Экстремальная медицина (джен)

Из дневника Ромена Шасёра

Обещанное тестирование показало следующее:

В Трансфигурации мы были далеко впереди программы, причём даже в теории, не говоря уже о практике. В Чарах — примерно соответствовали местному стандарту, то же и в Нумерологии. В Зельях были несколько впереди практических аспектов программы — рецепты зелий, свойства отдельных компонентов, умение сварить что-нибудь не слишком простое, зато совершенно не разбирались в теоретических вопросах, типа: «Почему три капли крови гарпии резко усиливают действие костеростного зелья, а пять — превращают его в яд?». В магобиологии опять-таки неплохо знали практические аспекты и хуже — чисто теоретические. Этот предмет делился на травоведение, почти повторявшее нашу гербологию, и твареведение, показавшееся нам похожим на гибрид Ухода за Магическими Существами и Защиты от Тёмных тварей. История магмира сильнее привязывалась к событиям симплитской истории, но, в общем-то, положение и здесь было не слишком трагично. В отличие от магической географии, которую у нас не преподавали вообще, равно как и Ремёсла. Курс Знаки и Символы включал знакомые нам Руны, но и в нём было много такого, что знакомым не было. А в новом учебном году должна была добавиться ещё магофизика, о которой мы вообще раньше не слышали, и как минимум один из «заклинательных» языков — латынь, греческий или старославянский. Нам, правда, с некоторой долей ехидства предложили выбрать гэльский, и пусть тогда администрация мучается. Идея была соблазнительна, но судя по тому немногому, что я знал об этом языке — мучения администрации не шли бы ни в какое сравнение с нашими, если бы им всё же удалось найти преподавателя. Так что мы скромно выбрали латынь, которую и так прилично знали. И мужественно засели за учебники, вооружившись восхитительно полезным артефактом: очками, в которых текст виделся нам на родном языке, хотя был написан по-русски. Судя по всему, артефактом редким и дорогим, поскольку выдан нам был в единственном экземпляре и с наказом «обращаться бережно». Так что читать приходилось вслух, по очереди.

Занимались мы в основном в университете, Гамов разрешил устроиться в одном из кабинетов, хозяин которого был со студентами на практике. Надо сказать, нам всячески помогали: охотно разъясняли непонятное, находили в библиотеке нужные книги, стоически выносили наши старания изъясняться на русском и приносили прямо в кабинет еду из столовой, не говоря уже о всевозможных домашних вкусностях.

Незаметно подкралось полнолуние, о котором я почти забыл за новыми впечатлениями, да оно само напомнило, за несколько дней начав мучить привычной полубессонницей с муторными, беспокойными и странно притягательными снами. Я ждал его с почти позабытым ужасом, но всё оказалось простым и едва ли не приятным. Накануне Гамов порталом переправил нас в небольшую лесную сторожку, оставил запас продуктов на три дня и велел далеко не убегать. Так что ночи превращений — в этот раз их оказалось две — я провёл так, как уже успел привыкнуть. К хорошему всегда привыкаешь быстро. Правда, вместо двух спутников у меня теперь был только один, зато была гарантия, что никакие случайные туристы сюда не сунутся. Само превращение не стало приятнее, но мчаться по ночному лесу, окунаясь в недоступные людским чувствам звуки и запахи, ощущая тёплый, дружеский запах бесшумной тенью скользящего рядом пса, а потом весело бороться с ним, по-щенячьи катаясь по росистой предутренней траве — это было почти счастьем. И закрадывалась мысль: а зачем всё? Мысль была муторная, эгоистичная. Я отлично понимал, что сегодняшнее не навсегда, что Стефан недолго будет рядом, скоро у него появится своя, отдельная жизнь, а я опять останусь заперт в четырёх удушающих стенах и к тому же никогда не осмелюсь поднять взгляд на девушку, ибо обманывать любимую не смогу, а кто же по доброй воле согласится связать свою жизнь с оборотнем? А если и согласится… статистику я читал и даже самая низкую из вероятностей рождения ребёнка-оборотня считал слишком высокой[1].

