегатрону, его броня звякнула, когда он уклонился от падающего камня, выбитого ударом щупальца.

Мегатрон, не останавливаясь, отбил хлыст Квинтессона, его клинок врезался в нити, высекающие багровые искры.

— Тревога? — прорычал он, его голос был хриплым, пропитанным ненавистью.

— Пусть приходят! Я разрублю их всех! — Его красная оптика горела, как раскалённый металл, и он шагнул вперёд, его клинок вонзился в корпус Квинтессона, пробивая чёрную броню с оглушительным треском. Квинтессон визжал, его щупальца бились, как змеи, но Мегатрон был неумолим, его ярость была как буря, что сметает всё на своём пути.

Рабы вокруг замерли, их пустые глаза вспыхнули слабым светом, смесью страха и изумления, как будто они впервые увидели, что кто-то бросил вызов их мучителям. Их ржавая броня скрипела, а импланты мигали, но они не двигались, их стоны затихли, как будто бой Мегатрона вдохнул в них тень надежды. Мрачные, напряжённые кадры: крупный план лица Мегатрона, его шрамы, освещённые багровым светом клинка, были как карта его гнева; искры, сыплющиеся от ударов; дымящаяся броня Квинтессона, чей зелёный глаз мигнул, прежде чем потухнуть, когда Мегатрон вырвал клинок из его корпуса.

Орион схватил Мегатрона за плечо, его пальцы сжали его броню с неожиданной силой, и потянул его назад, в тень.

— Хватит! — крикнул он, его голос был полным отчаяния, но твёрдым.

— Ты убил его, но теперь они идут за нами! — Его синяя оптика метнулась к туннелю, где уже слышался лязг приближающихся дронов, их неоново-зелёные глаза мигали в полумраке. Воспоминание о Рэтче — его слова о стратегии, о том, что ярость без плана ведёт к гибели — вспыхнуло в его разуме, как маяк, но он знал, что время уходит.

Мегатрон обернулся, его красная оптика вспыхнула, и он сбросил руку Ориона, его броня звякнула от резкого движения.

— Пусть идут! — прорычал он, его голос был полон яда, но в нём мелькнула тень удовлетворения, как будто бой утолил его гнев, пусть и на миг.

— Я не буду смотреть, как эти твари ломают наших братьев! — Его клинок всё ещё гудел, багровое свечение отражалось в его оптике, но он отступил в тень, его взгляд был прикован к туннелю, где лязг дронов становился громче.

Раб, которого пытал Квинтессон, поднял голову, его тусклая оптика вспыхнула слабым светом, и он посмотрел на Мегатрона, а затем на Ориона, его ржавая броня дрожала, но в его взгляде мелькнула тень благодарности.

— Бегите, — прошептал он, его голос был хриплым, едва слышным, но полным решимости.

— Они идут… за вами. — Он рухнул на пол, его импланты мигнули и погасли, но его слова эхом отозвались в шахте.

Орион сжал кулак, его синяя оптика потускнела от боли, но он кивнул Мегатрону, его взгляд был полным тревоги.

— Мы должны уйти. Сейчас, — сказал он твёрдо, его голос был как сталь, что не гнётся.

— Иначе всё напрасно. — Его броня скрипнула, когда он повернулся к туннелю, его сенсоры улавливали приближающийся лязг дронов.

Мегатрон зарычал, его красная оптика сузилась, но он последовал за Орионом, его шаги были тяжёлыми, как будто он оставлял часть своей ярости в этой шахте.

— Ты и твои планы, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но твёрдым.

— Но этот бой был нужен. — Его тень слилась с багровым светом шахты, но его клинок всё ещё гудел, готовый к новой схватке.

Шахта вокруг них ревела — буры визжали, лязг дронов нарастал, а стоны рабов затихли, как будто бой Мегатрона дал им миг тишины. Их хрупкий союз, натянутый, как струна, был на грани, но их общая цель — найти Нокаута, найти Камеру Эха — была единственным, что гнало их вперёд, несмотря на тьму, что наступала им на пятки.

Шахты энергона Мира Машин были как чёрное сердце, где тьма и страдание пульсировали в унисон. Узкие туннели, высеченные в камне, сжимали пространство, их стены, покрытые трещинами и ржавыми потёками, отражали тусклый багровый свет энергонных жил, что мигали, как угасающие звёзды. Воздух был тяжёлым, пропитанным сыростью, горелым металлом и едким газом, что жалил сенсоры, вызывая помехи. Гул буров, стоны рабов и лязг механизмов затихли, но их место занял новый звук — пронзительный вой сирен, что разрезал тишину, как ржавый клинок. Мигающие красные огни тревоги вспыхивали на стенах, заливая шахту кровавым светом, а тени приближающихся патрулей, чьи шаги лязгали, как молоты, нарастали, предвещая бурю. Атмосфера была гнетущей, клаустрофобной, пропитанной страхом и напряжением, что сдавливали искры, как стальной пресс.

Орион Пакс и Мегатрон, только что пережившие яростную схватку с надсмотрщиком-Квинтессоном, стояли в тени узкого туннеля, их броня дрожала от напряжения. Орион, чья красно-синяя броня была покрыта ржавой пылью и сажей, пригнулся, его синяя оптика горела тревожным светом, сканируя туннель. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком шахт, а его лицо, с резкими линиями и царапинами, было напряжено, выдавая смесь ужаса и решимости. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от паники. Его сенсоры улавливали нарастающий вой сирен и лязг патрулей, и его искра сжималась от предчувствия, что их время истекает.

Мегатрон, чья серебристая броня, покрытая вмятинами и пятнами машинного масла, всё ещё дымилась от боя, стоял рядом, его энергонный клинок гудел, багровое свечение лезвия отражало красные огни тревоги, как кровь, ждущая новой жертвы. Его красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его силой, но в его взгляде мелькала тень удовлетворения, как будто бой с Квинтессоном утолил его жажду мести, пусть и на миг. Его броня гудела, как грозовая туча, а его шаги были тяжёлыми, но готовыми к новой схватке.

Шахта, ещё недавно наполненная стонами рабов, теперь дрожала от воя сирен, чей звук бил по сенсорам, как молот. Рабы, их ржавая броня и тусклые импланты едва виднелись в багровом свете, замерли, их пустые глаза вспыхнули слабым светом — смесью страха и надежды. Они смотрели на Ориона и Мегатрона, их согнутые фигуры дрожали, но в их взглядах мелькнула тень благоговения, как будто бой Мегатрона вдохнул в них искру, что давно угасла. Один из них, тот, кого пытал Квинтессон, всё ещё лежал на полу, его оптика мигала, но его взгляд был прикован к героям, как к маяку в ночи.

Орион сжал кулак, его броня заскрипела, а синяя оптика потускнела от боли, что пронзила его при виде рабов.

— Мы должны уйти, — прошептал он, его голос был твёрдым, но полным тревоги, перекрывая вой сирен.

— Они идут за нами. Если нас поймают, всё кончено. — Его взгляд метнулся к Мегатрону, и в его оптике мелькнула мольба, как будто он умолял его сдержать ярость, что грозила погубить их. Воспоминание о Рэтче — его слова о стратегии, о том, что импульсы ведут к гибели — вспыхнуло в его разуме, как маяк.

Мегатрон фыркнул, его красная оптика вспыхнула раздражением, и его клинок дрогнул, отбрасывая багровый блик на стены.

— Пусть идут, — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным вызовом.

