Ледяной дождь (гет)

Проводив напряженным взглядом исчезающие в кронах деревьев мрачные фигуры оборотней, Куренай тяжело вздохнула. За прошедшие полчаса, показавшиеся женщине вечностью, она раз десять, не меньше, успела попрощаться с жизнью. Медведю все-таки удалось неплохо зацепить ее за плечо, и кровь небыстрым алым ручейком стекала вниз из открытой раны. От шока Куренай еще не чувствовала боли, только сильную пульсацию, но знала: через пару минут ситуация в корне переменится. Нужно было как можно скорее добраться до вещмешка, чтобы успеть наложить повязку и обеззаразить рану. Перевязочные средства не пришлось долго искать — спасибо Цунаде-сама, требующей держать свои вещи в неукоснительном порядке.

Немного позади стоял Юл, и с абсолютно ошарашенным выражением лица осматривался вокруг себя. В отличие напарницы, он выглядел гораздо лучше, чем перед схваткой. Его походный костюм, подарок старой целительницы, оказавшийся в нескольких местах порванным, да и обагрившая руки-лапы кровь противников, свидетельствовали об его участии в ней. Сам Юл в схватке почти не пострадал, если не считать несколько царапин, на которые шиноби не обратил внимания. В глазах оборотня все еще играл азарт боя. В ушах стоял шум крови, давно забытый звук, сопровождавший переход между ипостасями. По телу развивалось приятное тепло силы, переполнявшее каждую его клеточку. Казалось, что слух и обоняние стали как-то острее. Целая лавина звуков и запахов обрушилась на мужчину, оглушая его своим многообразием, недоступным слабому человеческому телу. Ему было настолько хорошо, что хотелось смеяться, прыгать и бегать, как маленькому. И даже запах человеческой крови, витающий над поляной, ничуть его не смущал. Именно в этот момент пришло осознание, что единственным человеком, принимавшим участие в схватке, была Куренай. Вмиг всю бравость с него как рукой сняло, а во взгляде замелькала тревога за напарницу.

Оглядевшись, он обнаружил женщину, сидящей под вязом, за которым она успела спрятать свою сумку. В два шага он оказался рядом с куноичи и, отобрав ее сумку, отложил в сторону. И взяв ее за здоровую руку, принялся отсчитывать пульс.

— Куренай-сан, кто именно Вас ранил? Медведь? — сохраняя спокойствие в голосе, спросил мужчина. Мыслям же его было очень далеко до этого самого спокойствия. — Хотя, глупый вопрос. И так видно, что медведь.

Куренай молча кивнула, отвернув лицо от напарника, не желая, чтобы он видел навернувшиеся на глаза слезы. Говорить что-то не было ни сил, ни желания. Женщине было неимоверно стыдно, от того, что едва не погибла, выполняя миссию, с которой справился бы и генин! А ниндзюцу! Как она вообще могла забыть о катоне, если это самый что ни на есть базовый элемент, вбиваемый в головы молодых генинов и тюнинов? Подумать только, если бы сражение внезапно не прекратилось, она погибла бы в долю секунды, прежде чем осознала бы свой проигрыш.

Пока брюнетка занималась самокопанием, ее напарник успел осмотреть и обнюхать рану, оставленную его сородичем, и увиденное его не порадовало.

— Куренай-сан, — окликнул Юл задумавшуюся женщину. — Неловко об этом говорить, но Кума-кун, тот самый медведь, что ранил Вас, предпочитает обмазывать свои когти одним хитрым веществом, которое, не являясь ядом для оборотней, действует как яд на людей. Нейтрализовать его может только слюна перевертышей.

Женщина вскинула бровь, явно не понимая, чего хочет от нее этот странный мужчина, который, по сути, мужчиной и не являлся. Перехватив ее недоуменный взгляд, Юл поспешил объяснить.

— Позвольте, мне обеззаразить Вашу рану, — произнес он, отводя глаза, и пояснил. — Для этого мне нужно будет…

— Делайте, все, что потребуется, — безразлично произнесла женщина.