Умом я это всё понимал, но... Перед возвращением, ожидая прихода Гамова, я додумался даже до того, чтобы попросить Траншена оставить меня на остальные полнолуния одного. Он потянулся было покрутить пальцем у виска, но тут же сообразил, в чём дело:

— Раздумать боишься?

— Ну, не то, чтобы... — промямлил я.

— Боишься, — констатировал он. — Может, уже раздумал?

— Нет!

— Ну и ладно. Не дёргайся, так ты меньше сил теряешь, а они тебе ещё понадобятся. Если хочешь, устроим тебе весёленькое полнолуние следующей весной, поближе к делу. А пока не лишай меня невинного удовольствия.

Последние месяцы он постоянно ныл: «Скорее бы полнолуние», но не знаю, что тут было от предвкушения ночных прогулок, а что — от не слишком тактичной попытки избавить меня от комплексов. Сам-то он мог перекидываться в любой момент, ему-то что до фаз Луны?

Через пару дней после возвращения Гамов повёл нас в Магический Кадетский корпус, где Стефану предстояло учиться владеть мечом. Мы уже знали, что Гамов сам заканчивал когда-то Корпус, правда, дипломатическое отделение. Гордая за отца Маша рассказывала, что он единственный сумел стать серьёзным учёным, чаще всего выпускники Корпуса продолжали карьеру боевых магов, а те, кто выходил в отставку, занимались ремёслами или торговлей. А Гамов, выслужив право на отставку, сумел поступить на Магфак и сразу по окончании стандартного четырёхлетнего курса получить звание магистра. Это, поясняла Маша, было очень непросто, поскольку образование Корпус давал специфическое, там учили многому, чему не учили больше нигде, зато многие обычные предметы были здорово урезаны. Впервые же про Корпус нам рассказал сам Гамов, когда мы спросили, как он умудряется колдовать без палочки. Оказалось, что роль магического концентратора у него выполняет перстень на указательном пальце, на который мы и раньше обратили внимание. Такие перстни, пояснил Гамов, делают тем, кого готовят для работы в симплитском мире, они позволяют колдовать, не привлекая к себе излишнего внимания, к тому же их куда сложнее сломать или потерять. Широкому распространению такого вида концентраторов мешает редкость материалов: сверхчистое метеоритное железо и тектиты, уникальные камешки, образовавшиеся при ударе кометы о Землю. Довольно невзрачные на вид, они обладают невероятной концентрационной способностью и к тому же сами настраиваются на того, кто первым к ним прикоснётся. Так что добывать для себя камешек каждому приходится самостоятельно, зато перенастроить перстень невозможно, тогда как палочка чужого хоть и хуже, но слушается.

Ехать решили на метро, и эта поездка обернулась очередной неожиданностью. В парижском метро мы не бывали, но Жан говорил, что ничего особенного, туннели да платформы. Может, и так… здесь под землёй таились роскошные залы, которых не постыдился бы и королевский дворец. Район, где мы вышли на поверхность, был довольно новый, как здесь говорили, «послевоенный». Однако дом красного кирпича, стоявший на развилке двух углом расходящихся улиц, выглядел куда старше. Гамов коснулся перстнем двери, и она послушно открылась, пропустив нас не в прихожую, а в просторный двор, окружённый двухэтажными, строгого вида строениями. У входа дежурил парень примерно нашего возраста, в одежде которого по каким-то неуловимым приметам угадывалась военная форма. Гамова он то ли знал, то ли заметил перстень: почтительно ему отсалютовал, удостоив нас лишь короткого взгляда, в котором, впрочем, мелькнуло любопытство.