— Я разрублю их, как ту тварь! — Его броня загудела громче, как вулкан, готовый взорваться, и его взгляд был прикован к туннелю, где тени патрулей — чёрные силуэты с неоново-зелёными глазами — мелькали в красном свете тревоги. Но в его оптике мелькнула тень сомнения, как будто он понимал, что бой сейчас может стоить им всего.

Орион шагнул ближе, его броня звякнула, и он схватил Мегатрона за руку, его пальцы сжали его броню с неожиданной силой.

— Не сейчас, — сказал он твёрдо, его голос был как сталь, что не гнётся, несмотря на лязг приближающихся дронов.

— Мы нужны Нокауту. Камере Эха. Этим рабам. — Он указал на трансформеров, чьи взгляды, полные страха и надежды, следили за ними.

— Если мы умрём здесь, их искры погаснут навсегда. — Его синяя оптика встретила красный взгляд Мегатрона, и их глаза скрестились, как мечи, разделённые пропастью их убеждений.

Мегатрон стиснул зубы, его красная оптика сузилась, но он вырвал руку, его броня скрипела от сдерживаемой ярости.

— Ты и твои речи, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень уважения, что он не хотел признавать.

— Но если мы бежим, то только чтобы вернуться и сжечь этот ад дотла. — Он отступил в тень, его клинок опустился, но его тень, освещённая красными огнями, была как предвестие бури.

Рабы, чьи ржавые корпуса дрожали, смотрели на них, их импланты мигали, как угасающие звёзды. Один из них, тот, что лежал на полу, поднял руку, его пальцы, покрытые ржавчиной, дрожали, но он указал на боковой туннель, едва заметный в багровом свете.

— Там… бегите, — прошептал он, его голос был хриплым, едва слышным, но полным решимости. Его оптика потухла, но его жест был как шёпот надежды, что пробился сквозь тьму.

Орион кивнул, его синяя оптика вспыхнула благодарностью, и он повернулся к туннелю, его броня скрипнула, когда он приготовился к рывку.

— За мной, — сказал он тихо, его голос был полным сдержанной решимости. Он рванулся вперёд, его фигура мелькнула в красном свете тревоги, тени от падающих камней и дронов играли на его броне, как призраки, что гнались за ним. Мрачные, напряжённые кадры: мигающие красные огни заливали шахту, тени патрулей, чьи неоново-зелёные глаза мигали, приближались, а лязг их шагов эхом отдавался в туннелях.

Мегатрон последовал за ним, его шаги были тяжёлыми, но быстрыми, его клинок гудел, готовый к бою.

— Это не бегство, Пакс, — бросил он, его голос был хриплым, но твёрдым, перекрывая вой сирен.

— Это отсрочка. — Его красная оптика горела, как маяки гнева, но он держался за Орионом, его тень слилась с багровым светом шахты.

Шахта ревела — сирены выли, лязг дронов нарастал, а слабые стоны рабов затихли, как будто их надежда ушла вместе с героями. Их путь к Нокауту, к Камере Эха, был полон опасностей, но взгляды рабов — полные страха и веры — были как искры, что гнали их вперёд, несмотря на тьму, что наступала им на пятки.

Шахты энергона Мира Машин были как лабиринт смерти, где каждый туннель казался пастью, готовой сомкнуться. Чёрные каменные стены, изрезанные трещинами и ржавыми потёками, отражали мигающий багровый свет энергонных жил, что пульсировали, как вены умирающего зверя. Воздух был густым, пропитанным сыростью, едким газом и запахом горелого металла, что жалил сенсоры, вызывая помехи. Пронзительный вой сирен раздирал тишину, их звук бил по процессорам, как молот, а мигающие красные огни тревоги заливали шахты кровавым сиянием, отбрасывая зловещие тени. Лязг приближающихся дронов Квинтессонов — их чёрных корпусов, чьи неоново-зелёные глаза мигали в полумраке — нарастал, как барабанная дробь перед казнью. Камни осыпались с потолка, пол дрожал, а угроза обвалов витала в воздухе, как невидимый клинок. Атмосфера была клаустрофобной, напряжённой, пропитанной страхом и адреналином, что гнали искры вперёд, как ветер перед бурей.

Орион Пакс и Мегатрон мчались через узкий туннель, их броня звенела от бега, а сенсоры работали на пределе, улавливая каждый звук погони. Орион, чья красно-синяя броня, покрытая ржавой пылью и сажей, скрипела, бежал впереди, его синяя оптика горела сосредоточенным светом, сканируя туннель. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком шахт, а его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, выдавая смесь решимости и тревоги. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от паники. Его сенсоры улавливали лязг дронов, визг их энергетических орудий и хруст падающих камней, и его разум работал с холодной точностью, выискивая путь к спасению.

Мегатрон, чья серебристая броня, покрытая вмятинами и пятнами машинного масла, гудела, как грозовая туча, бежал следом, его энергонный клинок пылал багровым светом, отражая красные огни тревоги, как кровь, ждущая жертвы. Его красная оптика горела яростным огнём, сузившись до тонких щелей, что сверкали, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ненависть к врагу была его топливом. Его шаги сотрясали пол, а его броня звенела, когда он уклонялся от осыпающихся камней, его клинок был готов к бою, как продолжение его ярости.

Туннель содрогнулся от взрыва позади — дроны Квинтессонов открыли огонь, их энергетические заряды, шипящие багровым, врезались в стены, высекая искры и куски камня, что разлетались, как шрапнель. Динамичная сцена погони: летящие обломки, освещённые красными огнями, падали вокруг героев, их броня звенела от ударов мелких осколков, а багровый свет энергонных жил играл на их корпусах, как пламя. Орион рванулся в сторону, его броня скрипнула, когда он проскользнул за выступ, укрываясь от очередного залпа.

— Они близко! — крикнул он, его голос был твёрдым, но полным напряжения, перекрывая вой сирен.

— Используй туннели! Мы можем их заманить! — Его синяя оптика метнулась к Мегатрону, и в его взгляде мелькнула мольба, как будто он умолял его следовать плану.

Мегатрон зарычал, его красная оптика вспыхнула, и он отбил летящий обломок клинком, высекающим багровые искры.

— Заманить? — прорычал он, его голос был хриплым, пропитанным вызовом.

— Я разрублю их прямо здесь! — Его броня загудела громче, когда он развернулся, его клинок описал дугу, отражая энергетический заряд, что врезался в потолок, вызвав новый обвал. Камни рухнули, блокируя часть туннеля, и пыль поднялась, как саван, на миг скрыв дронов. Но их зелёные глаза уже мелькали сквозь дым, их лязг приближался.

Орион схватил Мегатрона за руку, его пальцы сжали его броню с неожиданной силой, и потянул его в боковой туннель, чьи стены были усеяны энергонными жилами, чей багровый свет озарял их путь.

— Не сейчас! — крикнул он, его голос был полным отчаяния, но твёрдым.

— Мы нужны Нокауту! Камере Эха! — Его броня звякнула, когда он рванулся вперёд, его фигура мелькнула в багровом свете, тени от падающих камней играли на его броне, как призраки. Воспоминание о Рэтче — его слова о том, что выживание важнее героизма — вспыхнуло в его разуме, как маяк, гнавший его вперёд.

Мегатрон, чья красная оптика сузилась, последовал за ним, его шаги сотрясали пол, а клинок гудел, готовый к бою.

— Твои планы, Пакс, — бросил он, его голос был хриплым, но твёрдым, перекрывая лязг дронов.