Юл тихонько вздохнул и, перетащив женщину поближе к себе, принялся за дело. Полуобнаженная куноичи уже сотню раз прокляла свое кимоно, которое так некстати пришлось снять, чтобы добраться до раны. Горячее дыхание оборотня и его язык будоражили ее тело, беспокоили разум. Мысли о позоре, вылетели из ее головы в тот самый миг, как язык Юла прикоснулся к ее коже, сменяясь чувственными ощущениями. Сердце колотилось в груди как сумасшедшее, даже зная то, что этот контакт не более, чем лечение. « Совсем уже ополоумела», — попыталась отчитать себя женщина. — «Веду себя как девчонка, впервые почувствовавшая мужское прикосновение». Юл, чувствуя скованность напарницы, постарался побыстрее закончить. Для оборотней прикосновения друг к другу не были чем-то необычным, скорее наоборот. Можно сказать это было естественной потребностью любого перевертыша. Особенно, если это были знакомые или хорошо знакомые между собой оборотни. Люди же предпочитали лишний раз друг друга не касаться. С этой странностью Юл столкнулся впервые, когда покинул клан. Не то, чтобы его это задевало, но то, с какой скоростью напарница от него отшатнулась, едва он закончил, резкой царапиной отзывалось у него в сердце. Отойдя на пару шагов от напарника к сумкам, женщина неумело принялась перебинтовывать руку. Понаблюдав какое-то время за ее неловкими потугами, шиноби отнял у Куренай бинт и, не обращая на нее ни малейшего внимания, наложил повязку.

— Спасибо! — сдержанно поблагодарила куноичи.

— Пожалуйста, — откликнулся Юл.

Пока Куренай приводила в порядок свою одежду, мужчина изучал карту и размышлял о том, что делать дальше. Изначальный план состоял в том, чтобы просто объехать деревни, собрать детей и через неделю вернуться обратно в Аме, однако теперь, когда в это дело вмешались оборотни, ничего нельзя было сказать наверняка. К тому же «разлюбезный братец» — явно не тот противник, которого можно не брать в расчет.

Из-за дерева вышла Куренай, и сердце мужчины пропустило удар. От одной мысли, что по его вине ее могли убить, становилось тяжело дышать. Без сомнения, женщина была опытным воином — Юл лично имел возможность убедиться, что звание джонина она явно получила не за красивые глазки. Но при всех своих умениях и навыках, Куренай, как и любой человек, не была ровней оборотню и, судя по ее огорошенному лицу, прекрасно это осознавала. Приглаживая и без того идеально сидящее кимоно, куноичи несколько скованно, как показалось мужчине двинулась к нему. «Нет, нельзя пересекаться с Атли, пока Куренай и дети рядом со мной», — подумалось Юлу. Женщина приблизилась к нему и, сев рядом, поинтересовалась:

— Юл-сан, как мы намерены поступить дальше? — в голосе напарницы Юлу послышалась горечь и Юл, словно мальчишка, залился краской стыда, за свое молчание.

— Сначала заберем детей у монаха, а затем, — мужчина разложил карту так, чтобы его напарнице хорошо было видно движение его пальца. — Затем мы отправимся к моему товарищу. Он монах и живет в храме близ на горе Камуи.

Куренай кивнула, и, убрав в сумку медикаменты, двинулась к хижине старого монаха. Юл поднялся на ноги, поднял свою поклажу и, покачав головой, последовал за напарницей. Хижина, служившая старому монаху домом, была соединена с древними пещерными лабиринтами. От старших родственников Юл слышал, что раньше, много-много столетий назад, этот ход вел в подземный город. Вход в пещеру оказался за неприметной дверью, прикрытой от чужого взгляда видавшей виды занавеской. Вооружившись самодельным факелом, коих у владельца жилища было немало, шиноби отправились на поиски монаха.

Первые шаги в незнакомом, непривычном обоим пространстве дались нелегко, и только ровные отблески света, даруемые факелом, хоть как-то примиряли напарников с реальностью. Юл решительно принял командование на себя и, к его полному удивлению, напарница без слов отдала ему факел. Своды пещеры, нависавшие над головами шиноби, производили гнетущее впечатление. Одна мысль, что ты находишься где-то под толстым слоем земли, приводила женщину в первобытный ужас, и только присутствие рядом Юла сдерживало ее от желания завыть. «Бедная, бедная моя доченька», — тоскливо размышляла Куренай, стараясь не отставать от равномерных шагов своего спутника. — «Как, должно быть, страшно ей и мальчикам в этом жутком месте». Однако чем дольше она находилась в пещере, тем меньше боялась. А пролетевшая мимо нее летучая мышь, потревоженная их шагами летучая мышь, лишь заставила женщину вздрогнуть.