Директор Корпуса встретил нас радушно. Был он весьма немолод и, судя по разговору, уже занимал эту должность, когда Гамов там учился. Бывшим учеником он, похоже, гордился, а с нами разговаривал суховато, но уважительно. Хотел даже сам показать территорию, но на выходе из кабинета его перехватил немолодой мужчина, до того похожий постной физиономией на нашего Позье, что мы по привычке постарались прикинуться предметами интерьера (а то ещё отправит пол мыть, заявив, что плохо ноги вытираем…) Директор, как мне показалось, охотно последовал бы нашему примеру, но покорился судьбе, велев Гамову всё показать самому и познакомить нас с наставником Лаптевым, который должен быть в фехтовальном зале.

Территория Корпуса оказалась большой: кроме трёх зданий — учебного, жилого и тренировочного, там имелся обширный сад с открытым бассейном, конюшня и тренажёрная площадка, огороженная кирпичным забором с вплетёнными прямо в кладку защитными заклинаниями. Наставника мы нашли, как и предполагалось, в фехтовальном зале. Они с Гамовым встретились как старые знакомые — оказывается, учились в одно время, хоть и на разных курсах. Лаптев был невысок, коренаст и с первого взгляда совсем не похож на мастера-фехтовальщика. На меня он посмотрел с лёгким любопытством, а вот Стефана окинул внимательным, оценивающим взглядом, после которого так и хотелось повесить на шею табличку «Мене, текел...». Стефан вспыхнул, но смолчал, чем, кажется, повысил оценку на балл-другой. Наставник велел ему взять тренировочный меч из специальной подставки в углу зала и попытаться напасть. Ничего, разумеется, у Стефана не вышло, хотя он честно старался. С защитой тоже не получилось. Получив пару чувствительных ударов, Стефан сменил тактику — не пытался больше парировать, а начал уклоняться, используя меч в руке только как противовес. Это помогло ненадолго, но мне показалось, что в мысленной ведомости появился ещё один плюс. Наконец, наставнику надоело избиение младенца, и он опустил меч. Стефан несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь выровнять дыхание, и очень печально сказал по-русски: «А я считал себя ловким...», добавив вполголоса пару выражений на латыни. Определённо не тех, что задавали на уроках

— Для необученного ты ловок, — возразил Лаптев, — а для шестнадцатилетнего — весьма самокритичен.

Стефан капельку высокомерно сообщил по-французски:

— Истинный аристократ всегда готов признать свои недостатки, ибо они с очевидностью меркнут перед его достоинствами.

Гамов с усмешкой перевёл, а на недоумённый взгляд пояснил:

— Мальчик из очень знатной семьи, Костя.

— Учтём, — с несколько преувеличенной, как мне показалось, угрозой пообещал Лаптев. — А сейчас задавайте вопросы, если они у вас есть.

— А почему в Корпусе изучают холоднее оружие, его же на войне давно не используют? — тотчас спросил Стефан. На родном языке, разумеется — составить такую сложную фразу по-русски мы пока не могли.

— Фехтование полезно для всякого человека, оно развивает реакцию и учит лучше владеть своим телом, — ответил Лаптев, выслушав перевод. — Хотя в человеческих войнах сейчас действительно может пригодиться нечасто. Но есть существа, убить которых можно только холодным оружием, — он искоса взглянул на меня. — Например, оборотень в волчьем обличии.

— Правда? — невесть чему обрадовался Стефан. — Вот, значит, почему мечом надо, да?

— Да, — кивнул Гамов. — Строго говоря, для оборотней смертельны ещё и пара-тройка заклинаний, но после них уже не воскресишь. Прости, Ромен, тебе такие рассуждения слушать неприятно, наверное?

Я помотал головой. Причём искренне — почему-то меня действительно это ничуть не задело. Даже интересно было, я раньше не подозревал, что для оборотня безопасно огнестрельное оружие.

— Ну, не то, чтобы «безопасно», — пояснил Лаптев. — Убить — не убьёт, но очередь из автомата, например, выведет из строя надёжно и надолго. А добить — уже не проблема, если знаешь, как. Так что если вы, молодой человек, уже представили себя на поле боя — не советую.

Я только пожал плечами. Вряд ли в истории было много боёв, происходивших ночью в полнолуние.

— А если уж говорить о боях, — продолжал наставник, — существуют заклинания для защиты от огнестрельного оружия.