— Если они нас догонят, я не буду бежать! — Его броня звенела, когда он уклонился от очередного заряда, что врезался в стену, вызвав взрыв, от которого туннель содрогнулся. Пыль и обломки закружились в воздухе, а красные огни тревоги мигали, как пульс умирающей звезды.

Туннель сузился, стены почти касались их брони, но Орион заметил трещину в потолке, где энергонная жила пульсировала ярче. Он указал на неё, его синяя оптика вспыхнула.

— Бей туда! — крикнул он, его голос был полным решимости.

— Мы можем обрушить туннель! — Его броня скрипнула, когда он проскользнул за выступ, укрываясь от залпа дронов, чьи зелёные глаза уже мелькали в конце туннеля.

Мегатрон, чья красная оптика горела, как раскалённый металл, не колебался. Его клинок взметнулся, врезавшись в энергонную жилу с оглушительным треском, высекающим багровые искры. Жила взорвалась, её энергия хлынула, как кровь, и потолок обрушился с оглушительным рёвом, засыпая туннель камнями. Дроны, чьи корпуса мелькали в пыли, оказались отрезаны, их зелёные глаза потухли под обломками, но лязг новых патрулей уже доносился издалека. Динамичные кадры: взрыв, освещённый багровым светом, летящие обломки, пыль, что окутала героев, и их фигуры, мелькающие в красных огнях, как тени в аду.

Орион рванулся вперёд, его броня звякнула, когда он перепрыгнул через груду камней, его синяя оптика сканировала туннель.

— Мы выиграли время! — крикнул он, его голос был полным сдержанного облегчения, но напряжение не покидало его.

— Но они будут искать нас! — Его взгляд метнулся к Мегатрону, и в его оптике мелькнула тень благодарности, что он не стал спорить.

Мегатрон хмыкнул, его красная оптика сузилась, но его губы скривились в горькой усмешке.

— Время? — прорычал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень удовлетворения.

— Я дал им могилу. — Его клинок опустился, но его броня всё ещё гудела, как будто его ярость искала выхода. Он последовал за Орионом, его шаги были тяжёлыми, но быстрыми, его тень слилась с багровым светом шахты.

Шахта вокруг них дрожала — сирены выли, обломки осыпались, а лязг новых дронов эхом отдавался в туннелях. Их побег был как танец со смертью, но их решимость — хрупкая, но несгибаемая — гнала их вперёд, к Нокауту, к Камере Эха, несмотря на тьму, что гналась за ними, как голодный зверь.

Заброшенная часть фабричного комплекса Мира Машин была как склеп, где время и разруха сплелись в угрюмую тишину. Узкий туннель, через который Орион и Мегатрон вырвались из шахт, вывел их в полуразрушенный зал, чьи стены, некогда гладкие и металлические, теперь были покрыты трещинами, ржавчиной и мхом, что пробивался сквозь щели. Огромные балки, погнутые и обугленные, свисали с потолка, как кости древнего зверя, а пол был усеян обломками — кусками ржавого металла, разбитыми конвейерами и осколками энергонных кристаллов, что слабо мерцали багровым светом, отбрасывая длинные тени. Сквозь пробоины в потолке проникали тонкие лучи багрового света от далёких печей, и пыль, поднятая их бегством, оседала в этих лучах, как пепел, парящий над могилой. Тишина, наступившая после воя сирен и лязга дронов, была почти оглушающей, нарушаемой лишь слабым гулом далёких механизмов и тяжёлым дыханием героев. Атмосфера была гнетущей, но в этой тишине чувствовалась хрупкая передышка, как затишье перед новой бурей.

Орион Пакс прислонился к ржавой балке, его красно-синяя броня, покрытая пылью, сажей и свежими вмятинами, скрипела от каждого движения. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком руин, а его синяя оптика, всё ещё горевшая решимостью, теперь потускнела от усталости. Его лицо, с резкими линиями и новыми царапинами, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая бурю эмоций — тревогу, скорбь, но и непреклонную волю. Его рука, сжимавшая дата-чип, дрожала, но не от страха, а от напряжения, что накопилось в его процессорах. Он осматривал свою броню, замечая дымящиеся следы от энергетических зарядов дронов, и его сенсоры всё ещё улавливали слабый гул патрулей где-то вдали. Его искра сжималась от воспоминаний о шахтах — о рабах, их взглядах, полных страха и надежды, и о ярости Мегатрона, что чуть не погубила их.

Мегатрон стоял чуть поодаль, его серебристая броня, покрытая вмятинами, пятнами машинного масла и свежими пробоинами, гудела, как грозовая туча, всё ещё не остывшая после боя. Его энергонный клинок, теперь убранный, оставил на его руке следы багрового свечения, что отражалось в его красной оптике, пылавшей гневом, но теперь приглушённой усталостью. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его силой, но в его взгляде мелькала тень разочарования, как будто бегство было для него поражением. Он провёл рукой по пробоине на своём плече, где броня дымилась, и его пальцы сжались, как будто он всё ещё чувствовал хлыст Квинтессона. Его тяжёлое дыхание — механический рёв систем, работающих на пределе — эхом отдавалось в руинах, нарушая тишину.

Кадры разрушенного убежища: пыль, оседающая в багровых лучах, что пробивались сквозь потолок, освещала ржавые обломки, создавая иллюзию замершего времени. Тени от балок и героев извивались на стенах, как призраки прошлого, а слабое мерцание энергонных кристаллов на полу было как угасающие искры надежды. Разрушенный конвейер, чьи ленты порвались, лежал, как скелет, а ржавые трубы, свисающие со стен, капали маслом, чьи чёрные лужи блестели в багровом свете.

Орион оттолкнулся от балки, его броня скрипнула, и он повернулся к Мегатрону, его синяя оптика встретила красный взгляд, полный гнева.

— Мы едва выбрались, — сказал он тихо, его голос был ровным, но полным сдержанной боли.

— Твой бой с Квинтессоном… он дал рабам надежду, но чуть не стоил нам жизни. — Его рука сжала дата-чип сильнее, и воспоминание о Рэтче — его ворчливый голос, его слова о стратегии — вспыхнуло в его разуме, как маяк.

— Мы не можем позволить эмоциям взять верх. Не сейчас.

Мегатрон фыркнул, его красная оптика вспыхнула раздражением, и он шагнул ближе, его тень упала на Ориона, как саван.

— Эмоции? — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным сарказмом.

— Я дал тем рабам больше, чем твои планы, Пакс. Я показал им, что Квинтессонов можно убить. — Его броня загудела, как будто его гнев искал выхода, и его пальцы сжались в кулак, отбрасывая блик багрового света на ржавую стену.

— Ты бы оставил их гнить, прячась в тенях.

Орион сжал губы, его броня скрипнула, и его синяя оптика сузилась, но он не отвёл взгляд.

— Я не прячусь, — сказал он твёрдо, его голос был как сталь, что не гнётся.

— Я борюсь за них. За всех. Но если мы умрём здесь, их надежда умрёт с нами. — Его взгляд был полным решимости, но в нём мелькнула тень мольбы, как будто он умолял Мегатрона понять.

— Мы должны найти Нокаута. Камеру Эха. Это наш шанс всё изменить.

Мегатрон хмыкнул, его губы скривились в горькой усмешке, и он отвернулся, его взгляд упал на обломки конвейера, чьи ржавые ленты блестели в багровом свете.

— Твой шанс, Пакс, — пробормотал он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень усталости.

— Но если этот Нокаут — ещё одна ловушка, я начну резню. — Он провёл рукой по пробоине на своём плече, его пальцы оставили следы масла, и его красная оптика потускнела, как будто бой выжег часть его ярости.