Юл, добровольно примеривший на себя роль первопроходца, активно принюхивался к окружающим его запахам, стараясь определить, куда же пошел старый монах. Его запах чудился обороню где-то далеко, что, без сомнения, не могло не насторожить последнего — слишком уж мало времени прошло с момента их последней встречи. Следовательно, старик знал какую-то тайную тропку, позволившую ему так далеко пройти. Вдруг каменный коридор стал раздваиваться, ставя шиноби перед выбором. Принюхавшись, Юл выбрал левый коридор — именно оттуда сильнее всего пахло малышкой Мари. За этот месяц Юл научился безошибочно находить запах маленькой дочки Куренай, где бы та ни была. Он врезался в память оборотня как нечто родное и давно забытое, как запах того, кого нужно защищать до последней капли крови. То же самое творилось и с запахом Куренай: как бы это не нервировало мужчину, но запах непослушной человечки его мозг распознавал как своё, свою… Продолжать эту мысль оборотню было некогда, да и не считал нужным он классифицировать эти свои странные чувства, которые вызывала в нем навязанная ему напарница. С мысли его сбил шум воды, который неожиданно приблизил запах Мари, к которому примешались запахи мальчишек и старого монаха. Кроме них в пещере находился… Юл принюхался, чтобы удостовериться в своих ощущениях, и волосы на его загривке встали дыбом сменяясь серебристой шерстью.

— Возьми факел, — прорычал он напарнице, уже не считая нужным утаивать от нее свою истинную природу. И, скидывая с плеча рюкзак, добавил — в соседнюю пещеру за мной следом. Там — медведь.

Едва женщина успела подхватить факел и рюкзак, как ее напарник, преображаясь на ходу, бросился вправо, буквально просочившись в пещеру. Куренай последовала за ним. Влетев, оборотень сходу оценил обстановку: старик, прикрывавший детей своим телом и огромный пещерный медведь, которого, по всей видимости, те успели разбудить. Не раздумывая ни секунды, барс вцепился когтями медведю в мору, стараясь добраться до глаз. Удар оборотня в разы сильнее, чем у обычных зверей. Взревевший от боли медведь, попытался скинуть с себя неожиданно появившегося противника, однако оборотень оказался сильнее. Крепкие, точно алмазные когти рвали бурую шкуру, орошая каменный «пол» алой кровью, а неправдоподобно-громкое рычание еще сильнее злило зверя. Он шатался по пещере, не видя никого и ничего вокруг себя в тщетной надежде сбросить с себя оборотня. Эти шатания мешали Юлу примериться для решающего удара, заставляли думать только о том, как удержаться на медведе. Сильная лапа обозленного медведя, наконец, смогла попасть по серебристо-белому боку горного кота. Сумасшедшая боль сковала разум Юла, не давая тому уйти от завершающего удара раненного противника. Оборотень напрягся, собирая волю в кулак, и ударил лапой, пробивая крепкую шкуру, ломая ребра. Одновременно с ним Куренай, влив чакру в кунай, бросила тот в медвежью шею. Она знала, что медведя, обычного медведя, а не медведя-оборотня, можно убить, перебив ему шейные позвонки. Когда-то в далеком детстве ей об этом рассказывал отец, и этот рассказ сразу же вспомнился ей, при виде окровавленной туши оборотня (1). Медведь, пошатнулся, неверяще глядя на своего убийцу и, сделав шаг в ее сторону, повалился на землю, едва не подмяв под себя раненного Юла.

От участи быть раздавленным барса спасла Куренай, выдернувшая в последнюю минуту серебристого кота из-под медвежьей туши. Оборотень тяжело дышал, жадно глотая воздух и морщась от боли. Раны болели так, что малодушно хотелось умереть. Юл даже не понял, как звериная ипостась взяла контроль над телом, оттесняя человека на второй план. Перед затуманенным взглядом барса оказалось взволнованное лицо черноволосой женщины, которая трясла его и что-то выкрикивала прямо в морду. Барсу было все равно. Сознание медленно уплывало и становилось не так больно. «Ну, что же ты от меня хочешь, глупая женщина?» — вяло размышлял зверь — «Дай хоть умереть спокойно!». Но женщина не сдавалась, и слишком сильный тычок под раненные ребра заставил зверя рыкнуть, а Юлу, наконец, удалось взять контроль над барсом.

— Давай же! — услышал он взволнованный голос напарницы. — Перекидывайся в человека. Пожалуйста, Юл! Я очень тебя прошу, перекидывайся! Не дури!