— А от холодного?

— Тоже, но они антагонисты — наложить можно либо то, либо другое. Угадайте с одного раза, что выберет современный маг?

— Не участвовать в симплитских драках? — невинно предположил Стефан.

— Лёшка, где ты взял такого умного мальчика?

— Оно само приползло... не обращайте внимания, мальчики, это анекдот такой. Ну что, Костя, займёшься?

— А то меня кто спрашивал! Ладно, не дёргайся, конечно, займусь. Материал хороший, обработаем.

С этого дня Стефан ежедневно тренировался в зале университета, а трижды в неделю ездил в Корпус. Мне же запретили даже смотреть на бои. Лаптев сказал:

— Чтобы к рефлексам оборотня ещё и человеческие добавить? Так тогда с тобой вовсе никто не справится.

Я понимал, что это справедливо, но было всё равно завидно. Стефан утешал:

— Не переживай, я тебя потом сам обучу, если захочешь.

Воинская наука давалась ему нелегко. Лаптев практиковал жёсткий стиль обучения, синяки даже лечебные заклинания до конца не брали. Впрочем, Стефана это только раззадоривало.

Так прошло почти полтора месяца. А потом лето как-то неожиданно закончилось, и наша жизнь снова изменилась. Правда, на этот раз не столь радикально.

* * *

Оказывается, они успели отвыкнуть от жизни в общежитии даже больше, чем обычно за каникулы. Хотя, конечно, и общежитие тут было другое. И главное различие было не в условиях жизни и даже не в ином распорядке дня. Взаимоотношения были какими-то другими. Ромен говорил — семейными. У самого Стефана таких ассоциаций не возникало, ну так и семья к него была… Семья в общем. С большой готической буквы.

Здесь Стефану нравилось гораздо больше.

Школьники и студенты жили вместе, в отдельном доме, минутах в десяти ходьбы от Университета — даже ближе «преподавательского». Жили по два человека в комнате, на каждую комнату приходился крошечный санузел с душем — как им сказали, для обычных студенческих общаг роскошь неслыханная. Но это-то от Абри-де-Монтань не особо отличалось, а вот комната отдыха с телевизором... в Убежище и слово-то такое не все слышали. Стефан вот не слышал. До знакомства с Жаном. Даже у Ромена ничего такого не было, только радио. Впрочем, из их товарищей по первому, он же шестой, классу, дома этакое чудо техники было только у одной девочки, Вали Столетовой.

Валя и её подружка, Алёна, были местными, из Института Благородных Ведьм, в быту именуемого Рощицей. Остальные приехали из разных концов страны и учились прежде в разных школах, каждая со своими правилами и несколько различающейся программой. Попытки выяснять, чья школа лучше, преподаватели (здесь их называли Наставниками) пресекали решительно. На торжественном собрании в первый день занятий Старший Наставник произнёс речь, в которой подчеркнул: каждая из Школ имеет старинные традиции, равно уважаемые в магическом мире, и ни одна до сих пор не доказала своего превосходства, равно как и ни одна не давала повода считать себя ниже других. Далее он упомянул имена наиболее известных выпускников каждой из Школ. Славные имена, некоторые Стефан даже помнил, по Истории магии изучали. И Вольфганг Сторм, автор классических «Основ трансфигурации живого», оказывается, в Ленинграде учился. То есть в Петербурге. Стефану это показалось странным — имя-то, вроде, совершенно не русское.

В классе их оказалось тринадцать: семь парней и шесть девочек. Ведьмино число — интересно, случайно или нет? Для практических занятий класс делили пополам, каждый раз по-другому, так что они с Роменом часто оказывались в разных группах. Вначале Стефан даже переживал за друга — Ромен, по его мнению, был слишком уж стеснительным, чтобы по-настоящему постоять за себя. Но потом успокоился. Никто их обижать не собирался, относились даже как-то слишком вежливо. Поначалу. Потом привыкли и стали относиться как к своим.

Стефану это понравилось. Он любил это ощущение — быть своим.