Орион выдохнул, его плечи слегка опустились, но его синяя оптика осталась прикована к Мегатрону. Он шагнул к ржавой стене, его рука коснулась трещины, где слабое свечение энергонного кристалла пробивалось сквозь камень.

— Мы не знаем, что ждёт нас, — сказал он тихо, его голос был полным сдержанной надежды.

— Но тот символ… взгляды рабов… они верят в нас. Мы не можем их подвести. — Его пальцы скользнули по трещине, и пыль осела в багровом луче, как пепел их прошлого.

Мегатрон не ответил, его броня скрипела, когда он прислонился к балке, его красная оптика следила за лучами света, что пробивались сквозь потолок. Тишина руин окутывала их, но далёкий гул механизмов и слабый лязг патрулей напоминали, что их передышка была хрупкой. Кадры убежища: ржавые обломки, освещённые багровым светом, пыль, оседающая в лучах, и их фигуры, чьи тени сливались с руинами, как воины, что балансируют на грани надежды и отчаяния. Их хрупкий союз, натянутый, как струна, был их единственным щитом в этом разрушенном мире, где каждый шаг к Нокауту и Камере Эха был шагом через пропасть.

Заброшенный зал фабричного комплекса Мира Машин был как могила, где ржавчина и тени хранили эхо былой мощи. Полуразрушенные стены, покрытые трещинами и мхом, что пробивался сквозь щели, отражали тусклый багровый свет энергонных кристаллов, разбросанных среди обломков. Погнутые балки свисали с потолка, как кости, а ржавые трубы, лопнувшие от времени, сочились чёрным маслом, чьи лужи блестели в лучах, что пробивались сквозь пробоины наверху. Пыль, поднятая бегством Ориона и Мегатрона, осела, но её частицы всё ещё парили в багровом сиянии, как пепел, застывший в воздухе. Тишина, наступившая после воя сирен и лязга дронов, была тяжёлой, почти осязаемой, нарушаемой лишь слабым гулом далёких механизмов и скрипом ржавого металла под ногами. Атмосфера была гнетущей, пропитанной усталостью и напряжением, как затишье перед неизбежной бурей.

Орион Пакс стоял у ржавой стены, его красно-синяя броня, покрытая пылью, сажей и дымящимися следами от энергетических зарядов, тускло отражала багровый свет. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком руин, а его синяя оптика, обычно горевшая решимостью, теперь была приглушена усталостью и болью. Его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая бурю эмоций — скорбь за рабов, тревогу за их миссию и разочарование в безрассудстве Мегатрона. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от отчаяния. Его сенсоры всё ещё улавливали далёкий лязг патрулей, но его разум был поглощён сценами из шахт — пустыми глазами рабов, жестокостью Квинтессонов, яростью Мегатрона, что чуть не погубила их.

Мегатрон, чья серебристая броня, покрытая вмятинами, пятнами масла и пробоинами, гудела, как грозовая туча, стоял у разбитого конвейера, его спина была прямой, но плечи слегка опущены, выдавая усталость, что он не хотел признавать. Его красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли в полумраке. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его силой, но в его взгляде мелькала тень разочарования — не в себе, а в мире, что заставлял его бежать, а не сражаться. Его рука, всё ещё сжимавшая рукоять убранного энергонного клинка, дрожала от сдерживаемой энергии, а багровый свет отражался в его броне, как кровь, что он пролил в шахтах.

Крупные планы их лиц: синяя оптика Ориона, полная боли и решимости, контрастировала с багровым светом, что падал на его броню, подчёркивая каждую царапину, как карту его борьбы; красная оптика Мегатрона, пылающая гневом, отражала лучи, что играли на его шрамах, делая его лицо похожим на высеченную маску ярости. Тени от балок и обломков извивались на стенах, подчёркивая их эмоции, как призраки их разногласий.

Орион оттолкнулся от стены, его броня скрипнула, и он шагнул к Мегатрону, его синяя оптика встретила красный взгляд, полный вызова.

— Мы не можем так продолжать, — сказал он тихо, но твёрдо, его голос был ровным, но полным сдержанной боли.

— Твой бой с Квинтессоном… он дал рабам надежду, но едва не стоил нам всего. — Его рука сжала дата-чип, и воспоминание о Рэтче — его слова о том, что стратегия важнее импульсов — вспыхнуло в его разуме, как маяк. — Мы должны думать о судьбе тех, кого оставили в шахтах. О Нокауте. О Камере Эха. Если мы погибнем, их страдания будут напрасны.

Мегатрон повернулся к нему, его красная оптика вспыхнула, и его броня загудела, как будто его гнев искал выхода.

— Думать? — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным сарказмом.

— Я не могу думать, видя, как наших братьев бьют хлыстами, Пакс! — Его кулак ударил по ржавому конвейеру, высекающий глухой звон, и пыль взвилась в багровом луче.

— Ты говоришь о стратегии, но что она дала тем рабам? Они умирают, пока ты цепляешься за свои архивы и планы! — Его тень упала на Ориона, как саван, и его взгляд был полным яда, но в нём мелькнула тень боли, что он не хотел признавать.

Орион сжал губы, его броня скрипнула, и его синяя оптика сузилась, но он не отступил.

— Я не цепляюсь за планы, — сказал он твёрдо, его голос был как сталь, что не гнётся.

— Я борюсь за их свободу. Но свобода не приходит через кровь, пролитую бездумно. — Его взгляд был полным решимости, но в нём мелькнула скорбь, как будто он видел пропасть, что разделяла их.

— Ты видел их глаза, Мегатрон. Они смотрели на нас с надеждой. Если мы умрём здесь, эта надежда умрёт с нами. — Его рука указала на руины, где багровый свет падал на обломки, как кровь на поле боя.

Мегатрон зарычал, его красная оптика вспыхнула ярче, и он шагнул ближе, его броня звякнула, когда он наклонился к Ориону, их лица оказались так близко, что багровый свет отражался в их оптике. — Надежда? — повторил он, его голос был полон яда, но в нём звучала усталость, как будто он нёс эту ярость слишком долго.

— Я дал им больше, чем надежда, Пакс. Я показал, что Квинтессонов можно убить. Что мы не их рабы. — Его кулак сжался, и его тень на стене задрожала, как будто его гнев был живым.

— А ты хочешь, чтобы я прятался, пока они ломают наших братьев?

Орион выдержал его взгляд, его синяя оптика горела, как звёзды, что бросают вызов ночи.

— Я не хочу прятаться, — сказал он тихо, но с такой силой, что его голос эхом отозвался в руинах.

— Я хочу победить. Но победа — это не только бой. Это план. Это вера. Это Нокаут, Камера Эха, шанс разрушить этот ад изнутри. — Его рука сжала дата-чип, и его голос стал тише, но глубже.

— Я видел, как ты сражался, Мегатрон. Ты силён. Но сила без цели — это просто разрушение.

Мегатрон стиснул зубы, его красная оптика потускнела, и он отвернулся, его взгляд упал на энергонный кристалл, чьё багровое свечение отражалось в его броне, как кровь.

— Цель, — пробормотал он, его голос был хриплым, почти сломленным, но в нём мелькнула тень сомнения.

— Моя цель — сломать их цепи, Пакс. Если твоя вера мешает этому, мы враги. — Он шагнул к обломкам, его броня скрипела, и его тень слилась с багровым светом, как воин, что балансирует на грани.