Барс посмотрел в глаза Куренай и прикрыл веки — кивнуть сил уже не было. Оборот вообще очень болезненный процесс. Вряд ли кому-то может доставить удовольствие ощущать, как ломаются кости, перестраиваясь из животного скелета в человеческий. Сдержать стон Юлу не удалось. От боли он едва не потерял сознание, но все же сумел сдержаться. Едва на полу на месте барса оказался человек, Куренай бросилась к нему. Мужчина был цел, но слаб как дитя. Белоснежные волосы липли к влажной от пота коже, а взгляд серебристых глаз был затуманен. Одежда, которая была на мужчине в момент оборота, напоминала собой половую тряпку, и если брюки были относительно целы, то туника была разодрана вдоль и поперек. Несколько долгих минут, показавшихся Куренай вечность, Юл сидел, не шевелясь, затем, потряс головой, словно приходя в себя, встал на ноги.

Едва слышный полувздох — полувслип, раздавшийся из угла пещеры, там, где находились дети и монах, привлек внимание оборотня. Монах выглядел напуганным в крайней степени и с ужасом взирал на своего спасителя, судорожно прижимая к себе малышку Мари. Мальчишки же разглядывали Юла во все глаза, но страха в их взгляде Юл не обнаружил, скорее уж любопытство. Мужчина усмехнулся — слишком хорошо знакома была ему подобная реакция. Акено и Акира, приняв усмешку шиноби на свой счет, со всех ног рванули к нему.

— Юл-сан, Юл-сан! — перебивая друг друга, лепетали мальчишки, обнимая мужчину. — Мы думали, что вы не вернетесь! Нет-нет, мы не думали, что вы нас бросили, а что забудете про нас или что, что-нибудь случится.

— Все хорошо, — Юл, присел на корточки и притянул к себе детей. — Мы с Куренай… Куренай-сан не могли не вернуться за вами. Ну, ну, будет вам слезы разводить! Не девчонки же, в конце концов!

Принесенное напарницей походное одеяло, мужчина принял с благодарностью и, только укутавшись в него, перевел взгляд на продолжавшего пытаться слиться со стенкой монаха. Старик вздрогнул и с надеждой покосился на Куренай. Дабы не нервировать старика, женщина подошла к нему, и, забрав дочку, что-то прошептала ему на ухо. После слов куноичи, монах как-то приободрился, хотя продолжал с подозрением поглядывать на Юла.

— Не бойтесь, хоши-сама, — отозвался Юл. — Я вас не трону. Выведите нас, пожалуйста, отсюда.

— Хорошо, — вздохнул монах и нервно покосился на Юла, — я выведу вас к подножию горы Джао.

— Благодарю, хоши-сама. Так даже лучше, — откликнулся Юл.

На выходе из пещер их поджидал рыжий кот, тот самый, что путешествовал с ними от избушки Саи-сан. Зверь грустно мяукал, стараясь привлечь к себе внимание.

— Ах, ты, трус пушистый! — воскликнула Куренай, едва оказавшись на поверхности. — И как ты нас нашел — ума не приложу!

Кот довольно мяукнул и потерся о ноги женщины, призывая его если не покормить, то хотя бы погладить. Акено и Акира выполнили пожелание зверя, однако их тисканья не принесли радости последнему. Юл, заметив эту картину, только покачал головой. Прощание с монахом было быстрым: уж очень сильно старику хотелось оказаться подальше от оборотня и их внутриклановых разборок. Мужчина не стал обижаться — не впервые он видел, как люди боятся перевертышей и боятся, к слову, не без оснований.

Смеркалось. Идти в горы ночью было безумием, поэтому шиноби предпочли не травмировать себя и детей и остаться ночевать рядом с входом в пещеру. Юл развел костер, Куренай занялась готовкой, братья, едва сдерживаясь, чтобы не заснуть, сидели около костра, наблюдая за пламенем, как посоветовал им шиноби.

— Смотрите внимательнее, вдруг увидите дух огня. Он показывается только самым упорным.

Когда все были накормлены, а дети уложены спать, Юл решился переговорить с напарницей. Куренай укачивала дочку, воркуя с ней о чем-то, понятном лишь им двоим. Мари-чан тянула свои маленькие ручки к лицу матери, а та целовала сжатые в кулачки пальчики.

— Доченька моя любимая, — донеслось до Юла. — Ками-сама, я так боялась тебя больше не увидеть, хорошую мою! Солнышко мое ясное, красавица моя, мама тебя очень любит. Больше всего на свете, доченька моя!