* * *

Из дневника Ромена Шасёра

Общежитие нам понравилось. Дом был старинный, но внутри здорово переделанный, со всеми благами цивилизации, даже телефон был, правда, только внизу, у вахтёра. Табличка у входа гласила «Общежитие № 13» — похоже, у кого-то в администрации было хорошее чувство юмора.

День начинался с пения петуха — правда, не настоящего, а магической фигурки, игравшей роль будильника. Витя Градов, у которого дед закончил Магфак ещё в прошлом веке, рассказывал, что эти бронзовые петушки стояли в комнатах уже тогда и уже тогда выглядели старинными. Весёлое кукареканье поднимало нас в будни в семь утра, а в выходные — в восемь. Через час (идти полагалось пешком, благо, недалеко) в столовой Магфака ждал завтрак, а в девять начинались занятия. Первая половина дня была посвящена магическим предметам, вторая делилась между симплитскими, то есть по-здешнему нимдарскими, и самостоятельной работой в библиотеке. После ужина можно было при желании позаниматься часок практикой под надзором дежурного наставника. Эти занятия не были обязательными, так что ребята иногда пропускали их, убегая в кино или просто погулять. Мы со Стефаном — тоже, но по другой причине: с практикой у нас и так было неплохо, а вот теорию и симплитские предметы требовалось штудировать дополнительно. Особенно Стефану, дважды в неделю пропускавшему часть вечерних занятий. Третий раз он ездил в Корпус по воскресеньям и проводил там всю первую половину дня.

Возвращаться в общежитие требовалось не позже одиннадцати вечера. Студенты могли приходить и позже или не приходить вовсе, но об этом следовало заранее предупредить дежурного вахтёра или хотя бы позвонить ему по телефону. Нарушение каралось внеочередной уборкой общих помещений: домовых эльфов в России не существовало, чистоту в общежитии поддерживали студенты, дежурившие по графику, и школьники — в качестве наказания. У себя каждый прибирался сам, как хотел, но периодически устраивались проверки, и грязнулям опять-таки приходилось убирать уже не только свою комнату. Правда, пользоваться бытовыми заклинаниями не возбранялось.

В воскресенье обязательных занятий не было, но библиотека и тренировочный зал работали. И спортзал. Физкультура числилась обязательным предметом, ей отводилось четыре часа в неделю, а желающие позаниматься дополнительно могли приходить в зал в выходные или вступать в университетские секции. Какие-то магические игры существовали, но наиболее популярными, как ни странно, были симплитские волейбол и настольный теннис, а у девочек — гимнастика. Тот, кто не хотел в воскресенье тащиться в столовую, мог накануне взять свою порцию «сухим пайком» — пирогами с мясом, капустой, рыбой и яблоками, а чай приготовить у себя с помощью магии. Мы нередко так и делали, особенно в плохую погоду. Кафе в общежитии тоже было, но за деньги. Школьникам, правда, выдавали «карманные» — по двадцать рублей в месяц, но это было не так уж много, а просить у Гамова мы стеснялись. И так на всём готовом живём.

Постепенно мы втягивались в режим, начинали разбираться в тонкостях языка и всё меньше нуждались в «очках» для чтения учебников. Наставники относились с пониманием, никогда не отказывая в пояснениях. Отношения с одноклассниками тоже складывались на редкость удачно.

Вначале к нам просто приглядывались — с некоторой долей осторожности. Потом привыкли и попытались проверить, как выражался Павлик Лисицын, «на вшивость». Проснувшись однажды утром, мы обнаружили, что тапки приклеены к полу. И ботинки тоже. Стефан восторженно присвистнул: дверь мы, положим, не заперли, но спали оба довольно чутко, так что неизвестному злоумышленнику пришлось действовать очень тихо. Минут десять спустя, когда выяснилось, что ни одно известное нам отменяющее заклинание не действует, наше мнение о шутнике повысилось ещё на несколько пунктов. Но восхищение-восхищением, а опаздывать на завтрак не хотелось, на занятия — тем более. Я уже начал присматривать, что можно трансфигурировать в обувь, когда Транщан подозрительно потянул носом, быстренько заблокировал дверь и перекинулся. Минуты две старательно обнюхивал непокорную обувь и пол вокруг, потом вернулся в человеческий облик и сообщил:

— Это вообще не заклинание. Это клей!