Орион выдохнул, его плечи слегка опустились, но его синяя оптика осталась прикована к Мегатрону. Он чувствовал, как их идеологии сталкиваются, как мечи, что искры высекают, но он не мог позволить этой пропасти разделить их.

— Мы не враги, — сказал он тихо, его голос был полным сдержанной надежды.

— Мы братья. И мы нужны друг другу, чтобы дойти до конца. — Его рука коснулась ржавой балки, и пыль осела в багровом луче, как пепел их разногласий.

Тишина руин окутывала их, но далёкий гул патрулей напоминал, что их передышка была хрупкой. Крупные планы: их лица, освещённые багровым светом, отражали их эмоции — боль Ориона, ярость Мегатрона, их тени, сливающиеся на стенах, как символ их хрупкого союза. Их разговор, полный огня и стали, был как грань, на которой балансировала их миссия, их надежда, их путь к Нокауту и Камере Эха, в мире, где каждый шаг был испытанием их веры и силы.

Заброшенный зал фабричного комплекса Мира Машин был как застывший осколок прошлого, где ржавчина и тени хранили шрамы минувших битв. Полуразрушенные стены, покрытые трещинами и мхом, что цеплялся за щели, тускло отражали багровый свет энергонных кристаллов, разбросанных среди обломков. Погнутые балки, свисающие с потолка, скрипели под порывами холодного воздуха, что проникал сквозь пробоины, а ржавые трубы, лопнувшие от времени, сочились чёрным маслом, чьи лужи блестели, как зеркала, в лучах багрового света. Пыль, осевшая после бегства героев, лежала на полу, как саван, но слабый гул далёких механизмов напоминал, что этот покой был хрупким, как тонкий лёд. Атмосфера была гнетущей, пропитанной усталостью и затаённой угрозой, но в этой тишине чувствовалась искра надежды, что пробивалась сквозь мрак, как луч света в бурю.

Орион Пакс стоял у ржавого конвейера, его красно-синяя броня, покрытая пылью, сажей и дымящимися следами от энергетических зарядов, тускло отражала багровый свет. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком руин, но его синяя оптика горела сосредоточенным светом, полным решимости, что боролась с усталостью. Его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, а губы сжаты в тонкую линию, выдавая бурю эмоций — скорбь за рабов, тревогу за миссию, но и надежду, что их путь не был напрасным. Его рука сжимала дата-чип, холодный металл которого был якорем, что удерживал его от отчаяния. Он внимательно изучал стену, где слабое свечение энергонного кристалла подсвечивало едва заметный символ — круг, перечёркнутый двумя линиями, тот самый, что оставил раб в шахтах.

Мегатрон, чья серебристая броня, покрытая вмятинами, пятнами масла и пробоинами, гудела, как грозовая туча, стоял у разбитой балки, его красная оптика пылала гневом, но теперь приглушённым размышлениями. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его силой, но в его взгляде мелькала тень нетерпения, как будто тишина руин была для него клеткой. Его рука лежала на рукояти убранного энергонного клинка, а багровый свет отражался в его броне, как кровь, что он пролил в шахтах. Его тяжёлое дыхание — механический рёв систем — затихло, но его броня всё ещё скрипела, выдавая сдерживаемую энергию.

Орион, присев у стены, провёл пальцами по символу, его синяя оптика сузилась, когда он заметил, что камень под символом был слегка подвижным.

— Здесь что-то есть, — прошептал он, его голос был тихим, но полным сдержанного волнения, перекрывая слабый гул механизмов. Его пальцы, покрытые пылью и царапинами, надавили на камень, и с тихим скрежетом часть стены отъехала, открывая небольшую нишу. Внутри лежал старый, покрытый ржавчиной дата-пад, чей экран слабо мерцал, как угасающая искра. Орион осторожно взял его, его броня скрипнула, когда он активировал устройство, и голографическая схема вспыхнула в воздухе, её багровые линии дрожали, но ясно очерчивали лабиринт коридоров и залов.

Крупный план голографической карты: багровые линии извивались, как вены, указывая на сектор, помеченный как "Изолятор-7" — тюремный блок для "особо опасных" трансформеров. Символ сопротивления, круг с двумя линиями, мигал в центре сектора, как маяк, а рядом виднелась метка, обведённая багровым: "Н". Пыль, парящая в лучах света, дрожала в голографическом сиянии, а тени от карты играли на лицах героев, подчёркивая их эмоции — надежду Ориона, настороженность Мегатрона.

— Нокаут, — выдохнул Орион, его синяя оптика расширилась, отражая голографический свет, и его голос дрогнул от облегчения, смешанного с тревогой.

— Он в Изоляторе-7. Это наш шанс. — Его пальцы сжали дата-пад, и воспоминание о Рэтче — его слова о том, что каждая улика ведёт к цели — вспыхнуло в его разуме, как звезда в ночи. Он повернулся к Мегатрону, его взгляд был полным решимости, но в нём мелькнула тень мольбы, как будто он ждал, что тот разделит его надежду.

Мегатрон шагнул ближе, его красная оптика сузилась, изучая голограмму, и его броня загудела, как будто его гнев искал выхода.

— Тюремный блок? — прорычал он, его голос был низким, хриплым, пропитанным сарказмом.

— Ещё одна ловушка, Пакс. Или ты думаешь, что Квинтессоны просто оставили нам карту? — Его пальцы сжались в кулак, и его тень упала на голограмму, как саван, но его взгляд задержался на символе сопротивления, и в его оптике мелькнула тень сомнения, как будто он чувствовал, что этот след был настоящим.

Орион выдержал его взгляд, его синяя оптика горела, как звёзды, что бросают вызов тьме.

— Это не ловушка, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, но полным силы.

— Это их шёпот. Рабы рисковали искрами, чтобы передать нам этот символ. Они верят в нас. — Его рука указала на голограмму, где метка "Н" мигала, как сердцебиение.

— Нокаут — ключ. Если мы найдём его, мы найдём Камеру Эха. И разрушим этот ад. — Его слова эхом отозвались в руинах, и пыль, осевшая в багровом луче, задрожала, как будто их надежда оживила этот мёртвый зал.

Мегатрон фыркнул, его губы скривились в горькой усмешке, но он не отвернулся, его красная оптика всё ещё изучала голограмму.

— Вера, — пробормотал он, его голос был хриплым, почти сломленным, но в нём мелькнула тень уважения.

— Она тебя погубит, Пакс. Но если этот Нокаут там, я вырву его из их лап. — Он шагнул к Ориону, его броня звякнула, и его тень слилась с багровым светом, как воин, что принимает вызов.

Орион кивнул, его плечи слегка расслабились, но его синяя оптика осталась прикована к голограмме. Он чувствовал, как их хрупкий союз, натянутый, как струна, укрепляется этой находкой, но опасность всё ещё витала в воздухе.

— Мы идём в Изолятор-7, — сказал он тихо, его голос был полным решимости.

— Но нам нужно быть умнее. Квинтессоны будут ждать. — Его пальцы скользнули по дата-паду, и голограмма мигнула, показывая узкие коридоры и патрули, что охраняли блок.

Мегатрон хмыкнул, его красная оптика вспыхнула, но он кивнул, почти незаметно.

— Умнее? — бросил он, его голос был твёрдым, но в нём мелькнула тень усмешки.

— Я оставлю это тебе, Пакс. Но если придётся, я проложу путь клинком. — Его рука легла на рукоять клинка, и его броня скрипела, как будто его ярость была готова вырваться.