Довольное угуканье было ей ответом. Дождавшись, когда малышка уснет, мужчина помог напарнице уложить ее в одеяло, а затем сел поближе к Куренай. Женщина молчала, глядя, как языки алого пламени жадно пожирают хворост, весело потрескивая им. Юл наблюдал за куноичи, не зная с чего начать свой рассказ. Молчать больше он не мог — и так, едва не подставил женщину. Хотя, какое уж, едва — подставил самым натуральным образом. Тяжело вздохнув, он решил начать с самого начала.

— Я был женат, — произнес Юл, не глядя на женщину. — Моя жена была человеком. Ее звали…

— Шизука, — откликнулась Куренай и, ответила на незаданный вопрос, — Ты звал ее в бреду, когда мы были в домике Саи-сан.

— Да, ее звали Шизука. Тихая, спокойная. Она полностью соответствовала своему имени. Ради нее я бросил свой клан и ушел к ее родственникам в Аме. Когда мы пришли в Амегакуре, выяснилось, что ее тетя утонула в болоте. Шизука стала моей женой, и мы очень любили друг друга. Вскоре у нас появилась дочка, Саюри, наша любимая малышка. Однажды мне пришло письмо от отца, с просьбой срочно приехать: заболела мама. Я не хотел оставлять Шизуку и Саюри одних, но поехать со мной жена отказалась. «Во-первых, — сказала она, — Саюри еще слишком мала для такого путешествия, а во-вторых, с нами поживет мой брат». Тан-кун, брат Шизуки, жил неподалеку от нас и был не прочь заглянуть в гости, а уж пожить с сестрой согласился, не раздумывая. А я, дурак несчастный, отправился в отчий дом. Как выяснилось, меня ждали, правда, по другому поводу. В зале для приемов меня поджидали отец и совершенно здоровая матушка в компании с девицей в синем кимоно, богато вышитом серебряной нитью — потенциальной невестой.

— Мой дорогой сын, — произнесла моя мать грудным голосом, широко открывая для меня объятья. — Наконец-то ты наигрался с этой человечкой и вернулся домой.

Меня перекосило от ее слов и от слащаво-патетичного тона, коим те слова были произнесены. Мать отказалась принять Шизуку, а впоследствии возненавидела ее за то, что я покинул их. Кто бы мог подумать, что ее ненависть будет иметь такие последствия? У моего отца есть еще один сын, который, правда, не может наследовать. Рен — полукровка, его матерью была человеческая женщина. Для клана он был предметом насмешек, для моей матери — свидетельством неверности супруга, а мне было его жалко. Рен появился, когда мне было около пятнадцати и, как только научился ходить, стал моим верным хвостиком. Он был очень милым малышом, милым, но нелюбимым и ненужным. Так как я сам покинул род, отцу следовало передать власть следующему в череде наследования родичу, моему кузену Атли. С ним ты уже знакома. Отец, по понятным причинам, не хотел, чтобы такой оборотень возглавил клан. Поэтому нужно было вернуть меня, а чтобы я остался в клане — следовало меня срочно женить. Все это было ясно как божий день, а я, дурак, купился! И если матушка полагала, что я заключу ее в радостные сыновни объятья, то она сильно просчиталась. Я развернулся и покинул родовой дом, поклявшись себе, что никогда больше не буду иметь дел с кланом Накамура. Домой я несся на всех парах, так хотелось поскорее увидеть жену и дочь. Наш дом находился на границе с Ивой, почти в дне пути в звериной ипостаси. В дом я ворвался, мечтая как обниму Шизуку, закружу ее в объятиях, как поцелую Саюри в ее большой и очень серьезный лобик, как выпьем с Таном и расскажу им все, что со мной произошло… Но то, что меня там ждало… Нет, не приведи Ками-сама такое кому-то пережить… Моя жена… Я нашел ее у кроватки дочери всю в крови. Домашнее платье было разорвано до пояса, руки и ноги изрезаны чем-то острым. Она была избита вся, и только лицо они не тронули. Она не дышала, как не дышала и малютка Саюри. В соседней комнате обнаружился Тан-кун. В отличие от Шизуки, он был привязан к стулу, и его лицо неизвестные щадить не стремились. Тан приоткрыл заплывший глаз, в груди у него забулькало.

— Юл, — прохрипел он, — Наконец-то ты пришел.