Теперь была моя очередь восторженно присвистнуть. Это ж к самым кроватям подобраться надо было! Да и вообще, если бы не собачье чутьё, мы бы ещё неизвестно сколько пытались расколдовать ботинки прежде, чем мысль об обычном клее закралась в голову. Вспомнилась наша детская шутка с леской. Нет, всё же у магов мозги как-то по-особому повёрнуты!

На завтрак мы всё же не опоздали, но только благодаря освоенным когда-то избирательным очищающим заклятьям (всё же противостояние с даламьеровской кодлой приносило некоторую пользу). Стефан был явно доволен и что-то замышлял. Вечером он велел:

— Когда все уснут, покараулишь, а я по следу пройдусь.

— Что ты задумал? — встревожился я.

— Я запах запомнил. Пробегусь по комнатам, посмотрю, кто это у нас такой талантливый.

— Ненормальный! А если кто увидит?

— Ерунда, пока дверь открывается, я перекинуться успею.

Затея была опасная, но я знал: когда он что-то уже решил, отговаривать бесполезно. Я и не стал: самому было интересно. Всё, впрочем, прошло удачно, даже очень. Стефан определил не только комнату, но и выяснил, кто из её обитателей был исполнителем, а кто сторожил за дверью — мы точно помнили, что Павлик сегодня в Комнату отдыха не заходил, так что потребовалось всего лишь определить, который из двух следов там присутствует.

— Что будем делать? — спросил я, закрывая за собой дверь комнаты (и на этот раз не забыв запечатать её сторожевым контуром).

— Спать, — хихикнул Стефан. — Завтра я с ними разберусь.

— Давай только без членовредительства!

— Не переживай, всё будет сугубо в рамках закона.

В этом у меня были некоторые сомнения, мой драгоценный друг обычно плевал на все и всяческие рамки, кроме тех, что устанавливал для себя сам. Но в чужом дому, к моему глубокому облегчению, он предпочёл вести себя сдержанно. «Всего лишь» приклеил шутникам ботинки к ногам Заклятьем Вечного Приклеивания. Фокус был в том, что снять это заклинание мог только тот, кто наложил, а ноги — не пол, от них ножом не отковыряешь.

Павлик и его «сообщник» Ростислав проявили завидное упорство, сдавшись на милость победителя только через неделю. И так искренне восхитились быстротой, с которой мы их вычислили, что история, грозившая враждой, стала основой если не дружбы, то приятельства.

Это была не единственная попытка, но после пяти лет «тренировок» пронять меня было сложно. А Стефана — и вовсе невозможно, ибо остроумные каверзы он встречал с искренним восторгом, а неостроумные — с аристократическим презрением. И долго в долгу не оставался, умудрившись при этом и дальше держаться в рамках здешних, более строгих, чем наши, правил. Впрочем, при том количестве материала, которое нам приходилось изучать помимо общей программы, времени на особо заковыристые шалости просто не оставалось.

С Гамовым мы виделись чаще всего за обедом, он почти каждый день подсаживался к нам за столик, чтобы расспросить, как идут дела, и передать привет «от прекрасных дам». В школе он вёл факультативный курс «Основы боевой магии», на который мы записались, но посещали из-за загруженности через раз. Общего боевого курса не было, защитные заклинания изучали на Чарах, способы борьбы с опасными существами — на Твареведении, а обереги, которые у нас почему-то вообще почти не использовались — частично на Знаках, но в основном на Ремёслах. Из последних Стефан неожиданно выбрал вышивание, сказав, что его это забавляет. К ещё большему моему изумлению, не он один. Этим, с моей точки зрения, чисто женским, делом занимались ещё два парня из нашего класса, и получалось у них очень неплохо. Зато одна из девочек весьма ловко управлялась с кузнечными принадлежностями. Сам я пошёл было по примеру отца на плетение, но потом попробовал лепку и неожиданно для себя увлёкся, особенно после того, как Наставник однажды поставил меня в пример другим, более опытным. В младшей школе изучали основы всех ремёсел, так что, в отличие от нас, остальные делали выбор осознанно.