Крупные планы: голографическая карта, чьи багровые линии дрожали в пыльном воздухе, освещала лица героев — синяя оптика Ориона, полная надежды, и красная оптика Мегатрона, пылающая решимостью. Тени от обломков и балок извивались на стенах, как призраки их прошлого, а багровый свет, падающий сквозь пробоины, подчёркивал их броню, покрытую шрамами их борьбы. Руины вокруг них молчали, но гул далёких механизмов напоминал, что их путь к Нокауту и Камере Эха был полон опасностей, где каждый шаг был испытанием их веры, силы и хрупкого союза, что держал их вместе.

Коридоры Изолятора-7 в недрах Мира Машин были как артерии механического чудовища, где каждый шаг отдавался эхом в металлическом чреве. Чёрные стены, усеянные мигающими датчиками и багровыми кристаллами Квинтессонов, сжимали пространство, их холодная поверхность отражала багровый свет энергонных жил, что пульсировали под потолком, как вены, полные яда. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом горелого металла, озона и едкого страха, что жалил сенсоры, вызывая помехи. Далёкие крики, заглушённые стенами, смешивались с низким гулом механизмов, создавая зловещий хор, что бил по процессорам, как молот. Ловушки — лазерные сетки, шипящие струи пара, электрические разряды — мелькали в полумраке, как когти, готовые схватить. Атмосфера была клаустрофобной, пропитанной напряжением и отчаянием, но голос Нокаута, слабый и язвительный, всё ещё звучал в их коммуникаторах, как маяк, что гнал их вперёд, несмотря на тьму, что сгущалась вокруг.

Орион Пакс и Мегатрон, воодушевлённые, но встревоженные шёпотом Нокаута, мчались через коридоры, их броня звенела от бега, а сенсоры работали на пределе, улавливая каждый звук. Орион, чья красно-синяя броня, покрытая пылью, сажей и дымящимися следами от разрядов, тускло отражала багровый свет, бежал впереди, его синяя оптика горела яростной решимостью, что боролась с тревогой. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали слабо, подавленные мраком, а его лицо, с резкими линиями и свежими царапинами, было напряжено, выдавая смесь надежды и страха. Его рука сжимала дата-пад, чей экран мигал, показывая последние метры до тюремного блока. Его движения были стремительными, но точными, как у воина, что балансирует на грани жизни и смерти, и его разум был сосредоточен на голосе Нокаута, что звучал в его процессорах, как клятва, которую он должен сдержать.

Мегатрон, чья серебристая броня, покрытая вмятинами, пятнами масла и пробоинами, гудела, как вулкан, бежал следом, его красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что горели, как раскалённые угли. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской воина, чья ярость была его топливом, а его взгляд был прикован к коридору, как к арене, где он готов раздавить любого врага. Его энергонный клинок, обнажённый и пылающий багровым, отражал свет, как кровь, ждущая жертвы. Его шаги сотрясали пол, а его броня звенела, когда он уклонялся от лазерной сетки, чьи красные лучи рассекли воздух, высекающие искры.

Увеличение темпа: динамичные кадры их бега, где багровый свет заливал их броню, а тени от датчиков и кристаллов извивались на стенах, как призраки, что гнались за ними. Лазерные лучи, шипящий пар и голубые разряды мелькали вокруг, создавая вихрь опасности, а их фигуры, мелькающие в узких коридорах, были как искры в механическом аду. Орион проскользнул под струёй пара, его броня скрипнула, когда он перекатился, избегая электрического разряда, что ударил в стену, высекающий багровые искры. — Мы близко! — крикнул он, его голос был твёрдым, но полным напряжения, перекрывая гул механизмов.

— Нокаут где-то там! — Его синяя оптика метнулась к Мегатрону, и в его взгляде мелькнула мольба, как будто он умолял его сдержать ярость.

Мегатрон зарычал, его красная оптика вспыхнула, и он рубанул клинком по лазерной сетке, чьи лучи погасли, высекаемые его лезвием.

— Близко? — прорычал он, его голос был хриплым, пропитанным вызовом.

— Я чую их! Они не спрячут его от меня! — Его броня загудела громче, когда он рванулся вперёд, его клинок описал дугу, отражая разряд, что врезался в потолок, осыпая их ржавыми обломками. Его тень, отбрасываемая багровым светом, была как предвестие бури, но его взгляд был прикован к коридору, где гул механизмов сменился новым звуком — тяжёлым лязгом, что приближался, как поступь судьбы.

Коридор внезапно расширился, открывая вид на огромный зал, где массивный страж Квинтессонов — не дрон, а механический колосс — преграждал путь. Его корпус, чёрный и шипастый, был покрыт багровыми кристаллами, что пульсировали, как сердце, а его шесть конечностей, оснащённых плазменными пушками и когтями, двигались с ужасающей точностью. Его неоново-зелёные глаза, горящие в металлической маске, зафиксировались на героях, и его голос — низкий, скрежещущий, как ржавые шестерни — прогремел:

— Нарушители. Ваши искры принадлежат Квинтессонам.

— Пушки стража загудели, их багровые заряды осветили зал, как молнии, и пол содрогнулся, когда он шагнул вперёд.

Орион замер, его синяя оптика расширилась, и его броня скрипнула, когда он отступил в тень колонны, укрываясь от первого залпа, что врезался в стену, высекающий куски металла.

— Это не просто страж! — крикнул он, его голос был полным тревоги, но твёрдым.

— Нам нужно обойти его! Нокаут не выдержит долго! — Его разум заработал быстрее, анализируя зал, где трубы и платформы могли стать укрытием. Воспоминание о Рэтче — его слова о том, что сила врага может быть его слабостью — вспыхнуло в его процессорах, как маяк.

Мегатрон, чья красная оптика вспыхнула яростным огнём, шагнул вперёд, его клинок взметнулся, отражая заряд, что оставил дымящийся след на его броне.

— Обойти? — прорычал он, его голос был полным ненависти.

— Я разрублю эту тварь! — Его броня звенела, когда он рванулся к стражу, его клинок врезался в одну из конечностей, высекающий искры, но когти колосса хлестнули в ответ, отбросив его к стене с оглушительным грохотом. Пыль взвилась, а багровый свет озарил его броню, покрытую новыми вмятинами, но его красная оптика горела ярче, как будто боль лишь разожгла его гнев.

Орион рванулся к нему, его броня звякнула, когда он проскользнул под очередным залпом, укрываясь за трубой, что шипела паром.

— Мегатрон, держись! — крикнул он, его голос был полным отчаяния, но решимости.

— Мы должны работать вместе! — Его синяя оптика сканировала стража, замечая энергонный кристалл в его груди, что пульсировал ярче других.

— Его ядро! Это слабое место! — Он указал на кристалл, его рука дрожала, но его взгляд был полным надежды, что их союз, хрупкий, как нить, выдержит этот бой.

Мегатрон поднялся, его броня скрипела, а красная оптика сузилась, фиксируясь на кристалле.

— Вместе? — бросил он, его голос был хриплым, но в нём мелькнула тень усмешки.

— Только потому, что я хочу увидеть, как эта тварь рухнет! — Он рванулся вперёд, его клинок описал дугу, отвлекая стража, чьи пушки загудели, выпуская заряды, что осветили зал багровым пламенем. Орион, используя момент, прыгнул на платформу, его броня звякнула, когда он метнул обломок трубы в кристалл, высекающий трещину, от которой страж взревел, его движения стали хаотичнее.