Что было дальше, я не помню. Помню только, что после похорон до беспамятства надирался в какой-то питейной. Там я и услышал, что началась война с Конохой, и, что, по всей видимости, именно они и убили мою семью. Отчаяние уступила место гневу, и я решил, что надо действовать. Записался в «Акацуки», услышав речи Яхико, и пошел за ним, мечтая, что однажды смогу отомстить или хотя бы сделать так, чтобы здесь, — Юл указал рукой на грудь. — Было не так больно. Потом погиб Яхико, а дальше, дальше уже не так интересно. Я только хотел сказать, что после смерти жены, я перестал оборачиваться и не думал, что когда-то об этом придется рассказывать.

— Прости, что вынудила тебя рассказать эту историю. Это очень больно, терять своих близких.

— Больно, — согласился мужчина. — Смертельно больно остаться одному.

— Боль за боль, — невесело усмехнулась Куренай. — Я расскажу тебе о моем муже и отце.

— Не стоит, Куренай, терзаться из-за моего рассказа, — возразил мужчина. — Я рассказал о себе не для того, чтобы вы бередили себе душу.

— И все же я расскажу. Мне хочется, — мягкая улыбка напарницы немного успокоила Юла, и он со всем вниманием принялся слушать ее невеселый рассказ. — Мой отец погиб защищая родную деревню, когда мне было двенадцать. Я только окончила Академию и была готова встать с ним плечом к плечу, но отец попросил меня не вмешиваться и подарить ему внука или внучку, которому я смогу передать Волю Огня. Я выжила, но кусочек моего сердца так и остался там, в глубине ночи, вместе с моим отцом. Его смерть долго преследовала меня, но с годами я научилась себя сдерживать. В Академии у меня был друг, ставший впоследствии моим мужем. Его звали Сарутоби Асума. Он был сыном третьего Хокаге и моей первой любовью. Рассорившись после академии со своим отцом, Асума ушел, чтобы защищать правителя страны Огня. Вернувшись домой, он взял себе в обучение команду детей. Тогда мы начали встречаться. Виделись не часто, то он на миссии, то я. Но от этого редкие минуты, проведенные вместе, были еще слаще, а встречи еще радостнее. Когда выяснилось, что я беременна, Асума был на седьмом небе от счастья. Мы решили не откладывать с женитьбой. Свадьба вышла более, чем скромная Третий, да несколько наших друзей-одноклассников. А потом он ушел на миссию и не вернулся. Его ученики рассказали, что Асуму убил Хидан. Я умирала и оживала вновь, чтобы умереть, как птица феникс, сгорающая в собственном пламени. Но я знала, что нужно жить, не для себя, но для не рожденного пока ребенка. И я жила, и живу.

— Прости, что заставил тебя снова пройти через все это.

Женщина пожала плечами и тяжело вздохнула.

— Боль показывает, что мы все еще живы, не так ли, Юл-сан?

Юл молча кивнул, он был вынужден признать правоту напарницы.

Ночь прошла тревожно. Куренай удалось поспать несколько часов: сильно болела рука, да и воспоминания оборотня и свои собственные разбередили душу. Юлу тоже не удалось нормально поспать. Он вглядывался вдаль и размышлял о том, что после рассказа о себе ему стало значительно легче. Наутро путники пустились в путь. Забираться на гору, пусть даже пологую — дело нелегкое, особенно если в компании с тобой трое детей.

На вершине их уже поджидали. Высокий мужчина в белом хаори и черных хакама опирался на длинный посох, украшенный набалдашником в виде жабы. Он был примерно ровесником Юла и носил такие же длинные волосы, как и напарник Куренай. У него были рыжие волосы и суровое выражение лица, которое при виде Юла преобразилось. Ямабуси(2), казалось, отмер и в два шага оказался около них, порывисто кланяясь.

— Приветствую Вас путники, дерзнувшие подняться на вершину этой большой одинокой горы! — патетично произнес монах, а затем протянул руку Юлу и крепко ее и крепко ее пожал. — Ну, здравствуй, друг!

Примечание к части

1.Сцена навеяна романом Татьяны Корсаковой "Ведьмин клад"

2.Ямабуси (яп. 山伏, реже 山臥 , букв. «скрывающийся в горах»: 山 — гора, 伏 — скрываться) — горные отшельники в Древней Японии, в основном представители буддийских школ сингон и тэндай, сформировавших свободное сообщество и изначально слабо связанных с буддийскими святилищами и монастырями.