Загружены мы оказались едва ли не плотнее, чем в прошлом году перед экзаменами, времени на прогулки не оставалось абсолютно. Разве что по магазинам пару раз прошлись, да и то исключительно в силу необходимости. Хотя в университетской школе не было строгой формы, от мальчиков требовался «деловой» костюм и светлая рубашка или тонкий джемпер. Девочки носили то же самое, но с юбкой. Можно было и с брюками, только строгого фасона, а не джинсы или модный «клёш». Говорили, что в старших классах симплитских школ тоже разрешали носить костюмы, разве что там девочкам брюки не дозволялись. А вообще-то у них форма была, забавная такая, с передничками. Интересно, у нас в симплитских школах тоже форма есть? Никогда не обращал внимания. В той, куда я ходил в детстве, не было, ну так это же провинция, в столице могло быть и по-другому.

Костюмы мы купили в обычном универмаге, а вот за верхней одеждой тётя Саша сводила нас в магический. Простуду, заявила она, легче предотвратить, чем лечить, а профессионально наложенные заклинания всегда себя оправдывают. На осень наша одежда ещё как-то годилась, но для местной зимы, как нам объяснили, требовалось что-то посерьёзнее.

Запутанная система магазинов и магазинчиков располагалась под крышей, а вход был через одну из неприметных дверок симплитского универмага с забавным названием «Апраксин двор». Мы с удовольствием пробродили там часа два, просто разглядывая товары, стоически перенесли примерки и мгновенно согласились с выбором мадам Гамовой: всё равно в здешней моде она разбиралась лучше, как и в здешней погоде. На всю верхнюю одежду и особенно на обувь были наложены постоянные заклятья непромокаемости, а куртки тётя Саша выбрала с капюшонами — и то, и другое мы вскоре смогли оценить по достоинству. Удивительно красивая золотая осень быстро сменилась промозглым холодом с постоянно сыплющимся и тут же тающим под ногами снегом. Поневоле пожалеешь о родной школе, где при желании можно было из-под крыши почти не вылезать, разве что двор пересечь. И ещё ужасно не хватало камина, хотя батареи центрального отопления объективно грели куда лучше. Но мы соскучились по живому огню.

На дни полнолуния Гамов, как и в самый первый раз, переправлял нас в лесную сторожку, в окрестностях которой нам разрешалось бегать в своё удовольствие. Где она находилась, мы как-то всё забывали спросить, но явно далеко от Ленинграда, погода там была совершенно другой. И существенно более приятной. Ленинградская погода вошла в поговорки столь же прочно, как лондонская и, увы, справедливо.

Сохранить мой секрет в здешних условиях оказалось невозможным, через два месяца его знал весь класс, а через три — всё общежитие. Правда, особой сенсации эта новость не вызвала. Кое-кто начал коситься подозрительно, но больше оказалось откровенного любопытства. И сочувствия. Особенно после того, как выяснилось, что оборотень я не наследственный, а кусанный, причём в порядке мести. Убедившись, что тайна перестала быть тайной, Стефан не счёл необходимым дальше играть в молчанку и красочно живописал все известные ему подробности. Как оказалось — правильно сделал, из странного и подозрительного существа я разом превратился в героя борьбы с мировым злом, хотя в чём заключался героизм (да и борьба тоже), я так и не понял. Опасаться меня, кажется, не опасались, даже выходцы из тех мест, где к оборотням относились крайне негативно. Видимо, здесь больше доверяли администрации: раз она сочла возможным принять в школу оборотня, значит и меры безопасности обеспечит[2]. Правда, парочка десятиклассников начала проявлять открытую неприязнь, но дальше слов зайти не решилась и в результате только подставилась под острые язычки Павлика и Алёны, кинувшихся на защиту «своего». Мы со Стефаном ещё недостаточно владели языком для словесных баталий.