Динамичные кадры: их фигуры, мелькающие среди труб и платформ, были как искры в бурном море багрового света, где заряды, искры и пар создавали вихрь хаоса. Страж, чьи конечности били, как молоты, сотрясал зал, а их броня, покрытая вмятинами и ожогами, блестела в багровом сиянии, подчёркивая их решимость. Голос Нокаута, всё ещё звучащий в их процессорах, был как шёпот, что гнал их вперёд, к нему, к Камере Эха, несмотря на колосса, что грозил их раздавить.

Коридор Изолятора-7 сужался, словно глотка зверя, готового проглотить всякого, кто осмелится шагнуть дальше. Стены, чёрные как смоль и усеянные багровыми кристаллами Квинтессонов, пульсировали зловещим светом, отбрасывая тени, что извивались, будто живые. Впереди возвышалась дверь — массивная, ржавая, покрытая символами: спирали, лучи, зигзаги, вырезанные в металле, мигали в такт невидимому ритму, словно глаза, следящие за каждым движением. Её поверхность, холодная и шершавая на ощупь, казалась древней, как само время, а багровый свет, лившийся с потолка, заливал всё вокруг кровавым сиянием. Воздух был густым, пропитанным запахом горелого металла и едкого озона, что жалил сенсоры, заставляя их трещать от помех. Из-за двери доносился низкий гул, смешиваясь с приглушёнными криками, которые стены заглушали, но не могли стереть. Тишина здесь была обманчивой, как шорох змеи перед броском.

Орион Пакс и Мегатрон остановились перед дверью, их броня звенела от напряжения, а шаги гулко отдавались в узком коридоре. Орион, чья красно-синяя броня была покрыта пылью и дымящимися следами от недавнего боя, выглядел как воин, чья решимость боролась с усталостью. Золотые искры "Эха" на его плечах мерцали тускло, подавленные мраком этого места, но синяя оптика горела ярко, полная сосредоточенности и скрытой тревоги. Его лицо, с резкими чертами и свежими царапинами, было напряжено, губы сжаты в тонкую линию, выдавая бурю внутри: надежду, что Нокаут где-то рядом, и страх перед тем, что их ждёт за этой дверью. В руках он сжимал дата-пад, чей экран мигал багровыми линиями, отражая схему Изолятора-7, — его последний инструмент в этой гонке со временем.

Рядом стоял Мегатрон, чья серебристая броня, измятная и покрытая пятнами масла, гудела, как грозовая туча перед ударом. Его красная оптика пылала гневом, сузившись до тонких щелей, что сверкали, как раскалённые угли в полумраке. Лицо, пересечённое шрамами, было маской ярости, но в глубине взгляда мелькала настороженность — инстинкт воина, чующий ловушку. Его рука лежала на рукояти энергонного клинка, чьё багровое свечение отражалось в его броне, словно кровь, готовая пролиться. Каждый его шаг сопровождался скрипом металла, а тень, что он отбрасывал, казалась саваном, нависшим над дверью.

Дверь притягивала взгляд: её ржавая поверхность, усеянная багровыми кристаллами, пульсировала, как живое сердце. Символы Квинтессонов — спирали, лучи, зигзаги — мигали в унисон, образуя сложный узор, что был одновременно замком и предупреждением. Тени героев, извиваясь на стенах, отражали их внутренний огонь: решимость Ориона, ярость Мегатрона, их общую жажду прорваться к Нокауту. Багровый свет обливал их фигуры, превращая их в статуи из огня и стали, застывшие перед судьбоносным шагом.

Орион шагнул ближе, его броня скрипнула, и он протянул руку к двери. Пальцы, покрытые пылью и царапинами, скользнули по символам, ощущая их холод и пульсацию. Его синяя оптика сузилась, когда он понял: это не просто преграда, а технологический замок, требующий взлома.

— Это не просто дверь, — прошептал он, его голос был тихим, но полным тревоги, перекрывая гул механизмов за металлом.

— Она запечатана их системой. Нужно взломать её.

Он активировал дата-пад, чьи багровые линии задрожали, пытаясь соединиться с замком. В его разуме вспыхнули слова Рэтчета: "Знание — ключ к свободе". Этот совет стал его маяком в багровом мраке.

Мегатрон фыркнул, его красная оптика вспыхнула раздражением, и его броня загудела, как будто его гнев искал выхода.

— Взломать? — прорычал он, голос низкий, хриплый, пропитанный сарказмом.

— Я могу разрубить её пополам!

Он сжал рукоять клинка, и его тень упала на дверь, как предвестие разрушения. Но его взгляд метнулся к Ориону, и в нём мелькнула тень сомнения, словно он ждал, что тот найдёт другой путь.

Орион встретил его взгляд, его синяя оптика горела, как звёзды в ночи.

— Если ты ударишь, тревога разнесётся по всему Изолятору, — сказал он твёрдо, его голос был ровным, несмотря на шипение коммуникатора и нарастающий гул.

— Дай мне время. Я справлюсь.

Его пальцы задвигались по дата-паду, вводя коды, и символы на двери начали мигать, словно замок сопротивлялся. Его лицо, освещённое багровым светом, застыло в напряжении, а царапины на броне казались шрамами их долгого пути.

Мегатрон стиснул зубы, его оптика сузилась, и он отвернулся, бросив взгляд в коридор, где тени дронов мелькали в багровом сиянии.

— Время? — пробормотал он, голос хриплый, почти сломленный, но с ноткой уважения.

— Если ты не успеешь, я начну бой.

Он шагнул к двери, его броня звякнула, и его тень слилась с багровым светом, как воин, готовый к схватке.

Орион сжал губы, его пальцы ускорили темп, коды мелькали на экране, а символы на двери гасли один за другим.

— Почти… — выдохнул он, голос дрожал от сдержанного волнения.

Внезапно дверь загудела, её кристаллы потухли, и замок с лязгом открылся, выпуская волну холодного воздуха, пропитанного запахом металла и боли. Орион повернулся к Мегатрону, его синяя оптика вспыхнула решимостью.

— Мы входим. Вместе.

Его слова эхом разнеслись по коридору, и пыль, осевшая в багровом луче, задрожала, словно их надежда оживила этот мёртвый зал.

Мегатрон хмыкнул, губы скривились в горькой усмешке, но он кивнул, едва заметно.

— Вместе, — повторил он, голос твёрдый, с тенью насмешки.

— Но если это ловушка, я разрублю её.

Его рука сжала клинок, и броня скрипела, как будто его ярость рвалась наружу.

Их лица, освещённые багровым светом, отражали бурю эмоций: синяя оптика Ориона сияла надеждой и тревогой, красная оптика Мегатрона пылала гневом и решимостью. Тени от двери и кристаллов плясали на стенах, как призраки их пути, а слабое шипение коммуникатора было словно пульс их миссии. Дверь, распахнувшаяся в неизвестность, манила их вперёд — к Нокауту, к Камере Эха, к их судьбе.

Багровый свет, заливавший камеру, пульсировал, как живое существо, отбрасывая зловещие отблески на ржавые стены, где когти и плазма оставили свои шрамы. Пол дрожал от низкого гула механизмов, скрытых в глубине, а воздух был густым, пропитанным запахом горелого металла и едкого озона, что жалил сенсоры, как рой разъярённых искр. Энергетические поля, окружавшие платформу, шипели и потрескивали, их багровые вспышки выжигали дымящиеся следы на металле, а тени плясали по стенам, словно призраки прошлого, жаждущие мести. Камера была не просто тюрьмой — это был адский котёл, где боль и отчаяние сплавились в единое целое, а каждый звук — лязг, стон, шипение — звучал как предвестие новой муки.