Если о моей сущности знали все, то об истинной цели нашего здесь пребывания было известно очень немногим. А дома и вовсе только Жану и Дагоберу (Шатоне вроде как тоже знал, а вот Николь мы ничего не сказали — зачем девчонку зря нервировать?) Официально мы были участниками эксперимента по обмену в рамках международного сотрудничества, наши места в Убежище заняли две девочки из России. На недоумённый вопрос Стефана: «Как же директору удалось протащить через педсовет именно наши кандидатуры?» Гамов пояснил, что приглашения от Учебного Приказа были именными, а на следующий день принёс русский журнал «Будни трансфигурации», где мы с изумлением увидели свои имена под одной из статей. В которой с ещё большим изумлением узнали изрядно урезанное эссе, написанное Стефаном ещё в декабре на основе личного опыта. Опыт этот, кстати, обошёлся им с Жаном в неделю сбора мокриц в подвалах, а мне — в серьёзный выговор от Мату («Ромен, ты же разумный парень, ну неужели не можешь повлиять на своих буйных друзей?»), но само эссе тогда получило высший балл. Я осторожно спросил, как удалось организовать эту публикацию. Гамов пожал плечами:

— Да ничего особенного, статья действительно интересная, я только показал её редактору и попросил, если можно, не тянуть с публикацией.

Мне стало стыдно — получалось, я примазался к чужой заслуге. Стефан фыркнул и напомнил о раскопанном мной в библиотеке старинном трактате, который и навёл их на «светлую» мысль.

Незаметно подкрался день рожденья Стефана, оказавшегося самым старшим в классе. Выяснилось, что такие праздники здесь принято отмечать всем классом, вечером в столовой устраивался банкет, к которому одноклассники готовили шуточные поздравления: стихи, песенки, забавные сценки. Получился целый спектакль. Я в это действо был вовлечён совсем краешком, моей задачей было обеспечение секретности. Зато когда чуть позже началась подготовка к празднованию Солнцеворота, мы приняли в ней самое активное участие, на время даже слегка забросив занятия.

К этому времени мы уже начали немножко разбираться в здешней системе новогодних праздников, сложность которой порождалась самой простой причиной: упрямством русских властей, до самой Революции не желавших переходить на Грегорианский календарь. Церковь, как нам сказали, пользовалась Юлианским до сих пор, поэтому Рождества в России выходило два: привычное нам, которое здесь называли «католическим», и «православное», отмечавшееся седьмого января. Впрочем, Рождество здесь не отмечали вообще: маги с самого начала относились к христианству весьма прохладно, а нимдары после Революции объявили своё государство атеистическим. Зато Новый год праздновали и по «новому» стилю, и по «старому», что и породило так поразившее нас когда-то название.

Оба Новых года приходились на каникулы, возможно, поэтому на Магфаке праздновали Солнцеворот. А может, и не поэтому. Может, древние традиции соблюдали. Языческие.

[1] Вопреки распространённому мнению, наследование этого качества отнюдь не является стопроцентно вероятным, известны случаи, когда даже у двух наследственных оборотней рождался обычный ребёнок. В оптимальном случае (ненаследственная ликантропия только одного из родителей) вероятность рождения ребёнка-оборотня не более 20%. (О нестандартных способностях. Журнал «Магия вчера, сегодня, завтра» №7, 2005 г., рубрика «Кто мы, какие мы»)

[2] Закон «О социализации оборотней» (ст.127-бис Российского магического законодательства), предписывает равноправие оборотней при соблюдении ими всех правил безопасности. Оборотней-магов обязаны принимать в учебные заведения и на любую работу, не связанную с ограничениями по здоровью. На время полнолуния их переправляют в особые заповедники, полностью закрытые от посторонних. Эту же услугу оказывают оборотням-нимдарам.