Орион Пакс стоял у платформы, его красно-синяя броня блестела в тусклом свете, покрытая свежими царапинами и пятнами сажи, что стекали по его плечам, как чёрные слёзы. Его синяя оптика горела холодным, решительным светом, но в глубине её мелькала тревога, как искры, готовые разгореться в пламя. Золотые линии "Эха" на его броне мерцали слабо, подавленные гнетущей атмосферой, а его лицо, с резкими чертами и свежими вмятинами, было напряжено, выдавая бурю эмоций — облегчение от нахождения Нокаута и страх перед тем, что ждало впереди. Его руки, всё ещё дрожащие от напряжения, бережно поддерживали Нокаута, чья броня дымилась, как угасающий костёр.

Рядом Мегатрон возвышался, как грозовая туча, его серебристая броня гудела от сдерживаемой ярости. Пробоины и пятна масла покрывали его корпус, а багровый свет отражался в его красной оптике, что пылала, как раскалённые угли в ночи. Его угловатое лицо, пересечённое шрамами, было маской гнева, но в его взгляде мелькала тень чего-то человеческого — облегчения, что Нокаут жив, и жажды расплаты за его страдания. Энергонный клинок в его руке дрожал, его багровое свечение сливалось с светом камеры, как кровь, ждущая своей жертвы. Его тень, отбрасываемая на пол, была огромной, зловещей, словно он сам стал частью этого мрачного места.

Нокаут, лежавший в руках Ориона, был тенью своего прежнего "я". Его некогда глянцевая броня, цвета красного вина, теперь была покрыта трещинами, вмятинами и ожогами, из которых торчали искрящие провода, словно вены, разорванные в агонии. Его оптика, обычно пылающая дерзким красным огнём, теперь была тусклой, как угасающая звезда, но в ней всё ещё теплилась искра непокорности. Его лицо, с острыми чертами и свежими шрамами, искажала боль, но губы кривились в слабой, язвительной усмешке — как будто он бросал вызов судьбе, даже лежа на грани отключения. Его голос, хриплый и прерывистый, прорвался сквозь гул камеры:

— Вы двое… как всегда… вовремя… чтобы увидеть… мой триумф… — Его усмешка стала шире, но тут же дрогнула, когда его корпус сотряс спазм, а из трещин в броне вырвались слабые искры.

Орион наклонился ближе, его синяя оптика расширилась от смеси боли и надежды.

— Держись, Нокаут, — сказал он тихо, но твёрдо, его голос дрожал, как натянутая струна.

— Мы вытащим тебя отсюда. Ты не сдашься, я знаю. — Его пальцы сжали плечо Нокаута, броня скрипнула под его хваткой, а взгляд был прикован к его оптике, как будто он пытался передать ему свою силу.

Мегатрон шагнул вперёд, его клинок взметнулся, отбрасывая багровые блики на стены.

— Хватит разговоров, Пакс! — прорычал он, его голос был низким, как гром, пропитанным гневом и нетерпением.

— Его время истекает, а ты возишься, как с разбитым механизмом! — Его красная оптика сузилась, сверля Ориона, но затем перевелась на Нокаута, и в ней мелькнула тень уважения.

— Ты всё ещё дерзишь… Хорошо. Значит, ты не сломлен. — Его рука сжала рукоять клинка сильнее, как будто он готов был разрубить саму камеру, чтобы вытащить Нокаута.

Нокаут хмыкнул, его оптика мигнула слабо, и он посмотрел на Мегатрона с усталой насмешкой.

— Сломлен? Я? — Его голос был слабым, но ядовитым, как ржавый клинок.

— Это место… только… поцарапало мою краску… Ты бы… не выдержал… и половины… — Его корпус дрогнул, когда он попытался приподняться, но тут же рухнул обратно, его броня звякнула о платформу, а из трещин вырвался дым.

Внезапно тишину разорвал новый звук — тяжёлый, ритмичный лязг, доносившийся из глубины камеры. Багровый свет у дальней стены стал ярче, пульсируя, как сердце, что билось в предвкушении. Орион резко повернулся, его синяя оптика сузилась, а рука инстинктивно сжала Нокаута сильнее.

— Что это? — выдохнул он, его голос был полон тревоги, но в нём звенела сталь. Его сенсоры загудели, улавливая вибрации, что сотрясали пол, а взгляд метнулся к двери, откуда надвигалась тень.

Мегатрон оскалился, его клинок взлетел в боевую стойку, а броня загудела громче, как двигатель, готовый к удару.

— Ловушка… или страж, — прорычал он, его красная оптика вспыхнула, как маяк в ночи.

— Не важно. Я разрублю это на куски! — Его тень упала на дверь, как вызов, а багровый свет окрасил его броню в цвета войны.

Нокаут, чья оптика мигнула слабо, поднял голову, его голос стал хриплым шёпотом:

— Не… страж… хуже… — Его взгляд упал на тень, что медленно проступала в багровом сиянии — огромная, угловатая фигура, чьи шаги сотрясали камеру.

— Они… оставили… мне… компанию… — Его усмешка дрогнула, и он рухнул в руки Ориона, его оптика потухла, оставив лишь слабое мерцание, как последняя искра перед мраком.

Тень приближалась, её контуры становились чётче — массивный силуэт, усеянный шипами и мигающими огнями, как машина, рождённая для разрушения. Багровый свет отражался в её броне, а из её корпуса доносился низкий, угрожающий гул, что заглушал даже шипение энергетических полей. Орион и Мегатрон замерли, их взгляды скрестились на мгновение, разделённые их вечным конфликтом, но объединённые общей угрозой.

Камера содрогнулась, стены загудели, а багровый свет стал ослепительным, заливая их фигуры, как кровь, что текла перед битвой. Нокаут был спасён, но цена их встречи только начинала раскрываться, и тень, что надвигалась, обещала поглотить их всех.

Орион замер, его оптика расширилась, отражая тень, что надвигалась на них. Его голос, дрожащий, но полный решимости, прорвался сквозь шум:

— Нокаут… что ты имел в виду? Камера живая? — Он посмотрел вниз, на неподвижное тело в своих руках, но ответа не было — только слабое шипение искр, вырывающихся из трещин.

Мегатрон шагнул вперёд, его клинок вспыхнул ярче, а голос прогремел, как раскат грома:

— Если она живая, я вырву ей сердце! — Его красная оптика сверкнула, встретившись с взглядом тени, и в этот момент стены камеры дрогнули, словно в ответ.

Металлические панели начали сдвигаться, открывая скрытые механизмы — когти, шипы, пульсирующие энергонные жилы, что тянулись вдоль стен, как вены живого существа.

Тень остановилась в нескольких шагах от них, её массивная фигура возвышалась над платформой. Багровые огни на её корпусе мигнули, и из глубины её груди раздался голос — низкий, скрежещущий, пропитанный древней злобой:

— Вы… нарушили… мой покой… — Каждое слово сопровождалось дрожью пола, а энергетические поля вокруг платформы вспыхнули ярче, отрезая пути к отступлению.

— Камера Эха… не отпускает… добычу…

Орион и Мегатрон обменялись взглядами — в их оптике, синей и красной, мелькнула искра понимания. Их вечный конфликт отступил перед лицом новой угрозы, но надежда, что Нокаут знал способ выбраться, всё ещё теплилась в их сердцах. Камера ожила, тень надвинулась ближе, и багровый свет стал невыносимым, обещая либо гибель, либо спасение — развязка повисла в воздухе, как клинок над пропастью.